Тайна старого сада

Оксана Есипова (2024)

На краю села за покосившимся забором скрывается заброшенным сад, а в нём — полусгнивший колодец. О чем перешептываются старые яблони в саду и не осмеливаются вспоминать взрослые, решают разузнать местные сорванцы, которым строго-настрого запрещено посещать опасное место. Но сад сад оказывается самым обычным, во всяком случае пока детвора не находит странные песочные часы, грозящие опасностью всякому, кто их перевернет.

Глава 4. История повторяется

После окончания школы я покинула родное село, уехала учиться в город. Планировала поступить в театральный, но с мечтой пришлось распрощаться. В ближайшем к нам городе такого ВУЗа не было, а я не чувствовала в себе столько сил, чтобы бороться за место под Солнцем со столичными умниками. Пришлось удовольствоваться педагогическим институтом. Получила диплом, нашла работу учителя в городской школе, а через пару лет вышла замуж. Счастливо, по любви.

Мужа звали Виталий. Он работал инженером-строителем. Мы случайно оказались на Новый год в одной компании. С тех пор я была безумного благодарна как знакомым ребятам, невольно устроившим наше знакомство, так и волшебному Новому году. С дорогим супругом мы смотрели на жизнь одинаково, а разве не это самое важное?

Но самое главное событие в моей жизни случилось через год после замужества. Я родила прекрасную, здоровую малышку. Оказалось, что до этого я жила, не зная, что можно любить так. Безоглядно и всепрощающе. Когда первый раз взяла дочку на руки, мгла, упорно атакующая меня с разной степенью успеха, наконец-то позорно отступила. Навсегда, как я тогда подумала.

Муж был на седьмом небе от счастья.

— Как мы назовём наше чудо? — спросил Виталий, обнимая меня.

Мы так и не придумали имя, и пять дней в роддоме малышка была просто «деткой».

— Мариной, — неожиданно слетело с моих губ.

Странно, я хотела назвать дочь в честь бабушки. Ефросиньей. Но девочка совершенно не походила на Фросю. Нежный овал лица, голубые глаза, точёный носик. Удивляло меня другое. Откуда взялось это имя — Марина? Никого из родственников так не звали, да и имя мне особенно никогда не нравилось. Но оно сорвалось с моих губ так естественно, так убедительно, словно я с детства планировала назвать дочь именно так. Хотела тут же возразить, что, мол, ляпнула просто так, но мне неожиданно сильно сдавило горло, закружилась голова. Вместо того, чтобы засмеяться и взять слова назад, смогла только нервно раскашляться.

— Марина, — с удовольствием повторил муж, — Знаешь, я думал, мы назовём дочку в честь одной из наших бабушек. Но сейчас ни в чём не могу тебе отказать, — нежно добавил он.

Вымученно улыбнувшись Виталию, подумала, что, если он доволен, привыкну и я. Это была странная мысль. Но мне не хотелось ничем омрачать наше счастье. А ещё не хотелось допускать и тени сомнения в том, что в моей голове могут бродить чужие, кем-то нашептанные мысли. И только ночью, засыпая, вспомнила, что у меня была знакомая по имени Марина. Подруга детства. Девочка с большими ступнями. Несмотря на титанические усилия как полиции, так и односельчан, её так и не смогли найти.

Ночью ко мне нагрянули давно забытые кошмары. С большим облегчением вставала к пищащей крошке, кормила её, укачивала и снова проваливалась в беспокойное марево сновидений. Но утром от ночных переживаний не осталось и следа. И снова, как в далёком детстве, не помнила, что мне снилось.

Неприятный осадок от имени, неосмотрительно данного дочке, выветрился очень быстро. Помогло этому и то, что с моей лёгкой руки все стали называть малышку Маришкой, а не Мариной.

Жизнь шла своим чередом. Маришке исполнилось восемь лет.

Лето мы обычно проводили в селе у моих родителей, сполна наслаждаясь чистым воздухом, нетронутой природой и овощами с грядки. Маришка целыми днями носилась с ватагой местных ребятишек. Мы с мужем только улыбались, любуясь её загорелой довольной мордашкой. В городе было страшно отпускать дочку одну, здесь же я нисколько за неё не волновалась. Тем более, ребята всегда на виду, в основном играли либо на самой улице, либо у кого-то в саду. Даже если девочка забывала забежать домой пообедать, я знала, что голодной не останется. Ребята нагрянут к кому-то во двор, и там их покормят. Изредка ватага заглядывала и к нам. Мне было в радость угостить весёлых ребятишек. Старалась подгадать момент и испечь для детворы сладкий пирог.

Как-то раз после обеда возилась на кухне, помогая маме делать заготовки на зиму. Точнее, делала их я, но под чётким маминым присмотром, против чего нисколько не возражала. Строгость, с которой мать относилась ко мне в детстве, с возрастом сменилась заботой и вниманием. Когда мы приезжали в гости, наскучавшаяся за долгую зиму мама была вне себя от счастья и не знала, куда нас посадить, чем порадовать. Только и старалась дать кусок послаще, приготовить любимое. А уж как она обожала маленькую Маришку.

Если бы сейчас любимой внучке снились кошмары, она бы не отправила её к себе в комнату со строгой отповедью, как когда-то поступала со мной. Да и обнаружив, что Маришка сбежала от страха к мальчику и провела ночь в невинных разговорах, не стала бы пороть и даже орать. Я невольно вздохнула. И тут же устыдилась, погнала прочь недостойные мысли. Можно только радоваться, что у моей дочери детство более счастливое, чем было у меня. Во всяком случае, я смела на это надеяться. Так и должно быть. Дети должны жить лучше родителей. Закон жизни. Иначе… зачем это всё?

А мама… Что мама? Не думаю, что она что-то поняла и раскаялась. Во всяком случае ни разу не заговорила со мной об этом. Не попросила прощения. Просто потихонечку старела, всё чаще ощущая одиночество. Её характер становился мягче. Вспоминала ли она прошлое долгими зимними вечерами? Я не знала. Но старалась ценить каждую минуту из тех, что мы сейчас проводили вместе. Жизнь бежит слишком быстро. Непоправимое обязательно случится, и тогда… Усилием воли я отгоняла от себя мрачные размышления и искренне улыбалась матери.

Вынырнув из своих мыслей, увидела, что небо потемнело. Откуда-то набежали хмурые тучи, с явным намерением излить своё содержимое на наше село. С беспокойством выглянула в окно. Ребятишек нигде не было видно. В летнем дожде, даже самом сильном, нет ничего страшного. Детвора носилась босиком, купалась в ледяной речке, и редкий ребёнок чихнул хоть раз за лето. Теплый ливень только на пользу, как дополнительный элемент закаливания. Одежду всё равно придётся стирать. Маришка заявлялась вечером домой грязная, как чушка. Даже если никакого дождя и в помине не было.

Но меня охватила тревога, не имеющая никакого рационального объяснения. Я поспешно сняла фартук, бросила на стол и, сказав несколько слов матери, выбежала из дома.

Ноги сами понесли меня к краю села. К заброшенному саду, забытому Богом и взрослыми. Туда, где до сих пор стоял накренившийся заброшенный колодец. Редкие, но тяжёлые капли начали падать с неба. Ветер противно дул в лицо, трепал волосы и словно бы старался меня затормозить. Мне даже послышалось, что он воет на одной ноте одну только фразу: «Не ходи». Вокруг меня поднялась пыль, запорошила глаза, скрыла дорогу. На секунду мне показалось, что я попала в один из своих детских кошмаров. Глубоко вздохнула и припустила вперёд уже всерьёз.

Калитка выглядела точно также, как много лет назад. Толкнула, она со скипом поддалась. Как только я ступила в сад, ветер немедленно стих. Место, столь любимое нами в детстве, встретило меня тишиной. Дождь так и не начался, редкие капли перестали падать мне на лицо. Облегчённо вздохнув, поняла, что ребятишек здесь нет, но на всякий случай решила точно удостовериться. Пробралась в заросший крапивой и бурьяном сад… и сразу увидела непослушных детей.

Вся притихшая ватага сидела на корточках кружочком прямо у колодца, так низко склонив головы, что ребята почти соприкасались лбами. Была там и Маришка.

Хотела окликнуть её, но от страха слова застыли у меня в горле. Насколько же беспечны и доверчивы родители. Почему мы считали, что ребятня не нарушает наши запреты, являясь более послушными детьми, чем были мы сами? Ругая себя за недальновидность на все лады, я по возможности осторожно и тихо подкрадывалась к ребятне. За что и поплатилась.

Один из мальчишек обернулся, увидел меня и испустил истошный вопль, который тут же подхватила остальная детвора, резво вскочившая на ноги. Сидеть осталась только Маришка, в руках у которой я увидела те самые злополучные песочные часы. Огромные. С мутной колбой и ещё более ярким, чем раньше, золотым светящимся песком.

— Детка, — как можно более ровным голосом постаралась сказать я, в то время как внутри всё сжималось от страха, — солнышко, просто поставь часы на место…

Маришка, явно напуганная тем, что её застали там, куда ходить строго запрещено, ещё больше сжалась в комок, мой ласковый голос её нисколько не успокоил. Песочные часы в руках дрогнули и завалились на бок. На уговоры и увещевания не было времени. Быстрее молнии бросилась к дочери, перехватила злосчастный предмет. На секунду показалось, что тело онемело и больше мне не принадлежит. Снова, это повторилось снова. Меня подчиняла чья-то чужая воля — неожиданно дошло до меня. Но если прошлый раз я не смогла предупредить подругу Марину, девочку с большими ступнями, подать ей знак, то в этот произошло ещё нечто более ужасное. Словно со стороны увидела, что я сама переворачиваю часы, хотя совершенно не намеревалась делать такую глупость. Последнее, что успела подумать: «Что ж, зато не Маришка».

Но и эта мысль вырвалась, ускользнула. Голову заволокло туманом. Невозможность сосредоточиться, вспомнить важное, пугала меня больше, чем потеря управления телом. Я пыталась сконцентрироваться, но стало происходить что-то совсем невероятное. Мир замелькал вокруг меня мириадами сменяющихся оттенков. Стало тепло, потом жарко. Внезапно жар сменился холодом, со всех сторон одновременно налетели ледяные ветры. Окончательно перестала чувствовать своё тело, меня несло куда-то во тьму. «Сейчас наткнусь на что-нибудь и разобьюсь на тысячи осколков», — всё же удалось подумать мне. И снова туман в голове, обрывки вопросов и ответов. «Кто я? Откуда? Что происходит?» Кажется, всё-таки падала-летела вниз, всё ускоряясь и ускоряясь. Неожиданно повисла в воздухе, меня опутала невидимая паутина. Стала сжиматься, давить всё сильнее. Совсем скоро я забилась в твердом металлическом коконе. Стало не хватать воздуха, и вскоре потеряла сознание.

Когда снова осознала себя, меня кружило и швыряло в беспросветном мареве тумана. Временам было трудно дышать, временами лёгкие наполнял чистый воздух, и я с облечением вздыхала полной грудью. До меня попеременно доносилось пение соловья, рёв неведомых хищников, шелест листвы, чьи-то слёзы и рыдания. В какой-то момент рядом со мной раздался строгий голос, диктующий пациенту медицинские назначения: «Три раза в день, строго натощак». Попробовала окликнуть бестелесный голос, но не смогла. Тело по-прежнему мне не подчинялось, вокруг ничего не было видно. Попыталась вспомнить своё имя, но не преуспела.

Но изменилось и это. Теперь я парила словно в невесомости, наблюдая цвета, которые, как мне казалось, никогда не существовали в реальности. Яркая палитра ослепляла, завораживала, давала надежду и одновременно ввергала в пучину отчаянья. Если бы могла, упала бы на колени, молясь странному видению. Но существовало ли это чудо в реальности? А я сама? Были ли ещё у меня колени, на которые хотелось упасть? Не была уверена.

Всё циклично повторялось: цветовая гамма, чередование тепла и холода, насыщенность воздуха, странные звуки. Наконец тело окончательно перестало существовать, осталось только осознание своего я. Но у него не было ни имени, ни прошлого, ни будущего. Но цеплялась изо всех сил и за это. Я существую! Просто надо вспомнить. Не раствориться, не уйти, не провалиться в эту гадкую вязкую вату. Меня тошнило от бесконечного полёта. Исчезли ощущения, звуки, цвета, температура. Я сжималась в точку. Поразительным образом она становилась всё меньше и меньше, я уже вполне могла просочиться в самое узкое игольное ушко. Ещё немного и меня не станет.

Но я боролась. Случались и проблески сознания, и тогда я твердила, не переставая: «Маришка». Пыталась воскресить в памяти облик дочери, улыбку любимого мужа. Пока получалось, но каждый раз это требовало всё большего сосредоточения всей моей воли, выходило всё хуже. Но своё имя вспомнить так и не могла.

Сколько времени прошло, я тоже не понимала. Его просто не существовало. Но за столь желанную для человека шкалу, вдоль которой движется наше сознание, цеплялась изо всех сил. «Ещё ничего не закончилось!» — говорила себе.

Наконец меня вышвырнуло из странного пространства. Я почувствовала, что лежу на сырой земле. Открыв глаза, обнаружила себя в заброшенном саду у старого колодца, который с виду покосился ещё больше. Вокруг не было ни души.

Встала и побрела к дому. Наверное, ребятишки разбежались от страха. Дорогой обдумывала, что сказать дочке, чтобы не напугать, не нанести травму, но предостеречь на будущее. И так увлеклась своими мыслями, что не заметила, как оказалась у своей калитки.

Видимо, при ударе я хорошо приложилась головой, потому что двор наш изменился. Я совершенно не помнила сарайчик, примостившийся на месте, где раньше росла старая раскидистая липа, горячо любимая мамой и так раздражающая папу. Неужели это те самые ложные воспоминания, в которые упорно не верила? Но голова гудела, и я решила отложить все разборки с загадочным человеческим мозгом на потом.

Толкнула дверь, но она не поддалась. Тогда я постучала. Застучали по полу резвые ножки, и дверь распахнулась, открывая моему взору вовсе не Маришку, а девчушку примерно её лет, удивительно на неё похожую. А ещё на меня. На детские фотографии, моментально возникшие перед моим мысленным взором.

— Мама, — звонко закричала девочка, — тут пришла незнакомая тетя.

Малышка отступила на шаг и доверчиво мне улыбнулась. А я стояла молча, словно проглотив язык, пока к двери не подошла усталая девушка примерно моего возраста. В сердце вонзилась тупая игла. Неужели? Нет, этого не может быть. Машинально провела рукой по лицу, и обнаружила, что оно мокрое от слёз. Маришка очень изменилась внешне. Но материнское сердце узнает своё дитя в любом возрасте.

— Мама? — прошептала дочь и медленно осела на пол.

Сама я совсем не изменилась с того вечера в заброшенном саду, а между тем, как оказалось, прошло двадцать лет. Тем удивительнее, что Маришка узнала меня сразу. Но тогда я не придала этому значения.

Меня безуспешно искали. Потом оплакали и даже похоронили пустой гроб. Я сомневалась, что так было можно, но родители как-то это устроили. Видимо, им нужна была определённость. И место, где можно было со мной пообщаться. Хотя бы мысленно.

Зато в день моего исчезновения в семье давно пропавшей Марины появилась девочка, которую якобы взяли из приюта. Конечно же, её назвали в честь исчезнувшей дочери. Мариной.

— Хорошо хоть, родители не зовут её Маришкой, — криво усмехаясь, завершила свой подробный рассказ дочка.

Дочка выросла, её воспитали мои родители. Виталий почти сразу после моего исчезновения уехал в город и лишь изредка навещал Маришку. После школы дочь, как и я в своё время, уехала из села. С переездом помог Виталий. Поступила в машиностроительный техникум, вышла замуж и родила дочку, которую назвала в честь меня — Викторией.

История очень напоминала мою, но с некоторыми отличиями. Маришка уже успела развестись с мужем. Лето она предпочитала проводить в городе, крайне редко навещая вырастивших её бабушку и дедушку. Мне повезло, что застала в доме дочку и внучку — они приехали к старикам только на выходные.

Маришка и родители поверили в мою историю сразу и как-то подозрительно легко. Но тогда мне не показалось странным и это. Я же знала, что говорю чистую правду, а верить близким совершенно нормально! Объявить открыто о моём возвращении мы не могли, а потому меня представили всем в качестве дальней родственницы, которая приехала приглядывать за маленькой Викой. Роль няни меня вполне устраивала.

Дочка предложила немедленно уехать в город. Но я настояла на том, чтобы остаться на селе хотя бы до конца лета. Кстати, снова было начало июля. Видимо, этот месяц имел какое-то сакральное значение. Теперь я знала наверняка — во всех несчастьях были виноваты песочные часы. И у меня появилась понятная цель: найти их и уничтожить.

К тому же, было ясно, что моё возвращение означало ещё одно: в тот странный мир отправился кто-то ещё. Но кто? В селе вроде бы никто не пропал.

Что ж, будет чем заняться!