Зимняя книга. Серия «Книга шестерых». Сборник рассказов

Олег Вихарев

Когда мы особенно хотим верить в чудеса даже во взрослом возрасте? Конечно же, под Новый год! «Зимняя книга» поможет вам поймать ощущение чуда. В каждом рассказе оно так или иначе есть. Для кого-то это – одежда, крыша над головой и желание жить. Для других – человеческая доброта. Или встреча наяву со сказочными существами. Или даже попадание в самую настоящую сказку! Здесь 30 историй про все виды волшебства. Шесть взглядов на явление чуда. Одно чувство, которое давно уже хотелось испытать.

Алексей Пятигорский

Спасение

Зачем их спасать? Гуманнее вытащить на снег. Там за полчаса тёплые комочки окоченеют, если до этого не станут добычей бродячих собак.

Котята орали и тыкали друг друга слепыми рыльцами, ища живительные сосцы мамки, которая, отощав и ослабев от родов, видимо, отправилась искать себе пропитание. Только бы молоко не пропало.

Виктор разглядывал ворошащиеся комочки со смешанными чувствами — что-то давно забытое, немного пафосное, но важное, поднималось в нём.

Он был бомжом со стажем, можно сказать, бомжом по идеологическим соображениям. Не вписавшись в скоростные алгоритмы нового времени, по старинке запил, лишился квартиры, вслед за ней — знакомых, а затем и близких друзей. Прошлое казалось сплошной ложью, его беззаботное пионерское детство словно было историей другого мальчика, которого уже нет. Почему же тогда он, Виктор, ещё был — он и сам не знал. Уныло тянул лямку, механически приспособившись выживать. В жизни, не обременённой заботой даже о самом себе, существование превратилась в «день сурка» с декорациями, менявшимися в зависимости от сезона. Зимой убежищем становился колодец теплотрассы, в котором и обнаружились новорождённые котята.

Прождав кошку-кормилицу до вечера, Виктор понял: необходимо что-то предпринять, иначе малыши не выживут. Он засунул тёплый клубок за пазуху и нехотя выбрался на морозный воздух.

Был вечер, но ветеринарная клиника ещё работала.

— Мне нечего с ними делать, — холодно произнёс врач, — но я могу вам помочь смесью и шприцем, если захотите их выкормить. Только больше сюда не приходите, ничем уже не помогу. Мы — частная клиника, а не благотворительная организация, — хозяин кабинета достал из стеклянного шкафа две банки порошка и несколько одноразовых шприцев. — Старайтесь кормить их каждые три часа. Смеси хватит дней на десять. Потом они уже смогут перейти на обычный корм.

Почувствовав за внешней холодностью непобедимую доброту, Виктор собрал котят, взял банки, шприцы и вернулся в шахту теплотрассы.

Он кормил котят, приблизительно отсчитывая время и с ужасом осознавая, что смесь заканчивается гораздо быстрее, чем ожидалось.

Обходя в очередной раз подконтрольные ему помойки, Виктор увидел машину, буксующую в сугробе. Когда, повинуясь непонятному инстинкту, он помог вытолкнуть автомобиль, интеллигентного вида мужчина, сидевший за рулём, на удивление не уехал, а вышел к бомжу.

— Вот, командир, держи, — он протянул Виктору мятую купюру.

Тот смутился. Деньги он видел редко и чувствовал себя неудобно, когда кто-то пытался ему заплатить.

— Спасибо, — пробормотал он, — да мне не нужно, но котятам — возьму.

Мужчина удивлённо посмотрел на бомжа и, сунув ему ещё одну купюру, быстро уехал.

Боясь держать деньги у себя, Виктор отправился в зоомагазин. Женщина за прилавком подозрительно уставилась на него.

— Вам чего?

— Мне это… Смесь для котят нужна.

Виктор положил купюры на прилавок.

— А какой возраст?

— Чуть больше недели.

— Тут на много не хватит. Но… знаете, что? Завтра мне привезут товар, приходите. Поможете разгрузить, а я с вами смесью рассчитаюсь.

Женщину звали Ольга. Открытый несколько лет назад магазин уже наработал клиентуру и приносил небольшой, но стабильный доход.

К кошкам Ольга питала слабость, а районный бомж, которого она видела и раньше, поразил её заботой о новорождённых. С того вечера она стала регулярно подкидывать ему работу и снабжать кормом. Понимая, что мужчина обделяет себя, выращивая четвероногих, она старалась ненавязчиво покормить и его.

Когда отзвенела мартовская капель, Виктор стал появляться на улицах города в сопровождении четырёх котят. Трое были серого окраса, а один — ярко-рыжий. Они ходили за мужчиной по пятам, и вся эта группа вызывала умиление у жителей района. Зная, что Виктор регулярно приходит к Ольге в магазин, некоторые стали оставлять для него ношеные вещи.

А ближе к лету для Виктора нашлась вакансия дворника в одном из близлежащих домов. Должность эта предполагала выделение полуподвального помещения для проживания. Туда Виктор и въехал со своим семейством.

Эту историю рассказал мне один из жильцов. Я решил непременно расспросить мужчину о том, как котята вернули его в социум.

Постучав в обитую дерматином дверь, я ожидал, что хозяин пригласит меня войти. Но тот не стал этого делать, а сам вышел на лестничную клетку. На вопрос, что мне нужно, я пересказал историю, услышанную о нём, но он лишь рассмеялся:

— Ерунда. Я никогда бомжом не был. И котят никаких не спасал. Судачат люди от скуки, — пожал он плечами и открыл дверь в квартиру, демонстрируя намерение закончить разговор.

Два серых кота выскочили на лестничную клетку, а ещё две морды, серая и рыжая, уставились на меня из глубины коридора.

— А ну домой! — прикрикнул он на котов, и те безропотно повиновались. — Ну, бывай! — сказал он мне.

В его глазах я успел разглядеть весёлых танцующих чёртиков.

Апельсин

В новогоднюю ночь эту историю всегда рассказывал мой дед. Его рассказ и запах хвои и цитрусовых за столом стали для меня непременными атрибутами праздника. Здесь он приведён в том виде, в котором я привык его слышать.

«Слепили как-то малыши снеговика во дворе. И ничем бы он не выделялся среди прочих коллег, украшавших почти каждый двор, если бы не одно обстоятельство. Машке, беленькой кудряшке, отец к Новому году привёз из плавания апельсин. Оранжевый, сочный, отдававший экзотикой тропических стран, но один… Единственный! В то время апельсины не все даже видали, не то что пробовали. Ну, малышня дворовая, конечно, за Машкой бегала, чтоб та апельсином поделилась. А она очень добрая была и переживала, что на всех не хватит. В тот вечер, когда снеговика лепили, что-то нашло на неё. Вынесла она фрукт свой заморский и в снежный ком закатала. В районе груди. Так детворе и объяснила: „Нос мы ему красивый подобрали, а сердце — нет. Не хочу я апельсин этот, все из-за него перессорятся. Пусть лучше вместо сердца у нашего снеговика апельсинчик будет!“ Изумились малыши, конечно, но спорить не стали. Принципиальная эта Машка-кудряшка была: как решила — так и сделает. Изваяли, в общем, снеговика этого. На голове ведро, морковь вместо носа, а в груди — заветный апельсин бьётся. Так детки думали, даже прижимались к нему, чтоб послушать. За это всех рано домой загнали — чтоб ухи не отморозили. А на утро не стало снеговика!»

«Так может, кто-то из ребят его ночью разломал, чтоб апельсином полакомиться!» — всегда восклицал я в этом месте. Дед укоризненно смотрел на меня и продолжал рассказ:

«Никто не ломал его. Ожил этот снеговик, прихватил дворничьи снегоступы и в лес направился. На Север собрался, чтоб весны не дожидаться. Думал, на Севере таять не придётся, а ребята себе нового слепят. В общем, брёл он вдоль реки и к утру на полянку одну вышел. А на полянке той накануне молодёжь развлекалась. Костёр жгли, танцевали да бабу снежную лепили. И такую красавицу вылепили, что снеговик наш про Север и думать забыл. Утонул в её глазах, из двух угольков костра сделанных. Вместо носа веточка была, а вот глаза на диво получились — глубокие и чёрные. В общем, остался наш снеговик на той полянке. К бабе снежной прильнул, и оба тут таять начали! На улице мороз, вьюга вокруг, а они знай себе тают…

Под Новый год как раз туда снова компания снарядилась и обнаружила красную морковь, дворничьи снегоступы и апельсин с угольками рядом. Не от весны — от любви растаяли. А апельсин тот Машке-кудряшке обратно принесли. Он не испортился совсем. И такой удивительный оказался — на весь двор хватило. Даже из соседних домов малыши приходили — так и их угощали».

«Да ну!» — не верил я деду.

«Вот те ну! — подытоживал он с жаром. — Говорю тебе: на всех хватило! Я как раз в соседнем доме жил. И мне досталось. Я с тех пор апельсина вкуснее и не едал!»

Не знал мой дед, что такое «каноническая концовка» сказки. А я, когда узнал, деду не рассказывал. Потому что очень уютно было сидеть рядом с пожилым человеком, ни на грамм не утратившим веры в эту самую сказку.

И апельсины в Новый год у деда самые вкусные были. Не знаю уж, где он их доставал, но вкуснее я не едал…

На крыше

— Да почему вы решили, что следующее воплощение начнётся с чистого листа?! — вопрошающе прозвучал по-стариковски высокий, хриплый голос.

— А с чего ему начинаться? Первый вдох, первая улыбка — всё новое, чистое.

— Но ведь вы тот же, что и были в прошлом воплощении!

— Не думаю. В любом случае, я не помню…

Яков стоял на парапете припорошённой рыхлым снегом панельной девятиэтажки. Колодец двора растекался тёмным пятном под ногами. Лишь редкий, тусклый свет фонарей внизу позволял почувствовать высоту. Страха не было. Повышенный адреналин просто предвещал долгожданный поворот в унылой и предсказуемой, как лента Мёбиуса, жизни.

Уже сиганул бы в темноту, если бы не странный голос, задержавший его в решительный миг:

— И в следующий раз не вспомните.

— Да откуда вам знать?!

Яков возмущённо глянул в сторону новоявленного гуру, решившего, вероятно, удержать его от категоричного шага.

В нескольких метрах, тоже на парапете, восседал кот. Две жёлтые точки глаз ещё можно было различить, но силуэт казался смазанным, хотя чёрная шерсть и контрастировала с белой порошей. Поскольку больше никого не было видно, Яков решил, что такому собеседнику стоило уделить время. Он уселся, свесив ноги вниз, и уставился перед собой. В последние минуты жизни человек может позволить себе не удивляться и не пялиться на кота, даже если он говорящий.

— Я знаю. Хотя вы и не обязаны мне верить, но сможете опытным путём опровергнуть или подтвердить справедливость моих слов.

— Я это и собираюсь сделать…

— Ах, я ещё не высказался. Просто думаю, с чего начать.

— Начните с начала! С сотворения мира, если хотите! — усмехнулся Яков.

Его стала забавлять мысль, что он беседует с животным. На краешке сознания мелькали предположения, что это включился защитный механизм психики, пытающийся предотвратить самоуничтожение или, напротив, он уже умер, и теперь сознание осваивается в новых для себя условиях.

— Хорошо… Мир был сотворён для вашего удовольствия, но вы самозабвенно культивировали в нём страдание и в итоге решили такой мир отвергнуть.

— Пусть. Может, я нахожу в этом удовольствие!

— Вряд ли. Если бы это было так, вы бы уже летели вниз.

«Значит, я ещё жив», — подумал Яков.

— Это не я культивирую страдание. Сам мир принял его за основу. Мировые религии на этом построены.

— Во-первых, не все. И потом: разве вы религиозны?

— Нет, я просто обосновал своё утверждение. А вы хотите сказать, что весь мир — сплошное удовольствие?

— Отнюдь. Но, расположив удовольствие и страдание на полюсах картины мира, вы просто загоняете ваше «я», которое стремится сейчас на свободу, в шкуру животного, довольно примитивного.

— А что же нужно поставить на полюсах?

— Кому нужно? Это не риторический вопрос. От ответа на него зависит многое. Но я бы хотел рассказать вам что-то менее философское, хотя и более практичное.

— Знаешь, котофей, я был бы рад с тобой ещё поболтать, но мне нужно спешить. Небеса уже заждались.

— Уходить нужно счастливым. Иначе цепь перерождений превратится в такую же рутину, как и опостылевшая жизнь.

— Да кто тебе это сказал?!

— Малосущественно. Важнее знать, как выйти из морока предопределённости и зажить в настоящем моменте.

— Это действительно интересно.

— На самом деле, каждый знает путь. Точнее — множество путей. Я напомню тебе о трёх основных, а ты подумай, который тебе ближе.

— Валяй, усатый!

— Нам кажется, что мы проживаем некий непрерывный сценарий, осью абсцисс которого является время.

— А ординат? — напрягся Яков.

— По-разному. У кого-то — благосостояние, у кого-то — эмоциональная шкала. В любом случае такой взгляд примитивен до невозможности. Время не линейно, и очень глупо рассматривать его как вектор.

— А каково же тогда время?

— Не суть. Важно, что реально является осью абсцисс.

— И что же?

— Допустим, опыт. Я намеренно не вдаюсь в подробности. Существенно другое: годы, проведённые на монотонной работе, кажутся нам мгновениями, а моменты озарения, минуты счастья растягиваются в памяти в часы. И для прерывания этой монотонности, для выхода из тупика безысходности есть три основных пути.

— Поведай мне, котейка, какие же? — саркастически полюбопытствовал Яков, не желая признаться самому себе, что разговор с котом увлекал его всё больше и больше.

— Охотно. Первый — музыка. Но та, где ритмический и гармонический рисунки уникальны. По этой причине современная поп-музыка не вытащит тебя из безысходности, а вот классическая — вполне. Проблема в том, что многие не способны её воспринимать, а для того, чтобы выйти из душевного тупика, необходимо руководствоваться абсолютно новым, незнакомым ранее произведением. Иначе оно просто повторит какой-нибудь привычный алгоритм, но выход не покажет.

Яков нахмурился. Он не любил классическую музыку и, хотя ему теперь было интересно, этот путь был явно не для него.

— А какие ещё есть пути? — спросил он своего разговорчивого собеседника.

— Сон. Глубокий, оздоравливающий. Люди, загнанные в тупик, часто его теряют. Жаль, потому что сновидения, неподвластные ничьей воле, открывают путь к решению сложной ситуации. А на самом деле они просто постепенно заменяют токсичную для тебя реальность на более дружелюбную.

— А как быть, если снятся кошмары?

— Постоянно? — уточнил голос.

— С высокой периодичностью, — ответил Яков.

— Тогда существует третий путь — незнакомая дорога. Но есть важные условия, без которых он не будет эффективным. Ты не должен знать, где эта дорога заканчивается. В идеале и где начинается — тоже. Чем длиннее путешествие по таким дорогам, тем выше вероятность, что ты ощутишь себя живущим в настоящем моменте. Когда не будешь знать, где ты, вполне вероятно, что задумаешься, кто ты. И получишь ответ. Проще говоря — вспомнишь.

Яков перекинул ноги обратно на крышу. Кота рядом не было.

— Скажи мне, кот, а если совместить все три варианта? Музыку, сон и незнакомую дорогу? Это же будет ещё эффективнее?

Ответа не последовало. Яков встал и поплёлся к чердачной калитке. Желание прыгать вниз пропало. Он чувствовал себя разбитым, но одухотворённым. Навалилась усталость, и он знал, что сегодня уснёт как младенец. Быстро и глубоко. А завтра соберёт рюкзак и уйдёт в поход. Он лет двадцать никуда не ходил, так что впереди было множество незнакомых дорог.

Из тени выходящей на крышу лифтовой шахты вышел старичок. На нём были спортивные штаны, куцый свитерок и домашние тапочки. Мужчина явно замёрз. На руках, прижимаясь к старику, сидел чёрный с белыми пятнами кот. Он не издавал никаких звуков, лишь смотрел огромными жёлтыми, будто бы удивлёнными глазами.

— Видишь, как бывает, Мурзик, — обратился старичок к коту. — В кои-то веки решил сбежать от меня, а вон оно как — человека спас! Он-то думал, что с тобой беседует! И хорошо даже — котов обычно слушаются. Недаром их вещими называли. Я такого наплёл, даже если захочу, повторить не смогу…

Кот ласково тёрся о свитер старика, то ли соглашаясь, то ли предвкушая скорый ужин и тепло родного дома.

Одним зимним вечером

Всё реже он выходил в поле. В основном же сидел на своей вилле и следил за выполнением работ. Современные технологии это позволяли. Наблюдать за перемещением посылок, работой коммерческих представителей и добровольцев в режиме онлайн было скучно, но необходимо. Он верил, что успех предприятия прямо пропорционален степени вовлечённости руководителя во все этапы производственного процесса.

Фирма имела многовековую историю успеха. И, пусть это нигде не было отмечено официально, являлась одной из старейших в мире. Причиной нежелания афишировать историю создания компании мог послужить тот факт, что формированию начального капитала способствовала преступная деятельность. Основатель и гендиректор, ныне успешный предприниматель, он не любил вспоминать первые сумбурные шаги становления бизнеса.

Тракт или густая чаща, путники, зарытые горшки с золотом на чёрный день, изощрённые пытки. Изощрённые даже для того мрачного времени. Настолько пугающие, что местные жители поклонялись ему и приносили жертвы на вечнозелёной хвое елей и сосен. Современные традиции хранят слабые отголоски того времени. Так продолжалось несколько веков, но потом обильный поток монет и страдания стал иссякать.

Древние народы вымерли, дружины прижимистых феодалов не позволяли безнаказанно хозяйничать в господских владениях. И, хотя древняя магическая сила давала серьёзное преимущество в решении территориальных споров, заниматься разбоем, пытками и грабежом становилось всё сложнее, да и менее прибыльно. В воздухе разлился дух гуманизма. Население жирело, богатело, желало праздника. Спрос, как известно, рождает предложение, и древнее создание, вскормленное человеческими жертвами и страхом, преобразилось.

Веселье и надежда производили гораздо более питательную энергию, чем ужас и боль. Людские детёныши оказались забавными карапузами, и в какой-то момент их любовь стала настолько искренней и чистой, что превратилась для чудища в настоящий наркотик.

Много поколений сменилось, пока степенный и добрый Клаус превратил своё предприятие в мощную международную корпорацию. Он работал абсолютно официально, исправно платил налоги, просто не афишировал истинную локацию штаб-квартиры. Швейцарские Альпы надёжно хранили этот секрет, а местные банки — тайну вкладов, что бы там ни рассказывали доверчивым зрителям телевизионные пустобрёхи.

В последнее время возраст давал о себе знать, поэтому на людях он появлялся всё реже. Любовь и так приходила в бумажных письмах, по электронной почте, в лентах соцсетей, а деньги появлялись бегущими полосками цифр прямо на банковском счету.

Прогресс…

Всё же раз в несколько лет Клаус надевал подбитый натуральным мехом костюм и отправлялся лично провести рождественский или новогодний праздник. В основном это были детские утренники, но и взрослых он тоже не обделял вниманием, периодически посещая вечеринки и официальные корпоративные мероприятия.

Фирменным финалом его выступлений было «воплощение желаний». Дети всегда воспринимали это естественно, их желания были конкретны и искренни. Со взрослыми дела обстояли хуже. Старику даже казалось, что сформулировать желание для человека труднее, чем волшебнику его воплотить.

По идее, чем масштабнее желание — тем больше магической силы на него тратится, но на самом деле ничего по-настоящему масштабного люди не требовали. Они слабо верили в возможность воплощения мечты, потому экономили старику его магию. Желание должно было быть сугубо материальным, Санта (когда Клаус надевал свой костюм, все обращались к нему именно так) честно предупреждал об этом. Просьбы о здоровье, привороте или решении локальных конфликтов были не к нему, их нужно было оформлять как молитву и отправлять в небесную канцелярию.

Люди, которые верили в себя, могли пожелать автомобиль, новый дом, поездку.

Те, кто верил меньше, — одежду и бытовую технику.

Мелкими сувенирами, добрыми словами поддерживались разуверившиеся в собственной значимости.

Наказания же и неудачи доставались себя ненавидящим.

Ничего нового — каждому по вере его.

Некоторым, сумевшим вызвать особое расположение, Клаус распределял «пряники» на весь год, но лишь немногие из счастливцев видели связь между неожиданной полосой удачи и силой намерения при загадывании новогоднего желания.

Сегодня Санта ощущал необыкновенный подъём. И, пусть на горизонте маячила неделя реабилитации после предстоящей ночи, он знал, что выложится в полную силу. Он решил провести новогодний вечер в среде «селебрити» — работников культуры, медиамагнатов, фотомоделей, эстрадных певцов и прочих знаменитостей. Но не только статус объединял тех, кто сегодня должен был посетить праздник. Все они, кто-то в начале своей карьеры, а кто-то ещё совсем недавно, проводили ёлки. Были Дедами Морозами, Снегурочками, а когда хватали лишку — Снеговиками и даже Оленями. Хотя приглашённых было около пятисот человек, старый Клаус знал историю каждого, ведь, сами не ведая, они продвигали дела его фирмы. Санта помнил их ещё детишками — отбор в свою корпорацию он начинал довольно рано. Лично приходил к ним домой, слушал декламации, поправлял дикцию и интонирование. Он не сомневался, что многие сегодня узнают его, ведь те, кто несёт сказку другим, обладают повышенным восприятием сверхъестественного.

Давно уже он не пользовался магией для перемещения: компактный частный бизнес-джет переносил его по миру с не меньшим комфортом, чем сказочная оленья упряжка.

Взойдя на борт, Клаус расположился в удобном кресле, прикрыл глаза и задумался о превратностях судьбы страны, которую собирался посетить.

Многострадальная Россия, где сначала его называли Николаем, потом — Дедом Морозом, теперь — Санта-Клаусом, несмотря на тяжесть собственной истории, всегда фанатично верила в старика. В тот момент, когда его стали называть Дедом Морозом, а свобода вероисповедания была лишь номинальной статьёй Конституции, он оставался единственной высшей силой, существование которой официально признавали. Наверное поэтому, не только малютки, но и взрослые, лишённые бога, так искренне стремились к нему, так наивно и честно выражали свои пожелания на следующий год. Санта проникся к населению именно этой страны необычайно тёплым чувством, простив даже прозвище «дед».

Визиты в Россию были регулярными, даже «железный занавес» не мешал ему лично поздравлять малышей. И сегодня старый Клаус предвкушал искреннюю радостную атмосферу новогоднего праздника.

У трапа самолёта его встретил чёрный «Джип» — в других странах такой автомобиль бросался бы в глаза, но здесь не считался даже шикарным: многие гости прибудут на сегодняшний вечер в гораздо более дорогих авто.

Уважая своё личное время, Клаус всегда рассчитывал время прилёта к началу концерта.

Попав в гримёрку, он уселся напротив зеркала. Не желая использовать конкурентное преимущество, Клаус пользовался обычным гримом и накладной бородой, ведь все его менеджеры — ряженные Санты — тоже были вынуждены проходить подобную процедуру. И ничего удивительного, что некоторые из них выглядели более харизматично, чем оригинал: успехи учеников только радовали учителя. В конце концов, даже Чарли Чаплин не смог победить на конкурсе своих двойников…

Концерт начался. Его импресарио, он же конферансье, ассистент и телохранитель, за бледностью кожи при необходимости исполнявший роль Снеговика, постучал в дверь трижды: пора было выходить.

Ну что ж — Санта всегда немного волновался перед выходом к публике — в добрый час! Выйдя из гримёрной, он решительным шагом направился к сцене по коридору. Этот проход был полон своей закулисной жизни: пахло спиртным и сигаретами, а из тупикового ответвления раздавались мерные постанывания. Зал, вдохновляемый искусным конферансье, уже скандировал: «Дед Мороз!» Крик достиг апогея.

— Иду! — прогудел Клаус так, что, казалось, всё пространство зрительного зала заполнилось его басом. — Иду, мои хорошие!

Зал притих, и Санта вылетел под свет софитов.

Он ожидал бурной овации, но её не последовало. Лишь несколько нестройных хлопков раздалось из углов. К такой встрече Клаус готов не был. Он внимательно вгляделся в зал. Все селебрити сидели в партере и на балконе за богато уставленными круглыми столиками, некоторые отдыхали на расположенных по периметру мягких диванчиках. В полумраке Клаус не мог разглядеть знакомых лиц.

Вдруг с галёрки отчётливо прозвучало:

— Что, дедуля, слова забыл?

Гром хохота, последовавший за этим, вообще лишил Санту дара речи.

— Зови Снегурку, пусть нам стриптиз станцует! — продолжил юморист из зрительного зала, и в нём Санта узнал известного телеведущего.

— Спустился я с далёких снежных гор…

— Гони лавэ, и кончен разговор! — противный пьяный голос из зала принадлежал эстрадному певцу, привыкшему и на сцене вести себя эпатажно. Послышались одобрительные смешки из разных мест.

— Да что ж вам неймётся? То стриптиз, то лавэ… А кто хочет подняться на сцену и порадовать дедушку стихотворением или песней?

— Ты что, старый поц, решил, что в детский сад пришёл?

— Сам рассказывай!

— Гоните уже этого клоуна!

— Работать научись, а потом на корпоративах выступай! — последнюю фразу прокричала скороспелая «звезда», которая в прошлом году в роли Снегурочки, вдрызг напившись, оскандалилась прямо на сцене.

Клаус нахмурился, сложил руки на груди и, широко расставив ноги, сурово посмотрел в зал. Из-за кулис на зрителей уставились злые и холодные глаза Снеговика.

— Танцев желаете? Денег? Ну, будь по-вашему!

Свет потух на пару секунд, а когда зажёгся, на сцене уже стояло несколько пилонов с девицами. По хлопку заиграла залихватская музыка, а с потолка, будто конфетти, посыпались купюры крупного достоинства.

Гости в восторге зааплодировали, вскочили со своих мест, кто-то принялся танцевать, а кто-то — хватать купюры. Громовым басом, перекрывающим общий гам, Санта прогрохотал со сцены:

— А вот вам мои подарки! — он поднял невесть откуда материализовавшийся мешок и бросил его в зал.

Музыка достигла предела громкости, гости мгновенно сорвали связывавшую мешок тесьму, и из открытой горловины в зал полезли полуобнажённые антропоморфные сущности. Более всего они напоминали чертей, какими их рисуют в детских книжках — с козьими рожками, копытцами и с мартышечьими хвостами. Гости поначалу восторженно верещали, но вскоре восторг сменился криками ужаса и боли. Черти избивали гостей резиновыми дубинками, как заправские бойцы ОМОНа, а люди пытались сбежать или спрятаться.

Клаус грустно прошёл сквозь бедлам в зрительном зале, на ходу скидывая с себя праздничную экипировку. Выйдя из здания, он уже выглядел обычным импозантным пожилым гражданином, на которого никто не обращал внимания. Ещё несколько часов клуб будет надёжно заперт, пока вызванные демоны вершат экзекуцию.

А сам он ушёл бродить столичными заснеженными улицами, крайне удручённый и опечаленный. По пророчеству, в год, когда Санту не узнает никто, на планету обрушатся неисчислимые беды. А поскольку последний год и так выдался не ахти, было даже как-то жаль людей в преддверии следующего.

Клаус зашёл в какое-то кафе, сел у окна, заказал себе марочный коньяк. Обычно он пил виски, изготовленный по спецзаказу, а виноградные спирты употреблял только в мрачном расположении духа.

Под конец вечера в освещённый и по-праздничному украшенный зал кафе вдруг влетел взъерошенный мальчуган. Недорогая куцая куртёнка и растрепавшиеся волосы вынудили посетителей отвести глаза, а администратора — попытаться задержать мальчика. Тот же решительно подбежал к столику старого Клауса:

— Дедушка Мороз, пожалуйста, приди к нам сегодня! Папы нет, мама на работу уйдёт, я остался один с малышами и обещал им Деда Мороза. Даже сам думал переодеться, но у меня нет костюма…

Клаус не считал себя особенно сентиментальным, всё-таки он давно был в бизнесе и имел право на эмоциональное выгорание, но почувствовал, как в носу предательски защипало. Властным жестом он остановил кинувшуюся к столику охрану, оставил на столе щедрые чаевые и, приобняв за плечи мальчика, направился к выходу.

— А как ты меня нашёл, как узнал без костюма?

— Просто бежал по улице, даже не зная — зачем, и увидел вас через витрину кафе.

— А малышей-то как зовут?

— Маша и Саша. Они — погодки, но маленькие совсем. Ждали папу, потом Деда Мороза…

— Ну, ясно… Будет им Дед Мороз.

Они шли по заснеженной улице, и старый Клаус чувствовал тихую радость. Год был спасён, ведь пока хотя бы дети продолжают его узнавать, у планеты есть будущее.

А если бы взрослые не разучились верить в сказку, это будущее могло бы стать светлым и беззаботным.

Встреча в парке

Названия парка не скажу. И геолокации не выдам. Кому нужно — сам найдёт. Хотя без приглашения туда не попасть. Я, например, проделал путь в тысячи километров, ощутив необходимость прогуляться зимним московским парком. Непременно вечером. И чтоб обязательно снег. Хотя во сне, в котором я получил приглашение, меня и так уверили, что он будет. В общем, ничего толком не сумев объяснить жене, я взял минимум вещей и билет в столицу доисторической Родины. Москва встретила меня удивительно вежливыми таможенниками, дружелюбными таксистами и знакомой с детства приятной суетой праздничного города.

Переночевав в гостинице, я отправился на экскурсию по центру и подумал о том, что ни телевидение, ни интернет не могут передать удивительно близкую мне атмосферу города. «Ну да, — вдруг вспомнилось. — Я же здесь родился…»

Стемнело рано, и я отправился на метро к заветному парку. Вырвавшись на волю из подземного царства, невероятным образом не запутавшись в схеме станций и не будучи раздавленным толпой сосредоточенных хмурых пассажиров в час пик, я с наслаждением вдохнул вечерний воздух и направился к цели моего визита. Это был один из старейших московских парков, неоднократно описанный в известных и не очень повестях и романах, тихий, несмотря на близость к центру, мало освещённый фонарями и почти безлюдный в это время. В принципе, если не считать меня, то совсем безлюдный.

Войдя на одну из центральных аллей, я ясно увидел место, где мне предстояло свернуть на малозаметную тропинку. Оно было обозначено ржавым флюгероподобным указателем, на котором свежей люминесцентной краской было выведено: «Сюда». Искрящийся в лунном свете снег был вытоптан чьими-то лапками, нога человека давно не ступала тут. Углубившись в чащу кустарника, я вышел на небольшую полянку, посреди которой возвышалось старое разлапистое дерево. Его нижние ветви росли выше человеческого роста и располагались строго по сторонам света. У основания той ветки, которая указывала на север, сидел кот.

— Кис-кис, — позвал я.

Левая бровь усатого удивлённо поползла вверх, а жёлтый глаз уставился прямо в мою переносицу.

— Я прощу вам эту фамильярность, — произнесло животное глубоким низким голосом, без малейшего намёка на интонации Табакова или Калягина.

Я внутренне собрался.

— Простите, я ожидал, что вы говорящий, просто не был уверен… Как к вам обращаться?

Мой визави рассмеялся достаточно благосклонно.

— Это вы «говорящий»! А я — вещий. Обращайтесь ко мне по имени — Кот.

«Зверь, именуемый Кот», — некстати вспомнил я.

— Очень приятно, а я…

— Мне известно ваше имя. Как и то, что вы собрались написать новогоднюю новеллу про кота.

— Это так. Но зачем же вы меня позвали?

— Как зачем? Посмотреть на вас. Вы же обратились внутренним взором к образу кота, вот и я обратился к вам. Вы смотрите на нас, а мы — на вас.

— Кто это «мы», «вы»? И почему вы на нас смотрите?

Кот прочёл мне лекцию, достойную филфака МГУ, об архетипах, сакральной природе творчества и взаимовлиянии миров сказочного и реального. Жаль, описать всё в подробностях не разрешил. Только некоторые детали. Как консультировал Пушкина, Булгакова, множество народных сказителей и некоторых современных авторов. Почему важно правильно описывать внутренний мир котов, не опошляя, но и избегая божественного статуса. Про симбиотическую связь его соплеменников с человеком рассказал. И о том, что люди, кормящие котов, улучшают карму. Собственную — в том числе…

Я не заметил, как летит время, и с сожалением понял, что наша аудиенция заканчивается.

— А о чём же мне писать новеллу? — спросил я.

— Да хоть о нашей встрече. Но в общих чертах. У вас получится! — улыбнулся Кот.

И тут меня осенило.

— А можно последний вопрос?

— Задавайте, друг мой. Кратко.

— А вы… э-э-э… «консультировали» только отечественных авторов, или зарубежных тоже?

— Разве упомнишь? — его улыбка стала ещё шире. — Тут много кто бывал… Прощайте, месье, не забивайте себе голову ерундой! — и он растаял.

Только такая знакомая улыбка ещё какое-то время парила в морозной ночной тиши…