Камнеломка. Рассказы и повесть

Ольга Суханова

В сборник «Камнеломка» вошли пять рассказов и небольшая повесть. Действие происходит в наши дни. На страницах книги встречаются самые разные люди: известный композитор и жительница северного рыбацкого поселка, скромная девушка из российской глубинки и прославленный норвежский лыжник… И каждому из героев предстоит принимать решения, делать выбор и бороться с обстоятельствами.

© Ольга Суханова, 2020

ISBN 978-5-4496-6259-0

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Рассказы

Рыбацкий нож

Четыре ярких красно-коричневых домика вынырнули из-за поворота, словно из ниоткуда. Словно на детском рисунке: серое сентябрьское небо, серое море, серый край берега — и яркие домики с белыми рамами, будто нависшие над водой. У развилки на столбе был приколочен неровно обрезанный кусок фанеры с надписью, тоже яркой и красной: «Добро пожаловать на нашу рыболовную базу! Уютные коттеджи в аренду, лодки и снасти напрокат. Мы вам рады! Гуннар и Лили Юхансен».

Ивар свернул к домикам, машина мягко просела, съехав с асфальта на размытую постоянными ливнями грунтовку. Он как раз собирался провести ближайшие два дня в каком-нибудь глухом месте, не бронируя ничего заранее, а вот так вот, наскоком, — почему бы и не спросить здешних хозяев? Вроде не пик сезона, может, и найдется свободный домик. А если здесь все занято — наверняка хозяева знают все места для ночевки в округе.

Чуть в стороне от домиков стояла небольшая деревянная постройка, выкрашенная, как и все тут, в красный с коричневым оттенком. Ивар притормозил возле нее и не ошибся: дверь, несмотря на дождь, была приоткрыта, внутри горел свет.

Он остановился на пороге. Изнутри пахло свежеструганными досками и краской, чуть в стороне от входа была сколочена почти настоящая гостиничная стойка, а у окна на стремянке стояла женщина с маленьким ведерком и кисточкой и подкрашивала оконную раму, тихонько напевая.

У нее был негромкий слабенький голос, но удивительно чистый слух.

— Эй, привет, — окликнул ее Ивар. — А есть ли у вас свободный домик на пару дней?

— Целых два, — отозвалась женщина и, обернувшись к нему, легко спрыгнула со стремянки. — Привет. Смотри, свободен один домик с двумя спальнями, и один — с одной. Вас сколько всего?

— Я один.

— Постельное белье нужно? Лодка, завтрак? — она проскользнула за стойку и, быстро наклонившись, достала откуда-то снизу толстую потрепанную тетрадь. — И, кстати, если будешь брать лодку и уйдешь в море — оставь мне имя, фамилию и номер телефона.

— Ивар Хольман. Телефон запишешь?

— Да, конечно. А я — Лили, — она раскрыла тетрадь, взяла карандаш и что-то быстро записала. Ивар заметил краем глаза, что правая рука у нее почти не гнется, но это ничуть не мешало хозяйке базы делать пометки в толстой тетради.

— Так что с бельем и завтраком? И лодкой?

— Все надо, да. Завтрак ты здесь накрываешь?

— Да, внизу, — Лили снова быстро черкнула что-то в тетрадке. — А снасти?

— Снасти не нужны.

— Хорошо. Получается так: двое суток, домик с одной спальней, белье на одного, завтраки, лодка? Три тысячи шестьсот девяносто крон. У тебя карта или наличные? Бензин отдельно, заплатишь, когда будешь уезжать. Пойдем, покажу тебе дом, — она сняла со стены ключи и, выпорхнув из-за стойки, направилась к двери.

Ивар двинулся следом.

— Вон тот домик, у самой пристани. Вот, — связка ключей тихо звякнула в руках хозяйки. — Свет здесь включается. В гостиной — камин, дрова внизу, под крыльцом. Бери сколько хочешь. Немного сыроваты, будут трещать, но уж какие есть. В спальне — электрическая батарея. В ванной — теплый пол, включается здесь же, у входа. Ключ я оставлю на столе, белье сейчас принесу, забыла сразу взять. Машину можешь сюда подогнать, а можешь оставить, как есть.

— Спасибо. Завтрак во сколько?

— Ты шутишь, что ли? — удивилась Лили. Она качнула головой, легкие темные пряди у лица всколыхнулись. — У нас не отель, слава богу. Когда проснешься — тогда и приходи, я накрою. Лодку тебе завтра Гуннар даст — он почти все время торчит в сарае у пристани.

— Ага, спасибо.

Ивар вышел из домика и, подогнав машину к самому крыльцу, направился к морю. У причала было пусто. Вдали, в море, не светилось ни единого огонька, был виден только едва заметный маяк чуть в стороне. На берегу тоже было темно, горели лишь окна в хозяйской постройке и в двух занятых рыбацких домиках.

Как раз то, что надо.

Непослушные звуки, несколько дней преследовавшие его, наконец сложились в чистую и четкую мелодию. У Ивара не было привычки все время таскать с собой нотную тетрадь, можно было бы напеть мелодию в диктофон, но мобильный вместе с ключами остался на столе в домике, и возвращаться совершенно не хотелось, да и не надо было — он знал, что не забудет. Потом, когда руки дойдут, запишет. Никуда эта музыка от него не денется.

Ивару казалось, что седьмой час утра — слишком рано, но Лили с тряпкой в руках уже, напевая, надраивала крыльцо.

— Привет, — окликнул он хозяйку.

— Привет, — она обернулась, заулыбалась в ответ. — Сейчас, полминутки, хорошо?

— Конечно. Я пока дойду до пристани.

У лодочного причала было шумно — если, конечно, в этом месте вообще могло быть шумно. Рыбаки из двух соседних домиков отправлялись в море. Между собой они говорили по-немецки, а с хозяином — высоченным рыжим бородачом, удившим с причала — по-английски. Ивар присмотрелся к плечистому великану. Два с лишним метра, никак не меньше. Интересно, как смотрится рядом с ним невысокая хрупкая Лили?

— Лодку? — через плечо, не оборачиваясь к нему, откликнулся бородач. — Сейчас… сейчас…

Он увлеченно накручивал катушку, вытягивая леску.

— Рыба! Рыба, мать ее! — воскликнул хозяин, взмахивая спиннингом. Леска взметнулась вверх, в воздухе блеснул серебристый бок, и крупная рыбина плюхнулась на камни, под ноги бородачу.

— Макрель! — провозгласил рыжий.

Наклонившись, он взял рыбацкий нож, лежавший тут же, на камнях, и одним взмахом почти отсек трепещущей макрели голову.

— Отличный нож, — прокомментировал рыжий великан. — Лили подарила. Вот тут, на клинке, даже гравировка — Гуннару. Гуннар — это я, — представился он, обернувшись наконец к гостю. — Тебе лодку?

— Да.

— Снасти, костюм?

— Нет, не надо, спасибо.

— А как ты рыбачить собираешься? — удивился Гуннар.

— А никак, я просто в море.

— Зачем? — хозяин недоверчиво покосился. — Ладно, твое дело. Вон, видишь, лодка с номером четыре причалена? Возьмешь ее. Бак полный, будешь уезжать — доплатишь.

— Хорошо, — Ивар снова направился к хозяйскому дому. Дверь была распахнута, он уже понял, что в теплую погоду здесь, похоже, ее не запирают. Лили накрывала на стол, мурлыча себе под нос, но, услышав его шаги, замолчала, словно смутившись.

— Садись, — улыбнулась она. — Чай, кофе, что тебе?

— Кофе.

— Сладкий и с молоком?

— Да. А ты откуда знаешь?

— Не знаю, — засмеялась она. — Нет, ну ты шутишь, что ли? Ну не черный же тебе, ну?

Жаль, что у него не было чуть больше времени. Только эти два дня. Ранняя осень, его любимая погода — еще теплая, но уже по-осеннему тревожная, — серое небо, серое море, лодка, напрочь забытый в домике мобильный. Час на машине до ближайшего города. В четверг он доедет до порта, поставит машину на паром — и еще три дня будет плыть и ни о чем не думать. А пока — осенний ветер, сладкий кофе с молоком и забытые богом рыбацкие коттеджи, хозяин — рыжеволосый викинг, хозяйка с легкой лучистой улыбкой.

Вчерашняя тема вдруг, словно сама по себе, обросла аранжировкой, и Ивар знал, что именно так — единственно верно и правильно. Иногда он изводился, находил несколько вариантов, которые то казались жутко бездарными, то вдруг начинали ему нравиться, и он никак не мог выбрать, и знал — если никак не выбрать, значит, правильного варианта нет. А иногда, как сейчас, с ходу чувствовал, что должно быть именно так. Жаль, что такое вот «с ходу» бывало крайне редко, — ну что ж, тем интереснее.

Лили, не спрашивая, подлила еще кофе и чуть подвинула ему большую банку с вареньем — он как раз собирался об этом попросить. Повернулся поблагодарить, хоть кивком, но она уже отпорхнула в сторону и зазвенела ножами и вилками, загружая посудомойку, и Ивар не стал ее окликать.

Он двинулся к пристани и, отвязав лодку, направился в сторону от берега, к небольшому островку, таявшему на самом горизонте. Мелькнула мысль, что надо бы все-таки взять с собой телефон, но он ее отогнал, возвращаться совсем не хотелось, да и что может случиться рядом с берегом? Он было развернул лодку, все-таки правила есть правила, но потом, плюнув, снова направился к острову — иногда он сам себя не понимал, хотя кто вообще его понимал? Ивар усмехнулся, вспарывая волну носом лодки. Родители? Это да, почти всегда и безоговорочно. Друзья? Время от времени, чаще — наверное, нет. Студентка казанского музыкального училища Лейлагуль Алымова, сыгравшая лет двадцать назад на одном из конкурсов его сонату так, что у него мурашки шли по спине, когда он слушал запись, и становилось даже неловко, откуда она это про него может знать? Он даже пытался разыскать эту студентку, но не получилось — да и как найти в закрытой от всего мира стране, да еще когда не было интернета? А потом, много лет спустя, пару раз заводил в поисковик ее имя. Безрезультатно.

Кто еще всегда был на его стороне? Музыка? Вот музыка да, всегда понимала. Не всегда шла в руки, иногда капризничала, дразнила, ускользала, — но в конце концов всегда сдавалась. Ну, почти всегда.

Он разогнал моторку, насколько хватило мощности, и несколько раз вильнул из стороны в сторону, грубо, рискованно, на грани переворота. Ледяная вода плеснула в лицо. Отлично. Можно возвращаться.

— Ты в своем уме? — из телефонной трубки голос Гуннара Юхансена звучал даже жестче обычного. — У нас тут конец ноября.

— У нас тут тоже, — усмехнулся Ивар.

— Дождь, шторм, темнота, — продолжал Гуннар. — Ветер. Нет, не просто ветер, а наш северный ветер. Погода такая, что не факт, что получится выйти в море.

— Ничего, на пристани постою.

— Ты вообще откуда звонишь?

— Из Осло.

— Выйди на Акер-Брюгге и стой, сколько влезет. Ладно, я предупредил, чтоб потом без претензий. У нас все дома свободны, выбирай любой. Шестьсот крон за ночь, это с бельем и завтраком. Практически даром. Мне проще закрыть эту чертову базу к едрене фене.

— Отлично. Две ночи, начиная с завтрашней. И я без машины, заберешь меня в аэропорту? Рейс я скажу.

— Можно подумать, к нам из Осло куча рейсов летает, — хмыкнул Гуннар на другом конце провода. — Он один и есть, и то не каждый день. Завтра встречу, хорошо. Еще тысяча сто. В одну сторону.

Рыжий Гуннар всю дорогу молчал, зато Лили — та встретила, как обычно. Вышла на порог дома, заслышав машину, кивнула Гуннару — возле него она казалась фарфоровой статуэткой — и засветилась, заулыбалась.

— Херр Хольман, — хозяйка опустила голову, пряча улыбку, но черные глаза все равно искрились. — Привет.

— Ивар, — поправил он ее. — Еще не хватало! Привет.

— Так вот для кого ты просил протопить крайний дом, — она повернулась к Гуннару. — Хоть бы сказал! — бросила она и тут же, смутившись, добавила: — Постоянным гостям мы всегда рады.

— Дешевле все-таки закрыться на зиму, — Гуннар кинул на стол ключи от машины и направился к выходу.

— Не обращай внимания, — Лили попыталась как-то сгладить слова мужа, но у нее это не получилось. — Кстати, я считала, нам ничуть не дешевле закрыться. По большому счету, один черт. Но если до весны совсем никто не будет приезжать — я скисну, а Гуннар одичает, — она положила на стойку ключ и пакет с постельным бельем. — Помнишь свой домик?

— Конечно.

— Тогда держи, — Лили пододвинула ему пакет. — Доброй ночи!

— Доброй ночи.

Домик действительно был заранее протоплен. Ивар кинул сверток с бельем на постель. Не разбирая, затолкал в холодильник пакет с купленными по пути продуктами и вышел на улицу. Холодный рваный ветер с моря, непроглядная темнота, светящиеся за его спиной окна хозяйского дома, тусклый огонек маяка впереди. Можно было бесконечно стоять у пристани и просто смотреть на все это, ни о чем не думая. Он так и стоял, сам уже не знал, сколько, пока не начал совсем леденеть. Все-таки его привычная осенняя куртка мало подходила для семидесятого градуса северной широты. Уходить не хотелось, от этого моря и тусклого маяка вдали невозможно было оторваться. Он поднял воротник куртки, застегнул молнию до самого верха и обернулся на еле слышный звук сзади — но за спиной никого не оказалось, только рядом, на камне, лежал большой светлый предмет, которого здесь не было еще минуту назад. Ивар шагнул чуть ближе, предмет оказался свернутой оленьей шкурой. Он закутался в шкуру, набросив ее прямо поверх куртки. Мягкий олений мех легко скользнул по щеке. Удивительное здесь все-таки место, завораживающее. Он бы долго смеялся, если б ему сказали про вдохновение — чушь собачья это вдохновение, поди его поймай. Вот сейчас ведь, казалось бы, он стоит в дивном романтичном месте — а двух нот связать не может. А где-нибудь потом — отзовется и накроет ни с того ни с сего. Так почти всегда и случалось. Нет, конечно, он мог написать что-нибудь в любой момент, — как всякий человек, хоть сколько-нибудь знакомый с гармонией и композицией, он мог придумать вагон, три вагона вполне связной музыки, вполне удобоваримой качественной мелодичной ерунды, — точно так же, как любой поэт всегда в состоянии срифмовать все что угодно на заданную тему. И не каждый еще поймет, что получившееся — не поэзия и не музыка.

Утром он отнес шкуру в хозяйский дом. Ивар, постучавшись, приоткрыл дверь — и тут же почувствовал ставшую уже знакомой атмосферу: пахло только что вынутым из духовки грибным пирогом, и Лили, напевая, нарезала его на куски.

— Привет, — Ивар опустил сложенную шкуру на деревянную лавку. — Спасибо.

— Доброе утро, — заулыбалась в ответ Лили. — Видел, какой шторм?

— Слышал.

— Жаль, в море не выйти. А завтра ты уже уедешь.

— Ну, вернусь же.

— Да? — хозяйка снова засверкала и снова, словно спохватившись, смутилась и замолчала почти на полуслове — Ивар понял, что она хотела спросить, когда он вернется, но застеснялась.

— Вернусь, конечно, — повторил он. — Только не скоро, наверное. Я сейчас на черт знает сколько времени в Америку.

Лили вопросительно взглянула на него.

— Работа?

— Ага, — кивнул Ивар.

В Нью-Йорке собирались ставить его мюзикл, контракт был уже подписан, и его ждала действительно сумасшедшая работа. Впрочем, это всегда ему нравилось.

— Ты, — Лили чуть удивленно взмахнула ресницами, — ты боишься, что ли?

— Что?!. Ммммм, — смутился он, — Ну вообще-то да. Немного. Я…

— Не объясняй, не надо, — прервала она.

Ему действительно было… нет, не то что страшно, но тревожно. Ивар знал, что у него получилась хорошая, нет, отличная музыка, но выйдет или из отличной музыки удачный спектакль — это надо было еще посмотреть.

— Удачи, — Лили снова улыбнулась.

— Ага, спасибо, прорвемся!

Нью-Йорк закрутил не с первого дня, а с первой минуты, с первого шага из самолета. Он работал, казалось, больше часов, чем есть в сутках, то ругаясь с постановщиками, то соглашаясь, по сто раз перекраивал уже написанное, прослушивал кандидатов на роли, снова все перекраивал и снова то спорил, то соглашался. Любой другой не вынес бы, но Ивару это нравилось. Ему вообще нравилось делать то, что никто другой не смог бы. Вот только ощущение времени он, казалось, за последние несколько недель совсем потерял.

Звонок телефона словно привел его в чувство. Прежде чем ответить, Ивар посмотрел на лежавшую в руке трубку. Нет, все в порядке, рука уже не трясется, значит, и с голосом все будет нормально.

— Ивар? — казалось, он даже расслышал в трубке искристую улыбку. — Прости, пожалуйста, прости, что я звоню, но… да ты не помнишь, наверное… это Лили Юхансен, ну, с рыбацкой базы, с Вестеролена… ты у нас пару раз был…

— Ты шутишь, что ли? — передразнил он ее. — Как это не помню? Привет.

Он насторожился: в Нью-Йорке был вечер, значит, на Вестеролене — глубокая ночь.

— Ивар, прости… с тобой все в порядке?

Машина, уткнувшись в смятое ограждение, мигала аварийкой. Хорошо, что он вырос на горных серпантинах. Ну и американцы молодцы — крепкий отбойник.

— Да, все нормально.

— Извини, пожалуйста, что я позвонила. Просто… просто… ладно, все, извини!

Он сунул телефон в карман джинсов, еще раз обошел машину, скривился. Интересно, какой мелодией рано или поздно обернется провалившаяся педаль тормоза, пересохшее горло и прилипшая к спине рубашка? А ведь обернется, он себя знал.

Ну уж нет, вылететь с эстакады накануне премьеры — это было бы слишком.

— У нас все занято, — отрезал Гуннар. — Август. Пик сезона. Нормальные люди бронируют август за два месяца вперед.

Трубка запищала резкими короткими гудками.

Ни в какое другое место Ивар не хотел — он не знал, почему, но именно этот дальний северный архипелаг всегда помогал ему как-то сладить с усталостью. Он порылся в интернете, нашел отель в городе и заказал одноместный номер на пару ночей. На первое время хватит — а там, глядишь, и жилье на его любимой рыбацкой базе найдется.

Он прилетел под вечер, кривым рейсом с пересадкой, и, едва кинув вещи в отель, решил все же наведаться на базу — вдруг что-то изменилось. Мало ли, не приехал кто-то из гостей. Возвращаться, конечно, придется уже ночью, но и что? Паромов на пути нет, ни под какое расписание подстраиваться не надо.

Дверь в хозяйский дом была приоткрыта, внутри горел свет. Хозяйка, напевая, порхала по комнате с веником, выметая пыль из углов.

— Лили?

— Ивар? — она, как обычно, засверкала улыбкой, которую уже и не пыталась спрятать, и выпрямилась, откидывая с лица темные завитки. — Надолго? Сейчас, полминутки, домету и дам тебе ключи.

— У вас же мест нет, — удивился он. — Вообще-то хотел дней на пять, а то и больше. Обратный билет даже не брал.

— С чего это у нас мест нет? Как раз твой крайний домик свободен. Ну то есть да, он был забронирован, все было занято, но те гости еще в прошлом месяце написали, что не приедут, а новых заказов нет. Так я и осталась с пустующим домиком — в августе-то! Гуннар когда-нибудь прибьет меня за то, что я не беру предоплату в разгар сезона, — засмеялась Лили. — Подожди, сейчас белье достану, не могу развязать веревку, — она неловко пыталась справиться с узлом негнущейся правой рукой.

— Может, проще разрезать? Нож дать?

— Нож? — Лили подняла голову, заулыбалась, черные глаза заблестели. — Сам ты нож… острый-острый, — она наконец сладила с веревкой. — Вот, держи.

Пакет с постельным бельем скользнул на стол, сверху Лили бросила ключ.

— У меня вообще-то номер в Анденесе оплачен. А, черт бы с ним, — Ивар сгреб белье, взял ключ. — За сумкой сейчас вернусь, ладно?

— Помочь?

— Да ну, тут идти две минуты. Сейчас вернусь.

Он быстро, не особо старательно, застелил кровать, принес с улицы вязанку дров, растопил камин — и только потом, вспомнив про сумку, снова направился к хозяйскому дому. И невольно улыбнулся на пороге: окна светились, дверь была открыта, Лили молча, опустив голову, сидела в старом деревянном кресле — лицом к окну, спиной к входной двери.

— Извини, забыл сразу забрать, — Ивар ждал улыбки в ответ, но хозяйка не шелохнулась. — Лили?..

— Она не отзовется.

Гуннар спокойно шагнул ему навстречу из дальнего угла комнаты.

— Садись, — он пнул ногой стул, пододвигая Ивару, потом снова направился в дальний темный угол. Ивар услышал, как открывается ящик шкафа, и через пару мгновений хозяин вернулся к столу, держа в руках пыльную бутыль толстого стекла и две стопки.

— У тебя с ней ничего не было, — сказал Гуннар, скорее утверждая, чем спрашивая.

— Конечно, нет.

Ивар подошел к креслу. Сначала он даже не заметил крови, потом увидел несколько пятнышек на юбке Лили, и только потом понял, что у нее на груди большое пятно, из которого торчит рукоять рыбацкого ножа. Ивар вспомнил и этот нож, и гравировку на клинке.

Заглянуть Лили в лицо он побоялся.

— Ничего не было, — повторил хозяин. — Ну еще бы. Лили — гордячка, она никогда не стала бы изменять тайком. Да и тебе она на хрен не сдалась, правда же? — Гуннар наполнил обе стопки, придвинул одну себе, вторую — Ивару. — Тьфу, тебе ж за руль сейчас. А, ладно, пара стопок не скажется. Эй, ты что, драться со мной собрался? — он в упор глянул на гостя. — Это зря. Тебе со мной не сладить, только покалечу напрасно. А в полицию я и сам сдамся, сейчас спроважу тебя — и сдамся. Пей давай, — Гуннар пододвинул стопку к нему поближе. — Слушай, тут по пути к нам, если свернуть, три разных рыбацких базы и один кемпинг. Вот какого хрена ты тогда, год назад, проехал мимо них всех и зарулил к нам?

— Не помню.

— Да какая теперь разница, — Гуннар встал, покружил по комнате, не находя себе места, и снова опустился за стол. — Был сентябрь, а сейчас август. Год, почти год. Год я чуть ли не молился, чтобы с тобой ничего не случилось, — потому что если бы вдруг оказалось, что она хоть зачем-то тебе нужна, — она бы кинулась на край света.

Он снова поднялся, подошел к выходу и замер в дверном проеме.

— Я ходил вокруг нее кругами почти два года, она только кривилась и меняла ухажеров. С одним поехала кататься на мотоцикле. Парень — насмерть, Лили отделалась раздробленной рукой и сотрясением. После этого она позволила себя увезти. Мы прожили здесь почти двадцать лет, пока тебя не принесла нелегкая. Я знал, все это время знал, что она меня не то что не любит — а еле терпит, — хозяин снова наполнил стопки. — Ты знаешь, что такое любить женщину, которая тебя с трудом терпит? Ты к ней прикасаешься — а она сдерживается, чтоб не отшатнуться. Но она полюбила это место и эти несчастные рыбацкие сараи, которые я давно хотел снести к чертовой матери. А тебе она была совершенно не нужна, так ведь? — повторил Гуннар.

— Так. Нет, я знал, что она у меня есть. Но она никогда не давала понять…

— Потому что она тебя берегла. — Юхансен поднялся, отстранился от стола. — Ладно, все, катись.

Он дождался, когда Ивар заведет машину, тронется и вырулит на дорогу, и выудил из кармана телефон. В беззвучной ночи голос казался особенно резким.

— Да, я. Гуннар Юхансен. Да, жену, ножом. Рыбацким. Кого, ее как зовут? Звали… Ну а то ты не знаешь. Лили Юхансен. Лейлагуль, если полностью, — Гуннар еще раз, чуть ли не по буквам, повторил полицейскому непривычное для здешних мест имя. — Нет, ну куда я отсюда денусь? Приезжай давай.

Чистое северное небо было словно подсвечено изнутри мягким синим светом, и от этого на нем особенно четко вырисовывались черные листья, черные ветви деревьев. Над дорогой от столба к столбу тянулись провода.

Проводов было пять. Пять параллельных линий нотным станом пересекали небо.

Ивар с ходу набросил на этот нотный стан мелодию — она пришла сама по себе, совсем простая, ясная, горькая. Дорога стелилась навстречу, ему почему-то вдруг захотелось сделать из этой мелодии фортепианную пьесу, и обязательно — только для левой руки. Почему — он и сам не знал. Захотелось.

Впрочем, он сразу передумал. Тратить такую удивительно красивую тему на простую музыкальную безделушку было бы просто глупо.

Тень крыла

— Если что, ты всегда можешь вернуться.

За окном шел на посадку самолет. Все-таки это красиво — офис в аэропорту с видом на летное поле.

— Черт, Калинина! — вспылил вдруг начальник. Бывший начальник. — У нас, между прочим, не принято брать людей на работу второй раз. Хотя почти все ушедшие потом просятся. И ты — первый сотрудник за десять лет, кого я готов без колебаний взять обратно! А ты пялишься в окно.

— Спасибо. Отдайте мне, пожалуйста, трудовую.

Самолет за окном коснулся полосы и покатился, тень от крыла заскользила по земле, словно перечеркивая что-то.

— Да черт с тобой, держи! — трудовая книжка полетела на стол.

— Спасибо.

— Нина, точно все в порядке? Может, просто отпуск нужен? Или там… премия?

— Все в порядке, спасибо. Просто хочу сменить работу. Я могу идти?

— Да катись ты! — рыкнул в ответ уже бывший начальник, но тут же добавил, — ты меня поняла?

— Поняла. Я правда очень это ценю. Счастливо!

Добытая трудовая книжка отправилась в сумку, к паспорту и кошельку.

Если бы в начале марта кто-нибудь сказал Нине, что в последний день месяца она выйдет из офиса с трудовой книжкой в руках, уволившись по собственному желанию, — Нина покрутила бы пальцем у виска. Тогда, в начале марта, она удивлялась ранней весне — и весело шла с работы домой, радуясь пятничному вечеру и стараясь не поскользнуться на своих неизменных высоких каблуках, потому что все уже таяло, и дорога была не дорога, а сплошной каток.

— Ай, молодая-красивая, дай погадаю, всю правду скажу, — окликнула ее у метро горластая цыганка со стаканчиком мелочи в руке.

— Не, спасибо, не надо.

Нина весело улыбнулась в ответ, как обычно, и чуть ускорила шаг, чтобы побыстрее пройти мимо стайки цыганских детей, — но гадалка вдруг замерла, а потом решительно взяла ее за руку, и Нина отчего-то не посмела вырваться.

— Ну-ка стой, девочка.

— Денег у меня с собой нет, — отрезала Нина.

— Денег я сама кому хошь могу дать, — беззлобно отозвалась цыганка. — Стой, девочка, дай руку.

Нина с усмешкой протянула ладонь.

— Ну, рассказывайте.

— Думаешь, врать буду? Дурочка. Ты сама с собой для начала разберись… чего ищешь-то? Мужчины липнут, а любишь ты все равно одного, другого, кого сама же и отпустила по дурости, — так? Давно любишь, — гадалка, прищурившись, посмотрела на руку, — треть жизни, да?

— Да, — вдруг серьезно согласилась Нина.

Десять лет из двадцати девяти — это и правда почти треть.

— Что ж вы так, — покачала головой цыганка, — вот же, шли же вместе пути… Ладно, не рассказывай, все бывает, что уж теперь. Пути у вас теперь разные и жизнь — разная. А вот смерть…

— Что? — встрепенулась девушка.

— Смерть у вас… да тут сам черт ногу сломит, — гадалка посмотрела на нее, потом почти приказала, — покажи-ка вторую руку. О как!

— Да что там такое? — не выдержала Нина.

— Смерть кому-то из вас приготовлена внезапная, но быстрая.

— О господи, — выдохнула девушка. — Какая?

— Авиакатастрофа, — спокойно сказала цыганка. — Я могу, конечно, рассказать про нежданный удар судьбы-злодейки, про небо высокое и беду в дальней дороге, но, по большому счету, вариант тут только один, и я его четко вижу.

— Понятно. Кому?

— А вот этого-то, девочка, я и не вижу. И никто не увидит, раз я не вижу. Кому-то из вас двоих. Одному. Так бывает, — ответила она на недоуменный взгляд Нины, — так иногда бывает, судьба путается, да вы же ее сами и спутали — шли ваши дороги вместе, какого черта вам надо было расходиться? А сейчас и не поймешь, чья она из вас, смерть-то.

— И что мне теперь делать? — тихо прошептала Нина. Самой себе, не гадалке, но вслух.

— Что-что, дурочка. На самолетах не летай. Машин, поездов, пароходов можешь не бояться, — цыганка еще раз скользнула взглядом по ее лицу, потом по обеим ладоням. — Я б тебе сказала, вам обоим бы сказала, что не надо никогда спорить с судьбой, но теперь уже поздно. Теперь тебе осталось только от этой судьбы уворачиваться. Авось и увернешься.

— Спасибо.

— Не благодари, дурочка. И в сумку свою не лезь, нет у тебя денег, только на маршрутку до конца месяца, на кошачий корм да на набойки новые.

Нина не нашлась, что ответить.

Она успела поймать кофе в тот самый момент, когда темная пена уже готова была хлынуть из турки на свежевымытую плиту. Она вообще всегда и везде успевала. Сейчас тоже надо успеть — вариантов нет.

Собраться на работу — двадцать минут. Маршрутка еле тащилась по напрочь забитому Ленинградскому шоссе, пассажиры начинали нервничать, Нина не дергалась — она ездила издалека и поэтому всегда выбиралась на работу с хорошим запасом времени. И в пробке можно было просто смотреть в окно и думать.

Одна случайная цыганка у метро ничего не значит. Ничего.

Три разные гадалки в разных концах города — это уже почти наверняка.

Поверишь тут во что угодно, когда три совершенно разных человека разными словами говорят тебе одно и то же.

Она потеряла целых два дня времени. Точнее, она потратила два выходных, чтобы убедиться.

Маршрутка, выбравшись из пробки, протиснулась к Международному шоссе. Нина вынула из кармана мобильный телефон, нашла там полученное несколько лет назад сообщение, которое почему-то хранила до сих пор. Единственное за десять лет, вообще единственное, — после взрыва в московском метро. «Нина, добрый день! Надеюсь, с тобой все в порядке?». Холодные, сдержанные слова. Не заполошное «Нинка, чучело, ты цела?!.», как он мог бы написать, если бы…

Так, стоп, никаких «если бы».

И теперь точно решила, что делать.

В рабочей почте за выходные скопился настоящий бардак. Как всегда.

«Нина, привет, наш невозвратный Франкфурт можно выписывать, деньги у меня…»

«Уважаемая Нина Николаевна, просим Вас рассмотреть возможность предоставления группового тарифа по маршруту…»

«Ниночка, спасайте! Я прощелкала тайм-лимит на наши билеты! Они теперь что, слетели, да, совсем?!.»

Скайп, как ни странно, с утра молчал. Рано еще, начало десятого, еще не все пришли на работу. Нина быстро кликнула по нужному имени, набрала в окошке сообщение. Хорошо, что у нее много знакомых в этой отрасли.

На мгновение она задержала руку над клавишей, прежде чем отправить текст.

— Стас, привет! Ты уже с утра на месте? Есть минутка?

Скайп тут же замигал в ответ.

— Для тебя, богиня, всегда есть!

— Я с дурацким вопросом.

— Валяй.

Нина собралась с духом и быстро отколотила:

— Есть у меня знакомая. Хочет стать стюардессой, вот накрыло ее, хочет и все. Подскажешь, куда ей, что ей? Есть ли вообще шансы?

— Девочка-то хорошая?

— Девочка-то ничего, только возраст там — под тридцать уже. Ей не светит?

— Почему, нормально. Если девочка нормальная.

— Да вроде ничего, — быстро повторила Нина.

— Английский хоть есть?

— И немецкий тоже.

— Сейчас как раз у «Аэрофлота» набор, пусть попробует.

— Попробует. Только она вообще-то на бизнес-авиацию нацелилась. Не хочет на большие самолеты с кучей пассажиров.

— Скромная у тебя девочка.

— Угу, не отнять. Но и в «Аэрофлот» она рыпнется, для начала-то.

— Контакты прислать, чтоб ты не искала?

— Ага, спасибо. А по времени примерно сколько будет это все?

— Что все?

— Ну я не знаю, что там у них — курсы, а потом же, наверное, медкомиссия? Короче, когда она полетит?

— Ну ты прям так сразу… Месяца три — это как минимум. И то, если у нее все везде с ходу сложится.

— Ага, спасибо, — повторила Нина и быстро добавила: — У этой — сложится.

Три месяца… Она отвернулась от рабочего компьютера, щелкнула выключателем чайника. Три месяца. И она даже не знает, где он сейчас работает, что с ним, связана ли его работа с разъездами и перелетами.

У нее, конечно, есть немного денег, она копила на отпуск. Хватит на билет. Даже и на два.

Но не на три месяца полетов.

Открыв чистый лист, Нина быстро стала набирать резюме.

На мгновение у нее замерло сердце. Тот же рост, чуть ниже среднего, та же тонкая фигура, осанка, те же светло-русые волосы. Мужчина с места 16D повернулся, закидывая сумку наверх, и Нина выдохнула. Нет. Конечно, нет. Как она вообще могла ошибиться?

Постоянный кошмар — что он вдруг окажется на ее рейсе — снова прошел стороной. Или отступил на время.

Они не виделись, наверное, лет восемь. Нет, побольше. Но Нина бы узнала.

А то, что пассажир на первый взгляд показался похожим, — так мало ли в этом мире невысоких, худощавых и русоволосых.

Он уткнулся в монитор, почти не замечая ничего рядом, — пассажиры вокруг только-только рассаживались, до взлета еще есть время, и он успеет немного поработать, пока не попросят выключить компьютер.

— Sorry, switch off your notebook, please.

— Вера?! — выдохнул он, перебивая стюардессу, но тут же осекся. — I’m sorry…

— Ничего, — она перешла на русский. — Пожалуйста, выключите ноутбук, мы готовимся к взлету.

— Хорошо.

Неужели она? Нет, быть не может, не она, конечно. Просто слишком, слишком похожа, — тонкий нос, высокие скулы, вьющиеся смоляные пряди и брови вразлет.

Он мог, давно уже научился, подолгу о ней не думать. Неделями. Да что там неделями — месяцами. Пока случайно что-то не напоминало — похожий силуэт в толпе, или чей-то легкий и светлый голос, или вот, как сейчас, — эта стюардесса. Могла ли у Веры быть сестра примерно одних с ней лет? Да нет, он бы знал.

Лучше бы тогда, в детстве, его сразу выгнали с хора. Но Петр Николаевич — пожилой школьный учитель музыки — разрешил ему остаться и ходить дальше, — и только раз, приблизившись, неслышно для других произнес:

— Ты, Витя, не пой… ты просто рот раскрывай, но не пой, договорились?

И Витя не пел — но ходил на все занятия, и раскрывал рот, и смотрел на Веру.

А потом, ко Дню Победы, они разучивали на хоре песню про бухенвальдский набат. И тогда Петр Николаевич, чтобы ребята лучше поняли слова и выразительнее пели, рассказал им о том, о чем почему-то не рассказывала учительница истории, — о концлагерях, о газовых камерах и страшных печах.

С того дня Вера стала ему представляться в огне — словно только он один и мог уберечь. А его дошкольная малышовая мечта стать пожарным вдруг проснулась снова — и он уже точно знал, что да, вырастет и станет.

Пожарным Виктор так и не стал. А с Верой не виделся с выпускного, да и на выпускном они не сказали друг другу почти ни слова. Он напропалую приглашал танцевать всех других девчонок из класса и не подходил к ней, — назло, специально, чтобы не воображала, — и тогда Вера сама пригласила его на вальс, но не сказала ничего, только заглядывала в глаза. А потом — не виделись, не получилось. Всем другим, всем кому угодно, кому она была не нужна, — им она постоянно попадалась навстречу: кто-то наталкивался на нее на автобусной остановке, в магазине, на почте, кто-то случайно подвозил до города, кто-то вообще встретил ее в отпуске на далеком пляже, — и только Виктору она не встретилась ни разу. Так все и забылось — и сама Вера, и его странные детские кошмары, в которых ее охватывало пламя. На редких встречах одноклассников она ни разу не появилась — Виктор лишь слышал краем уха, что Вера, как и мечтала, поступила в сельхозакадемию в Москве. Ну да, ну да, она всегда любила возиться со всякой рассадой, у нее первой зацветали крокусы и примула возле крыльца, и смородиновые кусты за ее калиткой казались гуще и наряднее, чем у остальных.

Он захлопнул ноутбук, но убирать в сумку не стал — лететь долго, и, когда наберут высоту, все равно снова доставать и включать. Стюардесса, та самая, с бровями вразлет и мягкими черными локонами, стоя в проходе, рассказывала про спасательный жилет, лампочку и свисток. Несколько раз она словно полоснула Виктора взглядом.

Он не мог ее просто так отпустить.

В маршрутку от аэропорта до метро было не вбиться — Нина уже пропустила две. Час пик, много только что прилетевших рейсов.

— Нина?

Кто-то ее окликнул — она от неожиданности чуть не выпустила ручку своей дорожной сумки. Обернулась на голос, вздрогнула, не веря своим глазам.

— Степка?!. Ой… простите, пожалуйста, — Нина прикусила язык, узнав пассажира, что летел несколько дней назад на ее рейсе.

— Это вы меня простите, — улыбнулся он. — Вы меня, конечно, не помните. Я летел у вас в самолете в пятницу, из Мюнхена.

— Помню, — вдруг призналась она.

— Да?

— Да.

— Я должен был вас найти. Вы… вы в город сейчас?

Нина молча кивнула.

— Я могу вас подвезти.

— Спасибо, — согласилась она. — Вы только хоть скажите, как вас зовут?

— Виктор.

Нина не отозвалась, просто молча направилась за ним следом. Как ее сумка оказалась в руках у Виктора, она даже не поняла. Она старалась не смотреть на него — так, со спины, он был еще больше похож. Быстрая легкая походка, четкие движения…

Виктор звякнул ключами, и стоявшая на забитой парковке «мазда» подмигнула в ответ. Когда машина тронулась, Нина заметила висевшую под лобовым стеклом фигурку — двух разноцветных рыбок, словно сплетенных в кольцо.

— Я по гороскопу — Рыбы, — сказал Виктор, перехватив взгляд Нины.

— Как, и вы?.. — почти вскрикнула она.

— А кто еще? — спокойно отозвался он, выруливая со стоянки.

— Да так, — растерялась Нина. — Знакомый.

— А-а. Куда ехать?

— Не повезло вам со мной — на другой край Москвы, в Бирюлево.

— Бирюлево так Бирюлево. А повезло или нет — посмотрим.

Так, в полутьме, в салоне машины, она была еще больше похожа на Веру. Только руки совсем другие — у Веры, которая вечно копалась в земле, занималась с рассадой, рыхлила-поливала, — у нее всегда были коротко, под корень, подрезанные ногти, без всякого лака. А у этой девушки… как же ее, Нина, да, Нина, — неброский, но очень аккуратный маникюр.

«Мазда» проталкивалась сквозь вечерние московские пробки, Виктор молчал, Нина тоже. Она не стала ни о чем расспрашивать — похоже, просто приняла как факт, что ее искал, и нашел, и встретил с самолета кто-то совершенно незнакомый. С такой-то внешностью, наверное, давно привыкла. Он молча вел машину, Нина ничего не говорила, но от этого молчания не было никакой неловкости. Только у самой развязки на Бирюлево Виктор обернулся к девушке:

— Куда сейчас?

— Липецкая улица. Знаете?

— Нет.

— Налево и прямо. Здесь уже совсем рядом. Вон за той остановкой — направо, вот куда маршрутка свернула. Вот тот длинный дом, да. Спасибо, — Нина покосилась на него и осторожно улыбнулась, словно приглашая.

В лифте он снова вдруг подумал про Веру, но как-то совсем вскользь, даже уже не удивляясь тому, как Нина на нее похожа. Дурацкая школьная история, детские кошмары, в которых ему виделись Вера и огонь, и странная мысль, что только он каким-то непонятным образом может ее сберечь, — все это оказалось сейчас смешным и таким глупым, что ему даже стало стыдно, хотя никто и никогда не знал про эти его детские измышления.

Лифт с лязгом остановился, двери разъехались, Нина полезла в сумку за ключами.

Сна не было ни в одном глазу, да и ладно бы — все равно ни завтра, ни послезавтра у нее нет рейса.

Нина тихонько, чтобы не разбудить Виктора, потянулась к подоконнику, нащупала телефон. Хорошо, что у нее отключен звук клавиатуры, и глянуть, который час, можно совсем-совсем неслышно. Без двадцати четыре. Нина повертела в руке телефон. Экранчик угас, она снова его подсветила, нашла старое сообщение — одно-единственное за много лет, да и то написанное наверняка из вежливости — и, чуть помедлив, удалила. Так же осторожно, почти не дыша, Нина вернула телефон на место, зарылась в одеяло — и сама не заметила, как уснула.

Она проснулась позже обычного, хотя всегда была ранним жаворонком. Вздрогнула — на кухне кто-то был! — но тут же, вспомнив, улыбнулась, потом выбралась из-под одеяла и вышла на кухню — без всякой неловкости первого совместного утра. Так, словно уже давным-давно вместе.

На кухне пахло чуть пригоревшими тостами, полуслышно бубнил маленький телевизор.

— Доброе утро.

— Привет, — Виктор, карауливший у плиты турку, обернулся через плечо. — Ты что по утрам пьешь — чай или кофе?

Нина опустилась на табуретку, кивнула в сторону телевизора:

— Что-то интересное?

— Да ну, одни происшествия, — он скривился. — В Москве налет на ювелирный магазин, пострадали охранники. В области легкомоторный самолет рухнул на дачный участок, был пожар, погиб пилот и работавшая в теплице девушка. В Питере…

— Да черт бы с Питером, — отмахнулась она. — Я тогда выключу, а?

— Ага. Так чай или кофе?

— Кофе, — отозвалась Нина.

Она посмотрела за окно — почему-то вспомнилась прежняя работа, офис с видом на летное поле, скользящий по земле самолет и перечеркивающая все тень крыла. Нина улыбнулась, принимая из рук Виктора чашку, и сказала:

— Кстати, турку теперь надо будет новую купить. Большую.

Принцесса декабря

рождественская сказка

В сумке запел телефон, и Лариса вытащила трубку почти сразу — не замерев, не испугавшись, впервые за последние дни не вздрогнув от звонка.

— Але? — легко спросила она.

— Думаешь, ушла? — усмехнулись в ответ.

Лариса замерла с трубкой в руке, не решаясь даже оглянуться.

— Ушла она, умная, — снова хмыкнул в телефоне чужой голос. — Никуда ты не уйдешь, пора бы уже понять.

— Вы… — выдохнула Лариса, — вы врете!

— Да ну? — в трубке засмеялись. — Ты еще не поняла, девочка? Тебе никуда не уйти. Думаешь, мы тебя потеряли? — голос снова усмехнулся. — Ты полчаса как сошла с парома и теперь стоишь на пристани. Перед тобой — ратуша, за спиной — причал и лодки, справа — крепость, слева — набережная. На тебе синие джинсы, голубые сапоги, голубая куртка, на шее синий шарф, на левом плече — синяя сумка. Чемодан-то некогда было собирать, да? — снова засмеялись в трубке.

Лариса слушала, как завороженная, и не могла ни слова сказать в ответ.

— Ты ведь знаешь, что я тебе должен предложить, да?

— А вы знаете, что я вам отвечу, — наконец отозвалась она. — Катитесь к черту!

Она нажала отбой и кинула телефон обратно в сумку, помедлила секунду-другую и, резко развернувшись, быстрым шагом направилась в сторону от набережной — к центральной улице, туда, где были самые модные магазины города. Огромный торговый центр между вокзалом и автостанцией — несколько этажей одежды, украшений, обуви и всего-всего прочего. То, что ей сейчас надо.

Сначала — чашку кофе в одной из забегаловок внизу. Три минуты ничего не решат, а голова, может, начнет работать четче. Три минуты на кофе, полчаса — на магазины, еще несколько минут — на то, чтобы быстро переодеться.

Когда Лариса вышла из торгового центра, вместо потрепанных джинсов и скромной голубой куртки она была одета в яркий желто-оранжевый жакет и очень короткую оранжевую юбку. В вырезе жакета мелькала идиотская салатовая блузка, на ногах были ярко-салатовые колготки.

Сумка на плече, куда девушка запихнула прежнюю одежду, стала заметно больше и тяжелее, но Лариса словно не замечала этой тяжести. Она шла своим обычным легким и быстрым шагом по центральной улице, чуть вверх от вокзала, — и через несколько минут остановилась у старинного здания. Роскошный серый каменный дом с башенкой на крыше — один из лучших отелей города. Выдохнув, Лариса вскинула голову, ворвалась в стеклянную дверь и бросилась к стойке администратора. Дверь громко хлопнула за спиною.

— Меня чуть не ударило вашей идиотской дверью! — с порога сообщила Лариса сотруднице отеля.

— Добрый день, — сдержанно и приветливо ответила та. — Я могу чем-то помочь?

— Ну конечно! — кивнула Лариса. — Вы думаете, я просто так зашла на вас посмотреть? Я заказывала у вас номер.

— Ваше имя?

— Лариса Лаврецкая.

— Минутку, — улыбнулась девушка. Она быстро застучала по клавиатуре и через мгновение чуть нахмурилась. — Извините, но у нас нет вашей брони. Вы не могли ошибиться?

— Я?!. — взвилась Лариса. — Вы вообще понимаете, что вы говорите? Вы потеряли мою бронь, а я, значит, ошиблась?!.

— Не беспокойтесь, у нас есть свободные номера, мы вас обязательно поселим, — снова улыбнулась сотрудница. Лариса позавидовала ее выдержке. Девушка протянула ей бланк:

— Заполните, пожалуйста.

— Сколько стоит номер? — сквозь зубы пробормотала Лариса.

— Две тысячи четыреста за ночь. Это с завтраком.

— И за две с половиной тысячи я должна сама заполнять этот бред?!. — она швырнула листок обратно девушке. — Сумасшедший дом, а не гостиница! Придется остановиться не у вас, а в «Континентале»!

Лариса вылетела из гостиничного холла на улицу, хлопнув дверью так, что прохожие обернулись. «Прости меня, пожалуйста, — мысленно обратилась она к девушке-администратору. — Прости, ты забудешь меня, придурочную девицу, через пару дней… а меня могут просто убить».

На привокзальной площади она остановилась, словно раздумывая, куда идти, но тут из-за поворота звякнул трамвай, и Лариса, даже не глядя на номер маршрута, бросилась к остановке, вошла в полупустой трамвай и уселась возле окна. Отсюда, из самого центра города, трамвай куда бы ни шел — все равно на одну из окраин. Что ж, пусть окраина.

— Интересно, что вас заставило так одеться? — услышала вдруг она.

Лариса подняла голову и только теперь заметила, что прямо напротив нее сидит незнакомый мужчина — ничем не приметный, в совершенно обычных джинсах и неброской куртке.

Ничего особенного. Совсем ничего.

И нечего вздрагивать на ровном месте.

Она секунду помедлила, собираясь с силами.

— Простите?

— Только не говорите, что вы всегда так ходите.

— Вы… нет, вы уверены, что вас касается моя манера одеваться?

— Нет, — он улыбнулся легкой, почти неуловимой улыбкой. — Нет, не уверен. Просто — зацепило.

— Ну вот и отцепитесь, — беззлобно ответила Лариса.

— Это вряд ли. Вы очень красивая. И очень боитесь.

— Я? — вскинулась она. — Чего это я боюсь?

— Ну откуда ж я знаю, чего. Но — боитесь, — он взглянул на Ларису почти в упор.

У него были серые глаза, очень спокойный и уверенный взгляд. Ларисе стало не по себе.

— Что… что вам нужно? — тихо спросила она.

— Не знаю, — он снова улыбнулся — как-то растерянно. — Наверное, хотя бы познакомиться для начала?

Лариса отвернулась к окну, не отвечая. Он… глупо, конечно, но он ей нравился. Очень. Первый встречный из трамвая не должен так нравиться.

— Вы не хотите сказать, как вас зовут?

— Нет.

— Ну… ну и ладно. Тогда и я не скажу.

Он отвернулся к стеклу, старательно глядя в окно, а не на Ларису, и замолчал. Так прошло несколько минут, и девушка уже успела почти успокоиться, как вдруг попутчик снова обернулся к ней:

— Вы не знаете, куда ехать?

— Почему?! — Лариса вздрогнула.

Она действительно не знала, куда она едет и куда идет трамвай.

— Потому что мы пошли на второй круг.

— Да? — растерялась она.

— Да.

Лариса не ответила. Ей снова стало страшно, и мысли вернулись на четыре дня назад, — тогда все в ее жизни было привычно, спокойно и размеренно.

Она возвращалась вечером с работы. Ленинградка, обычно в это время забитая намертво, была пуста, несмотря на предновогодние дни, и Лариса долетела до своей Сходни за двадцать минут. Она уже подъезжала к дому, выискивая свободное место, когда в сумке тихо запел телефон.

— Да? — отозвалась она, быстро нашарив трубку.

Номер звонившего не определился.

— Лариса Алексеевна? — негромко, но очень четко обратился к ней незнакомый голос.

— Да.

— Хочу сообщить вам, что вы назначены принцессой. На декабрь.

— Что? — удивилась она.

— Вы назначены декабрьской принцессой. Я, видите ли, звоню вам по поручению дракона. Это такая традиция — у дракона каждый месяц должна быть новая принцесса.

— Вы пьяны, что ли? — растерялась Лариса.

— Не перебивайте. В ваших же интересах меня сейчас выслушать. Мы только один раз называем принцессам условия охоты. Поэтому запоминайте.

— Охоты?..

— Да, Лариса Алексеевна, охоты. Дракон будет на вас охотиться. Принцесса не должна достаться просто так, она должна быть добычей, и нелегкой добычей. На декабрь мы выбрали вас. Из множества, смею заметить, кандидаток. И дело не только во внешности, хотя, конечно, невысокие брюнетки — слабость нашего дракона. Но главное — на вас будет интересно охотиться.

— Что… что вы несете?

— Слушайте, Лариса Алексеевна, слушайте. Мы даем вам сутки на оценку обстоятельств, сутки с момента нашего разговора. В эти сутки вас никто не тронет. Дальше охота будет открыта. Дракон позволяет себе любые методы охоты. Вы также можете защищаться любыми методами. Охота продолжается до последнего часа декабря. Если вы продержитесь — вас оставят в покое и никогда больше не тронут.

— А если нет? — Лариса старалась говорить очень спокойно, но голос все же дрогнул.

— Поймав принцессу, дракон некоторое время забавляется с ней, потом убивает и оставляет. Ну, вы же наверняка сто раз видели в прессе страшилки про то, как находят жертв очередного маньяка? — голос в трубке усмехнулся. — Битцевского там, лосиноостровского?..

— Понятно, — еле выдохнула она в ответ. — И почему же именно я?

— Я уже сказал вам — вы выбраны на декабрь. Принцесса должна быть красивой, вы красивы.

— Ну, с этим в Москве нет проблем. Почему я все-таки?

— У вас нет родственников, вас никто не будет искать. Хотя, конечно, коллеги вас хватятся, но это неизбежно. Трудно найти в Москве принцессу, которую не хватился бы никто.

— Хорошо. Еще почему?

— С вами будет интересно.

— С чего вы взяли?

— Мы вас долго проверяли, Лариса Алексеевна. В критических ситуациях вы не теряетесь, а наоборот, собираетесь и быстро ищете варианты.

— И как же вы меня проверяли? — удивилась Лариса.

Она давно уже приткнулась в свободном уголке на парковке и теперь просто сидела в машине с заглушенным двигателем и выключенными фарами.

— Три дня назад — фура на кольцевой, вспомнили?

Так этот идиот-дальнобойщик, чуть ли не до полусмерти испугавший ее, просто проверял реакцию?!.

— Скотина! — не сдержалась Лариса.

— Прошу прощения, это наша работа. Еще паром на прошлой неделе, вспомнили?

Паром?!.

— Вы… вы с ума сошли.

— Это наша работа, — повторил голос. — Мы проверяли, как вы себя поведете во внезапной экстренной ситуации.

— Вы когда-нибудь меняли на ходу маршрут четырем автобусным группам? Вы представляете себе, что это такое?

— Вы отлично справились, — отозвался голос. — Мало кто так смог бы.

Лариса замолчала. Ей впервые с начала разговора стало по-настоящему страшно. Ну ладно, можно заплатить идиоту-дальнобойщику на здоровенной фуре, чтобы тот напугал девчонку на хлипкой раздолбанной восьмерке. Но устроить страшный шторм и изменить расписание паромов по Балтийскому морю?

— Так не бывает, — четко и медленно сказала она. Скорее самой себе, чем собеседнику.

— Все бывает, Лариса Алексеевна. Мое дело — вас предупредить. И не вздумайте ни к кому обращаться за помощью.

— Да кто ж мне поверит.

— И это тоже, — согласился голос из трубки. — Но мы подстраховались надежнее: любой, кому вы расскажете, — обречен. Хотя, может, у вас есть злейший враг, от которого вы хотите избавиться?

— Ага. Теперь есть. Дракон.

— Я вижу, вы все поняли. Что ж, сейчас двадцать восьмое декабря, двадцать один час и три минуты. Вы будете в безопасности до завтрашнего вечера, ровно до этого самого времени. Потом охота будет открыта.

Лариса скользнула взглядом по часам на приборной панели. Двадцать один ноль одна. Они отняли у нее две минуты. Гады.

Из трубки тянулись короткие гудки, она их не слышала. Так, деньги срочно снять с карты, подчистую, чтобы не приходилось потом светить карту в банкоматах. Симку в телефоне поменять. Дрейка куда-нибудь пристроить на неделю — только на неделю, а потом она сможет вернуться, если, конечно…

Так, стоп. Никаких если. Она вернется через неделю. И этот дракон еще пожалеет, что с ней связался.

Но сутки у нее еще есть. Лариса наконец выбралась из машины и быстро поднялась в квартиру. Дрейк с радостным мурчанием кинулся в ноги.

— Сейчас, сейчас дам поесть, — сказала она, хотя в кошачьей миске было полно корма.

Спокойно, только спокойно. Не дергаться, не нервничать, включить голову. Есть еще целые сутки. А дальше… Дальше нужно будет что-то делать. Не сидеть на месте, понятно. Сматываться. Черт, и денег совсем нет, как назло. И в бегах раньше не приходилось бывать. К счастью, конечно. И даже в теории неизвестно, как нужно себя вести, — Лариса никогда особо не любила детективные романы, и ей не доводилось читать, как нужно уходить от слежки и сбрасывать хвосты.

Что ж, придется самой.

Так, сварить кофе, погладить кота. И думать, думать. Самолет, наверное, отпадает, — быстро, но слишком уж просто, и слишком легко отследить. Если уж они смогли отменить два парома. Да, самолет отследить просто, аэропортов-то в Москве немного. А вот если рвануть куда-нибудь на машине? Рванула — и ищи ее, свищи. Куда уехала — на восток, на запад, на юг? Через Торфяновку выскользнула, или через Кандалакшу, или подалась через Брест, или и вовсе через Зилупе?

Как они ее будут искать? Они что, и правда могут следить везде и за всем? А как ее можно найти?

Заинтересовавшись, Лариса открыла поисковик и набрала там свое имя. Почему-то раньше ей никогда не приходило в голову сделать это, хотя бы и просто для забавы.

Первые несколько ссылок говорили о тезках и однофамилицах, потом вдруг Лариса увидела ссылку на известный отраслевой портал. «Как считает Лариса Лаврецкая, руководитель транспортного отдела компании „Болтик Сивэйз“, введение новых визовых правил никак не скажется на обычных туристах и не помешает планам россиян на новогодний отдых»… Тьфу, какая нудятина.

Хорошо, допустим, они действительно всесильны и видят весь интернет насквозь. Куда можно было бы податься с перепугу? Российская глубинка? Нет, вряд ли. Дальние края — тоже нет. Нужен большой, огромный город, где легко затеряться. Париж? Увидеть Париж и умереть? Тьфу. Сами мрите. Каир? Нет, как-то неочевидно, не подойдет для мгновенного истеричного решения. Стамбул? А вот Стамбул — очень даже да.

Она зашла на популярный туристический форум, с ходу создала логин kiska_lariska и набрала сообщение:

Кто был в Стамбуле, посоветуйте дешевый отель, удобства не важны, главное, чтоб в центре! Нужно срочно, хочу улететь завтра. Может, бывают горящие туры?

Потом Лариса набрала адрес одной из систем бронирования и, выбрав самый дешевый ночлег в Стамбуле — место в хостеле — забронировала его на свое реальное имя. Двенадцать долларов снимут с карты — пусть подавятся.

Она подумала, не заказать ли еще и билеты, но решила, что не надо переигрывать. Быстро взглянула на часы. Половина десятого, для звонка еще не поздно.

— Наташ, извини, что я так внезапно, но меня срочно в командировку посылают. Ты Дрейка не приютишь на неделю? В Стамбул. Ага, вот прямо под Новый год, все планы сорвали. Я его тогда сразу заберу, как вернусь, хорошо? Прямо первого или второго. Когда привезу? Да хоть сейчас, если вы не легли еще. Ага, спасибо, сейчас буду!

Так, кот пристроен. Оставалось решить главное — когда уезжать, прямо сейчас или завтра? Один день безопасности у нее все-таки есть. Да и ночное вождение — не самое приятное дело. И следить за машиной, наверное, труднее в плотном потоке, а не на пустом шоссе.

Нет, утро вечера мудренее. Глядишь, и мысли свежие поутру появятся.

Хотя Лариса уже, кажется, поняла, что ей нужно делать.

Она ждала этого звонка. Она вообще ждала, что что-то вот-вот случится. Старалась быть там, где побольше людей, на виду. Пристроилась в придорожном кафе и, давно доев заказанный ужин, уже с четверть часа сидела с чашкой кофе, поминутно поглядывая то на дверь, то на часы. Двадцать один ноль одна. Ноль две…

Телефон запел ровно в двадцать один ноль три. Телефон с новой, только сегодня купленной сим-картой, номер которой она никому не давала.

— Але?

— Лариса Алексеевна?

Голос был другой, не вчерашний. Жестче, сильнее.

— Да.

— Это дракон. Охота открыта.

— Я помню, — тихо усмехнулась она.

— Не сомневаюсь. Кстати, вашу выходку со Стамбулом я оценил. Вы думаете, вы первая, кто пытается пустить меня по ложному следу?

Ей захотелось исчезнуть. Кто-то сейчас смотрит прямо на нее, видит ее, знает про каждый ее шаг. Сам ли дракон, или кто-то из его подручных? В кафе было многолюдно — трасса перегружена, народ едет на новогодний отдых. Кто? Вот тот парень, уткнувшийся в газету? Или пожилой мужчина, заказавший только кофе с ломтиком кекса? Или вон та дама с двумя детьми — почему бы и нет?

— Не знаю, — отозвалась Лариса. — Ничего, если я не пожелаю вам удачной охоты?

Она нажала на отбой.

Конечно, кто-то уже пытался убегать, дергаться, направлять дракона по ложному следу. Кто-то из тех девочек, найденных потом в лесопарках.

Машину, конечно, придется бросить. Жаль. Но надо выбираться.

И вот теперь, после трех дней постоянной гонки, Лариса сидела в трамвае и со страхом смотрела на своего попутчика.

Было понятно, что с ней играют. Если б хотели, они бы давно уже ее взяли, — столько было возможностей.

И напротив нее — случайный попутчик. Вроде бы случайный. Но от одного взгляда на него у нее замирает сердце.

Дракон? Вполне может быть. Больно уж сразу, с ходу, он ее узнал. Да и правда, пора завязывать, сегодняшний вечер — последний.

А если она ему сейчас признается? Тот, кому она признается, обречен, — а если признаться самому дракону?

Она вскинула голову, собираясь все рассказать — и осеклась. Вот черт, он действительно ей нравился. Очень. Хотя, казалось бы, ничего особенного: правильное, но ничем не примечательное лицо, очки в тонкой металлической оправе, спокойные серые глаза, такая же спокойная полуулыбка…

— Да, я не знаю, куда ехать, — сказала вдруг Лариса. — А вы-то почему не вышли на вашей остановке?

— Не знаю, — он пожал плечами. — Глупость какая-то, но хочется быть рядом с вами.

— Вот как… — она замолчала, потом, решившись, вскинула голову и глянула ему прямо в глаза. — Хочется быть со мной? Хорошо. Тогда слушайте. Несколько дней мне навстречу на дороге вылетела здоровенная фура, лоб в лоб, и увильнуть было некуда. Я от нее увернулась каким-то чудом. Три дня назад в маленьком придорожном кафе, где я остановилась, чтобы перекусить, взорвался газовый баллон. Один из осколков вошел в стену ровно в сантиметре над моей головой. Вчера в хостеле, именно в моей комнатке, среди ночи вдруг загорелась проводка. Сегодня ранним утром паром, на котором я сюда приплыла, получил пробоину и еле дошел до порта, — ну, это вы и в новостях наверняка видели, — она замолчала, потом, встряхнув челкой, снова заговорила. — Вы все еще хотите быть со мной?

— Да.

Ответ прозвучал так спокойно и уверенно, что Лариса не сразу поверила.

— Точно? — растерянно переспросила она.

— Совершенно точно. А вы, мне кажется, не все рассказали, — или боитесь, или по каким-то причинам не можете.

Лариса промолчала.

— И когда, вы говорите, у вас начался этот бардак? — уточнил незнакомец. Если он и был напуган или удивлен, то виду не подал.

— Три дня назад, — честно сказала Лариса.

Она не обманывала, но и не говорила всей правды. Не могла.

— Если вы не против — давайте разбираться, что происходит. Но для этого мне надо быть рядом с вами.

— Нет, — Лариса долго молчала, но все-таки отказалась от помощи. Хотя больше всего на свете ей сейчас хотелось именно этого — чтобы кто-то был рядом и успокаивал.

Нет. Нет. Вот только дракона ей сейчас и не хватает рядом. А если это не дракон?

— Вас дразнят, — сказал вдруг незнакомец. Впрочем, он ей уже давно представился, но Лариса не расслышала имени, а переспрашивать было неловко.

— Что?

— Вас водят за нос. Хотели бы достать — давно б достали. Но нет. Вас пугают и хотят вывести из себя, чтобы вы сорвались и где-то ошиблись. За вами словно охотятся. И играют.

— Да, — согласилась она.

— Что вы собирались делать?

— Спрятаться, — Лариса опустила глаза. — Спрятаться где-нибудь до ночи.

— Почему именно до ночи?

Она снова взглянула на собеседника.

— Мне почему-то кажется, что стоит дождаться завтрашнего дня — и весь этот кошмар прекратится, — тихо отозвалась она.

— Понятно. То есть вы понимаете, в чем дело, но по каким-то причинам мне не говорите.

— Да.

— Ну, ваше дело. Вы и оделись так идиотски, чтобы бросаться в глаза? Хотели запутать тех, кто за вами следит?

Черт. Этот дракон видел ее насквозь.

— Да, — согласилась Лариса.

Она вспомнила, как нахамила девушке в отеле — специально, чтобы уж точно запомниться, — и ей стало совсем стыдно. Никто не будет искать ее в «Континентале», куда она пыталась направить погоню. Ее уже нашли. Почти наверняка это — дракон. Сидит напротив, смотрит спокойными серыми глазами, ухмыляется.

Улыбка у собеседника, впрочем, на усмешку не походила. Наоборот. Совсем детская улыбка, даже чуть-чуть растерянная.

Трамвай звякнул, Лариса потянула руку к кнопке «стоп». Снова взглянула на пассажира напротив — ей почему-то нравилось на него смотреть.

— Выходите? — спросил он.

— Да.

— Отлично, — он поднялся с сиденья.

— Не надо за мной идти.

— Почему?

Лариса замолчала. Ей было тревожно, не по себе, но страшно… страшно не было.

Если дракон — то достанет везде. А если нет?

На остановке Лариса быстро выпрыгнула на мостовую, незваный спутник последовал за ней. Трамвай снова звякнул, отъезжая.

— Слушайте, оставьте меня в покое.

— Хорошо, — неожиданно согласился он.

Лариса вздрогнула.

— Я… нет, правда, я не знаю, как сказать… Если вокруг меня опять все будет рушиться и крошиться… я не хочу, чтобы вы были рядом, — выдохнула она.

— Ну вот теперь — точно не оставлю. Именно на тот случай, если все вокруг вас вдруг станет рушиться.

Какой, однако ж, обходительный дракон ей попался. Мечта старшеклассницы.

Или все-таки не дракон?

— Идемте, — он бережно, но крепко взял ее за локоть.

— Куда?

— Да в любой отель, их тут… Что вы на меня так смотрите, я не о том совсем! — он, наверное, должен был оскорбиться, но рассмеялся. — Вы спали этой ночью?

— Нет, — призналась она.

Эту ночь Лариса провела в каюте парома, закрывшись на все замки и вздрагивая от каждого шороха в коридоре.

— И прошлой, похоже, тоже.

Она промолчала. Эта ночь — на пароме, прошлая — почти полностью за рулем.

— Хорошо, — кивнула Лариса, соглашаясь. — Куда идти?

— За мной, — он осторожно направил ее в нужную сторону.

Убежать ей удалось не сразу. Они уже почти подошли к дверям то ли маленькой гостиницы, то ли частного пансиончика, и Лариса заметила, как между домов вбок уходит узкий переулок. Оставалось надеяться, что это не тупик, и что она сумеет выбежать на соседнюю улицу, а там… ну, а там будет видно.

Вырываться не потребовалось — спутник не держал ее, а, скорее, осторожно поддерживал на скользких от наледи тротуарах. Лариса могла бы отскочить в сторону и раньше, но тогда потребовалось бы его ударить и оттолкнуть — а ей почему-то совсем не хотелось причинять ему боли. Ей вообще не хотелось убегать, она бы так и шла с ним, — но она вспомнила про тех девочек, тех, найденных в лесопарках, и усилием воли словно скинула с себя этот морок. Серые глаза, детская улыбка… К черту, к черту.

Она влетела в узкий темный переулок, который, к счастью, оказался не тупиком, не слыша ничего, кроме стука своих каблуков и своего сердца.

Кажется, за ней никто не бросился.

Пробежав по улице, она чуть-чуть успокоилась. Вокруг шли обычные прохожие, занятые своими делами. Никто не обращал на нее внимания, разве что чуть косились на вызывающе-яркий наряд апельсиново-салатового цвета. Она, пожалуй, погорячилась с этими тряпками. Ну ничего, это с перепугу. Дурацкая была мысль, и с яркими тряпками, и с фальшивой наводкой на «Континенталь». Никто не будет ее искать в дорогом отеле. Если дракон умеет направлять ей навстречу груженые фуры и устраивать в море шторм такой силы, что паром не может войти в порт, — то наверняка знает, что «Континенталь» ей даже близко не по карману.

И на тряпки эти идиотские пришлось потратиться. Хоть они и грошовые, но все же.

Лариса увидела чуть в стороне вывеску сувенирного магазинчика и проскользнула внутрь. Народу было немного, несколько человек бродили между тесно поставленными стеллажами с сувенирными тарелками и чашками, брелоками и неизменными магнитами. Настенные электронные часы возле двери показывали почти половину второго.

До полуночи оставалось еще десять с лишним часов.

Если держаться в людных местах, то, наверное, она справится. Хотя кто его знает, этого дракона? Лариса вспомнила, как в новостях со всего света то и дело рассказывают про стрельбу в общественных местах, про заложенные бомбы. Нет, ну нет, тут все-таки и другие люди, не будут же такое устраивать из-за нее? Да и потом, она нужна дракону целой — он же любит позабавиться со своей очередной принцессой.

Прежде чем убить.

— Вам что-нибудь подсказать? — обратилась к ней девушка за кассой.

— Нет-нет, спасибо.

Лариса направилась к выходу, быстро глянула за стеклянную дверь — на улице вроде никто не стоял, редкие прохожие шли своей дорогой. Она толкнула вперед дверную ручку и шагнула на улицу.

Сверху что-то негромко, но очень отчетливо хрустнуло. На долю секунды Лариса замерла, не решаясь, куда метнуться — обратно в лавку или прочь от здания, — но уже в следующее мгновение снова юркнула в магазинчик, захлопнув прозрачную дверь.

За окном с немыслимым грохотом что-то обрушилось.

— Боже мой, кошмар! — воскликнула продавщица. — Вас не задело?

— Нет, — Лариса покачала головой. — Я… я услышала, как что-то падает.

— Это наверняка балкон. Балкон нашей соседки, я ей сто раз говорила, что он вот-вот рухнет! Столько лет без ремонта, все шаталось, все старое, хлипкое… Чуть мою дверь не расколотило! Я хотела по-хорошему, но теперь придется…

Не дослушав, Лариса вышла на улицу.

Обломки соседского балкона лежали прямо у дверей магазинчика. Рухнул он, конечно, не весь, — тут валялось лишь несколько крупных тяжелых каменных плит. И вокруг — еще не осевшее облачко из пыли и штукатурки.

Она покосилась на кирпичи. И напугать до полусмерти могут, и убить… да, пожалуй, тоже. С чего она решила, что ее будут ловить целой и невредимой? Кто его знает, этого дракона и его пристрастия.

Надо было куда-то идти.

Улица шла вверх и вниз — к холму и к пристани. Лариса выбрала пристань, тот район она знала гораздо лучше, чем холм и парк вокруг него. Если придется убегать — лучше убегать по хорошо знакомым улицам. Хотелось есть, с утра она выпила лишь крошечную чашку кофе в торговом центре. Лучше было бы купить продуктов, а не эти идиотские шмотки кислотных цветов. Лариса запустила руку в сумку, нащупала кошелек и попыталась прикинуть, сколько у нее осталось денег. Бумажных купюр уже не было, но мелочи в кошельке оставалось достаточно. На сосиску и кусок пиццы уж должно хватить.

На переходе ее чуть не сбила рванувшая на красный свет машина. Лариса успела отпрыгнуть, машина тут же унеслась дальше по улице, и девушка не заметила, кто сидел за рулем.

Впрочем, совсем ведь не факт, что дракон сам лично собрался с ней расправиться.

Начинало темнеть, резко, быстро. В темноте ей, наверное, легче прятаться, но зато и самой страшнее. Идиотский оранжево-салатовый наряд слишком бросался в глаза, Лариса уже проклинала себя и за дурацкую идею, и за зря потраченные деньги, которые так бы пригодились сейчас. В праздничный предновогодний вечер все магазины закрывались раньше обычного, и она еле успела переодеться в туалете одного из торговых центров в свои старые джинсы и куртку. Лишнюю одежду она выбросила. Сумка сразу стала легче и меньше, и передвигаться в толпе теперь оказалось удобнее. В грязной дешевой кебабной, куда она зашла, было многолюдно, и Лариса, спросив разрешения, пристроилась за свободный уголок столика к какой-то то ли пакистанской, то ли филиппинской семье. Горячий острый кебаб и кофе со сладкой булкой помогли ей собраться, сил прибавилось.

И, кажется, ее потеряли. Лариса осторожно, из-под опущенных ресниц, осматривалась по сторонам — нет, никто к ней не приглядывается, все заняты своей едой. Но забегаловка постепенно пустела, городские улицы — тоже. Предновогодний вечер.

Ей нужно было людное место, людное даже в новогоднюю ночь. До полуночи оставалось еще слишком много времени. Пару часов Лариса прокаталась в метро, пересаживаясь с ветки на ветку, но и метро потихоньку пустело.

Лариса вспомнила про аэропорт. Ну как она могла не сообразить сразу? Сколько стоит поезд до аэропорта, она не помнила. Наверное, не надо было брать булочку к кофе, тогда бы точно хватило.

Проехав еще пару раз по кольцу метро вокруг центра, она вышла из вагона и пересела в вагон, шедший в сторону аэропорта.

Работать в предновогодний вечер всегда обидно. Хотя, конечно, лучше, чем в Рождество. Поздним вечером, за несколько часов перед Новым годом, поезд к аэропорту был почти пуст. Пару вагонов кондуктор прошел, не застав ни единого пассажира. В третьем одиноко сидела молодая женщина.

— Билет, пожалуйста, — остановился он возле кресла.

Она покачала головой:

— Нету. Но я заплачу прямо здесь… на сколько хватит… — она выудила из кармана несколько монет и протянула контролеру.

— До аэропорта не хватит.

— Я знаю. А докуда хватит?

— До полпути. Тут всего одна остановка, хватит до нее.

— А, давайте.

Он пробил билет. Она, не глядя, сунула его в карман и отвернулась к окну.

Следующий вагон был пуст. Еще через вагон снова встретился пассажир — мужчина в очках. Он точно так же задумчиво смотрел в темное окно, как и девушка из позапрошлого вагона.

— Билет, пожалуйста.

— Нету, — словно извиняясь, сказал он. — Я сейчас заплачу.

— Куда едете?

Мужчина растерянно улыбнулся:

— Сам не знаю.

— Это как?

— Ну вот так. А, да что теперь…

— Так куда едете?

— Да какая разница? Хоть на полпути выходи. О, а вот так и сделаю, — он снова улыбнулся. — Давайте.

Кондуктор пробил билет и двинулся дальше — но остальные вагоны были пусты.

Мост через реку

Только теперь Ринка решилась оглядеться по сторонам. Она была в самом настоящем озере… с ума сойти, правда в озере! — небольшом, круглом, с непрозрачной зеленоватой водой. Ринка застыла в воде и испуганно уцепилась руками за деревянный мостик, поняв, что ноги не достают до дна. Чуть в стороне от нее были еще две девушки, обе — бледные, большеглазые, длинноволосые.

— Так, теперь ты, — ее бесцеремонно ткнули сзади, она обернулась и увидела совсем рядом молодую женщину.

Бледную, большеглазую, длинноволосую.

— Ну, чего молчишь-то? Фамилия, имя?

— Рыбакова, — словно очнулась она. — Ирина.

— Тьфу, да твои-то мне зачем? Его давай говори!

— Кого — его? — не поняла она.

— В речку ты из-за кого сиганула? Только вот про «случайно с моста упала» — это не надо, да?

Ринка чуть нахмурилась.

— Я правда случайно.

— Дурочка. Которые случайно — они к нам не попадают. Они сразу уходят, не задерживаясь. Так что говори, красотка, как его зовут-то?

Ей стало страшно. На мгновение она поняла, куда попала, но эта догадка была такой жуткой и нереальной, что девушка сразу же отмела ее в сторону. «Я в больнице, наверное, — убеждала она себя. — Ну мало ли, вдруг успели вытащить, и я сейчас без сознания, и вся эта чушь мне мерещится».

— Ну что застыла? Скажешь наконец или нет?

— А вам зачем?

— Ну как же зачем, — женщина улыбнулась. Нехорошо улыбнулась. — Ты из-за него, значит, в реку, а ему хоть бы хны? Не пойдет так. Ты только имя скажи — и все будет сделано. И сны кошмарные ему обеспечим, хоть каждую ночь, и в толпе на улице ты ему все будешь казаться. И кого бы он не встретил — все время будет ошибаться, твоим именем называть.

— Нет, вы что, — растерялась Ринка. — Не надо так. Он… он хороший.

— Был бы хороший — тебя б сейчас с баграми подо льдом не искали. Ну, что молчишь-то? Остаешься, или возвращаться будешь?

— Возвращаться? Куда?

— Откуда пришла, — женщина снова нехорошо улыбнулась, огромные глаза на тонком бледном лице блеснули ярко и недобро. — А, ну чего я хочу, ты ж правил наших знать не знаешь.

— Не знаю, — тихо кивнула девушка.

— Три дня у тебя есть, милая. Вот сейчас ты решишь — и с того момента, как ты скажешь «да» или «нет», у тебя ровно три дня и ни секундой больше. Можешь вернуться, снова с ним встретиться. Только, если не получится у тебя ничего за три дня — значит, все, обратно к нам. Насовсем уже.

— Скажите… это что, все правда?

— Куда уж правдивее. Что, будешь возвращаться?

— Буду.

— Ну смотри.

— Я… Я такая же вернусь? Как есть?

— Как была, — отрезала женщина. — Тебя больше нет, запомни. Как была, ты уже никогда не будешь. Возвращаются все с потерями. Но некоторые умудряются жить дальше. Их очень мало, их единицы, но они есть.

— Я ничего не понимаю, — Ринка испуганно покачала головой.

— Ты все давно уже поняла. Просто боишься принять это и поверить.

— А этого — кошмарных снов, миражей — и правда желают? Любимым?

— Любимым чего только не желают.

Девушка несколько мгновений молчала, потом медленно, но очень спокойно подняла глаза.

— Расскажите мне, что я потеряю.

— Те, кто возвращается, теряют голос. Мычать еще кое-как сможешь, а говорить — нет. Никогда. Никто не знает, почему так. Ни один фониатр не сможет объяснить, что с тобой случится. А, да, и еще — ходить нормально больше никогда не сможешь. Тоже побочный эффект при возвращении — резкая боль при каждом шаге. Говорят, что со временем можно притерпеться. Я не знаю, не пробовала.

Ринка растерянно молчала.

— Вот что ты потеряешь, — повторила женщина, словно подталкивая ее к выбору. — Собственно, в мировой литературе все давно изложено. Ну, все понятно?

— Да. А сколько… сколько у меня времени, чтобы решить?

— У нас было три минуты на беседу. Мы уложились, — женщина сверкнула огромными глазами. — Теперь у тебя три часа на принятие решения. Если захочешь вернуться — будет три дня на возвращение. А там нужно тебе будет точно и твердо решить, куда ж ты идешь — в мир или к нам. А то на три года зависнешь, неприкаянная. Ступай, тебе покажут, где ты можешь отдохнуть.

Ей хотелось разреветься — навзрыд, в голос, пока он еще есть. Вернуться, но без голоса… Ринка мотнула головой, словно пытаясь разогнать сон, но нет, нет, ни озеро, ни бледные большеглазые девушки никуда не делись.

Зачем ей вообще возвращаться?

— Не хочу, — она покачала головой. — Не хочу возвращаться. Я не затем…

— Тихо, тихо, — перебила ее женщина. — У тебя есть три часа. И когда они пройдут, — тогда ты и скажешь, что решила.

Он устал, как собака. Правильнее всего, конечно, было бы заночевать в мотеле прямо в аэропорту и доехать до места уже завтра поутру, по светлой дороге, а не тащиться больше сотни километров измотанному и по ночной трассе. Но хотелось наконец оказаться дома — и это пересилило. Лучше потерпеть сейчас, собраться с силами и доехать. А завтра с утра — завтра же выходной — он двинет в гости к сестре Светке, купит племяшке билеты на какой-нибудь детский спектакль и двинет в гости.

Андрей разгреб машину от снега — за неделю его старенькая «Шкода» превратилась почти в сугроб. Написал сообщение сестре — мол, все в порядке, долетел, завтра ждите в гости. Устроился за рулем. В теплом салоне, после полусуток в самолете, его сразу потянуло в сон. Мотнув головой, Андрей вытащил из сумки старую кассету и вставил ее в магнитолу. Старая запись чуть-чуть шелестела. Надо бы оцифровать наконец, пока кассета совсем не развалилась.

Дешевая гитара, дешевые струны, простенький перебор. Сильный, неожиданно глубокий, заливистый девичий голос. Простые дворовые песенки — про любовь, про смерть, про неистовые страсти.

Конец ознакомительного фрагмента.