Кто-то выжил

Ольга Борисовна Цветкова, 2019

Мы давно мертвы. Одно из наших любимых развлечений – погружаться в чужие жизни. Видеть глазами реальных людей, испытывать их чувства, проживать их судьбу шаг за шагом. Да, мы все в это играем. Но только я один умею не просто смотреть, как кино, но и вмешиваться в ход событий, ломая волю главного героя. Однажды игра забросила меня в голову опасного человека, который не поддался мне. Я не мог менять его жизнь. Зато он начал менять мою. Содержит нецензурную брань.

Глава 1

С ней было скучно — не кинозвезда, не политик, обычная тётка. Может, чуть посимпатичнее какой-нибудь другой тётки её возраста. Из реала. Наши между вариантами: старая и некрасивая или молодая и красивая, обычно предпочитали второе. И всё же кое в чём она была особенной — она выжила. Я собирался это исправить. В конце концов, разве не для того придумали Лайферы?

Пожить чужой жизнью? Чушь собачья! Мы и так каждый день живём не своей, нихрена по-настоящему не выбираем. В лайфере ты можешь отпинать соседа, решившего посверлить в шесть утра, поцеловать девушку, к которой боялся подойти со школы или ограбить банк. Маленький нюанс лишь в том, что это не твой сосед, не твоя девушка, а украденные деньги будешь тратить не ты. Впрочем, большинство игроков перестают ощущать разницу. И в этом их проблема.

Я чувствовал всегда, поэтому такие, как эта женщина, Инга Беллак, в чьей личности я сейчас гостил, были не интересны. Сломать её ничего не стоило — только что она спешила в туалет, а теперь вдумчиво расчёсывала короткие рыжие волосы. Я заставил её. Элементарно, как для профессора — решить школьную задачку.

В её голове вяло ползали мысли, скучные, как она сама: как везти дочь в такой дождь, не забыть завтра про педикюр, купить подарок Розе на свадьбу, непрочитанный имэйл от бывшего мужа… Почему, когда погибли миллионы, выжила она? Не единственная, конечно, но всё же. Не основатель благотворительного фонда или учёный, а эта вот…

Её квартирка напоминала мою — не ту, что в вирте, реальную. А ведь правда, я и не подумал, что жил примерно в то же время, что Инга. В такой же клетушке на два койкоместа на двестикаком-нибудь этаже, из окна которого ночные улицы кажутся люминесцирующей проволокой. Только голографические обои открывали не бесконечность космоса, как у меня, а весенний китайский парк с каменными дорожками, кукольными мостиками и такими же маленькими игрушечными деревцами. Тогда я тоже считал, что дешёвая иллюзия может компенсировать нечеловеческую тесноту.

Под моим чутким руководством Инга выбрала вишнёвое платье с таким узким подолом, что каждый нормальный шаг придётся сокращать вдвое, туфли на шпильках. Короче, чертовски неудобный прикид, если собираешься выбраться в ливень и шквальный ветер. Я велел ей не тревожиться об этом. И она снова послушалась, оглянулась на дверку в душевую, откуда доносился шум воды. Дочь? Я позволил дождаться, а не ломиться и выволакивать девчонку, тем более кто знает, сколько ей лет: семь или семнадцать? Двенадцать — подсказала память Инги.

Женщина вдруг резко крутнулась, уставилась на включённую инфопанель. Оттуда фоном вещали новости почти столетней давности, и я не прислушивался. Но теперь во весь экран выросло лицо мужчины. Крупный план, так, что видно ноздреватую кожу и лопнувшие капилляры на белках глаз. Трёхмерный портрет вращался, демонстрируя то мощный нос, густые суровые брови и тонкие губы, то чёрный кучерявый затылок. Инга отвела взгляд. Я вернул. Вид на инфопанели сменился, теперь камера откуда-то сверху показывала человека в оранжевой робе. Закадровый голос диктора сообщил:

— Сегодня известного террориста, Александра Вебера, перевозят в “Лагерь 101”, где он будет…

Не таким уж и известным он был — имя хоть и смутно знакомое, но кто он такой, я не помнил. А вот Инга нервничала. Послала с импланта сигнал увеличить громкость, но я отменил. Отключил инфопанель, и та посмотрела на Ингу — на меня в ней? — тёмным экраном. Не дать досмотреть новости — мелочь. Или нет? Никогда не знаешь, что на самом деле станет спусковым крючком, камнем на дороге. Отмена авиарейса или вовремя вырубленная инфопанель. Я тоже не знал, и собирался менять все пути и выборы Инги. Она вяло воспротивилась, но сразу сдалась. Из душевой вышла нескладная, слишком высокая для своего возраста девочка с тёмными длинными волосами, удивлённо взглянула на разодетую мать.

Ну что ж, пора прогуляться?

Лифт рванул вниз, пронося нас сквозь этажи небоскрёба, набитые людьми. Тогда их было слишком много, и свободное место не выкупалось даже деньгами. Его тупо не осталось. В виртуале с этим не было проблем, ну, кроме того пустячка, что все мы мертвы.

Инга помедлила перед раздвижной дверью, ведущей на улицу — дождь окатывал стекло волнами, шипел и злился, что не пробраться внутрь.

— Мам, что-то мне туда выходить не хочется. Может, завтра съездим?

Инга помотала головой, в её сознании разгорались огоньки настоящих решений, сомнений, страха, я тушил их один за другим. Уверенно и неумолимо. И тогда она, крепко сжав тонкое запястье дочери, вышла в шторм.

Так вот какой он был… Ингу едва не сбил с ног порыв ветра, старательно причёсанные волосы взбило в лохматый рыжий колтун. По тротуарам разлилась вода, широкими пенящимися ручьями она рвалась к канализационным решёткам. Пространство вокруг стало серым и плотным — больно смотреть. Поэтому больше я не видел ничего. Только неоновые всполохи рекламы пробивались сквозь полотно дождя.

— Мили, давай быстрей в машину! — Инге приходилось орать, чтобы дочь услышала, да и то девочка, кажется, поняла скорее жест, чем разобрала слова.

Они забрались в кабину, обе сырые насквозь, так, что на сиденья мгновенно натекли лужи. Инга включила автопилот, и машина рванула с места. За лобовым стеклом — только смутные силуэты и огни. Ветер толкал нас в бок, норовя кувырнуть на обочину. Злые гудки. Мы вылетели на трассу; на какой-то миг ливень чуть стих, и я увидел всё. Чёрное низкое небо, насаженное на шпили небоскрёбов, вихляющие по дороге автомобили, потоки тёмной воды, уносящие мусор под колёса. Мусор был вообще везде — налип на бордюрах, на окнах, драными грязными птицами метался в воздухе. Скрипели рекламные конструкции, прорывая посвист ветра. Недалеко от нас налетели друг на друга машины, смели третью, четвёртую. Другая вылетела на встречку. Когда всё вокруг сходит с ума, автопилот бессилен.

Значит вот какой ты — Шторм?

Конец и начало. Переломный момент, когда по прихоти природы цифровая жизнь была куплена миллионами жизней реальных. Я много о нём слышал — как и все мы, конечно же, для нас это почти второе пришествие — видел записи и снимки. Но живьём — впервые, и это… Впечатляло.

Меня окатило животным ужасом Инги. На мгновение я забыл себя, стал котёнком, которого сунули в картонную коробку и швырнули в бурную реку. Дочь вскрикнула, машину несло, вертело. Инга внезапно отключила автопилот, вцепилась руками в руль. Руль, который давно и для многих — просто привычный, но совершенно бесполезный кусок пластика. Я так и не научился водить. Зачем, если всё ездит само и во много раз безопаснее? А Инга умела. Вручную выровняла машину, сбавляя скорость, перестроилась ближе к обочине. На миг я пожалел её — смогла удивить. Но… К чёрту, это лишь симуляция. Я собрался вмешаться, заставить ошибиться, но…

Всё равно было поздно. Фура мчалась в нас — огромная глыба, режущая дождь и темноту ослепительным светом фар. А потом — удар. Будто кто-то прыгнул на банку колы, смяв её в жестяной блин.

Тишина.

По краю зрения очертился интерфейс игры, изображение стало размываться, пока всё перед глазами не окрасилось в чёрный. Медленными белыми цветами проросли буквы:

«Кто-то выжил. Но это не ты».

Надпись плавала передо мной, наверняка означая конец сеанса игры. Я перевидал много финалок, и эта была странной. В общем-то, как и сама игра, даже среди других запрещённых — отличалась. Я ощутил это сразу, потому при первой сессии не стал снимать летсплей — обкатать, заценить одному, чтобы не вышло какой-нибудь непредвиденной херни. Может, на следующий раз попробую в открытую. Я уже собирался отключиться…

Сначала пропала надпись, потом — чернота. Я ощутил поток, несущийся сквозь меня — установка нового соединения. Связка с другой личностью.

Я открыл чужие глаза. На мгновение решил, что Инга выжила, пришла в себя, и игра снова засунула меня в её личность. Но беглого взгляда вокруг было достаточно, чтобы понять ошибку. Я находился в тесной камере или вроде того и ощущал движение — фургон транспортника? Тело и сознание, с которыми меня связало, принадлежали мужчине. Нещадно чесалась щетина на подбородке и шее, зафиксированные руки и ноги затекли до боли. Я был в оранжевой тюремной робе и меня куда-то везли…

Я коснулся лица — скорее инстинктивно, — ощупал крупный нос и впалые щёки, запустил пальцы в жёсткие, вьющиеся волосы. И вспомнил новости на инфопанели Инги. Слишком общие приметы, я даже не видел своего отражения, но почему-то не сомневался. Александр Вебер, или как его?.. Сознание мужчины отозвалось на собственное имя. А вот это уже было интересно. Почему меня сюда закинуло? Зачем? Террорист даже не мог шевельнуться, какой смысл пытаться на него влиять, да хоть бы и только смотреть? Просто муторное кино.

Я собрался было послать сигнал на отключение, как вдруг тусклый свет в фургоне моргнул. Транспортник неловко дёрнулся. Что-то происходило там, снаружи. Звуки не долетали сюда из-за бронированных толстых стен, но тряска и вихляние рассказывали не хуже. Я ощутил, как собрался, насторожился Вебер, словно акула, учуявшая кровь. Его желание вырваться захватывало, будоражило, мне самому захотелось рвануться, ободрав запястья и щиколотки о стальные браслеты. Вместе с ним узнать, что там, снаружи, даёт ли это шанс.

Я заставил себя отстраниться, меня редко так уносило. Почти никогда. И, отделившись, я сразу понял — Шторм. Там — Шторм. Настолько сокрушительный, что способен швырять, как игрушечные машинки, мощный транспорт конвоя. В тот же момент стало темно. Вырубился свет и… Руки! Их ничего больше не сковывало, как и ноги, все фиксаторы отвалились, когда повредился источник питания. Вебер вскочил, тут же грянулся на колени. Ноги, ватные от многих часов в бессменной позе, не давали встать. Он опёрся о скамью, полуползком добрался до выхода. Дверь тоже разблокировалась, и Вебер смог откатить её в сторону.

Свобода швырнула в лицо ледяной водой, ударила песчаным ветром в глаза, сшибла с ног. Злая, лютая — но это была свобода. Видимость терялась уже через метр, Вебер безуспешно пытался понять, где он. Его транспортник выбросило в кювет, две машины конвоя, если зрение не подводило, столкнулись позади. Там же вяло шевелились людские фигуры. Конвоиры выползали из побитых машин, осматривались. Они ещё не поняли, что произошло и кого вот-вот потеряют. А, может, просто не было до этого дела. Пока.

Вокруг пустырь? Или нет. Уж точно не город. И это плохо, чертовски плохо.

Ноги пронзало тысячей иголок, но они, наконец, стали слушаться. Вебер осторожно выглянул из-за фургона. За вихрем из песка и дождя обозначился силуэт. Человек склонился над чем-то или кем-то… В руках оружие. Сейчас — лучше бежать, пока не увидели, всё равно в этом аду уже нет дела ни до кого, кроме себя. Я подтолкнул сознание Вебера к моему варианту. Но он выбрал иначе, будто не слышал, не хотел слышать. Пригнувшись, метнулся вперёд. Навалился на спину солдата, свалил лицом вниз, прямо на его раненого товарища. Коленом придавил поясницу, вырвал из рук винтовку. Что ж, тоже метод. Я приказал со всей силы ударить прикладом по затылку. Но Вебер начал подниматься, готовясь резко рвануться и бежать.

Какого хрена он творит?! А если тот встанет, кинется следом, заорет остальным? За что он вообще сидел? Что недостаточно качественно переводил бабулек через дорогу? На секунду Вебер замер, будто тоже усомнился. Я метнул в него всю свою волю, ярость. Другие ломались и от половины усилия. Я заполнил собой всё его сознание, пронёсся штормом по цифровым нейронам.

Ты. Это. Сделаешь!

Вебер толкнулся от спины солдата, рванулся прочь, крепко сжимая винтовку, щуря глаза. Что, мать твою, происходит?! Я бился о его волю, но натыкался на сталь. Он побежал. Будто и вообще меня не слышал, не замечал. Будто я был над ним не властен.

Отключение, отключение!

Команда частично разорвала соединение. Появился запрос на сохранение игрового процесса. Я зачем-то согласился, хотя точно знал, что не собирался сюда возвращаться.

Глава 2

В виртуальном мире — моём мире — сложно ощутить настоящую опасность. Что может угрожать тому, чьё тело давно умерло? Мы чувствуем голод и усталость, похоть и холод. Тысячи симуляций естественных процессов позволяют ощущать себя почти живым. Почти. Я каждый день стараюсь не обманываться. Самое страшное, что со мной может случиться — мою личность сотрут. Но даже это произойдёт безболезненно, незаметно. Я, вероятно, даже не пойму этого.

Мне нечего бояться, и я всегда ценил это больше всего в моей новой жизни. Но игра… Я потерял контроль. И это меня испугало. Сколько Лайферов уже за плечами? И никогда, никогда ещё такого не случалось. Попдивы, топменеджеры корпораций — порезанные копии их личностей поддавались мне. Обыватели уже вообще не в счёт, их жизнь не способна заставить меня забыться хоть на секунду. Так что же не так с этим… Вебером? Или не так со мной?

Подключение: Дом Кристины.

— С вами Влад, и сегодня я решил немного поностальгировать с моим любимым ретро-лайфером…

Один из самых первых после “Парка ретроспективных развлечений Клэр”, взорвавшего виртуальный игровой мир. Меня на огромной скорости тащило вверх. Зеркала — сверху, сбоку, снизу. В них отражение по-взрослому красивой девочки. Причёска, помада, каблуки — модное и дорогое, потому что Кристина приехала домой со съёмок. Она устала и ничего не хотела. В том числе — не хотела домой. Но она и так уже задержалась с Моникой и теперь…

— Знаете, чем он отличается от других? Его запустила мать Кристины, после того, как…

Я поставил запись одного из своих линейных прохождений. Кристина едет в лифте, она нервничает и просит кабинку подниматься вверх не так быстро. Но скорость не зависит от её желания, поэтому спустя пару минут Кристина доезжает до своего этажа. Коридор тоже не может стать длиннее, поэтому она старается сделать короче шаги. Дрожащей рукой прикладывает ладонь к замку. Отец сидит напротив двери, и она уже всё понимает. Он так боялся, что когда-нибудь звёздная девочка, за чей счёт они живут, просто не вернётся домой. И каждая её задержка сводила с ума. Этот раз был последним.

— Не знаю, чего её мамаша хотела добиться, открывая такую игру. Короче, смотрите.

Я чувствовал, как колотится о рёбра сердце Кристины. Её тревогу, иррациональную, но такую верную. И я перенёс всё своё сосредоточение на руку девочки. Поднять кисть, нажать “Стоп”. Не важно, какой будет этаж. Потом — вниз. И больше никогда не видеть этот дом.

Я ощутил невероятное облегчение от того, что такое невозможное для неё решение воплощалось. Кабинка, на огромной скорости несущая Кристину к смерти застыла. Значит, моя способность никуда не делась. Всё этот проклятый “Шторм” и Вебер.

Дверки лифта не успели разъехаться, картинка пошла рябью помех.

— Так вот, эта игра не даёт альтернативное будущее. Старая, слишком мало данных, слишком мелкой была девчонка. Короче вот так, её бесполезно менять. Такая вот печалька. А у меня на сегодня всё, ставьте лайки, следите за моим каналом. В следующий раз покажу кое-что интересное!

Отключение.

Мне правда полегчало, хоть и не сильно. Всё равно мыслями я оставался там — в “Шторме”, в нерешённой загадке. Что я знал про него? Ну да, Лайфер по самому знаковому событию — особенно для нас, виртуальных жителей. Игра сразу вызвала кучу протестов, мол, такая трагедия, имейте уважение, но кого это волнует? Когда в “Шторм» только начинали играть, я не лез, хватало там своих стримеров. А вот когда запретили… Кто-то сломал игру, внедрил запрещённый материал — запрещённую личность. Разве не это меня так манило? Секрет, опасность… И когда я, наконец, оказался внутри — сбежал?

Запрос: Александр Вебер.

На голограмме перед глазами — тысячи фоток, но он — самый первый. Я узнал этот нос, жёсткие чёрные волосы. Только тут он казался моложе, не было того осунувшегося лица, впалых щёк, сурово сведённых бровей. Но и без них, и без оранжевой робы — никаких сомнений, что это он. Ну, кто же ты? Запрос-то один из первых, может, надо было больше читать, а не только по играм историю учить.

Итак, Александр Вебер. Известный террорист, глава организации «СмертиНет»… Да, я слышал о них — сторонники переноса личностей умерших в виртуальность. После “Шторма», конечно, им уже не за чем было существовать, не за что бороться. Один раз они проиграли, когда Единая Церковь добилась запрета на перенос, и после этого о них вроде как ничего не было слышно. И вот запрет отменили, но уже после после шторма. И Вебер вроде как напрасно совершал свой терракт, напрасно попал в тюрьму, ведь всё решилось само собой, пусть и чуть позже, чем он хотел. Просто природа в один момент решила похерить миллионы людей, а оставшимся в живых было жаль расставаться с ними насовсем.

Как-то иронично вышло, человек всю жизнь посвятил тому, чтобы перенос в виртуал стал стандартом де факто, и он стал. Вот они, мы. Но по-прежнему остался террористом и мудаком, запрещённым. Из-за того, что кто-то залил в Лайфер вирус с его личностью, закрыли целую игру. Популярнейшую игру.

Я пробежался по ссылкам, проглотив несколько страниц о жизни Вебера. Сухих фактов — высшее образование и не одно, женат, разведён, дочь. Тысячи людей с такими же данными не стали Веберами или вообще хоть кем-то. А там, в лайфере, я мог заглянуть, ощутить, прожить почти по-настоящему…

И соблазн стал слишком велик.

Подключение: Шторм

Глава 3

Вебер пытался бежать. Ноги вязли в раскисшей от ливня почве, ветер бил в грудь, вставал стеной, заставляя вкладывать в каждый шаг всю свою силу. Оглядываться? Зачем, если он видел только собственные ступни, не дальше. Даже если солдаты заметят опустевшую камеру транспортника, какая разница? Все законы, правила, приказы разметал, порвал в клочки шторм. Всем осталось только одно — выжить. Выжить — шаг. Выжить — ещё шаг.

Словно в тесной камере, только уши закладывает не от тишины, а от воя. Вокруг другие стены и никакого мира дальше, чем на полметра. Пальцы Вебера крепче сомкнулись на прикладе винтовки, будто из неё можно было подстрелить далёкие воронки смерчей или пробить чёрное брюхо неба. Из-за сплошных потоков ледяной воды было нечем дышать. Кожа под робой горела, глаза резало до боли.

Не мои, не мои чувства.

Я мысленно тряхнул головой, отъединяя себя от восприятия Вебера. Минут пять уже летсплей тянулся в тишине, сотни комментариев, сменяли друг друга, не давая ни шанса прочесть каждый. Да и плевать, честно-то говоря, вряд ли один странный стрим способен испортить мне репутацию настолько, чтобы лишить подписчиков.

— Я же обещал кое-что интересное? — бодрость в голосе стоила немалых усилий.

Страх, отчаяние, злость, надежда, снова страх терзали меня через связь с Вебером. Какого чёрта он такой сильный или там что-то покрутили в нём лично?

— Узнали? Мне тут попалось кое-что интересненькое. Запрещённый контент, тот самый персонаж, из-за которого прикрыли лавочку.

Вебер упал. Вместе с ним я ощутил холодную грязную кашу под коленями, на ладонях, на губах. И отчаяние. Он напряг глаза, пытаясь увидеть хоть что-то сквозь плотную завесь вихрящейся грязи, веток, обломков. Дома, электровышки, хоть что-то. Что-нибудь, способное отметить путь к людям. А лучше не к людям — просто к какому-нибудь укрытию. Тем более, Вебер точно знал где есть люди, но снова встретиться с ними не хотел. Выживание выживанием, но стоит ему выползти на дорогу к конвою, и лучшее, что он получит — пулю в лоб.

Он пополз дальше, захлёбываясь в прибывающей воде. Но так было проще — не отбрасывал назад ветер, и куски арматуры не пытались на лету проломить череп. Просто ползти вперёд, пока есть силы. Куда-нибудь да выползет, правда же? В крайнем случае — нет. Но сдохнуть на свободе — не такая уж плохая перспектива.

Не такая, да. Я бы тоже полз, полз, полз вперёд, ведь никакого выбора не было, кроме…

Сообщения мелькали быстрей, чем ветка в воронке смерча."Просто поглазеть можем и сами. Эй, уснул там? Моргни два раза, если твой разум захватили инопланетяне". Самые приличные из. Но даже если бы я и мог, что тут сделать? Захлебнуться грязью всем назло? С разбегу броситься в воронку? Извернуться и застрелиться из винтовки? Скучнее даже, чем просто смотреть.

— Так и не поняли? — насмешливый тон, выверенный до последней ноты. — Знакомьтесь, главная звезда шоу. Вебер, опасный террорист, из-за которого запретили “Шторм”. Понимаю, сейчас он выглядит не слишком впечатляюще, но, уверяю, половина из вас сдохла бы ещё полчаса назад. Интересный, кстати, мужик…

Мой голос жил будто бы отдельно, рассказывал выдержки из статей, которые я успел мельком прочесть перед запуском игры. А чувства — сами по себе. Двигались в связке с Вебером, задыхались от невозможности вобрать полную грудь воздуха. Он натянул на нос ворот оранжевой тюремной куртки — кислорода не прибавилось, но хотя бы мусор не лез в ноздри. Я бы, наверное, сейчас думал, о… Ну, о чём-нибудь. Куда я отправлюсь после того, как удастся пережить весь этот ад. Ведь когда всё кончится, когда посчитают и похоронят жертв, законы вернутся. И Вебера будут искать. И найдут, конечно, ведь никакой шторм не может унести бронированные транспортники. Думал бы о том, куда пойти. Или, если выжить не удастся, вспомнить прошлое, как там в кино — чтобы жизнь пролетела перед глазами.

И обо всём этом Вебер почему-то не думал. Короткие маленькие мысли — переставить руку, подтянуть ногу, глоток воздуха. Будто ничего важней и не было. А правда — было ли? Зачем думать о следующем шаге, если провалится этот? И мне нравилось это ощущение, такое острое и настоящее. И им не хотелось делиться ни с кем, поэтому я отключил стрим. С комментариями и возмущениями — разберусь позже.

Ладонями и коленями Вебер неожиданно ощутил что-то твёрдое и ровное. Дорога? Но не трасса, нет. Старая и местами разбитая. Ничем не сдерживаемый ветер хлестал наотмашь. Опасно близко подбирались воронки. Может в городе ему и не разгуляться так, зато здесь хотя бы тебя не могла снести машина, не грозило завалить обломками. На одно мгновение я уловил в мыслях Вебера женский силуэт, образ с привкусом тревоги. Я не успел разглядеть, понять, как он спрятал их глубоко-глубоко.

Грохот нарастал, ветер рвал волосы. Вебер с усилием и осторожностью приподнял голову — выпустишь из плечей, и её тоже сорвёт и унесёт прочь. Грязно-чёрная воронка до неба — ближе, ближе. Уже видно ветряные завитки, в которых, как в нечёсанных космах, путались вырванные старые деревья и двери машин.

И он — соринка на ковре, на которую неминуемо надвигается щётка пылесоса. Ладони саднило, лица — вымоченного ливнем, выхоложенного ураганными порывами — он уже почти не чувствовал. И я завидовал. Тому, что никогда не смогу испытать подобного. Отзвуки, симуляции, тени — приглушённые, потому что ненастоящие. И даже боль, реальная, пронизывающая, показалась такой желанной. Наверное поэтому все виртуальщики так охотно ныряли в лайферы, жили ими, и только я — ломал. Потому что мог, потому что никогда не испытывал того всепоглощающего удовольствия. Всё это такая же иллюзия, как наш виртуал. Невозможно испытывать чувства живого, когда ты не живой, когда это не твоя жизнь, какой бы похожей на собственную она ни казалась. Поэтому сломать — единственный способ доказать себе, что ты что-то значишь. Всё ещё значишь, хотя на самом деле тебя нет. А этот чёртов Вебер даже не ломался. Но я ещё не сдался окончательно. Позже, позже, когда подвернётся момент.

Впереди появилось что-то тёмное и размытое. Вебер встал на четвереньки, попытался приподняться, его снова свалило в грязь. Он почти оглох. Смерч шёл не прямо на него, но близость могучей смертоносной воронки вырывала из тела последние силы. Он был почти готов просто лечь и сдаться. Почти.

Но теперь что-то было впереди, и оно обещало передышку и даже может быть надежду. Поэтому он снова сделал попытку приподняться. Ползком — слишком долго. Но и встать не вышло. На четвереньках, как грязный сырой пёс, он рванулся туда. Не зная, что впереди. Но или там есть что-то и оно спасёт, или… Или уже просто плевать, какая разница.

Руки вперёд глаз узнали гору расколотого бетона и кирпича — стена? Не слишком высокая, в полтора его роста. Обвалившаяся, старая, с глубокими выщербинами. И сплошная в обе стороны. Встала здесь не для того, чтобы помочь — чтобы помешать. Заперла между собой и штормом.

Ощупью Вебер двинулся вдоль неё. Кажется, стало ещё темнее. Небо окончательно заколотили многотонные тучи или начиналась настоящая ночь? Вебер клацнул зубами, когда руку распорол острый край трещины в стене. Если кровь и потекла, то сразу смешалась в бурой грязью, залепившей пальцы и ладони.

А потом стена кончилась, резко оборвалась углом и — продолжилась, но уже не вбок, а вперёд. Вебер ускорился на пределе сил. Обещание манило, заставляя негнущиеся ноги снова и снова шагать. Он споткнулся. Раз, другой. Навалился на груду обломков, забрался. Они оказались частью обвалившейся стены. На вершине — дыра в черноту. Сырую и неприветливую, но обещавщую убежище, безопасность. Хотя бы ненадолго, просто перевести дух, просто…

Вебер рухнул с высоты метра или чуть больше на холодный пол, залитый дождём до щиколотку. Плевать. Холодно, темно, но здесь ветер хотя бы не пытался вырвать из тела душу. И рушиться особо было нечему — половина крыши с торчащими наружу перекрытиями казалась почти надёжной. Всё, что могло разрушиться, обвалиться, оторваться — уже разрушило, обвалило и оторвало время.

Вебер привалился спиной к стене и закрыл глаза. Его била дрожь, одежда казалось, больше состояла из воды, чем из ткани. Может, он не проснётся, если уснёт сейчас. Но, снова — а какой выбор. Идти он больше точно не мог. И это место казалось было лучшим, что могло с ним случиться. Поэтому Вебер просто позволил телу делать то, что ему нужно — спать.

Я бодрствовал внутри него. То, что оставалось неведомым для Вебера, было ясным для меня. Конечно, он не умрёт, не сейчас по крайней мере. Даже если бы я не читал его биографию от и до, это было очевидно. Ведь кто-то же вытащил запись личности и память из его импланта, чтобы засунуть в игру, чтобы я сейчас мог находиться здесь, мог видеть его глазами, чувствовать его чувствами. И, конечно, сделала это не полиция, а кто-то другой, причём явно нелегально.

Сидеть слепым и глухим было скучно, измотанный насмерть Вебер даже снов не видел, и я включил перемотку времени. Кто-то бился мне в приват, но сейчас я уж точно не собирался читать или слушать сообщения от хрен знает кого. Не хотелось отвлекаться.

Вебер открыл глаза. Медленно и тяжело, будто боролся с таким простым и удобным желанием — закрыть навсегда. Я ничего не увидел перед собой, и мы вместе решили, что ослепли. Но нет, серые контуры неохотно проступили из темноты. Наверное, началась настоящая ночь, или мир просто умер, пока он спал.

Тело одеревенело, одежда — такая же сырая и ледяная, только рукава немного обсохли, и грязь отваливалась черепками. Неспешно в его голове ползала мысль: что всё же приятнее? Пожизненное заключение без права продолжить обычную жизнь в цифре или смерть от голода, жажды и, заодно, воспаления лёгких? “А мама говорила не гулять под дождём”. Я усмехнулся его мысли или скорее тому, что он вообще сейчас способен шутить.

Интересно, что бы Вебер чувствовал тогда, в реальности, если бы знал, что за ним будут подглядывать изнутри? И не в кастрированной версии, избавленной от слишком личного контента, как в легальных Лайферах, а, кажется, в полновесной. Тем более он ничего с этого не получил. Тем, чьи копии использовали в лайферах, обычно хорошо платили. Достаточно, чтобы компенсировать такую вот душевную обнажёнку. Но вряд ли кто-то дал денег террористу. Да и зачем его загрузили тоже не совсем понятно — дело его давно не актуально, разве что прикрыть игру, которая кому-то мешала. Тоже глупо, потому что… Потому что играть всё равно будут, я тому отличное подтверждение.

Вебер тем временем поднялся, цепляясь за стену. Прислушался. Там всё ещё выло, хоть уже и менее яростно. Он выглянул наружу. Такой же мрак, как внутри, но и смотреть не надо, чтоб понять — ничего не кончилось, разве присмирело, обещая, что шторм не разнесёт мир в щепки. И может быть даже закончится… Когда-нибудь.

Сколько человек погибло? Даже если в обычные предсказуемые ураганы — тысячи. Он представлял, и я ощущал в его мыслях странную смесь горя и мрачного торжества. Как-то мелочно, если это из-за того, что мир не поддержал его желание вечной цифровой жизни для всех… и даром, ага. Но для таких низких чувств он казался более идейным что ли. В любом случае, мне не хотелось в этом копаться. И так позволил ему слишком много, чтобы ещё и вгружаться в его чувства и мотивы.

Вебер шатнулся назад за спасительные стены. Я заставил толкнуться под дождь. Всю волю превратил в желание и потребность — туда, вперёд, надо! На мгновение его тело качнулось, будто в сомнении, но Вебер тут же мотнул головой, отмахиваясь от моего приказа, как от лезущей в глаза мошки.

Нет, твою ж мать! Иди туда! Вебер снова плюхнулся в свой угол, подняв фонтан ледяных брызг. Ну же, ну! Я будто бился в пуленепробиваемое стекло. Я злился. на него, на игру, на себя, что опять начал это, зная, что не выйдет. И это бесило больше всего. Бесило, что так легко лишился уверенности. Хотелось бросить и забыть, но любопытство тянуло остаться. Я должен досмотреть эту чёртову игру. Не доиграть — досмотреть, да. Как кино.

Вебер сел ждать. В этот раз не хотелось перематывать, и я принялся листать сообщения подписчиков, всё равно рано или поздно с ними придётся разобраться. Заплатить за желание приватности. В общей ленте кто-то ругался, что я отключился. Кто-то спрашивал, чего такой странный. Полотна на две страницы или спам просто удалил, не глядя. В личку тоже наслали тонны всего, и почти все послания отправились следом в виртуальную помойку. Лишь один чат, с единственным сообщением, оставил и открыл:

“Покажи его всем”.

И больше ни слова. Я не понимал, что это значит, надо было просто удалить, забыть, мало ли хрени пишут. Но строчка въелась в мозг и не отпускала. И какое-то смутное ощущение, что я смогу разгадать, понять. Когда-нибудь потом.

“Покажи его всем”…

Глава 4

Утро — такое же тёмно-серое, как ночь, только стало немного лучше видно. И Шторм, наконец, улёгся — ещё не пушистый котёнок, но и не свирепый тигр. Холодно, морось… Ветер прилеплял штаны и куртку к телу, выстужая остатки тепла. Но теперь точно надо было идти, иначе даже призрачный шанс выжить развеется. Если уже — нет. Как скоро там, в нормальном мире, придут в себя, чтобы озаботиться его судьбой? Когда поймут, что он не в фургоне? Как быстро отследят по импланту местонахождение? Вебер выдрал бы его из себя — хоть ногтями, хоть как, но… Будет хорошо, если он и сейчас-то выживет. Порезанная рука ещё ныла, вряд ли сейчас стоило прибавлять к этому дыру в голове. Может потом, если получится найти кого-то…

Наконец-то можно было рассмотреть, где он оказался. За спиной, откуда вчера пришёл — пустырь, залитый водой по щиколотку. Тогда, во времена шторма, во времена моей настоящей жизни, с лихвой хватало подобных пустырей. Странная фигня — места было одновременно и чертовски мало, и слишком много. В мегаполисах крохотные квартиры и запруженные машинами улицы, а за чертой городов — заброшенные посёлки и заводы. Кому они нужны, так далеко от настоящей жизни? Разве только тем, кто по той или иной причине пытался от этой жизни сбежать. Как сам Вебер. Стены, в которых он провёл ночь, похоже, как раз принадлежали одному из брошенных производственных корпусов. Длинные здания в два-три этажа с коридорами-перемычками между блоками, куски проржавевших аппаратов, трубы, бетон.

Хорошая и плохая новость одновременно — городов поблизости нет. Если тут и теплится какая-нибудь жизнь, то только дикая, негостеприимная. Вебер осмотрел винтовку. Если вода и грязь её не испортили, она даёт надежду. Будет что противопоставить тем, кто может здесь водиться.

Заводы ведь не ставят в полной глуши, так? Где-то должно быть поселение. Даже если заброшенное давным давно, всё равно могло остаться что-нибудь полезное. Консервы, одеяла, лекарства? Что-нибудь… Вопрос только в какую сторону двигаться. Вебер чувствовал, что его хватит только на одну попытку.

Я бы, честно говоря, отправился наугад. Но он стал искать остатки дороги, которую нащупал по пути сюда. Один конец вёл на трассу, куда Вебер не собирался возвращаться. Второй скорее всего мог привести к поселению. Вряд ли большой город, даже заброшенный было бы заметно издали.

В жидкой грязи, где ноги увязали до средины голени, разглядеть разбитую дорогу было бы чудом. И всё же ему повезло, в одном месте она поднималась на возвышенность и её не затопило. Он пошёл вперёд, иногда останавливаясь, и остановки эти с каждым разом делались чаще и длились дольше. Теперь привалы занимали куда больше времени, чем переходы до них. Вебер оглянулся. Разбитые корпуса заводов отдалились лишь едва-едва, а казалось, он шёл так долго.

Если бы имплант не работал в ограниченном режиме… Но террористу и уголовнику слишком жирно было бы пользоваться сетью, картами… даже элементарными часами. Наверное, уже полдень?

Он пробрался через жидкие лесопосадки, чудом выстоявшие против стихии, и увидел невдалеке окраинные дома. Тут уже не было никаких сомнений — пятиэтажки, дворы… Всё старое, как в учебниках истории. Только пустые и обветшалые, с проваленными окнами, разбитыми дорогами, сквозь которые вырывались наружу пучки травы и тощие деревца, со сломанными качелями. Как это убожество и взмывающие в небо неоновые мегаполисы могут вообще существовать в одном времени, на одной планете.

Так же, как и цифровой мир — огромная неосязаемая иллюзия — рядом с миром физическим. И ничего, существуют, даже успешно взаимодействуют. Хотя мир этого заброшенного города вряд ли взаимодействовал хоть с кем-то.

Какие-то звериные инстинкты, которые я уже ощущал внутри Вебера, заставили его идти медленнее и осторожнее. Он наверняка бы спрятался и наблюдал, если бы нашёл где. Чувствовал затаённую тревогу. То смутное и неясное, когда ты ощущаешь взгляд, но не видишь, кто бы мог за тобой наблюдать.

Когда Вебер оказался метрах в десяти от крайнего дома — бледно-жёлтой двухэтажки с провалившейся крышей — он увидел людей. Сложно было понять, мужчины это или женщины — косматые, в потерявших цвет и форму тряпках на грязных телах. Вебер насчитал пятерых, но могло быть и больше — что-то едва уловимо шевелилось в тенях. Наверное, некоторые настороженно выглядывали из пустых подъездов и разбитых окон. Если бы он верил в мистику, решил бы, что город населили зомби — сожрали всех жителей и бродят тут теперь обессиленные.

Но это совершенно точно были люди. Грязные, опустившиеся — хуже бомжей. Мерзота, к которой не хотелось приближаться и на километр. Вебер замедлил и без того вялый шаг. Он не видел оружия в руках местных обитателей, но их было достаточно много, чтобы просто свалить числом даже при том раскладе, если бы Вебер был бы здоров и полон сил.

На первый взгляд они боялись, наверное винтовка способствовала, но вряд ли это надолго. Стоит им понять, что Вебер валится с ног — бросятся. В лучшем случае, просто из страха, что, очнувшись, Вебер им навредит. В худшем — тут наверняка нечего жрать. Так или иначе, не стоит им демонстрировать, как он себя по-настоящему чувствует.

Вебер постарался выпрямиться, хотя измождённое тело клонило к земле, и хотелось уже просто упасть под ноги этим людям и будь, что будет. Вебер сжал крепче винтовку и убедился, что её хорошо видно даже издали. Неплохой, в его случае, аргумент, как и тюремная роба.

Мне снова пришло сообщение. От того же человека, что и прошлое — Мара. И такое же странное. Мне не хотелось отрываться от этого тревожного ожидания — кто сделает первый ход. И, в то же время, из какого-то непонятного протеста, тянуло поставить на паузу. Ведь не настолько поглощён, могу контролировать? Даже вышел из игры.

Наверное, не было ничего такого в этом послании и даже в прошлом. Мне писали всякое и в разных формулировках. Но чисто интуитивно это казалось особенным. Или привлекла внешность отправителя, этой Мары? Девушка, чуть менее красивая, чем я привык видеть в вирте, в том числе и у поклонниц. Или особенно у них. Очень сложно блеснуть красотой, когда красивы все. И, может, потому эта Мара, написавшая сообщение, так привлекла. Хотя на деле я видел только смутный облик — образ чуть размыт — так, что пока не приглядываешься, кажется понятным, а стоит попытаться рассмотреть, и не можешь чётко увидеть ни одной черты.

«Покажи им. Пусть они видят то же, что и ты».

Интересно, она нарочно писала так? С оттенком странного, манящей тайны. Чтобы зацепило? Или ей казалось, что я должен сразу понять, о чём речь?

Самое занятное, что я, кажется, действительно понимал.

— Зачем тебе? — спросил я её.

Наверняка речь о Вебере, так ведь? Не понравилось, что я отключил стрим, вот и вся загадка. На долгую минуту — молчание. Я уже почти решил, что мне написал бот, что подвела на сей раз интуиция, но одна за другой побежали буквы:

— Не только мне. Влад, пожалуйста.

— А если я откажусь?

Давай, попробуй мне пригрозить. Даже интересно стало, что можно придумать, чтобы запугать меня.

— Будет очень жаль, — пауза, заполненная почти осязаемой горечью. — Ты не чувствуешь, что он очень важен? Что он стоит того, чтобы о нём узнали?

Я усмехнулся, хоть она и не могла видеть.

— Ты это серьёзно сейчас? Да любой и так может влезть в него самостоятельно.

— Но сначала в него надо попасть.

Тут она была права, “Шторм” обладал ещё одной уникальной особенностью. Если в других лайферах был либо один главный герой, как в том же “Доме Кристины”, либо можно было выбрать желаемого персонажа, то здесь правила отличались. Игроков случайным образом кидало в чьё-то тело, так что из сотен тысяч жизней попасть именно в Вебера было проблематично. Поэтому да, на самом деле я мог понять эту Мару, но с чего мне вникать и решать ребусы? Или читать мысли, как какой-нибудь медиум… Обойдётся.

— Так, ещё раз: Тебе-то зачем? Ну да, чувак сражался-сражался, спасибо ему большое. Пусть школьники на Истории учат, я при чём?

— Но ты ведь знаешь, что с ним сделали и почему?

— О, ещё бы, первым делом выяснил.

— И?.. Ты же заглянул в него и понимаешь теперь, почему?

— Почему что? Эй, он террорист, и чем бы там ни прикрывался, всё справедливо.

Может, для жителей реала мы, виртуальщики без тела, и не казались в полной мере равными, но даже там считали, что Вебер совершил непростительную херню. Для меня и вообще не было вариантов. В своё время он как-то умудрился похитить сервер с группой виртуальных личностей и грозился их стереть, если не отменят закон о запрете переноса в вирт после смерти. Умная игра — показать, что всё же они важны так же, как и живые люди… Но методы стремные, и в итоге закон никуда не делся.

Вообще то, что говорила эта девица, само по себе могло сойти за терроризм, и меня не особенно тянуло в таком участвовать. Одно дело — даркнет и запрещённые лайферы, оно было про свободу, а преступления и убийства — другое. Я уже ждал, как Мара напишет сейчас, что на самом деле чёрное — это белое, и вообще какую пилюлю я выбираю.

— Но ты ведь сам ещё играешь? — спросила она, попав в точку.

— Я вообще много во что играю, если заметила.

Мне резко расхотелось продолжать дурацкий разговор, и я закрыл канал нашего чата. Видел, как высветились новые сообщения, но читать не стал. Если поначалу меня тянуло узнать, разобраться, кто она такая и зачем написала, то сейчас — отрубило малейшее желание. После нашей беседы я бы и в Шторм больше заходить не стал бы — ну его нафиг. Не стал бы, если бы не одно “но”. Я ушёл на самом интересном моменте.

Глава 5

Людей стало больше, минимум — с десяток. Они подступали ближе, и ещё поодаль ощущалось движение. В мегаполисах от таких избавлялись — так или иначе. Никому не нравились вонь и зараза. Здесь, в заброшенном городе, наверняка было несладко: сложности с едой, никакой наркоты, но зато никто не пытался от тебя отрезать что-нибудь ради забавы. Уже неплохой аргумент в пользу.

Вебер двигался неторопливо, стараясь, чтобы его шаги выглядели вальяжной уверенностью, а не предсмертным превозмоганием. Получалось наверняка отвратительно, но оборванцы были слишком осторожными, чтобы рисковать. Тем более Вебер не угрожал и не убегал прочь. Выгоднее было ждать, пока придёт, и всё станет понятно. И он шёл, отчётливо понимая, что ничем хорошим это кончиться не может. Оставалось только поддерживать иллюзию.

Фигуры в грязных одеждах стояли неподвижно. Я подумал, что они и вообще жили примерно так: в неподвижном ожидании, минимальном расходе сил. Другие не опускаются так низко. В городе можно жить если и не нормально, то… жить. Не так, как эти. Им просто всё равно, но древние механизмы тела вынуждают выживать.

Об этом размышлял я, пока Вебер переставлял ноги. Его самого хватало только на короткие приказы — шаг левой, шаг правой. Винтовку не выпускать, держать. Он уже и не ощущал гладкий приклад, просто старался не менять положения закостенелых пальцев.

— Я не буду стрелять, — хрипло прокаркал Вебер, когда до первого, самого бесстрашного оборванца оставалось шагов десять. Такой же косматый и обосранный, как остальные, он был выше и немного меньше напоминал тень. Из-под коротких штанин выглядывали розовые носки с неразличимым под грязью узором. В иной ситуации явно девчачий предмет на бородатом мужике посмешил бы, но здесь и сейчас нагонял жути. Вебер, наверное, и не заметил, поковылял мимо.

На его предупреждение никто не отреагировал. Все стояли на прежних местах, затравленно и, в то же время, с неотрывной жадностью следили за каждым слабеющим шагом Вебера. И я видел, как они начинали шевелиться, подступать.Всё ещё боязливо, потому что винтовка и вообще, мало ли на что способен беглый уголовник, но теперь всем, похоже, было очевидно, что долго он не протянет.

— Здесь есть вода? — спросил он в пустоту, не ожидая в общем-то ответа.

А потом что-то тяжело упало на плечи. Этого он уже не мог выдержать, рухнул вперёд, больно ударившись локтем о приклад. Вонь старого пота и мочи давила хуже чем, вес чужого тела на спине. Сделать вдох — хуже смерти. Он начал задыхаться, хрипеть. Чужая рука вцепилась в винтовку. Вебер собрал силы, брыкнулся, сбросил со спины бомжа. Тот быстро вскочил на ноги. Перед глазами мелькнули розовые носки натянутые так, будто вот–вот треснут. Вебер схватил бомжа за щиколотку, хотел дёрнуть, но не хватило сил. Бомж пнул его в лицо так, что он откатился на спину. Ощутил кровь на зубах и языке.

Ещё пинок и даже смотреть стало слишком больно. Только резкий наплыв вони рассказал, что бомж наклонился. Дёрнул винтовку. Вебер сам не знал, как вышло не разжать пальцы. Может их просто намертво свело. И теперь, наверное, последует удар и хруст. И боль. А дальше, если повезёт, он просто перестанет чувствовать.

Я не знал, почему ещё не вышел из игры. Системы лайферов приглушали боль всегда, можно было совсем скрутить настройки, чтобы любые негативные воздействия оставались за барьером. Мои оставались на базовом уровне, и сейчас было больно. Настолько, что я не помнил, когда последний раз испытывал подобное. Но какая-то непонятная жадность приковала меня, заставляя терпеть и не потерять ни мгновения.

Удара всё не было. Каждая мышца Вебера сократилась в ожидании новой боли. Но секунда шла за секундой — и ничего. Он сделал вдох — тяжёлый и хриплый, а потом понял, что слышит возню рядом. Его задели его за ногу.

Вебер открыл глаза. Кто-то пытался отогнать палкой бомжа в розовых носках. Тот попробовал напасть, но быстро сдался, ругнулся под нос и спрятался в подъезде.

Радоваться-то особо было нечему. Тут каждый сам за себя, и теперь просто будут бить не ногами, а палкой. И всё же Вебер жадно вздохнул ещё несколько раз, собирая силы для новой — последней — схватки. Перевернулся на спину, попытался вскинуть винтовку. Может, успеет выстрелить.

Но его неожиданный заступник стоял спокойно, не пытаясь напасть. Подал даже руку — ловушка? Да кому оно надо, если проще тупо забить палкой. И Вебер схватился за протянутую ладонь. Подтянулся — вернее мужчина просто рванул на себя, ставя его на ноги. Подставил плечо.

Пахло от него тоже весьма так себе.

— Зачем? — хрипло спросил Вебер.

На большее его не хватило. Говорить — тяжело, почти как двигаться. Но мужчина понял вопрос верно:

— Не люблю, когда они жрут людей.

— И часто? Жрут.

— Не особо, — хмыкнул человек. — Здесь маловато гостей.

Вебер только слабо кивнул. Его вырубало, и под конец пути незнакомец тащил почти волоком. Свет улицы сменился густой тенью коридора, потом — полумраком комнаты. Вебер ощутил под собой пол — не голый бетон, но и не плотный матрац. Будто бросили тонкое одеяло, едва-едва способное создать иллюзию мягкости. Но на самом деле Веберу было всё равно.

Просто сесть. Привалиться к стене, зная, что можно хотя бы какое-то время никуда не брести под этим проклятым дождём.

Я подумал, что давно не пытался вмешаться, но сейчас это казалось абсолютно бессмысленным. Даже если получится, в теле Вебера просто не осталось сил, чтобы изобразить хоть тень движения. И эта мысль позволила мне со спокойной душой наблюдать дальше.

К его рту прикоснулась холодная кромка кружки. Пересохшие, потрескавшиеся губы смочила вода. Далеко не кристально-родниковая или хотя бы из домашнего фильтра — вонючая, как и всё здесь, с химическим привкусом. Но всё же вода. И не капелька — целая кружка. Вебер не стал думать, кто раньше из неё пил и мыли ли её после этого.

— Спасибо, — произнёс он, открывая глаза.

Мужчина забрал кружку. Спаситель Вебера был уже сильно немолодым и точно не походил на прочих обитателей города. Умытое худое лицо, русые волосы хоть и криво, но подрезаны до плеч. Их, может быть, даже иногда причёсывали. В общем, человек заботился о себе насколько это было вообще тут возможно.

— На здоровье, я Марк.

— Алекс.

Забавно, что он выбрал хоть и сокращённый, но честный вариант. Отголоски его полного имени могли докатиться и сюда, так что называться им было опасно. Но и врать спасителю Вебер, похоже, не хотел. И всё же такое вот короткое “Алекс” ему чудовищно не подходило. Другое дело “Александр” или “Вебер”, как я звал его про себя. И неприятно кольнула мысль — действительно ли это было моим решением, думать о нём именно “Вебер”?

На какое-то время Марк оставил его в покое. И это даже успокаивало. Слишком подозрительна в таком городе, с такими обитателями искренняя, чрезмерно выраженная забота. Не хотелось бы попасть в ситуацию, где думаешь: лучше бы сразу убили.

Внутри было почти так же холодно, как снаружи — заброшенным городам не полагается отопление. Но здесь стены хотя бы защищали от ветра. Вебер стащил с себя рыжую, насквозь сырую куртку и штаны, повесил их на стул с надломленной ножкой. Вряд ли одежда быстро просохнет, но сидеть в сырой было хуже, чем голым. Он обернулся тряпьём, на котором сидел — стало чуть теплее, только теперь приходилось прилагать усилия, чтобы не замечать тяжёлый запах затхлости, вместе с тканью липнувший к коже. От его собственного тела наверняка разило не лучше, но то был привычный запах, который уже не чувствовался.

А ещё до остервенения хотелось есть. Последний паёк он получил где-то полтора дня назад, и то был отнюдь не королевский обед.

Марк дал ему напиться, а еды даст? И что-то подсказывало, что там это едва ли не главная ценность, после разве что оружия.

— Почему ты здесь живёшь с этими? — спросил Вебер, когда Марк вернулся. — Ты ведь не похож на них.

— Я с ними или они со мной? — хмыкнул тот. — Никто здесь ни с кем не живёт, каждый отдельно. А почему? Наверное, потому что больше негде. Когда рядом другие, не так страшно.

— Всегда есть нормальный город, не так много причин не жить там. Или ты тоже?.. — Вебер кивнул на развешенную на спинке стула оранжевую одежду. Только сейчас он вспомнил, что на ней было имя, но, к счастью, табличка подвернулась внутрь. Да и вряд ли под слоями грязи сейчас можно было прочитать хоть одну букву.

Марк отрицательно мотнул головой.

— Я отшельник, хех. По убеждению. Остальные пришли сюда много позже.

Вебер изучал его слишком уж выступающие скулы и надбровные дуги, впалые щёки. С едой тут, и правда, туго. Что они вообще едят? Наверняка любые остатки от прошлой жизни уже найдены и съедены. Ловят птиц, грызунов? Вообще-то отребье, встретившее его на подступах, не выглядело способным кого бы то ни было поймать.

— А ты? — спросил Марк. Теперь пришла его очередь кивнуть на тюремную робу. — За что? Стоит тебя бояться?

— За то, что хотел помочь людям. Определённо стоит меня бояться, даже странно, что ты об этом раньше не подумал, когда спасал. Зачем, кстати? У меня ничего нет.

— Ну, хоть бы и поболтать, а? Мои соседи не слишком-то разговорчивые. Но вообще, всегда можешь спуститься туда. Думаю, Носок будет рад закончить начатое.

— Я благодарен, если что, не думай. Где мы вообще находимся? Далеко до какого-нибудь города? Здесь есть другие… кхм… разумные? Мне нужна помощь.

Вебер показал порезанную руку, хотя больше его волновал имплант. Но вообще надежда явно была глупой.

— Только я и они, — пожал плечами Марк. — И, вообще-то тебе повезло, они ещё напуганы ураганом, одного прибило рухнувшим столбом. Ну и… Сытые потому же.

— Если ты такой противник каннибализма, чего ж не отогнал?

— Я не самоубийца. А насчёт твоего вопроса… Если пешком, то больше двух дней. Челябинск, я оттуда пришёл. И эти — тоже наверняка.

Челябинск — это порядочно так от Екатеринбурга, где остались друзья. Но и не другая часть света, особенно, если раздобудет транспорт. В городе наверняка до сих пор чёрт знает что творится и может быть получится…

Вебер снова мимолётно подумал о двух женских образах. Так неявно, будто гнал от себя, но тревога подсовывала изнутри. Успели уехать, спрятаться? Живы ли? Где они… А ещё — и теперь уже отчётливо, — представил друзей. Соратников даже. Десяток лиц, как страницы книги, пролистнулся в голове. Наверняка все те, с кем Вебер устроил свой терракт и кого не поймали, в отличие от лидера. И он хотел к ним. Ещё бы, а к кому ещё?

Они могут укрыть, снимут запись личности с импланта… Как долго он будет туда добираться? Пешком, измождённый, по колено в грязи — слишком долго, его гарантированно отследят. А если сломать имплант, сотрутся все записи, вся память и его суть. Самое главное, что составляет человека, что сможет жить после тела…

— У тебя есть еда? — спросил Вебер, глядя в переносицу Марка. — Не бесплатно. Я хочу попросить тебя сделать несколько вещей, а взамен ты получишь…

Глава 6

— Давай встретимся?

Я вообще-то не собирался снова общаться с этой девицей. Может она и не девица даже вовсе и вестись на загадочный портрет совсем уж тупо. Но я всё равно открыл это сообщение и, конечно, изрядно удивился. Такие не любят встреч, если я верно её разгадал. С другой стороны, у меня всё же были вопросы и… Что я терял?

В виртуале тебя не затолкают в тачку и не разделают на органы. Могут разве что нелегально раскопировать, но для этого есть схемы попроще. Желающих заработать, сдав копию в рабство хватает и без того.

— Где?

— В моей личке, дам координаты.

— Не, — всё же здравый смысл не настолько отказал мне. — Можем в моей, сделаю гостевой доступ.

— Хорошо. Когда?

— Давай прямо сейчас? Можешь?

Я не стал спрашивать, зачем Мара решила увидеться. Может, интуитивно поняла, что я осторожничаю, и тема терроризма уж точно не из тех, которые стоит доверять несущимся в пространстве цифрам.

Я настроил доступ — забавно, очень давно никто не был там. А заходил ли кто-то хоть раз вообще? В квартире — с базовыми предметами без малейших личных настроек — гостили подруги, отец навещал пару раз. Мы и при жизни-то с ним редко виделись. А в личке…

Место не для посещений, слишком интимное, даже для близких. Наверное, поэтому же оказалось так просто пустить туда совершенно незнакомого человека. Ему непонятен смысл деталей — тех самых, слишком личных. Зато полная приватность позволит поговорить безопасно. И я ждал.

Моя личка — маленькая квартирка, как у той Инги из “Шторма”. С обоями-космосом, медленным движением звёздных искр и фантастическими газовыми облаками. В углу кресло с нейроинтерфейсами, серебристый диван, как осколок, дрейфующий в чёрной бесконечности. На мгновение мне захотелось отменить встречу, заблочить доступ. Слишком. Лично.

Я любил ту свою настоящую жизнь, чертовски любил. И нет, здесь точно ещё никто ни разу не бывал кроме меня. Какого чёрта дёрнуло…

И в этот момент — сомнения и смятения, она материализовалась посреди комнаты. Тесной, крохотной, хотя личка могла быть c футбольное поле или с остров — да любой практически, были бы деньги. У меня были, но… Не нужно.

И Мара оказалась всего в полшаге от меня. Высокая — нашли глаза почти вровень. Даже какая-то длинная из-за худобы, маленькой груди и узких бёдер. Тёмные волосы стянуты в хвост. Она вообще будто не старалась… Выглядеть. Когда для многих оболочка становится чуть ли ни единственным доказательством собственного существования, своей реалистичности, Для Мары оно будто просто было символом. Образом, чтобы очертить границы себя от потока нулей и единиц. Пока я разглядывал её, невольно удивляясь, соответствию истинного облика заявленному, Мара перехватила мой взгляд. Серые, почти серебристые глаза потребовали, чтобы я сосредоточился.

— Тебе совсем безразлично, да, Влад? — спросила она.

А вот голос у неё оказался не таким невыразительным, как лицо. Низкий и богатый на оттенки. Даже негромкие слова наполнили собой комнату лички.

— Что безразлично? Ты, кстати, уже который раз говоришь так, будто о книге из школьной программы, которую я, дурак такой, не читал.

— Вообще-то, почти так и есть, — Мара продолжала смотреть на меня, и я был признателен за то, что она не разглядывает личку. Может, потому что ей просто не интересно, но тем не менее. — Ты тут благодаря ему! Как может обитатель вирта не знать, не ценить? Не сделать для него хотя бы такую малость, как включить долбанную трансляцию!

Я не ожидал такой атаки и, наверное, она это заметила. Вообще говорить вот так — лицом к лицу, не через привычную броню топового стримера, было… Всё равно, что раздетым. Мара быстро скользнула языком по губам, будто волнение высушило их до царапающей корки. Такой живой жест и такой ненужный здесь.

— Это ведь то, что ты делаешь — показываешь другим, — уже спокойней сказала она. — Почему именно сейчас ты остановился?

— Слушай, Мара, или как тебя на самом деле. Мы здесь благодаря тому, что случился сраный шторм. У Вебера не получилось. Хотел, да, спасибо ему, блин, за это большое, но и только. Он вообще странный чёрт.

— То есть сам ты всё же играешь?

— И что теперь?

— Так в чём сложность? — Мара переступила с ноги на ногу, будто пол тут был раскалённый. — Что мешает включить? Я просто не понимаю, правда.

Рассказывать, что сливаясь с Вебером я терял свою главную фишку, за которую меня знала и ценила комьюнити, мне совершенно не хотелось. Ни кому бы то ни было, ни тем более ей. С этой игры вообще слишком много проблем, может, стоило бы уже бросить, забыть и вернуться к прежним занятиям. Подписчики — не самая верная публика, не увидят тебя несколько дней, пойдут смотреть кого-нибудь другого, и я потеряю основной свой заработок. Одного этого уже было достаточно, чтобы завязать со “Штормом”, а теперь ещё и эта девица тут…

— Слушай, ты вообще-то в моей личке, не забыла? — атаковал я в ответ. — Продолжишь наезжать, закрою доступ. Я никому ничего не должен, с чего бы вдруг?

— Ладно, ты прав, — она опустила руки и чуть встряхнула тонкими кистями. — Давай я объясню, хорошо?

— Да отлично вообще. С этого стоило начать, не?

— Тебе не кажется, что с Вебером обошлись несправедливо? Он ведь не для себя всё это делал, а для других.

— Ага, мы это уже проходили, — кивнул я. — Можно оправдывать, чем угодно, хоть какими высокими идеалами, но терроризм есть терроризм. Думаешь, любой другой рандомный кровавый тиран и его приспешники не были уверены, что делают во благо людей или страны? Пф, не смешно даже.

— Но ты же видел начало, когда Вебер только освободился? Он легко мог убить того солдата из конвоя, более того, ему действительно стоило это сделать. Это было разумно в той ситуации и единственно правильно. Для выживания, разумеется. Но он не стал. Он не такой и… Пусть, пусть ты считаешь, что Вебер заслужил наказание и… Ты ведь знаешь, что сейчас с ним? Его личность заморозили. Навсегда! Это хуже, чем пожизненное, разве такое он заслужил? И даже если для тебя это нормально, позволь другим увидеть и решить для себя самостоятельно.

— Забавно, — хмыкнул я.

— Что тут забавного?

— Ну, ты просишь об этом человека, который только и делает, что не позволят людям решать самостоятельно… Ну, пусть не совсем людям, но всё же.

— И это ещё одна причина, — серьёзно ответила Мара. — Твоё умение. Мне хотелось бы, чтобы ты тоже узнал Вебера лучше, понял, то, что понимаю я. И мне бы хотелось с тобой подружиться, потому что ты такой.

— Нео, ты избранный, — я закатил глаза.

— Не избранный, — Мара не улыбнулась моей шутке. — Наверняка не ты один так умеешь, но про других я не знаю, а про тебя — знаю наверняка. И ты в этом правда силён.

Не так уж и силён, хотелось мне ответить, но я снова смолчал. Казалось, она говорит откровенно, да и смысл врать? Ничего заманчивого она не предлагала, никаких сказочных историй не рассказывала. С другой стороны, оттого и желания выполнить её просьбу не возникало абсолютно никакого. Может, я охотней согласился бы, скажи она просто: можешь сделать для меня? Очень надо. Личное.

— Ок-ок, я уже с первого раза понял, что я нужен и много чего могу сделать для. Я пока не вполне понял, зачем это нужно мне. Ну, кроме вот этой вот сомнительной благодарности.

— Просто играй дальше, ладно? Я не могу тебя вынудить помогать, но, поверь, всё сложнее, чем пишут. Мне бы хотелось, чтобы ты и остальные, узнали его лучше. А там уже сам решишь, что с этим делать.

— Похоже на дико невыгодную для меня сделку, — усмехнулся я. — Договорились.

Мара приоткрыла рот, готовая выпустить на волю ещё парочку аргументов, но потом до неё, похоже, дошло, что я ответил. И она улыбнулась. Счастливо и как-то по-детски. Это была хорошая улыбка, живая, но в тот же момент я остро осознал, что я ей совершенно не нравился. Вот до этого самого момента. Она просто делала то, что по какой-то причине была должна. А теперь, когда принял её сторону — преобразился в её глазах. Чёртова фанатичка. Я улыбнулся в ответ и протянул руку. Она пожала — уверенно и крепко.

— Значит, просто включить стрим?

— Да, — кивнула Мара. — Пока всё. Мне хочется верить, что ты сможешь разглядеть и… Можешь написать мне в том же чате, если вдруг…

Она подняла руку и пропала ещё до того, как успела взмахнуть пальцами на прощание. Я кивнул пустоте.

И остался стоять, глядя туда, где только что была Мара. Странно, моя жизнь — виртуальная жизнь — казалась мне насыщенной… Всяким. Как может быть пустым время, заполненное чужими судьбами? Ну и не только ведь ими. Хотя, если подумать, давно ли я занимался ещё чем-то помимо?

После общения с Марой я ощутил что-то для себя новое. Или давно забытое? Как, наверное, бывает, если всю жизнь жил в маленьком городе, а потом вдруг посмотрел другую страну. Где-то там, далеко, было нечто значительное, маячило из-за туч, и я мог на мгновение стать частью, но…

— Успели соскучиться? Сегодня мы посмотрим, как выживает спаситель всего виртуального человечества! Кто такой? Пока я пью кофе, сходи загугли. А. Вебер.

Глава 7

— А что, не было мест для отшельничества поприятнее? — Вебер смотрел сквозь подёрнутое трещинами стекло на двор.

Даже когда я был жив, никаких дворов уже не было. Слишком расточительно — оставлять столько свободного места. Наверное раньше тут что-то росло, были скамейки какие-нибудь. Сейчас только грязь, кирпичное крошево, ржавое, наполовину ушедшее в землю железо. Никому не нужно поддерживать жизнь и порядок в этом месте. Даже “хоронить” слишком невыгодно — тратить ценные ресурсы на то, что не окупится. Проще бросить и позволить сгнить и разложиться самостоятельно.

— Это какое например? — хмыкнул Марк. — На свалке или пустоши? Мирного зелёного уголка в горах не завезли, знаешь ли.

— Тоже верно. Хотя всё равно не понимаю, чем тебе не угодил город. Ты выглядишь как человек, у которого не было бы проблем там прижиться. На фанатика ты тоже не похож.

— Ошибиться очень легко, особенно, если ничего о человеке не знаешь, — Марк потёр ворот своей выцветшей толстовки, будто ткань обожгла кожу. — Вот ты кажешься мне интеллигентным человеком. Такие днём сидят за компьютером в офисе, а вечером — за книгой. И даже если по какому-то недоразумению попал бы за решётку, то точно не стал бы сбегать, на людей нападать, — он кивнул на винтовку, прислонённую к стене. — Так что не думай, что слишком хорошо разбираешься в людях.

Вебер снова отвернулся к окну. Вообще-то он и правда считал, что неплохо знает людей. По двору Носок тащил замызганное одеяло, край его волочился по земле, чертя тонкую борозду в грязи. Может быть, он тоже был интеллигентным человеком? Архитектором или художником? Сторчался, спился, влез в долги? Потерял близких? Или просто ленивый мудак.

— Я и не разбираюсь, похоже, — в голове Вебера скользнуло воспоминание, отдающее горечью. Отчаянное решение, провал. — Если бы не запретили переход в вирт, ты мог бы получить своё отшельничество навечно и без бомжей. Даже в зелёном уголоке в горах.

— Нет.

Вебер повернулся к Марку, тот не казался злым или недовольным. Такое же спокойное лицо, только губы были сжаты решительно и чуть дергалась левая ноздря. Обычно с такими точно нет толку спорить, но сейчас всё равно делать было нечего. Силы только начинали возвращаться, но он ещё не восстановился настолько, чтобы шагать несколько суток. Так почему бы и нет?

— Значит ты из тех, кто поддерживает запрет? Тогда поздравляю, вы выиграли.

— И снова нет, — лицо Марка немного расслабилось, — Я не хотел бы навязывать свой выбор другим людям.

Вебер помолчал. Странно, он задумался о том, что сделал сам. Мне всегда казалось, что брёвна в глазу не способен видеть никто. Он же на полном серьёзе, всего лишь от одной фразы этого почти незнакомого Марка принялся размышлять о том, имел ли право продвигать свою позицию. Точно ли продолженная жизнь в виртуале — то, что нужно миру. Вернее, то, чего хочет мир, а не только сам Вебер.

— А тебе кажется, “СмертиНет” навязывала? — спросил он вслух.

— Разве терроризм бывает чем-то иным?

— Ну, тут ведь как посмотреть, нет? — Вебер зачарованно следил за перемещениями Носка за окном. Из-за распотрошённого мусорного бака за ним следил другой оборванец. Забавно, за то недолгое время, что Вебер пробыл тут, именно Носок показал себя главным агрессором. Нападал, отбирал… Они вообще напоминали зверушек. Злых, сильных и опасных. — Если бы все в обязательном порядке после смерти переходили в виртуал, тогда твоя правда. Но по факту всё иначе. Выбор оставался всегда. Хочешь, умирай окончательно, хочешь — живи в цифре вечно. А вот навязывают как раз отказ обязательный, просто запрещая второй вариант. Вместо выбора — его отсутствие.

— А в какой момент ты можешь решить, какой сделать выбор? — отозвался Марк. — В восемнадцать или уже в десять? А могут ли такое решать за ребёнка родители? Имеют ли право обрекать его сознание на вечную жизнь одной лишь своей волей?

— Но оцифрованное сознание, это не мумия, не зомби, которого они оставляют жить, чтобы это существо хоть как-то погасило боль потери. Личность в виртуале способна точно так же расти и развиваться.

Марк насмешливо угукнул:

— Какая-то другая личность.

— Точная копия, которая полностью себя осознаёт тем же человеком. Разве этого мало чтобы считаться настоящей?

— Настоящие, это ты, — Вебер ощутил лёгкий тычок меж лопаток, — и я. Мы настоящие, живые. Вон те нелюди во дворе. Они тоже живые.

В этот момент оборванец, карауливший Носка с одеялом, бросился на него сзади. Видимо, у всех у них была такая трусливая тактика — напасть исподтишка. Они плюхнулись в жижу и сцепились в плотный взъерошенный комок.

— А то, о чём говоришь ты, — продолжал Марк, — Просто циферки. Бездушные, это уже не человек.

— А вот тут мы с тобой, значит, не сойдёмся. Человек — это не кусок плоти. Это его разум и только разум. Ну или сознание, как угодно. Вон, там твои человеки, смотри, грызутся. Ты выбрал бы этого Носка вместо погибшего и оцифрованного друга? Или просто чужого человека… Писателя, инженера, хорошего отца семейства? Если рабочему оторвало ногу, становится он от этого меньше человеком? А если две ноги? А если у него не осталось конечностей? Где граница, после которой тела становится слишком мало, чтобы сущность перестала называться человеком?

Темп речи Вебера нарастал, созвучный тому остервенению, с которым бомжи терзали друг друга. Злые, голодные собаки, разнимать которых, себе дороже.

— Душа.

— Что? — Вебер оглянулся на это тихое слово, звучание которого стены заброшенного города давным давно позабыли.

— В живом человеке она есть, а в этих цифровых личностях — нет, — просто ответил Марк.

Волна возмущённых комментариев выдернула меня из игры. До этого зрители довольно вяло отписывались и спрашивали, что за хайп я поднял на ровном месте. Понятно, что смотрели они меня не ради душных бесед, где я даже не пытался вытворить что-нибудь эдакое.

Но сейчас — сейчас другое. Почти все мои подписчики — были виртуальными личностями. И им сейчас сообщили, что души в них нет и потому они не люди.

Вали его, давай, мочи! На меня рухнула тонна советов разной степени цензурности. Все они сводились к тому, что я должен сделать с Марком руками Вебера. И в другой раз я бы сделал ещё до их подсказки. Я даже бросил в Вебера порыв — рвануть на себя винтовку, ударить прикладом в лицо. Просто проверить, не вернулась ли моя способность. Но нет, внутри него ничего даже не дрогнуло, и я понял, что если продолжу транслировать эту игру, надо будет уже как-то объясниться. Но как именно, я ещё не придумал — подрывать их веру в мою уникальность я не собирался. Поэтому сказал то единственное, что могло завуалировать моё вынужденное бездействие:

— Эй, этот парень, Марк, его спас. Когда ты пережил шторм, как-то нелепо подохнуть от зубов бомжа в розовых носках, — усмехнулся я. — Проявите уважение.

Оценить произведённый эффект я не успел. Вебер бросил короткий взгляд за окно. Не знаю, что Вебер там увидел — слишком быстро, но он схватил винтовку и дёрнул ставню на себя. Старый механизм крякнул и поддался. Пока Вебер высовывал дуло в распахнутое окно, я понял, наконец, что произошло, но не понял причин, взбаломутивших Вебера.

Второй бомж, смог одолеть Носка и теперь сидел верхом на его груди. В его руках, почти чёрных от грязи, была толстая палка, которой он с усилием давил на горло Носка. И хотя тот был далеко, вне зоны слышимости, его приоткрывающийся рот наверняка издавал хрипы. Вебер навёл винтовку на этих двоих. К нему подскочил Марк, закрутил головой, будто не понимал, пора уже вмешиваться или не делать ничего. Растерянно пытался сообразить, что вообще происходит. Вебер предупредительно вскинул руку. На миг я решил, что он просто хотел самостоятельно поквитаться с Носком за его нападение, а левый бомж едва не лишил его праведной мести. Но Вебер не нажал спусковой крючок. Вместо этого он заорал во все лёгкие:

— Отпусти, или вышибу мозги.

Я не сразу понял, что он сказал. Что он сказал это всерьёз.

“Какого хрена он делает?”

“Это он его чуть не убил, чо он тогда?”

В комментариях гудело слово “идиот”. Мне бы тоже хотелось всё это спросить. Тем более я, в отличие от них, видел, чувствовал ту сцену, и сам бы придушил с радостью, так почему…

Бомж не сразу понял, что от него хотят. Всё же как мало в них осталось от людей. Но громкий голос привлёк его внимание, как любой другой грозный шум, и он поднял вверх уродливое лицо.

Момент испуга и понимания подзадержался, но мышцы сообразили раньше, и палка перестала так сильно сдавливать горло Носка. Тот не стал терять времени, скинул с себя напавшего. На мгновение дёрнулся, чтобы напасть в ответ, но потом поднял голову к окну. Дуло винтовки смотрело всё так же строго, и Носок передумал. Он подобрал сырое перемазанное одеяло, снова глянул вверх без тени благодарности и побрёл, куда шёл до нападения.

Нда, такого я точно не ожидал. Вебер этот был точно чокнутым, а ещё… Я не мог разобраться в той смеси чувств, что он у меня вызывал. Он совершал поступки непредсказуемее, чем творил я для развлечения себя и подписчиков. При этом делал это не в качестве протеста: ах ты жил так, а попробуй вот так, а просто из своих каких-то там соображений. И эти соображения, особенно насчёт Носка, совершенно не укладывались у меня в голове.

Вебер молча втащил винтовку обратно в комнату и прикрыл окно.

— Не трать патроны, — сказал Марк, как-то слишком уж внимательно глядя ему в лицо. Он казался строгим и спокойным, но в его чертах отчётливо проступало одобрение.

— Даже не собирался, — Вебер устроился на своём прежнем месте. — Кстати, помнишь, я говорил, что мне нужно будет ещё несколько одолжений? Думаю, я готов к ещё одному. После нашего разговора, уверен, ты выполнишь это с радостью. Можешь вырезать мой имплант?

Глава 8

Я отсмотрел начало чудовищной кустарной операции. Когда я не стал скручивать болевые ощущения во время нападения Носка, в этом был смысл и адреналин бешено пульсировал во мне. Пусть и ненастоящий. Но чувствовать, как из Вебера выковыривают имплант мне не хотелось. А ещё я не знал, как игра поведёт себя дальше. Если не будет импланта, значит, не будет и цифровой памяти, не будет части или даже всей игры? А если меня выбросит из Вебера, то смогу ли я вернуться в его личность.

Слишком много вопросов. Слишком много рисков.

Тогда я написал Маре, раз уж она такой знаток этого Вебера:

— Нужно встретиться.

Наверное, это можно было спросить прямо тут, но я убедил себя, что опять могли всплыть неэфирные разговоры, которых стоит избегать. Хотя на самом деле мне, наверное, просто хотелось её увидеть. Дурацкая привычка из жизни, которую до сих пор сложно искоренить. Ни во мне, ни, наверняка, в ней, уже давно нечего было видеть. Голое сознание, которое абсолютно идентично что в тексте, что в диалоге, озвученном смоделированным голосом.

— Где? — ответила Мара моментально, будто нисколько не сомневалась, что я напишу.

— Давай снова у меня, можешь прямо сейчас?

— Вообще-то у тебя немного тесновато… — пауза, заставившая меня лихорадочно думать, как за несколько минут сменить скин своей лички. — Шучу, скоро буду. И… Спасибо тебе.

Да уж, ей, пожалуй, стоило благодарить. Пара сотен человек отписалась от меня после сегодняшнего стрима. Не очень-то успешно, ага. И если так дальше пойдёт, то для самой же Мары я стану бесполезным. Ей ведь нужен был популярный друг, способный влиять на общественность, а не просто ещё один геймер. Странным образом потеря популярности не показалась мне такой уж катастрофой.

Прежде, чем открыть доступ для Мары, я всё же немного расширил площадь комнаты. Ровно настолько, чтобы изменения сложно было заметить на глаз, но вокруг стало и правда посвободнее.

— Привет.

Мара проявилась в личке точно такая же, как в прошлый раз. Только косметики на лице стало больше, и она как-то неловко отвернулась, поняв, что я это заметил и разглядываю слегка подведённые губы. Если не считать этого, она казалась менее напряженной, чем в тот раз. Но может именно что показалось.

— Ты поэтому так торопила и вынуждала включить стрим? — спросил я, чтобы молчание не стало неловким.

Разговор о деле должен хорошо действовать на таких, как она. По крайней мере я так думал и, вроде, не ошибся.

— М? — Мара свела брови, будто искренне не понимала. Зато растерянность точно исчезла, уступив место деловитости.

— Вебер собирается вырезать свой имплант, то есть на этом игра обрывается, — пояснил я. — Если бы не показал его сейчас, то было бы поздно, верно?

— А, ты об этом… Нет, на самом деле не совсем. Но разве ты хочешь получить спойлеры? — Мара загадочно улыбнулась.

Конечно, не хотел. Раз уж глубоко завяз в игре, то хотя бы сюжетку отсмотрю в полной мере. И всё же совсем без информации стало невмоготу.

— Значит, я не вылечу из его личности, если продолжу?

— Нет, Влад, не переживай об этом.

— Но… — теперь я уже ничего не понимал. — Если личность перестанет записываться на имплант, откуда возьмётся память?

— Хороший вопрос, но ты всё узнаешь в своё время. Если будешь играть. Ты ведь ещё не передумал, интересно?

— Вообще, если уж совсем честно, это не самая увлекательная игра, которую я видел, — я усмехнулся, заметив, как вытянулись в тонкую линию губы Мары. — Но я не передумал. Этот твой Вебер и правда необычный человек, мне хочется его разгадать. Например, я не понял, что это было с тем бомжом.

— Он особенный, да, — мне не понравилось, как мечтательно Мара это сказала, — Но если ты хочешь разгадать, то вряд ли тебе нужно сейчас моё объяснение. Может, позже мы вспомним это и поговорим.

— А ты, я смотрю, любишь всё откладывать на потом. Так уверена, что это “потом"непременно наступит? А вдруг я потеряю интерес?

— Будет очень жаль, — без тени улыбки ответила Мара.

— Тебе нужно, чтобы я впечатлился, или как? Это сложно, когда не до конца понимаешь мотивацию. Тогда, с солдатом, я не придал значения. Решил, что парень вроде как не виноват, просто делает работу, и Вебер его пожалел. Нормальный человеческий поступок, пусть и не для тех обстоятельств. А сейчас… Я не ощущал в нём ни жалости, ни симпатии какой. Да и откуда? Просто грязный урод. Опасный грязный урод.

— Но ты же хотел поразгадывать? Зачем тебе готовый ответ.

— Ладно, но вообще, если хочешь знать, ты промахнулась с желанием показать его всем. По крайней мере, если надеялась кого-то там привлечь к своему культу обожанию Вебера. Им пофиг, они не хотят думать, им просто нужно немного развлечения. Становится скучно, неинтересно, неприятно — уходят и ищут что-то новое.

— Как и ты.

— Как и я, — я успел согласиться и только потом понял, что она на самом деле имела в виду. — Думаешь, я точно такой же, но со мной сработало?

— Рада, что ты ко всему прочему неглуп.

— Рад, что ты заценила, — в тон Маре ответил я. — Но я не такой. Без пафоса там какого-нибудь, просто они потребители, а я тот, кто создаёт контент, если понимаешь, о чём я. Таким всегда нужно быть на шаг впереди целевой аудитории. И тот, кто делает шоу для дебилов не обязательно сам — дебил.

— Хорошего же ты мнения о своих подписчиках, — она произнесла это так спокойно, словно не давала оценку, просто озвучивала факт. А потом продолжала: — Как бы там ни было, ты тоже развлекаешь себя и не больше. Не просвещаешь, не рассказываешь о кино или даже тех же играх. Вообще ничего такого, просто развлекаешь других, развлекаясь сам.

Я хотел возразить, но едва успел открыть рот, как она мотнула головой и посмотрела со значением, сообщая, что не закончила.

— Но тебя зацепило. Даже без меня ты уже понял, что видишь нечто важное. Почему другие не могут? Особенно, если им поможет не незнакомая девчонка, а их любимчик.

— Часть уже отписалась, если что и, думаю, не последняя.

— Только часть. Как раз те, кто не нужен, — пожала плечами Мара. — Тебе, кстати, они тоже не нужны.

— С чего бы? Когда их десятки тысяч, сотни не решают, но такая массовая отписка — обычно показатель, что что-то пошло не так.

— Просто крыски. Те самые, которые сбегают первыми, если чуть что не по нраву. Я бы не стала их жалеть, считай мою просьбу проверкой для фанатов, м?

— Да брось, ты же сама сказала, что я не дурак. Я это делаю не для повышения рейтинга.

Я внимательно посмотрел на Мару, она, конечно, не запрыгала от радости, такого и не ждал. И всё же кивнула с оттенком благодарности. Я немедленно этим воспользовался:

— Но ты мне, конечно, не скажешь, какое тебе дело до Вебера? Или, дай подумать, скажешь позже, угадал?

— Вообще-то да, — Мара усмехнулась, но тут же стала серьёзной. — Ты же понимаешь, что речь уже не про игру? Я должна быть уверена, что ты… Что ты спрашиваешь не из пустого любопытства, а заинтересован по-настоящему. Нужно быть осторожными. Тебе ведь ничего не грозит более того, во что ты уже сам себя втянул.

— То есть за мой дополнительный риск ты планируешь расплачиваться знаниями?

— Ну, если тебе нравится выставлять это торгами — можно сказать и так.

— А можешь ответить на что-нибудь не такое рискованное? — я улыбнулся, как обычно не получив того же в ответ. — Ты живая?

Мара глубоко вдохнула, её губы были недовольно сжаты, будто предстояло выполнить какую-то неприятную работу. Я на мгновение решил, что она сейчас просто уйдёт, посчитав, что разговор, ради которого она приходила, уже закончен. Но Мара всё же осталась, посмотрела на меня каким-то новым взглядом — более человечным? А потом отрицательно мотнула головой.

— Вообще-то я так и думал, но решил уточнить на всякий случай.

— Зачем это тебе?

— Ну как… — я пожал плечами.

Вообще-то мне просто хотелось знать, такая же она, как я, или нет. Это казалось смутно важным, но теперь, когда Мара спросила, мне стало сложно объяснить это даже самому себе.

— Хочу понимать, действительно ли мы по одну сторону, — в итоге ответил я. И, чуть погодя, добавил: — И мне интересно, кто ты, если уж совсем честно. Не то, зачем тебе Вебер и всё вот это, а кто ты сама по себе. Я правда хотел бы знать.

— Но, может быть, я не хочу рассказывать? — она кольнула и интонацией, и взглядом, но потом будто вспомнила, что с просьбой пришла ко мне она, а не я к ней. — Это всё связано. У меня не припрятано в кармане очков Кларка Кента, в которого я перевоплощаюсь, когда заканчиваю прыгать по личкам и вербовать геймеров. А вот ты здесь другой.

— Лучше или хуже?

— Просто другой. Я ведь этого тебя не знаю.

— А хочешь узнать? — спросил я, стараясь, чтобы голос не звучал слишком уж всерьёз.

— Посмотрим, — Мара не поддержала игривый тон. — Знаешь, мне пора уже. Мне бы правда хотелось, чтобы мы были на одной стороне. И, знаешь, так лучше, когда немного попросторнее.

Она быстро окинула комнату взглядом и растворилась в воздухе. Я только хмыкнул, но услышать это было уже некому. Ладно, она наблюдательна, разве плохо? А ещё мне стало интересно, если я всё же решу, что Вебер и вся эта игра — полная хрень, Мара согласится встретиться просто так?

Глава 9

–… отнимают у нас смерть.

Всё было будто бы подёрнуто паром или туманом. Не как по-настоящему, когда ты видишь силуэты и, при желании, можешь сфокусироваться на любом предмете и увидеть его как следует. Иначе. Словно на самом деле ничего вокруг не существует, только иллюзия вещей. Пытаешься приглядеться к окну, но оно остаётся таким же размытым, тряпки на полу — просто грязно-серые пятна без какой-либо текстуры. Жило деталями только то, на что смотрел Вебер. Сейчас это было лицо Марка. Будто кто-то протёр запотевшее окно, и за чистым стеклом проступили внимательные, с оттенком тревоги глаза.

Я не понимал, что происходит, ощущал только, что Вебер полулежит, упираясь в стену плечами, но не прислоняясь головой. На затылке ощущалось широкое пятно боли, припылённое для меня фильтрами игры. Я знал, что это за место — там под кожу, с самого рождения, вшивается имплант. И удалять его вот так — мало кто отважился бы.

Боль означала, что Вебер всё же пошёл на это. А ещё — что игра, действительно, каким-то образом продолжалась.

В тумане, со странными сдвигами времени, будто какие-то мгновения замирали, а потом резко перескакивали вперёд — но продолжалась. И у меня начала появляться догадка.

— Отнимают смерть? — голос Вебера был хриплым и замученным, но он всё же сделал усилие и усмехнулся. — Они продолжают жизнь и только. Даже не делают непрерывной, заметь.

— Обесценивают. Зачем стараться что-то успеть, что-то совершить в жизни важное, если у тебя нет предела. Когда тебя ждёт смерть, ты хочешь втиснуть в рамки отведённой тебе жизни если не всё, то хотя бы важное. А продолжение жизни в виртуальности заставляет людей заботиться лишь о том, чтобы заработать на неё, а там впереди бесконечность на ценности и достижения.

— Ерунда, — отмахнулся Вебер. — Большинство и с обычной смертью ни о чём таком не думают. Ну или думают, но не делают всё равно. Зарабатывают на то, чтобы дожить до завтра, а завтра — на послезавтра. Бесконечное число итераций, где все эти высокие устремления остаются в лучшем случае в мыслях.

— Всё равно это неправильно. Даже если кто-то думал один, а потом перестал — уже огромная потеря. Мы нуждаемся в страхе смерти, Алекс. А они отнимают у этих цифровых людей даже память о том, как они умерли.

— И это рационально, чёрт возьми, — перебил его Вебер. — Жизнь в виртуале не должна имитировать загробную, это просто иная форма, но при этом прямое продолжение прошлой. Память о смерти слишком губительна для сознания.

Я тоже не помнил, как умер. И задумался, хотел бы узнать, если бы была такая возможность? Стал бы я из-за этого считать себя менее настоящим? Точка поставлена — Влад Войнов умер так-то и тогда-то, а ты просто какое-то нелепое подобие, продолжение, которого не должно существовать. Может да, может — нет, проверять мне не хотелось.

— Не сомневаюсь, что рационально, — ответил Марк. — Но разве рационально и правильно — одно и то же? Для себя я в любом случае не хотел бы такой судьбы.

— Может, ещё передумаешь. Когда смерть перестанет быть отдалённой перспективой. Во время шторма многие, кто думал, как ты, наверняка изменили мнение.

— Я не передумаю. А даже если и так, импланта у меня всё равно нет, нечего переносить. У тебя теперь, кстати, тоже.

Я подумал, что сейчас должен был ощутить хоть что-то, какую-то реакцию Вебера. Но были лишь слова. Иногда возникали неестественные паузы, и тогда лицо Марка становилось ещё чётче, даже слишком — будто на него навели увеличительное стекло. Похоже, моя догадка была верна. Другого варианта просто не могло быть. Я смотрел его настоящие воспоминания. Не те, что с безупречной точностью пишет имплант, а всё то, что смог запомнить и воспроизвести про себя Вебер когда-то потом. Интересно, насколько “потом”. Я надеялся, что не слишком далеко в будущем, потому что я не слишком доверял памяти — легко исказить. И тогда всё, что говорила, чего хотела Мара, потеряло бы смысл.

Моя догадка подтвердилась почти сразу же, когда диалог Марка с Вебером продолжился, но слова и структура предложений становились всё более размытыми. Ощущение общей сути беседы, а не отдельные фразы.

— Здесь есть какой-нибудь подвал, любое закрытое место с толстыми стенами? — спросил Вебер. Ещё один клочок чёткого разговора.

— Думаю, мог бы найти.

— Нужно отнести туда имплант и спрятать, — устало проговорил Вебер.

Ему уже хотелось просто лечь и молчать, но важность информации заставляла продолжать. И я ощущал его сожаление от того, что вместо этой просьбы потратил силы на бесполезный спор.

— Я думал, ты хочешь от него избавиться, — отозвался Марк.

— Хочу избавиться от возможности меня выследить. Мне нужна моя личность, не ради бессмертия даже. Там… Слишком много важного. Не только для меня. Ты сможешь сделать это? Пожалуйста.

Марк кивнул, и Вебер прикрыл глаза. Когда я понял, что разговор не продолжится, то принялся проматывать время. Сначала неспешно, боясь упустить важное, но потом часами, потому что Вебер только лежал или смотрел в окно, и это продолжалось не меньше пары суток.

У него самого не было опции промотать, и это наверняка было мучительно: просто ждать, зная, что сюда в любой момент может нагрянуть отряд оперативников. Да, Марк спрятал имплант, чтобы заглушить сигнал, но последние координаты всё равно никуда не делись. Пока Вебер отлёживается тут, он не в безопасности.

Но пока ему везло. Наверняка, спасти живых законопослушных людей важнее, чем найти потенциально погибшего преступника. Только бомжи несколько раз, когда Марк отлучался, проходили мимо его убежища. Стояли, смотрели то на Вебера, то на винтовку, и уходили. Пока уходили. Поганое соседство, и я искренне не понимал, как выносит его Марк.

Наконец я смог вернуть времени нормальную скорость — Вебер поднялся и бродил по комнате. Сознание его немного плыло, или это просто всё тот же эффект размыленности из-за воспоминаний. Как бы там ни было, я ощущал его решимость и потребность срочно уходить. То самое животное чутьё, которое заметил ещё давно, когда Вебер сражался со штормом.

Вернулся Марк и неодобрительно посмотрел на то, как Вебер опёрся на спинку ветхого стула, отдыхая от ходьбы.

— Рано.

— Скорее уж поздно, — отмахнулся он. — Покажешь мне, куда спрятал имплант?

— Не доверяешь? — Марк вскинул бровь, — Думаешь, я сломал его? Зачем бы мне это?

— Дело не в этом, брось. Давай откровенно: у тебя тут не самая благополучная обстановка. Вообще-то повезло, что никто тебя ещё не попытался сожрать. И если вдруг однажды они передумают, то никто уже мне не расскажет, где ты спрятал имплант.

— Понимаю, — кивнул Марк. — ну идём, если готов.

Вебер кивнул и отклеился от стула. Он шёл как-то слишком бодро, учитывая его состояние. Наверняка он лишь хотел так воспринимать, так себя вспоминать, но проверить, конечно, я никак не мог. Я включил трансляцию, хотя не думал, что сейчас будет что-то реально интересное. Но плевать, чего уж.

Вебер с Марком как-то слишком быстро оказались на улице. Я почувствовал холод и радость от того, что вокруг не четыре стены. Странно, что все ощущения казались приглушёнными, будто я на максимум выкрутил блокирующие настройки. Мне отчётливо недоставало запахов и эмоций для полного погружения. Зато и смириться с тем, что я ничем не управляю, было проще. Будто просто смотришь кино.

Заброшенный город закреплял это ощущение. Не хватало только проржавевших машин у обочины и гнетущей музыки для саспенса. Но этот город бросили осознанно, неспеша собрав вещи и перебравшись в мегаполис.

Сквозь тротуар, взламывая изнутри асфальт, росли пучки жёсткой пожухлой травы. Я смог разглядеть их лишь потому, что Вебер смотрел под ноги и по какой-то причине обратил на них внимание. Наверное, он, как и я, просто не так уж часто видел живые растения прямо в городе. Даже в горшках в квартире их мало кто растил — занимают слишком много места. Тут им никто не мешал расти — только осень и холод.

Вебер шёл, глядя по сторонам, и картинка стала намного чётче. Из тумана выбрались серые и коричневые дома с кирпичными проплешинами, под ними сугробами высились кучи каменной крошки, досок и мусора. На затёртых и потрескавшихся вывесках было уже не разобрать названий. Выбитые стёкла, пустые витрины, осиротевшие квартиры.

Голый, мёртвый город. Как мог кто-то захотеть жить здесь добровольно? А потом говорить, что после смерти не должно быть продолжения. Вот же оно — такое же противоестественное, каким по его мнению является существование цифровых личностей в виртуальности. Город, из которого ушла настоящая осязаемая жизнь, а взамен пришла призрачная с кучкой оборванцев и странным отшельником.

На небольшой площади впереди шла какая-то возня. Не нужно было приглядываться, чтобы понять — в центре неё опять находился Носок. С воем и рычанием он отбирал что-то у другого бомжа, тот скулил, но не отпускал добычу.

Когда Вебер с Марком немного приблизились, я разглядел под мышкой у защищавшегося птичье крыло. Марк тоже ловил птиц, как я успел разглядеть при перемотке, но у него отнимать их, кажется, не пытались. Тактика Носка была простой и понятной — нападать на слабых. И оттого мне куда меньше было ясно, зачем этого ублюдка спасал Вебер. Марку, наверное, тоже было ясно не до конца, потому что он спросил с явной насмешкой:

— Ну, на чью сторону встанешь теперь?

— Ни на чью, не моё дело, — спокойно ответил Вебер, будто не заметил шпильки.

— А почему тогда в тот раз? — Марк провёл его по дуге от дерущихся, и повернул к тёмно-серому зданию с отделкой из мраморных плит.

Сейчас они потрескались и частично обвалились, а раньше, наверное, было красиво. Здесь могло быть какое-нибудь госучреждение. Удивительно, насколько изменились представления о красоте и об архитектуре в принципе.

— Там другое, Марк. Вообще-то мне казалось, что ты одобрил.

— Одобрил, что ты его пожалел, несмотря на то, что он тебя хотел убить. А теперь несправедливость происходит с другим, а тебе всё равно.

— Я его не пожалел, — ответил Вебер таким тоном, после которого разговор обычно сворачивается.

Марк не стал допытываться, а жаль. Мне хотелось понять, но для решения этой головоломки катастрофически не хватало подсказок. Марк тем временем остановился у того мраморного строения.

— Здесь.

Оно правда смотрелось внушительно, даже в таком виде. Раненый гигант, не растерявший величия, даже стоя на коленях. Мда, как-то уж слишком поэтично для обычной развалины.

— Так идём? — Вебер шагнул к широкой лестнице, раскрошившейся почти до состояния горки щебня.

— Не уверен, что стоит. Они тут шныряют везде, — Марк кивнул головой туда, где цапались за птицу бомжи. — Заметят, что мы сюда ходили, могут решить, что прячем или ищем там еду. Имплант не на видном месте, но им всё равно нечем заняться, могут и перерыть там всё.

— Согласен, но тогда мы вообще зря сюда тащились.

— Ты видел, а там внутри не так сложно ориентироваться. Имплант в подвале, как ты и просил. Там есть подсобка, внутри навалены коробки и пенопласт. Найдёшь под ними, — эти слова прозвучали особенно чётко, хотя Марк явно не старался их выделить. Просто Вебер наверняка проговорил про себя несколько раз как во время разговора, так и после. — Хотя я всё же не собираюсь помирать и надеюсь, что смогу взять сам, если понадобится.

— Хорошо, спасибо тебе, Марк. Я постараюсь вернуть долг.

И мысль следом: «Кто же ты такой?..»

Когда они возвращались назад, к месту боевых действий подтянулись и другие бездомные. Носок уже успел отжать у противника дохлую птицу и пытался сбежать. Но другие окружили и тыкали в воздух палками.

За их грязным лохматым фасадом настолько сложно было разглядеть людей, что зрелище меня поначалу шокировало. Будто сознательность неожиданно проявила кучка червяков. Миллионы лет эволюции были забыты, а потом изобретены по новой.

Вебер не останавливался, но потом, когда они отошли шагов на двадцать, он оглянулся. Бомжам удалось отвоевать добычу, но теперь они, кажется, не хотели делить её поровну, хоть и чувствовали, что это вроде как подразумевается после всего.

Но чем всё закончилось, я не увидел. Мир наполнил туман и неразборчивые движения фигур, голоса, что-то говорящие, но будто на другом языке. Видимо Вебер счёл происходящее недостаточно важным, чтобы запоминать в деталях. Мне даже не потребовалось перематывать, всё само собой размылось и так же самовольно вернулось утренней картиной, где Вебер куда-то собирался.

Они выходили из подъезда вместе с Марком, и Вебер оглядывал округу, будто фотографируя взглядом на память. Странное ощущение, я сам всю жизнь прожил с имплантом и почти не нуждался в естественной памяти. Теперь ему приходилось заново учиться, прилагать усилия, чтобы просто удержать в голове слова и образы. Он думал о том, как далеко придётся идти пешком, о том, хватит ли скромных припасов, которыми с ним поделился Марк. И как он обойдётся без оружия.

Тогда я понял, что в его руках больше нет винтовки. Она почему-то была у Марка. Значит, так он решил расплатиться? С другой стороны — а чем ещё.

Во дворе дополнением к уже привычной картине собрались оборванцы. Только теперь они не слонялись и не валялись по-одиночке, а толпились вокруг Носка. Рычали, недовольно бормотали. Вебер вряд ли понимал хотя бы половину их слов, а мне не доставалось и того. Однако он отчётливо понимал и делился со мной знанием — от Носка хотят избавиться.

Агрессивный, жадный, наглый — он сильней других и портит им жизнь. Но из-за его же силы справиться с ним трудно даже сообща. Каждый боялся нападать, потому что перепасть могло именно ему, а новообразовавшаяся общность бомжей окрепла и развилась ещё не настолько, чтоб единичная особь была готова жертвовать своим здоровьем или даже жизнью для других. Когда кто-то осмеливался шагнуть вперёд, Носок кидался на него, и доброволец немедленно нырял в толпу. Страх и напряжение становились почти осязаемыми.

Мне было любопытно. Комментарии и подначки зрителей сообщали мне, что и им тоже интересно увидеть развязку. И очень не хотелось, чтобы Вебер просто так сейчас ушёл, не дождавшись. Народ потребовал бы принудить его остаться, или даже вмешаться, а я не мог. И опозориться так было бы слишком.

Пока мне везло, и уходить он не собирался. Наоборот, остановился и прервал разговор с Марком. Носок стоял к нам спиной и делал броски вперёд, заставляя остальных пятиться. Они злились, ненавидели и не могли себя пересилить. Если бы сейчас мне нужно было поставить деньги на победу той или иной стороны, я без сомнений выбрал бы Носка.

— Можешь одолжить на минутку? — вдруг негромко произнёс Вебер.

Я не сразу понял, о чём он просит, но тут же ощутил, как его пальцы сомкнулись на прохладной поверхности приклада. Потянули на себя, не дожидаясь разрешения. И Марк выпустил винтовку из рук.

Вебер не думал о том, что собирается делать, в нём горело лишь одно осознание правильности, и я не представлял, что именно он задумал.

Действительно ли он так хорошо обращался с оружием, или память снова сделала его более быстрым и ловким, сгладила углы? Но выстрел прозвучал сразу, едва Вебер вскинул винтовку.

Носок упал, раскинув по земле руки. На бурой от застарелой грязи одежде кровь было почти не различить. И жижа, в которую окунулось тело, тоже забрала свою долю без следа. Но никто не сомневался в том, что произошло. Бомжи растерянно стояли, видимо решая, радоваться им или бежать во все стороны. Марк ошеломлённо глядел в лицо Вебера. Несколько секунд не поступало сообщений зрителей, потом медленно, точно оттаяли, стали проявляться короткие фразы и смайлы.

Охренеть, огонь, давай всех!

Но Вебер опустил винтовку и передал молчавшему Марку. Тот на автомате забрал оружие. Вряд ли кому-то из нас было жалко наглого ублюдка, но неожиданность произошедшего выбивала из колеи. А ещё — непонимание.

— С меня один патрон, — спокойно сказал Вебер.

Его, кажется, даже не задело содеянное. Если это то, что хотела показать мне Мара, то выбор был, мягко говоря, странноватым. Не то, чтобы я был какой-то особый человеколюб или ценитель бомжей, но в этом поступке не было ни геройства, ни гуманизма, ни ещё чего-нибудь такого, за что проникаешься к человеку уважением.

— Ещё раз спасибо, друг, — Вебер хлопнул Марка по плечу. — Бывай.

И безоружный, он побрёл через заброшенный город без особой надежды, что сможет дойти до цели. Но так было надо.

Глава 10

— Окей, я впечатлён, — написал я Маре сразу, как только решил сделать перерыв.

После ярких впечатлений последних минут размыленные дёрганные пейзажи, плохо закрепившиеся в памяти Вебера, не могли удержать внимание. Нужна была разрядка. Но Мара, как назло, молчала.

Мои подписчики живо обсуждали в сети увиденное, в этот раз не отписался никто. Значит, первая и основная волна схлынула, можно расслабиться. И пока никто не интересовался, почему я не меняю события, быть может, временно приняли новые правила игры.

— Я следила, — пришёл ответ, и сжавшееся внутри напряжение немного отпустило.

Мне не хотелось, чтобы именно сейчас, когда я балансировал на грани принятия её религии, Мара исчезла. Глупо, учитывая, что тишина длилась лишь несколько минут. Я тоже немного помедлил, после чего написал:

— Мне хочется знать больше.

— Я рада, Влад. Давай немного прогуляемся?

— Давай.

Мне как раз не хотелось снова звать её в личку. С близким человеком маленький пятачок среди космического пространства мог бы показаться приятным, дать нужное уединение. С Марой получалось иначе. Неловко, скованно. Некуда было бросить взгляд и нечем заняться. У нас не было общих тем на поболтать, и когда заканчивалась та, ради которой мы встретились, само совместное пребывание теряло смысл. Может, другое место, возможность молча пройтись, другие люди, наконец, сделают всё менее принуждённым.

Но в конечном итоге её выбор меня немало удивил. Мара написала координаты — по первым же цифрам я понял, что это не какое-то общественное место, а зона для симуляций. Я не мог проверить, что именно там будет, но переживать по этому поводу не стал. Это общая зона, технически безопасная. Обычная песочница. И вряд ли Мара могла придумать легальный контент, который мог бы угрожать моей психике. Только не после стольких десятилетий в лайферах.

Меня перенесло в голубовато-белый коридор. Чистые идеально гладкие панели на стенах, тонкие трубочки ламп под потолком, блестящий светлый пол. Напротив скамеек, отделанных белой кожей, висели голопанели. По обеим сторонам коридора — закрытые двери. Больница? Слишком уж странный выбор даже для Мары. Но я узнавал эту обстановку из своей ещё реальной жизни. Открылась дверь палаты, внутри — подключённые к приборам люди на койках. Из-за угла вышла медсестра в жемчужном комбинезоне, перед ней катилась коляска с пациентом.

— Когда ты умер? — спросила Мара, о присутствии которой я успел забыть.

— Что?

— Хочу знать, когда ты умер, Влад. До запрета переноса?

— Нет, я ещё застал и закон новый, и демонстрации против, — обычно стертая память о смерти затуманивала и события незадолго до, но этот период я помнил отчётливо. — А что?

— Тогда понятно, почему не встречаю в тебе энтузиазма, — Мара неспешно шла по коридору рядом со мной. Никто не препятствовал тому, что мы тут разгуливали, будто бы даже вовсе не замечали. — Знаешь, для многих жителей виртуала их нынешнее положение кажется естественным. Да, если заставить их немного подумать, как тебя в нашем разговоре, они понимают, что действительно было время, когда перенос запрещали, когда их нынешняя жизнь была под вопросом. Но здесь и сейчас всё благополучно, поэтому проблемы прошлого кажутся далёкими и не имеющими особого значения.

Конец ознакомительного фрагмента.