Это книга, которую можно читать, начиная с детского сада. Школьник любого класса найдёт здесь что-нибудь для себя, а взрослый – что прочесть детям.
Приведённый ознакомительный фрагмент книги Однокласснику предоставлен нашим книжным партнёром — компанией ЛитРес.
Купить и скачать полную версию книги в форматах FB2, ePub, MOBI, TXT, HTML, RTF и других
© Олег Скрынник, 2016
Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero
То, чего ты, может быть, не помнишь обо мне
(вместо введения)
Первое стихотворение (вернее, песню) я сочинил, когда мне было 6 лет. В ней говорилось о погибшем корабле, команда которого была спасена невесть откуда взявшейся шлюпкой, но в самый момент спасения случилось вот что:
Но тут упал седой капитан.
Сказал на прощанье друзьям…
Что именно сказал капитан, мне не известно до сих пор, поэтому данными словами песня и заканчивается. Все, кому я её пел, находили это довольно забавным и вместо ожидаемого мною восхищения мужеством моряков и скорби по седому капитану разражались дурацким смехом. С годами, однако, этот смех перестал казаться обидным. На каком-то этапе то, что творения мои смех вызывают, стало даже нравиться самому. Ещё через некоторое время понравилось находить смешное и в произведениях других авторов.
Примерно в 8 лет от роду во мне откуда-то появилась и начала стремительно прогрессировать склонность к критиканству и обличительству. Началось с того, что где-то на свалке нашёл я целую пачку глянцевых бланков «Комсомольского прожектора» и рьяно принялся использовать их по назначению (имеется в виду: рисовать, писать и развешивать на стены). Первый опыт разящей сатиры выглядел так. Во весь лист мною изображён был стиляга в ботинках на толстой подошве, в длиннющем галстуке и брюках-дудочках. Под ним красовалась подпись собственного сочинения:
Такие люди есть ещё у нас,
Которые воруют, пьют не в меру.
На улице встречаются не раз
В 20 веке нашей эры.
«Прожектор» я тайно вывесил на дверь нашего подъезда и исподтишка торжествовал, видя, как взрослые ухохатываются над моим творчеством. Тогда я ни на секунду не сомневался, что так на них действуют мои недюжинные способности. И только по прошествии многих лет начинаю думать, что, возможно, причина их веселья заключалась в чём-то другом…
В 12 лет я впервые пострадал за литературную — вернее сказать, за окололитературную деятельность.
А получилось так.
В последний день перед весенними каникулами кто-то из одноклассников написал на доске стишки — надо сказать, общеизвестные и ничего такого особенного в себе не содержащие. Возможно, и ты их помнишь.
Последний день, учиться лень.
Мы просим вас, учителей,
Не мучить маленьких детей.
Ниже было добавлено робким ломающимся почерком:
У них животики болят,
Они учиться не хотят.
Вошедшая после звонка учительница, в знак особой любви за глаза называемая самым сладким для ребёнка именем «соска», поставила морально ущербный 5-й «б» перед строгой необходимостью выдать злодея. Возникла неловкая пауза. Кто молчал из скромности, кто из популярного тогда ложного чувства товарищества, а кто — как ваш покорный слуга — ещё и по незнанию.
Когда стоять за толерантность уже стало невмоготу, из задних рядов, смущаясь, пробрался невысокий ученик по фамилии, которую я не буду называть, хотя и хорошо помню.
— А-а, так это ты-ы!
Её очки засверкали таким праведным гневом, что парень, растеряв остатки мужества, тихо пролепетал:
— Я только «живо-отики»…
— Что-о?! — воскликнула Соска, лишая чистосердечника всякой надежды на причитающееся ему по закону снисхождение. — Значит, это ты написал…
— Живо-отики, — еле слышно прошептал мальчик.
— Животики болят. И-и?!…
— И мы учиться не хотим! — сама закончила она, сообразив, что он вряд ли уже произнесёт когда-нибудь — добровольно или под пыткой — эту жуткую фразу.
Признание несчастного облегчения не принесло. Скорее наоборот. Все продолжали стоять — мы у своих парт, малолетний вандал — у осквернённой им доски. Остро пахло осознанием того, что вместо отдельно взятого негодяя тут орудует целая банда.
Если кто и выигрывал от создавшейся ситуации, так это те, кто не выучил урок, поскольку с каждой минутой вероятность того, что их сегодня спросят, снижалась, неуклонно приближаясь к нулю. Да разве ещё сама училка — подозреваю, что по той же причине.
Вот тогда-то, пресытившись затянувшейся паузой и не в силах более лицезреть своего товарища, несправедливо несущего на себе непосильный груз ответственности, я и заявил:
— Это я.
Казните!
Читатели книги «Любить пересмешника!» могут справедливо указать на то, что там я утверждаю, будто в самом деле написал на доске те крамольные строки. Что ж, приходится признаться, что там я ввёл вас в заблуждение. Простите, братцы! Очень уж велик был соблазн примазаться к славному племени диссидентов. Это ведь так сладко — особенно тогда, когда тебе за это уже ничто не угрожает. Кроме славы и почёта, разумеется. Обалденно сладко! Спросите у кое-кого из моих старших и, как их ещё называют, — маститых коллег. Они подтвердят. А уж им-то, которые лично всё это проделывали, в данном вопросе можно полностью доверять.
В моём случае всё произошло так, как должно бы происходить в этом мире всегда. Нашёлся человек, который… Не то, чтобы уличил меня в искажении фактов, но чётко дал понять, что хорошо помнит всё это дело. И во избежание публичного разоблачения я поспешаю тут со своим признанием. Неважно, что упомянутая выше книга давно стала библиографической редкостью. Ведь она до сих пор ещё может попасть кому-нибудь в руки и стать свидетельством моего неблаговидного поступка. А поступок этот вовсе не так безобиден, как может показаться. Он в немалой степени способствовал тому, что мы до сих пор не знаем имени настоящего героя.
Но теперь с этим наконец покончено. Где ты, мой скромный друг? Отзовись. Запоздалые награды истосковались по тебе.
Что же касается человека, побудившего меня сделать это признание… Я рад, что не ошибся, посвятив ему когда-то стихотворение, которое можно найти в полном издании данной книги.
Дорогой мой одноклассник. Разумеется, после всего ты можешь встать в позу и напомнить мне «Единожды солгав…» Прошу тебя: не спеши. Ручаюсь, что дальше всё происходило именно так, как я рассказывал всегда. Точь-в-точь.
За это дело мне поставили 4 по поведению. Надо сказать, что в те времена это было — без преувеличения! — значительно серьёзнее, чем двойки по всем остальным предметам, вместе взятым. Чтобы новому поколению было легче это представить, добавлю, что с тройкой по поведению отчисляли из школы, а двойку не ставили вообще никому. Очевидно, считалось, что эту отметку ставит уже прокурор.
Самым обидным было то, что упомянутая Соска была учительницей… по литературе. И по русскому языку. Ведь злополучная надпись — уж поверьте мне на слово! — совсем не содержала грамматических ошибок. Уж кому, как не ей, следовало бы оценить это по достоинству!
Но… Как бы там ни было, а тогдашняя обида вылилась в то, что за время каникул я переработал известную басню И. А. Крылова. Она заканчивалась — у меня — словами:
А вы, друзья, как ни садитесь,
В учителя всё не годитесь.
В первый же день последней четверти учебного года я в туалете прочёл это одноклассникам со всем артистизмом, на который только был способен, и закончил декламацию такими выражениями, которые сейчас изложить на бумаге вряд ли рискнул бы.
Следующим уроком было рисование. Учитель Алексей Петрович, человек глубоко интеллигентный, начал его с фразы, которая во многом определила всё моё дальнейшее отношение к себе и к окружающей жизни. По обыкновению, немного картавя, он сказал:
— Скрынник у нас — мастер художественного слова.
И вот это неоценимое высказывание настоящего педагога я в меру сил стараюсь оправдывать по сей день.
Приведённый ознакомительный фрагмент книги Однокласснику предоставлен нашим книжным партнёром — компанией ЛитРес.
Купить и скачать полную версию книги в форматах FB2, ePub, MOBI, TXT, HTML, RTF и других