Год Крысы. Видунья

Ольга Громыко, 2009

Кто-то мечтает о власти и славе, кто-то – о богатстве и роскоши, а кто-то о тихом семейном счастье. Судьба человеческая ветвится на тысячи дорог, и только Пресветлая Богиня знает, куда они ведут. Хватит ли юной путнице удачи, чтобы сделать правильный выбор? (Да и есть ли он на самом деле?) Ведь чтобы одни мечты сбылись, другими иногда приходится пожертвовать…

Глава 4

Крысы очень сообразительны, осторожны и подозрительны ко всему новому.

Там же

Погода испортилась только через девять дней, когда весчане снова начали тревожно поглядывать на вянущую ботву, а закатное солнце тонуло в дыму от горящих на западе лесов. Затяжной, на неделю, дождь их погасил, но вернуть к жизни не смог. Проезжие люди рассказывали, что можно лучину^[9] идти по пепелищу — и не увидеть ни одного зеленого листка. Зверье частью откочевало, частью погибло в огне, и в черных скелетах лесов бродили только волчьи стаи, выкапывая из углей обгорелые туши. Скоро всех подберут и за людей примутся, пророчили старики. Их бранили, высмеивали, однако двери на ночь запирали накрепко, по три раза перепроверять бегали.

Но в Приболотье, сумевшее перехватить глоток воды посреди засухи, тучи успели вовремя. Голова петухом выхаживал по веске: вот, если б не послушались меня, не уплатили путнику — до весны б крысиный хвост сосали! А теперь — вона как! Будто на закваске прет! Репа уже с кулак, свекла листья над междурядьями сомкнула, яблони ветки опустили — столько на них зреет! Правда, радость головы несколько омрачало то, что туча краем зацепила нижнереченцев, полив их огороды совершенно бесплатно. «Зато Калинкин сад у вас таки осыпался!» — мстительно напоминал он всякий раз, когда соседи начинали дразниться.

Приболотские же посевы словно торопились нагнать упущенное. Если Саший снова не подгадит, хватит и осенний пир справить, и закрома доверху засыпать, и на продажу останется. Да по такой цене, что Сурок аж облизывался, разминая в пальцах сорванный на пробу колосок. В округе-то дела шли намного хуже. Жители Приболотья и впрямь спохватились первыми: вызванный ими путник подманил к веске единственную, как костяку в супе, грозовую тучу на сто вешек окрест. То есть шарь потом в горшке половником, не шарь, а все равно пустые щи хлебать придется.

Росло и осиное гнездо на чердаке. Осы неустанно обертывали его новыми слоями серой жеваной бумаги, начиняя ее сотами. Теперь гудение слышалось от входа, а днем на чердак лучше было вообще не заглядывать. Даже Жар перестал поддразнивать трусливую подружку: успешно проползти под гнездом удавалось все реже. Старые осы с истертыми крыльями доживали век на полу, с предсмертной яростью впиваясь в голые коленки и ладоши. Жар только ругался и почесывался, у Рыски же взбухал огромный, горячий, долго не проходящий желвак. Поэтому мальчишка благородно полз первым, за что и страдал.

Рыска пожаловалась на ос Цыке, но батрак, спешивший на пастбище, только отмахнулся. Мол, отдерите его ночью да выкиньте в окошко, делов-то. Ага, а если уронишь впотьмах? Или вдруг оно пристало накрепко? Пока будешь возиться… Да и не пролезет оно уже в отдушину, это к двери тащить надо, по лестнице и через сени.

— Поджечь бы его, — с мечтательной злостью сказал Жар, поутру разглядывая гнездо с тюфяка. — Так ведь кругом труха, весь чердак займется.

— А если кипятком окатить? — предложила Рыска, вспомнив, как отец гонял ос из сарая. Там, правда, гнездо снаружи висело, на стене. Удобно: плеснул и убегай.

— Тут целое ведро нужно… Да и не прошпарит оно насквозь, только сверху намочит. Вон сколько накрутили, целая крепость! Придется осени ждать, покуда сами не разлетятся.

Но в саду только-только начали краснеть вишни, и до осени гнездо грозило переплюнуть пчелиный улей.

— Ну сколько мне вас ждать-то?! — Фесся стукнула в потолок уже третий раз — похоже, кочергой. Осы тоже встрепенулись и загудели громче, сердитей.

— Идем, идем, — нехотя откликнулся Жар. — Щас… сапоги надену.

— Шубу бобровую не забудь, бездельник! — еще больше рассердилась служанка. Пол был тонким и пропускал все громче шепота.

Жар, не отвечая, вытащил из-под тюфяка два здоровенных, истоптанных и покоробившихся сапога, найденных в чердачном соре, надел их на руки и пополз к лестнице, по пути мстительно давя замеченных ос. Рыска — следом, по расчищенному.

В сенях вкусно пахло упаренной картошкой в кожуре, остывающей в длинном глубоком корыте. Дедок как раз нацелился на нее толокушкой, отвернулся только к мешку с отрубями, подсыпать в мешанку ковшик для сытности. Жар, вроде бы равнодушно проходивший мимо, внезапно наклонился вбок — цоп одну, цоп другую, куда спрятал — непонятно! Рыска сглотнула слюну, но следовать его примеру не отважилась.

— Доброе утро, дедушка!

— Доброе, доброе, — благодушно откликнулся тот. — Картошечки не хочешь? Покуда свиньям не истолок.

Рыска захихикала, косясь на Жара. Тот смущенно почесал макушку и шепнул:

— Зато так веселее!

— Спасибо, дедушка! — Девочка поскакала дальше, открыто перебрасывая с ладони на ладонь большую шишковатую картофелину. Жар страдальчески морщился: ворованное припекало живот, но бросить уже нельзя, заметят.

— Мам, кухонный дед опять свиную картошку раздает! — донесся с улицы капризный голосок Диши, младшей Сурковой дочери. Увидела в распахнутую дверь, зараза глазастая!

— Да ладно тебе, — одернул ее брат, толстый и конопатый Пасилка. (Чего это на него нашло, удивилась Рыска — обычно сурчонок шпынял слуг почище отца). — Она ж свиньям и досталась.

Жар стиснул кулаки. На себя бы в лужу посмотрел! Рожа сальная, волосы редкие, нос приплюснутый, уши лопухами. Ко всему прочему хозяйский сынок был отчаянно труслив и по-мужски честно, где-нибудь за амбаром, мериться силами не желал. Предпочитал свысока покрикивать, а чуть что — жаловаться папочке.

— Что это из тебя сыпется? — изумилась Фесся.

Мальчик, опомнившись, кинулся подбирать картошины, раскатившиеся в разные стоны.

— Дедушка угостил, — отчаянно покраснев, соврала Рыска.

Служанка, прекрасно все поняв, тяжко вздохнула. Ей-то картошки для ребенка было не жалко, но вороватость Жара начинала всерьез тревожить Фессю. Вроде ж добрый мальчик, не жадный, а мимо плохо лежащего пройти не может.

— Поди верни и извинись, — велела девушка.

— Да ла-а-адно, — заныл Жар, — не обеднеют свиньи от двух картох…

— Или я сама ему скажу. А заодно Мухе.

Мальчишка злобно на нее зыркнул, ссутулился и вышел. Рыска дернулась было за ним, но Фесся укоризненно погрозила пальцем: сам нашкодил, сам пусть и ответ держит.

— Замешай-ка лучше тесто для оладок. — Служанка поставила на стол глубокую миску и плеснула в нее утреннего, еще теплого молока.

Девочка огорченно прикусила губу, но послушно влезла на лавку.

Рыска прижилась на хуторе. Робкую худенькую девочку втайне жалели и норовили подсунуть работу полегче, а кусок послаще. Когда за месяц ни отец, ни мать даже не пришли ее навестить (к Жару и то тетка с гостинцами приезжала, горько плакала, гладя по голове и называя «сиротинушкой», — но забрать обратно не предлагала), Фесся окончательно взяла Рыску под свое покровительство. Теперь девочка не горбатилась от темна до темна, а получала задание на день и, если справлялась раньше, шла гулять. Или — гораздо чаще — на помощь ленивому другу, который две лучины нес ведро от колодца, лишь бы его не припрягли к чему-нибудь еще. Но потом Жар устыдился и подтянулся, даже состязаться с подружкой стал: кто раньше освободится.

— А почему сурча… хозяйские дети так рано встали? — спросила Рыска, старательно растирая мучные комочки.

— Угу, и в таком «хорошем» настроении, — буркнул Жар. Из сеней он вернулся красный и потный, по-прежнему сжимая в руке злополучную покражу: дедок, тронутый «раскаянием» негодника, беззлобно его пожурил и сказал оставить картошины себе. Другое дело, что вряд ли они теперь в горло полезут…

— Хозяева в город едут, — объяснила Фесся. — С ночевкой, к теще на день рождения. Детей с собой берут.

Рыска с Жаром многозначительно переглянулись. Нет хозяев — вдвое меньше посуды, втрое меньше готовки: они ж простой кашей не обойдутся, им фаршированного карпа подавай или там ворону с морковкой. Батраки без Сурка тоже рукава спустят, к ночи удерут в веску к подружкам и пиву. Тишь да гладь на хуторе настанет, гуляй — не хочу!

— Женка тут остается, — слегка омрачила их радость Фесся. — И собралась большую стирку затевать.

Это детей как раз не огорчило: до речки далеко, корзины с бельем повезут на телеге, ну и прачки заодно сядут. Будет шумно и весело, а потом можно искупаться и наловить раков. Дай Богиня здоровья Сурковой теще!

— Эй, ты куда? — возмущенно крикнула служанка.

— Живот прихватило! — Жар запоздало придержал его рукой, но вместо нужника полез на чердак — в тот угол, где лежали обросшие пылью поленья, а еще самодельные верши. — Ой! Ай! Мамочка!

Рыска чуть не опрокинула миску, вскакивая из-за стола. Первое, что пришло ей на ум, — крыса. С убийства котенка она не показывалась и на спящих детей не покушалась, но шебуршать не перестала, частенько оставляя на тюфяках коричневые «семечки». Жар уверял, что она просто любопытничает, но девочка неизменно вздрагивала от страха и омерзения, обнаружив в постели очередное «послание».

Перепугалась и Фесся, выбежавшая в сени вслед за девочкой. Но Жар уже спускался сам, как-то странно подергиваясь, почесываясь и ругаясь сквозь зубы.

— Полегчало? — ехидно спросила служанка.

— Угу. — Мальчик, поморщившись, выдернул из щеки черную щепку жала. — А чего? Пчелами ж ломоту в спине лечат.

— Так пчел к спине и прикладывают. Надо было штаны спустить и к гнезду задом повернуться, а то пока еще от лица до попы дойдет!

— Смейтесь, смейтесь, — проворчал Жар, сердито косясь на предательски фыркающую подругу. — А я это гадство над головой больше терпеть не собираюсь!

Мальчишка обвел сени глазами, но что заставило их торжествующе просиять, Рыска не поняла.

* * *

В телегу запрягли Забаву, смирную рыже-белую корову со спиленными рогами. В молодости она была одной из лучших в скаковом стаде и теперь попыталась с места взять в галоп. Дети взвизгнули от восторга, но сидящий за возницу дедок поспешил ее осадить. Коровка уже старенькая, с намозоленными копытами, куда ей бегать! Забава послушно перешла на быстрый размеренный шаг, под дугой зазвенели бубенчики. Женка важно, как капитан корабля, восседала на самой высокой корзине, командуя на каждой развилке, — хотя дорогу прекрасно знал не только дедок, но и корова, поворачивающая до рывка вожжи.

От затяжных дождей река разбухла, потемнела. Самое время в ней стирать, покуда вода не успела снова зацвести. Становиться абы где на берегу не стали, поехали едва заметной тропой вдоль берега, пока кусты и камыши не расступились, открыв широкую песчаную проплешину. На добротных бревенчатых мостках уже стояла одна тетка, звучно хлопая по воде скрученными штанами. Рыска ее не знала, но Фесся и дедок приветливо поздоровались — оказывается, жена местного рыбака, иногда носит в хутор линей на продажу. Женка недовольно поджала губы, но менять место не стала. Тем более что тетка охотно потеснилась к правому краю: вместе работать веселей.

Корзины выгрузили, корову выпрягли и пустили щипать траву. Дедок послонялся вдоль мостков, покряхтел напоказ, чтоб не заставили помогать, и отпросился погулять по лесу. Жар удрал еще раньше, расставить верши: авось за время стирки что-нибудь попадется.

— Слыхала? Крупкинского мельника медведь задрал, — выжимая простыню, обратилась к Фессе тетка.

— Да ты что?! — Служанка чуть не упустила Сурковы порты. — Совсем?

— Насмерть! Прямо на глазах у дочки. Собирали на поляне чернику, услышали, как кусты трещат, не успели оглянуться — как выломится! Как кинется!

— Жалко, — сдержанно проронила женка. — Это ж теперь зерно аж в Межлесье везти придется…

— А где это было-то? — жадно поинтересовалась Фесся.

— Да возле самой мельницы, дочка как раз до нее добежать и запереться успела. Говорит, еще три лучины под окнами бродил, рычал.

— Вот ты где, негодник! — заметила Муха выбирающегося из камышей Жара. — А ну, живо за работу!

Мальчишка нехотя влез на мостки, выдернул из корзины первую попавшуюся тряпку и пошел к горшку со щелоком.

— Погоди, так это ж совсем рядышком! — осенило служанку. — Мельница всего на полвешки выше по Змее, только на другом берегу.

Кусты затрещали.

На мостках стало тихо-тихо. Все уставились на пяток малиновых макушек, колышущихся не в лад с остальными.

— Эй, дед! — дрогнувшим голосом окликнула Фесся. — Это ты там бродишь?

— Он вроде в другую сторону уходил, — вспомнила Рыска.

Вместо ответа кусты снова хрупнули и шелохнулись, уже ближе. Корова тревожно замычала и попятилась на всю длину вожжей. Порты поплыли-таки по реке, лениво шевеля штанинами. Женщины начали жаться друг к другу, ожидая, кто первый завизжит, чтобы подхватить.

Ветки наконец раздвинулись. Зверь вышел на полянку и замер, сбитый с толку дружным… хохотом.

— Лисичка! — умилилась Фесся. — Ты глянь, совсем нас не боится.

Жар порылся в карманах, свистнул и бросил лисе кусочек хлеба. Та наклонила морду, тщательно обнюхала подачку, но есть не стала.

— Ишь ты, — изумилась служанка. — Видать, не голодная.

— А чего ж тощая такая?

Лиса действительно была какая-то костлявая, пыльная и облезлая. И на лапах она стояла нетвердо, пошатывалась и постоянно переступала, пытаясь сохранить равновесие.

— Может, из сгоревшего леса? — предположил Жар. — Еле выбралась, никак отдышаться не может?

— Бедненькая. — Рыбачка присела на корточки, протянула к лисе руку. — Иди сюда, кысь-кысь-кысь…

Лиса, к общему удивлению, подумала и пошла.

— На кой она тебе сдалась? — раздраженно спросила женка — единственная, кто не бросил полоскать белье. Ну подумаешь, лиса. Дома целая шуба из таких висит, гладь сколько влезет.

— На воротник, — тем же ласковым голосом проворковала тетка, продолжая подманивать животное, не подозревающее о причинах такой доброты. — Оклемается, перелиняет и…

— Что-то не нравится она мне, — прошептала Рыска, вцепляясь в Жаров локоть.

Мальчик уставился на ее макушку, не веря своим ушам. Обычно подружка первой бросалась на выручку застрявшему в заборе утенку или отважно лезла в будку к цепному псу, чтобы выдрать у него репей из уха.

Вернулся дедок — действительно, с другой стороны опушки. На ладони он торжественно нес лист лопуха, на котором горкой лежали большие полосатые улитки.

При виде лисицы, уже ступившей на мостки, дед охнул, выронил лакомство и заголосил:

— Да вы что, дуры, опупели?! Она же бешеная!

Лиса вздрогнула, и в башке у нее как будто что-то переклинило. Глаза, и без того красноватые, с отвислыми веками, разъехались в стороны. Зверь оскалился. Пасть оказалась заполнена белой густой слюной, хлопьями потекшей с сероватого языка.

Рыбачка, завизжав, вскочила и швырнула в лису мокрой рубахой, а сама шумно сверзилась с мостков. Женка и служанка ненадолго от нее отстали. Бешеная зверюга шарахнулась от выплюнутых рекой брызг и стрелой — откуда только силы взялись! — погналась за Жаром. Мальчишка с воплем помчался к ближайшему дереву и белкой взбежал по стволу. Лисица с тупой яростью всадила клыки в кору, отодрала несколько щепок и жадно проглотила. Пока глодала елку, словно забыла, что на ней кто-то сидит, успокоилась, развернулась к мосткам и…

И заметила еще одну жертву.

— Рыска, беги! — отчаянно и тщетно орал Жар.

— Прыгай в воду, дура! — вторили невольные купальщицы. — Она воды боится!

Девочка не мигая смотрела на бегущую к ней смерть. Дробный лисий топоток барабанным грохотом отдавался в ушах. Мир сузился до полосы шириной в два шага: на одном конце девочка, на другом — приближающийся зверь.

Рыска смотрела.

Полоса — или рычаг огромного ворота, скачками отсчитывающего зубцы шестерни.

Р-р-раз…

…лиса впивается в ногу, мертво смыкает челюсти…

Два…

…лиса подпрыгивает, лицо обдает гнилым дыханием, слюна брызгает на кожу, в глаза…

Три…

…лиса уворачивается от пинка и снова нападает…

Четыре…

…лиса нападает, как будто не почувствовав его…

Пять…

…лиса…

Рыска сжала пальцы, стиснула зубы. Уперлась ногами, словно пытаясь удержать, остановить что-то непосильное.

И Жар увидел, как желто-зеленые глаза подруги на миг стали золотыми.

Лиса внезапно замедлила бег. Еще пара-тройка неуверенных скачков — и зверь повалился на бок, выгнулся дугой и начал биться в конвульсиях. Сильных, но недолгих. Последний судорожный рывок — и тело обмякло, словно бы с облегчением вытянулось на траве. Янтарный глаз завернулся кверху и потускнел.

Только тогда Рыска сморгнула и медленно попятилась.

— Ну ты, девка, и везучая! — Подбежавший дедок выронил ненужную уже палку и обхватил девочку за плечи. На всякий случай оттянул от тушки еще на пару шагов. — Эк вовремя она околела! Еще бы минута…

Рыска, не отвечая, провела ладонью под носом, размазав кровь по щеке и подбородку.

* * *

День оказался испорчен напрочь. Промокшая до нитки женка незаслуженно всех отчихвостила (что, впрочем, сказалось на стирке самым положительным образом: лупить мокрой тряпкой по воде, представляя на ее месте Муху, было очень приятно), а после окончания работы сразу потребовала запрягать, не дав ни отдохнуть, ни искупаться, ни даже забрать верши. Жар и упрашивал, и хныкал, и бранился, но ослушаться не посмел.

Рыска, напротив, была странно молчалива и даже не попыталась вступиться за друга, на что тот здорово обиделся и не разговаривал с ней до самого ужина. Но девочка этого, кажется, даже не заметила. И вообще по возвращении не выходила из дома, хвостиком тягаясь за Фессей и сама напрашиваясь на работу.

Когда дети наконец залезли на чердак и Рыска, укрывшись, сразу отвернулась к стенке, Жар не выдержал.

— Ну чего ты такая кислая? — попытался растормошить он подружку. — Из-за лисы, что ли? Брось, все ж обошлось… вершей только жалко.

— Это я ее убила, — прошептала девочка, продолжая остекленело таращиться в никуда. — Я очень-очень захотела, чтобы она умерла, и она упала и умерла…

— Конечно, она ж уже на последнем издыхании была! — возмутился Жар. — Тоже мне нашлась путница.

Рыска вздрогнула, словно мальчишка стегнул ее прутом, и рывком села.

— Ты видел, как она на нас смотрела? Как у нее слюни текли?

— Ага. Вначале до того смирная была, жалкая, а как дедок крикнул, так ее и перекосило. — Жар тоже поежился.

— Нет, она сразу такая вышла! — неожиданно заспорила девочка.

— Тебе померещилось.

— Нет! — Рыска схватилась за голову и еще больше сгорбилась. — То есть… оно не то что мерещилось… я знала, что так будет. Ну, будто яблоко тебе бросили: оно еще летит, а ты уже понимаешь, куда нужно подставить ладонь… Я и подставила.

Жар ничего не понял, но неуклюже обнял дрожащую подругу. Та благодарно уткнулась ему в грудь.

— А знаешь, что самое страшное? — Рыска хлюпнула носом. Жар почувствовал, что рубашка начинает промокать, но только крепче прижал подружку к себе. — Помнишь, как мы с Илаем дрались?

— Ну?

— Я захотела, чтобы он упал. И он упал. А если бы… Если бы я и ему пожелала смерти?! — Рыску колотило все сильнее. — Мне так страшно, Жар! А вдруг я однажды разозлюсь на тебя? Или на Фессю?! И тогда… — Голос окончательно перешел в рыдания.

— Зато крысы ты теперь можешь не бояться, — неуклюже попытался пошутить мальчишка. — Глянешь — она и окочурится.

Девочка разрыдалась еще горше.

— Жа-а-ар, я-а-а… У меня-а-а… Пообещай, что никому не расскажешь! Никому-никому!

— Обещаю, — растерянно поклялся мальчик. — Только ты, того, слезы-сопли вытри. Ничего ж страшного не случилось. А что ты там себе надумала…

— Я не надумала. — Рыска поерзала на тюфяке, но удобной позы так и не нашла и трагически прошептала: — Я была в Старом Доме!

— И чего? — не понял Жар.

— Ой, ты же не местный, — спохватилась девочка. — У нас в Приболотье…

Мальчик слушал затаив дыхание: Рыска так живо и красочно описала избу, крыс и умирающего путника, что будто своими глазами увидел.

— А лиса-то тут при чем? — повторил Жар, когда девочка выговорилась и выжидательно уставилась на него.

Рыска аж растерялась и немножко обиделась.

— Ты что, совсем глупый? Бывший мне силу свою передал! А вместе с ней какое-то проклятье, вот крысы за мной с тех пор и бегают!

— Бабкины сказки, — пренебрежительно отмахнулся Жар. — Мне тетка рассказывала, что на путников много лет учат, как, скажем, на кузнецов или там сапожников. У них даже община своя есть. Где ты видала, чтоб помирающие сапожники чего-то там передавали?

— Но что-то же он со мной сделал, — уже не так уверенно возразила девочка.

— За руку подержал, покуда бредил перед смертью.

— А сила откуда?

— А она у тебя точно есть? Люди иногда падают. А бешеные лисы — дохнут.

— Но я что-то почувствовала! И кровь — как тогда, в Старом Доме…

— После драки у тебя с носом все в порядке было.

Рыска совсем растерялась:

— Точно… Думаешь, мне этот ворот просто от страха почудился?

— Давай проверим, — с готовностью предложил друг.

— Как?!

— Помнишь, что говорят о неудачниках? «Сыграл с путником в наперстки». — Жар пошарил ладонью по полу и наткнулся на фасолинку, маленькую и поцарапанную: наверное, крыса вылущила и волокла в гнездо, да что-то ее спугнуло. Мальчик показушно потряс зерно в соединенных горстях, сжал их в кулаки и спрятал за спину. — В какой руке?

— В левой, — быстро сказала девочка.

— Угадала, — удивленно хмыкнул Жар. — А ну-ка давай еще раз!

У Рыски снова начали дрожать губы.

— В правой, — обреченно выдохнула она, сколько можно затянув с ответом.

Жар долго, непонятно глядел на подружку, уже такую бледную, что еще чуть-чуть — и в темноте засветится, потом широко ухмыльнулся и показал ладони:

— Не-е, в левой. А теперь?

— Теперь опять в левой.

— Не-а, в правой. Эх ты, путница-путаница! — Мальчишка отвесил подруге легонький щелбан. — Не то что из трех наперстков — из двух кулаков выбрать не сумела! Какие тебе дороги судьбы, если ты даже мимо осы на полу проползти не можешь, непременно наступишь… О! Чуть не забыл!

— Ты куда? — встрепенулась девочка.

— Щас!

Зашуршал мусор, заскрипели лестничные ступеньки. Потом внизу что-то брякнуло: не иначе друг впотьмах свернул одну из кринок.

Рыска, не выдержав, тоже подползла к проему.

— Иди сюда, — как раз окликнул Жар сдавленным голосом. — Помоги втащить!

Девочка свесилась в темноту, нащупала что-то холодное и шершавое, вцепилась, что есть сил потянула, и на чердачный пол встал большущий… горшок.

— Зачем он тебе?

— Сейчас узнаешь. — Жар посидел на верхней ступеньке, переводя дух, а потом решительно поволок добычу на середину чердака. — Принеси-ка пару досок, там вдоль стенки лежали.

Когда Рыска вернулась, друг успел поднять горшок, надеть на гнездо и плотно прижать горловиной к балке.

— Подпирай скорей! — прохрипел он, еле удерживая груз руками и плечом.

Девочка торопливо подставила доски под горшок — наискосок, шалашиком. Жар помог заклинить их посильнее, осторожно подергал — вроде крепко стоит.

Рыска боязливо прислушалась к нарастающему тревожному гулу изнутри.

— Пожужжат-пожужжат и издохнут, — заверил ее Жар. — Тогда спокойненько снимем и выкинем.

За установкой горшка девочка немного утешилась, но стоило детям забраться под покрывала, как она снова начала ворочаться и вздыхать.

— Расскажи мне еще что-нибудь, — попросил мальчик, отвлекая ее от тревожных мыслей.

— О чем? — удивилась Рыска.

— А все равно. О себе. О родителях.

— Не хочу. — Девочка натянула одеяло до ушей, но друг не отставал:

— Тогда просто байку. Только, чур, веселую!

— Ну-у-у… — задумалась Рыска. — Хочешь, расскажу, как дядька Хвель огурцы сажал?

— Конечно!

— Ладно, слушай, — немного оживилась девочка, поворачиваясь к другу. — Живет у нас в веске один мужик, ленивый-преленивый…

* * *

Рыска давно спала, а Жар, приподнявшись на локте, все глядел на подружку, задумчиво катая в пальцах фасолину.

Хорошо, что на чердаке было темно и девочка не заметила, что последних два раза мальчик перекладывал семя из руки в руку.

Примечания

9

Время горения одной лучины, примерно 30 минут.