За зимой приходит весна

Ольга Костылева, 2018

Юноша и девушка из шотландской деревни – что общего у них может быть с отпрысками одного из старейших аристократических родов Англии? Может ли разница в воспитании и образовании встать на пути у зарождающихся чувств? И если любовь уже расцвела, выстоит ли она под напором холодных зимних ветров большого и безжалостного города? Каждому из четырех героев этой истории придется найти собственные ответы на эти вопросы. Им предстоит сделать выбор между правилами того мира, где они привыкли жить и чем-то новым и неизведанным, но зато подлинным. И никто не предскажет, что принесет им весна.

Глава 7

Утром Эдгар, проснувшись на том же диване, где прилег накануне, понял, что вчера переборщил с виски. Отказавшись от предложенного Эваном кофе, он пообещал вернуться вечером в более приличном виде и поехал на такси домой. Голова его раскалывалась, и гонщик мечтал только о том, чтобы упасть в свою собственную постель и еще немного поспать. Но на пути к этой мечте стояло препятствие: дверь снова была заперта изнутри — Эванджелин была дома.

Эдгар позвонил в дверь, и через несколько томительных мгновений щелкнул замок. Однако дверь не открылась, Эдгар напрасно подождал минуту и наконец повернул ручку. Холл был пуст. Он растерянно хмыкнул, прислонил чемодан к стене и направился в гостиную. Его сестра молча прошла в сторону кухни, неся в руках тарелку и чашку. На Эдгара она даже не взглянула.

— Доброе утро? — вопросительно заметил Эдгар, занося чемодан. — А где фанфары в честь брата-победителя?

Эванджелин вдруг остановилась на половине шага. Словно не веря своим ушам, она покрутила головой и зло прошипела:

— Фанфары… Да на тебе фанфары! — она резко повернулась и не целясь запустила в Эдгара тарелкой, ударившейся в стену в нескольких сантиметрах от его головы и разлетевшейся на множество осколков. Спустя секунду в него полетела и чашка, из которой по Эдгару выплеснулись последние капельки недопитого кофе.

— Ты у меня еще будешь фанфары просить, негодяй! — взбешенно шипела Эванджелин, словно разъяренная кошка. — Иди в свои клубы к своим шлюхам, пусть они тебе дифирамбы поют! А ко мне даже не подходи больше!

Эдгар, от неожиданности и, что греха таить, с перепугу вжавшийся в стену, ошеломленно выдохнул:

— Эванджелин… Ты что, с ума сошла? Что на тебя нашло? Ты что-то стала нервная в последнее время… Могу посоветовать мозгоправа.

— Сам к нему сходи! — взорвалась девушка. — Обманщик! Подлец! Да как ты вообще посмел со мной заговорить после того, что натворил! Ненавижу тебя, предатель чертов!

Эдгар нервно сглотнул. Он даже подумать не мог, что его сестра способна на такое.

— Эванджелин, — осторожно поинтересовался он, не рискуя лезть на рожон, — но что я сделал, позволь узнать? Что я такого натворил? Я… что-то такое сказал про тебя, когда был пьян, и это засняли папарацци?

— Да лучше бы ты сказал! — Эванджелин наступала вперед, сжимая кулаки. Казалось, она сейчас просто набросится на него. — По крайней мере, я бы этого ожидала! Но ты! Ты просто лицемер! Обманщик! Ты солгал мне! Я, как дура, ждала тебя, думала, что ты приедешь домой! А ты по клубам рванул! И теперь ты от меня требуешь какой-то радости! Да чтоб ты провалился вместе со своими вечеринками! Хотя бы больше не будешь вешать мне лапшу на уши! Эгоист! Ты меня опять бросил!

Эдгар окончательно перестал понимать что-либо. Он нахмурился и потер лоб.

— Эванджелин, но… В чем ты меня упрекаешь? Я же вот, приехал… — растерянно сказал он. — Ты дождалась. И… Что значит «опять»? Я тебя не бросал никогда и не обманывал…

— Никогда! — Эванджелин взвизгнула от ярости. — Ты звонил мне! Ты звонил мне, черт бы тебя побрал! Ты обещал приехать в понедельник после гонки! А сейчас что? Посмотри на календарь, осел! Ненавижу тебя! — она схватила диванную подушку и швырнула в него. — Я, как дура, ждала! — в ее голосе явственно послышались слезы. — Стейк тебе приготовила. А ты! Ты меня снова бросил! Развлекался по клубам! Даже не написал! Конечно, зачем тебе маленькая сестра?! У тебя ведь интересы другие! Но зачем ты врал тогда! Мог бы и не звонить! И не обещать приехать! Ты ведь так уже делал! Уехал шесть лет назад и бросил меня в этом чертовом поместье с его платанами!

— О черт… — Эдгар вдруг вспомнил о ночи перед квалификацией, о том, как хотел услышать ее голос, как радовался, что она будет смотреть гонку, и ему стало нестерпимо стыдно. — Эванджелин… Прости… — он оторвался от стены и двинулся к ней с виноватым лицом, — сестра, прости! Я не подумал, что ты и в самом деле будешь ждать меня…

Эванджелин вдруг схватила вторую диванную подушку и изо всех сил огрела его по плечу. По ее щекам покатились слезы.

— Ненавижу тебя, — расплакалась девушка. — Лучше бы ты вообще не звонил! Почему ты меня всегда бросаешь! Я тебя всегда ждала! Каждый день ждала звонка или эсэмэски! А ты уехал и забыл про меня! И возвращался раз в полгода только! И совсем со мной не говорил! Как и сейчас! Умчался на свои гонки, в свои клубы, а про меня забыл! Ну и катись куда хочешь! И без тебя обойдусь!

Эдгар опешил. Обвинения сестры были такими очевидными и такими неопровержимыми, что он не знал, как ему оправдаться. Но хуже всего были ее слезы. Он испытал то же давно забытое чувство, которое испытывал, когда ему было десять лет, а ей пять: ему захотелось сделать все что угодно, лишь бы она не плакала. Совсем растерявшись, он подошел вплотную и обнял ее.

— Прости меня, — говорил он бессвязно, сам едва не плача, — прости… Я не бросал… Просто учеба в Итоне, она же такая сложная… И потом Оксфорд… Отец же настаивал на необходимости классического образования… И потом гонки — карты, «Формула-3», — все это отнимало время… Эванджелин, я же звонил и писал… Прости… Ну прости, не плачь, не плачь… Все, ну я же с тобой теперь… Я никогда про тебя не забывал, я… Просто ты так быстро выросла, я не заметил… Прости меня, Эванджелин… Пожалуйста, не надо так говорить, не надо обходиться без меня…

— Ты не звонил! — рыдала Эванджелин. — Ты звонил, только чтобы с днем рождения меня поздравить! Конечно, у тебя там школа, новые друзья! Но мог бы хоть раз в неделю писать! Я же там одна осталась! А ты меня забросил! И даже не делился ничем больше! А я скучала там одна! Все время думала, что сегодня ты наконец напишешь или позвонишь! И сейчас! Зачем ты обманул меня? Обещал приехать, я думала, что мы помиримся, а ты!

— Мы же вроде не ссорились… — Эдгар прижимал ее к себе и гладил по плечу. — Я… Прости, я забыл, что обещал приехать. Потому что я тогда позвонил тебе не для того, чтобы сказать, что приеду, а потому, что я не мог уснуть, волновался, и мне хотелось, чтобы ты меня подбодрила… И чем я мог с тобой делиться? Разве тебе интересно было то, чем я жил? Но я, конечно, должен был помнить, как скучно дома…

— Конечно, мне было интересно, дурак! — Эванджелин стукнула его по плечу. — Я же смотрела твои гонки! Я же переживала за тебя! Тебе хотелось! А ты хоть раз думал о том, чего мне хочется?! Эгоист! — она снова расплакалась. — Ты раньше был мне не просто братом, но и другом, а потом уехал и забыл!

Эдгар не мог отрицать: он сейчас не имел понятия, чего она хочет. К тому же он понимал, что больше не может сказать ничего нового по теме, поэтому он лишь поцеловал ее в макушку и со вздохом сказал снова:

— Прости меня… Я не знал, что ты так страдаешь.

Эванджелин всхлипнула и обняла его.

— Тебе что, совсем на меня было наплевать? — спросила она. — Почему ты перестал звонить? Ну ладно, пусть ты не мог приехать. Но потом… Ты ни разу мне не рассказывал о своих гонках, никогда не звал в команду, ничего не спрашивал обо мне.

— Я никогда не привожу девушек в боксы, — вырвалось у Эдгара. — Это мое личное табу. Но… — он понял, что сейчас не стоило этого говорить, и на всякий случай сжал сестру крепче: прошлый ее удар был довольно болезненным. — Эванджелин, конечно, мне не наплевать на тебя! Я люблю тебя. Но ты тоже ничего обо мне не спрашивала. Ни о моей жизни, ни о гонках. И у меня был повод решить, что тебя не волнует, как я живу.

— Я, знаешь ли, тебе не подружка, а сестра, — все равно обиделась Эванджелин на его первые слова и, шмыгнув носом, вздохнула. — Я не спрашивала, потому что думала, что тебе это не нужно. Ты никогда ничего не говорил. А просто уехал… И я так обиделась, думала, что ты приедешь и извинишься. А ты ничего не понял и решил, что мне твоя жизнь не интересна.

Она осознала, что ее речь становится бессвязной, и замолчала. С минуту они стояли так, обнявшись. Наконец девушка добавила.

— Я всегда твои гонки смотрела.

Эдгар шумно выдохнул и, решив не комментировать злопамятность сестры, погладил ее по спине.

— Спасибо, Эванджелин. Я люблю тебя, — повторил он. — И мне очень интересна твоя жизнь. Если бы она мне не была интересной, ты бы, в конце концов, тут не оказалась, верно?

Эванджелин надулась.

— И почему из всех способов интересоваться моей жизнью ты выбрал самый дурацкий, — пробурчала она. — Я взрослая женщина, а ты устроил из этого скандал. Сам-то еще и не так себя ведешь. У меня, по крайней мере, были серьезные отношения.

— И где же они теперь, эти серьезные отношения? — нахмурился Эдгар. — Кем он вообще был? И я — другое дело, я мужчина.

— Не будь шовинистом, — Эванджелин отстранилась, взяла с тумбочки пачку бумажных платков и вытерла глаза. Она глубоко вздохнула, пытаясь прийти в себя. — Мы в двадцать первом веке живем. Мужчины и женщины равны. Ну не сложилось у нас. Ничего страшного.

— Эванджелин, — терпеливо сказал Эдгар. — Если бы речь шла об обычной женщине, то твой подход был бы справедлив. Но ты же леди Мортимер! Ты с рождения и до смерти будешь на виду. И ты всегда будешь обсуждаться: каждый взгляд, каждый роман, каждый любовник… Зачем тебе это надо? Я не смогу перенести, если про мою любимую сестренку будут распускать грязные сплетни. Ведь ты безупречна!

Эванджелин снова вздохнула.

— Эдгар, — она взяла брата за руку. — Никто не безупречен. И то, что ты мне льстишь, тебя не красит. Я самая обычная девушка, и у меня были отношения, как и у всех. Я ведь не собираюсь выставлять их напоказ. Но… — дрожащим неуверенным голосом добавила она, — я очень рада, что моя жизнь тебе важна. Я не думала, что так и есть… А я тоже тебя очень люблю, брат.

— Я вовсе не льщу тебе! — запротестовал он. — И, естественно, мне важна твоя жизнь! Чья же еще, если не твоя? И, конечно же, ты безупречна! — он нежно провел ладонью по ее щеке. — Я никогда не переставал любить тебя, Эванджелин. Может быть, ты и права, и я забывал звонить и писать, но это не значит, что я перестал быть твоим другом. Хотя… — он нехотя договорил, — я действительно не понял, как это ты из моей милой маленькой девочки стала взрослой. У тебя могут быть отношения, но… Я прошу тебя, Эванджелин, думай все-таки как следует о выборе молодого человека. Это твоя репутация. Я когда-нибудь женюсь — и никто не вспомнит о том, как я отрывался в клубах. А тебе припомнят каждый взгляд. И не сомневайся: как бы ты ни скрывала, все обо всем узнают.

— Ну что за глупости, — покачала головой Эванджелин, — так могло бы быть в девятнадцатом веке. А сейчас на это никто не посмотрит. Ты не волнуйся, — она ласково погладила его по плечу и, на секунду запнувшись, осторожно спросила. — А ты был бы против, если бы у меня появился молодой человек… ну, например, более низкого происхождения?

— Да, конечно, не посмотрят, — скептически фыркнул Эдгар. — Века-то сменяются, а люди остаются прежними. Безусловно, я не буду против. Только ты сама с таким не выдержишь.

— Почему это? — спросила его сестра, стараясь не подавать виду, что ей настолько интересен этот вопрос.

— Потому что тебе не о чем будет с ним поговорить, — пожал плечами Эдгар. — Ну, конечно, если он образован, окончил приличный университет, так же начитан, как ты, разбирается в искусстве… Словом, с человеком твоего круга тебе будет куда как интереснее. Ты можешь счесть это за снобизм, но я правда считаю, что люди счастливее, если не заключают мезальянсов.

— Мне кажется, ты преувеличиваешь, — не удержавшись, возразила Эванджелин. — Человек может быть вполне себе интересен, увлекателен и стать настоящим другом и партнером, даже если он не оканчивал Оксфорд или Кембридж. В конце концов, ведь важен характер и личность, а не то, как его воспитывали.

— Но именно то, как его воспитывали, определяет характер и личность, — возразил Эдгар и сел на диван, — бывают, конечно, исключения, но чаще всего это так, — он с подозрением взглянул на сестру. — А что? Тебе нравится кто-то подобный?

— Нет-нет, — поспешно ответила Эванджелин. — Я просто так спрашиваю. Из интереса.

Она присела рядом и, помедлив, обняла брата.

— Я тебя очень люблю, — сказала она. — Ты иногда совершенно несносен, но ты навсегда мой любимый братик.

Он сильно, но осторожно прижал ее к себе:

— Я тоже очень люблю тебя, Эванджелин, — сказал он, зарывшись носом в ее волосы, — и не смей никогда думать иначе. Мне было очень горько: ты была со мной такой язвительной и холодной, я не понимал, что происходит, и думал, что ты меня ненавидишь.

Эванджелин шмыгнула носом и вздохнула.

— Я очень злилась, — тихо сказала она. — Я думала, что ты меня забыл и оставил, и мне было очень больно и обидно, поэтому я так себя и вела. Прости меня, надо было давно все тебе сказать. Но я привыкла делиться своими бедами только с тобой. А когда я обиделась на тебя, то и посоветоваться было не с кем.

Помолчав, Эдгар тихо резюмировал:

— Ты маленькая дурочка, Эванджелин. Но я, конечно, тоже наломал дров. Прости. Я собирался вечером навестить друга, но если ты хочешь, я останусь дома. Выпьем чаю, посмотрим что-нибудь…

— Сам ты дурачок, — пробурчала Эванджелин и с радостным вздохом еще крепче прижалась к брату. — Ты… Да не стоит, иди вечером к другу. Я тоже собиралась к друзьям. Лучше давай сейчас что-нибудь посмотрим. Ты сходи пока в душ, а я приготовлю что-нибудь для тебя вкусное. Ты завтракал?

— Нет, — Эдгар поморщился, — и вряд ли смогу это сделать сейчас. Но в душ мне надо определенно.

Эванджелин укоризненно покачала головой и встала.

— И чашка кофе тебе не помешает, — строго сказала она. — А вообще столько пить вредно.

— Я знаю, — Эдгар тоже поднялся на ноги и поцеловал ее в висок. — Но алкоголь — это единственное, что отключает моего внутреннего контролера. Мой мозгоправ говорит, что это нехороший признак, — он усмехнулся, — и предлагает мне медитировать или заниматься живописью. Медитация не для меня, так что снимай свои картины, будем разрисовывать стены.

Эванджелин рассмеялась и погрозила брату пальцем.

— Тебе бы только все разрисовать. Нашел тут поле для искусства. Иди, — она ласково взъерошила ему волосы. — Я сделаю тебе кофе, а потом посмотрим, что мы сможем разрисовать без ущерба для психики гостей.

Эдгар тепло улыбнулся ей и отправился в душ.