Ты (не) для меня

Ольга Николаева, 2023

Короткая интрижка с молодой сотрудницей в чужом городе закончилась ничем: я был вынужден срочно уехать и забыть о ней.А через несколько лет мой сын увидел эту девушку и закричал, что это – его мама. И ребенку плевать, что Лика не имеет ничего общего с той стервой, что бросила нас в прошлом.У меня есть только один шанс подарить своему ребенку счастье: снова сделать Лику своей. И я готов принять даже то, что нужен ей только в качестве отца для маленькой девочки, никогда не видевшей настоящего папу.Или, все-таки, у нас, взрослых, тоже есть шанс на чудо?

Часть 1

Глава 1

Прошлое. Несколько лет назад

— Эту хочу. Организуй!

Дешевый вискарь, перемешанный с колой, обжигает язык и небо. До горла не доходит — высыхает. Так вдруг становится горячо.

Невинная блондиночка даже не пыталась раздеваться. Ей свистели, улюлюкали, бросали деньги под ноги — она легко их переступала, и продолжала плавно двигаться, не прикасаясь к своей одежде.

Боря хрюкнул. Натурально.

— Эта — самая дорогая. Премиум! — С такой гордостью произнес, будто это его сейчас покупали.

— И что? Добавить денег?

— Вы что? Сегодня я банкую! Сейчас, сейчас все будет! — Забегал, засуетился, омерзительно подвиливая задом. Мразь, а не сотрудник. Что за глупость — думать, что меня можно купить таким вот банкетом?!

— Проходите, пожалуйста, в отдельную комнату. Приватные танцы — только там!

Лениво поднялся, шагнул за дверь. Предвкушение нарастало.

— Сколько-сколько?! Она там совсем охренела?! Да таких пучок можно взять за эту сумму!

Боря жмотился и торговался. Не знал, что его прекрасно слышно.

— Я сам заплачу, не надо. — Еще не хватало мне подачек от жирного мудака. Еще и на украденные деньги.

Менеджер с таким же сальным, жадным взглядом протянул бумажку с прейскурантом…

Что ж.. Невинная кошечка ценит себя, как в столице. Но на нее не жалко: кровь, бушующая в жилах, и жаркий, ненасытный интерес — давно со мной такого не было. Ради этой крали можно было и сгонять в богом забытую провинцию.

— Держи. — Боря даже сглотнул, провожая взглядом пачку купюр, проплывшую мимо его кармана. Надо было щелкнуть его по носу, да не стал — пока рано. Пускай пока думает, что отлично выслужился.

Мягкий диван принял в свои объятия. Здесь можно было прикрыть глаза и безмятежно ждать, когда же придет красивая кукла.

Безмятежно не получалось: нервы натянулись, как канаты. Еле слышный шорох у входа ударил по ушам.

— Сними маску.

Хотел видеть все ее лицо, не только алые губы и дерзкие глаза.

Девчонка лишь головой мотнула. Что ж. Ладно. Поиграем по ее правилам. У меня еще есть время, чтобы вернуться и получить все, что захочу.

— Тогда танцуй.

Она не вздрогнула. Не пошатнулась. Перетекла от входа к центру. Губы шевелились беззвучно — то ли считала такты, то ли подпевала про себя. Копна волос метнулась по спине и плечам, тоже затанцевала — отдельно, сама по себе, отвлекая от упругих бедер и тонкой талии.

В глотке снова случилась пустыня. Жарко, сухо, безнадежно горячо. Стакан воды, еще один — большими, жадными глотками, все, как в песок. Так недолго и окочуриться, не увидев всего, что кошечка приготовила…

Она заметила. Озорно улыбнулась… Оставила шест в покое, так и не забравшись на него. Парой легких движений, не сбиваясь с ритма, приблизилась, встала, почти касаясь коленей — своими.

Взмах брови — будто попросила разрешения. Налила еще воды, сделала глоток, протянула мне бокал. На стекле — ни следа помады. Губы — сами по себе такие алые. Горячая, невинная, настоящая, дерзкая… Наверное, сладкая до обморока.

Теперь ледяная прохлада тягуче заливалась в рот короткими, небольшими каплями. Пил и смотрел ей в глаза. Интимнее поцелуя, жарче секса получалось. Остро до безобразия.

— Теперь ты. — Юркий язычок метнулся по губам — у нее тоже все пересохло. А мы даже еще не начали.

Глоток воды из того же стакана — еще интимнее, чем поцелуй. Не отводя от нее взгляда. Наблюдая, как мечутся и расширяются зрачки.

Ей тоже нравится игра, похоже. Иначе, зачем бы девчонке следить, как вода прокатывается по моему горлу, словно считая глотки?

Протянула тонкий пальчик с ярко-красным ногтем, обвела мою нижнюю губу, собирая капли. Резко отдернула, не позволяя поймать его в рот.

Зато не заметила, как моя ладонь ложится ей на колено — стройное, гладкое, с нежной шелковистой кожей. Замерла, как пугливая лошадка, позволяя огладить его, спуститься ниже — до самой изящной лодыжки…

А глаза — все такие же дерзкие. С вызовом. Ни на секунду не отвела. Даже когда позволила провести по застежке — легко, невесомо, едва задевая кожу.

Яркий язычок метнулся по сухим губам, пытаясь их увлажнить, да без толку: они так и остались сухими. И дышать ей стало сложно: рот приоткрылся от короткого вздоха.

Думал — сбежит, отпрыгнет. Ошибся: лаковая туфелька пошевелилась, приподнялась, уверенно встала в мою ладонь, еще одно движение — и стройная ножка примостилась ровно между моих коленей.

Вот тебе и воплощение невинности.

Музыка стихла. Пара секунд тишины. В них слышно дыхание — мое и женское. Одинаково неровное и сиплое.

Новый мощный аккорд — как дуновение свежего воздуха… Не успел поймать: кошечка оттолкнулась от дивана, крутанулась вокруг своей оси, сделала несколько шагов назад.

Что ж. Если это аперитив перед основным блюдом — я готов и подождать.

Она все так же плавно двигалась, перетекая в пространстве, все с такой же невинной грацией обвивалась вокруг пилона… Но ощущение электричества в воздухе нарастало. В каждом ее пристальном взгляде — искры. В каждом изгибе рта — соблазн.

Смотреть — одно удовольствие.

Но пора бы уже и потрогать.

— Иди сюда! — Дождался новой паузы в звуках, похлопал по колену.

Сочные губы сложились в трубочку, будто в сомнении, растянулись в улыбке… Послушалась. Поплыла навстречу. Повернулась ко мне спиной и устроилась на коленях. Поерзала попкой.

Я и так уже возбужден — дальше некуда. Зачем еще добавлять?!

Поймал в ладони тонкую талию — настолько узкую, что вся целиком в обхват помещалась. Большие пальцы легли на выступающие позвонки — хрупкие, тонкие, изящные… Провели по ним, заставляя кошечку вздрогнуть, изогнуться… Но это ей не помешало двигаться в такт музыке — все так же легко и плавно…

Сочные, упругие ягодицы перекатывались по моим бедрам… Мучительно сладко, невероятно горячо. В глазах — сполохи возбуждения. Не столько вижу, сколько чувствую четкий контур татуировки под руками. Какое-то животное на пояснице… Кошечка? Смешно. И круто.

Девчонка дернулась, как от удара. С коленей спрыгнула. В танце спрыгнула, дальше пошла — все так же потекла по поверхности… Меня оставила с зудом на кончиках пальцев: невероятно хотелось потрогать дальше. Прощупать, почувствовать, ощутить всю кожу: шелково-гладкую, горячую, с легким налетом испарины…

Остатки воды из бутылки вылились в горло, минуя стакан. С этой чертовкой можно издохнуть от жажды, и даже не заметить, как испустил последний вздох. Не женщина, а какое-то сплошное облако дурманящего желания.

Дернул за лацканы пиджака в попытке справиться с удушьем. Пуговицы жалобно треснули. Сам пиджак полетел куда-то за кожаный диван. Девушка только глянула через плечо… игриво подмигнула. Приглашающе?

Да какая разница, черт возьми?! Главное, что я жду это приглашение!

Поднялся. Один широкий шаг — и ее спина уже прижимается к моей груди. Макушка закинута назад — на мое плечо, волосы разметаны по ткани рубашки — белые на белоснежном. В глазах — удивление. Но не испуг. Вызов. И соблазнение.

Все ее тело — воплощение греха. Полная грудь, обтянутая черным, вздымается высоко, колышется, просится, чтобы ее взяли. И кто откажет в этой просьбе? Кто угодно, только не я.

Кошечка шипит, прикусив нижнюю полную губу, опускает веки… замирает на секунду… вырывается из объятий.

Бежать-то некуда: комната пустая. В ней огромный диван и пилон. И дверь, закрытая снаружи. Никто не выпустит ее, пока не закончится время. Если только орать не начнет… Но разве я допущу, чтобы девчонка кричала? Всегда найду, чем закрыть хорошенький рот.

Она продолжает танец — обвивает шест ногой, кружится, разметав по полу волосы. Черная майка задирается, обнажив плоский живот с блестящими бисеринками пота. Эту влагу хочется слизывать, урча от удовольствия. Ощущаю себя первобытным животным, впервые увидевшим саму. Хочу. Так сильно, что мышцы сводит. Затылок гудит. Пальцы сжимаются.

Давно распущенный галстук болтается, как удавка… Очень вовремя попадается под руку.

Скалю зубы вместо улыбки, ну, тут уж — как получается.

Девчонка выпрямилась, уперлась затылком в пилон, зрачки расширены — и в них ни тени испуга. Играет. Наслаждается этой игрой и моей реакцией. И сама возбуждена: горошины сосков выпирают сквозь плотную ткань, это невозможно спрятать. Язычком пробегается по губам, снова и снова… И не уходит.

Ловлю запястья — такие же тонкие, как вся она. Завожу за спину. Галстук — очень кстати, отличная вещь, чтобы руки связать.

Дерзкий упрямый взгляд никуда не прячется. Словно вызов бросает. Думает, не шагну дальше? Или провоцирует на этот шаг?

Склоняюсь к лицу. Всего пара миллиметров между губами. Ловлю запах ее дыхания — что-то мятное, сладкое, и немного горького кофе.

Тыльной стороной ладони веду от подбородка вниз. У меня волоски на коже вздымаются, как наэлектризованные. Тонкая вена на ее шее бьется со скоростью тысяча ударов в секунду. Заполошно.

Увернулась от губ. Подставила щеку — нежную, гладкую, влажную.

Пальцем возвращаю ее подбородок на место — прямо под поцелуй.

Пухлые губы беззвучно шепчут: «нельзя».

— Мне — можно.

Так и тянет подмять ее всю. Разом. Целиком и полностью. Чтобы даже грамма свободы не осталось.

Девчонка дрожит всем телом, изгибается, закинув голову. И продолжает смотреть — глаза в глаза. Даже цвет радужек разобрать невозможно: они все затоплены огромными зрачками. Легко касаюсь ароматной кожи губ — настолько тонкой, что мой рот на ее фоне — наждачка. Грубая, злая, жадная. Неотвратимая. Пальцы сжимаются где-то под ее ребрами, скользят вверх, не останавливаясь, застревают на полушариях груди. Дальше двигать их просто невозможно.

Ее дыхание — намного слаще воды. И жажду утоляет лучше. Именно то, чего не хватало для счастья.

Она невысокая, даже на каблуках. Приходится наклоняться, чтобы углубить поцелуй. Слежу, как ее веки тяжело опускаются, взгляд пьянеет, туманится, куда-то уплывает.

Ей все это нравится! Вся ее дерзость смывается глубоким томным вздохом. Губы впускают меня — ни капли протеста. Все по согласию. Все честно. И мне это можно — целовать ее, вжимать в свое тело.

Галстук спускаю с ее запястий, чтобы освободить руки, закинуть их на свою шею — никакого сопротивления. Девчонка виснет на моем теле, послушно подставляет спину, талию, затылок под жадные ласки.

Еще чуть-чуть — я ее прямо здесь поимею. Не отходя от шеста. И плевать, что неудобно и неправильно. Терпеть нереально и невозможно. Желание отключает все мысли и память. Просто хочу. Здесь. Сейчас.

Подхватываю круглое колено, чтобы закинуть его на свое бедро. Теперь девчонка держится на одной шпильке, пилоне и на чистом упрямстве — не падает. А могла бы. И тогда — все. Ничего бы не остановило.

Музыка бьет по ушам оглушительным аккордом. Вслед за этим наступает тишина. Опустошающая.

Вместе с музыкой исчезает все покорство и податливость танцовщицы.

— Ваше время кончилось. — Шепчет еле слышно, убивая этими звуками.

Секунда — и она расплетает объятия, подбирает ленту галстука, словно алый трофей, и исчезает.

Твою же мать!

Глава 2

— Лика. Опять опаздываешь! — Грымза Ивановна как будто нарочно стоит у входной двери и ловит меня.

— Простите, пожалуйста. Я отработаю вечером, в двойном размере! — Какие-то пять минут, а ощущение, что я целый день прогуляла.

— Нет. Я тебе придумала другое задание. Справишься — сделаю вид, что ничего не было.

— Хорошо. Как скажете. — Хорошая работа. Мне нравится все, что делаю. Если бы не начальство — сплошные изверги!

— Отнесешь отчет проверяющему.

— Кому?!

— Тому. Ты слышала прекрасно. Можешь даже не включать компьютер. Бери папку и неси.

Ужас. Проще сразу уволиться. От этого монстра уже два дня весь офис ходит на цыпочках и боится дышать.

— Я же ничего не знаю, Наталья Ивановна! И отчет в глаза не видела! А если он что-то начнет спрашивать?

— Ну, вот так и скажешь. Тебе бояться нечего: честно признаешься, что еще на стажировке. Иди. — Она пихала меня в спину, ускоряя, а в руки совала огромную папку с документами.

Как овцу на заклание погнала.

И никуда не денешься — мне нормальная работа нужна. Всю жизнь танцевать у шеста — не получится. Да и страшно после вчерашнего…

Всю ночь проворочалась от жарких сновидений. И снилось такое, чего раньше никогда не видела, оооох… Если бы не этот мужчина вчерашний, ничего бы такого не было. И я бы на работу не опоздала…

— Как там, Надь? — Вот она — заветная страшная дверь. Всего-то и надо — нажать на ручку, вбежать и отдать начальнику этот злосчастный отчет. И вырваться на волю.

Но лучше уточнить у секретарши, к чему готовиться: сожрут меня сразу или на кусочки разберут?

— Не знаю. Не слышно ничего. Как с утра заперлись, так и не выходят. Только кофе литрами глушат…

— Ох… — Не успев подумать, прижала ухо к двери. Просто, чтобы понять — к чему готовиться?

«Зря. Очень зря» — это последняя мысль, посетившая мою несчастную голову.

Время как будто замедлилось, и я внимательно наблюдала, как тяжелая деревянная громадина летит мне прямо в лоб. Увернулась. Обошлось без шишек и синяков…

Но я сама свалилась на пол.

— И что ты тут развалилась? — Грозные раскаты голоса, от которых захотелось вжать голову в плечи, а лучше — испариться, исчезнуть. — Господи, откуда здесь столько идиотов?

— Борис… Аркадьевич. — Вторым голосом можно было бы морозить, а потом убивать. — Кто тебе позволил так обращаться с сотрудниками?

Так. Бумажки. Бумажки нужно собрать. Что они тут разлетелись по сторонам? Собрать все в кучку, засунуть в папку, отдать Аркадьевичу и бежать!

И даже не пытаться проверять — кто это встал на мою защиту? Показалось. Это просто показалось. В реальности такому случиться невозможно!

— Девушка, вы не ударились? — Тот же низкий хрипловатый голос явно обращается ко мне.

Я, вроде бы, вчера ничего не говорила. И была в маске… Но если он все равно узнает? Это же конец!

Только бы… Только бы не узнал! Господи, пожалуйста! Пусть он был пьян и меня не запомнил! И приличный костюм спасет меня!

Ухоженные мужские пальцы прикасаются к запястью… Прожигают электричеством. Точно так же, как и вчера! Это мистика какая-то!

Мотаю головой, не рискуя поднять глаза.

— Что ж ты так девочку запугал, Борис Аркадьевич?

С замиранием сердца наблюдаю, как мужские колени сгибаются, чтобы присесть рядом.

— У вас точно все нормально? — Смотрит прямо в лицо.

Не узнал. Не узнал! Это настоящее чудо!

— Спасибо. Все хорошо. Я уже почти справилась…

На автомате облизываю пересохшие губы. Сейчас бы воды. Ведро. Не только попить, но и остудить голову…

Внимательный взгляд, упавший на мой рот, да так на нем и застрявший, вгоняет в краску. Заставляет кровь разбежаться по телу и жарить меня, как в аду.

— Это новенькая, Роман Витальевич. Не теряйте времени, пусть учится нормально работать с документами.

Толстый жирный хряк с лоснящимися щеками и двойным подбородком — наш Борюсик. Ему, конечно же, никогда не придет в голову встать на колени и кому-то помочь.

— А имя у новенькой есть? Давайте знакомиться, раз уж так сложилось.

Теперь я знаю имя своего ночного кошмара. И своего самого сладкого наваждения. Того, кто сорвал мой первый настоящий поцелуй. И того, кому всю ночь я готова была во сне отдаться…

— Ау? Что же вы так растерялись, девушка?

— Извините. Я не успела надеть бейдж. Меня зовут Анжелика.

— Очень приятно. Роман. — Без всяких усилий он поднимается и помогает подняться мне. Еще и пылинку с рукава смахивает. — Пойдемте, выпьем с вами кофе? Уверен, вы знаете хорошие места, где его умеют варить…

Ловлю виноватый взгляд секретаря. Надя не виновата, что наш шеф покупает исключительно бракованные и просроченные зерна. Экономит.

— Роман Витальевич! А как же… — Борюсик несется следом. Одного настоящего врага я себе нажила. Хана моей стажировке в этом месте. Пора искать новое.

— Собери документы, Борис. И приведи их в порядок. Я прогуляюсь, проветрюсь, потом вернусь.

Весь офис, наверное, слышит его облегченный вздох. Борюсику дали передышку.

А меня ведут на заклание.

Еле переставляю ноги, ища хоть какой-нибудь способ сбежать и не смотреть больше в глаза Роману. Слишком красивые и слишком горячие глаза.

— Итак, вы готовы провести мне экскурсию по самым злачным местам вашего района? — Я смотрю под ноги, не рискуя поднять взгляд… Но даже так догадываюсь, что он улыбается. И даже так, внимательно следя за своими шагами, умудряюсь споткнуться.

— Что такое? Вы повредили ногу, когда падали? — Роман Витальевич, не стесняясь, хватает меня под локоток.

— Нет. Все хорошо. Просто… волнуюсь…

Сейчас бы отвести его туда же, где встретились вчера… Это злачное место ему точно понравится!

— Я пошутил, конечно. Прекрасно понимаю, что такие девушки не тратят свое время на заведения с плохой репутацией.

Все вокруг слышат, о чем наш разговор. Уверена, уши готовы сломать, только бы не пропустить ни звука. Весь офис затих и не дышит даже…

— Я и хороших мест в этом районе не знаю. Некогда туда ходить, честно говоря…

Удивительно, что мужчина вообще разобрал, что я там промяукала… А может, и не разобрал, просто сделал вид — из вежливости.

— Роман Витальевич! Давайте, я вас провожу?! Здесь поблизости — великолепный ресторанчик! Там и кофе на песке, и мясо шикарное, и рыбные блюда!

Грымза Витальевна! Кто бы мог подумать, что я буду счастлива её появлению? Оказалась задвинутой за ее спину, и только тогда спокойно вздохнула…

— А разве не вас я послал за отчетом? Где он, кстати?

— А вот он. Его Анжелика вам несла…

— Почему Анжелика, если я лично вам поставил задачу?

Грымза замялась, нервничая, опустила очи долу… Не зря тут все так боялись Романа Витальевича — одной фразой он умудрился весь ее боевой задор уничтожить.

— Вот и собирайте бумажки, готовьтесь. Считайте — повезло, что появилось еще немного времени на подготовку.

Черт. Черт, черт, черт! Он реально хочет увести меня куда-то! И остаться там наедине!

— Пойдем, Анжелика. Я голоден, как тысяча чертей. Может, перекушу, и всем вам станет легче?

Белозубая улыбка, внезапно осветившая серьезное лицо, и я снова млею. Этот человек опасен. Своим обаянием на тысячи ватт может просто убить всех, кто находится в радиусе километра.

Мой короткий кивок — и он улыбается снова. Теперь уже — только мне. Доводит до головокружения.

— Я, действительно, не знаю, куда вас вести. — На крыльце тормозим. Оглядываемся.

— Ну, где вы обедаете обычно? Или на диете?

— Нигде. Я с собой бутерброды приношу. — Приходится сглотнуть и прокашляться, чтобы прочистить горло. Вроде бы, никаких намеков на узнавание нет. Он просто нашел себе новую жертву. К несчастью, выбор пал снова на меня.

— Ладно. Вместе пойдем на разведку. — Снова хитрая улыбка, заговорщическая такая.

Он мог бы быть милым и приятным, если бы я не знала — за этим невинным и умным взглядом прячется настоящий хищник. Он скоро закончит проверку и уедет. А я останусь. И желательно — тут же, не теряя шикарный шанс получить работу.

— Хорошо. Как скажете.

— На самом деле, я уже все нашел. Вот это название вам известно? — На экране телефона светится вывеска знакомой кафешки, мимо которой я бегаю к автобусу.

— Да. Сейчас покажу.

Рвусь вперед. В надежде, что получится улизнуть от внимательных глаз и не слышать новых вопросов. Надежда, что меня не узнали, крепнет и силится. Главное — ничем себя не выдать. Не показать, как моя голова кружится только от того, что этот мужчина рядом.

— Вот. Проходите. Здесь должно быть свободно.

Осекаюсь под новым пристальным взглядом: Глаза — рот — грудь — талия — ноги. Он так меня изучает, словно снимает мерки. Или прикидывает, как будет смотреться костюм кошки… Тот самый, латексный…

— Что?

Почему-то засмотрелся на колени. Странно. Вчера они были в узких, облегающих лосинах. И у меня там нет никаких пятен и родинок. Нечего узнавать!

— Стрелка. На колготках. Или как у вас это правильно называется?

Не успеваю сделать вдох, как он приседает и проводит пальцами по коже. Тонкий капрон — смешное препятствие для обжигающего касания. Как будто каленым железом ведет. И вызывает мурашки. И снова дышать невозможно.

— Ой.

— Что такое? — Притворяется. Валяет дурака. Можно подумать, не видит мою реакцию!

Ладонью упираюсь в его плечо. Просто для того, чтобы не упасть. Оно все такое же твердое и крепкое. Мышцы перекатываются от каждого движения, самого легкого… Ночью не показалось — он действительно мощный. Только прячет свою силу под рубашками и костюмами.

Меня ведет. Шатает. Не справляюсь сама с собой. И это не по причине недосыпа, голода или страха быть узнанной. Рядом с этим мужчиной потерять себя — вообще не сложно. Достаточно просто расслабиться — и упасть к нему под ноги. Лужицей растечься и сдаться. Он слишком хорош!

— Уберите, пожалуйста, руку. Это неприлично. Неправильно.

— Пардон. — Смотрит снизу вверх, пытливо, загадочно так… — Я проверить хотел — нет ли ушиба или синяка.

— Там ничего не болит. Не переживайте!

— Жаль.

Все так же сидит на корточках. Никуда не спешит. И ладонь свою жгущую с моих ног не убирает… Еще и вторую рядом кладет.

— Жаль, что у меня не болит ничего? — От удивления даже мое волнение на время пропадает. Очень интересный персонаж — Роман Витальевич…

— Я мог бы вас на руках внести. Спасти от боли. Пожалеть, согреть, успокоить…

Веки сами опускаются вниз. И в горле сохнет. Это невозможно пережить — когда Роман поднимается, практически касаясь меня всем телом. Это острее, чем приватный танец. Даже в костюмах. Даже среди бела дня. На улице. На глазах снующих прохожих… Мужчина соблазняется и соблазняет каждым своим движением.

Так же, как я вчера его соблазняла! Это наказание такое?

Глава 3

Что со мной делает воздух провинции… Змей-искуситель, а не скучный и злой начальник…

Никогда не позволял себе заигрывать с молодыми сотрудницами, а с этой — никак не могу остановиться.

Нужно Борюсику выписать премию за такие увлекательные приключения. Перед тем, как с треском выгнать. Мужик совсем края потерял: почему-то решил, что походом в стрип-клуб он разом перечеркнул все свои грехи и косяки. Идиот.

— Я вернусь в офис. Там есть запасные колготки. А вы можете и без меня перекусить…

Девчонка продолжает трястись, как осиновый лист, от моих прикосновений к коленкам. Так, словно по ней пускают короткие разряды тока.

И прячет глаза. И щеки трет, покрытые алой краской. Еще чуть-чуть — и в обморок брякнется.

— Зачем тебе колготки? На улице жара.

Все. Кажется, уже падает.

Встаю, придерживаю за талию. Тонкую. Намного тоньше, чем кажется под мешковатым пиджаком. На ощупь она совсем хрупкая и маленькая.

— Сходи в туалет и сними их.

Этот приказ и меня самого повергает в шок. Звучит намного интимнее и острее, чем надо бы.

В изумленных глазах — полный и необъятный шок. Такой глубокий, что пациенту скоро придется делать искусственное дыхание. То самое, по принципу «рот в рот». А что, я бы не отказался…

Борюсик подождет. Чем длиннее агония, тем быстрее потом помрет.

— Ну, если хочешь и дальше ходить в порванных — ради бога. Я не настаиваю. Но кофе мы будем пить вместе.

Испуганная лань вздрагивает, освобождается из моих рук, врывается в дверь заведения и где-то исчезает. Будем верить, что все же — в дамской комнате. Будет печально, если она сбежит навсегда. Придется искать с фонарями, чтобы вернуть. А искать — точно буду. Это за пределами рационального.

И не будет ничего удивительного, если придется идти и спасать ее из туалета. Судя по повадкам, с девчонки станется закрыться там и не выходить до обеда.

Как можно было подумать, что это — вчерашняя, из клуба? У той дерзость через край плескалась, аромат соблазнения сносил крышу и лишал разума. Анжелика — совсем другая. Но от нее коротит не меньше, чем от кошечки.

Голые коленки, едва прикрытые краем строгой юбки — новое испытание для мозгов. Глаза не хотят подниматься выше — наоборот, облизывают, ласкают голени, лодыжки, ступни, едва прикрытые неглубокими туфельками…

Черт. Такими темпами и свихнуться можно.

Она точно знает, куда я смотрю. Спотыкается. Но тут же выравнивает шаг и гордо выпрямляет спину. Садится рядом за столик, не дожидаясь, пока я вспомню про воспитание и подвину ей стул…

— Что будешь есть?

— Ничего. Я не голодна.

— Значит, я сам выберу. И только попробуй не справиться…

С ней весело командовать и смотреть, как сверкают глаза и поскрипывают зубы. Не тот характер, похоже, чтобы подчиняться… И эту строптивость очень хочется вытащить на белый свет.

— Спасибо. Я буду омлет и кофе.

— Что же. Так лучше.

Заказ у нас принимают оперативно. Кофе приносят моментально. Он здесь реально вкусный, ароматный, обжигающий…

Над краем чашки слежу за Анжеликой. Она с не меньшим, чем я, наслаждением, делает первый глоток, второй, третий… Довольно прикрывает глаза. Расслабилась, кажется.

— Как ты оказалась в этом гадюжнике?

— А? — Снова паника в глазах. Чуть кофе обратно не выплюнула.

— Ну, в нашей компании выживают очень специфические люди. Ты для нее слишком нежная и пугливая, я считаю.

И полная расслабленность в человеке напротив. Как будто ждала подвох, а он не случился.

Странно. Очень странно… Но я обязательно разберусь. Слишком интересная девочка, чтобы оставить ее без внимания.

Просто нереально оторваться.

— Я не пугливая.

Так это гордо звучит. Почти вызывающе. И так забавно, что приходится убрать свой напиток подальше — иначе поперхнусь и забрызгаю все в округе.

Это был бы классный эксперимент, кстати: испачкать ее белоснежную блузку. И тоже заставить ее снять. Ха-ха.

Интересно, послушалась бы?

— А какая ты? Дрожишь, как лань, от каждого слова, к тебе обращенного. И подпрыгиваешь, как ужаленная…

Девчонка обиженно кривит губы. Задел?

— На правду не обижаются, кстати.

— Я не обижаюсь.

— Мда? А что ты делаешь?

— Я впервые вижу незнакомого мужчину, который зачем-то трогает меня за ноги…

Снова ха! Все-таки, я ошибся. Внешнее сходство с вчерашней кошечкой уходит все дальше и дальше. Та бы, уж точно, лапанью за ноги не стала удивляться. Скорее, спросила бы, почему я этого не делаю…

Кровь разгоняется, стоило только вспомнить те острые ощущения. Хотя… Зачем вспоминать, если сегодня округлые коленки, ничем не прикрытые, откровенно дразнят мои глаза?

— А что, ваш шеф себе такого не позволяет?

Теперь она еле сдерживается, чтобы не выплюнуть кофе. Огонь и веселые чертенята в глазах… Опять налетает дежавю — как будто я все это уже видел. Так недолго и свихнуться…

— Борис Аркадьевич? Он замечает только себя в отражении зеркала. И кошелек, возможно. Спросите его, как меня зовут, — ни за что не вспомнит!

— Серьезно?

— А. Простите. Сейчас он видит еще вас. И делает вид, что слепо обожает. Попросите, чтобы вам что-то помял — исполнит. И помнет, и погладит, и почешет… Лишь бы начальство улыбалось.

Внезапно. Слишком жесткое замечание для девочки, которая даже взгляды прячет. Слишком честное и откровенное для новенькой…

— А ты не такая уж и милая, как посмотрю…

— Вы спросили — я ответила.

Она просто за пару секунд меняется. Губы поджаты. Тонкий носик вздрагивает, брови сходятся, образуя неглубокую морщинку.

Пальчики — аккуратные, длинные, без единого украшения, с бесцветным маникюром, барабанят по краю стола. Заметив мое внимание, девчонка хватает салфетку, сминает ее, потом замирает.

Тихий омут. И черти там явно хорошо себя чувствуют. Правда, прятаться как следует не научились…

У меня даже пальцы зудят от желания растормошить их, заставить плясать. А потом любоваться эффектами.

— Не боишься, что я эту информацию буду использовать?

— Можно подумать, вы сами не знаете, что наш Боренька — самовлюбленный болван. Ничего нового я не рассказала.

И опять ее отпускает. Хлоп — и сидит себе такая, милая скромница. Кромсает вилкой только что принесенный омлет, грызет лист салата, опускает веки, демонстрируя удовольствие от еды…

А у меня ком в горле. Мясо никуда не лезет, сколько ни жуй. Представилось, отчего-то, как эти же ресницы трепещут во время самых горячих ласк…

— А чем еще полезным ты со мной поделишься? Может, не зря я выбрал тебя для совместного завтрака?

Изящный кулачок пристроился под подбородком. Она смотрит с готовностью и каким-то непонятным азартом.

— А вы спрашивайте. О чем знаю — обязательно расскажу.

— Вот даже как…

Пришлось отложить вилку и нож. Девчонка — настоящая шкатулка с секретами. Стоило чуть-чуть зацепить край крышки, и теперь они лезут без остановки…

— Да. Вот так.

Она почему-то злится. На меня? Или на своего идиота-шефа? Как бы там ни было, рассматривать перемены эмоций на хорошеньком лице — радость эстета. И грудь у нее под блузкой вздымается все выше и выше. Волнуется.

Будоражащий аромат предвкушения щекочет мои ноздри. С Анжеликой не может быть скучно. Чем дальше — тем любопытнее и заманчивее.

— А не боишься, что тебя сожрут потом, когда я уеду? Люди ж прекрасно поймут, откуда мои сведения…

— Они меня и так сожрут. Даже если буду молчать. Они все уже сидят и просчитывают, какой компромат я успела выложить, а до какого не дошла.

— Все знают, что ты любишь стучать? — Неприятное открытие, сажем честно. Стукачей никто не любит, и я — не исключение.

— Никто ничего обо мне не знает. Я работаю всего три недели в этой компании.

— Но уже готовишься слить все секреты? С какой, интересно, радости? Думаешь, дам за это какие-то привилегии?

— Думаю, все равно придется уходить. Меня не простят в любом случае. И все, что вы сами найдете и увидите, будет свалено на меня.

— Так я, получается, подставил тебя? Испортил с коллегами отношения?

— Наверное.

Смотрит исключительно в тарелку. Словно кольца свежего огурца стали ей намного интереснее, чем моя непобритая рожа. Не выспался после бурной, ничем не законченной ночи. Строил планы, как буду снова ловить кошечку, и утром было как-то не до бритья. Но дело — не в щетине, конечно же.

— Что ж. У меня появились кое-какие идеи.

Например, отвести ее отсюда в гостиничный номер. И долго-долго там говорить. Но, конечно же, не о Боре. Хотя, можно обойтись и вовсе без разговоров. Я найду, чем занять ее влажный розовый язык…

— Я могу гарантировать, что тебя никто не тронет в этом офисе. И тебе не придется никуда уходить.

— Объявите своей любовницей? Неприкасаемой? — Она ухмыляется горько и едко. И столько презрения во взгляде… — Не беспокойтесь. Я все равно ею не стану.

Глава 4

— Вот это фантазия… — Роман Витальевич с такой укоризной качает головой, что хочется испариться.

Вот прямо здесь и сейчас — провалиться. Можно вместе со стулом.

— Когда я успел хоть словом обмолвиться о чем-то подобном? — Ничего нельзя понять по взгляду: нравятся ему мои слова или возмущают. Лицо непроницаемое, а глаза прожигают, кажется, до самых костей…

Позор! Позорище! Это ж надо было так облажаться… Язык мой — враг мой!

— Вы себя ведете таким образом, что ничего другого в голову не приходит! Что еще можно подумать после таких предложений?

— А ты мне очень нравишься, Анжелика. Серьезно. — Даже намека на улыбку на красивых, твердо очерченных губах. И нисколько не похоже на комплимент.

Приходится сглотнуть. В горле першит от растерянности… Хочется сбежать отсюда. И ноги приросли к полу — двигаться не желают. Как магнитом тянет к этому странному, сложному, непонятному человеку.

— Не уверена, что это хорошо…

Смотрю в тарелку, гоняя по ней последние две зеленые горошинки. Так проще, чем ждать, что Роман Витальевич еще выдаст. Можно притвориться, что горох — моя любимая еда. И я просто жить не смогу, пока последнее не поймаю.

Вздрагиваю от громкого хохота. Раскатистого, довольного… и такого настоящего, что несмело улыбаюсь в ответ.

— Решено. Ты в любом случае будешь здесь работать! И плевать, что скажут остальные!

— Я еще не прошла стажировку. Может быть, не научусь. И тогда придется уйти по несоответствию должности…

Плохо себе представляю, как смогу выжить в этом змеином царстве — мне точно никто не простит такого внимания от высокого шефа. Сожрут. По косточкам. И не подавятся.

— Пройдешь. Гарантирую.

— И… мне не придется… — слова изо рта вылетать отказываются. Приходится выталкивать их через силу, — не придется делать… ничего… такого?

Щеки горят. Руки тянутся к ним, чтобы потрогать, чуть-чуть остудить ледяными ладонями. Но хватает сил, чтобы не позволить себе эту слабость. Держусь, как могу. И плевать, что внутри все дрожит.

— Любовницей быть не надо. Если ты это имела в виду. А ты же об этом говорила, правильно?

— Стучать я тоже не хочу. Это против моих правил.

— Уважаю твою позицию. Правда, обидно немного…

Он точно надо мной издевается. Тянет паузы так долго и томительно, что подмывает заорать: «Да говори ты уже! Не тяни кота… за хвост, для примера…»

— Чем я вас обидела?

Отставила в сторону тарелку, так и не поймав на ней остатки зелени. Мужчина напротив отзеркалил жест. И, точно так же, как и я, поставил локти на стол, уложил подбородок на согнутые кисти. И теперь смотрит прямо в мои глаза. Чуть-чуть шевелит бровью…

— Ты меня уже обвинила во всех грехах, Анжелика. И стучать я тебя заставлю, и спать со мной ради должности… Что у вас тут за жизнь такая странная, провинциальная? По-другому нельзя?

— Можно подумать, у вас, в столице, как-то иначе устроено… — Презрительное фырканье вылетает раньше, чем успеваю спохватиться и промолчать.

— Конкретно у меня — иначе. И у тебя тоже так будет.

И тут же, противореча своим же собственным словам, тянет пальцы к моим губам. Точно так же, как делал это вчера. Не успеваю отдернуться — и он что-то снимает с уголка рта.

— Ты испачкалась.

На пальце нет ничего. И я только что вытиралась салфеткой. Он выдумал, просто выдумал причину!

Только вот высказать это прямо уже не хватает сил.

В голове от волнения шумит.

— Я вас не понимаю, Роман Витальевич. — Вздох вырывается сам собой. — Говорите одно, а делаете — совсем другое. И как вам верить после этого?

— Я и сам себя не понимаю, Анжелика. Но можешь быть уверена в одном: ты мне очень нравишься. И я не заставлю тебя делать ничего дискомфортного…

Снова что-то прячется под его словами. Что-то такое, что снова на ум приходит вчерашний танец и неуемный жар во всем теле.

— Мне уже некомфортно. Дальше просто некуда!

— А давай, закажем мороженое?

— Что? — Выгляжу глупо, наверное, хлопая в недоумении ресницами.

— Охладимся чуток. А потом поговорим уже серьезно. О деле.

— Лучше тогда ведерко со льдом. — Опять слова вырываются изо рта без моего ведома. Говорю, что первым приходит на ум.

— Вот как? И шампанское? — Насмешка — легкая и немного удивленная, но не злая. — Не рановато ли? А может, ты у нас из семьи аристократов?

У него опять появляется повод облизать меня взглядом. Вроде как, изучая и что-то прикидывая… А по факту — раздевая. По рукам пробегаются мурашки, по спине — холодок. Я ведь уже давно привычная к такому — в клубе никто никогда не стесняется смотреть и более нагло… Но никогда еще так не нервничала и не волновалась, как сегодня и сейчас…

— Насыпать вам за шиворот. Чтобы охладить, так по-настоящему!

— Молодец, Анжелика. Твой острый… — Липкая пауза. Нечаянно облизываю сухие губы, и Роман Витальевич запинается. — Твой острый ум — очень полезное достоинство.

— Я знаю. — Да. Я прекрасно живу на те деньги, что приносит виляние задницей у шеста. Но это не значит, что не хочу и не могу заработать мозгами. Обязательно это сделаю, а потом уже брошу стриптиз.

Он опять меня внимательно изучает. Более внимательно смотрит в глаза. Пусть. Лучше так, чем когда пялится и обжигает мне голую кожу на голых коленках.

— Что-то мне подсказывает, Анжелика, что тебе не стоит бояться коллег. С таким характером — ты и сама их запросто съешь. Только не принимайся за всех сразу. По очереди, аккуратно, вдумчиво — и все будет.

— Спасибо за совет. Я правильно понимаю, что никаких особых предложений уже не будет?

— Будут, обязательно. — Он решительно встал. — Но чуть позже.

— Бросите меня одну сражаться с ехиднами? — Поднялась тоже. Судя по всему, наш внезапный завтрак закончился, пора было куда-то снова бежать…

— Ну, почему же брошу? Я с удовольствием понаблюдаю, как ты их размазываешь… Люблю такие картины, просто обожаю… Подожди здесь пару секунд, я сейчас вернусь.

Ноги стоять на месте отказываются. Мозжечок сам собой отдает команду телу — бежать. Очень быстро бежать отсюда. Но хватает выдержки — жду. И даже не перетаптываюсь.

— Держи. — Вручает мне рожок с мороженым, украшенный какой-то непонятной ерундой. Этих цветочков, сердечек и звездочек так много, что самого мороженого и не видно…

Сам Роман Витальевич держит обычную бутылку с водой.

— А где же лед?

— Пока без него справлюсь. Я взрослый мальчик, умею держать себя в руках…

Ну-ну… Так и тянет ему напомнить про то, как вчера тяжело дышал, связывая мои запястья галстуком…

На улице стих даже самый слабый ветерок. Солнце шпарит, и даже в тени стоит невыносимый жар. Асфальт плавится под ногами, острые каблуки босоножек так и норовят застрять… Приходится идти на цыпочках, чтобы не остаться без обуви.

Мороженое очень даже кстати — оно позволяет хоть немного остудить воздух, поступающий в легкие.

Роман Витальевич не подает признаков, что жара ему не по душе: легко шагает, делая небольшие глотки из своей бутылочки, немного ослабил ворот рубашки, — вот и все. Похоже, он сам настолько горяч, что температура снаружи — просто для баланса с внутренностями…

— Ну, и как?

— Что? — Спотыкаюсь опять, услышав неожиданный вопрос.

— Нравлюсь?

Черт. Сквозь черные очки невозможно понять, куда он смотрит. И мне даже не пришло в голову, что Роман прекрасно видел мои взгляды.

— Не очень.

— А я от тебя — в полнейшем восторге! Дай, кстати, попробовать… — Не дожидаясь разрешения, берет мою руку с мороженым, и съедает смачный кусок. Облизывается, как наглый, объевшийся сметаной кот. — Вкусно. Из твоих рук — особенно.

— Вы очень невоспитанный. И непредсказуемый. С вами сложно.

— Хм… А давай, ты будешь звать меня Ромой? — Задирает наверх свои темные очки, приближает лицо к моему. Так плотно, что вижу в его радужках свои отражения. Это затягивает и завораживает. Забываю, что надо отпрянуть и отодвинуться. Ловлю на себе мужское дыхание, обжигающее и волнующее… И продолжаю стоять, не шевелясь.

— Не буду. — С трудом вспоминаю, что он о чем-то меня спрашивал. С еще большим трудом выталкиваю из себя ответ. Губы не слушаются.

— Что ж. Ладно. — Роман Витальевич увеличивает между нами расстояние так же резко и неожиданно, как и приблизился до этого. — Но мне было бы приятно, если бы твои нежные губы произносили мое имя без всяких ненужных дополнений.

— Мне было бы приятно, если бы вы оставили меня в покое. И соблюдали дистанцию!

— Иначе что?

— Иначе это мороженое будет размазано по вашей физиономии! — И я не шучу. Совсем! Сердце до сих пор заходится в бешеном ритме. Никак не могу отойти от этой непрошеной близости мужского рта, аромата, глаз…

— Что ж. Будет весело, если попробуешь дотянуться…

Непрошибаемый. Сквозь толстую шкуру наглости и цинизма, кажется, невозможно пробиться совсем!

Отворачиваюсь демонстративно. Чтобы больше его не видеть и не слышать. Всерьез раздумываю, не послать бы все к черту и не пойти ли домой…

И тут же взвизгиваю, попав под струю поливальной машины. Подпрыгиваю от неожиданности и испуга — меня куда-то тянут сильные, настойчивые руки. И не вырваться никак, не отбиться!

— Да стой ты! Не дергайся! Там целая вереница едет! Сейчас тебя насквозь промочит! — Роман Витальевич закрывает меня спиной, вжимая в стену ближайшего дома. На черных жестких волосах блестят брызги воды, переливаются радугой… А на его белоснежной рубашке расплывается пятно от раздавленного десерта…. Рожок выпадает нам под ноги из ослабевших пальцев.

Но мужчину все это не волнует совершенно. Он всего на секунду переводит взгляд вниз, а потом поднимает его наверх. На мой рот.

«Нужно пожаловаться на коммунальщиков» — последнее, что приходит в голову. Потом все улетучивается, потому что мои губы накрываются мужскими.

Глава 5

Вкус вишни. Сладкий до одурения. Пора бы отпустить, да невозможно.

Поливальные машины уже давно уехали, а я все держу ее под полами своего пиджака. Вжимаю в себя. Сквозь тонкую ткань промокшей рубашки ощущаю, как острые соски упираются в мою грудь. Правая ладонь бродит по женской спине. Ловит под ребрами биение сердца, трепещущего, словно птичка. Анжелика тянется вверх, как струна. Замерла. Тонкие пальчики намертво впились в мои плечи, да так там и застряли.

«Пора прекращать» — настойчивая мысль упорно стучится в разум. «Ни за что на свете» — подсознание твердо убеждено, что сегодня не будет никаких разумных действий.

Она — молодая подчиненная. Я — приезжий начальник. Я творю настоящее свинство и нарушаю все возможные правила деловой этики. И откровенно этим наслаждаюсь.

На мой ботинок аккуратно опускается маленькая ступня. Давит. Сильнее. Но мне по хрену. Это давление — словно дробина для слона.

Анжелика не успокаивается — и наступает мне на ногу острым каблучком. Это уже серьезно. Шиплю сквозь зубы и отпускаю ее ненадолго.

— Что вы творите?! — Высокая грудь поднимается от возмущения, девушка дышит неровно, глаза темнеют до цвета грозовых туч…

— А ты не в курсе, как это называется?

Косяк уже случился. И извиняться за него не буду — она достаточно долго отвечала на поцелуй, чтобы теперь притворяться, что недовольна.

— Вы! — Острый розовый ноготок уткнулся в мою рубашку. Даже потыкал немного, правда, дырку не смог проковырять. Это смотрелось забавно. — Вы не имеете права так делать!

— Конечно, не имею. — Поймал тот самый сверлящий пальчик, вместе с ладошкой, зажал. Завел ей за спину.

Это противостояние опять заставило память проснуться: все было слишком похоже на вчерашнее действо. И даже упругая грудь, прижатая к моей груди, — я как будто совсем недавно все это пережил. И мне понравилось. И тогда, и сейчас. Чересчур понравилось, чтобы запретить себе повторять.

— Тогда… тогда зачем? — С этим вопросом из нее выдохнулось все возмущение. Устала девочка скандалить, хотя, вроде бы, и не начинала как следует…

— Ну, а как ты думаешь, Анжелика? — Детский сад, реально. — Или, действительно, не понимаешь?

— Не понимаю. — Гладкий лоб наморщился. Искреннее такое недоумение в глазах…

— Мне слишком хотелось это сделать, чтобы отказываться.

— Фу. Это — гадко! Вы же человек, а не животное, которое готово спариваться по зову крови!

— Ну, как видишь… — Права, права, конечно, девочка. Но я сначала сделал, а потом уже вспомнил о своей человеческой сущности. — Извини, что поставил тебя в неловкое положение…

— Я не представляю, как теперь можно будет с вами работать! — Притопнула каблучком, слава богу, не по ботинку снова.

— С особым удовольствием, конечно же… — Опять веду себя как свин. И не могу остановиться: безумно увлекательно наблюдать, как с нее бесконечно слетает налет спокойствия. И вместо тихой, трепетной лани на поверхность выскакивает разозленная кошка!

Она теряется до такой степени, что открывает рот в возмущении, и тут же, молча, его захлопывает.

— Да ладно, я пошутил. Просто расслабься и забудь об этом инциденте. Или можешь задрать нос и ходить гордиться!

Пора возвращаться в офис, а я занимаюсь не пойми чем. Там, наверное, весь народ из штанов уже выпрыгнул от беспокойства. И от любопытства — не каждый день высокое начальство ходит по заведениям с красотками среди бела дня… Хотя… хрен его знает, этого Борю. Может, у него это вообще в порядке вещей, и никто не заметил ничего выдающегося…

— Чем гордиться-то? — Адреналин у нее закончился. Похоже, что еще чуть-чуть — и всплакнет.

С таким несчастным видом осматривает блузку, на которой расплылось вишневое пятно, испачканные в мазуте каблучки босоножек, коленку с небольшим синяком…

Выглядит потрепанной. И при этом не теряет ни грамма привлекательности. Все эти шмотки — наносное, а внутри у девочки — огонь, и это самое главное!

— Давай-ка, вызову тебе такси. — Беру ее за руку опять. Какое-то невыносимое притяжение — и желание снова и снова прикасаться к коже. Хотя бы так — невинно. Или не очень невинно — поглаживая основание ладони своим большим пальцем.

До того волнующе это оказалось, что Анжелика снова брыкается, с силой цепляется за сумочку — даже костяшки пальцев белеют от напряжения.

— Я уже уволена, да? — Должна бы расстроиться, по идее. Но она как будто даже довольна.

— Нет, конечно. Просто съезди домой и переоденься. Я, вроде как, немного виноват, что твоя одежда испачкалась, поэтому готов оплатить расходы.

— Вы серьезно? — Она уже приготовилась куда-то бежать, но резко останавливается. Изумленно изучает мою небритую рожу. Так увлеченно, что я начинаю сомневаться — не застрял ли в щетине листик салата или укропа…

— Ну, да. А что такого?

— Нет. Ничего. Просто неожиданно…

— Ну, так я же не совсем скотина. Умею быть нормальным человеком, когда захочу…

Такая она смешная иногда, что невозможно не улыбаться. И уже не хочется ее отпускать, даже на пару часов, даже для того, чтобы переоделась…

— А мне обязательно возвращаться сегодня? — Уже почти садясь в машину, пойманную на ходу, Анжелика оборачивается. С таким невинным вопросом во взгляде, что только черствый дуб не проникнется. Но я — еще черствее дуба. Не проникаюсь.

— Обязательно. Если не появишься в течение двух часов — найду. Приеду и силком заставлю явиться!

— Кхм… Хорошо. Я поняла вас.

— Супер. Мне очень нравится, когда ты такая послушная! — На ум приходит шалость. Дурацкая, не подходящая по возрасту, воспитанию и статусу. Но не сделать ее невозможно. — И, кстати, колготки не надевай больше. В них жарко… И ноги без них намного красивее!

Едва успел увернуться от двери, которой Анжелика хотела прищемить мне нос.

Она уехала разъяренная и фыркающая, зато мое настроение внезапно поднялось. И даже тот факт, что сейчас опять придется возвращаться в душную контору, нисколько не могло его испортить.

Двери скрипят немазаными петлями — еще одна примета «хорошего» хозяина.

Народ почему-то — не в своих кабинетах, а бродит по коридорам, торчит у порога директорской приемной.

«Явление Христа народу» — примерно такая реакция мою весьма скромную персону. Хотя, ошибаюсь: так себя ведут тараканы, когда на кухне включается свет…

— Ой, Роман Витальевич! Как вы сходили в кафе? Вам понравилась кухня в нашем городе? — Дама, которая должна была принести мне отчет, но заставила это сделать Анжелику, — единственная, кто не сбежал, а идет мне навстречу.

И скалится так, словно хочет меня съесть. Вот прямо здесь, не сходя с места.

— А как документы? Готовы? Или вы снова кого-то другого напрягли?

Отодвигаю ее с дороги, чтобы не путалась под ногами. Чем-то неуловимым она мне не нравится, чем-то ужасно напрягает.

Ощущение, что где-то за спиной раздается шипение и шуршание змеи.

— Роман Витальевич, вы в чем-то испачкали рубашку! Давайте, я вам ее вытру?

Не успеваю увернуться, а она уже тянет руки к моей груди.

— А давайте, вы пойдете туда, куда шли?

Как-то я совсем забыл, что испачкалась не только Анжелика… Мысль о девочке заставляет улыбнуться. И тут же слегка пожалеть: ей в этом змеином царстве, наверняка, приходится очень сложно.

И не факт, что мое решение упростит ей жизнь…

Но, если справится, ей все дороги впереди будут открыты. Характер есть, должна потянуть…

— А где же Анжелика?

Настырности этой дамы стоит найти другое применение. Заходит вместе со мной в кабинет к своему шефу — и даже ни капли не смущается. Это, кстати, очень любопытное явление… Что у него за панибратство здесь такое?

— А вам какое дело? — Демонстративно разглядываю бейджик на ее груди. Плоской, между прочим, и ничем не выделяющейся, кроме приколотого белого пластика.. — Вам больше нечем заняться, Наталья Ивановна?

— Это моя подчиненная. Должна работать на своем месте, а она где-то бродит…

— Она больше вам не подчиненная. Так что расслабьтесь.

Наслаждаюсь произведенным эффектом: мадам расширяет глаза в притворном ужасе, и даже Боря Аркадьевич поднимает голову от компьютера. До того он активно притворялся, что чем-то занят, а тут — не смог, оторвался.

— Вы что? Ее уволили, да? Поэтому она не пришла, Роман Витальевич?

Затаенная радость и ехидство плохо спрятаны под притворным сочувствием. Неужели она так завидует вниманию, оказанному молодой сотруднике? Или здесь что-то большее?

— Нет. Она просто не работает в вашем отделе.

— А куда ты ее отправил, Роман Витальевич? — Борюсик не выдержал, даже выскочил из-за стола, с трудом застегивая пиджак на толстом пузе.

— Переодеваться поехала. Вернется — будем издавать приказ о повышении.

Немая пауза. Прям как в пьесе. Когда там сообщают, что приехал ревизор.

И это они еще не в курсе, что тем самым ревизором Анжелика и будет назначена. Пускай ненавидят и дальше, но точно — будут бояться и ходить на цыпочках.

— Повышении? Она же… Она же совсем зеленая! — Та, которая змея, аж задыхается. Как ее зацепило-то, любо-дорого смотреть!

— Это отличное качество для данной должности. Чем меньше она знает внутреннюю кухню, тем чище будет взгляд и восприятие.

На самом деле, херня это все. Я только что сам придумал обоснование. Главное — она честная, не лебезит и не гнется.

Ну, и еще нравится мне немного. И хочется ей помочь.

— Роман Витальевич, а что за должность? Мы потянем по деньгам-то? — Борюсик перестал бороться с пуговицей, зачесал затылок. До него начали доходить возможные сложности.

— Потянете.

— У нас же экономия ФОТ теперь? Вы сами утром сказали? — Ему и утром разговор не понравился, но этот нравится еще меньше.

— Ну… порежешь себе премию немного. И вот этой девушке — за то, что не умеет все делать с первого раза. Глядишь, и хватит на зарплату Анжелике. А если не хватит — уволишь кого-нибудь лишнего!

Я бы тут половину бездельников разогнал, от них и так никакого толку. С такими убытками нет больше нигде ни одного филиала. И ревизор мне здесь точно будет нужен.

— Идите, Наталья Ивановна, готовьте приказ. Нужно в кадровое расписание внести ставку ревизора.

— Какую ставку?

— Ту самую. Вы прекрасно все услышали.

— А что она будет делать-то? У нас таких раньше не было…

У Бори скоро случится инфаркт. Грымза зеленеет. Можно физически ощущать, как растет ее ненависть к Анжелике… Еще чуть-чуть и ее разорвет. Было бы весело…

— Я сам объясню и научу ее всему, что войдет в обязанности. Она подчиняться будет напрямую мне. Так что, вам в это можно и не вникать.

Они еще и туповатые все. Не могут быстро реагировать: смотрят на меня, как на столб, глазами хлопают и скрипят зубами. И молчат.

Что ж… У меня как раз будет время сгонять на парковку и забрать там чистую рубашку. Ходить обляпанным — не очень хорошо. Даже такому наглому и неприятному человеку.

А эти товарищи успеют отвиснуть. Или умереть от расстройства. К ним, отчего-то, никакой жалости…

— Да что ж такое-то! — Задумался по дороге, прописывая в уме обязанности для своей новой протеже.

Чуть лбом не врезался. Прямо в нее, в ту самую…

— Ого. Уже успела вернуться?

— Почему вы все время в меня врезаетесь? — Она опять сердится и губы поджимает.

А потом довольно расплывается в улыбке, когда я ее оглядываю.

Коза какая! Послушалась — колготки не стала надевать. Вместо них ноги спрятаны под белыми льняными брюками!

Глава 6

Надо было плюнуть на все и остаться дома. И черт бы с ней, с этой работой!

Все равно — долго не задержусь на ней. Если Роман Витальевич не доведет до греха, и не заставит надеть себе на голову что-то тяжелое, значит, Грымза Ивановна постарается.

Для нее — дело чести затравить кого-нибудь, посмевшего перейти дорогу. А я, похоже, эту дорогу несколько раз перебежала, да еще и под самым носом начальницы.

И проще не тратить нервы, сразу послать всех нафиг… И не появляться здесь больше!

Но вместо мудрого, логичного, адекватного поступка, я лихорадочно вываливаю из шкафа все содержимое — ищу, во что бы переодеться.

Я просто обязана Романа Витальевича обломать!

И видеть его лицо, растянутое в изумлении, — бесценно. Хотелось бы держать покерфейс, прикинуться, что вообще не помню его наставлений… Но выходит слабо.

— Значит, послушалась, да? — Он подходит настолько близко, что мы почти упираемся носами друг в друга.

Он вкусно пахнет. И пышет жаром. Не удивительно — на улице настоящее пекло. Я сама плавлюсь. И это никак не связано с близостью мужчины… Да! Никак не связано!

Нужно просто быстрее спрятаться в офис, под легкий бриз кондиционеров. И тогда все станет стразу же нормально!

— Да. Спасибо вам огромное за совет, Роман Витальевич! — Не могу не улыбаться язвительно. Мне так нравится ставить его на место, хотя бы такими вот смешными мелочами!

Он хмурится, не понимая. Не сводит с меня глаз — ждет пояснений.

— Я сама ни за что бы не догадалась, что в такую жару удобнее всего ходить в брюках. Кожа ничем не стеснена, дышит, ветерком обдувает…

На последней фразе осекаюсь. Ляпнула лишнего — это видно по его потемневшим глазам. Что подумал Роман, одному лишь Богу известно… Но моя фантазия уже много всего ненужного нарисовала.

— В следующий раз посоветую тебе ходить без белья. Поверь, ты будешь еще более благодарна!

— Думаете, мне для этого нужны советы? Это и без вас известно…

Хожу по краю. Нарываюсь. С этого типа станется и проверить, так ли все обстоит, как я намекаю…

Очень жарко. Нечем дышать. И плевать уже на температуру воздуха. У меня внутри от волнения такое пекло, что могла бы и пару сугробов среди зимы растопить.

Роман Витальевич довольно скалится. Ему, однозначно, нравится эта идея и мой ответ… Но он лишь молча открывает дверь и, наконец-то, пропускает меня вперед. В желанную тень и прохладу.

Но легче, отчего-то, совсем не становится. Наверное, от того, что он без всякого стеснения берет меня под локоток, а затем — вообще приобнимает.

— Осторожнее, здесь ступенька. Не хватало тебе опять свалиться и испачкать великолепный костюм. Я буду грустить, если снова придется отправить тебя домой, Анжелика.

— Я могу уйти насовсем. Не переживайте.

Ну, а что? Костюм выгулян. Лицо Романа Витальевича уже несколько раз переменилось. Больше мне ничего не нужно. Пора поступать взвешенно и мудро…

— Я переживаю, что не все твои новые коллеги успеют поздравить тебя с повышением. Я хочу видеть, как это случится.

— С повышением? — Ноги сами прирастают к полу, а он все тянет и тянет вперед. А мне — страшно. А я — не хочу. Я точно знаю, что из этого ничего хорошего не выйдет!

— Да. Я обещал — я сделал. Разве были поводы, чтобы ты начала сомневаться в моих словах?

Осталось только вздохнуть и согласиться.

— А куда вы денете Грымзу Ивановну, ой… Наталью Ивановну?

— Хорошая оговорочка. Мне нравится. Тоже буду ее так называть. А куда я должен ее подевать?

— Ну, чтобы меня повысить, нужно освободить ее место. Вы ее уволили уже?

Ерунда. Быть такого не может. Борис Аркадьевич ни за что не даст в обиду свою близкую родственницу.

— А ты ее сама уволишь, я думаю. Только чуть позже.

Запутал еще больше. Пришлось мучиться сомнениями всю дорогу до кабинета директора.

А там начался полный звездец. Глаза начальницы, одновременно испуганные и злые, — обещание, что скоро меня сожрут и не подавятся. И ее заискивающее сюсюканье, от которого тошнит.

— А что она будет делать, Роман Витальевич? И перед кем отчитываться? — Борюсик даже под ледяным кондеем обливается потом, бесконечно трет лысину и вздыхает. Ему, отчего-то, совсем не нравится мое назначение ревизором.

Оно никому не нравится, кроме Романа. И мне — тоже.

Только шикарная цифра напротив слова «оклад» со всем смиряет и вдохновляет.

В принципе, ради нее можно и немного пострадать. И с особым удовольствием искать косяки в работе Грымзы и Боречки.

— Я сам ей все расскажу и научу.

— Она не сможет так быстро все освоить! — Наталья Ивановна тоже циферку посмотрела. И ей тоже такую хочется. И теперь она лебезит и заискивает — в надежде, что сможет заменить мою кандидатуру.

— Вы не верите в мои способности, уважаемая? — Он так мило улыбается. Так ласково. Как удав кролику. Даже я застываю и леденею от этого тона.

— Что вы, верю, конечно же, верю! — Моя уже бывшая начальница тоже что-то начинает понимать. И быстро уносит ноги.

У Бориса Аркадьевича находятся срочные дела вне офиса.

И я опять остаюсь наедине с Романом. Это наказание какое-то!

А он, как ни в чем ни бывало, заваливает мой кипящий ум информацией.. Водит пальцами по пунктам инструкций, что-то разъясняет, даже рисует на бумаге. Делом занят человек, настоящим. И как будто забыл, как вел себя совсем недавно.

— Садись вот сюда. Сейчас на ноутбуке покажу, так быстрее будет! — Нависает над моим плечом, обдает дыханием и парфюмом… В глазах темнеет, сознание не слушается…

— Я ничего не понимаю! Извините! Зря вы это все придумали! — Пытаюсь выскочить из-за стула и убежать. Куда угодно, только подальше от него!

— Так вечер уже. Ты устала. Нужно отдохнуть, а завтра, со свежими силами, во всем разберешься…

Смотрю на часы… Ужас! Я уже должна быть очень далеко отсюда — по дороге в клуб.

Там мне никто опозданий не простит!

— Пойдем, поужинаем? Составишь мне компанию, Анжелика? — У него все так просто и легко. Всего лишь составить компанию. Человеку, который приехал в командировку. Ведь ему одиноко и скучно…

— Нет. — Звучит резче и злее, чем надо было бы.

— А если я приглашу тебя на свидание? Пойдешь?

Господи. Вот зачем его сюда принесло, в нашу убогую провинцию? Одни проблемы, смущения и соблазны от этого невозможного человека!

— Нет. — Ощущение — что я партизанка на допросе. И от каждого неверного слова зависит жизнь.

Так хочется согласиться! Пойти с ним вместе куда-то. Ходить по краю лезвия, боясь оступиться, задыхаться от адреналина… И ощущать, что я живу и дышу полной грудью. Наконец-то!

Но соглашаться не буду. Инстинкт самосохранения орет: нельзя. Нельзя к нему приближаться. Сгорю, как мотылек. А я не хочу сгорать. Мне пока рано…

— У тебя какие-то планы на этот вечер?

Роман Витальевич озадачен. Похоже, облом на него свалился нежданно-негаданно. В его представлениях, простая девочка, да еще и получившая хорошую должность из его рук, должна бежать и спотыкаться. И подвизгивать от удовольствия!

— У меня нет никаких планов.

— Хм…

— Но с вами никуда не пойду. И вообще, до свидания!

Свобода казалась такой близкой. Такой достижимой… Всего-то и надо — сделать пару шагов до двери, а потом быстро-быстро отсюда убежать. И не оглядываться, чтобы не свалиться под силой этих огненных взглядов!

Роман опережает меня всего на секунду, берется за дверную ручку — я только-только успеваю отдернуть пальцы, чтобы не коснуться его…

— Как его зовут? Он симпатичный, молодой?

Открываю рот в изумлении. Наверное, выгляжу идиоткой… Но не могу понять, чего он хочет.

— Кого?

— Ну, того. Из-за кого ты так спешишь убежать отсюда?

— Крапивин. Роман Витальевич. — И это даже не дерзость. Это — истинная правда. Ну его к черту, с такими замашками! — А все остальное можете сами узнать — в зеркале или в паспорте.

— Ладно. Иди. Но завтра, имей в виду, вечер у тебя занят.

— В инструкции ничего не было о том, что я должна работать сверхурочно. Не стоит вгонять меня в рабство с первого же дня.

Внутри все дрожит — от собственной смелости и от его наглости.

— Я тебе дам отгул потом. Но вечер мне будет нужен. И это уже не обсуждается, Анжелика! Все. Теперь — свободна.

Обдает меня таким ледяным холодом, что леденеют ладони. Передергиваю плечами в попытке хоть как-то прийти в себя, но это не помогает.

— До свидания.

Дверь хлопает сильнее, чем должна была бы. Вылетаю пулей и не оглядываюсь. Только охаю, заметив стрелки на настенных часах…

Мне Марьяна за опоздание такую выволочку устроит… На ее фоне и Крапивин, и Борюсик, и Грымза Ивановна — настоящие божии агнцы. То, как Марьяна строит нас с девчонками, никому из этой конторы не виделось и в кошмарах!

— Лика. Ты где опять бродишь?

Мне сегодня везет, как никогда: такси нашлось поблизости и принесло меня в клуб какими-то огородами, минуя пробки и светофоры. Несколько минут задержки — ерунда. Это не считается вовсе!

— Я уже бегу в гримерку!

Марьяна ловит меня за руку. На бегу. Заставляет развернуться на каблуках и замереть, глядя прямо в ее высокую грудь.

— Погоди. Пара слов.

— Зачем ты носишь все время эти платформы? Я не могу так разговаривать, ты — как колокольня, Марьян!

Крайне неудобно общаться с тренером, высоко задирая голову. Ощущаю себя снова маленькой, глупенькой и смешной. И кажется, что сейчас она снова заставит меня отжиматься и бесконечно отрабатывать самое сложное па. И не зря кажется — она и сейчас на такое способна!

— Не уходи от темы. — Конечно же, с ней не прокатывают никакие отмазки. Это не женщина, а настоящий таран — всегда добивается, чего хочет. — Ко мне в кабинет, хочу пообщаться.

Что же за день сегодня такой? Одни сплошные серьезные разговоры…

Кабинет Марьяны — точно такая же гримерка, что и у всех остальных танцовщиц. Просто побольше размером, и рассчитанная только на нее.

А еще там есть душевая и место для сна. Порой кажется, что эта сумасшедшая женщина вообще отсюда не вылезает. Во всяком случае, за пределами клуба я никогда ее не встречала, с тех пор, как она ушла из танцевальной студии, а нас за собою привела.

— Можешь пока здесь краситься. Чтобы время не терять.

Ого.

Это что-то совсем выходящее за грани!

— Я лучше за своей косметичкой сгоняю. Не нужно, Марьян…

— Держи. И не рыпайся. — Мне в руки ложится набор кистей, еще не вскрытый, и коробочка с гримом.

— А что случилось-то?

Я не настолько сильно опоздала, чтобы вот так серьезно готовиться к трепке. А это будет трепка, однозначно. Явно не для добрых наставлений меня сюда привели!

— Что у тебя случилось во время привата?

Блин!

Рука дернулась, стрелка уехала куда-то к виску.

— Да не очкуй ты. Сиди спокойно. Дай, сама тебя нарисую.

Уверенным движением она стирает с моего лица все лишнее, и широкими, уверенными мазками делает мне новую физиономию. Каждый раз замираю, глядя на эту магию. Вместо одной Анжелики появляется совсем другая…

— Так почему ты вчера сбежала, как ошпаренная? Даже деньги свои не взяла?

Хорошо, что можно потянуть с ответом. Она рисует мне губы — делает их пухлее, ярче, слаще, чем мои родные…

— Слушай, тебе надо работать визажистом, Марьян. Это же какой талант пропадает!

И нисколько не кривлю душой: ее грим — настоящее произведение искусства. Никто еще не смог сделать так же круто, как она.

— Не переводи стрелки. Я задала вопрос. Отвечай.

Сглатываю. Глаза бегают. Ей врать нельзя — не имею права. Да и без толку: эта женщина всех видит насквозь. Даже моя мама так хорошо не знает свою дочь, как Марьяна.

— Устала. Очень. Хотелось быстрее домой.

И ведь правду же говорю. Абсолютную. С ног валилась. Они просто меня не держали…

— Другому кому соврешь. А мне — не надо. Я видела запись с камер.

Черт!

— Анжелика. — Она совсем случайно, конечно же, задела пальцем мой нос. И почти так же случайно за него дернула. — Ты понимаешь, чем все это может закончиться?

— Ничем.

— Лика! — Она так же грозно рявкала, когда я ленилась на тренировках или боялась выполнить новое сальто — сложное, хитро сделанное и опасное. Я вздрагивала, хмурилась, а потом шла и делала. С первого раза!

— Не надо так со мной разговаривать, Марьян. Я — не маленькая девочка больше. И прекрасно знаю, когда нужно остановиться!

— Ты позволила клиенту тебя лапать. И целовать. — Суровая женщина придавливает меня к стулу, держит за плечи, не давая вскочить и убежать. — Забыла, что это запрещено?

Наш клуб — элитный. У нас только танцы. Очень откровенные порой, но очень красивые, сложные и потрясающие воображение. Они возбуждают. Притягивают. Сводят с ума зрителей…

Но все удовольствие — только для глаз смотрящих. Все. Ничего лишнего. Никаких рук. Никогда. Ни за какие деньги.

— Забыла. Можешь выкатить штраф. Забери все, что все вчера заработано.

Жалко. Очень жалко — там была приличная сумма. У нас приваты стоят очень хороших денег. Я уже почти прибавила их к той «кубышке», что собирала на квартиру.

Что ж.. Обидно, конечно, да только они — не последние. Заработаю еще. Главное, чтобы Марьяна меня не выгнала отсюда!

— Ты дура, Лик?

— Не зарывайся, Марьян. — Вскочила со стула. Грим закончен, я — роковая красотка. Разговор, кажется, тоже подошел к концу. — То, что с тобой случилась беда, не повод теперь всех грести под одну гребенку!

— Я тебе добра желаю. И не хочу, чтобы ты за мной повторила…

Отворачивается. Прячет глаза.

Такая вся сильная, успешная, такая властная… И такая несчастная, в то же время…

— Прости меня. Правда, прости. — Обнимаю сзади. Знаю, что это ничего уже не изменит. И она не будет плакать на моем плече, выпуская свое застаревшее горе. Оно так и живет в Марьяне, не позволяет ей стать другой — прошлой, веселой, яркой и жизнерадостной. А мы еще это помним — все, кто уже давно работает с этим тренером.

— Дурочка. Я же за всех вас, как за своих детей, переживаю…

— Послушай, мы все можем наделать глупостей. И для этого не обязательно спать с клиентами клуба. Можно влюбиться в соседа, в попутчика на маршрутке, да даже — в начальника на другой работе! Всех не убережешь. Не бери на себя больше, чем надо…

— У тебя пять минут. — Голос Марьяны сухой и жесткий. Она как будто не слышала ничего. Но это совсем не так, я знаю. — Сегодня в белом выступаете.

Самый сложный, самый опасный номер.

И самый любимый. В нашей общей с девчонками гримерной шумно и весело, как всегда. Меня встречают шутками и ненужными вопросами. Все заметили, конечно же, как я вчера убегала.

И никак не угомонятся, даже встречая мое молчание. Мне плевать — нужно быстро сменить одежду и сосредоточиться. И бежать к выходу на сцену. Всего секунда — последний взгляд в зеркало, и я лечу.

Музыка обволакивает, оглушает басами. Выбивает все лишние мысли. Теперь остаюсь только я, мелодия и ленты, на которых взлетаю под самый потолок. Это минута моего личного торжества. Предвкушаю короткий приглушенный вздох публики… Звук вырубается на секунду… Лечу, падаю… От удара о сцену — какие-то несколько метров и мои босые пальцы, держащиеся за ленту…

Девочки внизу оживают, начинают двигаться, раздеваться… Но я точно знаю: сейчас все смотрят только на меня. И не дышат. А я раскачиваюсь на лентах… Ничего круче в моей жизни не было, нет и не будет никогда.

Буря аплодисментов, а я спокойно поднимаюсь вверх, закрепляюсь, растянутая в шпагате…

Дальше все проще и легче, кажется. Но мне расслабляться нельзя: любое неверное движение — и случится катастрофа.

Выдыхаю, лишь когда ноги плотно становятся на сцену. Я справилась. Опять. И завтра сделаю это снова. И еще много раз, пока не выгонят отсюда. Самой — никогда не надоест.

Нарочито легким, небрежным движением сбрасываю свободную рубашку, доходящую до колена. Это — единственный акт обнажения за весь танец. Остаюсь все так же одетой — в белоснежном спортивном купальнике. Ничего лишнего нигде не выглядывает… Но зал просто сходит с ума. Улюлюкает, свистит, стучит ногами, что-то выкрикивает… Знаю, что официанты сейчас носятся, ломая каблуки, собирают заказы и чаевые.

Отправляю короткий воздушный поцелуй и скрываюсь.

Вымоталась. Каждый такой танец — как будто огромный кусок жизни. Хочется лечь и вытянуть ноги. И чтобы никто не мешал.

— Лик… — Едва успела прикрыть глаза, откинувшись в кресле перед зеркалом.

— Что случилось?

Все знают, что мне нужен отдых. И дают эту возможность прийти в себя. Но только не сегодня.

— Там приват заказали.

— Нет.

— Лика, надо! — Менеджер по работе с клиентами, Вероничка, обычно умеет сглаживать углы. И в таких ситуациях — всегда справляется.

— Пусть кто-то другой заработает. Я не готова.

— Другую не хотят. — Она переминается у двери. Переживает. Черт поймешь, за что больше — за меня или за выручку. У нее премия от этого зависит.

— Блин. Там же Маша сегодня работает! Мы похожи. Пусть купальник наденет и идет за меня. Позови ее — не откажется же!

Мы не раз уже проворачивали такой вариант. Машка меня подменяла, я — ее. Нетрезвые клиенты ничего не замечают, как правило. Им вообще по барабану, кто там задницей дергает. Главное, чтобы не мальчик.

— Не получится. Он тебя видел вблизи. — Я смотрю на нее через зеркало. Сверлю глазами. Чувствую что-то недоброе, но верить в это не хочу.

— И что? Мы же в масках всегда. Не поймет.

— Этот поймет, Лик. — Она нервно кусает губы. И это как-то неправильно.

— С чего ты взяла?

— Ты вчера для него танцевала.

Глава 7

Твою ж налево!

Пришел отдохнуть и расслабиться, твою мать!

Сердце как будто попало в железный кулак, не позволяющий больше биться. Воздух в легких застрял и забыл обратно выйти.

Девчонка летит из-под купола, и даже не пытается за что-то зацепиться… А я, кажется, прямо вместе с ней падаю.

Никогда ничего не боялся, а тут со страха тянет глаза закрыть, но они, как назло, широко распахнуты.

Чертовка зависает в воздухе всего в каком-то метре от земли. Или даже меньше. Держится за тонкую ткань на кончиках босых пальцев….

А потом взлетает. Поднимается вверх. Так же легко и непринужденно, как падала.

Чертовка хренова.

И плевать, что сегодня она уже в белом. Плевать, что костюмы всей группы — намек на ангелов и чистоту. Эта девушка — настоящий демон, сводящий с ума, одним только своим появлением.

И это — точно она. Вчерашняя кошечка. Ее невозможно ни с кем перепутать. Ее движения — теплый мед, стекающий по языку.

Все, что творится вокруг, — декорация. Не замечаю никого больше. Девочек на сцене — много. Тоже, наверное, красивые. И пластичные. И двигаются они вполне…

Но похрен. Не замечаю ни одну.

Она уходит со сцены, теряя на ходу рубашку. Словно случайно, остается в одном купальнике…

От этого легкого, но явно продуманного жеста можно кончить. Или сдохнуть от перенапряжения.

Или подорваться, как умалишенному, и нестись по коридорам. Требовать себе девчонку. Вот прямо сейчас!

— Сегодня нельзя.

— Не понял?!

Это что за нахрен?

Щуплая девочка-администратор держится как может, но голову в плечи вжимает. Мой грозный рык и не таких пугал. А эта-то — совсем молодая, тощая, слабая…

— Вы же видели. У нее был очень сложный номер. Понимаете, нет?

— Видел. А она сюда для чего приходит? Чтобы работать или отдыхать? — Включаю властного босса на автомате. Бешусь от невозможности получить свое прямо здесь и сейчас.

Ну, и еще немного, — по привычке. Когда вижу, что кто-то хреново справляется с обязанностями.

— Вам понравилось? Впечатлились?

— Да я охренел. Чуть прямо в кресле не откинулся!

Глупо скрывать впечатления после того, как сюда примчался. Запыханный, как олень во время гона.

— Ну, вот, видите? Значит, она хорошо поработала. Чем вы недовольны?

Вот тебе и щуплая девочка, бл.. Уделала меня, как мальчика. И не поспоришь — я доволен. Звездец как доволен!

Только мне мало! Мало мне! Еще хочу! Больше! Вот здесь и сейчас, ее всю!

— Мне — недостаточно. Я хочу приватный танец. Это ведь тоже ее работа?

Нависаю над ней, давлю своим внушительным ростом и массой. Еще никто, даже самый смелый, перед такими аргументами не мог устоять.

— Сегодня в ее графике нет приватов. Извините. Приходите в другой раз.

— Плачу в двойном размере от обычной таксы. — Не жалко денег. Вот нисколько! А еще меня захлестывает азарт! Я должен добиться своего, во что бы то ни стало!

— Извините, но это не поможет. Человек не в состоянии сегодня танцевать приват. Вы это понимаете?

— Тройная оплата! — Уже почти прижал администратора к стене, а она не сдается. Смотрит все так же упрямо. — И еще столько же — тебе. Ты же хочешь заработать, не напрягаясь?

— Нет. Сотрудница уже переоделась и отправляется домой. Простите.

— Ладно. Давай по-другому. — Ловлю ее за локоть — девчонка уже решила, что разговор окончен. Развернулась, чтобы уйти.

— Я заплачу тебе. Тебе, понимаешь?

— Я не танцую, простите. Но могу пригласить кого-нибудь еще из нашего коллектива.

— Ты не поняла! Просто скажи мне, где и как ее поймать. И за это получишь деньги.

Глаза у девчонки бегают. Мечутся в панике.

Она таких богатых предложений, наверное, никогда еще не получала. В уме прикидываю сумму — в нашем филиале не все такую зарплату за два месяца получают.

— Хорошие деньги. И тебе ничего делать не нужно. Просто показать, где я могу ее встретить. Все.

Еще немного дожать — и она точно согласится. Главное, не позволить ей окунуться в сомнения.

Полез в карман пиджака за бумажником. Не моя привычка — сорить деньгами без повода и без дела, но этот раз — исключительный. Уровень адреналина в крови — зашкаливающий. Он кипит и шарашит по мозгам, не позволяет ни на секунду задуматься. Я должен поймать эту кошку сумасшедшую! Чего бы это ни стоило!

— Я не имею права давать вам такие сведения. — Администраторша сипит, нервно облизывается, пугливо следит за моими руками… Но не сдается, ты посмотри-ка!

— Трехкратного размера мало? Серьезно?

Когда это меня останавливало? Да я весь этот клуб несчастный выкуплю с потрохами! Но своего добьюсь!

— Назови сама, сколько нужно, чтобы ты перестала сомневаться. Не бойся, говори, что хочешь? — Бумажник уже приоткрыт, банкноты светятся своими хрустящими боками. Они не могут не гипнотизировать…

— Она хочет, чтобы ты ушел отсюда, мужик. — На мое плечо сзади ложится чья-то ладонь. Не очень большая, но весьма ощутимая. Она как будто хочет вдавить меня в землю — всего, целиком.

— А кто тут у нас научился читать мысли?

Раздраженно оборачиваюсь.

Мне здесь не нужен никто лишний. Ежу понятно, что девчонка не пойдет на подкуп в чьем-то присутствии.

— Вам лучше уйти, мужчина. И больше не возвращаться. Сегодня — как минимум.

Высокая. Стройная. Красивая. С шикарнейшей фигурой. На такую смотришь — и слюна во рту сама собой собирается, без всякого на то позволения от хозяина рта. Цаца, конфетка, закачаться можно!

Пока не поймаешь на себе этот взгляд… Как будто насквозь прожигает. И леденит. Так, наверное, кобры своих жертв изучают. И эта — кобра. Пусть и шикарно выглядит.

— А вы, собственно, кто, дамочка?

Она убирает ладошку с моего пиджака и демонстративно вытирает платком. Чем вызывает улыбку: так откровенно меня еще никто не пытался унижать. И так бессмысленно, чего уж там.

— Я, собственно, сейчас попрошу вот этих двух парней, чтобы они показали вам нужную дорогу. Заметьте, совершенно бесплатно!

Она раздвигает свои ярко-красные губы в улыбке, которую проще назвать оскалом. Еще чуть-чуть — и вылезет раздвоенный язык. Но это уже галлюцинации. Или моя буйная фантазия, которую до сих пор волнуют совсем другие картинки. Те, на которых только я и кошечка в белом купальнике. И никого лишнего!

— А с каких это пор в элитных заведениях охранники выставляют клиентов, готовых платить в три раза больше, чем просят? Я бы, на месте хозяина этого борделя, выгнал всех нафиг отсюда. И вас, дамочка, в первую очередь!

Ну, глупо было бы ждать, что эта дамочка сразу так и сдастся. В ней все говорило: будет сражаться. Даже под страхом увольнения.

— Вы, милейший, адрес попутали. У нас — не бордель. И за такие оскорбления можно и по лицу схлопотать.

Охранники за ее спиной не моргнули даже. Но что-то в их рожах подсказывало: не врет мадам.

— Это угроза?

— Это предупреждение. У нас, вы знаете, очень часто клиенты спотыкаются. Падают. И все такие неуклюжие, представьте себе, — все время носы ломают. У вас такое лицо симпатичное, жалко будет, если оно тоже испортится…

— Я вчера заплатил за девочку. Она танцевала. А сегодня вы тут все внезапно сбрендили и застыдились? Нечаянно протрезвели? Может, немного хлебнете, чего-нибудь покрепче, и снова вспомните, чем тут надо заниматься?

— Ты заплатил не за ДЕВОЧКУ, а за ее время. Которое она любезно согласилась потратить на приватный танец. Разницу замечаешь, дядя?

— Я хочу еще один танец. В тройном размере плачу. В чем проблема? У вас инфляция еще жестче? Может, надо в десятикратном?

— Ты вчера эту девочку подставил, нарушив правила. И ее заставил нарушить.

— Это какие же, интересно? — Что-то вспомнилось такое, случайное, на устах кошечки… Она же говорила «нельзя», но я не слушал. Думал, играет…

— У нас запрещены любые физические контакты с танцовщицами. На камерах все было видно. Ты нарушил, наказана — она.

Твою ж мать! Гребаная провинция! Как будто в монастырь попал…

— Поставили в угол, на горох? Или что еще пожестче придумали?

— Нет. Она теперь без зарплаты. И еще месяц будет отрабатывать штраф.

Как обухом по голове долбанула. Мощно так.

— Повтори-ка еще раз? Мне послышалось?

— Нет. У нас все строго. И чтобы никакие скунсы, вроде тебя, не искали здесь проституток, девочки должны вести себя по правилам. Контактов с клиентами быть не должно. — Ее бровь надменно поднимается. Завуч в школе, вот на кого она похожа. И на змею заодно.

— И за контакты вы их оставляете без денег?

В целом, похрен на эти правила. Меня это не касается — если думают, что девочки не шабашат за порогом, то сами дураки. Но, мать твою! Это же я кошечку, выходит, подставил?

— Один такой штраф — и все очень хорошо запоминают, что правила нарушать нельзя. Не только та, которую наказали.

— Сколько она должна?

— Это не ваше дело. Мы разберемся сами.

— Я хочу оплатить. Это был мой косяк. Девочка не виновата.

— Она все равно не будет сегодня танцевать для вас. Можете не напрягаться так.

— Да причем здесь танец? — Злость накатывает. Адреналина уже нисколько не осталось. И возбуждение куда-то пропало тоже. Только злоба. Причем — на самого себя. — Сколько нужно отдать, чтобы она не пострадала больше?

Она называет сумму. Смешную, по моим понятиям.

— Серьезно? Я же больше сегодня предлагал. Могли взять сразу и не париться. Что за цирк, я не понимаю?

— Платите больше. Будем считать, что это компенсация за ее моральный ущерб.

— Она ее получит?

— Обязательно.

— Как я могу проверить?

— Никак.

— Издеваешься, что ли?

Давно себя не ощущал идиотом, да еще и при свидетелях. Эта стерва спецом надо мной измывается, и получает удовольствие от этого. Иначе, откуда взяться противной ухмылке, еле заметной, в уголке ее яркого рта?

— Я вам все объяснила, молодой человек. Дальше сами решайте. Если хотите компенсировать последствия своего поведения — ради Бога, оплачивайте. Если нет — ваше право. Мы со своими сотрудницами разберемся сами.

Психую. Вытряхиваю всю наличку, что есть в бумажнике. Всех мастей, размеров и номинала. Мелочи нет, иначе бы и ее отдал.

— Достаточно?

— Вполне.

Мадам демонстративно перебирает деньги, раскладывая их в каком-то своем порядке. Шепчет, пересчитывая.

— Можете завтра прийти и спросить у нее, все ли передано. — Кивает мне снисходительно, но взгляд ее точно теплеет.

— Приду. Не сомневайтесь даже.

— Главное, чтобы она сама захотела вас видеть.

— Я постараюсь, чтобы захотела.

Хрен знает, как этого добьюсь, но добьюсь, по-любому.

— Вероника, отнеси деньги в кассу, пожалуйста. — Мадам делает вид, что меня здесь больше нет. Демонстративно передает пачку бабла администраторше, та убегает, пряча глаза. — Ребята, вы тоже свободны. Думаю, молодой человек и сам найдет нужную дверь. Если что, я помогу.

Охранники тоже сваливают.

Я не спешу.

Неспроста она решила вот так разогнать всех по сторонам. Чего-то еще хочет, сто процентов.

— Так что, вас проводить? Или своими ножками?

— Вы хотите еще денег?

— Серьезно? Вы хотите мне еще за что-то заплатить?

— Ну, возможно, я должен еще чего-то, о чем не догадываюсь…

— Вы должны попросить прощения у человека, которого без всякого права на то приняли за проститутку.

— Разве я такое говорил?

— А назвать наш клуб борделем — не то же самое? — Только сейчас становится заметно, что она бесится. Ее корежит и бомбит лишь от одного упоминания. Надо же, какая чувствительная…

— Что ж. Прошу прощения. Честно говоря, я был уверен, что у вас — именно такое заведение…

— Так ты же не меня лапал, мил человек. Вот кого обидел — к тому и обращайся за прощением.

Она внезапно улыбается, вполне по-человечески. И становится почти милой. Во всяком случае, хорошеет на глазах.

— И запомни, на всякий случай: не нужно думать, что твой туго набитый кошелек сразу делает тебя сверхчеловеком. Иногда стоит быть просто человеком, а не богатым презервативом.

— Я похож на такого? — Неприятное откровение. Неожиданное, так сказать. Меня вообще никогда не трогало чужое мнение. А это зацепило, внезапно.

— Тебе несколько раз сказали, что женщина не готова сегодня танцевать, не может и не хочет. Было такое?

— Было. — Даже не противлюсь, когда меня аккуратно подталкивают вдоль по коридору.

— Нормальный мужик что бы сделал?

Молчу, задумавшись. Всегда считал себя нормальным. А тут сомнения какие-то…

— Ага. Не знаешь. Открою тебе секрет: нормальный подарил бы цветов букет и ушел в закат. А вернулся чуть позже.

— Ясно. Цветы завтра тоже куплю. Спасибо за совет.

— Лучше вообще не приходи. Не нужны такие моим девочкам. — Она открывает дверь, выталкивая меня в холодный, отрезвляющий ночной воздух. Втягивает всей грудью цветочные ароматы, сладко жмурится.

— Я лучше сам у девочки спрошу. Она может думать иначе. Тебя, кстати, как зовут-то, советчица?

Интересная дама. Я б такую на работу позвал, способная очень.

— Меня зовут Марьяна.

— А мое имя узнать не хочешь?

— Нет. Надеюсь, что не увижу тебя больше!

Дверь захлопывается прямо перед моим носом.

Что ж. Надо будет отправить Борю на разведку — что это за Марьяна, и какое она имеет отношение к моей кошечке. Заодно и про кошечку что-то новое прознает…

Глава 8

А это же круто, оказывается, — вот так прийти пораньше на работу! Увидеть обалделые глаза охранника, получить ключ от кабинета… Налить себе кружку кофе, не опасаясь, что кто-то будет в нее заглядывать. И спокойно заняться своими делами!

В ушах — капельки наушников, дарящих заряд настроения от великолепных звуков.

Черт побери! Да это же кайф! И почему я раньше никогда не пробовала так делать?

И даже сложные параграфы инструкций вполне легко и свободно умещаются в голове. А вчера, среди шума и гама, ничего разобрать не получалось…

Страх, что после бессонной ночи не смогу ничего сделать нормально, уходит. Возвращается легкость и беззаботность, которых так не хватало в последнюю пару недель.

Напеваю мелодию, хотя не знаю ни слова из песни. Какая разница — петь-то хочется, душа требует!

Даже ногой покачиваю, повесив туфлю на пальце. Жизнь хороша, оказывается, если никто не мешает.

Вздрагиваю и застываю. Что-то тихо ползет по спине, щекоча позвоночник страхом. Дыхание сбивается, музыка пропадает — в барабанных перепонках только гул крови.

Роняю ручку, которой вносила заметки в блокнот — чтобы не искать потом самое важное. Звук ее падения — словно гром.

Прикрываю глаза, не в силах выдержать напряжение.

Я — одна во всем огромном офисе. Охранник — один и далеко. Даже если кричать — не услышит. Да и не выйдет — кричать. Спазмом горло стянуто. Могу лишь прерывисто и неглубоко дышать.

Движение по спине продолжается. Пальцы перебираются уже на шею, оглаживают ее… Все. Теперь вообще никак не могу ни вдохнуть, ни выдохнуть. Сердце готово выскочить из груди от паники.

По движениям воздуха понимаю, что где-то еще есть вторая рука — она сейчас поднимается. Касается моего плеча, легко по нему пробегает… Все ближе к шее.

Если начнет душить — я даже пискнуть не успею!

— Доброе утро героям труда! — С меня снимают наушник и щекотно здороваются, почти касаясь губами мочки.

— Господи…

От облегчения стекаю вниз по креслу, хватаю воздух жадными глотками. Руки и ноги — ватные. И язык не шевелится.

— Лучше зови по привычному — Роман Витальевич. Можно просто — Рома.

Огромным усилием воли заставляю себя подняться. Колени еще подрагивают, отходя от пережитого стресса, но, вроде бы, держат, не падаю, делая первый шаг.

— Ты куда?

Он удивленно играет бровями, но все же двигается в сторону — позволяет выйти из-за стола.

— Воды хочу.

— Сиди. Я принесу.

Надо бы отказаться, сказать, что не нуждаюсь в его помощи… Но я согласно падаю обратно на сиденье.

— Ну, так что? Скажешь мне «здравствуйте», хотя бы? — Осторожно протянул мне стакан с водой, набранной из кулера.

Свежий весь такой, гладко выбритый. В каком-то новом костюме. И плевать ему на то, что я только что была на грани обморока.

— Зачем вы так пугаете? Разве можно так делать?!

— Я несколько раз тебя звал. — Он, совершенно наглым образом, забирает из моих рук стаканчик с остатками воды, делает жадный глоток. — Но ты не слышала. Я тоже слегка струхнул…

Печально смотрю, как последние капли исчезают во рту Романа, как двигается его кадык, как напрягается шея… Это зрелище завораживает почему-то. И снова наводит на какие-то воспоминания, совсем не нужные в этот момент.

— Кхм… — Слова возмущения застревают. Тают. Я уже и не помню, что хотела ему предъявить.

— Но ты извини, пожалуйста, я не планировал тебя пугать.

Хочется ущипнуть себя за руку. Ну, так. Чисто для проверки — не снится ли мне этот разговор? Может, я все еще в своей постели, прослушала будильник, и теперь вот смотрю интересные фантазии?

— Ты будешь со мной говорить, Анжелика? Алло? — Он машет ладонью перед моими глазами, как будто проверяя на адекватность.

— Мне кажется, с вами что-то случилось, Роман Витальевич.

— Да? Забавно… Я то же самое про тебя думаю… Такая тихая тут сидишь, молчаливая. Сначала вообще показалось, что ошибся, и это совсем другая девушка…

Он приседает на краешек стола, руки прячет в карманы брюк. Такой весь из себя дружелюбный, такой компанейский и правильный… И еще более притягательный. Даже если не вспоминать, как он вчера настойчиво ломился в гримерную и предлагал всем очень много денег для покупки. Покупки МЕНЯ!

— А вы — решили извиниться. Очень странно…

— Что ж. Баш на баш. Сегодня ты меня удивила, я — тебя.

— Я могу дальше работать?

Этот взгляд его — внимательный, изучающий, прожигающий насквозь, — выбивает из колеи. Мысли путаются, снова грозит накрыть паника. Я сделала все, чтобы ничего во внешности не напомнило мой вчерашний образ. Надела платье — легкое, летящее, сверху строгий пиджак. Никаких намеков на белоснежный наряд для танца. И волосы в косы собрала. И косметики — ноль.

Но все равно — кажется, что он вот-вот меня узнает. Мысли прочтет. И обвинит меня в чем-то гадком!

— Послушай… — Он снова кладет ладонь на мое запястье. Током, кажется, прошибает обоих.

Я дергаюсь, как от удара, но освободить свою руку никак не выходит.

— Вы не могли бы меня не трогать? Это… как-то…

— Как-то как?

— Неправильно. Нужно дистанцию соблюдать. Вы — начальник. Я — подчиненная.

— Рабочий день еще не начался. Пока еще можно и без дистанции. — Его ноздри хищно раздуваются. Словно у зверя, который чует жертву и готовится напасть.

Сплошные обманы в этом человеке, сплошная опасность. Прикидывается милым мальчиком, но от этого еще более страшно.

— Знаете, вчера, когда вы вели себя нагло и бессовестно… — Запинаюсь. Опять подбираю слова. Пока я думала над пламенной речью, взгляд Романа опустился на мои ноги, да там и застрял.

Он так задумчиво поднимает глаза обратно, так потерянно… Что я тоже теряюсь.

Кондиционер уже давно работает на полную мощность. Но его, почему-то, опять не хватает. Воздух — словно перед грозой, густой, душный, наполненный каким-то загадочным томлением и опасностями.

— Так что вчера? Продолжай?

— Вчера вы вели себя по-настоящему. А сейчас — притворяетесь. И это заметно. И я вам не доверяю. Так что, пожалуйста, не надо. Можете не извиняться, это, все равно, не искренне.

Уффф… Надо же. Смогла. Сказала.

— И можете меня увольнять.

— Вот как? — Вместо рассерженной физиономии, мне дарят легкую понимающую улыбку. — А за что?

— За правду.

— А за это положено увольнять?

— Не знаю. Но я точно не смогу притворяться и делать вид, что вы мне нравитесь!

— А разве я тебе не нравлюсь, мммм? — Он склоняется ко мне так близко… Что хочется отпрянуть назад. Но я, отчего-то, тянусь навстречу, как зачарованная. И еще сильнее приближаюсь.

— Нет. Не нравитесь. — Шепчу ему прямо в губы. И даже, кажется, не вру. Мне снова хочется его поцелуй. Но это не означает никаких симпатий!

— Что ж… Так и запишем. Я не нравлюсь Анжелике. — Роман отвечает точно так же — щекоча меня дыханием. — А она мне нравится.

— Это какой-то детский сад на выезде… — Произношу эти банальные слова и наслаждаюсь предвкушением: тончайшая кожа на губах почти соприкасается с кожей мужчины.

Мурашки бегут по рукам и ногам, от того, что позволила себе это запретное удовольствие. Знаю ведь, прекрасно знаю: так поступать нельзя. Это все в корне неправильно! Пальцы немеют от того, с какой силой я сминаю подол платья… Такой слабый и такой смешной оплот, но он — единственный, что еще держит меня от объятий. Еще немного — и сдамся. Брошусь к нему на шею, а там — была, не была!

— Если ты в детском возрасте так охмуряла мужиков… Боюсь представить, на что ты способна сейчас, Анжелика…

Он усмехается одними только уголками рта. А голос — чуть хриплый, севший. Роман даже пахнет сейчас точно так же, как в клубе. Чем-то очень мужским, агрессивным, ошеломляющим… И это — не аромат парфюма. Словно запах настоящего возбуждения, природного, какого-то глубинного, вышибает последнюю почву из-под ног.

Сухим поцелуем прижимается к моим губам. Томительно долго трет ими. Долго, вдумчиво, осторожно… Голова кружится, и я никак не могу понять — почему он медлит? Чего ждет? Я же сейчас потеряю сознание… Приоткрываю рот, чтобы облизать горящую кожу… И от жаркого натиска просто теряю рассудок! Так вот чего он ждал, оказывается! Приглашения, пусть и такого неловкого…

Мужские ладони обхватывают мое лицо, заставляя закинуть голову назад, подставиться, раскрыться полностью под этим поцелуем. Я сейчас абсолютно беспомощна перед ним, полностью открыта и словно обнажена. Но даже не думаю прятаться или скрываться: мои пальцы ложатся на запястья мужчины не для того, чтобы сопротивляться. Напротив, я держусь за него и держу его, не отпускаю, не позволяю уйти хотя бы на секунду.

Пью поцелуй, захлебываюсь, жадно втягиваю в себя чужой воздух, а обратно не отдаю, не отпускаю.

Я опять не спала всю ночь — металась в горячечном бреду, тянулась за его губами и руками, просыпалась от того, что не могла поймать. Он все время исчезал, таял, куда-то убегал…

И вот теперь, наяву, все самое желанное сбывается. Как от этого можно отказаться?!

Роман всего на секунду отпускает меня. Вздох разочарования вылетает раньше, чем успеваю его спрятать и удержать. Он кривит губы, пытается изобразить улыбку… И тут же шумно сглатывает. Глаз не сводит с моего рта.

Берет меня подмышки, поднимает со стула и сажает на край рабочего стола, попутно раздвигая по сторонам бумаги, карандаши, блокноты, скрепки…

Вклинивается меж моих коленей, руками упираясь в поверхность по сторонам. Мне упереться некуда — за спиной слишком много вещей, заденешь — устроишь жуткий бедлам!

Пока я думаю, как удержаться в таком положении и не рухнуть навзничь, Роман уже все решил и придумал: закидывает мои руки на свою шею. Проверяет, надежно ли сцеплены… И снова обдает жаром своего рта — теперь уже щеки, глаза, виски, подбородок, шею… Его пальцы бродят по моим коленям, все ближе подбираются к подолу платья.

Слабым, безвольным жестом накрываю его ладонь. Надеюсь, что он остановится… И, в то же время, жду и надеюсь, что не послушает, что продолжит… Роман тормозит. Ловит мои пальцы своими, переплетает их, ласкает так томно, с таким обещанием, что бедра сводит от напряжения. И эту дрожь невозможно ни скрыть, ни спрятать, ни удержать… Его вторая рука все так же спокойно и уверенно пробирается под платье. Большой палец гладит внутреннюю поверхность бедра, как будто успокаивая… А меня еще больше трясет. Перестаю осознавать происходящее. Это выше, сильнее, мощнее разума.

Сдаюсь. Прижимаюсь к его груди, ища в ней опору. Одежда становится тесной, неудобной, жаркой. Царапает кожу, мешает. Если поможет ее снять — буду безмерно благодарна.

Горячие метки от губ на шее, и тут же — влажные мазки языком, дразнят, доводят до безумия. Хочу такие же — ниже, там, где все еще скрыто тканью, но требует освобождения!

Дурацкая мелодия на телефоне — словно гром. Но даже она не способна остановить нас сразу.

Сначала в себя приходит Роман. Застывает на время. Задумывается. Через пару секунд отрывается от моих ключиц. Его руки теряют мягкость и нежность, становятся жесткими и чужими.

Конец ознакомительного фрагмента.