Лабиринт Евы. Повесть

Ольга Прусенкова

Говорят, ты встречаешь того, кого притягиваешь. А еще говорят, что встречаются те, кого в обществе большинство. Так ли это? А, может, вопрос вовсе не в этом, а в том, как жить в тех обстоятельствах, в которых находишься? Изменить их или себя? На эти вопросы и пытается ответить героиня повести. Немного мистики, много реализма – попытки найти причины человеческих поступков. Лабиринт жизни, откуда нет правильного выхода. Он всегда только твой.

Оглядываясь назад

Звоночки

Еве не понравился их первый поцелуй. Нет, ощущения вроде были приятные, но так странно её никогда не целовали, как будто Вадим не умел целоваться. Ева сидела на диване и, трогая губы, рассуждала: «Может просто надо привыкнуть. Давно же не целовалась ни с кем. Каждый целуется по-своему».

Ева ехала домой после первых проведенных вместе выходных. Вечером она позвонила Вадиму, голос в трубке так напугал, что она даже посмотрела на экран телефона — тому ли она позвонила. Голос был страшный и пьяный. Ева, не договорив, положила трубку. Утром она еле встала, вчерашний шок не прошёл, голос Вадима напоминал тот ужас, который её преследовал уже много лет. Ноги стали ватными, и Ева еле могла ходить. Она толком не помнила, как делала все дела. Телефон Вадима не отвечал. Ева позвонила Мусе, сказала, что нужно срочно встретиться. По упавшему голосу Евы, подруга сразу поняла, что что-то случилось, и, отпросившись пораньше с работы, назначила встречу в парке. Ноги Евы еле передвигались от машины к парку, каждый шаг давался с трудом, будто огромные гири были привязаны к ногам. Муська, как всегда стремительная, увидев Еву, подбежала, обняла, что-то затараторила, а Ева в свою очередь вывалила на неё всё, что с ней случилось за последний месяц — Муся ничего не знала. С житейской точки зрения, подруга была права: ну, выпил мужик, ну с кем не бывает, и нечего тут убиваться. А Еве хотелось попросить её съездить с ней к нему домой и забрать полотенца, которые Ева оставила у Вадима, уверенная в продолжении их романа. Вдруг позвонил Вадим. Объяснился. С Евиных ног сползли гири, и летнее солнышко опять начало согревать её своими лучами.

Первая зарплата на новом месте. Ева ждала Вадима с работы в предвкушении: что он ей принесёт: может цветы, а может шоколадку. Но Вадим купил себе футболку. Ева с трудом скрыла свое разочарование.

Они должны ехать на дачу. Родители Евы их ждут. Вадим задерживается, а когда приходит, от него странно и невкусно пахнет каким-то чужим одеколоном. Походка мягкая с подгибающимися коленями. Ева внимательно смотрит на Вадима. Тот замечает её взгляд: «Ну, покурил я. Ну что тут такого? Не поедем теперь?» Сердце Евы ухает куда-то за пределы тела, но почему-то вдруг становится стыдно перед родителями, если они не приедут. Она выдавливает из себя: «Собирайся, поехали». По дороге на дачу она лечится музыкой и старается не думать о том, что произошло.

Столько звоночков было. Столько! Не услышала их Ева, а точнее не хотела слышать, хотя они гибельным перезвоном отражались в её душе. Она, наверное, именно этого и боялась, что встретится не тот человек, а она опять пойдет до конца, если чувства завладеют ею. Так оно и случилось, и даже явные звоночки не остановили её, а надо было всего лишь забрать полотенца и сказать Вадиму, что им не по пути.

Колокол

На свой день рождения Вадим сказал: «Может, ты больше никуда не поедешь?» И Ева осталась. Началась для неё семейная жизнь. Она встречала Вадима с работы, занималась домашними делами, готовкой, а поскольку была в отпуске, то днём ходила на городской пляж загорать.

Ева двигалась по квартире в танце, напевая, готовила ужин, потом прихорашивалась, стоя перед зеркалом. На неё смотрела молодая красивая девушка, полная счастья и предвкушения. Она набрала номер любимого. Вадим не ответил…

Не ответил он и через полчаса, и через час… Рабочий день окончился, Вадим не перезванивал и к трубке не подходил. Ева растерянно смотрела на улицу, не зная, что думать и что предпринять. Когда уже прошло три часа с момента исчезновения Вадима, Ева несмело набрала номер его матери: «Здравствуйте, это Ева. Вы не знаете случайно, где Вадим, он не отвечает на звонки…» На том конце повисла гнетущая тишина, а потом его мать устало ответила: «Я думала, что такого больше не будет… Что он завязал…» «Чего не будет? С чем завязал?» — Ева испугалась. «Я не хотела тебе говорить. Когда ты появилась, и у вас оказалось все серьёзно, я думала, что он сможет остановиться… Но я ошиблась… Извини…» — голос в трубке звучал ровно. Ева опустила телефон. Мысли в голове метались, как бешеные, она не могла понять, что означают эти слова… За все время, что они были с Вадимом вместе, он ни разу так не исчезал. Что произошло сейчас, Ева не понимала.

Вадим пришёл домой далеко за полночь, еле держась на ногах. Он не был похож на себя: мягкая приседающая походка, жуткий запах перегара, страшные зелёные глаза, демоническая ухмылка — Ева не знала этого человека, не с ним она делила кров и постель… Её мир готов был рухнуть, но держался, подпитываемый её же оптимизмом и верой человеку.

На следующий день Вадим виноватил себя на чем свет стоит, говорил, что встретился с друзьями, выпили, посидели, ничего криминального, а на вопрос, почему не брал трубку, не предупредил, сказал, что не хотел скандала. Они помирились.

Ева не могла поверить, что жизнь могла с ней сыграть такую жестокую шутку. Просто это не укладывалось в голове, ведь она хотела семью, хотела прекрасную историю знакомства, которую можно было рассказывать внукам, хотела походы в семейный магазин с большой тележкой, хотела вить гнездо и быть хорошей женой. Хотела, но, наверное, слишком отчаянно и упрямо. История и походы были, только вот счастья не наблюдалось. Какое-то всё казалось вымученным, притянутым за уши, неестественным. Она внутри это чувствовала, но не принимала.

Слёзы

Любовь наполняла Еву настолько, что однажды, прижавшись к Вадиму, она тихо произнесла первой: «Я люблю тебя». Он тихо ответил после небольшой паузы: «Я тебя тоже».

Как-то пришло решение о женитьбе. Хотя решение, наверное, было всё же Евино. Ей хотелось определённости и дома. Вадим не противился, а даже наоборот. Поехали купили кольца, подали заявление.

Но исчезновения Вадима не прекратились. Вооружившись поддержкой будущей свекрови, Ева думала, что именно долгое пребывание Вадимом без обязательств делает его таким: он привык жить свободно, ни с кем не считаясь. Ева же всё ещё не могла понять, что дела обстоят гораздо хуже. Она списывала это на притирку двух непростых характеров, оправдывала своё поведение и его. К тому же ссора с мамой сделала на тот момент совершенно стыдным и невозможным возвращение домой. Ева замкнулась. Она всё реже разговаривала с подругами и совсем им ничего про себя не рассказывала: не хотела выглядеть неудачницей в их глазах.

В день свадьбы снежинки падали на счастливых новобрачных, выходящих из здания ЗАГСа. Вадим и Ева не хотели пышности и торжества, просто праздник для себя. Расписавшись, они вышли, сели в машину и поехали в свой любимый ресторанчик. И ничто не отличало их от гостей, кроме ярко блестевших на безымянных пальцах новеньких обручальных колечек. Вечером новобрачные позвонили родителям и друзьям, признавшись в содеянном. Веселье чередовалось со слезами радости, эффект неожиданности был достигнут, конечно, их пожурили за то, что всё сделали в тайне, взяли слово, что соберутся близким кругом и отметят такое событие.

После свадьбы Вадим пропадал уже не на один день, а на два, а то и на три. Ева начала догадываться, что это совсем не то, за что пытается выдать он сам и его мать. Это не просто привычные походы к друзьям с посиделками далеко за полночь. Она начала сопоставлять, анализировать, обнаружила периодичность, внимательно присмотрелась и с ужасом поняла, что Вадим наркоман… Он, конечно, в начале их знакомства рассказал о себе, что сидел на системе, пытался бросать, срывался, а потом уехал в реабилитационный центр, прошел ад, открыл Бога, закалился и больше с этой дрянью не имел дела. С той дрянью не имел, зато, по возвращению из реабилитационного центра, заимел с другой. Траву Вадим за наркотик не считал, точнее, не хотел считать, а то, что выпив, его непременно тянуло за косяком, считал просто побочкой. «Стоп» у него в этом состоянии не работали.

Периоды ремиссии были недолгими, срывы случались всё чаще и чаще… Вадим забывал обо всём на свете, и дальше шёл только дорогой кайфа, которого требовалось больше и больше.

Как и всякий человек, столкнувшись с такой проблемой, Ева вначале разговаривала с Вадимом, потом бегала с ним по врачам, потом уговаривала его ехать в реабилитационный центр. Вадим виноватил себя пуще прежнего, давя на то, что зачем он ей такой нужен, что его надо бросить, что он никому не нужен, и что раз жизнь его однажды пошла наперекосяк, то уж и пусть дальше так будет. Ева, выбиваясь из сил, убеждала мужа, что он нужен ей, что она его любит, что он сильный, он обязательно справится, ведь в нем так много замечательных качеств.

Прочитав кучу литературы и ища помощи всюду, где можно, Ева поняла, что это её лишь усилия, сам же Вадим никаких усилий не предпринимал. Все двигалось по одному и тому же кругу и усугублялось тем, что Ева на дух не переносила алкоголиков и наркоманов, она презирала их, считала изгоями общества, которые по своей воле оказались там.

Периодически, в очередное отсутствие Вадима, Ева рыдала, заламывая руки, понимая, что петля затягивается всё туже. Как могло так случиться, что желание иметь семью обернулось для неё таким кошмаром?

Разрешить ситуацию, вырваться из неё не получалось. Жизнь наслаивала события слишком густо, погружая Еву во мрак. Ей было страшно стыдно перед всем миром, перед собой. Она никому не могла рассказать, не могла поделиться, попросить защиты. Свекровь, конечно, знала о похождениях сына, глубоко его осуждала, была на стороне невестки, но ровно до того момента, когда в очередной раз Вадим исчез на четыре дня. Причем это было так жестоко с его стороны, что бедная Ева не выдержала. Они вместе вышли гулять, а оглянувшись, Ева увидела, что Вадим просто исчез и перестал отвечать на звонки. Она в отчаянии бросилась к свекрови, та сказала, чтобы собирала вещи и ехала к ней. Ева, побросав наспех пожитки и прихватив кошку, приехала к свекрови. Там с Евой случился настоящий нервный срыв: она рыдала три дня, ничего не ела кроме успокоительных, а Вадим даже особо и не искал её. Через три дня, не выдержав рыданий жены и невестки, свёкор позвонил Вадиму и сказал, что Ева у них. Вадим прибежал через десять минут. Он забрал обессиленную Еву домой. Помирились они с трудом. А свекровь теперь, хоть и была на стороне Евы, но больше принимать невестку у себя не захотела — грязи от неё много, точнее, от её кошки, а безмерно любящей чистоту свекрови это не понравилось. Ева же без кошки ехать отказывалась — друзей не оставляют у врагов. Да и так Ева понимала, что её уход на самом деле не изменит отношения матери и сына, всё же Вадим — единственный сын, всё равно простит.

После этого случая Вадим продержался полтора месяца, но потом всё понеслось по новой. Отрезанная самой же собой от окружающего мира, Ева не могла просить о помощи. Она понимала, что если кому-то скажет, например, Муське, то та наорёт, тут же приедет и заставит уехать. А куда Ева поедет? С матерью они все ещё в ссоре, денег, которые она зарабатывала, на съем приличной квартиры не хватит. Она пыталась снять квартиру по средствам, но они были настолько убоги, что даже входить туда было страшно.

Ева начала болеть. От груза, который она тащила на себе и в своей душе, не выдержала спина. Она слегла на три недели с невозможностью даже повернуться. Любое движение отдавало страшной болью. Вадим же и не думал останавливаться даже на момент болезни жены. Как только подошёл срок, он исчез, совершенно не заботясь о том, что Еве нужно было делать уколы. Превозмогая боль, Ева поехала к свекрови. После, уже дома, она чувствовала себя настолько беспомощной, что, сидя на полу, могла только горько рыдать. Ночью Ева написала бывшему мужу, что ей нужна его помощь. Ей нужен был мужчина, мужской взгляд на вещи. Игорь приехал ближе к полудню, опасливо озираясь и боясь, не появится ли нынешний муж в дверях. Толком помощи он предложить не смог, но больше Еве было неприятно, что Игорь явно трусил. Она пожалела, что позвала его, но не расстроилась.

Хорошее в этой истории было только одно: мать, прознав про болезнь дочери, помирилась с ней. И больше никогда мать и дочь не вспоминали тот год размолвки. Ева была горда тем, что мама в преклонном возрасте была способна измениться.

Усугубилось же всё тем, что умерла бабушка, и Ева, только начавшая ходить, но ещё не имеющая возможности нормально сидеть, даже не смогла поехать на похороны. Слёзы, слёзы, слёзы…

После примирения с матерью, Вадим и Ева стали приезжать на семейные праздники. Родные, видя обходительное отношение зятя к их Еве, полюбили его и души в нём не чаяли. Ева же, отворачиваясь, думала: «Если бы вы знали… Если бы Вы знали, что он творит с вашей Евой, вы бы привязали меня к батарее, а его спустили с лестницы…» Но Ева молчала, она не представляла себе, как омрачит их счастье, как разобьёт их сердца сообщением о том, что она несчастна. Ева держала марку и молчала.

Вадим действительно был нежен и внимателен. В периоды ремиссии это был совсем другой человек. Он нежно любил свою жену, делал все дела по дому, ежечасно звонил ей, и был милым, чистым, белым и пушистым.

Но проходило время, и все повторялось… Из зеркала на Еву больше не смотрела веселая счастливая молодая девушка, теперь из зеркала на Еву смотрела уставшая постаревшая женщина с потухшими глазами, невыносимо одинокая, с вечной болью в груди…

Безответно Ева всё это выносить не могла. Она замыкалась в себе, не разговаривала, погружая дом в тяжелейшую атмосферу, иногда она огрызалась, когда Вадим приходил невменяемым, ругалась, не в силах превозмочь отвращение от совершенно чужого ей человека, которого она откровенно презирала. Его демоны начали порождать её демонов. Закончилось всё тем, что Вадим стал поднимать на неё руку. Хватка бывшего спецназовца давала о себе знать: он закрывал ей рот так, чтобы она не кричала, бросал её через колено на кровать, так, что она падала навзничь, теряя на секунды сознание, выкручивал ей руки, хватал за шею. На теле у Евы стали оставаться синяки, которые она прикрывала платочком или тональником перед походом на работу.

Ева с тоской смотрела на мир: неужели так живёт большинство, и сама не верила в происходящее. Не может быть, не может быть, чтобы весь мир был так несчастен! Сама же она, иногда горько усмехаясь, проходила все то, на что когда-то гордо вскидывала голову и отвечала: «Со мной такого никогда не будет! Я этого не позволю!»

«Я никогда не позволю, чтобы муж меня обзывал и мне грубил!» «Я никогда не позволю, чтобы со мной не считались, чтобы меня не уважали!» «Я никогда не позволю!…» Всё позволила Ева, и даже немыслимое — рукоприкладство. Некуда было бежать. Не к кому. Стыдно. Больно.

Ева теряла себя. Она все чаще плакала и хотела домой, к маме. Она вспоминала свою комнатку, безмятежность, и душа её рвалась туда, под родительское крыло.

Конец ознакомительного фрагмента.