Когда на Земле стало тесно

Олег Белоус, 2021

Мастерградцы узнают, что они не единственные "попаданцы" из 21 века в конец семнадцатого. На севере Американского континента возникает колоссального размера государство других попаданцев, основанное индейцами навахо, нетерпимых и агрессивных, настроенных на месть белым за страдания предков. Мир должен измениться, так, как этого желает Мастерград или его заокеанские оппоненты. Продолжение "Попаданцы в стране царя Петра" (4 том)

Глава 2

Страшный рассказ Ивана Самойлова о приключениях и гибели его отряда произвел эффект вставленной неосторожным прохожим в лесной муравейник палки. Подтвердилась доставленная из двадцать первого века информация, что у колонии очень хлопотные и неудобные соседи. В погоне за славой и добычей отряды молодых воинов-колошей, рыскали по всему юго-востоку Аляски, атакуя небольшие поселения аборигенов и отряды охотников, а теперь очередь дошла до нападения на русский отряд. Колонисты и раньше знали о разбойничьем нраве этого племени: не дашь вовремя отпор, словно волки станут приходить снова и снова пока не вынудят или уйти с Аляски или истребить половину племени, поэтому как ответить на набег колошей почти не обсуждалась.

Алексей как старший по воинскому званию среди новоархангельцев возглавил карательный поход против разбойников. Сил собрали достаточно: почти шестьдесят добровольцев, вооруженных дальнобойными казнозарядными штуцерами и револьверами, все в добрых кольчугах при двух стальных пушках: главной огневой силой внушительного по местным меркам отряда. Уже несколько лет как Мастерград поставлял в императорскую армию легкие разборные трехдюймовые горные орудия, перевозимые во вьюках лошадьми и быстро переводимые в боевое положение силами расчета. Правда с собой получилось взять только двоих мастерградцев, остальные остались для охраны поселения.

Через три дня русский отряд высадился с катеров на каменистый, покрытый серой, гладко окатанной вечно бившими в материк волнами галькой, пляж. Глубина была недостаточной и к берегу пришлось идти на шлюпках. Остро и свежо пахло гниющими водорослями и йодом, вечный шум моря перебивали возгласы ополченцев и недоуменные крики чаек, никогда не видавших таких визитеров. Два дня в море бушевал шторм и лишь утром он угомонился, но небо оставалось хмурым, громады серых, осенних туч стремительно неслись куда-то на запад, вглубь материка. На следующий день к русским присоединились союзные алеуты: почти триста воинов с Кадьяка и прилегающих к нему островов, уже оценившие выгодность соседства русских. Это и железные орудия и, ткани владивостокской выделки. К тому же давние распри и обиды давали достаточно поводов алеутам чтобы присоединиться к походу против старинного врага.

После соединения с алеутами отряд направился к ближайшему селению одного из куанов (части племени) колошей: ситка. По узкой, усыпанной желто-зеленой хвоей лесной тропе, петляющей параллельно впадавшей в океан неширокой, что называется воробью по колено, речушке, торопливо двигался караван русского отряда. Вокруг было не то великолепие, которое гениально описал Фенимор Купер: обширные девственные плодородные земли запада Северной Америки, покрытые дремучими лесами: таинственными и дикими, северная природа Аляски гораздо скромнее, но она потрясала. По голубому, совсем не осеннему небу, ветер гнал белоснежные тучи, цепляющиеся за сверкающие в солнечных лучах льды на вершинах гор в глубине континента, размахивал покрытыми яркими: красными, желтыми листьями ветками деревьев. Над отрядом словно привязанный, словно крылатый разведчик индейцев кружил коршун. Военные отряды, передвигающиеся по своим делам не редкость для этих мест, вот только такого, с огнестрельным оружием и тактикой на тысячелетия опередившей аборигенов, никто здесь не видел. Алексей шагал где-то посредине длинной колонны ополченцев. Позади следовали отряды алеутов. Ноздри щекотал пряный запах перепревшей хвои и воды. Шли молча, берегли дыхание. Каждый кроме личного оружия и кольчуги нагружен тяжелым вещмешком с припасами: вес, не один десяток килограммов. Вот когда Алексей с благодарностью вспомнил сержанта Чернова из учебки, заставлявшего новобранцев ежедневно бегать кроссы. Закалка помогла, в отличие от большинства ополченцев, в «обычной» жизни рыбаков, охотников на морского зверя и огородников, он двигался все так же легко, как и вначале марша. Тем более не уставали скрытно передвигавшиеся впереди разведчики-алеуты. Колоши были мастерами лесной войны, внезапное нападение на ничего не подозревающего противника было их любимым военным приемом. Несмотря на то, что с дисциплиной у них было откровенно плохо, но неплохое по местным меркам защитное снаряжение: толстые деревянные кирасы и прочные шлемы и, самое главное, свирепость в бою, делало их страшными противниками. Так что двигались настороже, в готовности в любую минуту к внезапному бою.

Надвигался вечер, а до селения колошей по словам проводника-алеута еще километров пять. Поднявшись на гребень холма, чуть более высокого, чем другие, Алексей постоял с минуту, разглядывая местность впереди. Пожалуй, все три важнейших ресурса для развертывания лагеря — вода, топливо, корм для тащивших разобранные орудия лошадей в наличии. Подходящее место для ночевки. Две группы алеутов-разведчиков выдвинулись обследовать окрестности, а русские бойцы занялись обустройством лагеря. Гулко и торопливо застучали топоры, выстругивая колья для рогаток, вкусный запах дыма и готовящейся каши поплыл над холмом.

Долгая дорога неплохо способствовала разжиганию аппетита. Алексей совместно с двумя другими мастерградцами активно черпал деревянной ложкой из котелка сваренный с мясом жидкий кулеш, когда к их костру подошел вождь союзников-алеутов с переводчиком.

Вождь Анотклош давно миновал пору юности, разрисованное боевой раскраской морщинистое лицо бесстрастно, словно у идола. Несмотря на возраст, плечи все так же широки, в движениях могучего тела не видно ни единого следа усталости.

— Присаживайся, вождь! — вежливо произнес Алексей и показал рукой место рядом с собой, — ужинать будешь?

— Я приветствую белого вождя, — величественно, словно на королевском приеме, произнес индеец. Не став церемониться, достал откуда-то из глубин одежды уселся у потрескивающего рдеющими в наступивших сумерках угольками костра, — за угощением и разговор пойдет веселее.

Ужинали в молчании, только когда котелок показал дно, вождь произнес бесстрастно:

— Колоши знают о нас, они собрали силы со всех окрестных селений и нас поджидают не меньше шестисот-семисот воинов. Это большая сила… — алеут внимательно посмотрел на собеседника, — Они страшный противник и свирепы в бою. Нужно быть настороже чтобы не дать себя обмануть.

— Ну что же, — философски произнес Алексей, — чем больше их будет, тем сильнее мы их ослабим.

Вечер был прохладный, от леса несло терпким запахом хвои. Когда закат отпламенел и люди поужинали, русский лагерь, оставив на охрану усиленные посты, уснул. Алексею не спалось. Шутка ли он командует походом. Перестав ворочаться на накрытых шкурой мягких еловых ветках, он поднялся, поплотнее запахнул бушлат и закинул автомат за спину. Ночь окутала землю, тьму нарушали лишь огоньки костров, да световое пятно от прожектора лениво скользило по окружавшим место ночевки сцепленным между собой рогаткам, потом дальше. Ветер гнул, качал ветки окружавших холм хмурых деревьев, отчего казалось, что там прячется некто, не спускающий с русского бивуака недоброго взгляда. Изредка покрикивали одинокие ночные птицы, над головами беззвучно проносились летучие мыши, да звякали недоуздками, всхрапывали тащившие пушки кони. Откуда-то с краю лагеря явственно доносился хриплый голос, должно быть, кострового. Алексей собрался было проверить караульных, но донеслось:

–… Ага, пытают немилосердно. А еще любят с живого человека волосы вместе с кожей снимать. Чем больше калош людей погубил мученической смертью, тем больше ему уважения в племени. Вот так-то!

Алексей повернулся. У края лагеря неярко горел костер, голоса доносились именно оттуда. Ветер донес испуганный крик птицы, не иначе хищница-сова погубила еще одну птичью душу.

— Страсти то какие! — ответил молодой голос, — а зачем им это? Христос не велел человека без причины мучить, грех это смертный!

— Эх, темнота! — ответил первый голос, — у них у кого больше скальпов, тот считается самым смелым в племени, ему самый почет и уважение! А христовы заповеди они не соблюдают. Что им они? Они же поганые, Христа не ведают, молятся своим богам, которые суть черти! Тьфу! — смачно сплюнул на землю, — так что свезло Ивану Самойлову несказанно! Не иначе как на небе у него крепкий заступник.

Хотя ни в бога, ни в аллаха, Алексей особо не верил, но разговор заинтересовал его. Он подошел к костру. Двое, ополченец средних лет, матерый, с окладистой бородой, сразу видно бывалый и совсем молоденький, едва ли пользовался бритвой, негромко разговаривали. Вокруг, улегшись прямо на покрытой еловым лапником земле, тихо выводили рулады бойцы, рядом, рукой достать, штуцера. Не на своей земле, на вражеской, беречься нужно.

Увидев Алексея, матерый оживился:

— Вот скажи, сударь, — произнес с наглой московской развальцой, — нехристи, как только поймают православного человека так без всякой вины пытают и живота лишают! Сударь, ты человек ученый, в самом Мастерграде учен, рассуди, верно я говорю?

Алексей только раскрыл рот чтобы ответить, как ночная тишина разорвалась в клочья.

«Бабах!» — словно раскат грома звонко хлестанул ружейный выстрел, распугивая ночных обитателей тайги. Он словно прослужил сигналом: со всех сторон донеслись дикие крики, визги, через несколько суматошных ударов сердца какофония дополнилась беспорядочной трескотней ружейной пальбы караула и костровых.

Заметавшаяся вдоль рогаток световое пятно прожектора выхватывало из ночной тьмы десятки теней, с луками, пращами и короткими копьями в руках, со всех сторон в лагерь летели стрелы, увесистые камни и копья. Часть индейцев, лихорадочно работая ножами пыталась растащить колья, чтобы ворваться в лагерь. Затянутое тучами небо темно и дальше все тонуло во враждебном мраке.

Замешательство длилось лишь миг, Алексей метнул тяжелый автомат из-за спины в руки, одновременно гаркая:

— Барабанщик, боевая тревога!

Снимая с предохранителя, стремительно рухнул на колено. Больно ударился коленкой, плевать, не до этого! Вскинул автомат, одновременно выискивая цель. Мельком, но страшно ясно, так что запомнилось на всю жизнь, увидел: за рогатками индеец в маске сивуча раз за разом вскидывал лук, стрелы уносились по параболе внутрь лагеря.

«Бах!» — расцвел на конце «калашникова» ярко-желтый смертоносный цветок. Пуля ударила в живот индейца. Согнулся, словно его ударило твердое лошадиное копыто, пошатнувшись, рухнул плашмя на землю. Против огнестрела двадцать первого века деревянные доспехи слабоваты…

Алексей злобно оскалился и оглянулся. Вокруг сущая преисподняя, ночное нападение страшно даже кадровому подразделению, а в поход выступили ополченцы, у многих нет воинского опыта. Спасала то, что не менее половины: видевшие Крым и рым казаки — ветераны пекинского похода. Слышны тяжелые шаги бегущих людей. В неверном свете факелов мечутся с криками люди, командуют десятники, часть ополченцев стреляет в окружающую лагерь тьму и высвеченных прожектором индейцев. Увесистый камень со свистом влетел в грудь кострового, того, что постарше и понаглее. Ополченец рухнул, заворочался, пытаясь подняться, на земле.

«Мое дело командовать, а не стрелять.» Глаза еще совсем молодого парня, отправленного главным в такой важный поход, нетерпеливо блеснули. «На турецкую и шведскую войну не успел, но пришлось повоевать с пиратами. Зато учили его военному делу хорошо, и он был полон решимости показать все, на что он способен».

— Мать вашу, где барабанщик? — закричал не своим голосом. Это помогло. Сквозь неразбериху лагеря пробился казачонок Максимка, на черном словно гуталин лице горят азартом круглые, темные глаза, руки твердо сжимают деревянные палочки, на боку белеет натянутой кожей верный друг барабан. Маленького негритенка три года тому назад отбили у пиратов мастерградцы. Мальчишка прижился у русских поселенцев Дальнего Востока и, вместе с ними отправился осваивать далекую Америку, став чем-то вроде сына полка. Алексей никогда не понимал почему мастерградцы старшего возраста прозвали негритенка Максимкой и, называя его так, каждый раз смеялись и подшучивали над мальчишкой. (попаданцы вспоминали героя «Морских рассказов» Константина Станюковича — негритенка, прозванного русскими матросами Максимкой).

— Я здесь!

— Сигнал все ко мне!

— Есть!

Замелькали палочки, тревожно зарокотал барабан: Трам-тарарам, трам-тарарам, — понеслось по лагерю, перекрывая крики индейцев и грохот частой ружейной пальбы.

«Где же артиллеристы?» Он обернулся к окраинам лагеря, где стояли орудия. «Ну же, ироды!»

«Бабах!» — длинный язык пламени протянулся к рогаткам, на миг высветив орудия и суетящихся вокруг них артиллеристов, тяжело рвануло по ушам. Свирепо прошипела картечь. И тут же сразу снова: «Бабах!» Не успело эхо затихнуть, как множество одетых в деревянные доспехи фигур рухнуло на землю.

«Молодцы!», он торопливо оглянулся, на зов барабана примчались не меньше трех десятков ополченцев. Лица озверевшие, в руках крепко зажато оружие.

— Огонь по готовности! Огонь!

«Бах!», «Бах!» «Бах!» — в ответ нестройно зачастили штуцера, «Бабах!» — грозно рявкнули, выплевывая картечь и вновь собирая щедрый урожай раненых и убитых колошей, пушки.

Надрывая душу, трещал барабан. Заглушая все прочие шумы, взревела толпа где-то за спиной штурмующих. Кто это? Точно, союзники-алеуты!

— Прекратить стрельбу.

Нападение союзников русских стало для колошей сигналом к отступлению. Исчезли они так же внезапно, как и появились.

До восхода солнца лагерь так и не заснул, разбирались в ущербе, нанесенном коварным противником. К счастью каменные и костяные острия копий и стрел индейцев не смогли пробить стальные кольчуги русских, пятеро человек получили незначительные порезы и ушибы, не повлиявшие на их боеспособность и, одному ополченцу прилетело булыжником по голове. Так что отделались легко.

Утром погода испортилась, солнце нехотя вернулось на хмурое небо — индейское лето закончилось. Обследовавшие окрестности ополченцы нашли почти четыре десятка трупов, большая часть погибла от картечи. Там русских ждало первое потрясение. Судя по следам от ударов копьями на телах, тяжелораненых индейцев добили собственные соплеменники. Мужики торопливо крестились. Нехристи, что с них взять. Если так со своими поступают, так что сделают, попадись им в плен русский? Жуть.

После торопливо завтрака собрали лагерь. До селения колошей осталось совсем немного: должны были дойти к обеду. Отправив вперед и по бокам колонны разведчиков-алеутов, осторожно двинулись дальше по петляющей между стволами деревьев узкой охотничьей тропе. Изредка дорожка приближалась к реке, тогда между стволов деревьев виднелась неспешно текущая к морю потемневшая, осенняя вода. Как и вчера, Алексей шел посредине колонны, сразу за нагруженными орудиями лошадьми, изредка он с опаской поглядывал на небо. Хмурые деревья, мимо которых шел отряд, провожали недобрыми взглядами, словно вторя недобрым мыслям Алексея. Перед походом пришла радиограмма из Владивостока, его Милю госпитализировали в больницу, беременность проходила с осложнением. Сержант протяжно вздохнул, и вытащив из кармана сигарету, на ходу прикурил.

Ближе к обеду прилетел ветер с севера: он срывал с нахохлившихся деревьев осенние желтые листья, тянул с запада потемневшие тучи, потянуло холодом. Река, взлохмаченная ветром, кидала на берега частые волны. «Лишь бы не дождь. Мне с автоматом без разницы, а ополченцам может намочить порох…»

Все произошло, когда до цели похода оставалось не больше километра. Лес внезапно закончился и отряд выбрался на галечный берег реки. В полукилометре на запад, там, где река образовывала излучину и селение с трех сторон было защищено естественной преградой, виднелись деревянные стены с торчащими над ними длинными двускатными крышами нескольких домов. Над одним — в потемневшее небо вился жидкий дымок. Из открытых ворот выливались отряды воинов с боевой окраской на лицах. В руках длинные щиты, тела прикрывали деревянные кирасы. Колоши решились на генеральное сражение.

— Стой, — крикнул, поднимая руку в перчатке с обрезанными пальцами Алексей, — стройся в две шеренги на опушке, собрать орудия! — он оглянулся, — Максимка!

Казаченок, словно чертик из шкатулки, выбрался из-за спин ополченцев, черное, блестящее от пота лицо деланно-спокойное, ждет приказов старшого.

— Играй тревогу!

Молниями замелькали деревянные палочки в руках парнишки, звонко, перебивая вой усилившегося ветра в деревьях затрещал барабан. Вперед выскочили десятники, на ходу опуская со шлемов стальные личины (личина — часть шлема в виде металлической маски), превращавшие их в подобие робокопа. Оставшийся с времен до переноса фильм с таким названием Алексей видел в клубе. Он не понравился, но неожиданно запомнился. Пронзительные и грозные команды, сопровождаемые отеческими подзатыльниками, эхом пронеслись над опушкой. Через десяток наполненных суетой ударов сердца недлинный, но плотный двухшереножный строй, ощетинившись гранеными штыками, застыл между кустов опушки, первый ряд на колене. В центре артиллеристы, сгрузив на землю части орудий, лихорадочно собирали их. Союзники-алеуты остались в лесу, прикрывать фланги. На офицерском факультете мастерградской Академии собрались лучшие тактики города. Еще в прошлом, 1705 году состоялась штабная игра с моделированием полевого боя с индейцами. По ее итогам «академики» в погонах сошлись на единодушной рекомендации поселенцам в Америке: сражаться от обороны и в полевых укреплениях, а при встречном бое применять двухшереножный строй стрелков. Он позволял использовать преимущества дальнобойного огнестрельного оружия и в то же время стоя с изготовленным к рукопашному бою оружием встречать прорвавшихся врагов.

Колоши не торопились. Вытянулись стеной щитов в подковообразное построение, вогнутой стороной к русским, не меньше семи-восьми сотен. По неслышному сигналу строй заколебался, потекли вперед от стен селения, с каждым шагом набирая скорость и грозя одним численным превосходством затоптать тонкую шеренгу русских.

Уже отчетливо были видны страшные личины демонов и зверей, прикрывавшие лица индейцев — метров триста, когда главный артиллерист, повернув багровое лицо к Алексею, доложил, чуть задыхаясь от волнения:

— Готовы товарищ сержант!

— Огонь по готовности! — крикнул Алексей. Адреналин даже не бурлил, кипел в жилах.

Бомбардиры спешно ткнули тлеющими пальниками в затравочные отверстия.

«Бабах» — грозно рыкнули пушчонки. Подпрыгнув от отдачи, выплюнули облака порохового вонючего дыма и метнули пчелиный рой картечи. Чугунные пули врезались в строй индейцев, круша, ломая, разрывая в клочья человеческие тела, создавая в плотной людской массе окровавленные просеки. Новые картузы с зарядами картечи отправились в стволы.

«Бабах» снова подпрыгнули пушчонки, отправляя навстречу врагу картечные подарки. К этому времени стена колошей подбежала на дистанцию двести метров. Из сотен глоток одновременно вырвался дикий вой. Строй индейцев смешался. Плотная человеческая масса, потрясая пиками и палицами, ринулась вперед, грозя захлестнуть куцую шеренгу стрелков и горстку артиллеристов. Это было поистине страшно, казалось, колошам безразлична гибель товарищей и неведом страх смерти.

— Стрелки! — заорал Алексей, падая на коленку и вскидывая автомат, — Огонь по готовности!

Выцелил индейца.

«Так — так» — на конце автомата расцвел огненный цветок пороховых газов.

«Бах-бах-бах» хлестанул по наступающим недружный залп. В плотном строю пули навылет пробивали по два, три тела, окровавленные раненые и мертвые падали десятками, но и это не останавливало индейцев, а лишь заставляло еще яростнее орать боевой клич.

Краткий промежуток и вновь:

«Бах-бах-бах», нестройно отстрелялись штуцера, вырывая богатую жатву из прущей, словно наскипидаренная, дико воющей толпы индейских воинов. На ходу начали метать стрелы.

–Ай, — донеслось справа, видимо задело, но Алексею некогда даже посмотреть.

Когда до колошей осталось метров пятьдесят, он изо всех сил крикнул:

— Первая шеренга гранатами огонь!

Первый ряд метнул, десятки рифленых гранат полетели под ноги индейцам, не успели они взорваться, как Алексей вновь взревел:

— Вторая шеренга гранатами огонь!

Бойцы из второй линии вскочили. В это время рванули гранаты. Адский грохот. Сплошная череда взрывов подняла в небо тучу пыли и дыма. И отчаянный, заходящийся многоголосый предсмертный крик, даже вой оттуда.

Перехватив автомат в левую руку, Алексей вытащил чеку и, изо всех сил бросил рифленый мячик гранаты, целясь в неосевшую пыль. Следом полетели новые десятки гранат. Новые взрывы ударили оглушительно, вырвав из земли огненно-дымовые фонтаны, новый предсмертный вой.

Все дальнейшее происходило очень быстро. Из дыма вырвался колош с окровавленным лицом с длинным, метра два, копьем в руках.

Автомат взлетел к плечу, палец нажал на спусковой крючок. Но вместо выстрела осечка, а индеец, всего в трех шагах, уже выкидывает копье, целясь в грудь Алексея. Тело сработало само, сказались сотни тренировок, прочно вбившие боевые рефлексы в голову. Он развернулся на каблуках, так что тело повернулось боком, а острие копья бессильно проскрежетало по одетой под одежду пластинчатой броне. По инерции индеец проскочил вперед и оказался перед Алексеем. Руки с автоматом изо всех сил распрямились, магазин врезался в нос врага. Тот, словно сбитый ударом копыта, полетел на землю. Судя по неестественно вывернутой шее, он уже в краях Доброй Охоты, празднует встречу с индейским Великим Духом.

Еще несколько колошей выскочили из дыма на строй стрелков, их дружно приняли на граненые штыки. На поле боя остались сотни трупов и раненных, но основная часть грозного войска индейцев превратилось в толпу перепуганных дикарей. Последний «сюрприз» русских сломал некогда непобедимых колошей. Те, кто выжил или получил легкие ранения, толкаясь и давя друг дружку, бросились под защиту стен селения. Союзники-алеуты не выдержали. Из леса с грозными криками вывалилась потрясающая пиками и стальными томагавками толпа и бросилась в погоню за беглецами.

Через полчаса, когда вернулись индейцы-алеуты, обремененные свежими, окровавленными скальпами, трофейным оружием и одеждой, отряд русских неспешно направился по разбитому множеством ног в грязь лугу к поселку калошей. Позади двигалась нестройная толпа алеутов. Мерно трещал барабан, перебивая вой усилившегося ветра. У горизонта стеной стоял лес, словно нарисованный тушью, пониже низкого, рыхлого неба.

— Хорошая война, — бесстрастно заметил идущий рядом с Алексеем вождь Анотклош. Когда алеуты кинулись преследовать разбитое войско колошей, он не последовал за своими воинами, возраст не позволял бегать так же быстро, как молодые соплеменникам, — воины довольны, много славы, много добычи и мало раненых.

— Я тебе обещал, что так и будет, — ответил мастерградец, вытаскивая завязшую в грязи ногу, деревянные стены крепости колошей приближались.

Вождь промолчал, только подумал, что с союзниками, так легко раздавившими непобедимых колошей, нужно быть честными. Хотя их военный вождь очень юн, но благодаря огненным палкам он непобедим.

Отряд подошел к поселку, остановился в двухстах метрах, на стенах безлюдно. Неожиданно со стороны крепости послышалось унылое пение. Сначала можно было разобрать индейское «у-у-у», оно повторилось несколько раз. Заплакали дети и как будто женщины, потом все перекрыл грохот индейских музыкальных инструментов, наподобие барабанов.

— Что это? — повернулся к вождю русский предводитель.

— Колоши взывают к духам, просят спасти их от нашего гнева.

— Пусть шаманят, им ничего теперь не поможет, — криво усмехнулся Алексей, — нам такие соседи как колоши, не нужны.

Упряжки выкатились перед строем русских, развернулись дулами к деревянным стенам, над крепостью кружило множество ворон, словно предчувствуя скорую поживу. Для острастки индейцев, чтобы не попытались совершить вылазку, стрелки стояли со штуцерами наготове, но никакого ответа со стороны индейцев не последовало. Пушкари подскочили, споро (ловко, быстро) отцепили орудия, прочистили дула, зарядили, отскочили — двое к колесам, третий присел с фитилем. Обернулись. Главный артиллерист махнул саблей.

«Бабах» — в вое ветра грохнул залп, ядра свирепо просвистели, ударили в основание стены. Полетели щепы, несколько сосновых бревен влетело внутрь.

Пушкари поправили прицел. Вновь, подпрыгнув от отдачи, рявкнули пушки, выплюнув вонючие облака порохового дыма. С треском рухнули новые бревна, в стене образовались дыры, достаточные чтобы проникнуть внутрь беззащитного поселения. Воины-алеуты разразились ликующими, неистовыми криками. Дорога открыта. Вождь Анотклош выскочил вперед, гаркнул по-своему, взмахнув руками. Раздался новый воинственный крик сотен голосов. Огромная толпа размалеванных алеутов, на ходу размахивая копьями и стальными томагавками ринулась к стенам крепости.

Через час, когда начало по-осеннему темнеть, все закончилось. Оставив после себя дымно полыхающую крепость тяжело груженные мешками с невиданно богатой добычей, алеуты вернулись. Поступили по уговору: все добытое поделили поровну, русским досталось более пятисот шкурок морских бобров и других мехов, два десятка испуганных молодых женщин и полтора десятка плачущих мальцов, обоего пола, возрастом от двух лет до пяти. Для чего лишние рты русским, алеуты так и не поняли, но раз они нужны союзникам, то почему бы и не угодить им? Пленников было мало, колоши сами перерезали часть женщин и детей, лишь бы они не попали в плен.

Карательный рейд русско-алеутского отряда по побережью Аляски длился еще месяц, пока ночной лед в лужах не перестал таять даже днем. Больше десятка укрепленных селений колошей сгорело, их жители или погибли или стали пленниками. Устрашенные куаны колошей бежали вглубь континента, где затаились, не в силах противостоять в открытом бою русским и их союзникам алеутам.

***

Над теряющимися в утренней дымке хмурыми девственными дебрями высунулся узкий краешек солнца, забрызгав кровавыми лучами горные ледники на западе — в глубине континента и большую пустошь вдоль холодной реки, бегущей с Аляскинского хребта к далекому океану. Посредине пустоши расположился военный лагерь: несколько десятков пирамидальных палаток из шкур, в углу суетились индианки в теплых кожаных куртках и мокасинах. Под чугунными котлами, подарком новых союзников, уютно горел огонь, вкусный дымок разносился ветром по всему лагерю, заставляя голодно бурчать желудки. Перед строем съежившихся под утренним, холодным ветром юношей-колошей: почти сотня воинов, стоял широкоплечий и высокий, неприятного вида человек с приплюснутым носом, словно по нему не раз приходились добрые удары кулака. Он один в один походил на страшных врагов — русских: кожа почти такая же белая, а черты лица не похожи на индейские, в руке ловко крутилась маленькая палка с искусно вырезанными узорами. Только был он совсем не русский, а посланник новых союзников колошей: навахо. Одет также как и новобранцы: в непривычную, выданную пришельцами одежду, странного, пятнистого цвета, где зеленые как хвоя пятна чередовались с черными. Во взгляде пришельца, когда он смотрел на строй колошей стыло презрение, словно перед ним не юные, но уже крепкие и закаленные воины, а презренные рабы. Юноши крепко сжимали кулаки и шумно дышали. Вот бы одним ударом стереть мерзкое выражение с лица задаваки-навахо! Но нельзя, чтобы отомстить русским и вернуться на привычные места обитания: побережье океана, племя заключило с навахо союз и вожди строго-настрого приказали учиться у пришельцев. Рядом с ним и немного позади — невысокий человек, явно индеец с лицом важным и неподвижным словно у анкау-тлен (великий вождь): переводчик. Позади несколько навахо со странными палками за спиной. Те юные колоши, кому «посчастливилось» столкнуться в бою с русскими, опознали в них громовые палки. Черные глаза белого пробежали по строю, губы скривились в пренебрежительной ухмылке. Хрипло крикнул, за ним эхом повторил слова переводчик:

— Слушать меня, пока будете обучаться в моем лагере, я ваш вождь, отец, мать все вместе… Я мастер-сержант Карлос. Ко мне и к любому из моих помощников обращаться сэр! Раз вы сами не смогли надрать задницу презренным белокожим, значит мы научим вас как это делать. Есть из вас кто считает себя настоящим воином? Ну? Хоть один тут есть, кто сможет без оружия одолеть меня? Шаг вперед!

Наступило короткое молчание, потом строй шагнул почти одновременно. У юного воина-колоша уже с трехлетнего возраста воспитывали волю, заставляя купаться в зимнем море и без звука выдерживать публичные бичевания розгами.

Черные глаза пробежали по строю, белокожий довольно хохотнул.

— Сотня против одного, — произнес он с таким видом, словно хотел обвинить колошей в трусости, отчего лица выдержанных индейцев вспыхнули все до одного. Такое поношение, да еще под взглядами женщин и девушек! — неужели необходимо сотню колошей чтобы сражаться с одним навахо? — Он укоризненно покачал головой, — это многовато, выберете троих, остальные шаг назад.

Через минуту перед хвастливым навахо стояли трое юношей, фратрии Ворона (часть племени колошей) известных выдающейся для своего возраста силой.

— Ну что же, и среди вас есть смелые люди… Значит вы не так уж и безнадежны.

Палка навахо глухо ударилась о замерзшую землю, покатилась по подернутой льдом луже. Кулаки поднялись к массивному подбородку, а правая нога отступила на шаг назад:

— Нападайте!

Юные бойцы ринулись на ненавистного насмешника одновременно, но в последний момент, когда передовой колош был готов схватить навахо, тот одним быстрым и ловким движением, ускользнул с их пути.

Колоши столкнулись, а мастер-сержант Карлос подпрыгнул, поворачиваясь влево. Правая нога хлестко нанесла последнему юноше в куче-мале высокий круговой удар.

Тот отлетел на землю, словно сбитый ударом тяжелой боевой палицы.

Дальнейший бой длился несколько ударов сердца. Глухой стук ударов, шлепков и хлопков. Движения навахо были столь быстры, что почти размывались.

Трое юных колошей лежали без сознания на мерзлой земле, а остальные юноши с открытыми ртами ошарашенно хлопали глазами. Они даже представить не могли что кто-то может так драться. Лучшие воины племени перед надменным навахо были как дети…

— Ты, ты и ты! — ткнул подобранной палкой в колошей страшный пришелец, — подобрать этих, — палка ткнула сначала в лежащих, потом в направлении одной из палаток, — Отнесите их туда, там им окажут помощь.

— Вы слабы, поэтому бледнолицые могли делать с вами все что захотят! — продолжал навахо самодовольно ухмыляясь, — Или среди вас есть еще кто-нибудь кто думает, что сможет противостоять мне! Мастер-сержанту Карлосу?

— Я! — произнес среднего роста но широкоплечий колош из рода киксади, чьи воины издавна славились искусством владения тяжелыми резными дубинками-палицами из дерева или китового ребра.

Полные ярости и надежды взгляды вонзились в худое лицо нового добровольца. Быть может он сможет постоять за честь племени?

— Я, сэр! — диким койотом взревел пришелец.

— Я, сэр, — нехотя повторил колош. Самозванный учитель делами доказал силу и право учить воинов, — но я не умею без оружия, могу только на дубинках.

— Мне все равно, — самодовольным тоном заявил пришелец. Когда по его приказу двое юношей принесли тяжелые дубины. Он взвесил одну из них в руке и наставил ее на противника.

— Желаешь одеть защиту?

— Да! — глаза колоша сверкнули, обожгли хвастуна ненавидящим взглядом.

— Благоразумно, — иронично качнул головой навахо и ответил противнику высокомерным, ленивым взглядом, — нечасто встретишь такое в юнцах. Знал бы ты сколько таких же я уже обучил военному ремеслу и преподал уроки почтительности к старшим.

После того как оба противника одели деревянные шлемы с забралами навахо лениво произнес:

— Нападай.

Юноша сделал два быстрых шага и нанес удар, еще совсем несильный, словно для разведки, пришелец отразил его немного рисуясь. Противники закружили, пытаясь повернуть соперника напротив подымающегося и бьющего в глаза солнца и прощупывая оборону друг друга легкими пробными ударами дубинки и пассами руками. Чем-то неуловимым они напоминали боевых петухов перед схваткой. Строй юных бойцов полными надежды взглядами пожирал бойцов. Как они желали удачи соплеменнику в схватке с наглым пришельцем!

Прощупывание длилось недолго, бойцы почти одновременно кинулись друг на друга. Бешено замелькали дубины. Их частый, глухой стук, подобный треску великанского дятла, далеко раздавался над притихшим лагерем.

Мастер-сержант Карлос не зря слыл одним из сильнейших рукопашников среди воинов-навахо, но дубины никогда не были его любимым оружием. Вот если бы ножи или штыковой бой, тогда у молодого колоша шансы на победу равнялись нулю, но в схватке на дубинах он никак не мог достать юркого и сильного словно медведь противника. После первых же секунд схватки Карлос понял, что зря он недооценивал силу противника. Несмотря на весь свой опыт ему никак не удавалось закончить схватку одним мощным ударом.

Они сражались и сражались, расходясь и сталкиваясь снова и снова. Юный колош дрался словно разъяренный кадьяк, уворачиваясь от ударов и нанося быстрые и мощные ответные, пинки и замахи. Он носился вокруг противника, сто раз меняя тактику и местоположение.

В лагере царила мертвая тишина. Слышались только глухие соударения дубинок. И юные бойцы и женщины колошей смотрели на поединок, а их сердца сжимались от ужаса и восторга.

Схватка в конце концов вывела навахо из терпения, и он совершил ошибку. Сильный удар сверху вниз по шлему встретил пустоту и навахо «провалился» — он открылся.

Колош не колебался и использовал шанс до конца. Дубина с деревянным треском обрушилась на голову пришельца.

Карлос выронил оружие из крепких рук и упал на колени. Покачнувшись, рухнул навзничь и остался лежать без движения. Лагерь разразился ликующими криками, с окрестных полей сорвались целые стаи птиц и, пронзительно крича, словно радуясь виду лежащего на мерзлой земле неподвижного тела, закружились над палатками. Строй смешался, ликующие воины обступили тело поверженного навахо.

Стоявшие позади Карлоса инструктора пребывали в ступоре совсем недолго, подбежав к телу, сорвали шлем, обнажив бледное лицо с закрытыми глазами. Один из инструкторов приставил два пальца к шее, несколько мгновений вслушивался, затем облегченно выдохнул и сказал что-то на своем языке столпившемся вокруг навахо. Двое инструкторов торопливо подхватили тело под мышки и за ноги и, почти бегом расталкивая толпу, понесли в палатку медиков.

Лагерь успокоился только под вечер, когда прибыли старейшины — вожди колошей, а пришельцы продемонстрировали как за две сотни шагов насквозь дырявят вонючими и грохочущими палками, их они называли винтовками, висящие на врытых в землю палках деревянные доспехи. Потом началась учеба. Юных индейцев учили перестраиваться на ходу из колонны в линию стрелков, стрелять и ухаживать за оружием. Штыковому бою и нападению без оружия и многим другим премудростям. Вот только вели себя инструктора по отношению к юным воинам гораздо уважительнее, в том числе появившийся только на следующий день мастер-сержант Карлос.

***

Закат, в кровь окрасив крыши домов, умирал. Город — сердце восточноамериканских владений Соединенных племен Америки, когда-то называвшийся Нью-Йорк, тихо млел под лучами щедрого во время индейского лета на тепло солнца. Море блестело словно стеклянное, качало, словно мать люльку, пропахшие рыбой лодочки в гавани.

Вроде все, как и раньше? Как бы не так! После завоевания навахо в нем поселился страх, какого не было при голландцах и англичанах. О прошумевшей совсем недавно дорого стоившей городу войне не давали забыть до конца не залеченные шрамы. Полуразрушенные с черными от копоти стенами и выбитыми окнами здания, в них, казалось, еще слышен радостный говор населявших его людей, с немым укором смотрели на прохожих. Прошло больше года, но восстановили только те здания, чьи хозяева выжили во время короткого, но яростного штурма. Зато вместо них на пустошах поднялись вигвамы приведенных навахо индейцев. За городскими стенами затих лагерь осужденных судом навахо и просто неугодных им горожан. Облитые закатными лучами словно кровью деревянные стены высоки, стражи на высоких башнях по углам зоркие, еще никому не удалось убежать. Но о том, что там творилось, горожане осмеливались говорить только шепотом и в кругу своих, не дай бог сосед услышит и прибежит с доносом к навахо. На просторных стрит (улицах) пустынно. Добрые горожане от греха подальше спрятались по домам. Лишь изредка торопливо пробежит, оглядываясь, нет ли поблизости индейского патруля, потомок прежних владельцев города: англичан или голландцев. На груди напротив сердца, словно клеймо неполноценности, горит желтая звезда. Бесшумно вышагивали с непроницаемыми лицами посредине мощенной булыжниками улицы новые хозяева: индейцы. За спиной мерно покачиваются дула винтовок: их они не задумываясь пускали в дело при малейшем поводе. Только появление бесовской диковинки навахо: смердящего автомобиля могло заставить их уступить дорогу.

Одно осталось неизменным: над крышами поднимались в темнеющее и чистое небо бесчисленные дымы, да зазывали и до хрипоты торговались лавочники. Хозяйки готовили обед мужьям независимо от того, кто владел городом, а негоцианты все так же пытались продать товары. Не изменился и не пропадающий ни днем ни ночью шум большого города. К говору почти двадцатитысячного населения присоединялись мерные выдохи седой Атлантики, непрерывные вздохи ветра и торжественный бой колоколов протестантских кирх.

Там, где в Нью-Йорке двадцатого века размещался самый конец района Даунтаун (который в те времена был гораздо ýже, потому что его еще не расширили за счет подсыпанной земли) возвышался защищающий вход в гавань каменный форт. Из бойниц высоких стен угрюмо выглядывали батареи двенадцати — и тридцатидвухфунтовых орудий. Напротив него, в двухэтажном доме, резиденции еще «старого» губернатора, где разместился «новый», было чисто и чинно и ничего не говорило об опалившей город военной грозе. У двустворчатой дубовой двери, столь высокой, что через нее мог, не сгибая головы пройти настоящий великан, застыли истуканами два рослых стрелка — индейца, в странного, темно-зеленого цвета шлемах и такого-же цвета панцирях. Жарко блестели стальные острия штыков на винтовках за спиной. Простые горожане от греха подальше старались побыстрее пробежать мимо резиденции губернатора. Мало ли что подумают навахо! Вдруг заподозрят в каком-нибудь умысле против новой власти?

Напротив часовых остановился невысокий, взлохмаченный человек весь перепачканный в саже и угольной пыли, с целой шапкой нечесаных волос на голове, с плеча свисала бухта веревки. Он стоял перед навахо, то и дело переступая с ноги на ногу и комкая в руках шапку, пока один из них не обратил на него взгляд.

— Ты кто, снежок?

— Сэр, мне приказано почистить трубы в доме губернатора.

— Подожди, — сквозь зубы процедил индеец и поднял трубку висевшего на стене телефона. Коротко переговорив по-навахски, приказал, — Жди, — он равнодушно перевел взгляд вдаль.

Через несколько минут спустился седой камердинер, чисто выбритый с лишенным всякого выражения темным, медного цвета лицом и свиными глазками, утонувшими в сытых щеках. Если бы не желтая звезда на груди, ничего бы не говорило о его подчиненном положении. Оглядев трубочиста стылым взглядом, словно у жабы, повелительно махнул рукой и, немало не заботясь о том, правильно ли его поняли, направился вглубь дома. Немного поколебавшись, трубочист направился за ним.

Через десяток минут открылся люк, и трубочист забрался на крышу резиденции. Вокруг море красночерепичных крыш, изредка словно островки обгоревшие провалы незалеченных следов войны, за серыми городскими стенами и высокими башнями, кольцом охватывавшими город — главное отличие от времен до навахо: деревянные укрепления лагеря осужденных. Гулко стучат копыта по деревянной мостовой, изредка прогудит проезжающая машина, но сильнее всего слышны десятки людских голосов: прохожих, уличных мальчишек, торговцев, зазывающих покупателей, сливающихся в неумолкающий гул, в котором вычленить какой-либо голос невозможно.

Оставшись один, трубочист повел себя в высшей степени странно. Вместо того, чтобы заниматься порученным ему делом — чистить трубы от сажи и гари, поочередно подходил к ним и на веревке спускал вниз некое устройство. А сам замирал рядом, вложив в ухо бусинку, присоединенную с другого конца веревки. Только на пятой попытке разговор внизу так заинтересовал его, что он решил прослушать его до конца.

— Господа, позвольте представиться, я лорд-председатель его Величества Почтеннейшего Тайного Совета лорд Дадли, — произнес старческий, но еще вполне бодрый голос на том диалекте английского, который в будущем назовут оксфордским произношением и, после секундной заминки, добавил, — моего спутника зовут лорд Абердэр.

— А это я удачно попал, — прошептал на русском трубочист, присаживаясь и устраиваясь поудобнее на черепице крыши.

— Я знаю кто вы, — ответил грубый голос, при звуке которого трубочист вздрогнул. Он столько раз его слышал, что, наверное, голос губернатора мог вычленить среди самой густой толпы.

Повисло секундное молчание, но видимо поняв, что другая сторона не собирается представляться, старческий голос продолжил:

— Сэр! Вы: Соединенные племена Америки и moskovit вместе с их покровителями Mastergrad такими же пришельцами из будущего, как и вы, сейчас сильнейшие державы Земли и значит между вами может быть только вражда. Английская Корона тоже противники moskovit и значит мы нужны друг другу, у нас общий враг, а враг моего врага — мой друг.

— Белые нам друзья… смешнее и нелепей этого я еще не слыхал. Что вам нужно от навахо, лорды?

— Сэр! — с горячностью воскликнул человек, судя по голосу, совсем молодой, — как представитель великой державы я требую к нам уважения!

— Да ничего ты не можешь требовать, и твоей великой державы больше нет, ее в хвост и в гриву бьют франки, которых мы вышвырнули из Америки словно нагадивших на пол котят.

— Но сэр! Я попрошу относиться к нам с уважением как к полномочным послам… — договорить он не успел, его перебил все тот же грубый голос.

— Щенок, ты мне надоел, — после секундного молчания грубый голос продолжил, — если ты, Дадли хочешь переговоров, убей его собственной рукой или убирайся обратно за океан!

— Сэр, — после некоторой паузы произнес старческий голос, — к чему такие крайности, мы же цивилизованные люди и всегда можем договориться.

— Это вы цивилизованные люди а я всего лишь дикий навахо и, или ты пристрелишь щенка, или немедленно отправляйся обратно. Это мое последнее слово.

— Что вы себе позволяете, — пронзительно крикнул молодой, — мы послы, и через несколько томительных секунд, — сэр, сэр, что вы делаете, неужели вы выстрелите…сэр…

И тут, внезапно и резко, словно топор палача по шее узника, по нервам ударил выстрел, невольный слушатель разговора зябко вздрогнул.

Послышались негромкие хлопки ладоней.

— Браво сэр! Есть еще решимость у английской аристократии, вижу, что вы действительно заинтересованы в переговорах. А о щенке не жалейте, каждый человек сам архитектор своего счастья. Майкл, Ахига уберите это.

Послышался звук, словно по полу волочили что-то, потом тот же голос продолжил:

— Итак, что англичане хотят от нецивилизованных навахо.

— Сэр, — старческий голос слегка дрожал, но только это говорило об испытываемом его обладателем волнении, слова он выговаривал твердо, как говорили в двадцатом веке американцы, с неподвижной верхней губой, — и зачем весь этот спектакль с убийством моими руками несчастного лорда Абердэр?

— Вы, англичане, тоже не всегда поступаете разумно и отдаетесь на волю эмоций. Живущий в стеклянном доме не должен бросать в других камни! Мне хотелось убедится, что мы нужны вам ну и не скрою немного позабавиться…ты даже не представляешь какое я удовольствие сейчас получил, а для ведения переговоров вас сэр более чем достаточно, — после некоторого молчания он продолжил, — вернемся к моему вопросу: так что вам нужно от навахо? И учтите я понимаю только грубый язык выгоды!

— Сэр, нам нужно оружие вашего производства, паровые двигатели и некоторые ваши технологии, вот, — послышался шелест бумаги, — полные перечень необходимого нам.

— Посмотрим… о… 4-х, 8-ми и 18-фунтовые стальные орудия, винтовки… технологии производства стали… Вы много хотите, перечень аж на два листа, а что мы будем иметь взамен?

— А разве союзники не должны помогать друг?

— Белым мы никогда не будем союзниками, если наши интересы совпадают мы можем сотрудничать, но все имеет свою цену!

— Сэр, мы признаем владения в Северной Америке, которые навахо захватили у британской Короны принадлежащими вам по праву войны.

— Бесплатных обедов, лорд Дадли, не бывает. Этот континент и так наш, так что предлагайте хорошую цену в золоте, и мы подумаем, что из вашего списка мы можем вам продать.

— Сэр, Корона сейчас ограничена в финансах. Война за испанское наследство поглощает средства словно библейский Молох. Как насчет предоставления нам кредита?

— Так не пойдет. «No money, no honey», (За удовольствие надо платить).

После непродолжительного молчания раздался старческий голос.

— Ведущие банкирские дома королевства готовы предоставить Короне кредит, чтобы купить все нужно для продолжения войны, мы найдем средства.

За спиной зашуршали нападавшие на крышу сухие листья, и, обернувшись, трубочист увидел руки забиравшегося наверх человека. Выдернутый из штекера провод с бусинкой наушника на конце полетел в карман. Когда на крыше появилась знакомая фигура камердинера, мастер очистки труб с шумом усердно орудовал веревкой, прочищая трубу от копоти. Камердинер бесшумно подошел поближе и встал за его спиной.

— Кхе-кхе — с шумом откашлялся.

Трубочист стремительно обернулся, мгновенный испуг на лице сменился удивлением.

— А, это вы, сэр! А я и не заметил, как вы подошли!

— Еще бы ты заметил! — с самодовольной ухмылкой произнес камердинер, доставая из кармана трубочку и страшно дорогую и статусную зажигалку производства навахо, — Недаром я в молодости ходил с трапперами по здешним лесам! А чего так долго чистишь? Вроде после зимы все почистили?

— Не знаю, сэр, но грязи много, извольте поглядеть! — трубочист вытащил из трубы веревку, на конце ее болтался черный от сажи ершик.

Камердинер наклонился, прищурился близоруко, отчего его лицо и виски покрылись такими глубокими морщинами, каких трубочист в жизни не видывал. «Предатель!», — подумал он, с невольной гадливостью окидывая взором с годами расплывшуюся фигуру холуя навахо.

— Кхм… Ладно, чисти, работничек! — покровительственным тоном произнес камердинер, зажигая трубку и пуская первый, самый вкусный дым в темнеющее небо, — До ночи успеешь?

— Постараюсь, сэр!

— Ты уж постарайся, работничек, а то у меня много других дел помимо тебя!

Камердинер, щурясь на дым, молча курил. Далеко на западе на сумрачном горизонте заалела полоса неуютного, тревожного заката, когда трубочист, наконец, закончил работу. Получив несколько медных пенсов британской чеканки: навахо только собирались наладить выпуск собственных монет и в бывших британских владениях пользовались «старыми», с поклоном пробормотал слова благодарности и вышел из особняка. Стражи у двери проводили его безразличными взглядами, словно не человека, а нечто неодушевленное, еще через пару минут длинная и тонкая фигура в черном скрылась за угловым домом.

Всю следующую неделю никому так и не получилось проникнуть в резиденцию губернатора.

Вольно гуляющий по акватории порта свежий, пропахший йодом и гниющей рыбой ветер, гнал к берегу пенистые гривы волн, стучал портовым мусором об укрепленные сваями пирсы, раскачивал пришвартованные к ним убогие рыбацкие суденышки. Рвал стяги с разноцветной радугой со стоящих в дальнем углу порта военных пароходофрегатов навахо. Гавань, после захвата города, давно забыла веселый плеск падающих в воду якорных цепей, скрип извозчичьих телег, божбу боцманов и крики портовых грузчиков. Под угрозой немедленной конфискации судна и ареста экипажа ни один европейский капитан не осмеливался приблизиться к берегам Северной Америки, а какая-либо торговля со старым континентом была прекращена. Хотя европейские товары время от времени появлялись в городе, но торговали ими украдкой, задирая цены до умопомрачительных высот. Поэтому, когда в гавань две недели тому назад зашли четыре двухмачтовых брига явно европейской постройки, но без флагов на мачтах и кормах и встали на якоря посредине бухты, это стало настоящей сенсацией. Несколько дней любопытные горожане толпились на пристани, рассматривая таинственные корабли и гадая кто это? Бриги качались на морской волне; на чисто вымытых палубах моряки мелькали очень редко; на крутых кормах сверкали на солнце стеклом по три яруса искусно изукрашенных дубовой резьбой окошек. На черных бортах закрытые пушечные люки, между ними две белые полосы. Сереют на реях туго скрученные паруса. На берег так никто и не сошел и понемногу люди разошлись, лишь любопытные мальчишки продолжали шнырять по пристани, да суровые рыбаки каждое утро поднимали паруса чтобы выйти мимо таинственных кораблей в море и вернуться к закату с уловом.

В этот день с утра с низкого, укутанного хмурыми тучами неба шел редкий, но нудный дождь, индейское лето прошло, поэтому никто, кроме рыбаков и вездесущих мальчишек не видел, как порт оцепили суровые и заносчивые индейские воины, а таинственные европейские корабли подняли каждый по два больших прямых паруса на грот — и фок-мачтах и один прямой носовой — на конце длинного бушприта. Туго натянувшаяся парусина засвистела под напором ветра, корабли заскользили по-осеннему хмурому нью-йоркскому заливу. Лорд Дадли в плаще, в низко надвинутой шляпе, стоял у борта и задумчиво смотрел на город. Правильно ли он поступил? Снова и снова он анализировал все факторы, приведшие Корону к позорной сделке с наглыми краснокожими, и вновь приходил к выводу: она необходима для выживания страны и ее лучших людей. А поквитаться с навахо, отобравшими у Британии американские колонии можно и потом, когда у Британии наберется для этого достаточно сил. А мальчишка… А что мальчишка, это просто жертва обстоятельств, необходимая ради процветания Британии. Прошло не больше десяти минут. Украшенные деревянными статуями голых наяд, мощными руками поддерживающими длинный бушприты, тупые носы кораблей встали параллельно пирсам. Моряки привычно сволокли на берег сходни. Лорд Дадли прервал угрюмое молчание и, обернувшись, махнул капитану корабля Томасу Харди, ершистого, но головастого моряка он приметил еще в Англии и, после переезда в колонии поручал ему самые сложные поручения. С тех пор он ни разу не пожалел что приблизил к себе упрямого валийца.

Подгоняемые матросами по колеблющимся сходням потекли на берег закованные в железные кандалы чернокожие. Босые и мокрые, в жалких, едва прикрывавших чресла лохмотьях мужчины и женщины, непрерывным потоком текли на берег. Там их встречали индейцы и, построив в колонны, конвоировали из порта. Это была часть платы за закупленные англичанами товары.

Ближе к обеду, когда казавшийся бесконечным поток рабов иссяк, в порт въехали грузовики. Грузчики, с отборной руганью переговариваясь между собой, но донельзя довольные, что есть работа, с тюками на плечах и тяжелыми ящиками в руках устремились с укрепленного сваями берега на борта, портовые краны со скрипом переставляли на палубы огромные деревянные ящики, в которых можно было спрятать взрослого бизона. Суета длилась до вечера, пока корабли не погрузились в воду почти по ватерлинию.

В местечке, далеко за пределами порта, но откуда все происходящее в нем было отлично видно, с удочкой в руках у воды сидел мальчик. Только, когда солнце коснулось земли, утонув в багровых тучах, он вытащил удочку и, поправив мокрый дождевик, поспешил в город, но не домой, дело — есть дело оно вначале! Был у него знакомый, который очень интересовался таинственными кораблями и за вполне плевое дело, пересчитать груз и постараться понять какой он, обещал приличные деньги.

Наутро таинственных европейских кораблей в бухте не оказалось.

Через два месяца на стол начальника СБ Мастерграда Смирновского легла копия накладной на выдачу оружия и механизмов для англичан, неведомыми путями попавшая в руки мастерградских разведчиков, с пояснительными записями куратора американского направления капитана Светлова.

1. Паровые двигатели с котлами, мощностью 200 лошадиных сил-десять комплектов (для кораблей).

2. Паровые двигатели мощностью 50 лошадиных сил с котлами — 40 комплектов (для бронетракторов).

3. Рамы тракторов — 40 шт.

4. Колеса — 250 шт.

5.Тяжелые стальные орудия — 20 шт. (что-то типа 10-дюймовых колумбиад 1840 года).

6. Стальные 4-фунт. (87-мм) полевая орудия — 45 шт.

7. Взрыватели 1000 шт. (пригодны как для производства мин, так и для снаряжения артиллерийских снарядов).

8. Винтовки — 10 000 шт. (в основном что-то вроде винтовки Холла обр. 1819 г., в кремневой модификации и небольшое количество винтовок Фергюссона.

9. Пистолеты системы Холла — 500 шт.

10. Телефоны полевые — 10 шт. бухты полевого провода — 20 шт. по 500 м.

11. Колючей проволоки — 500 кг.

Утром секретарь отдала накладную назад капитану Светлову с резолюцией: подготовить развернутый доклад для Военного совета, срок один день.