Сильный Холод и Ветер, Высокий Тростник

Олег Нагорнов

Если ты обыкновенный художник, но вдруг осознаешь, что твои картины могут исполнять желания клиентов, то твоя жизнь изменится навсегда. Драгоценный дар предоставляет обладателю новые возможности, но, продолжая рисовать чужие мечты, можно легко забыть о собственном счастье. Возможно, Эдгару, попавшему в такую ситуацию, поможет ответить на вопросы и решить все проблемы самый странный и страшный заказчик – Смерть.

Часть первая

1

Эдгар снова взглянул на холст. Нет, ничего не получилось. Легионеры испуганно толпились вокруг сомнительной горбоносой личности в тоге, и вовсе не собирались переходить Рубикон. Личность, которой полагалось быть Цезарем и произносить пламенную речь, равнодушно смотрела в сторону. Больше всего эта сцена напоминала собрание какой-нибудь бюджетной секты, или встречу престарелых любителей ролевых игр в бутафорских доспехах. Художнику удалось не испортить только сам Рубикон, поскольку река отсутствовала на картине. Увы, очередной шедевр так и остался потенциальным, а дар Эдгара замер на уровне способностей и намерений.

От мрачного созерцания несостоявшегося прорыва художника отвлек телефонный звонок, вовремя, но совершенно некстати напомнивший, что издательство будет ждать эскизы обложки только до вечера. Пора было прекращать заниматься ерундой, и возвращаться к портрету двух неадекватных стариков и несчастной курицы, на собственной шкуре прочувствовавшей всю широту и загадочность русской души. Закончив работу и отправив эскизы, Эдгар показал легионерам неприличный жест и лег спать.

Во сне он вдруг понял, что его собственный Цезарь — точная копия однокурсника Юлиана Циммермана, с которым они не виделись много лет. Юлиан тут же вломился в грезы художника, грозно размахивая руками и отчаянно картавя: «Как ты мог нарисовать меня, Бхут! Это хуже, чем нож в спину!». Эдгар оправдывался, особенно напирая на то, что они не родственники, а удар кинжалом — это все-таки значительно страшнее, чем его картина, в чем Юлиан скоро сам убедится.

Когда он проснулся, в маленькой полутемной вселенной-студии стало значительно больше света и жизни. Аврора старательно накручивала непослушный черный локон на изящный указательный пальчик, а ее зеленые глаза подозрительно изучали Цезаря. Заметив пробуждение возлюбленного, девушка улыбнулась:

— Знаешь, кого он мне напоминает?

— Знаю. Умоляю, не продолжай!

— Юлиана! Просто копия.

— Спасибо, милая, что выполнила мою просьбу. Больше ничего не скажешь?

Аврора вздохнула.

— Все твои картины делятся на непризнанные шедевры, которые пока никому не нужны, и мазню, которую можно продать прямо сейчас. «Рубикон», безусловно, относится ко второй категории. Кстати, а где он?

— Высох. Ты выставишь ее в галерее?

— Нет, Эдгар. Не тот уровень. Постараюсь пристроить в магазинчик за углом.

Через десять минут девушка заглянула за полупрозрачную тонкую перегородку, символически отделявшую крохотную кухню от остальной студии.

— Дорогой, если ты закончил курить и обижаться, можем попить чай с булочками.

Пока Эдгар продолжал отчаянно дуться, демонстративно тщательно пережевывая свежую сдобу и уязвленное самолюбие, Аврора рассуждала.

— Ты знаешь, как я люблю твои картины. Ты — гений, это несомненно. Даже универсальность не вредит твоему таланту, что случается крайне редко. Граффити, комиксы, карандашные наброски, акварель, масло — тебе доступно все. Единственная проблема — в стабильной реализации. Я искусствовед и куратор галереи, я видела тысячи картин и лично знакома с сотнями художников, но даже я не могу понять, на каком этапе тебе становится скучно, а творчество превращается в тяжкий труд. «Рубикон» погиб на этапе перехода — от карандаша к цвету. Это грустно, но не смертельно. Я продам его, обещаю. А ты еще нарисуешь свой шедевр. Обязательно!

— Приятно, что ты в меня все еще веришь.

— Я верю, — Аврора взяла его за руку, — давай поговорим на более практичные темы. Ты отправил эскиз для сборника сказок?

— Да. С рисунками для детей проблем не возникло.

— Умница, — девушка предпочла не заметить горькой иронии, — еще кое-что. У тебя на компьютере есть папка — «Для Пита». Что за дела?

— Он попросил нарисовать кое-что для нового проекта. Мелочи, ничего особенного.

Аврора нахмурилась, убрала руку.

— Ничего особенного? А когда он заплатит?

— Когда у него появятся деньги, — стремясь избежать неприятного разговора, Эдгар отправился за очередной чашкой чая, — тебе налить еще?

— Нет. То есть — никогда?

— Ты же знаешь, как ему тяжело. Пит — мой друг…

— У тебя много друзей, милый. Пит уже пять лет просит тебя, обещая заплатить позже. И не платит. Мы сто раз обсуждали это, ты же обещал больше никогда не рисовать бесплатно!

— Как я мог отказать?! Он рассказал мне очередную слезливую историю, ему нужны всего лишь логотипы и пара макетов!

— Хорошо, Эдгар. Сядь, пожалуйста. Спасибо. Нам очень повезло, что у меня есть работа, за которую хорошо платят. Счастье, что я могу оплачивать студию и наше существование. Но если, не дай бог, что-нибудь случится, что мы будем делать?

— Разве я не помогаю тебе?! — художник раздраженно отвернулся к окну, — Так и скажи, что я ничего не делаю!

— Делаешь. Конечно, делаешь. Но этого недостаточно, ты же понимаешь! — сейчас Аврора говорила гораздо мягче, — Но я готова ждать. Просто пообещай мне еще раз, что больше не будешь рисовать для него. Во всяком случае, без аванса.

— Осталось всего-то несколько набросков, это не займет много времени…

— Как хочешь, — девушка быстро встала и накинула на плечо сумочку, — пожалуй, мне лучше переночевать у родителей. До встречи, Эдгар.

Когда она ушла, скрыв от него слезы обиды и разочарования, художник еще долго курил на кухне, лениво рассматривая яркие огоньки вечернего города. Вернувшись в студию, он подошел к мольберту и небрежно свернул в рулон так и несостоявшийся шедевр.

2

«Я иду к Древу Жизни, приминая высокую, неестественно яркую зеленую траву. По левую руку — круглое озеро с прозрачной водой, легкая дымка окутывает его. Справа — черные вороны у корней мертвой ивы; старые, безмолвные, они провожают меня тяжелым человеческим взглядом. Древо воистину колоссально, крона его теряется в грозовых облаках. Я иду медленно, я абсолютно, сверхъестественно спокоен. Мне необходимо прикоснуться к стволу, твердому и гладкому, как янтарь.

Он является из тумана и вечности, он идет мне навстречу. Высокий юноша, закутанный в темно-зеленый плащ. Волосы его черны, как вороньи крылья, а глаза — как лед в горах. Юноша не улыбается и не сердится, у него вообще нет никаких чувств, только цель — ему нужен я. Он не даст мне достигнуть Древа Жизни, не исполнив чужую волю. В руках его меч, сверкающий, как серебряная молния. Подойдя на расстояние удара, юноша говорит — но слов не слышно, только громкий шелест тростника. И ветер, вдруг подул холодный пронизывающий ветер…».

— Этот сон посещает меня почти каждую ночь, друг! — Эдгар тяжело вздохнул, — Его секреты недоступны, знаки размыты, толкования не ясны.

Высокий худой мужчина в белом халате, сидевший напротив художника в удобном кресле, усмехнулся:

— Ты, оказывается, не только художник, но и поэт!

— Ни в коем случае! — горячо возразил Эдгар, — Никогда не сравнивай меня с этими математиками искусства!

— Поэты — математики?! Господи, как такие идеи вообще приходят тебе в голову…

Конец ознакомительного фрагмента.