Фронтовой дневник танкиста

Ольга Анатольевна Жирова, 2015

Это нигде не опубликованная история человека, прошедшего через Великую Отечественную войну от Москвы до Берлина в качестве командира танка. Его жизнь, его ощущения, его служба Родине. В книге много приключений, песен тех лет, отражающих настроение бойца в период боевых действий и отдыха между боями, его любви, чувствах, семье. О его службе после Великой Победы в рядах советских вооружённых сил в Берлине, Прибалтике и Западной Белоруссии.

Предисловие

В нашей семье хранится книжка — тоненькие переплетённые листочки бумаги — фронтовой дневник, который вёл мой дед, Выголко Василий Николаевич в годы Великой Отечественной войны и после, когда служил в Германии.

Этот дневник он писал на отдельных листках бумаги, где придётся. Позже, уже в Берлине, он все свои записи собрал, переписал, сложил, и переплёл в книжку. К большому сожалению, время берёт своё: пергаментная бумага, какую дед нашёл в Берлине, ветшает, становится прозрачной и хрупкой, чернила выцветают, металлические скобы, использованные в переплёте, ржавеют. Чтобы сохранить всё это, мы с мужем и взялись за издание этого документального произведения. Сейчас, когда пытаются переписать нашу историю, исковеркать события, занизить вклад нашей страны в борьбе с фашизмом, нельзя терять такие дневники, письма, рассказы о войне, сделанные самими участниками тех событий.

Свой фронтовой путь мой дед начал в августе 1941 года

на Воронежском фронте в 61-ом стрелковом полку в роте пулемётчиков. Это написано в дневнике. В конце 1941 года полк понёс большие потери, и был расформирован.

Так мой дед попал

в Саратовское танковое училище им. Лизюкова.

После Сталинградской битвы на поле сражения осталось много подбитых немецких танков. Их отремонтировали, закрасили свастику, нарисовали звёзды. Вот командиром такого трофейного танка Т-4 дед и продолжил свой фронтовой путь. После окончания танкового училища, бывшие курсанты приехали в Москву, где получили распределение и двинулись на Гжатск уже в составе танковой бригады 2-го Белорусского фронта под командованием маршала Рокосовского.

Часто в боях танки выходили из строя. Вместе со своими боевыми машинами гибли и экипажи. А вот деда берегла судьба. Он один из не многих всегда выходил из боя живым. Ему, как опытному танкисту, боевому командиру танкового экипажа, хорошо знающего материальную часть танка и разбирающегося во всех деталях боевой машины, 5 марта 1944 года доверили ещё и должность дефектовщика. В его обязанности входил поиск после сражений вышедших из строя боевых машин и транспортировка этих машин на ремонтные базы или ремзаводы для восстановления их, или разборки на запчасти. А так как трофейная техника в советской армии, в годы ВОВ, составляла немалый процент, то и запчасти для этой техники добывались после боёв. И с этой должностью дед успешно справлялся до 9 мая 1945 года. Поэтому его, сразу после Победы, оставили служить в Германии командиром авто взвода. Так дед попал служить в трофейные войска уже после 9 мая 1945 года.

Важнейшей задачей трофейных войск являлась сбор, охрана, реализация и отгрузка вооружения, боевой техники и металлолома на вражеских территориях, захваченных у врага в результате боевых действий.

Одновременно с трофеями наши войска отбивали у противника награбленное им на советской земле оборудование, ценные металлы, разное народнохозяйственное имущество, продовольствие, произведения искусства, культурные ценности и др. Немало такого имущества оказывалось на путях подвоза и эвакуации, на железнодорожных узлах в эшелонах, на базах и складах, в транспортах войск. Все это надо было выявить, сконцентрировать, сохранить и передать соответствующим организациям. Трофейная служба активно участвовала в оказании помощи местным органам власти и населению освобожденных районов в обеспечении продовольствием, восстановлении предприятий, жилищ, больниц, школ, в ремонте сельскохозяйственного инвентаря и т. д. Все это настоятельно потребовало привести систему трофейных служб, их структуру, силы и средства в соответствие с возросшими задачами.

Германия, Берлин, 1945 год.

В своём дневнике дед не пишет ни о наградах (3 боевых ордена и медали), ни о присвоениях званий (закончил войну старшим лейтенантом), ни о ранениях (дед говорит, что они были не значительные, так, царапины). Наверное, потому, что считал это не самым главным. А главное — довести своё правое дело до конца, задушить «фашистскую сволочь» прямо в её логове, в Берлине. Они шли точно зная, что победят, просто не могло быть по-другому.

Дед не хвастает здесь своими подвигами, не описывает героические похождения. В промежутках между боями он всего лишь отмечает наиболее запомнившиеся ему моменты, события, произошедшие с ним в бою и межу боями. А ещё он пишет то, что отвлекало его от войны, что давало силы, что передавало мысли, чувства, настроения. То, о чём мечталось, переживалось. И всё это было в стихах, песнях, которые переписывались друг у друга в минуты затишья, передавались из уст в уста. В песнях, которые помогали выжить, и не сойти с ума от войны. Которые помогали мечтать, думать о своих любимых и близких, надеяться на встречу с ними.

Первую весточку из дома дед получил только 13 декабря 1943 года. Его родная деревня была в оккупации и только после освобождения, родные смогли ему написать.

Пожалуй, самое большое потрясение для моего деда была смерть его лучшего друга, с которым он делил все тяготы войны ещё с Воронежа. Пётр Васильевич Смольский заживо сгорел в танке, не сдаваясь, охваченный огнём сражался со своим экипажем до последнего патрона. Как страшно терять близких. Как не справедлива смерть.

На фронте не сойдешь с ума едва ли,

Не научившись сразу забывать.

Мы из подбитых танков выгребали

Все, что в могилу можно закопать.

Это стихотворение написано танкистом, фронтовиком Ионом Деген. И как точно передаёт оно всё происходящее.

На могиле друга дед обещает мстить за него, за Родину, за всех. Мстить! Они ехали в Берлин мстить, не жалея своей жизни, готовые умереть за правое дело. Мстить за Родину, за убитых жён и матерей, за разрушенные сёла и города, за погибших друзей.

Мстить, и бороться за свободу и независимость своей Родины, как написал сам дед в своём дневнике. «Свобода и независимость» — разве это не лозунг с современных плакатов? Но дед написал, значит, об этом думали, говорили, это «летало в воздухе».

Поражает то, что этот мальчишка, который кроме войны ничего ещё в жизни не видел — не ожесточился, не потерял чувство прекрасного, не перестаёт восхищаться красотой природы, сохранил доброе и отзывчивое сердце, остаётся в душе романтиком и поэтом.

Конечно, моего деда хранила судьба. Он рассказывал такие истории, в которых он чудом оставался жив и невредим.

Воздух вздрогнул.

Выстрел. Дым.

На старых деревьях обрублены сучья.

А я еще жив.

А я невредим.

Случай?

(Стихотворение Иона Деген)

Почему-то некоторые из этих историй по каким-то причинам даже не вошли в дневник. Так, например, в дневнике есть рассказ о том, как дед 23 декабря 1943 года возил лебёдку и трос к застрявшим в овраге нашим танкам на нейтральной полосе. На обратном пути, из-за метели, его экипаж сбился с дороги, нарвался на противника, но им удалось уйти. Продолжения в дневнике нет. Но по рассказам деда, он скоро всё-таки, спустившись пешим с обрыва, нашёл наш командный пункт, находившийся в низине, в блиндаже. Дед вернулся за танком, потом они подъехали и стали на подъёме рядом с другими машинами. На рассвете немцы открыли артиллерийский огонь. Большинство танков быстро съехали в низину. А вот у деда в танке барахлил стартёр, и танк заглох. Дед воевал на трофейном танке Т — 4, а устройство этого танка предполагало перед каждым пуском двигателя накручивание стартера, находящегося в задней части танка. Дед обычно бегал и подкручивал его, чтобы завести мотор. А вот в этот момент немцы вели шквальный огонь, и выскочить из танка было невозможно. У немцев на вооружении уже имелись термитные снаряды, которые прожигали насквозь броню. К счастью, снаряд не долетел, а упал рядом, в метрах десяти от дедова танка, и от снаряда пошла большая чёрная дымовая завеса. В этот момент стрельба затихла, дед быстро выскочил, накрутил стартёр, завели танк, и благополучно скрылись в овраге.

Из командного пункта вышел начальник, которому захотелось посмотреть, откуда идёт стрельба. С ним были два охранника. Раздалась стрельба, и одного охранника ранило, а другого убило. Начальник еле успел скрыться. Он приказал деду взять с собой ещё одного бойца и притащить раненного. Надев маскирующие белые халаты, они поползли под огнём противника, где-то метров четыреста, выполнять приказ. По-пластунски притащили под огнём раненого, а начальник вновь приказывает ползти за трупом своего помощника, хотя это можно было сделать, дождавшись вечера. Дед подумал, что второй раз уже не повезёт, что они не доползут, погибнут. Но начальник ждать темноты не хотел, а требовал, чтобы доставили убитого немедленно. Когда дед и его друг приползли за убитым, они обнаружили, что валенки и тулуп с трупа уже сняли. Да, такое бывало на фронте. Обувь и одежда на фронте быстро приходили в негодность, а снабжение часто не успевало за стремительно продвигающимся фронтом. Да ещё морозы стояли сильные. И как бы страшно это ни звучало для современного человека, но таких случаев раздевания убитых было много. Почти привычно. Вот такие пронзительные строки написал в 1944 году 19 — летний танкист Ион Деген:

Ты не плачь, не стони, ты не маленький,

Ты не ранен, ты просто убит.

Дай на память сниму с тебя валенки.

Нам еще наступать предстоит.

Дед вернулся благополучно с убитым помощником командира, исполнив приказ.

Мой дед рассказывал и курьёзные, смешные истории, которых тоже нет в дневнике. Например, его празднование Победы в Берлине. Весть о Победе долетела до дедовой части ещё утром, это описано в дневнике. Но вот вечером, в Берлинском театре готовился праздничный концерт для победителей, на который пригласили весь ком. состав, в том числе и деда вместе с другими офицерами его части.

Все праздновали Победу ещё с утра, в имении Геринга, по описанию деда, шампанского было много. Но к вечеру пехотинцы привезли бочку спирта. Один, из пехоты, старший по званию, пристал к деду с кружкой спирта. Дед, до этого момента отмечавший Победу

шампанским, отказывался, говорил, что пьёт слабо, но пехотинец не унимался. Он начал говорить, что танкисты слабаки, даже пить не могут. В общем взял деда на «слабо». Дед эту кружку спирта и выпил, да ещё без закуски.

Когда их привезли к театру, дед уже едва стоял на ногах. А начальник угостил ещё всех пивом. Когда же в зале театра заиграла музыка, дед воодушевился, выскочил на сцену, и стал плясать «Калинку — малинку» под всеобщее ликование.

Его вывели под руки, посадили в его же машину, и приказали немцу-шофёру караулить. Дед очнулся только утром.

На следующий день он снова приехал в Берлин по делам службы (он жил в имении Геринга за городом). И его стали узнавать на улицах. Говорили: «Смотри, смотри! Вон артист пошёл! Вон тот самый артист!» а дед этого даже не помнил. Ему про театр, потом, рассказали его сослуживцы, которые были с ним. По их рассказам дед имел большой успех в Берлинском театре. А вот в дневнике он почему — то описал лишь часть празднования, до спирта. И о последующем визите в Берлин написал коротко и сухо. А вот рассказывал он об этих событиях с удовольствием.

После Победы, 9 мая деда назначили командиром авто взвода в составе трофейных войск, и последующие 3 года он служил в Германии. Там он занимался демонтированием техники и оборудования заводов поверженной Германии, и сопровождением всего этого по железной дороге до советской границы.

По окончании войны в Европе для трофейной службы наступил особый период. Наряду с завершением работ по очистке театра военных действий, эвакуации и реализации остатков трофейного имущества, на нее было возложено решение задач по военно-экономическому разоружению фашистской Германии, осуществляемому в соответствии с решениями Потсдамской конференции.

В 1945-1946 гг. достаточно широко использовалась такая форма репараций, как демонтаж оборудования германских предприятий и его отправка в СССР. В марте 1945 г. в Москве создали Особый комитет (ОК) Государственного комитета обороны СССР, который координировал всю деятельность по демонтажу военно-промышленных предприятий в советской зоне оккупации Германии. С марта 1945 по март 1946 г. были приняты решения о демонтаже более 4000 промышленных предприятий: 2885 из Германии, 1137 — немецких предприятий из Польши, 206 — из Австрии, 11 — из Венгрии, 54 — из Чехословакии. Демонтаж основного оборудования был осуществлён на 3474 объектах, было изъято 1 118 000 единиц оборудования: металлорежущих станков 339 000 штук, прессов и молотов 44 000 штук и электромоторов 202 000 штук. Из чисто военных заводов в советской зоне Германии демонтировали 67, уничтожили 170, переоборудовали для выпуска мирной продукции 8.

Дед рассказывал, как они демонтировали оборудование секретного авиационного немецкого завода, спрятанного под землёй в лесу. Деревья росли над ним. А самолёты выходили прямо из — под земли. Для погрузки стотонного пресса, который был на этом заводе, они ездили в Италию, откуда привезли специальный кран большой мощности. А грузили всё это на специально сделанную 18 — осную железнодорожную платформу. Так и проходила дедова служба. В этот период он очень тоскует по Родине, по дому, по родным и любимой (моей бабушке). Свой первый отпуск за шесть лет службы он получил только в июне 1947 года. Последний день отпуска он описывает в своём дневнике.

Иногда мой дед со своими сослуживцами выходили прогуляться. Так дед рассказывал, как он и его друг, лейтенант, гуляли по Берлину и зашли в кофейню. Там сидели американцы, французы, немцы.

Дед с другом сели за столик и сделали заказ. Играли музыканты для посетителей кафе. Послушав немного звучащую музыку, дед заплатил музыкантам, и заказал «Катюшу». Как только она зазвучала, все, кто сидел в кафе оживились, и начали аплодировать. Катюшу знали все.

К сожалению, после 1947 года дедовы записи заканчиваются. Может, они утеряны, может было не до них.

Но мы думаем, что читать этот дневник будет интересно не только нашей семье. Надеемся, что написанное найдёт отклики и в ваших душах, дорогие читатели.

Не у всех песен, записанных дедом, нами найдены авторы. У многих текстов песен авторы оказались неизвестными.

Итак, Вы открываете первую страницу фронтового дневника моего деда.

1941 год

Иди тропой своей смелей

В минуты горя не теряйся.

Пой песни громче, веселей,

К вершине счастья добирайся.

Наши тропки далеки

Что будет впереди, не знаю.

Задачи наши не легки,

Но встретиться с тобой желаю.

12 августа 1941 года, страна Россия, город Сураж, деревня Калинки.

Прощался в этот день со своей роднёй и со своей любимой деревенькой.

Возьми меня.

Берут тебя, миленький во солдаты

Возьми и меня ты.

Ты будешь служить офицером,

А я милосердной сестрой.

Тебя на позиции ранят,

Ко мне в лазарет привезут.

Промою я твои раны

И белым бинтом повяжу.

Напрасно я розу садила,

Напрасно её берегла.

Напрасно милого любила,

Любовь почему-то прошла.

Ой, дайте мне с горки спуститься,

У реченьки ручки помыть.

Дайте мне с милым сойтиться,

И про любовь говорить.

Сухой бы я коркой питалась,

Холодную воду пила.

Тобой милый мой любовалась,

И этим довольна б была.

Август 1941 год, Брянская область, город Сураж.

(Записано в августе 1941 года, в городе Сураж Брянской области).

Шли дни суровой войны. Враг подходил ближе к моей родной земле, к родному городу, к родной деревеньке. Однажды, в один прекрасный день, мы, собравшись на берегу речки Ипуть, вели разные беседы. Было много молодёжи, и был Антон Захарович. Он посмотрел на меня и сказал: «Да, пацан, вас всех немец, как ягодок покушает». Я задумался крепко над этим вопросом. «Нет, не дамся немецкому фрицу», — подумал я. И отправился в путь для совершения своих намерений. Мой уход из родных мест на великий путь защиты Отечества провожала вся семья. Провожая из дома, отец мой вскочил с кровати (он был больной), крепко меня обнял, и поцеловал. Со слезами сказал: «Прощай сынок, ты у меня последним уходишь». Крупные слезы у него покатились градом. И он, рыдая, упал на кровать, и долго рыдал. Мать и сестра тоже плакали. Щенок Томик крутился вокруг моих ног, и тоже пищал, виляя хвостом и чувствуя разлуку. К моему лицу хлынула сильная краска. Я, еле удержавшись от слёз, набравшись сил, медленно пошагал к дверям, и очутился на дворе. Вскоре во двор вышла мать и сестрёнка, возле ног крутился Томик. Оглянувшись вокруг, осмотрев всё кругом, я сказал: «Прощайте отец и весь мой дом. Я ухожу, пора мне спешить». Втроём мы отправились по деревеньке до Брянских лесов, с вертящимся вокруг Томиком.

Шёл двести километров по Брянским лесам, пробираясь с быстротою. Пробрался скоро через реку Десну и добрался до станции Комаричи. Вечером с этой станции я уехал на города Курск и Воронеж. Враг уже был за Десной.

12 августа 1941 года, г.Сураж

Двадцать второго июня.

Двадцать второго июня

Ровно в четыре часа

Киев бомбили, нам объявили

Что началася война.

В армию едут ребята

Нашу страну защищать

Девушки слёз не покажут

Будут в тылу помогать.

Кончилось мирное время

Нам расставаться пора.

Я уезжаю, быть обещаю

Другом тебе до конца.

Пр. И ты смотри, чувством моим не шути.

Выйди подруга

К поезду друга,

Друга на фронт проводи.

Стукнут колёса вагона,

Поезд помчится стрелой.

Я с эшелона, а ты мне с перрона

Грустно помашешь рукой.

Пр. Пройдёт война, и снова я встречу тебя.

Ты улыбнёшься,

К сердцу прижмёшься

Я расцелую тебя.

Синенький скромный платочек

Вспомни о прошлом в бою

После разгрома фашистов

Встречу устроим в тылу.

Август 1941 года, город Воронеж, России.

(Записано в августе 1941 года в городе Воронеже)

Да, шли суровые дни суровой войны. Было тяжёлое положение нашей страны. Я был направлен в 61 стрелковый полк, где был в роте пулемётчиков. Много пережили голода и холода. Много товарищей погибло за нашу Родину, за защиту Отечества, под Воронежем. Шли пешком по 40-50 километров в день, было очень тяжело, но ничего нельзя было поделать, была война.

Подходя к городу Борисоглебск, начался лес, шли лесом в направлении звуков самолётов. Здесь, около города был аэродром. Вдруг, внезапно, показался поезд, и за железной дорогой показался город. Мы страшно устали и проголодались. Я натёр очень большие мозоли. Уже вечерело. Мы расселились ночевать у одной доброй женщины, которая мне помогла, смазала ноги рыбьим жиром, и это меня успокоило, и я сразу же уснул, перед этим выпив чаю. Да, я был очень усталый, проходили по пятьдесят километров. Прижавшись

вдвоём с Федей Евмековичем на узкой кроватке, мы уснули мёртвым сном. Проснулись, солнце уже было высоко. Всех собирали в путь на улице. Мы быстро собрались и отправились на сборы.

город Борисоглебск, октябрь 1941 года

Прощание

И вечер погас, и лучи догорали

За дальней угрюмой тайгой.

О чём-то печально дубы прошептали,

И шепчется ветер с травой.

Как скучно, как грустно, как манит к покою.

Пора нам расстаться, прощай.

Прощай навсегда, расстаёмся с тобою,

Меня не ищи, не встречай.

Я знаю, запросит душа твоя ласки,

Но поздно, меня не вернёшь.

И прошлого счастья, волшебные сказки

Напрасно к себе позовёшь.

Зачем мы любили, зачем мы хотели,

Возможно ль, былое вернуть.

Нам день отошёл и лучи догорели.

Прощай, уходи, позабудь.

город Астрахань, Воронежской области, октябрь 1941 года

(Записано в октябре 1941 года в городе Астрахань, Воронежской области)

После длительного пути мы расположились отдохнуть на три дня в городе Астрахань. Я здесь встретил подругу, которая мне помогла во всём, постирала нам бельё и готовила кушать. Отдохнув немного, мы опять отправились в путь.

Мама

Мама, нет краше и милей.

Мама, нет глаз ярче и добрей.

Хорошо мне жить любя

Мама родная, посмотрю я на тебя,

Ведь ты совсем седая.

Мама, как легко мне всегда с тобой.

Мама, всюду вижу я образ твой.

В горе молчаливая,

В праздник хлопотливая,

Мама, милая, ты мама.

Если, мой друг, ты недалеко

Вспомнишь про меня,

Но сердце легко может вспомнить иногда

Ты в час покоя мои юные года

И сердце молодое.

Вспомнишь, мой друг, отведёшь глаза,

Тихо, к губам скатится слеза.

Можно в радости всплакнуть, если полней

Сколько счастья у твоих детей.

Мама, как легко мне всегда с тобой.

Мама, всюду вижу я образ твой.

В горе молчаливая,

В праздник хлопотливая,

Мама, милая, ты мама.

Город Анна, Воронежская область, октябрь 1941 год.

(Записано в октябре 1941 года в городе Анна Воронежской области)

Гитара

В жизни всё нелепо и капризно.

Дни идут, никто их не вернёт.

Сегодня праздник, завтра будет тризна,

И незаметно старость подойдёт.

Эх, гитара, что звучишь несмело,

Ещё не время плакать надо мной.

Пусть жизнь прошла, пусть пролетела,

Осталась песня, песня в час ночной.

Эх вы кудри, дерзко завитые,

Вы увяли в смертной седине.

Вспоминать же годы молодые

Будем мы с тобой наедине.

Далеко за тысячу, не видно,

Мне не слышан голос твой.

И до слёз, до горечи обидно,

Что тогда расстались мы с тобой.

Наши кони борзые устали,

Наши сани борзы, не везут.

Наши парни что-то приуныли,

И весёлых песен не поют.

Гаснет луч вечернего заката,

Серебром окутаны цветы.

Где же ты, желанная когда-то,

Где же ты, будившая мечты.

город Тамбов, 7 ноября 1941 года.

(Записано 7 ноября 1941 года в Тамбове)

Получив запас пропитания, мы отправились пешком на Саратов в запасной полк. В Тамбов я был направлен вместе с двумястами бойцами в пехотное училище. Училище было эвакуировано на Восток, а нас снова направили в запасной полк. Жили три дня в городе Тамбов, в корпусе училища праздновали Октябрьскую революцию. Немец уже был у стен города. 9 ноября мы переправились на пароме через речку, двинулись на восток.

Парень молодой

Вечерами тихими

И ночами лунными,

Под тенистой липою

В парке над рекой.

И с любимой девушкой

И с песней задушевною

Шёл с гитарой звонкою

Парень молодой.

Кто не знает прелести

Тех ночей чарующих,

Разговоров пламенных

С милой, дорогой.

Быстро скрылось времечко

Улетело птицею.

И уехал в армию

Парень молодой.

На границе северной

И в разлуке с милою

И ночами лунными

Борется с тоской.

Часто пишет письма ей,

Но ответа нет на них.

Ты не жди напрасно их,

Парень молодой.

За период времечка

Вся любовь забытая,

И в шинельке серенькой

Стал совсем другой.

И с любимой девушкой

Больше ты не встретишься.

Ей другой понравился

Парень молодой.

И никто из девушек

Больше не подумает,

Что тогда за Родину

Вспыхнет жаркий бой.

И за этих девушек

В первых же сражениях

Кровь прольёт горячую

Парень молодой.

Январь 1942 года. Река Иргиз, город Пугачёв, дер. Березина.

(Записано в январе 1942 года в деревне Березина)

В этой деревеньке жил я с Федей Евмековичем на одной квартире. Видел сон, что как будто дома кого-то хоронят, мать плачет. Потом рассмотрел. Это был отец. Я стал рассказывать хозяйке, она мне стала говорить, что это всё наоборот, если видишь сон, что умер, то они все живы и здоровы и вы не беспокойтесь. Всё время крепко я думал об этом сне, и так этот сон остался мне не разрешим.

Чилита.

Ну, кто в нашем крае Чилиту не знает:

Она так умна и прекрасна,

И вспыльчива так, и властна,

Что ей возражать опасно.

Для нашей Чилиты все двери открыты,

Хоть лет ей неполных семнадцать,

Но взрослые все, признаться,

Её, как огня, боятся.

И утром и ночью поёт и хохочет,

Веселье горит в ней, как пламя,

И шутит она над нами,

И с нею мы шутим сами.

А-я-я-яй! Что за девчонка!

На всё тотчас же сыщет ответ,

Всегда смеётся звонко.

А-я-я-яй! Зря не ищи ты,

В деревне нашей, право же, нет

Другой такой Чилиты.

По нраву Чилите лишь солнце в зените,

А всех кавалеров шикарней

Считает простого парня,

Что служит у нас в пекарне.

Январь 1942год, город Саратов.

(Записано в январе 1942 года в Саратове)

Был в автоматной роте пулемётчиком в 61-м стрелковом полку до 1942 года.

Играй мой баян.

С далёкой я заставы

Где в зелени домик стоял,

Где парень пел кудрявый

Ту песню запомнил я.

Играй мой баян

И скажи всем друзьям

Отважным и смелым в бою,

Что как друга мы Родину любим свою.

Таких как наших песен

В других местах я не встречал.

И девушек чудесней

Нигде я не видал.

Но злая вражья стая

Над нами, как туча взвилась.

Застава дорогая

За Родину поднялась.

Город Саратов, июнь 1942 год.

(Записано в июне 1942 года в Саратове)

Дни жизни в Саратовском первом танковом Краснознамённом училище имени Лизюкова.

Танкисты

Знает всякий, что танки не кони,

И танкисты особый народ.

Затвердили у них на ладони

Всё броня, броня четвёртый год.

Юной жизни своей не жалеют,

Руки в масле машинном грубы.

Но зато эти руки умеют

Танк взъярённый поднять на дыбы.

Где-то милая помнит о друге.

Как недолго ещё, будет ждать.

Что б в такие надёжные руки

Своё девичье сердце отдать.

г. Горький, октябрь 1942года.

(Записано в октябре 1942 года в городе Горьком)

В октябре из города Саратова, группой в количестве 40 человек мы отправились поездом в город Горький на 107-ю рембазу. На рембазе мы практиковались ремонтировать танки. Жили там 45 дней. Жизнь шла весело, часто бывали в городе в кино, театре. Нас ждали суровые годы войны. На рембазе были представители из Англии, которые прибыли в помощь, рассказать работу и устройство своей техники. С ними была русская переводчица, через которую мы понимали их разговор.

Одесса

Шаланды полные кефали

В Одессу Костя приводил

И все биндюжники вставали

Когда в пивную он входил

Синеет море над бульваром

Каштан над городом цветет

Наш Константин берет гитару

И тихим голосом поет

"Я вам не скажу за всю Одессу —

Вся Одесса очень велика…

Но и Молдаванка, и Пересыпь

Обожают Костю моряка

Рыбачка Соня как-то в Мае

Причалив к берегу баркас

Сказала тихо:"Все вас знают,

А я так вижу в первый раз"

В ответ раскрыв"Казбека"пачку

Сказал ей Костя с холодком:

"Вы интересная чудачка

Но дело, видите ли, в том":

Фонтан черемухой покрылся

Бульвар Французский был в цвету

"Наш Костя, кажется, влюбился"-

Кричали грузчики в порту

Об этой новости неделю

В порту кричали рыбаки

На свадьбу грузчики надели

Со страшным скрипом башмаки.

город Вязьма, февраль 1943 год.

(Записана в феврале 1943 года в городе Вязьма)

Письмо в Москву.

Присядь-ка рядом, что-то мне не спится,

Письмо в Москву я другу написал.

Письмо в Москву, в далёкую столицу,

В которой я ни разу не бывал.

Пусть будет дождь, пускай погода злится.

Путь сон вступает в свои права.

Но я не сплю в дозоре на границе,

Чтоб крепким сном спала моя Москва.

В боях грядущих и ночных привалах,

В степях широких и в глухой тайге.

Чтоб сон прошёл, чтобы прошла усталость,

Товарищ вспомни о родной Москве.

город Саратов, май 1943 год, место — Зелёный остров на Волге

С другом Филиппом Подольным.

(Записано в мае 1943 года в Саратове)

Чёрные ресницы — чёрные глаза.

Ты стояла молча ночью у вокзала,

На глазах нависла крупная слеза,

Видно в путь далёкий друга провожала

Чёрные ресницы, чёрные глаза.

Вот умчался поезд, рельсы отгремели,

Милый друг уехал, может навсегда.

И с такой тоскою вслед ему глядели

Чёрные ресницы, чёрные глаза.

Пишет письма редко, но зато в газете

Очень пишут часто про его дела,

И о них читая, с гордостью сверкают

Чёрные ресницы, чёрные глаза.

Май 1943 год, город Саратов.

(Записано в мае 1943 года в Саратове)

Да, весь май были дни в напряжённом состоянии, готовился к сдаче гос. экзаменов. В эти дни я получал путёвку на суровые фронтовые годы.

При учёбе в училище командир роты, старший лейтенант Петров всё укорял нас, что вы едете на фронт, там увидите какая жизнь, а здесь вы всё время недовольны. Да, все рвались на фронт и в 1943 году, в сентябре мы уехали на западный фронт. При провожании начальник училища полковник Сафронов сказал:

«Наших героев много на фронтах, вот, смотрите на них, (показал на стене портреты героев Плотникова и др.) и на вас я надеюсь, что вы оправдаете доверие партии, нашей Родины. Прощайте, дорогие товарищи». Каждому из нас пожал руки, и мы были уже в вагоне эшелона Саратов — Мичуринск — Москва — Гжатск.

Рыбак

В одном прекрасном месте

У берегу реки

Стоял красивый домик,

Там жили рыбаки.

Там жил старик со старухой

У самого пруда

У них было три сына,

Красавцы, хоть куда.

Один любил крестьянку,

Другой любил княжну,

А третий, молодую

Охотника жену.

Любил её он тайно.

Охотник тот не знал,

Что была разбитой.

А он по ней страдал.

Однажды раз охотник

Отправился на дичь.

И встретил там цыганку,

Что может ворожить.

Цыганка молодая,

Умея ворожить,

Раскинула колоду,

Но боялась говорить.

"Жена тебе неверна,

Семёрка так легла,

А туз виней — могила

Она произнесла.

Охотник рассердился,

Цыганке уплатил,

А сам с большой досадой,

Домой поворотил.

Подходит он уж к дому,

И видит у окна

Жена его младая

Целует рыбака.

И выстрел вдруг раздался,

Младой рыбак упал,

За ним жена младая,

Потом охотник сам.

А утром, все три трупа

Лежали у крыльца

Глаза у них открытые

Смотрели, в небеса.

г.Саратов, р.Волга, июнь 1943 год.

(Записано в июне 1943 года, в городе Саратове)

Счастливые и незабываемые дни. Жили на русской реке Волге, часто ловили рыбу. Могучая река была покрыта кровью и горючим. На поверхности плавала нефть.

Разлука

Читай мои скромные строки,

Читай, когда вспомнишь, захочешь меня.

Быть может в бессонные, жуткие ночи

В час трудный, с любовью ты вспомнишь меня.

В дыму и в войне мы не видим друг друга,

Но сердце стремится тебя увидать.

Я, как и всегда, постараюсь быть другом.

И выдержу всё, что могу испытать.

Но если мне встретить тебя не придётся,

Судьба твоей жизни заслонит мне путь.

Тебя не забуду, пока сердце бьётся,

И ты меня, Варя, прошу, не забудь.

Хорошего много тебе я желаю.

А главное что я могу пожелать

Быть доброй, спокойной, но точно я знаю,

Что счастье должны мы с тобой испытать.

г.Саратов, 1943 год, сентябрь.

(Записано в сентябре 1943 года в городе Саратове)

После летних каникул, я подготовился на фронт. Время проводили хорошо, ходили в театр, на речку Волгу, занимались рыбной ловлей. В театре смотрели оперу «Богатая невеста», оперетту «Свинарка и пастух». Бывал часто в цирке, кино. Время текло быстро, как горная река.

Не шути

Не шути никогда, друг, с любовью,

Сердце хрупкий и нежный цветок,

Обольётся горячею кровью,

Не шути никогда, мой дружок.

Не шути, потому что бывает,

Много горя на нашем пути,

Много жизней и так погибает

Никогда не шути, не шути.

Если видишь, тебя полюбили

Но не в силах ты сам полюбить,

Не шути, как другие шутили,

А скажи, что не можешь любить.

Лучше сразу сказать эту правду,

Чем уж после покинуть, уйти.

Лучше пусть будет горькая правда,

А шутить, никогда не шути.

Если друг постоянно при встрече

О бездонной любви говорит.

Ты не верь его пламенной речи,

Любит тот, кто всё больше молчит.

Милый взгляд и случайные встречи

Или просто пожатье руки.

Лучше пылкой и пламенной речи

Вам подскажут все чувства мои.

Любит тот, кто, конечно, ревнует,

Любит тот, кто конечно, молчит.

А не тот, кто безумно целует,

Без конца про любовь говорит.

г.Саратов, (шанхай), сентябрь 1943 год

(Записано в сентябре 1943 года в Саратове)

Подготовка к отъезду, жизнь в резерве, в первом Саратовском танковом училище. Часто мы с товарищами проводили весёлые дни на реке Волге, матушке русской. Среди течения реки образовался красивый, так называемый остров. Зелёным оказался потому, что он весь утопал в зелени. Эх! Матушка река, прими меня на свои чудные берега. Я хочу проститься с Вашими золотыми берегами и водами. Хотя вода Ваша сейчас покрыта нефтью и бензином, и другими веществами, ты горишь в огне. Но ты прими нас. Упала крупная слеза у моих товарищей, у Филиппа Антоновича и у Смольского Петра Васильевича.

– — Да! — сказал Пётр Васильевич, — Мы возвратимся на Ваши берега золотые после Победы.

Так мы уехали на фронт.

1943 год.

Тонечка

Сердце бьется, как робкая птичка,

Лишь случайно увижу ее,

Покорила студентка — медичка

Непокорное сердце мое.

Я просил ее очень убедительно

Излечить моё сердце быстрей,

Говорит — медицина бессильна

И смеется над страстью моей.

Эх, гитара, плачь потихонечку,

Расскажу о любви вам секрет.

Я люблю одну славную Тонечку,

А она меня, кажется, нет.

У меня романтичные взгляды,

Приобрел я гитару тайком,

Петь решил для нее серенады

У неё под открытым окном.

Пел я нежно, то громко, то тихо,

Только окна я спутал, вчера,

Вдруг сердитый и заспанный дворник

Из окна показал мне кулак.

Пой, гитара, играй потихонечку,

Лишь с тобой поделюсь я бедой.

Я хотел увидать свою Тонечку,

А увидел усы с бородой!

Я узнал, что дворник уехал,

Через несколько дней, в выходной,

Переждал, и помчался с надеждой

И с гитарой своей под полой.

Захожу в переулок знакомый,

Там меня ожидает беда:

От огромного серого дома

В переулке уж нет и следа!

Эх, гитара, поплачь потихонечку,

Неприятности с разных сторон,

За три дня передвинули Тонечку

Вместе с домом в соседний район.

г. Москва, сентябрь, 1943 год

В это время я путешествовал по Москве. Нам дали направление на станцию Остриково, это 30 километров от Москвы на юг. Мы поехали на станцию, там мы нашли только одного старшину, который тоже собирался уезжать (он был в резерве, в распредке). Полк уезжал в город Гжатск. Мы поспешили быстро в Москву, чтобы догнать полк. Около станции Остриково хороший лес. Отдохнув немного, двинулись в город Москву. В Москву приехали вечером. Здесь застали свой полк на Белорусском вокзале, и с ним двинулись в город Гжатск.

Первый раз увидел Москву, въехал с Курского вокзала. Много увидел я в Москве. Был в метро, у Мавзолея, на трофейной выставке.

Ох, ты сердце Волжанин/ Дунаевский

Ох, ты сердце, ох, ты девичье!

Не видать с тобой покою.

Пел недаром за рекою,

За рекою соловей.

Приходи вечор, любимый,

Приголубь и обогрей,

Пел недаром за рекою,

За рекою соловей.

Ох ты, ночка, ночка темная!

Разгони ты печаль, заботу.

А на зорьке, за работу,

За работу, веселей.

Приходи вечор, любимый,

Приголубь и обогрей,

А на зорьке, за работу,

За работу, веселей.

ст. Остриково,, 30 км. от Москвы, сентябрь 1943 года

(Записано в сентябре 1943 года на станции Остриково)

Катюша

Расцветали яблони и груши,

Поплыли туманы над рекой.

А в зелёном садике Катюшу

Целовал ефрейтор молодой.

Улыбалась милая Катюша

И смотрела ласково в глаза.

Ей казалось, что её Ванюша

Никогда, как Ганс не целовал.

Всё забыла милая Катюша,

Письма Вани во печи сожгла

По соседству, на немецкой кухне,

Старикашку повара нашла.

И носил ей повар понемножку

Корки хлеба, шнапс и колбасу.

А за это милая Катюша

Целовала повара в саду.

Чуб, под немку, Катя закрутила,

Уменьшала юбку до колен.

По-немецки Катя говорила,

И умело пела Мелли — Мелл.

В это время милый друг Катюши

Во станице бой ведёт с врагом.

И мечтает только о Катюше,

И о крае — милом и родном.

Знай одно, что времечко вернётся.

И вернётся друг твой дорогой.

За торговлю телом и душою

Заиграет кровь твоя душой.

Сентябрь 1943 года, город Гжатск

(Записано в сентябре 1943 года в городе Гжатск)

Серая юбка

Когда море шумит бирюзой,

Опасайся шального поступка.

У неё голубые глаза,

И дорожная серая юбка.

Увидавши её на борту,

Капитан вылезает из рубки.

И становится с трубкой во рту,

Рядом с девушкой в серенькой юбке.

Говорит о пройдённом пути,

Сам любуется морем и шлюпкой,

Зорко смотрит на девичью грудь,

И на ножки под серенькой юбкой.

Когда море покрывалось мглой,

И закат покрывался огнями

И она, не владея собой

Отдалась своему капитану.

А наутро нашли моряки

Позабытую верную трубку

И при матовом свете луны

Всю измятую серую юбку.

Не горюй ты, моряк, не грусти,

Не зови ты на помощь норд-веста,

Ведь она из богатой семьи

И английского лорда невеста.

А как кончится рейс, наконец,

Мисс уедет на беленькой шлюпке,

И другой поведёт под венец,

Эту девушку в серенькой юбке.

И недолго спустя у врача,

Капитан положил свою трубку.

Проклинал он судьбу и себя

И дорожную серую юбку.

Городе Вязьма, октябрь 1943 года.

(Записано в октябре 1943 года в городе Вязьме)

Любимой

Не тоскуй, не печалься, родная,

Отгони набежавшую грусть.

Может быть я к тебе, моя дорогая

С долгожданной Победой вернусь.

Не томи понапрасну тревогу

О судьбе моей, о фронтовой.

Никогда не забуду дорогу,

Где вдвоём проходили с тобой.

Заводской парк, густую аллею,

Где любила гулять молодёжь.

И завод, где себя не жалея

Ты сегодня Победу куёшь.

И мечту о рождении сына

О совместном труде и борьбе.

Через чёрные камни Берлина

Проложу я дорогу к тебе.

Не тоскуй же, моя ты родная,

Отгони набежавшую грусть.

Может быть я к тебе, дорогая

С долгожданной Победой вернусь.

Но и пусть далёко я буду

И другие тебя увлекут.

Всё равно я тебя не забуду

Ни на несколько даже минут.

Страна Россия, город Смоленск, ноябрь 1943 год.

(Записано в ноябре 1943 года в Смоленске)

Стоял на шоссе Смоленск — Витебск с подбитым танком. Сделали землянку и загорали вдвоём с механиком около месяца. Жизнь шла скучная. Очень хотели быстрее отправиться в часть, но надо было ждать помощи.

В землянке

Бьётся в тесной печурке огонь,

На поленьях смола, как слеза.

И поёт мне в землянке гармонь

Про улыбку твою и глаза.

Про тебя мне шептали кусты

В белоснежных полях под Москвой,

Я хочу, чтоб услышала ты,

Как тоскует мой голос живой.

Ты сейчас далеко-далеко,

Между нами снега и снега.

До тебя мне дойти нелегко,

А до смерти — четыре шага.

Пой, гармоника, вьюге назло,

Заплутавшее счастье зови.

Мне в холодной землянке тепло

От твоей негасимой любви.

г.Орша, 18 км., декабрь 1943 года

(Записано в декабре 1943 года в городе Орше)

Крутой, обрывистый берег реки, ветерок тихо серебрит воду. Шум войны не унимается, трескотня пулемётов увеличилась. Часто ухают тяжёлые снаряды поблизости у переправы через реку.

13 декабря был дан приказ нам подготовиться к походу, и выступить на исходные позиции (2-3 км от передовой). Вечером, 13 декабря, часов в пять, мы выехали на машине на рекогносцировку местности на передовую. Там, под огнём, рассматривали, где будем наступать на противника. Назад возвратились благополучно. Вдруг за мной начал бежать письмоносец и вслед кричать, чтобы я остановился. Начал ждать с волнением его подхода. Подойдя, он из полевой сумки вынул ценный треугольник маленького письма. Я сразу окаменел, боясь распечатывать его. Я долго стоял и думал о том, что получил первое письмо, за три года, из дома. Думал о том, что на моей местности был немец, и мог, что угодно натворить. И всё же, с большим трудом я осмелился распечатать ценное письмо. Быстро прочитал скромные строки маленького письмеца. Дома было всё благополучно, жили хорошо. Я был рад до безумия, что я имел счастье узнать о родных, и что, может быть, поимею счастье их всех увидеть. Время было мало, и поспешил ответить быстро на письмо.

Жив буду, напишу письмо. Иду в атаку на фрицев, мстить за своих родных. Отдав треугольник, я ушёл к своему танку. Ночью выехали к передовой, и в 6.00 двинулись всей бригадой в атаку. Форсировали речку и поехали дальше. При третьей атаке, 16 декабря, подорвался на мине, они были незаметно замаскированы на картофельном поле.

Письмо

У окопа переднего края

Запечатал письмо я в конверт.

Как живёшь ты, голубка родная,

Напиши поскорей мне ответ.

Я живу близ немецкого дзота

На изрытой снарядом земле.

И под грохот и треск пулемётов

Я мечтаю порой о тебе.

Каждый день ожидаю по почте

Твои письма, волнующие кровь.

И надеюсь что мелкие строчки

Принесут мне и жизнь и любовь.

Вот покончим с немецкою сворой,

Распрощаюсь с лесами, травой.

И на поезде, в мягком вагоне

Из Берлина приеду домой.

Разве даром, моя дорогая,

Без пощады я бью по врагу.

И письмо из Яновского края

Я как сердце своё берегу.

Вспоминаю я зверства расправы,

Кровь на мягком, пушистом снегу.

Распростёртых ребят на дороге

Никогда я забыть не могу.

И в усталых боях и походах

Светлой комнате буду я рад.

Буду слушать твой ласковый голос

Буду видеть твой ласковый взгляд.

город Орша, декабрь 1943 год.

(Записано в декабре 1943 года в Орше)

Подбитый танк Т-4 стоял как твердыня у реки, где была сделана переправа. Я, чтобы не подвергнуться опасности со своим экипажем, на берегу речки вырыл небольшой окопчик, где и помещался с экипажем. Вытащили пулемёт и так дежурили несколько дней.

Противник страшно обстреливал переправу из тяжёлой артиллерии. Осколки осыпали весь берег. Сварить ничего не возможно было, хотя рядом была хорошая картошка. Согнувшись втроём в окопчике, мы не мечтали не о чём, грызли сухари, доедали последний НЗ (неприкосновенный запас).

Неделя тяжёлой жизни прошла и нас ночью вместе с машиной отвезли за 7 километров в тыл. Через некоторое время в нашу палатку зашёл друг и рассказал мне новость. Что когда мы выехали из своей землянки в неё перешли соседи, считая, что наша лучше. Но на другой день тяжёлый снаряд угодил в эту землянку, три дня в которой мы жили, и разнёс всех на куски, кто там сидел. Кровь хлынула мне в лицо. Я проговорил: «Значит, мы ещё счастливы на свете на сегодняшний день». Крепко отблагодарив друга, попрощался с ним. Так я и остался на ремонте несколько дней.

Вечер на рейде

Споемте, друзья, ведь завтра в поход

Уйдем в предрассветный туман.

Споем веселей, пусть нам подпоет

Седой боевой капитан.

Припев: Прощай любимый город!

Уходим завтра в море.

И ранней порой

Мелькнет за кормой

Знакомый платок голубой.

А вечер опять холодный такой,

Что песен не петь нам нельзя.

О дружбе большой, о службе морской

Подтянем дружнее, друзья!

На рейде большом легла тишина,

А море окутал туман.

И берег родной целует волна,

И тихо доносит баян.

город Орша, 18 км. 15 декабря 1943 года.

(Записано 15 декабря 1943 года в городе Орше)

В ночь на 15 декабря мы отправились на исходную позицию в трёх километрах от передовой. На другой день в 6.00 мы были уже на передовой. В 6.00 был дан приказ идти в атаку, и мы, подзаложив грамм по 300, отправились в атаку. Проехали через речку вброд и двинулись дальше. Первые танки были подорваны на минах. Мы нашли проход, и двинулись дальше. Нас осталось пятнадцать танков, через горелые поля деревни, под грохот войны, мы поехали вперёд на следующую деревню, где был противник. Перед деревней стояли проволочные заграждения четырехметровой высоты и семикилометровой ширины. Мы проделали проход и поехали на эту деревню. Здесь я был подорван на картофельном поле на минах. Из — под моего танка, и вокруг его, изъяли 24 мины. Меня нашли через семь дней. Я был глухой три дня. Нашли нас вечером, и принесли холодного супа и чёрствого хлеба. Мы сжались и сказали: « Да, Петя, война».

Конец ознакомительного фрагмента.