На птичьих правах

Ольга Андреева, 2018

Восьмой поэтический сборник Ольги Андреевой включает произведения последнего десятилетия, отражая в полной мере его динамичность, эмоциональную насыщенность и непредсказуемость. Поэзия для автора – средство найти маленький плацдарм радости на этом жестоком театре военных действий. Тут не может быть иных благотворных рецептов, кроме обращения к беззащитной и всесильной красоте, и символ ее, давший название книге – птицы, взгляд на которых почти неосознанно смешан с лексикой нашей суматошной цивилизации. Название сборника подчеркивает его смысловую многозначность, право автора на свободу от заданности, от шаблонности стиля и настроения. Многозначная метафоричность естественно связана с живым, острым, парадоксальным впечатлением от мира, дух Диделя-птицелова, стихийного поэта, царит на страницах сборника. Увидеть, принять, поделиться, увеличивая этим остров стабильности, территорию любви – главный для автора принцип поиска лучшего в нас и для нас. Нерв книги – поиск чистого от лжи пространства, а разноплановость стихов – от потока сознания до великолепной буколики – усиливает впечатление.

© О. Ю. Андреева, 2018

© Издательство «Алетейя» (СПб.), 2018

«В каждой луже — Венеция. Истина в каждой погоде.»

О поэзии Ольги Андреевой

«Пишущий стихотворение пишет его потому, что язык ему подсказывает или просто диктует следующую строчку. Начиная стихотворение, поэт, как правило, не знает, чем оно кончится, и порой оказывается очень удивлен тем, что получилось, ибо часто получается лучше, чем он предполагал, часто мысль его заходит дальше, чем он рассчитывал. Это и есть тот момент, когда будущее языка вмешивается в его настоящее. Существуют, как мы знаем, три метода познания: аналитический, интуитивный и метод, которым пользовались библейские пророки — посредством откровения. Отличие поэзии от прочих форм литературы в том, что она пользуется сразу всеми тремя (тяготея преимущественно ко второму и третьему), ибо все три даны в языке; и порой с помощью одного слова, одной рифмы пишущему стихотворение удается оказаться там, где до него никто не бывал, — и дальше, может быть, чем он сам бы желал.»

ИОСИФ БРОДСКИЙ

Не могла удержаться, чтобы не привести эту развернутую цитату из Нобелевской лекции Бродского. Поистине, только человек, изнутри понимающий процесс стихосложения, мог сравнить методы познания с процессами, происходящими в момент возникновения поэтического произведения. «…Интуитивный и метод, которым пользовались библейские пророки — посредством откровения». Этимология слова «стихотворение» — творение стихийного характера. Иногда — это землетрясение, разрушительное и слепое, а порой — капли весеннего дождя и восход солнца. Это зависит от степени таланта, то есть от способности поэта услышать, принять и преломить в литературную форму импульсы, получаемые им извне.

Поэзия в переводе на немецкий — die Dichtung. Но в словаре это значение обнаруживается лишь в статье под номером 2. А первым, изначальным его смыслом является слово «уплотнение». Интересно? Да, иной язык, иное восприятие мира. Уплотнение реальности, ее сгусток, ее квинтэссенция. Учившийся в Гейдельбергском университете Осип Мандельштам органично воспринял эту грань философии поэтического творчества, отсюда: «Зрелище математика, не задумываясь, возводящего в квадрат какое-нибудь десятизначное число, наполняет нас некоторым удивлением. Но слишком часто мы упускаем из виду, что поэт возводит явление в десятизначную степень, а скромная внешность произведения искусства нередко обманывает нас относительно чудовищно уплотненной реальности, которой оно обладает» («Утро акмеизма»).

Но довольно теоретизирования. Тема моего очерка — творчество поэтессы Ольги Андреевой, произведения которой открывают читателю сложный и многоцветный мир, мозаику чувств и восприятий.

«В каждой луже — Венеция. Истина в каждой погоде.

Ты и правда со мной? Так держись глубины и не бойся!

Я поверю тебе, что и впрямь от меня происходят

безутешная радость и непоправимая польза».

Если бы мы научились видеть этот «другой» язык, мы бы увидели примерно то же, что видит, например, замечательный фотограф Инна Глик в лужах Петербурга — свой, отраженный, преломленный Петербург. Мир поэзии Ольги Андреевой — живой, населенный, говорящий с нами на своем, может быть, сначала и не совсем понятном языке. Этот мир надо познавать, разгадывать, проникать в сложность его образов, прислушиваясь к себе и к своему, уже наработанному образному ряду. Процессу понимания порой мешают «соринки» в форме несовершенной или далеко отодвинутой рифмы, но терпеливый читатель будет вознагражден. В отличие от прозы, поэзия нуждается в читателе, не столько понимающем ее на уровне контекста, сколько оказавшемся в точке совпадения вибраций. Осип Мандельштам в своем «Разговоре о Данте» призывает «слушать» сложное произведение поэта как оркестр, и тогда «…мы бы нечаянно окунулись в силовой поток, именуемый то композицией — как целое, то в частности своей — метафорой, то в уклончивости — сравнением, порождающий определения для того, чтобы они вернулись в него, обогащали его своим таяньем и, едва удостоившись первой радости становления, сейчас же теряли свое первородство…». Так, стоя перед наивно-философскими полотнами Шагала, каждый из нас видит лишь то, что на основании накопленного эстетического опыта отзывается в душе.

«Родной хризантемовый запах

опять возвращается в город —

наверно, из рая. Погода

и правда сегодня такая,

в волошинские пейзажи

туман обращает предгорья.

В его пустоту и свободу

покорно и грустно спускаюсь…»

Чистая прелесть этих строк — именно в незатертости образов и сближений, в каждом восьмистишье этого стихотворения Андреевой различимы аллюзии и проекции человека эмоционального и восприимчивого. Ценность этих «агатов» в их многоплановости. По этим строчкам не скользнешь взглядом, они интригуют пытливого, но раздражают ленивого, как и поныне раздражает великий Осип Мандельштам «нелюбопытного» читателя. Многое ли из написанного им можно понять с помощью формальной логики? Но именно о нем сказала Анна Ахматова «…кто укажет, откуда донеслась до нас эта новая божественная гармония, которую называют стихами Осипа Мандельштама!». Я далека от мысли сравнивать творчество нового для меня (хотя и, несомненно, талантливого!) автора, Ольги Андреевой, с поэтом, создания которого — являются лучшим из того, что могло случиться в нашей литературе. Однако, и не заметить творчества Андреевой было бы, по меньшей мере, странно, а отмести его как «непонятное» — опрометчиво.

Я приеду в июне —

и пусть это будет паролем,

словно крюк на заброшенной вверх, на зацепку, верёвке,

по которой сумеем добраться.

Конверт бандероли

доплывёт, как кораблик — всего-то осталось дней двадцать.

«Я приеду» — как будто бы это хоть что-то решает,

как залог радикального и несомненного лета,

Пусть гора не пришла к Магомету — оранжевый шарик,

улетая, не тает — и это надёжней билета.

Я приеду. Я сяду на грустный безрогий троллейбус,

заблудившийся месяц назад в голубом переулке.

По изнанке души белой ниткой заштопанный ребус

разгадаем вдвоём ранним утром на улице гулкой.

В каждой луже — Венеция. Истина в каждой погоде.

Ты и правда со мной? Так держись глубины и не бойся!

Я поверю тебе, что и впрямь от меня происходят

безутешная радость и непоправимая польза.

Ну к чему — в сумасбродном, нелепом, разодранном мире

одуванчики звёзд — ярко-жёлтых и белых, созревших?

Пусть ни разу ещё дважды два не равнялось четыре —

мне хватает и двух — параллельно петляющих рельсов.

Кипарисы парят, подавляя своим благородством,

пересмешник-ручей, растворивший печали долины.

Перейдём — дорастём до границ настоящего роста,

без наивной копеечной злой суеты воробьиной.

Желторотая улица утро встречает прохладой,

на балконах дрожащая радуга детских колготок.

Осторожней на третьей ступени минорного лада,

не шути с невесомостью. Можно взлететь где угодно —

в школьном зале, пропахшем стоячей водой батарейной,

у рояля без струн и без верхних пластинок на белых

разгадаем дыхание левого берега Рейна

и фонтан под дождём (тавтология!) — в пальчиках беглых.

Ничего, что антенны развёрнуты мимо эфира —

да о чём говорить, если мы бесконечно знакомы?

Верить снам и приметам, параметрам внешнего мира —

всё равно что ключи подбирать, когда ты уже дома.

Не тупик — просто узкий и длинный кривой переулок.

Он зарос лебедой, крапивой и корявым забором.

Всё срастётся. Опасное место для пеших прогулок —

но ручей-то течёт. Вдоль по руслу — и вырвемся скоро,

и возьмём хоть на время без спроса автограф у лета —

чтобы травы, цикады и диск апельсиновый лунный,

чтобы в маленькой церкви на Троицу — «многая лета»

сквозь магнитные боли земли. Я приеду в июне.

Восприятие этого большого стихотворения требует «длинного дыхания». Столь «круто замешанный» образный ряд, нагромождение образов, не делают тем не менее эти катрены «заумью». Полупрозрачное стекло кристаллов доносит то, что хотел сказать автор, не напрямую, а преломляясь по пути в сотне других граней.

И если вы научитесь ощущать гармонию «непонятных» стихотворений, по праву станете счастливчиком, всякий раз открывающим для себя новую планету в Галактике под названием Поэзия.

Наталья Борисова, поэт и переводчик