Последние битвы Императорского флота

Олег Гончаренко, 2017

Книга военного историка О. Гончаренко посвящена самому трагическому периоду в истории Русского Императорского флота. Сражения 1914–1915 гг. на Черном и Балтийском морях, гибель линкора «Императрица Мария» и крейсера «Жемчуг», революционные волнения и массовые казни офицеров стали переломом в его судьбе. И все же это не было гибелью флота. Вновь созданные белые эскадры и флотилии вели боевые действия на Балтийском, Черном, Каспийском и Баренцевом морях, а также на Онежском и Ладожском озерах, на Волге, Каме, Шилке и Ангаре. История Русского Императорского флота завершилась трагическими днями эвакуации остатков Белой армии и последним походом эскадры Черноморского флота в Бизерту.

Глава первая. Морские апостолы

Держи, что имеешь!

Апок. 3: 11

Молодость и флот. Люди, чьи юные годы совпали с Великой войной, те, кто шагнул из учебных классов на палубы флотов Российской империи, на северо-западе, севере, юге и дальнем востоке, готовились нести службу так, как задолго до них несли ее прежние поколения.

Русская военно-морская учебная машина, на протяжении двух столетий исправно готовившая специалистов для флота, не изменила своим традициям и после начала войны… Остались прежними учебные планы, не ослабла дисциплина, и неизменной осталась цель — выпустить достойных офицеров.

Перенесемся же, читатель на много десятилетий назад, и посмотрим на жизнь гардемарин того поколения…

…Ранней выдалась первая военная зима в Петрограде 1914 года. В ноябре снег густо покрыл тротуары и мосты, укутал городские пригороды, закружил по Николаевской набережной на Васильевском острове, пряча в белой пелене темный массив здания Морского корпуса. Приближался корпусной праздник, отмечаемый 6 ноября; в этот день ежегодно устраивались тожественный парад и обед, а в конец дня в мирное время завершал великолепный и стремительный бал. Теперь, в дни войны, о бале не могло быть и речи — все помыслы русских людей были устремлены на театры военных действий, к далеким судам российского флота, ведущим борьбу с германцами.

Вместе с тем жизнь Морского корпуса продолжается, как прежде. Кадеты и гардемарины посещают лекции, определенные учебным планом практические занятия, спешат на учения. Девиационный кабинет полон учащихся, где будущие штурманы гоняются за таинственными магнитными силами, пытаясь определить девиацию учебных компасов. Потрескивает разрядами радиотелеграфная рубка, наполняя эфир сложными шифрограммами. В артиллерийском классе прибор Длусского помогает постигать на практике орудийные стрельбы. В минном классе учащиеся заняты сложными механизмами мин, кропотливо трудятся над моделированием минных заграждений. И вдруг, совсем неожиданно, вечером 3 ноября 1914 года старшая гардемаринская рота получает приказ построиться в Столовом зале, перед статуей Петра Великого — основателя славной Навигацкой школы, прародителем современного Морского корпуса. Построение там — всегда предвестник архиважных событий. Заметно взволнован ротный командир капитан 1-го ранга Александр Евгеньевич Завалишин. Обычно тусклое освещение зала неожиданно сменяется ярким светом тяжелых люстр. Из Картинной галереи в зал направляются двое. По мере их приближения рота замирает. Впереди шествует затянутый в строгий мундир морской министр адмирал Иван Константинович Григорович, сам выпускник Корпуса 1875 года. Это про него восторженный современник говорил, что сей «необыкновенно умный, прекрасно знающий свое дело, рыцарски благородный и честный человек… был замечательным знатоком людей и не боялся выдвигать на командные посты талантливых и заслуживающих того офицеров»^[1]. За ним, поспешая, печатает шаг директор Морского корпуса контр-адмирал Виктор Андреевич Карцов. Морской министр не спеша подошел к строю гардемарин. Поздоровавшись с ними, морской министр выдержал небольшую паузу и, оглянувшись на контр-адмирала Карцова, произнес:

— От директора Корпуса мне стало достоверно известно о ваших успехах в изучении наук и практической подготовке. Я произвожу вас в корабельные гардемарины и буду иметь честь доложить об этом государю императору. Поздравляю вас, господа, с производством, а о дальнейшей своей судьбе вы узнаете от директора Корпуса, который будет оповещен о решении государя.

В ответ незамедлительно прогремело раскатистое троекратное «ура». Только что произведенные гардемарины были уволены в отпуск до утра с приказанием срочно закончить офицерскую экипировку.

Последующие два дня пролетели незаметно. В Корпусе строились разные предположения: например, о возможном приезде государя, однако более точных сведений не имел почти никто. Наутро, в день праздника, когда старшая кадетская рота ушла на литургию в корпусную церковь, в Столовом зале начали свое построение кадетский и гардемаринский батальоны. С возвращением старших кадет строй ненадолго пришел в движение, а затем вновь принял свои строгие и торжественные формы. Прибывшие гости заполняли хоры. Некогда блестящую форму мирного времени почти повсеместно заменил защитный походный цвет. Командующий парадом полковник по адмиралтейству Николай Алтухов внимательно всматривается в широко раскрытые двери корпусного музея. В зале на мгновение повисает тишина, резко прерываемая командой «Встреча слева!». По шеренгам несется взлет приема «на караул» и происходит одновременный поворот голов в направлении торжественно и величественно входящего в зал императора. В отсвете серебра и меди оркестровых труб, вороненой стали штыков, по блестящему паркету, строго чеканя шаг, полковник Алтухов направляется к государю для отдания рапорта. Приняв рапорт командующего парадом, государь проследовал к середине фронта и, поздоровавшись, поздравил Корпус с праздником. Вслед за тем он перешел к построенным на правом фланге корабельным гардемаринам и поздравил их с производством в мичмана. По залу пронеслось протяжное «ура» новопроизведенных, остановленное взмахом руки директора Корпуса, контр-адмирала Карцова. Воцарившееся молчание прервал спокойный и негромкий голос царя, повернувшегося к строю:

— А вам я назначаю шефом Морского корпуса наследника цесаревича.

Первые аккорды национального гимна потонули в криках «ура», заполнивших зал. Невольные слезы набежали на глаза многих участников торжественной встречи в ответ на эту царскую милость, на простоту и доступность венценосного потомка основателя Корпуса, с которой обратился он к учащимся и офицерам Морского корпуса… Грянул церемониальный марш, и перед государем в последний раз прошли кадетский и гардемаринский батальоны, ибо стремительно развивающиеся события мировой истории уже готовили России ее терновый венец.

Выпущенные в тот года молодые морские офицеры стали последними носителями абсолютных ценностей российского императорского флота, утверждая верность Андреевскому флагу, чей статут в империи все годы ее существования определял его особое место в иерархии воинских регалий. Под его сенью прослужил России императорский флот без малого 214 лет.

Согласно статье 1290 Морского устава сей «военный флаг носят все корабли Императорского военного флота, состоящие под командой морского офицера». Там, где нет командующего морского офицера, будь то мичман или адмирал, Андреевский флаг поднят быть не мог. Это святое полотнище, ибо, в отличие от знамени или штандарта, он не принадлежит отдельному кораблю, части или соединению. Он един, как символ креста, на котором был распят Спаситель, и его нельзя уничтожить. В бою его охраняют как зеницу ока, гибнут за него, прячут на груди от врага, ибо гибель знамени или флага — позор и гибель допустившего этого полка или части. В ходе боя Андреевский флаг развевался на гафелях и на стеньгах военных кораблей, и под ним русские моряки одерживали многочисленные победы, терпели поражения и даже гибли, но только под поднятым флагом. Если враг сбивал флаг или он сгорал в накале боя, тогда вместо него поднимали другой или прибивали оставшийся гвоздями к мачтам. Морская история знает много примеров, когда корабль, потеряв способность защищаться, погибал в неравном бою с неприятелем, но в момент гибели, отвечая огнем до последней секунды, военный корабль был обязан уходить под воду с гордо развевающимся на ветру Андреевским флагом, ибо это полотнище — есть символ и подтверждение тому, что Россия жива и непобедима. И на смену ушедшим в бессмертие приходили другие русские моряки, и Россия строила новые корабли.

Ему, этому живому символу российской государственности, отдавались особые почести. Ему полагался «салют наций» при встрече с иностранными военные кораблями. Ему в море салютовали суда торгового флота, спуская свои флаги, с берегов вслед ему несся крепостной салют. Случалось, что и он был приспущен до половины, но только тогда, когда на судне перевозился умерший или погибший в знак преклонения перед высшим таинством смерти. Прибывавшие на военный корабль офицеры, матросы и штатские люди, вступая с трапа на шканцы, снимали головной убор, и лишь император имел высшее право не снимать головной убор, отдавая при этом честь Андреевскому флагу, который, развеваясь, словно бы осенял своим благословением венценосца. Всю историю императорского флота Андреевский флаг принадлежал только ему, и пользоваться его изображением возбранялось другим военным и гражданским организациям. Он не мог быть поднят ни на демонстрациях, ни на съездах, ни на сценах, ни на каких-либо торжествах, его нельзя было нести по улицам. На кораблях военного флота его поднимал сигнальщик в 8 часов утра, и он же спускал его с заходом солнца. Медленно перебирая фалы, сигнальщик опускал флотскую святыню по команде «накройсь», свертывал и связывал его, а затем относил на мостик, где убирал в гнездо сигнального ящика…

Это уважение к Андреевскому флагу и многие другие флотские традиции понесли с собой на фронт, на боевые корабли, молодые выпускники Морского корпуса 1914 года. Многим из них суждено было не только стать участниками событий Первой мировой войны, сразу получившей название Великой войны, но и продолжить борьбу с большевиками на фронтах Гражданской войны. Ибо виделась эта борьба многим из них делом правым и святым, а главное, — прямым продолжением своих обязательств, взятых при выпуске из Морского корпуса — служению величия России и борьба с ее врагами.

…В тот день, 6 ноября 1914 года, государь император лично поздравил всех произведенных в мичманы корабельных гардемарин, подойдя и пожав руку каждому. И было в этом что-то мистически-торжественное, похожее на посвящение морских офицеров в особое служение России и государю. Современник описываемых событий вспоминал: «Нам не твердили о том, что мы должны любить Царя и Отечество, нам не внедряли искусственно гордость военной славой, нам не говорили о чести мундира. Все это мы, незаметно для самих себя, впитывали каждый день из того незаметного, что составляло сущность корпусного воспитания… А знамя? Какие чувства будило оно в юных сердцах, когда, под торжественные звуки “Встречи”, над строем колыхалось его ветхое полотнище?..»^[2] Нельзя с уверенностью утверждать, что все молодые морские офицеры, выпускники Корпуса, были монархистами по убеждению.

Дух торжества, царящий на церемонии производства, лишь только подчеркивал ту неразрывную духовную связь, что существовала между государем и его подданными, стоявшими на разных ступенях огромной иерархической лестницы императорской России.

Это вызывало ненависть не только внешних врагов государства, но и прохладное отношение либерального придворного круга. По убеждению большинства офицеров, существовавший в России строй давал не столько материальные и сословные блага и преимущества, коих, в сущности, особенно и не существовало в стране в начале ХХ века, но являлся оплотом благородства, чести, славы и достоинства, всего того, что делает жизнь содержательной, насыщенной поэзией и духовной красотой. Всякий иной строй казался им прозаическим и духовно обедненным, лишенным высоких принципов. И потому многие так и не смогли понять в феврале 1917 года, как можно оставаться настоящим офицером в республиканской армии и служить не государю и Отечеству, а президентам, избирателям, депутатам, ценящим прежде всего шелест кредитных билетов в банках и бренность славы, выраженную плеском аплодисментов с парламентских скамей. Эти убеждения привели многих выпускников Морского корпуса на тропу Гражданской войны, ставшими новыми Апостолами, несущими свет Христова учения в надвигавшийся на Россию мрак III Интернационала.

Чуть более полугода спустя описанных выше событий, 30 июля 1915 года, государь принял участие еще в одном выпуске корабельных гардемаринов в офицеры. На день рождения наследника цесаревича он пожелал лично произвести в мичманы гардемарин в Царском Селе. С утра Царскосельский вокзал заполнили белые морские фуражки. По прибытии на вокзал корабельные гардемарины и корпусное начальство, разместившись в экипажах и линейках, направились к дворцу. Прибыв на место, приглашенные прошли по аллеям и быстро выстроились по старшинству развернутым фронтом на площадке перед Александровским дворцом, в ожидании прибытия государя и его свиты с литургии, проходившей в Феодоровском «царском» соборе.

Отчетливо прозвучали слова команды — приближался император. Он шествовал с наследником цесаревичем, сопровождаемый дежурным флигель-адъютантом и морским министром, адмиралом Иваном Константиновичем Григоровичем. Чуть поодаль за ними двигалась свита. Начиная с правофлангового, старшего по выпуску, государь неторопливо обходил фронт, но более продолжительно задержался лишь возле первого и последнего по выпуску, а также гардемарин, имевших медали или фамилии которых были знакомы ему лично.

Наследник безмолвно сопровождал державного отца, внимательно всматриваясь в его движения и вслушиваясь в возникавший разговор. Временами государь бросал поощрительные взгляды в сторону сына, улыбаясь, подбадривал его. За государем несли обыкновенную корзину с мичманскими погонами и приказами о производстве.

Их передавал гардемаринам дежурный флаг-офицер морского министра. Обратившись ко всему выпуску, император сказал короткую, но запомнившуюся всем речь:

— Выпуская вас сегодня во флот офицерами, напоминаю вам, да вы и сами это знаете, что выходите на службу в исключительно серьезное время, переживаемое нашей дорогой Родиной… Верьте, как бы ни были тяжелы времена, которые переживает наша Родина, она все-таки остается могучей, нераздельной, великой, как мы привыкли любить ее с детства. Веруйте в Бога и в тяжелые минуты прибегайте к Нему с молитвой перед боем и трудным походом. Относитесь с уважением к вашему начальству, будьте хорошими товарищами между собой, к какому бы роду службы вы не принадлежали, и относитесь отечески строго к подчиненным вам командам, служа им во всем примером… Призываю на вас благословение Божие, поздравляю с производством в мичманы.

…Завершив обход, государь и наследник удалились. Еще несколько секунд стоял молчаливо застывший фронт произведенных мичманов, а затем словно электрический ток пронзил всех, и молодых людей охватило ликование и радость. Смеясь и поздравляя друг друга, участники государева выпуска, ставшим, как оказалось, последним, вбежали в просторный вестибюль дворца, и дворцовые лакеи, заранее предупрежденные, помогли им переменить гардемаринские погоны на мичманские.

Затем молодые мичманы поднялись на второй этаж, в залитый летним солнцем Александровский зал, где для них был сервирован от имени императора завтрак.

По окончании церемонии молодые мичманы строем выходили через другой подъезд, где их ждали несколько фрейлин государыни с ее личным благословлением — иконками Св. Георгия Победоносца в серебряных окладах на лиловом шнуре и лично выведенными на оборотной стороне императрицей словами «Спаси и Сохрани!».

Разместившись по экипажам, морские офицеры отправились назад, на вокзал, а оттуда с первым поездом в Петроград. А еще через день поезда уносили молодых офицеров к местам их новой службы, на флоты многих морей и океанов, для участия в продолжавшейся Мировой войне.

Примечания

1

Бубнов А.Д. В Царской Ставке. Нью-Йорк, 1955. С. 60.

2

Месняев Г.М. За гранью прошлых лет. Буэнос-Айрес, 1957. С. 133.