Депортация

Олег Айрашин, 2023

2046 год. В Европе один за другим взрываются ядерные реакторы российского дизайна. Планета застыла на пороге большой войны.Сотруднику секретной Академии метанаук – Александру Константинову – поручают разобраться с ядерными диверсиями. Никогда такого не было, чтобы мир спасал не супергерой, а обычный человек – и вот опять…В захватывающей антиутопии с элементами детектива читатели шутя, между делом узнают всю подноготную атомной энергетики. «Депортация» – четвёртая книга серии «Поперёк программы», но это самостоятельное произведение.Роман может понравиться поклонникам братьев Стругацких, Дмитрия Глуховского и Сергея Лукьяненко.

Все события и герои вымышлены, любые совпадения с реально живущими или жившими людьми случайны.

Пролог

Москва, Академия метанаук, первый сектор

29 мая 2046 года, вторник

Первой распяли Швецию, но лишь один человек заподозрил неладное.

— Не нравится мне эта скандинавская история, — вздохнул Ратников, осторожно раскручивая коньяк в пузатой рюмке. — Ох, не нравится…

Я понял его с полуслова.

— Чего уж хорошего… Радиационная авария седьмого уровня, выше некуда.

— Дело даже не в этом, Костя. — Ратников, сделав глоток, поставил рюмку на стол и пригладил пятернёй белоснежную шевелюру. — Атомная станция в Рингхальсе — не просто авария. И она не нравится мне.

Ударение он сделал на последнем слове.

Костя — не имя, а производное от моей фамилии — Константинов. Моё настоящее имя — Александр. А Ратникова я знаю давно, вместе учились лет восемьдесят назад. Тогда это была совсем другая страна. В то время девушки почему-то любили поэтов, учёных и космонавтов; все анекдоты были смешные, а ёлочные игрушки радовали не только глаз, но и сердце; спиртного имелось два главных вида — белое (так называли водку) и красное, причём стакан вина вызывал неукротимую радость.

И тогда, в шестидесятые, Анатолия по имени мы тоже не величали; «Белый» — иногда зову его так и сегодня. Наедине, конечно. А полвека спустя, в 2006-м, выяснилось, что Ратников — сотрудник Академии метанаук, секретной организации на окраине Москвы. Как и я сам. Нынче же мой земляк и однокашник вырос в Академии до начальника первого сектора, что отвечает за глобальную безопасность.

Как он сказал? Не нравится мне. Серьёзное заявление: речь-то идёт об аварии на атомной станции, не более.

— То есть ты сомневаешься…

— Да. — Ратников, поднявшись, не спеша прошёлся по кабинету. Обстановка тут почти спартанская: середину комнаты занимает большой овальный стол с тремя креслами; компьютер у дальней стены, в углу — сейф по соседству с внушительными, в человеческий рост, напольными часами. Скудную меблировку смягчает сервировочный столик с початой бутылкой коньяка, тарелкой с помидорами, кофейником и сахарницей.

За стеклом под ясным бирюзовым небом раскачиваются верхушки стройных сосен, хмельной их аромат дразнит ноздри. Обман, иллюзия… Откуда взяться лесу на глубине сорок метров? Да и окна быть никак не должно — в архирежимном-то помещении.

Интересно, для чего ему понадобился я, скромный литератор из пятого сектора?

— А в чём вопрос-то, Анатолий Борисович? В Чернобыле тоже неслабо бахнуло — но ведь справились.

— И снова ты не понял. — Он снова присел в кресло. — В Чернобыле, когда случилось, разобрались быстро, по-военному. И впредь подобного не допускали.

Вытащив из кармана сверкнувшую хромом зажигалку Zippo, Ратников поставил её на стол.

— А в Рингхальсе… м-м-м…всё идёт как-то неправильно. Месяц прошёл, а ничего не ясно. Ни черта! Вывод? Такое может повториться.

— Да ладно! — отмахнулся я. — В атомной энергетике риск тяжёлых аварий — десять в минус восьмой. Снаряд в одну воронку дважды не падает.

— Не скажи, всё зависит от плотности огня. — Приподняв рюмку, он рассматривал коньяк на просвет. — Риск — это теория. А я нутром… как бы точнее… словно торф под землёй горит. Снаружи лишь дымком пованивает; огонь ушёл вглубь, но рано или поздно рванёт наружу. Вон те Часы, — он кивнул в сторону сейфа. — Взгляни — узнаешь время до конца света.

Напольное изделие мрачными контурами вызывало в памяти Вавилонскую башню; ломаный гребень недостроя из чёрного дерева венчал круглый белый циферблат.

— Однако… Двадцать три часа двадцать семь минут — всего полчаса нам осталось. Но почему так? Ведь ядерное оружие ликвидировано; ну да, залежалось в странах Большой дюжины, арсеналы гарантированного ответа…

— Почему, спрашиваешь, — Ратников покачал головой. — Точного ответа мы не знаем. А насчёт Большой дюжины… А ну как опять сколотят внутри неё агрессивный блок, хотя бы из пяти государств? Дружить сворой против кого-то — древняя традиция человечества. А?

— Согласен. Только я не понял, для чего тебе эта штука? — Я кивнул на циферблат. — На Материке^[1]* ведь Часы Судного дня тоже тикают… Подожди-ка! А там время другое; твои спешат, на целый час…

— Присмотрись, тут ещё есть отличие.

— А, понял. Секундная стрелка?

— Ну разумеется, — Ратников кивнул, и мы дружно опорожнили рюмки.

— И что это значит? — осведомился я.

— У нас, в Академии, искусственный интеллект даёт сверхточный прогноз глобальной опасности. Это Часы Войны, работают в режиме реального времени. Сейчас они замерли, но чую, что ненадолго.

Поднявшись из-за стола, он подошёл к часам и легко их коснулся.

— А Часы Судного дня, на Материке? — спросил я.

— Всего лишь символ. Стрелки там переводят один, реже два раза в год. Решение принимают эксперты — американские учёные-атомщики. А людям свойственно ошибаться. Такая вот ситуёвина.

Ратников опустился в кресло, которое просело под тяжестью мощного тела. Взяв с тарелки ярко-красный помидор, положил его на блюдце и, нарезав ломтиками, посыпал сахаром — в соответствии с вошедшей в привычку китайской традицией.

— Вернёмся к нашим баранам, — сказал он. — Знаешь, что ещё мне кажется?

— А, ну?

— Тут имеется связь. Рингхальс как-то связан с эликсиром бессмертия.

Да, на дворе 2046 год. Двенадцать лет прошло, как люди разделились на две неравные части. И меньшая часть нынче бессмертна^[2]**.

— Думаешь, теракт? Но почему никто не взял ответственность?

— То-то и оно! — Ратников нацепил на вилку красный ломтик. — Боюсь, что это лишь начало. Грядёт что-то недоброе, и как раз по нашей части.

— Типун тебе на язык! Но глобальная угроза? Да, это по твоей части.

— И по твоей тоже, по атомной. — Он заглотил сочный кусочек. — Вернулся бы ты ко мне, в первый. Хотя бы на время.

— Зачем?

— По аварии расследование зависло, и кто-то должен сдвинуть его с мёртвой точки. Ты — тот кто нам нужен.

— Я согласен.

— Да? — Он потёр ладонь об ладонь. — Вот и отлично!

— Согласен, в аварии надо разобраться скорее. Но что ещё-то может случиться? Не двадцатый же век, всё под контролем. Да и некогда мне, пойми. Книгу заканчиваю, своих проблем по горло.

Вытащив из кармана миниатюрную шестигранную призму, пристроил её рядышком с Zippo. Пара сверкающих штучек смотрелась отлично.

— Это что?

— Флешка, — ответил я, — с моей рукописью.

— Зачем?

— Что — зачем? Рукопись? — не понял я.

— Флешка — зачем? Когда есть облако?

— Не верю я в эти облака. — Я переложил призмочку на ладонь. — К тому же как приятно — держать в руке десять тысяч витабаксов^[3].

— Подходец у тебя какой-то архаичный. И что там на сей раз?

— Близкая тема, кстати. «Занимательной радиацией» назвал. Месяца три — и готова будет конфетка.

— Это так важно? — спросил Ратников.

— Для меня — да. Слушай, не нравится мне наш разговор.

— Произнеся эти слова, граф с достоинством удалился^[4].

— И правда, пойду-ка я, пожалуй.

И опять не оплошал Ратников — снова ответил цитатой.

— Иди, иди. Хорошая жена, хороший дом. Что ещё надо человеку, чтобы встретить старость? Тем более что её можно и отодвинуть.

— Не нуди, Анатолий Борисович. Ты-то у нас счастливчик. Четвёртый уровень в Академии, вечная жизнь по статусу положена. Да ведь не о себе только думаю, у Марианны моей запас витабаксов тоже не безмерный. Лишь на это и расчёт. — Я постучал флешкой по столу. — Радиация-то — ключом тема бьёт, после Рингхальса. Грех не ухватиться.

— Кнедлики, говоришь? — Ратников знал о моём влечении ко всему чешскому. — Налицо тлетворное влияние Запада.

— Я, может, только жить начинаю — на пенсию выхожу.

Он молчал — и мне стало совсем неуютно.

— Тогда предлагаю следующее… — Он вновь наполнил рюмки. — Если мои опасения подтвердятся… И станет ясно, что…

— Угроза человечеству? Тогда — пожалуйста.

— То есть числиться в резерве первого сектора ты согласен?

— Думаю, да. Надеюсь, ничего такого не случится, не те времена. Давай-ка, на посошок.

Странное дело — не было у меня в ту пору никаких мрачных предчувствий. Разве что одно странное предвестие…

Машину до аэропорта в тот раз я заказал старинную, с водителем. Не знаю, моя ли это особенность или так бывает у многих. Но если для меня что-то делает незнакомый человек — не так уж и важно, что именно: ремонтирует мои часы, колдует над причёской — иногда возникает ощущение лёгкого озноба; по спине бегут мурашки, и дрожь эта доставляет удовольствие.

Полный усатый мужчина покосился, когда я усаживался на заднее сиденье. Мы выехали на относительно пустынный участок, и тут меня охватила беспричинная, казалось бы, тревога. Скорее всего, проявилось обострённое чувство опасности — всё-таки в первом секторе я был не новичком.

Бросил взгляд в зеркало — и сразу уловил угрозу, исходившую от водителя. Вроде бы всё шло по правилам: он кивнул мне с профессионально-равнодушной улыбкой, но при этом… Впрочем, лучше пояснить.

Давным-давно, лет пятьдесят назад, встретился мне на «Дискавери» интересный ролик. Немолодой профессор нырял в воду с одиннадцатиметровой вышки. Причём нырял не в бассейн, а в ванну — всего-то втрое крупней стандартной. Для прыжка учёный использовал особый способ. С вышки он летел по наклонной — вниз и вперёд, чтобы растянуть момент торможения, а в воду вносился, выпятив грудь и с отведённой назад головой.

Здесь скрывалась какой-то секрет. По законам физики, падая с такой высоты, человек должен врезаться в дно ванны — покалечиться либо погибнуть. Но профессор всякий раз выходил из воды живым и невредимым. Чтобы раскрыть тайну, учёные исспользовали скоростную видеосъёмку. И при просмотре открылось удивительное зрелище. В момент удара о поверхность тело ныряльщика на какие-то миллисекунды расширялось, профессор выглядел Шварценеггером — словно горбуша обернулась на миг плоской камбалой.

Человеческий глаз уловить столь мимолётную метаморфозу не способен. Но в ходе специальной подготовки в Академии нас учили считывать подобные кратчайшие события, в том числе и микромимические изменения. Вот и с таксистом — приобретённые навыки помогли мне поймать его подколодный взгляд. Через зеркало заднего вида ко мне присматривался киллер.

Я даже испугаться не успел — палец уже касался тревожной кнопки, упрятанной в подлокотник. Водитель удивлённо вскинул брови, но я упредил вопрос:

— Остановите машину, пожалуйста.

— Не понял. Мы ещё не…

— А вам понимать и не нужно, — я старался говорить уверенно. — Тормозните, заказ я оплачу полностью.

— Хозяин — барин, — он выждал секунду-другую. Но и столько медлить простой водила права не имел.

Вот что это было? — до сих пор гадаю. Ведь если что — убийцу нашли бы непременно. А это карается жестоко — пожизненной депортацией в Большую зону.

Нельзя сказать, что этот случай сильно меня напугал: работая в первом секторе, мне доводилось бывать в серьёзных переделках.

Выйдя из машины, я проводил взглядом удаляющиеся огоньки и вызвал беспилот. Не успел убрать смартфон — чарующе запела скрипка. «Берлинский концерт» Владимира Косма. Марианна звонит, моя Маречка!

— Саша, здравствуй.

— Да, милая, рад тебя видеть. — Я кивнул экрану. — Ты сейчас где?

— Дома, на Урале. Дети снова умчались в экспедицию, в этот свой Эквадор.

— А…

— Машеньку оставили на меня. Как жаль, что дедушки с нами нет.

— И мне тоже жалко.

В последнее время с женой мы виделись нечасто: то книжные мои дела, то хлопоты с нашим заграничным домом. Встретимся, поживём недельку, потом снова разбежимся. Но это временно; вот закончу рукопись…

— Саша, ты ничего не забыл?

— В смысле?

— Какой сегодня день?

— Я помню, вторник.

— Не только. Сегодня годовщина нашей свадьбы.

— О, как же это… Ну конечно, двадцать девятое мая… Прости, милая, поздравляю тебя, Маречка! Скоро увидимся — и отметим по-настоящему. Извини, я такси заказал, машина уже ждёт. Целую тебя и Машеньку. Всё, до связи.

Скажи кто-нибудь, что смертельная угроза поджидает меня в собственном доме — в лицо бы рассмеялся.

Примечания

1

Материк — так в Академии метанаук называют внешний мир за её пределами.

2

Подробнее об этом — в третьей книге серии «Поперёк программы» — «Рай для грешников».

3

Витабаксы — мировая валюта высшей категории; эликсир бессмертия можно приобрести исключительно за витабаксы.

4

Аркадий Стругацкий, Борис Стругацкий. Гадкие лебеди.