Счастье на ладони. Душевные истории о самом важном

Ольга Брюс, 2023

Что вы представляете, когда речь заходит об уюте? Может быть, чашку чая или осенний парк? В книге «Счастье на ладони. Душевные истории о самом важном» собраны удивительные рассказы о том, что касается каждого из нас, – любви, доброте и чуде. Городские зарисовки, первая любовь, дружба – каждый читатель найдет свой уют. Ольга Брюс – автор популярного блога на Дзене, чьи истории вселили любовь и радость уже в тысячи сердец! Входит в топ-20 самых популярных авторов Дзена!

Фикус

— Фикус, фикус в комнатенку поставить надо. А еще лучше — кактус. Тебе дите заиметь пора, а ты все хорохоришься.

— Кактус предназначен для целомудрия, а фикус — для зачатия. В чем соль?

— Соль в спаленку нельзя, иначе быть скандалам. Ты лучше сахарку под подушку присыпь.

— Ага, а еще топор под матрас.

— Не-е, топор — опасно, а вот если б у нас ружжо было…

— А еще лучше — автомат.

— Ты откудова это взяла? Это по-новому или по-старому?

— По-настоящему.

— И что, у кого-то сладилось?

— Ты про что?

— Про зачатие.

— Бабуль, я с твоими приметами только от святого духа залететь могу. Какой нафиг фикус? Я ж не замужем.

— Э-э, в том-то и беда твоя, что ты бесконечным выбором занялась. А у нас как было. Пришел мой будущий супруг к моему батьке, а он на крылечке трубку раскуривает. Сел, значит, Платон рядышком, махорочку из кармана — шарсь! И моему отцу предлагает. Батька глазенками черными на него зырьк, усом махровым поводил — поводил и спрашивает: «Зачем явился?»

А Платон ему:

— У нас купец, у вас товар.

А батька:

— И кого за кого ж ты сватать пришел? Неужто Зойку за Ваську?

— Не, — говорит Платон, — за себя.

Батька подумал-подумал и затянулся, но надо бы сказать, что махорку ту, что ухажер принес, в руки не взял. Сидит, значит, курит, из-под кепки на курей гулящих зыркает. А Платончик переживает. Если ж откажут, то свадьбы не бывать. Ой, а Платон был первым красавцем на деревне! Все девки за им ухлестывали. Каждая перед им юбкой натрясывает — это когда пред баяном пляски устраивали — каждая губы свекли́ной мажет, бровь — угольком, передок мылом хозяйским…

— Бабуль!

— А, ну да. Значит, все своими выпуклостями потрясли, а он возьми и выбери меня.

— А ты что, плоская была?

— Я? С чего это? В нашем роде все как на подбор. Груди — во! Жо…

— Баб, ну хватит уже.

— Молчу, молчу… Так вот. Приду, говорит, свататься. Когда твоего батьку в хате застать? А я ему хи-хи да ха-ха, батька мой ни в жись благословения отцовского не даст.

— Давай опустим подробности. Я их уже раз сто слышала. Мне твоя свадьба ночами снится.

— Если б сто, то стала бы ученой, а ты все ждешь прЫнца на вкусном коне.

— Чего? Как это?

— А что? Конь — это такая живность.

— Ой, ладно, все. Помню я ваши традиции, обряды. Так что там у вас со свадьбой-то?

— А ничего. Ты, говоришь, во сне видала, а я до сих ее не помню.

— Как это?

— А вот так. То ли была, то ли привиделася, но как только мы с моим Платошенькой бабкиной самогонки хлопнули, у меня такая круговерть в мозгу образовалась, что я… только небо звездное помню и крик утрешнего петуха.

— А-а-а.

— Ага. А потом у нас Лешка родился, а за им — Федька, опосля — батька твой вместе с Нинкой.

— А свадьба?

— А что свадьба. Выяснилось, что и без свадьбы Платоша мой могет, как… Ох, если б не фикус, чтоб свинья его съела, я бы не плодилась каждый год по зиме. Знаешь, как обидно, когда все Новый год празднуют, а ты ноги за уши и кряхтишь, как порося на вертеле.

— Взяла бы и выбросила свой фикус.

— Дык припрятала так, что до сих пор вспомнить не могу. Всю подушку, каждое перышко перебрала, да в пóдпол заглядывала. Ой, как вспомню! Лезу я, значит, в подпол, а там крыс — видимо-невидимо…

— А фикус-то где взяла? Их же в то время можно было только у богатых найти.

— А я в молодости, когда еще в одной семье работала, тайком отросток выдрала и засушила. А потом та семья укатила из нашего села в неизвестном направлении.

— Это ты их изгнала (гы-гы).

— Я? Да? А что, все может быть. У меня глаз дурной, цепкий, за всякую пакость хваткий. Вот как гляну в упор — сразу тому плохо делается.

— Баб, давай уже обои доклеим, и поеду я. Мне завтра с утра пораньше на совещание…

— Опять двадцать пять. Совещание у нее. Тебе уже сорок скоро, а ты все в девках.

— Да не в девках. И не сорок, а тридцать шесть послезавтра.

— Во-во, а детей нема.

— Да зачем они мне? У меня планы, карьерный рост.

— Вот пусть он, этот росток, и даст тебе семя.

— Баб, ты не так поняла.

— Да все так. Так я поняла, Зоюшка.

— Зойка — это ты, а я Лена.

— А-а, ну да, ну да. Сейчас вот мы с тобой обойки-то поклеим, перины взобьем, а на свой день рождения ты приедешь и ухажера своего ко мне на смотрины привезешь.

— Зачем это?

— А затем, чтобы я своим цепким глазом…

— А-а, точно, я забыла.

— Ну вот. Сама знаешь, что бабка твоя плохого не посоветует. Ты, надеюсь, покрепче выбрала, поплечистей? Надо, чтобы у него нос длинный был.

— Для чего это?

— А с коротким детей делать не умеют.

— Если ты сейчас не прекратишь, то я больше сюда не приеду.

— Ладно, рви обоину, а я сейчас клей разведу.

— Баб, а что это?

— Где?

— А вот, за доской. Торчит что-то. Ой, какой интересный мешочек.

— Дай сюда и не трогай. Он заговоренный.

— На богатство?

— А как же. Я его семьдесят лет назад заговорила и теперь дюже боХата. И Алешкой, и Федькой, и… Ты не отвлекайся, а я пойду перепрячу. Это реликвия семейная и глядеть на нее запрещается.

Баба Зоя вышла в сени, плотно прикрыла дверь и встала рядом с курткой внучки, висевшей на гвоздике. Вынула из кармана халата маникюрные ножницы, вспорола подкладку и подложила сушеный листочек, что за доской был найден.

— Хошь, не хошь, а фикус в доме должон быть. Я что, зря его и мамке твоей подкладывала? Вон, она вас четверых народила. А теперь твоя очередь, внученька. Ну, не подведи, родимый. Авось и до праправнуков дотяну.