Принц

Ольга Болгова, 2009

«Бойтесь своих желаний, они имеют свойство сбываться», – сказал один из великих. Мария Степанова, учитель из северного городка, не мечтала о принце на белом коне, но случилось так, что именно ей судьба преподнесла такой подарок. Дар ли это или испытание?

Глава 1. День первый

— Женщина, можно к вам обратиться? — слышу откуда-то слева и, вздрогнув, останавливаюсь. Что со мной не так? Третий за последние полчаса поклонник зеленого змия, явно отдавший ему всю свою трепетную натуру, обращается ко мне, тревожно заглядывая в глаза. Что со мной не так? Почему ко мне пристают только алкоголики, бомжи и водители транспортных средств, когда я невпопад перехожу дорогу? Буркнув, что обращаться ко мне не стоит, продолжаю диалог с объяснением причин и использованием ненормативной лексики, правда, лишь мысленно. Несчастная жертва абстинентного синдрома грустно пожимает плечами и отправляется в поисках другой, более сердобольной души. Что со мной не так? В порыве отчаяния достаю из сумки зеркальце и разглядываю свою физиономию. Конечно, не красавица и форма носа оставляет желать лучшего, и лицо слишком круглое, но не чудовище же все-таки! Щеки и неудавшийся нос красны от приветливого ледяного апрельского ветра, но это тоже не повод, чтобы стать объектом столь пристального внимания не самой лучшей части другой половины человечества. «Жизнь — не сахар и мед, а иголки и булавки, — со вздохом повторяю афоризм одной своей мудрой родственницы. В отчаянии продолжаю список: — «… гвозди, вилки, ножи, топоры и.…», — сделав несколько шагов, принимаю на себя ощутимую порцию снежной массы, вылетевшей из лопаты, которой рьяно орудует мужик, чистящий обочину тротуара.

— Ох… блин… простите… — выдает он, застыв с лопатой в руках и уставившись на меня

— Да что вы, не извиняйтесь, можете еще раз кинуть! — отвечаю, стряхивая грязный снег со светлого пальто и мысленно добавив к списку жизненных испытаний лопату.

— Зачем? — удивляется он, кажется, вполне искренне.

Не найдя, что ответить, продолжаю опасный путь по приветливому бульвару, мимо обиженных берез с замерзшими на ночном морозе почками, которым они так легкомысленно позволили набухнуть, поверив коварному апрелю, подразнившему солнцем, а затем вдруг проникнувшемуся необъяснимой неприязнью к пробуждающемуся миру.

Бульвар заканчивается перекрестком, в полусотне метров от которого две стандартные девятиэтажки эпохи «Каждой семье — по семейному гнезду!» зажали плоское здание банка, куда я и направляюсь, чтобы решить очередную, регулярно возникающую проблему с расчетным счетом убыточного предприятия, в котором я тружусь на благо своего тощего кошелька. На перекрестке порыв ледяного ветра на секунду лишает дыхания, и я, не помню в который раз за сегодня, чертыхнувшись, бегу вперед, не взглянув на расцветку светофорного глаза… скрип тормозов и капот белой Тойоты замирает в шести сантиметрах от моего застывшего от ужаса бедра. Сползает вниз боковое стекло, из машины высовывается водитель и начинает высказывать свое мнение обо мне и моих умственных способностях. В принципе, он прав, а я не права, но в данный момент это не имеет значения, поскольку последняя капля уже упала в стакан, и он оказывается наполненным доверху. Я посылаю водителя в далекое неведомое место, на что он тут же реагирует, охарактеризовав мою внешность, а заодно и внутренние качества, совершенно, между прочим, ему неизвестные ему. «Может быть, тебе еще и Принца на белом коне подать?» — этой фразой он заканчивает свою речь и уезжает в теплой машине, а я отвечаю «Подайте!» и остаюсь на дороге, в холодном апреле, совершенно несчастная и злая.

Посещение банка не приносит облегчения. Вывалившись на улицу, пару минут стою, размышляя, пойти ли пешком, преодолевая трудности и препятствия, или дожидаться автобуса, дрожа на остановке, открытой всем ветрам. Ожидание сродни приятным ощущениям от движения вилки по стеклу. Подняв воротник, шагаю по тротуару, стараясь успокоить себя мыслью, что иду все-таки не по бескрайней снежной равнине, где в полусотне километров вокруг нет ни одной живой души, а по родному городу, в котором имела неосторожность родиться и прожить свои… цать с хвостиком лет. Погрузившись в пессимистические мысли, неловко толкаю стоящую на тротуаре женщину, извиняюсь, но она вдруг ответно толкает меня рукой, другой указывая куда-то в сторону, откуда слышны истошные звуки автомобильных сигналов.

— Смотрите, что это? — спрашивает она, и глаза ее уползают куда-то на лоб.

Осторожно оборачиваюсь, без особого желания увидеть тот ужас, который, судя по выражению лица дамы, сконцентрирован в указанной стороне, и замираю, теряя все немногие дары, ниспосланные мне скупердяйкой природой. Навстречу по дороге, оставив позади себя ошарашенные зрелищем авто, движется конь грязновато-белой масти, что само по себе является экстраординарным явлением для нашего городка. Но явление самого коня меркнет перед всадником. На его плечах — накидка цвета бордо, отороченная мехом, под накидкой виднеется камзол или как там называется этот поблескивающий золоченой вышивкой костюм, на голове — меховая шапка, украшенная какими-то сверкающими штуками, короче, принц, рыцарь, словно сошедший с экрана исторического фильма или со старинного холста.

— Праздник какой, что ли? — вопрошает собеседница, возбужденно толкая пальцем в мое плечо.

— Понятия не имею, — отвечаю, оглядываясь в поисках какого-то сопровождения всадника, но никого и ничего не обнаруживаю. Народ замер по обочинам дороги, глазея на невиданное чудо. Не может же он привидеться всем и сразу!

Всадник все ближе, вот уже лошадиная морда поравнялась с нами, я вижу узорчатую уздечку и черные ноздри; копыта, гулко постукивая по асфальту, рыхлят весеннюю сумятицу грязи и снега; уздечка натягивается; и прямо перед моим носом появляется нога в странного вида ботинке с кожаными лентами, переплетающими икры всадника. Я поднимаю глаза, всадник смотрит прямо на меня, чуть склонившись в седле, и вдруг протягивает руку и говорит со странным акцентом:

— Вес к вашим услугам, леди!

Голос его глуховат и хрипловат, словно он простужен, говорит он медленно, растягивая слова, будто подбирая их. Я вздрагиваю и в панике оглядываюсь вокруг — у моей соседки по тротуару глаза уже в районе темечка; слева — трое мужчин, которых с большой натяжкой можно назвать «леди».

— Это он к вам обращается? — спрашиваю соседку.

Она вертит головой так, что мне становится страшно за судьбу ее шеи.

— Это он вам…

— Мне?

Рука в желтоватой кожаной перчатке, из тех, что швыряют обидчику в знак вызова на смертный бой до последней капли крови, маячит перед моим носом.

— Леди, — звучит глуховатый голос, — Примите мою руку…

— Вы с ума сошли? — возмущаюсь я.

Вокруг собираются прохожие, гудят машины, которым всадник перекрыл дорогу.

— Леди, я нахожус в здравом уме, и памят моя тверда, как тверд мой меч. Я прибыл за вам, о прекрасная… — он вопросительно смотрит на меня, в очевидном ожидании, что я представлюсь ему, что я и делаю, сама не зная почему:

–… Мария… Семеновна…

–… о, прекрасная Мария С-семеновна, — не моргнув глазом, но споткнувшись на отчестве, продолжает он. — Я ждал этой минута долгие годы, в испытаниях и тенетах мечтая о владычице моего сердца…

— Вы что, роль репере…тируете, — бормочу я, не в силах понять, зачем здравомыслящему человеку так выряжаться, ездить верхом по улице в такой холод и приставать к женщине сомнительной привлекательности. Может быть, он из драматической студии Дворца техники? Но почему он решил отрепетировать свою роль на мне? Попалась под руку? И зачем лошадь? На лице всадника читается некоторое удивление и нетерпение, но он по-прежнему протягивает мне руку:

— Поедете ли вы со мною, о, божественный леди Мария Семеновна! Я отвезу вас в туда, где ни один негодяй не сможет осквернит даже след вашей прекрасной стопа!

— Прекратите сейчас же издеваться! Никакие негодяи мои следы не оскверняют! — говорю я. — И оставьте меня в покое!

— Ваши покои священны для меня! Ваш рыцар к вашим услугам, о, несравненная леди Мария Семеновна!

Да что же это такое! Что этот клоун о себе возомнил? Что, что со мной не так, если, кроме алкоголиков, бомжей и водителей, ко мне начали цепляться еще и разряженные сумасшедшие всадники?

— Вы артисты? — спрашивает моя, уже ставшая родной, собеседница, вернув глаза на место.

— Ну… ничего себе… — справа устраивается компания подростков, эмоционально — экспрессивно выражая свое отношение к происходящему.

— Садитесь, вас же ждут, — слышу слева несусветный совет. С какой стати я должна садиться на эту лошадь, да еще и к подозрительному всаднику, разодетому в бархат и пух с прахом и произносящему речи сумасшедшего. Да, дождешься помощи от соотечественников… Отдадут в руки маньяка и бровью не поведут. Всадник, тем временем, обеспокоенно хмурится и, к моему ужасу, берется за рукоятку висящего на боку меча.

— Прекрасная леди, Мария Семеновна, я вес к вашим услугам… Ваша чест под моя защитой!

Звон металла… и блестящее, кажущееся настоящим, лезвие меча на четверть показывается из ножен. Этот сумасшедший опасен для окружающих!

— Что вы делаете! — в ужасе кричу я. — Перестаньте…

— Нужно вызвать полицию, — тревожится соседка по тротуару.

— Ничего себе! — восторгаются подростки.

Мучительно ищу слова, чтобы успокоить придурковатого рыцаря, но в следующую секунду он наклоняется, его рука подхватывает меня и возносит в седло, словно похищенную в набеге полонянку. Конь срывается с места и мчит навстречу ветру, стук, нет, грохот копыт отдается в голове, от невероятности происходящего я немею, цепенею, в общем, отдаюсь на волю сумасшедшего, прижатая к пахучему бархату его камзола. Как жаль, а хотелось бы еще пожить, несмотря на все неприятности…

Жизненные силы, покинувшие меня в результате пережитого шока, частично возвращаются, и я пытаюсь вступить в явно неравную борьбу со своим странным похитителем. Борьба состоит в том, что я, с хрипом спросив: «Кто вы такой и куда вы меня везете?!», упираюсь руками в его расшитую узорами грудь, чтобы не утыкаться носом в его плохо выбритый подбородок.

— Навстречу нашему счастье, о, прекраснейшая леди Мария Семеновна, — невозмутимо гудит мне прямо в ухо глуховатый голос.

— Куда? — пищу я, но не получаю ответа, и несколько минут мы едем молча. Жизнь кажется нереальной, хотя я вполне реально втиснута между лошадиной гривой и камзолом, меня вполне реально качает в седле под настоящий стук копыт. Движение вдруг прекращается, и меня прижимает рука всадника, натягивающая уздечку.

«Куда он меня привез?»

Пытаюсь оглядеться и сориентироваться, и обнаруживаю, что мы находимся на лесной дороге, а вокруг тишина, нарушаемая лишь шумом ветра в кронах деревьев, да звуками города, оставшегося позади. Пытаюсь собраться с остатками мыслей и оценить обстановку. Итак, я нахожусь в руках сумасшедшего, возможно, маньяка, который везет меня навстречу какому-то подозрительному совместному счастью. Я попала в его руки среди бела дня на глазах доброго десятка человек, ни один из которых ничего не предпринял, чтобы спасти меня, и погони за нами явно не наблюдается, следовательно, все они посчитали мой отъезд со всадником делом само собой разумеющимся. Значит, здесь в этом лесу и таится моя погибель, но хотелось бы, чтобы не очень мучительная. Я пошевелилась, стараясь освободить затекшую руку. Всадник тоже заерзал, дав мне некоторое пространство.

— Прекрасная леди Мария Семеновна, — заговорил он в своей медлительной манере. — Готов отдать за вас свою жизнь, кровь и кров, но, как ни тяжело признаться, у меня пока нет крова. Но любя вас всеми силами своей измученной душа, могу ли я осмелится предложит вам разделит со мной тяготы и радости странствий…

Вот так-то. Если что делить с кем-то, то обязательно тяготы, а радости — на потом. Хотя… и в эту секунду во мне срабатывает какой-то механизм, возможно, пресловутый инстинкт самосохранения, потому что я вдруг вспоминаю слышанные в каких-то телепередачах советы, как вести себя, если вы попали в руки сумасшедшего маньяка: его ни в коем случае нельзя раздражать и вызывать у него агрессию, следует подыгрывать ему, насколько это возможно, и использовать любую возможность, чтобы успокоить и усыпить его бдительность. Собрав жалкие остатки своей и без того скромной храбрости, смотрю всаднику прямо в лицо. При близком рассмотрении оно оказывается вполне приличным, не слишком молодым, но и не очень старым, несколько грубоватым, со шрамом на подбородке, с квадратными плохо выбритыми скулами, обветренным и мужественным. Я осмеливаюсь взглянуть ему в глаза, подумав, что они все-таки должны хоть в какой-то степени отражать внутреннее содержание их обладателя. Глаза оказываются непонятного зеленого цвета, но вполне нормальными, хотя впечатление, возможно, обманчиво. Подумав еще пару секунд, решаюсь начать с простого:

— Как ваше имя… э-э-э… сэр?

— О, леди Мария Семеновна, я наречен Вилелмом, — важно и с чувством произносит он, Вилелм Лэндор, эрл Эдлингем, к вашим услугам.

Неплохо, парень явно читал что-то историческое…

— Очень приятно, — говорю я. — Эрл… сэр Вилелм…

«Что за странное имя!»

— Сэр Вилелм Лэндор, несравненная леди Мария Семеновна!

Это дурацкое обращение раздражает и, как ни странно, в моем положении, смешит, но ради сохранения жизни стоит потерпеть небольшое неудобство.

— Вы сказали, что готовы взять меня с собой в свои странствия?

— Леди Мария Семеновна, мои странствия сопряжен с трудност и лишения, но для истинной любов не страшны преграды, которые мы преодолет вместе, чтобы прийти в ту светлый обител, что ждет нас впереди, и там разделив кров и ложе, мы жить долго и счастливо…

Ну уж нет, только не ложе! Начинаю спешно претворять в жизнь психологический прием, пытаясь изъясняться в стиле эрла.

— Мне очень лестно ваше предложение, но не кажется ли вам, сэр Вилелм, что, если я соглашусь разделить с вами… гм… тяготы и лишения во имя, как вы очень верно заметили, истинной любви, мне нужно как-то элементарно… просто собраться в дорогу, ну, то есть, взять какие-то вещи, самое необходимое, разумеется.

Хотела добавить, что нужно сообщить родственникам и друзьям, но вовремя спохватилась, сообразив, что это может вспугнуть или рассердить эрла Лэн… Аб… Вилелма, как его там.. Осторожно смотрю на сэра и оказывается, что мое предложение ничуть не смущает его, а напротив, даже вызывает энтузиазм.

— О, разумеется, прекрасная леди Мария Семеновна! Но не затаился ли недруг в вашем дом?

В моем доме не только недруг не затаился, но даже нет элементарной кошки.

— Не затаился, — успокаиваю его я. — Я живу… — тут я чуть было не призналась, что живу совершенно одна в однокомнатной квартире с совмещенным санузлом и кухней размером пять с половиной квадратных метров — но вновь сработал здоровый инстинкт, который за последние полчаса весьма активизировался.

–… я живу… со служанкой…

— Леди одна со служанкой? — кажется, эрл страшно удивлен, правда, не ясно чему — то ли моему одиночеству в доме, то ли наличию всего одной служанки — но он тотчас берет себя в руки и деловито объявляет:

— Показывайте дорогу к ваш замок, леди Мария Семеновна…

Я воспрянула духом, но лишь на короткое время, поскольку поняла, что запуталась еще больше. Во-первых, похититель явно намеревается отвезти меня в мой «замок» и сопроводить внутрь, что никак не входит в мои смутные планы. Во-вторых, придется ехать по городу в седле с этим расфуфыренным рыцарем, и никто опять не поможет, а если я и позову на помощь, он вполне может заколоть меня этим своим мечом. А в-третьих, ловлю себя на мысли, что начинаю испытывать к нему какую-то совершенно необъяснимую симпатию, хотя этот факт опять же подпадает под известный феномен отношений заложник-похититель. Впрочем, о каких отношениях может идти речь? Мы общаемся с ним, хоть и очень тесно, меньше получаса. Тем временем эрл ударяет по стременам, разворачивает коня, и тот резво пускается вперед. Некоторое время мы едем молча. Ни одной машины, назло или на счастье, не попадается на пути. Я лихорадочно пытаюсь найти решение, а когда впереди открывается панорама окраинной улицы, застроенной одинаковыми, как ирония судьбы, девятиэтажками, решаюсь взглянуть на сэра Вилелма. Лицо его застыло, словно он нацепил железную маску, взор устремлен вперед. Опускаю глаза, тупо смотрю на его руку в кожаной перчатке, сжимающую повод уздечки, и меня охватывает приступ паники. «Ледяные щупальца ужаса сдавили ее сердце», — эта цитата из какого-то романа как нельзя лучше характеризует мое состояние, а от отголосков смутной симпатии к эрлу не остается и следа.

— Подождите! — кричу я дрожащим голосом.

— Что беспокоит вас, леди Мария Семеновна? — спрашивает рыцарь, скосив на меня глаз.

— Э-э-э… сэр Вилелм, у меня есть одно предложение, — говорю я, задыхаясь от ветра, бьющего в лицо. — Остановитесь, пожалуйста…

Он натягивает поводья, конь перебирает ногами, всхрапывает.

— Меня беспокоит… — начинаю я, — меня беспокоит наше с вами появление верхом. Знаете, у нас в городе не очень-то принято разъезжать по улицам на лошадях.

Я чуть не добавила, что у нас не принято не только разъезжать верхом, но и носить мечи, накидки, отороченные мехом, и расшитые камзолы, но прикусываю язык, подумав, что этим могу обидеть ненормального. Упоминания о лошади более чем достаточно, но мне нужно слезть с этого коня во что бы то ни стало или я просто сойду с ума.

— Вы хотит сказать, леди Мария Семеновна, что верхом у вас не ездят, а передвигаются в этих странных карета, которые движутся сами, без лошадь?

Я оторопела. Кажется, парень заигрался не на шутку! Но я не понимаю, зачем ему всё это нужно? Может, это розыгрыш? Начинаю лихорадочно перебирать в памяти своих друзей и знакомых, кто был бы способен на такое, но отбрасываю эту мысль в силу ее полной абсурдности. Лошадь, костюм, меч… мужчина какой-то нездешней внешности…

— Да, — говорю я. — На этих каретах. Вы ведь помните, как все удивлялись, увидев вас верхом…

— Эти керлы хотели обидеть вас, леди…

— Нет, — прерываю его, чтобы не слышать еще раз свои имя-отчество в издевательском сочетании с леди. — Это были просто прохожие, а не керлы.

— Про-хо-жие?

— Я предлагаю спешиться и пойти пешком, — одним духом выпаливаю я.

— Спешиться? Нет, леди Мария Семеновна, это есть невозможно, — в голосе эрла звучит натуральная сталь.

— Но почему… сэр Вилелм?

— Я провезу вас по селению, как своя избранница. Я не могу предоставить вам карета, но пешком вы не пойдете.

Как-то прежде ходила пешком и ничего. Между прочим, он же сказал, что весь к моим услугам, значит, и желания должен исполнять. Как можно корректней высказываю эту мысль, на что рыцарь реагирует сурово и гулко, четко выговаривая слова и удивляя железной логикой:

— Любое ваше желание готов исполнить, но никто не может заставить эрл спешиться, чтобы провести прекрасную леди по селению пешком.

Мне кажется, что ему совсем не хочется возвращаться в город, но, тем не менее, он возвращается, несмотря на очевидные неудобства. Странно…

Итак, мы въезжаем в город, который недавно покинули, и я до сих пор жива. Странствующий рыцарь эрл Элди… сэр Вилелм Лэндор, сумасшедший маньяк или приколист-актер пускает коня галопом, а я, заложница, жертва то ли преступления, то ли розыгрыша, указываю ему самые безлюдные улицы, чтобы успешнее добраться до моего дома. Он явно нервничает, оглядываясь вокруг, но молча продолжает путь, послушно двигаясь по моим подсказкам. На перекрестке прошу рыцаря остановить коня у красного сигнала светофора, объяснив, что таков закон нашего поселения. На повороте на улицу, где стоит мой дом, нас тормозят гаишники.

— У вас есть разрешение? — спрашивает суровый сержант, задрав голову и явно намереваясь заставить всадника сойти с коня.

Я слышу, как звякают ножны меча, холодею и со страху вступаю в разговор:

— Мы из драматической студии…

— Но зачем разъезжаете в таком виде по городу? И что это у вас? — сержант кивает в сторону меча.

— Это бутафория, мы готовимся к городскому празднику, — не даю я рта раскрыть захрипевшему рыцарю и изображаю на лице нечто, подразумевающее улыбку.

— А костюм-то какой… Артисты, значит… Но… вы хоть поаккуратней, — смягчается сержант.

Мы спешиваемся у подъезда, я нетвердо ступаю на землю, не веря в это, а рыцарь привязывает коня в скверике под окнами, накрывает попоной, которая была прикреплена к седлу. Молю создателя, чтобы нам не встретилась соседка-активистка, и прикидываю, скоро ли из скверика свистнут коня. Рыцарь с искренним удивлением рассматривает мою пятиэтажку.

— Ваш дом — одна из этих крепостных стен, прекрасная леди Мария Семеновна?

— Ну да, одна из бойниц в этой стене…

— Одна из бойниц?

Среди серости и черноты нашего северного апреля эрл кажется диковинной жар-птицей на снегу. Иду к подъезду, но он опережает меня, осторожно вступает внутрь, видимо, проверяя, не притаились ли недруги за дверью. Мы поднимаемся на третий этаж, я открываю свою квартиру и впускаю рыцаря, обреченно думая, что, видимо, сошла с ума, заразившись от этого странного типа каким-то вирусом, который довольно быстро поражает мозг.

Что должна чувствовать женщина, почти добровольно, но без желания впустившая в свою квартиру неизвестного мужчину, с которым знакома меньше часа? Вероятно, опасения и смущение. А если этот мужчина выдает себя за эрла и сэра, одет, как средневековый вельможа, и имеет при себе лошадь и меч? Могу с уверенностью сказать, что ощущения не поддаются никаким описаниям, поскольку в языке не хватит слов, разве что использовать самые экспрессивные. Он останавливается в прихожей, заполнив ее всю собою. Я включаю свет, сэр Вилелм таращится на бра, под плафоном которого вспыхивает лампочка, переводит взгляд на выключатель, затем недоуменно осматривается и гулко задает вопрос:

— Это чулан, леди Мария Семеновна?

Мне становится обидно. Ну ладно, взял в заложницы, но зачем без конца издеваться?

— Это — прихожая, сэр Вилелм Лэндор, Эдли…

— Эдлингем, — помогает он. — Это есть прихожая?

— Да, здесь мы оставляем верхнюю одежду и обувь… — изо всех сил стараюсь сохранить спокойствие. — Вы можете оставить здесь свою шапку, плащ и… меч…

Я тут же жалею, что упомянула меч, потому глаза эрла сверкнули, но он тотчас же притушил это сверкание. Вздрагиваю, в очередной раз осознав весь ужас положения, в которое попала по собственной глупости. Ну почему я не обратилась за помощью к гаишнику? Зачем притащила этого придурковатого рыцаря к себе домой? Самоубийца! А, что если он гипнотизер, и я нахожусь в сомнамбулическом состоянии? На всякий случай щипаю себя, но ничего не происходит, ничто не меняется. Эрл тем временем расстегивает свой плащ.

— Где ваша служанка, леди Мария Семеновна?

Упс! А об этом-то я совсем и позабыла.

— Э-э-э… она, она ушла за покупками, скоро будет.

Мне тут же приходит в голову мысль, что можно позвонить подруге и попросить, чтобы она пришла в качестве служанки, но я отбрасываю ее, поскольку это означало бы подставить подругу под удар. Да и позволит ли он мне позвонить?

Беру из рук эрла его довольно тяжелую накидку и цепляю ее на крюк вешалки за блестящую блямбу застежки. Он снимает отороченную мехом шапку, открывая моему взору густые рыжие волосы, волнисто спускающиеся до плеч; стягивает перчатки — на пальцах обнаруживаются перстни с крупными камнями. Поводя плечами, словно сняв с них некий груз, он проходит в комнату, башмаки его мягко поскрипывают, оставляя на полу грязные мокрые следы, меч покачивается, звякает. Я замечаю короткие ножны, прикрепленные на поясе. Значит, он вооружен не только мечом! Несколько секунд смотрю ему в спину, захлопываю раскрывшийся от изумления рот, снимаю пальто и двигаюсь следом, мысленно добавляя к списку жизненных неурядиц после пункта «лопата» — меч и кинжал.

Рыцарь стоит посреди комнаты, прямо на моем светлом ковре, который я холю и лелею в надежде сохранить в достойном виде свой единственный предмет роскоши. Не далее как в прошедшие выходные, вымыла его разрекламированным средством для чистки ковров, получив почти требуемый результат. И хотя моя шкала в области чистоты не столь уж высока, грязные следы, оставленные рыцарскими ботинками на почти белом ковре, заставляют сердце ёкнуть и возмущенно подпрыгнуть. Но я молчу, закусив губу, и жду, что будет дальше.

Эрл оборачивается ко мне, и его брови, изгибаясь, ползут на лоб, как у сегодняшней собеседницы на тротуаре, а взгляд беззастенчиво струится по моим ногам, не прикрытым на добрых три четверти. И угораздило же меня сегодня надеть мини-юбку! Кажется, все предыдущие психологические упражнения прошли впустую, и мои ноги, пусть даже и далекие от совершенства, сейчас спровоцируют его на неадекватный поступок. «Как будто за последний час вообще произошло что-то адекватное!» — напоминаю я себе. Но рыцарь продолжает играть свою роль. Он обводит комнату широким жестом завоевателя.

— Это? — спрашивает он и смотрит на меня, видимо, не находя в своем лексиконе подходящего слова для определения того, что видит перед собой.

— Это — зал, — почему-то отвечаю я.

Вероятно, от радости, что он оставил мои ноги в покое.

— Зал? — светлые брови эрла снова ползут вверх.

— Ну… комната, — исправляю свою оплошность.

Осмотр комнаты занимает у эрла добрую четверть часа, мне кажется, он даже забывает, что в помещении присутствует прекрасная леди Мария Семеновна. Что же такого удивительного он нашел в моей комнате? Решив, что гостя, пусть и незваного, следует чем-то угостить, я осмеливаюсь оставить его в одиночестве, — тем более что красть у меня, кроме компьютера устаревшей модели, нечего — и удаляюсь на кухню в компании с внезапно возникшей бредовой идеей подмешать в напиток рыцаря снотворное, усыпить его и таким образом обезвредить. Снотворного, конечно же, не нахожу, но обнаруживаю в кофемолке остатки кофе, ставлю чайник на плиту, достаю турку и принимаюсь за дело. Процесс немного успокаивает. Когда я вновь появляюсь в комнате с подносом в руках, эрл стоит возле стола и водит пальцами по экрану монитора. Оборачивается ко мне.

— Что это, прекрасная леди Мария Семеновна?

Не понимая, что вызвало очередной всплеск его эмоций, то ли монитор, то ли мое явление с подносом, даю нейтральный ответ:

— Вы можете обращаться ко мне просто… леди Мария.

— О! — в глазах его мелькает нечто. — Вы оказали мне честь.

Кажется, брякнула что-то интимное.

— Это компьютер, — объясняю я. — Выпейте кофе.

Водружаю на столик поднос с кофейником, чашками и сахарницей, в которой удачно завалялось целых пять кусочков рафинада, и вазочкой со столь же удачно не съеденными с утра тремя песочными печеньями.

— Ко-фе? — повторяет он напряженно, словно пытается вспомнить, слышал ли когда-либо о таком напитке.

Отмечаю, что ведет он себя совсем не агрессивно, более того, даже несколько растерянно, что совсем не вяжется с его грозным видом и облачением. Решаюсь предложить ему присесть на диван. Рыцарь оглядывается и, видимо, решив, что опасности на этой территории не наблюдается, отстегивает ножны меча и укладывает холодное оружие на стол, затем, поправив широкий, украшенный железными бляхами пояс, на котором так и остается висеть огромный кинжал, усаживается на диван. Разливаю кофе в чашки.

— Что за яства, леди Мария? И где есть ваша служанка?

— Кофе… печенье. Вам с сахаром или без? К сожалению, у меня нет молока… э-э-э… служанка должна принести, что-то задерживается.

Подхватываю ложечкой кусок сахара и, не дождавшись рыцарского согласия, бросаю в его чашку, он следит за моими движениями, как завороженный.

— Пейте же, — протягиваю ему чашку.

Мне нужно что-то говорить и что-то делать, чтобы остановить этот процесс медленного умопомешательства. Он берет чашку, двигает скулами, смотрит на меня вопросительно, но ничего не спрашивает. Затем говорит, очень медленно и торжественно:

— Я предан вам, великолепная леди Мария! — и выпивает кофе одним глотком, словно водку.

— Я не очень хорошо умею варить кофе, — оправдываюсь я, хотя на лице эрла не вздрагивает ни один мускул.

— Это вкусно, — лицемерит он, вытирая рот тыльной стороной ладони, перстни блестят красным и зеленым камнями.

— Попробуйте печенье, очень вкусное, — продолжаю с надрывом играть роль гостеприимной хозяйки.

Рыцарь важно достает из протянутой мною вазочки печенье и отправляет его вслед за кофе.

— Леди Мария… — начинает он, но его прерывает дверной звонок.

Эрл вопросительно смотрит на меня.

— Что есть сигнал, леди Мария?

— Это сигнал в дверь, наверное, пришла служанка.

Иду в прихожую, стараясь не рвануть туда бегом. За дверью стоит соседка-активистка Изольда Борисовна.

— Маша, ты знаешь, что у нас под окнами в сквере привязана лошадь? — как обычно с места в карьер начинает она. — Ты представляешь себе? Ло-шадь! До какой степени обнаглели эти олигархи, мало им того, что весь двор забит их фордами, так теперь еще и лошадей начали привязывать!

Олигархи и их антинародная деятельность — одна из излюбленных тем Изольды Борисовны. Мучительно пытаюсь представить олигарха, живущего в нашей пятиэтажке, а соседка тем временем продолжает:

— У каждого по пять, нет, по десять штук машин, так они еще и табуны лошадей во дворе будут разводить! Куда мы катимся?

Изольда Борисовна традиционно нуждается только в слушателе, а не в собеседнике. Отчего мне не хочется просить Изольду Борисовну о помощи? Наверное потому, что если она станет моей спасительницей, то в ближайшие полгода все соседи и жители близлежащих домов, в том числе и я, будем обречены постоянно выслушивать душераздирающую историю о том, как ко мне в квартиру проник сумасшедший олигарх-извращенец, переодевшись в костюм средневекового рыцаря. «Нет, лучше умереть от рыцарского меча», — решаю я, бормочу что-то насчет кипящего на кухне чайника, невежливо прощаюсь с соседкой и закрываю дверь, осознавая, что либо мой мозг уже фатально затронут вирусом сумасшествия, либо я нахожусь под гипнозом.

Вернувшись, как послушная сомнамбула, в комнату, замираю на пороге, потому что зрелище, открывшееся передо мной, необъяснимо и потрясающе. Рыцарь лежит на диване, откинув голову на подушку и, кажется, спит. Огромный, рыжий, живописный. Но ведь я не нашла снотворного.

Помедлив, осторожно, на цыпочках, приближаюсь к эрлу. Он либо спит, либо очень искусно притворяется. Дыхание ровное, да и поза вполне расслабленная. Присев на корточки, начинаю разглядывать его, не в силах справиться с приступом бабского любопытства. Мой похититель — рыжий в полном смысле этого слова. Рыжие волосы, рыжеватая щетина, брови и ресницы рыжеватого оттенка, я даже вижу пятна веснушек на чуть искривленном носу. Грубый шрам на подбородке. Кожа обветренная, словно человек, на самом деле, странствовал или много времени провел на свежем воздухе. То, что я приняла за камзол, скорее, длинная рубаха из грубой бархатистой ткани, расшитая на груди позументом и перетянутая широким кожаным поясом, украшенным металлическими бляхами с узором. Мне ужасно хочется пощупать ткань, она совсем не похожа ни на одну из тех декоративных, из которых по моим представлениям обычно шьют театральные костюмы. От рыцаря пахнет лошадью и еще чем-то необъяснимо нездешним. Он вдруг вздыхает, шевелится и совершенно четко произносит нечто непонятное:

— Хи зесих энд за фразен¹…

Вздрагиваю и отпрыгиваю, чуть не падая, замираю, похолодев. Эрл, тем временем, продолжает свою речь, не открывая глаз:

— Ин зедвола… ливде… зе бреотон эалонда…² — снова горько вздыхает и затихает. Рука его ложится на ножны кинжала. Делаю еще шаг назад, сердце порхает в груди, как взбесившаяся канарейка. Снова тишина и ровное дыхание. Неужели спит? С чего его так разморило? Похититель, уснувший на диване своей заложницы? Маньяк, бездарно отдавший себя в руки жертвы? Может, я все-таки положила в кофе снотворное, сама того не заметив? В свете последних событий перестаю верить самой себе. И на каком тарабарском языке он говорит? Что за фразы? Хотя, мне показалось, что я уловила в словах что-то знакомое. Бреотон… британский? Выжидаю несколько минут, затем подхожу к столу, на котором лежит меч. Осторожно провожу ладонью по ножнам, они прохладны, покрыты затейливой вязью рисунка, в котором просматриваются человеческие фигурки. Оружие выглядит абсолютно настоящим, насколько я могу судить, хотя последний и единственный меч, который я когда-либо держала в руках, — пластмассовый моего племянника-первоклассника.

Нужно спрятать холодное оружие и позвать на помощь. Сжав в руке телефон, смотрю на мирно спящего рыцаря. Впечатление такое, что человек страшно устал и наконец-то расслабился, и уснул после долгой и тяжкой дороги. Он снова шевелится, поворачивается на бок, скрипнув и звякнув кожей и металлом амуниции, и устраивается на подушке, совершенно по-мальчишески подложив огромную ладонь под суровую щеку. Симпатия, недавно удалившаяся на задворки разума, осторожно выглядывает из своего убежища. Могу ли я сдать в руки властей мирно спящего, доверившегося мне человека, пусть даже он и ненормален? Ведь он до сих пор не сделал мне ничего плохого! До сих пор! Удаляюсь на кухню, подхожу к окну и вижу внизу в скверике белую лошадь, покрытую попоной — она бродит, помахивая хвостом, в узком пространстве среди обрубленных ив. У скверика толпится компания мальчишек, что-то активно обсуждая. Я совершенно позабыла, что в скверике оставлена лошадь! Нужно что-то делать, чтобы спасти животное от происков урбанизированных подростков. В благородном порыве накидываю пальто, выскакиваю из квартиры и тотчас же сталкиваюсь с ушлой Изольдой Борисовной, которая незамедлительно приступает ко второй части речи на тему «Олигарх, разводящий лошадей — враг общественного порядка и морали». Ее пламенные слова зажигают в моей голове идею, которую реализую мгновенно, возможно, с роковыми последствиями, но размышлять об этом уже некогда. Мыслительный процесс за прошедший час претерпел в моем организме странные трансформации.

— Изольда Борисовна, эта лошадь… эта лошадь, наша школьная лошадь, вернее, не совсем школьная, а временно выделенная… э-э-э-э… властями, на нужды народного образования.

Соседка замирает, видимо, собираясь с мыслями.

— Школьная лошадь? Властями? — наконец спрашивает она, подозрительно глядя на меня.

— Да, чтобы прививать детям любовь к природе…

— Хм-м… странно. А почему ты мне сразу не сказала об этом, Маша?

— Даже не знаю почему, Изольда Борисовна. Видимо, растерялась, — как мне противны угодливые интонации, зазвучавшие в собственном голосе.

— А почему она стоит в нашем сквере? — требовательно спрашивает соседка. — В школе нет помещений, чтобы содержать лошадь? До чего довели наше образование! Скоро в стране не останется ни одного грамотного человека! Только олигархи!

Терпеливо слушаю речь на тему «Олигархи, как результат деградации народного образования». Наконец Изольда выдыхается и замолкает. Воспользовавшись паузой, вставляю свою оправдательную реплику, подготовленную в период произнесения спича.

— Изольда Борисовна, просто получилось так, что помещение пока не подготовлено, (Интересно, где в нашей школе можно поселить лошадь? Может быть, в спортзале?) и она временно стоит тут у нас, как в ближайшем от школы месте, — наш диалог достоен Симпсонов.

— Но она же простудится.

— Она попоной прикрыта.

— Она голодна? — с напряженным упреком спрашивает соседка.

— Вероятно, да, — отвечаю, чувствуя укол совести за то, что сама не подумала об этом.

— Значит, ее нужно накормить и оградить от хулиганов! — объявляет Изольда с видом полководца, дающего войскам приказ о наступлении.

Теперь я уверена, что с лошадью ничего плохого в ближайшее время не случится и, чтобы внести лепту в дело ее спасения, возвращаюсь домой — всадник все еще мирно спит, положив ладонь под щеку — собираю остатки хлеба, полпачки геркулеса, большую миску и спускаюсь вниз, где Изольда Борисовна уже проводит воспитательную беседу с хихикающими подростками. Стыдливо отвожу глаза от красноречивой кучи, украсившей наш до сей поры скучный скверик. Подхожу поближе, конь отступает, опасливо-предупредительно кося на меня темным глазом. Отламываю кусок хлеба и осторожно протягиваю ему. Конь предупреждающе всхрапывает. Настаивать не решаюсь и оставляю хлеб и геркулес в миске. Поднимаясь по ступенькам подъезда, вдруг слышу за спиной:

— Извините, мадам, не сочтите за грубость, если я обращусь к вам…

Для очередного претендента на сочувствие звучит слишком галантно. От «мадам» слегка вздрагиваю и оборачиваюсь. Передо мной стоит высокий мужчина в длинном черном пальто, шляпе с полями, надвинутой на глаза, элегантный наряд завершает роскошный шарф серебристого оттенка, небрежно перекинутый на плечо. И весь он какой-то нездешний, ненашенский, непонятный.

— Вы ко мне? — осторожно спрашиваю незнакомца.

— Да, любезная леди… У меня к вам очень важный разговор, который не терпит отлагательств, — говорит он кошачьим баском.

— Но я незнакома с вами… — встречаюсь взглядом с Изольдой, она с пылким интересом разглядывает мужчину и, кажется, готовится к боевому выпаду.

— У вас в доме сейчас спит эрл… — вкрадчиво продолжает нездешний.

— Эрл? Какой ещё эрл? Почему эрл? — снова вздрагиваю я.

— Сэр Вилелм Лэндор, эрл Эдлингем.

— Откуда вы знаете? Откуда вы знаете его имя?

Симпсоны отдыхают.

— Именно о нем я и должен с вами поговорить, любезнейшая леди. У меня очень мало времени, а та дама явно намеревается помешать нашей беседе, что отнюдь не входит в мои планы… да и в ваши тоже, любезнейшая леди Мария Семеновна…

Вздрагиваю в третий раз, а незнакомец сжимает мой локоть рукой, туго обтянутой замшевой перчаткой, испещренной дырчатым узором, и поистине железная сила увлекает меня прочь от соседки, лошади, подростков и родного двора. Протащив пару кварталов, нездешний буквально вталкивает меня в кофейню, что недавно разместилась в крошечном помещении бывшей пирожковой. Здесь он усаживает меня за столик в пустом зале, а сам стягивает перчатки и вешает шляпу на латунный крючок металлической вешалки, открыв миру аккуратно завитые локоны, спадающие до плеч. Пронзительные черные глаза и какие-то атосовские усики довершают картину. Через несколько минут является официантка и замирает, разглядывая нездешнюю прическу нездешнего.

— Две чашки кофе и миндальное пирожное, — не заглядывая в меню, заявляет мой спутник.

Вскоре на нашем столике дымятся две чашки ароматного кофе и красуется на тонком блюдце указанная сладость.

— Вы ведь любите миндальные пирожные, мадам? — нагло урчит нездешний, а я, видимо, уже обреченная быть похищенной по собственной воле жертвой, согласно киваю и уже не удивляюсь, откуда у него сведения о моих пристрастиях.

— Итак, дорогая леди… — начинает незнакомец, но тут я прерываю его, поскольку, даже будучи тронутой умом, слышать это издевательское «леди» больше не хочется.

— Вы не могли бы называть меня просто… Мария, и, кстати, вы не представились, с кем имею честь… э-э-э.… пить кофе?

— Простите, Мария, — незнакомец коротко кивает, встряхнув своими элегантными темными кудрями, — но мое полное имя длинно и сложно в произношении, да и вряд ли поведает вам о чем-то. Но вы можете называть меня просто Жак. Я посланец.

Ни больше, ни меньше. Естественно, что этого завитого красавчика невозможно назвать ни монтером Иваном, ни банкиром Алексеем, а вот посланцем Жаком — само собой.

— У меня очень мало времени, и с каждой секундой оно убывает, поэтому прошу вас выслушать меня, по возможности не перебивая, и, главное, поверить тому, что я расскажу. Пейте кофе, ешьте пирожное и слушайте…

— «Давным-давно на белом свете…», — чуть было не начинаю за него, но, прикусив язык, хватаюсь за чашку.

— Мария, то, что я поведаю вам, до сих пор не было известно ни одному смертному, и Совет Ордена так и не смог прийти к единому мнению, верно ли мы поступаем, открывая эту тайну, — нездешний начинает почти торжественно, а я оглядываюсь вокруг, просчитывая пути к отступлению, ведь он явно сумасшедший, из одной банды с эрлом, что спит у меня.

«Или уже не спит, а спер мой компьютер, две тысячи рублей аванса и смылся на своем белом Росинанте, пока его сообщник заговаривает мне зубы, — с тоской думаю я. — Хотя, мой тухлый комп и две тысячи явно не стоят усилий двух таких красавцев-мужчин. В чем же загадка?»

— Какой совет? — на всякий случай спрашиваю я в надежде сбить его с толку.

— Ордена Белоконного Принцианства, — невозмутимо отвечает Жак.

— Э-э-э… Белоконного… как вы сказали… Принцианства?

— Да… русский язык не слишком удобен для перевода названия нашего Ордена. White Horse Princism Order — вы ведь знакомы с английским языком?

— Вообще-то, английским языком я зарабатываю на жизнь… Этот ваш Орден Принцианства — что-то масонское?

— Нет, что вы, Мария, ничего подобного… мы никогда не преследовали целей осуществления тайного мирового господства, нет, наши цели намного скромнее и являются исполнением завещания одного из великих любовников всех времен, имя которого не принято упоминать, но деяния достойны и благородны.

— Любовников, говорите? — вгрызаюсь в миндальное пирожное, не чувствуя его вкуса.

— В лучшем смысле этого слова. На самом деле он никогда не был любовником, но воспел чувство к женщине так, как не смог сделать никто ни прежде, ни после него, — голос Жака даже лишается бархатного звучания и возносится, сорвавшись на высокой ноте. — Этот человек, погибая от несбывшейся любви, получил свыше великий дар — повелевать будущим, но… в ограниченном объеме.

Таращусь на Жака, но он кажется совершенно серьезным. За какие прегрешения мне отпущен второй псих за день? Добавляю к списку неприятных жизненных меток мужскую шляпу с полями.

— Так вот, — продолжает он, — судьба его сложилась так, что он не сумел в нужный час добраться к своей возлюбленной, и она так и осталась ждать его, стоя на пустынной дороге, вглядываясь вдаль, в ожидании всадника, принца на белом коне.

— И не дождалась? — зачем-то переспрашиваю я.

— Нет, — сурово режет Жак, пронзая меня взглядом черных глаз. — Она осталась там, навсегда. А он, умирая, основал Орден и завещал свой дар будущему.

— Какой дар?

— Говорил же я, что нельзя доверять женщинам, — бормочет Жак под нос, но тут же встряхивается, смотрит на меня подозрительно-укоризненно и продолжает:

— Завещание состоит в том, что каждый год 13 апреля одной случайно выбранной женщине преподносится в дар Принц на белом коне — мужчина, также по случайному выбору. Они встречаются, и история их любви становится… вкладом в общемировую культуру.

У меня вдруг резко начинает болеть голова, в висках стучит, словно там на стыках невидимых рельсов подпрыгивают колеса вагона.

— И вы хотите сказать, что…

Посланец Жак вздыхает.

— Я не хочу, но должен сказать, что вы оказались именно той женщиной, на которую пал случайный жребий…

— А этот… — машу рукой в сторону, подразумевая, что в том направлении находится мой дом и квартира со спящим эрлом…

— Да, мадам… он ваш Принц на белом коне.

— Но я не просила никаких принцев…

— Это жребий и судьба, ничего нельзя изменить.

— Да вы просто псих! Зачем вы привязались ко мне и издеваетесь? Что я вам сделала? Вы что хотите сказать, что я должна внести вклад в мировую культуру? Но я не хочу ничего никуда вносить!

— Ничего нельзя изменить, Мария, — вещает Жак, не реагируя на мой грубый выпад. — Вы должны с благодарностью принять этот дар судьбы. Есть лишь одно «но», с которого я и начал.

— Не одно, а сплошное «но»! Забирайте своего принца и убирайтесь, иначе мне придется прибегнуть к помощи… — тут я вскакиваю и замолкаю, потому что не знаю к чьей помощи прибегнуть — полиции, скорой помощи?

Черные глаза Жака пронзают меня насквозь. Возвращаюсь на место.

— У меня совсем не осталось времени. Дело в том, Мария, что произошла ошибка, провал, нестыковка. Обычно время и место строго выдерживаются — пары составляются из мужчины и женщины, которые живут в одной стране в одно и то же время. Но с каждым веком работать становится все труднее, особенно в последнее время, когда так сильно изменилось движение жизни. И секретарь Ордена допустил ошибку — случайно, либо намеренно — это еще предстоит выяснить — и перепутал век, взяв мужчину из XI-го века, а женщину, то есть, вас, Мария, из XXI-го. Это непростительная и роковая оплошность, совет ордена находится в панике, поскольку дискредитируется сама идея Принцианства. После долгих и мучительных обсуждений, чуть не закончившихся кровопролитием, мы все-таки пришли к крайнему решению — поставить в известность обоих избранников, но время наше ограничено, поэтому все, что мы смогли сделать, это дать эрлу Вилелму несколько уроков русского языка и открыть тайну, в общих чертах. Мы не хотели посвящать в детали женщину, но некоторые влиятельные лица настояли на этом. Теперь все в ваших руках… Но мое время уже действительно истекло.

Он встает, надевает шляпу, кланяется и берет меня за руку.

— Вы сумасшедший? — спрашиваю я, тупо наблюдая, как лицо и фигура Жака тают в неярком освещении зала кофейни. Несколько мгновений, и он растворяется в воздухе, оставив после себя легкое мерцание, затем и оно исчезает.

— Я сумасшедшая или дура? — спрашиваю себя, расплачиваясь за две чашки кофе и миндальное пирожное, в то время как официантка говорит:

— А куда девался ваш мужчина? Такой красивый… Вроде, никто из зала не выходил…

Примечания

1

Он увидел и попросил (др-англ)

2

В заблуждениях… жили… на Британском острове… (др-англ)