Первая попытка. Реальные и выдуманные истории

Олег Садыков

О жизни. О характерах, судьбах и ситуациях.О том, что случилось на самом деле и могло бы случиться. О простом и сложном. О добре и зле.

ВСТРЕЧА СО СМЕРТЬЮ. (С ЮМОРОМ О НЕСМЕШНОМ)

С некоторых пор, перестал боятся того, что там, за чертой.

Перестал бояться именно факта смерти.

Есть страх того, КАК буду отходить.

Страх, что долго, мучительно, что овощем в соплях и памперсах.

Ну, как говорят: — «Поживём — увидим»…

Да!

Не рекомендую к прочтению людям с тонкой душевной организацией.

Легкая ненормативная лексика, может её коварно порушить.

— Я за тобой.

— А, кто ты?

— Я — смерть.

Я почему-то не мог пошевелиться.

Это здорово подбешивало.

По ощущениям — лежу. По реальности — полный затык.

Непонятно, где верх, где низ. Глаза открыты или закрыты?

ЧТО, ВООБЩЕ, НАФИГ ПРОИСХОДИТ?

— Так кто ты? Я не понял.

— Я СМЕРТЬ

— Чепушила ты плесневелая! Вот сейчас тебе в бубен тресну, точно со смертью обнимешься.

Вроде лежу. Маячит что-то передо мной. Не могу различить. Размытые очертания. Как будто высокий мужик. Откуда взялся?

— Слышь, демотиватор хренов, ты как сюда попал?

— Ты — УМЕР. Я пришел забрать твою душу.

По ходу, перепив был обильный.

А, у этого, похоже, белочка вообще во весь организм разрослась.

ТАК! СТОП!

Какой к чертям перепив! Я уже неделю как сухой!

Черная образина нависла сверху. Стало холодно.

— Ты что, из холодильника вылез?

Слова. Вроде говорю, а звука не слышу.

— Ну, чего затих? Хрюкни хоть, сугроб ты непонятный!

Вдруг, как будто, отрегулировали резкость.

Вижу. Комната. Моя комната. Все на своих местах. Все как обычно.

Вот только…

Себя не вижу.

Полное ощущение, что мои гляделки выскочили из головы и гуляют сами по себе.

Ну всё. ТОЧНО СБРЕНДИЛ! Или это сон такой?

— Ну что, вжевал теперь, болезный? — прошелестела непонятная образина.

— ТЫ УМЕР. И это — не сон. Ты теперь — приведение без мотора.

Сейчас мы с тобой отправимся на правилово. Ну, а дальше, как карта ляжет. Как решит канцелярия.

Я никак не мог рассмотреть говорившего. Вроде, смотрю на него, а как будто вижу боковым зрением. Как будто, ускользает постоянно, зараза такая. Ну, физиономии точно нет. Так что, «ОБРАЗИНА» — это скорее «ФОРМА».

— Завис. Ну, это со всеми так. Ладно, ползи за мной, покажу.

Чучело поплыло к двери в коридор.

Я, только подумал, интересно, что он покажет мне такого, в моей квартире, чего я не видел? — Как меня поволокло следом.

Мы выплыли в коридор.

И ТУТ Я УВИДЕЛ…

Как передать такое?

Нет, отражение в зеркале — совсем мимо.

Вот фраза — «ПОСМОТРИ НА СЕБЯ СО СТОРОНЫ» — будет, наверное, в самый раз.

Я ЛЕЖАЛ НА ПОЛУ В КОРИДОРЕ

То есть, я был тут, откуда вижу и там, где лежу — одновременно.

БРЕД!

Лежу на спине. Глаза открыты.

Я попытался «залезть в себя» как в куртку.

Почувствовал только, как меня «обняло» нечто неуютное. Чужое.

Я УМЕР!

НА САМОМ ДЕЛЕ УМЕР!

ЖМУР НА ПОЛУ — ЭТО Я!

ВОТ ВЕДЬ ОБЛОМ!

Только теперь понял, что шуршавень в мешке сухим керамзитом — это смех. Образина веселилась.

— Ты ржешь сучонок? Весело тебе да? Козлина ты мутная!

Я попытался было «помахать» тем, что было руками. Память, что они когда то висели по бокам осталась. Ясен пень, ничего не вышло.

Чучело еще больше зашлось смехом. Затряслось все как холодец на тарелке.

— Щебенкой своей не подавись, нечисть!

Тушка прохрюкалась, успокоилась и вновь приняла свои обычные, неуловимые очертания.

— А, ты — борзый. Гавкай осторожнее. Не забывай — КТО перед тобой.

— Ух ты! Напугал ежа голой жопой А, то что? Убьешь еще раз? Не пыли, изморозь ты заунывная!

— Не перестанешь быковать, оставлю здесь навсегда. Будешь мотаться среди живых и с ума сходить, пока совсем не спятишь.

Вот, как сосед твой. Всего полсотни лет как застрял, а уже дурак — дураком.

— Какой еще сосед?

Чучело издало неприятный звук и в комнату, из ниоткуда, ввалился странный персонаж. Толстый дядька в семейниках, одном носке и майке алкоголичке.

— ТЫ!

Рыхлый Каспер метнулся к чучелу.

— Забери-и-и-и-и меня отсюда-а-а-а! Ну забери-и-и-и! — Сразу заныл толстяк. Не могу я больше!

Его форма то растекалась, то снова принимала свои очертания.

Как в светильнике с парафином, от него «отпузыривались» и снова в него втекали куски его самого. Ученые-очкарики, сказали бы: — «СУБСТАНЦИЯ БЫЛА НЕСТАБИЛЬНА».

— Ни фига себе! Эй, пузырь! Не ты жидкого в терминаторе играл? А?

— Не обижай его. — Заступилось за мужика чучело. — Ему сейчас с бесами на сковородке, было бы куда ловчее.

— Ты хочешь сказать, что этот студень, все время рядом со мной кантовался? Здесь? В моей квартире?

— Да. Жил он тут раньше. Тут и отошел. Вот и прилип к месту.

— Так вот почему у меня постоянно бардак в шмотках! Я то думал, сам полоротый, а это медуза говорящая себе клифт подбирала!

Ах ты пакостник протухший! Судак ты белоглазый!

— Сам такой! Обиженный дядька отплыл в угол потолка и колыхался там своей рыхлой эктоплазмой.

— Ну и какого ты изводишься то? — Я где-то, даже немного начал жалеть толстяка. — Плавай себе, в ус не дуй. Еды не надо, курева-питья не надо. Одет — вон как клево! Закадрил бы себе какую-нибудь тухлятинку и кайфуй во все лопатки!

— Ишь ты! как у тебя все просто! — Образина переместилась в кресло. Хоть и находилась на одном месте, однако, так же была неуловима взглядом. Ускользала. Просто черное пятно.

— Ты можешь фоткой стать, а? Посмотреть на тебя хочу спокойно и вдумчиво. Чего же ты такой уплывающий весь? И вообще, у тебя погоняло есть? А, то — СМЕРТЬ, как-то пафосно чересчур.

Чучело, вздохнуло.

— Да уж какой есть. Не я себе форму лепил.

Звать как? Ну, зови Моисеем. Он тоже, народ таскал туда-сюда.

Хотя, мне по барабану. Надоели вы мне все. Кто бы знал.

— Ладно. Моисей так Моисей. Хотя, знаешь, понтов меньше не стало.

Я немного подплыл к загрустившему Моисею.

— А что, Мося, профессия не радует? Не пыльная вроде.

— Тебе не понять. Ты вот скоро угомонишься. В благодати канешь. ПОКОЙ НАСТУПИТ. А я, бегаю тут за вами, за дебилами.

УСТАЛ!

— Так оставайся тут! Пузыря к себе в команду возьмем, так, поржать иногда. На троих, замутим не по детски!

— Говорю тебе, не просто все. Ты вот, останься тут, в скорости полудурком, как этот станешь.

Ну представь, тебе НЕЛЬЗЯ ВСЕ, ЧТО БЫЛО МОЖНО.

Ты уже не сможешь ни к чему прикоснуться, почувствовать.

Холод — тепло, сладко — кисло, сигареты, выпивка, женщины, еда — ТЕПЕРЬ МИМО.

Но, ты это видишь. Все это рядом.

Да ты даже ветерка обычного ощутить не сможешь!

ПОГОВОРИТЬ ни с кем не получится. Твой сосед еще ничего, держится молодцом. Бывает, что так растекутся, хоть веником собирай.

Моисей, выплыл из кресла.

— Ну, хватит болтать, пора в дорогу. Ты готов?

Стало как-то не по себе. Неожиданно это всё! Внезапно!

Молодой я еще. Еще пожить бы…

НЕТ! СОВСЕМ НЕ ГОТОВ!

— Мося, погоди. А, как ТАМ?

— Нельзя описать то, для чего слова не придуманы. Нельзя сравнивать то, для чего нет сравнения. Там — ВСЕ ПО ДРУГОМУ.

Сам постигнешь.

— Да. Обстоятельно объяснил. Главное понятно!

Вдруг, в квартиру позвонили. Потом еще раз, уже более настойчиво. Потом, в замочную скважину вставили ключ и послышался звук открываемого замка.

БРАТЕЛЬНИК! АНДРЮХА!

Только у него был запасной ключ.

— Мося, нечисть моя дорогая! Погоди маленько! Ну дай последний раз посмотреть на брата! Ведь не увижу больше!

— Нет. Время твое здесь истекло. Отправляемся.

Меня стало затягивать в черноту, которая была Моисеем.

— Хрен тебе в гаманок! Тухлятина ты заморская!

Не пойду я никуда! Отвали от меня проводник долбанный!

Сказать, что я упирался — ничего не сказать!

В это время, брат, обнаружив меня лежащим на полу, матерясь, начал делать искусственное дыхание.

Входная дверь осталась открытой. Андрей, во всю глотку заорал:

— Соседи! Мать вашу! Скорую зовите! ЭЙ, ЕСТЬ КТО! Быстрее!

Не переставая качать моей тушке грудь.

Повыскакивали встревоженные жильцы. Кто-то уже бубнил в телефон, вызывая неотложку.

Очертания комнаты и всего происходящего, стали размываться. Тише стали звуки. Как будто издалека. Мир вокруг, становился прозрачным. Уже захотелось ТУДА. Совсем немного, но потянуло. Упасть, как в мягкую перину и забыться сном.

Тут, почувствовал, что Мосина хватка слабеет. Я совсем близко увидел лежащего себя и брата, что есть дури молотящего по моей грудной клетке.

— Дыши! Дыши засранец! Я тебе помру! Ушлепок долбанутый!

Блин! Ничего приятнее и ласковее в жизни не слышал!

Болит! Грудь болит!

Брательник долбит по груди — ТАМ, а боль чувствую ЗДЕСЬ!

Незаметно перестаю ощущать Моисееву хватку.

Чернота как-то съеживается, отдаляется.

Слышу, как Мося проскрежетал издалека:

— Повезло тебе с братом. Живи пока, человек. Я на тебя забьюсь, так что, все равно увидимся. Все равно провожу тебя. Жди.

Наверное, так мне захотелось попрощаться с Мосей, так сильно я хотел выразить свое «ФИ», что рука у лежащего меня поднялась и слепила конфигурацию из среднего пальца.

Андрюха, конечно, все не так понял.

— Ах ты мудак! Он еще факи тут раздает! И от души треснул по моей, пока еще пустой, в прямом смысле слова, черепушке.

Вот тут, я окончательно «заселился» обратно к себе в организм.

Нахлынули ВСЕ ощущения. Боль в груди, ребрах. Холод от сквозняка на полу. Запах немытого подъезда, который проникал через открытую дверь. Голоса! Настоящие звуки, а не астральный бубнеж.

КАКОЙ ЖЕ ЭТО КАЙФ!

ЧУВСТВОВАТЬ!

ЖИТЬ!

Потом была скорая. Врачи. Больница.

Мне сделали операцию.

Это был оторвавшийся тромб. Бах — и все.

Если бы брат вовремя не прокачал меня…

Я никому не рассказал про то, что произошло в эти минуты.

Если честно, сам иногда сомневаюсь, было ли это на самом деле или такую фигушку слепил умирающий мозг.

Однако, каждое утро, из блюдца, которое оставляю под кроватью, исчезает молоко. Не остается и следа от кучек сахара, которые насыпаю на ночь на кухонный стол. Мыши? Тараканы?

Может быть.

А, может, это столуется толстый мужичок в семейных труселях. Неприкаянный и одинокий.

Вдруг, ему становится легче, от того, что кто-то знает, что он ЕСТЬ.

Я зову его Нафаня.

Так, на всякий случай.

Мне кажется, что он не против.