Дракон с королевским клеймом

Оливия Штерн, 2023

Только смерть сумасшедшей королевы спасла Вельмину от казни. Но, едва оказавшись на свободе, она невольно привлекла внимание наместника. Нежеланный мужчина преподносит нежеланный подарок… Так в доме Вельмины появляется невольник, в обществе которого сердце бьется чаще, а дыхание сбивается. Его тайна – магическое клеймо на груди. Его суть – алхимия. Его руки в крови убитых во славу короны. Но их судьбы связаны давним предсказанием. Ей придется научиться доверять чудовищу, а ему – забыть, кем его сделала королева и научиться любить. Лучшие алхимики продемонстрируют возможности трансмутации! Случайная встреча изменит жизни героев и увлечет вас в мир интриг королевских дворов.

Глава 1. Вдова королевского писаря

Вельмина очень хорошо запомнила тот день, когда они с матушкой пошли к гадалке. Ей тогда… исполнилось двенадцать, и впервые в жизни она задумалась о том, что очень скоро ей будут подбирать жениха. Матушка, изогнув атласную бровь, посмотрела на дочь особенно пристально и объявила, что всенепременно нужно посетить гадалку, ведь предсказания — это дар богов. Отец лишь пожал плечами и ничего не ответил, потому что думал над тем, как починить поломавшийся книгопечатный станок. Тогда стояли теплые осенние дни, на городской площади расположилась ярмарка, с каруселями, с циркачами. Один из пестрых шатров принадлежал гадалке. Вот туда-то они и пошли с матушкой, сопровождаемые конюхом — чтоб чего-нибудь не случилось.

Гадалка… оказалась сморщенной, загорелой до черноты бабулькой в смешной шапочке из алого бархата и в алой же бархатной накидке поверх долгополой темно-серой туники. Матушка положила в глиняную миску серебряную монетку, и они с Вельминой уселись прямо на землю, застланную рогожей, — больше сесть было некуда. Вельмина помнила, как екнуло сердце, когда протянула руку гадалке… Бабулька взяла ее ладонь, долго водила по ней шершавыми подушечками скрюченных пальцев, а затем изрекла: «Ты будешь женой короля-дракона, девочка».

«Так ведь драконов не бывает», — возразила матушка.

«Так будут еще», — усмехнулась гадалка и выпустила колечко сизого дыма — она курила трубку.

«Увидим», — сухо ответила матушка и вывела Вельмину прочь из шатра.

Вельмина вышла замуж за королевского писаря, что было очень хорошей партией для дочери обедневшего книгопечатника. А королева Лессия, поскольку — как выяснилось позже — была чрезвычайно одаренным алхимиком, создала дракона. В самом деле, если алхимия позволяет превращать одно вещество в другое, отчего бы не перенести трансмутацию на живое? Отчего бы не создать покорное чудовище и не держать в ежовых рукавицах все королевство?

К сожалению, королева умела создавать чудовищ и омолаживаться, но не умела призвать дожди или хотя бы унять засуху. Несколько таких неурожайных лет — и королевство буквально взвыло. Начались голодные бунты, которые — что естественно — усмирялись королевским драконом. А потом дошло и до заговора, который, как водится, тоже оказался раскрыт не без помощи случайно затесавшегося предателя. По столице прокатилась волна арестов с отчуждением средств и счетов в пользу короны, а за арестами последовали казни.

* * *

Где-то капала вода. Редкие капли звучно шлепались о камень, в дополнение откуда-то доносились глухие стоны. Сами стены как будто сочились этими жуткими стонами вперемешку с тихим предсмертным хрипом. За железной дверью кто-то прошел туда-сюда, стукнул железом о железо. Вельмина невольно стиснула в руках четки — самодельные, всего пять узелков, завязанных на носовом платке: Мать, Отец, Дитя, Старец и Старица, божественное семейство, хранящее род людской от порождений Бездны. Что ж, она прилежно молилась все эти дни. Вернее, не так: сперва плакала, потом боялась, потом страх ушел… Настало время молитв. Но сейчас, слушая, как мерно кто-то постукивает по дверям в соседние камеры, Вельмина вдруг с необычайной ясностью осознала, что молиться она тоже больше не может. Слишком устала. Да и, наверное, тоненький росток надежды надломился в ней в тот момент, когда в очередной раз железная, побитая ржавчиной дверь приоткрылась, и седой королевский гвардеец окинул Вельмину сочувствующим взглядом.

— Госпожа… нет его больше.

В груди все сжалось, замерло — а потом ухнуло в ледяную тьму. Вельмина была бы счастлива упасть в обморок, но не получилось. Она лишь облизнула пересохшие губы и выдохнула:

— Как?

Гвардеец покачал головой.

— Господин де Триоль быстро умер, не беспокойтесь. Думаю, он даже не успел почувствовать, что это больно. — И, помолчав, добавил: — Король вырвал его сердце и отдал королеве.

Тогда перед глазами Вельмины потемнело, но, к сожалению, она снова не упала в обморок. Дверь захлопнулась с оглушительным лязгом, и Вельмина осталась одна. Теперь уже до самой смерти одна, потому что до этого их с мужем держали в камере вместе.

Муж…

Пальцы снова перебирают четки. Мать, Отец, Старец… Дитя… Старица…

Как же она устала. Скорее бы все закончилось, но вот уже несколько дней прошло с того момента, как ей сказали о казни Кельвина, а она все еще жива. И вместо молитв на ум приходят только воспоминания. О муже, которого не стало… Которого, положа руку на сердце, она не любила, но все-таки прожили вместе несколько лет. Странным таким браком прожили, но Вельмина никогда и ничего не говорила ни отцу, ни матушке, потому что о таких вещах приличная женщина никогда и никому не скажет.

Вельмина сидела на охапке подгнившей вонючей соломы, подобрав ноги. Тяжело ждать… Ждать, когда снова откроется железная дверь, и теперь уже ее схватят и потащат на казнь, потому что жена одного из заговорщиков должна разделить участь мужа. Когда Вельмина узнала о том, в какую передрягу влез благоверный, то умоляла его… сделать что-нибудь, отказаться, подумать, наконец, о ней. Но Кельвин презрительно оттопырил нижнюю губу — как он частенько это делал — и сказал, мол, что вы, бабы, понимаете. Да она и не понимала, и не хотела понимать. Ей просто хотелось тихо жить бок о бок с мужем, хоть и нелюбимым, но все ж таки. А получилось вон как.

Когда понимаешь, что все, что осталось от жизни, — это воспоминания, то невольно цепляешься за них в слепом желании нырнуть в эти цветные лоскуты, прожить еще раз и забыть о том, что впереди ничего нет.

Тиская перевязанный узелками платок, Вельмина раз за разом ныряла в невесомую цветную круговерть, воскрешая образы, ощущения, запахи… Ей хотелось думать о родителях, но думать о них больно, потому что они будут горевать, после того как и ее казнят. А вот о Кельвине думать не больно, потому что так и не связала их та невидимая нить, которая соединяет любящих. Нет, Кельвин был неплохим человеком, и, возможно, неплохо и то, что их поженили, но… Имелся, как говорится, интересный нюанс.

Он сделал ей предложение потому, что терпеть не мог женщин. Женился исключительно для того, чтобы пресечь на корню досужие сплетни, что ходили о нем во дворце. И самое обидное, что за пределами дворца об этой интересной особенности Кельвина мало кто слышал, и отец с матушкой не слышали, а потому обрадовались. Ведь это большая честь, когда девушку из благородной, но весьма бедной семьи сватает сам королевский писарь. Кельвин и ухаживал красиво, подарки дарил… Тут Вельмина вздохнула и быстро вытерла набежавшие слезы. Подарки… А потом, в первую брачную ночь, привел в спальню любовника. И, собственно, смог сделать Вельмину своей исключительно после бурной прелюдии, от которой Вельмину едва не стошнило. Больше у них никогда ничего не было. Вельмине иногда казалось, что супруг даже дверь в ее спальню обходит по широкой дуге, чтобы, упаси Все Пять, не коснуться ненароком дверной ручки, за которую постоянно берется женщина.

Вельмина с тоской посмотрела на железную дверь. Сколько лет они прожили так, на людях изображая влюбленных? Пять лет. Пять паршивых, считай, выкромсанных из жизни, наполненных ложью лет.

Впрочем, Кельвин де Триоль не был ни тираном, ни сволочью. Что до его наклонностей — ну, просто так получилось, Вельмина его в этом не винила. И, надо отдать должное, Кельвин старался компенсировать Вельмине то, чего не давал в супружеской спальне: нет, не о любовниках шла речь, рогоносцем Кельвин быть тоже не хотел. Но когда Вельмина попросила у него дозволения изучать алхимию — исключительно, чтобы занять себя, — Кельвин даже нанял ей учителя и выделил закуток в подвале под лабораторию.

…Когда в замке заскрежетал ключ, Вельмина выронила четки и вскочила на ноги. Перед глазами потемнело и сделалось очень страшно — до тошноты. Она едва не закричала: «Пусть все закончится уже сейчас, сию минуту, зачем меня так мучить?!» Но крик застрял в горле и, царапая, выполз еле слышным хриплым выдохом. Едва дыша, она стояла и смотрела, как дверь открывается все шире, завораживающе, как в камеру входит знакомый уже старый гвардеец, а за ним — мужчина, которого она ни разу раньше не видела. От ужаса Вельмина даже толком его не рассмотрела, запомнила лишь то, что лицо белое и как будто рыхлое, а глаза — черные, маслянисто блестящие в свете факела. Мужчина был высок и полноват, блестящая атласная жилетка натянулась на объемном животе. И волосы, темные волосы были так старательно напомажены и зачесаны назад, что сперва Вельмине со страху померещилось, что их и вовсе нет, а на голове у мужчины блестящая тонкая шапочка.

Несколько мгновений незнакомец, щурясь, осматривался. Его взгляд буквально прилип к Вельмине, и оттого сделалось так страшно, что во рту поплыл мерзкий вкус желчи.

«Великая Мать, пусть я просто упаду в обморок и больше ничего не почувствую», — успела подумать Вельмина, а потом гвардеец сказал:

— Вот, ваша милость, вдова заговорщика де Триоля. Приговоренная.

— Прекрасно, прекрасно, — энергично откликнулся мужчина. — Ну что, милочка, повезло вам!

Вельмина чувствовала себя так, словно ее на морозе облили водой и так и оставили.

— Что значит… повезло? — с трудом выговорила она.

— А? Не расслышал! — Незнакомец говорил громко и гулко, и сам он был какой-то громоздкий, едва вошел в камеру, как сразу стало ощутимо меньше места. — Впрочем, неважно. Королева мертва. Ее дракон тоже, судя по всему, мертв. И все ее прихвостни тоже.

— Что?.. — выдохнула Вельмина.

Ей срочно нужно было присесть, потому что ноги не держали.

— Но… как же…

«Как такое возможно? Что нужно сделать, чтоб убить дракона? Кто убил королеву? А как же король?» — Мысли теснились в голове, сменяя друг друга, так что Вельмина даже не успевала задать вопросы.

— Теперь эти земли — часть королевства Аривьен, — с гордостью пояснил мужчина, — так что вы, милочка, свободны. Отправляйтесь домой, вас никто не задерживает.

И, как будто вмиг потеряв интерес к Вельмине, он повернулся к застывшему гвардейцу.

— Ну, веди дальше. Кто тут еще сидит?

Солдат засуетился, едва не выронив факел, и показался Вельмине жалким и совсем старым.

— Идемте, идемте, ваша милость. Тут дальше… еще вот…

Вельмина все же присела обратно на солому. В голове плескалась цветастая мешанина мыслей, руки тряслись, платье на спине пропиталось холодным потом. Да нет же, то, что он сказал… Невозможно! Невозможно убить королеву и ее дракона. Может быть, это шутка, и как только она, Вельмина, выйдет из камеры, как ее тут же схватят под руки и поволокут рубить голову? Так уж лучше никуда не ходить, пусть сами заходят и забирают.

Она кое-как нашарила свой платок с завязанными узелками и снова стиснула его в руках. Надо только немного подождать. Еще чуть-чуть… И даже глаза зажмурить, потому что ждать так — еще страшнее, еще больнее. Тошнотворная сладковатая жуть разливается по телу, и все, что нужно, — просто покориться, принять. Откинуться назад и падать, тонуть в вязкой черноте.

Но ничего не происходило. Никто не подошел к ней, не подхватил под руки и не поволок на казнь. Вельмина осторожно приоткрыла один глаз, второй… По-прежнему она — одна, и дверь распахнута, факел трещит, догорая.

Она кое-как поднялась, кряхтя и в душе смеясь над собой, потому что кряхтела как старуха. Все остальные мысли куда-то делись, оставляя лишь морозную пустоту. Вельмина сжала кулаки, заставила себя дойти до распахнутой двери, осторожно выглянула в коридор. Но и там было совершенно пусто, лишь редкие факелы в подставках горели. Вельмина судорожно вздохнула. Все еще не верилось… Потому что невозможно поверить в то, что кто-то смог убить королевского дракона. Боги! Возможно, сам король его убил?

А потом из сумбура, царящего в голове, вынырнула одна-единственная мысль: тот мужчина, что объявил ей об освобождении, сказал о королевстве Аривьен. То, что теперь эти земли — часть королевства… Выходит, аривьенцы завоевали Селистию и, выходит, именно они уничтожили королеву?

Вельмина, придерживаясь рукой за стену — холодную, шершавую, — медленно пошла вдоль череды ржавых железных дверей, каждая из которых звучала предсмертными стонами. И чем дальше — тем быстрее. Уже казалось, что в этом липком мраке и воздуха не хватает, чтобы дышать, и хотелось скорее вырваться из королевской тюрьмы. Это просто чудо, что о ней, вдове господина де Триоля, вообще вспомнили. Могла бы сгнить заживо, всеми забытая.

В какой-то миг Вельмина ощутила укол совести: в конце концов, ее мужа казнили, а она идет и радуется. Но, будучи честной с собой, Вельмина подумала и о том, что они с мужем так и остались чужими друг другу. Пожалуй, она еще долго будет испытывать по отношению к нему светлую печаль, какую порой испытывают к людям, которых просто жаль. Но всепоглощающего, выпивающего все силы горя не было. С этим Вельмина тоже ничего не могла поделать — равно как и Кельвин не мог ничего поделать с тем, что вместо жены любил мужчин, всяких и разных.

* * *

Она моментально опьянела от чистого, по-весеннему вкусного воздуха. Прохладный ветер взлохматил волосы, бросил их на лицо. Пришлось откидывать спутанные пряди назад, щурясь на солнце, жадно вдыхая запахи нагретых каменных мостовых, сладковатый аромат распускающихся листьев. Вокруг все шумело, двигалось, смешивалось: коричневые кареты с яркими пятнами родовых гербов, лошади всех мастей, самоходные повозки, которые только недавно вошли в моду, люди… много людей. Вельмина за время пребывания в тюрьме успела позабыть, каково это, когда на улицах людно. Слишком много было темно-зеленого в палитре города, и Вельмина запоздало сообразила, что улица кишит солдатами в форме чужого королевства. Сообразила — и испугалась, потому что сама она сейчас отнюдь не была похожа на знатную даму. Скорее, на дешевую шлюху, а с такими у солдат разговор короткий. Но никто ее не трогал, когда она торопливо перебежала мостовую и пошла по тротуару вдоль ряда галантерейных лавок. Чужие солдаты в зеленом, в цветах королевства Аривьен, вели себя образцово. Ни погромов, ни грабежа. Просто как будто в столице расквартировали дополнительный полк.

Вельмина смогла выдохнуть с облегчением лишь тогда, когда свернула в знакомый квартал, последний перед мостом. Оставалось перебраться на ту сторону всегда темной и спокойной Верейры — и начнутся владения знати. Вельмина торопилась домой, в имение де Триолей. Конечно, все имущество было отчуждено в пользу короны, но, но… если королева мертва и ее дракон убит, а с королем как-нибудь договорились, то, возможно, у Вельмины есть шанс хотя бы забрать свои вещи?

Куда идти дальше, она пока не думала. Наверное, можно вернуться к родителям, но особнячок их в тихом пригороде, до него еще добраться надо. А дом де Триолей — рядом, с час пешком. На миг солнце закрыла тень, Вельмина непроизвольно задрала голову и невольно вскрикнула: над городом неторопливо плыл огромный, невообразимо огромный дирижабль. Вельмина такие видела только на открытках, да и то не такие, а существенно меньше. И раньше дирижабли представлялись ей неповоротливыми и оттого беззащитными. Теперь же стало ясно, как сильно она ошибалась: дирижабль шел очень быстро, куда-то на север. Шел довольно низко, Вельмина даже разглядела гладкое, обитое латунью брюхо гондолы и бок, ощерившийся пушками. Выходит, именно так аривьенцы и справились с королевским драконом.

Поморщившись, Вельмина ускорила шаг. Очень хотелось верить в то, что в доме де Триолей не разместили полк солдат. Хотелось верить в то, что дом не разгромлен окончательно, что кто-то из слуг все же остался. Ловко лавируя меж теми, кто точно так же шел по мосту — белому каменному, — она перешла на другую сторону реки, в Нижнюю Пантею, как ее называли. В Верхней Пантее разместились королевский дворец, тюрьма, главная площадь и несколько торговых улиц.

С этой стороны столицы, ближе к реке, жили люди знатные или, по крайней мере, зажиточные. Здесь дороги были вымощены светло-серым булыжником, за узорчатыми чугунными оградами нежно-зеленой пеной вскипали декоративные насаждения, а кипарисы, посаженные вдоль тротуаров и стриженные в форме конусов, щеголяли прохладной малахитовой зеленью. И так — несколько улиц, несколько линий, идущих параллельно речному руслу. Чем дальше от реки — тем беднее дома, но дороги все равно вымощены. Самые бедные кварталы на периферии города, затем — узкая полоска леса, и за ним тихий пригород. Вельмина, в девичестве носившая скромную фамилию Лорье, все детство и юность провела среди яблоневых и персиковых деревьев с романом под мышкой. А потом к ней посватался Кельвин де Триоль…

Шагая по Нижней Пантее, отсчитывая третью линию от реки, Вельмина не могла не признать железной дисциплины аривьенцев. Взгляд то и дело выхватывал темно-зеленую форму, но ее снова не трогали. Здесь их было немного, гораздо меньше, чем в Верхней Пантее. Более того — и там, и здесь все они были трезвы, по крайней мере на первый взгляд. Похоже, просто патрулировали улицы. Вельмина торопливо проходила мимо, опустив взгляд и моля Мать, чтобы защитила и позволила добежать до дома. Она радовалась тому, что хотя бы способность кое-как мыслить вернулась, потому что, оказавшись за воротами королевской тюрьмы, в первые мгновения поймала себя на том, что понятия не имеет, куда идти и вообще кто она такая. Не память — чистый лист, выскобленный в темной камере, вымытый гибелью Кельвина.

Ничего… Вспомнила. Мать сжалилась, не иначе.

И, возможно, Вельмина выглядела слишком жалко даже для проститутки, чтобы на нее кто-то позарился. Возможно, именно благодаря своему совершенно растрепанному виду, грязному лицу, мятому и нестираному платью она и добралась без приключений до дома, в котором до этого жила пять лет.

Королевский писарь Кельвин де Триоль был последним выжившим отпрыском весьма богатого семейства. Это казалось несколько странным, потому как алхимия живого, столь активно преподаваемая в Пантейском университете, позволяла и успешно лечить, и даже видоизменять человеческое тело. Вон, королева смогла создать дракона, а это уж совсем нетривиальная задача, Вельмина была в этом уверена. Но к тому моменту, как Кельвин решил обзавестись женой — исключительно, чтоб ему самому меньше кости перемывали в кулуарах, — он остался совершенно один. Все его старшие братья и сестры, а их было пятеро, гибли один за другим. Кого-то зашибла насмерть лошадь, кто-то угодил под колеса самодвижущейся повозки, кто-то подавился костью… В стародавние мрачные времена наверняка бы заподозрили проклятие или порчу, но современный просвещенный мир уже знал, что такого просто не бывает, а причина всему — несуразное сочетание совершенно дурацких случайностей.

Учитывая, что Кельвин остался единственным наследником состояния де Триолей, его дом выгодно выделялся среди соседских. Когда отец и матушка впервые его увидели, заулыбались так загадочно… И теперь вспоминать об этом было больно и смешно. Матушка наверняка рисовала в воображении балы, туалеты, драгоценности и многочисленную прислугу, а отец, конечно же, думал о том, что внуки не будут бедствовать. Только вот внуков не случилось, потому что Кельвин де Триоль только один раз побыл мужем Вельмины по-настоящему. Исключительно, чтобы потом к нему претензий не было. Саму же Вельмину такая его позиция вполне устроила, потому как она убедилась в том, что близость с мужчиной — весьма сомнительное удовольствие и что лучше вообще без этого.

…Вельмина остановилась перед чугунной оградой, затаив дыхание, разглядывая дом, ища в нем признаки того, что его заняли. Неважно, кто: аривьенцы, шустрые соседи или попросту бандиты. Пожалуй, ее бы уже не удивило ничто. Но двухэтажный дом, облицованный мрамором, хранил загадочное безмолвие, лишь стекла блестели на солнце, да тени от стриженых кипарисов ложились на расположенные полукругом ступени парадного. Нужно было… просто решиться. И сделать первый шаг.

Вельмина кивнула собственным мыслям, затем прошла мимо закрытых кованых ворот, невольно нахмурившись при виде отбитых завитков. Когда их с Кельвином брали под стражу, ворота ломали. Боковая калитка оказалась не заперта, и Вельмина беспрепятственно оказалась внутри, на идеально ровной дорожке, мощенной ярким, словно яичный желток, ракушечником.

«В конце концов, даже если там живут аривьенцы, я развернусь и уйду», — подумала она, шагая к дому.

Теперь, когда решилась, страшно не было. Наоборот, впервые после известия о гибели Кельвина Вельмина ощутила себя живой и сильной. Вместе с пульсом в висках билась мысль о том, что хуже, чем было, уже ничего быть не может, и именно это окрыляло и заставляло двигаться вперед наперекор всем предположениям.

«Я просто уйду», — повторила она про себя, ступая на облицованные мрамором ступени парадного.

Потом взяла молоток и несколько раз стукнула о бронзовую пластину, специально для этого предназначенную.

Почему-то дыхание сбилось, Вельмина невольно прижала руки к груди. А когда раздались звуки шагов за дверью, перед глазами словно в погасший костер подули: мелкие частички пепла моментально сделали мир нечетким и каким-то бесцветным.

Вельмина моргнула, раз, другой, заставила себя вдохнуть глубже. Сердце колотилось так, что, казалось, вот-вот разорвется.

«Неужели… аривьенцы?» — успела подумать она.

В замке провернулся ключ. Дверь открылась быстро, резко — и в лицо Вельмине сунули дуло старинного ружья.

— Кого тут?.. — проскрипел знакомый голос и осекся.

— Великие Пять! Госпожа! — А это тоже откуда-то из-за дверей. — Да убери ружье, не видишь, плохо госпоже?!

А Вельмина стояла, понимала, что глупо улыбается, и удивлялась: почему Тавилла говорит о том, что ей плохо? Ей ведь не плохо, наоборот, так хорошо, как будто с плеч свалился мешок земли. Ей в самом деле радостно видеть знакомые лица, старого дворецкого Солветра и его жену Тавиллу, исполнявшую при Кельвине обязанности экономки.

Ружье куда-то делось, Солветр — тоже, оттесненный в сторону энергичной супругой. Вельмина даже не увидела, скорее почувствовала, как в ее руки вцепились пухлые, но при этом шершавые пальцы Тавиллы.

— Госпожа! Что ж вы? Проходите скорее! Как же вы, милая моя, одна, по городу… Не велели доставить каретой… Неспокойно нынче в Пантее, вон, всюду эти, зеленые, так и шныряют, так и шныряют.

Но Вельмина как будто окаменела. Нет, она неплохо себя чувствовала. Да, она была рада тому, что дом де Триолей никем не занят. Но силы оставили, и самое большее, на что их хватало, — не растянуться навзничь на белых мраморных ступенях. Тавилла, как будто поняв это, попросту обхватила Вельмину за талию и силой втащила внутрь.

— Запри, — скомандовала она супругу.

И дверь за спиной Вельмины захлопнулась с сердитым грохотом и треском. Вельмина почему-то вспомнила, что именно так хлопнул дверью Кельвин, введя молодую жену в свой дом после обряда Соединения в храме.

* * *

Потом она спала. Очень долго. Даже не сообразила, как Тавилла помогла раздеться, заставила стянуть грязную сорочку. А потом просто — лицом в подушку, и уставшее, измученное тело укутывают в мягкое пуховое одеяло. Веки сделались тяжелыми, и накатил сон.

Временами Вельмине что-то снилось — мутное, не разберешь. То отец в саду подрезает яблони, то матушка за вышивкой. Еще снился Кельвин, почему-то в ванной с пеной, веселый и довольный, и тогда, во сне, Вельмине делалось стыдно, потому что она помнила о том, что с ним случилось, а стыдно было оттого, что она — живая, а он — уже нет. Наверное, она даже плакала во сне, и тогда чьи-то теплые руки щупали ей лоб, а потом, на лоб же, ложилась до отвращения холодная тряпка, которую Вельмина пыталась стряхнуть — но не получалось. Ведь она спала, тело не слушалось. А еще ей привиделось, что она идет куда-то и несет на руках ребеночка. Маленького, легонького младенчика, о котором она когда-то мечтала, туго спеленатого кружевными пеленками. Идти было легко и радостно, вокруг цвели яблони, и как будто — во сне — этот ребенок был ее, но Вельмина не могла понять, мальчик это или девочка. Ребенок не хныкал, просто спал на руках, смешно причмокивая, и так было умильно смотреть на него, такое счастье ее охватывало, что снова по щекам катились слезы — но уже радости и предчувствия чего-то светлого и хорошего.

А потом Вельмина проснулась и с тоской поняла, что руки у нее пусты и что хорошенького ребеночка у нее больше нет, да и никогда не было. Она уставилась на высокий белый потолок, на котором легли квадраты яркого солнечного света, несколько мгновений собиралась с мыслями, а потом вспомнила.

Она была приговорена к казни, но королеву и ее дракона убили, король тоже куда-то делся, а какой-то господин пришел и попросту отпустил Вельмину, и теперь она снова дома, и, собственно, дом никто не отобрал.

Вельмина попыталась сесть, но оказалась настолько слаба, что только дернулась под одеялом, но тут же, откуда ни возьмись, появилась Тавилла.

— О хвала Великой Матери! Наконец-то вы пришли в себя! Ну, милая моя, разве можно нас так пугать? Мы с Солветром уж и не знали, что делать и звать ли лекаря, да не решались. Кто их знает, этих лекарей, вдруг им какие приказы относительно де Триолей даны?

Слова сыпались из Тавиллы бодро, словно сухие горошины из прорехи в мешке. А сама Тавилла тем временем помогла Вельмине сесть, ловко натолкала под спину подушек.

— Ну что ж вы, милая моя, — все приговаривала экономка, — сейчас бульончика вам принесу. Счастье-то какое, что вы вообще вернулись. Нам как сказали, что король — да поглотит его Бездна! — вырвал сердце хозяина, так мы только и молились, чтоб если и вас… то хотя бы быстро, чтобы не больно… — Тут она невольно всхлипнула и осенила себя знаком Матери, очертив двумя пальцами вокруг лица, и тут же продолжила: — Но, хвала Пяти, вы живы! Хоть и жар у вас был нешуточный, но все прошло уж, на поправку пойдете…

Вельмина дождалась, пока экономка замолчит, и спросила:

— Сколько я… так?

— Двое суток, милая, двое суток. — Тут Тавилла сделала паузу, а потом снова затараторила: — Давайте-ка я вам принесу поесть, а потом расскажу, какие страсти тут творились, пока вас в тюрьме держали.

На том и порешили. Тавилла тут же унеслась прочь, шелестя юбками, ее белоснежный накрахмаленный чепец мелькнул на фоне деревянной резной двери — и исчез. А Вельмина устало прикрыла глаза: даже сидеть было тяжело. Но Тавилла так обложила ее подушками, что разобрать эту баррикаду казалось задачей невыполнимой. Пришлось смириться и ждать.

Сидя в спальне, Вельмина рассматривала стеклянные флакончики на туалетном столике и то, как солнечный свет, отражаясь в гранях, рассыпается сотнями крошечных радуг. Все еще была неизвестность. Как поведут себя аривьенцы? Кто теперь будет править вместо королевы? Вернут ли все средства, которые были отобраны у де Триолей? Конечно, дом, судя по всему, пока что не отобрали. Но дальше, что будет дальше? И обязательно нужно послать Солветра к родителям, чтобы передал весточку о том, что дочь их жива и практически здорова и что теперь вдова…

Снова хлопнула дверь, в спальню бодро вкатилась Тавилла. Она всегда удивляла Вельмину тем, что, будучи совсем немолодой — а было Тавилле лет пятьдесят с лишним, — оставалась при этом энергичной и бодрой. За те годы, что Вельмина прожила в доме де Триолей, Тавилла не изменилась совершенно: кругленькая и румяная, но не пышная, скорее, просто крепко сбитая, с большими сильными руками, пухлыми пальцами. И, пожалуй, если бы не Тавилла, Вельмина после первой брачной ночи точно бы руки на себя наложила. Уж слишком неожиданной в исполнении де Триоля оказалась та сторона жизни, о которой она только читала, да и то вскользь. Тавилла же объяснила юной жене, что к чему, утешила и внушила мысль о том, что нечего плакать по таким пустякам, а жизнь как-нибудь да наладится.

Тавилла принесла поднос с обедом, поставила его на табурет, а сама присела на край кровати.

— Ну что, милая, сами покушаете или мне покормить?

— Сама, — шепнула Вельмина, удивляясь тому, как немощно звучит ее голос.

— Как скажете. — Экономка тут же поставила поднос Вельмине на колени.

Там была глубокая тарелка с бульоном, на поверхности которого плавали янтарные круги. Вельмина взяла ложку и, стараясь, чтобы рука не дрожала, зачерпнула бульона. Оказалось: вкусно. Настоящая пища богов. Еще никогда в жизни Вельмина не ела настолько вкусного бульона.

— Вы кушайте, кушайте,  — Тавилла извлекла из кармана передника чистую салфетку и промокнула Вельмине губы, — а я пока расскажу, какие тут ужасы творились.

И она начала рассказывать, то и дело прерывая повествование охами, ахами и проклятиями в адрес королевы и ее кровавого чудовища, дракона то есть. Но, если отбросить все лишнее, произошло следующее: аривьенцы выдвинули войска, перелетели через границу Селистии. Но тут королева оседлала своего дракона и вылетела навстречу. Она-то думала, что дракон сожжет дирижабли, но не тут-то было. Видимо, аривьенские алхимики хорошо продвинулись в изучении алхимии неживого, потому что дирижабли оказались защищены от драконьего пламени, и, хоть королева и пыталась на драконе атаковать их, ничего не вышло. В свою очередь, аривьенцы дали залп из всех пушек по чудовищу. В результате рвануло так, что в Венсейском лесу ели повалило, а от дракона даже клочьев не осталось. От королевы, впрочем, кое-что осталось: рука с королевской печатью на перстне и ровно половина головы. Возможно, осталось еще что-нибудь, но не нашли. И теперь Селистия стала частью Аривьена, и вместо королевы будет здесь аривьенский наместник, герцог какой-то там, Тавилла не помнила.

— А что будет с нами? — задумчиво спросила Вельмина. — Ты не слышала, что говорят про аристократов? Возможно, наместник распределит наше имущество меж своими?

— А вот это, милая моя, вам нужно выяснять, — сварливо заметила Тавилла. — Поправляйтесь, приоденьтесь и отправляйтесь в королевский дворец. Надо записаться на прием к наместнику и выяснить, что дальше-то будет. Доели? Замечательно, вы большая умница. Давайте отнесу посуду…

— Подожди. — Вельмина схватилась за крепкую руку экономки. — А как там… моя лаборатория? Обыск ведь был… Там хотя бы что-нибудь осталось?

Тавилла насмешливо фыркнула.

— Да что ей сделается, вашей лаборатории, милая моя? Кому нужны мышиные хвостики и жабьи сердца? Золото искали. Документы искали. Из хозяйского кабинета все вынесли. А лаборатория — что? Пф-ф-ф, ничто. Таких лабораторий — полна Пантея.

Вельмина вздохнула. Оно и понятно, кому нужна такая ерунда, как алхимическая лаборатория алхимика-самоучки (редкие уроки — не в счет).

Но для самой Вельмины лаборатория несколько лет была единственной радостью в жизни, и потому новость о том, что она уцелела, отозвалась светлым эхом в сердце…

— Подожди, — снова позвала она, — а что случилось с королем? Ведь у королевы был муж…

— Да кто его знает, — Тавилла остановилась в дверях, — никто почти ничего про короля не говорил. Не знаю. Слышала, повесили его.