Королевство Кинзи

Оксана Алексеева, 2018

Клэрис, наследница крупной корпорации, бесстрашна, импульсивна и не желает следовать навязанным правилам. Жизнь прекрасна, только когда забываешь о холодном расчете! Корона тяжела, но собственное положение Клэрис удается оценить полностью, когда против ее семьи начинают настоящую войну. И как сложно будет признать, что каждая сторона права. "Ромео и Джульетта" на новый бизнес-лад. При создании обложки использовано изображение с сайта shutterstock.

Глава 1. Вор

С одного бока на другой, открыть и закрыть глаза. Снова открыть. Нажать кнопку пульта от кондиционера, чтобы в спальне стало чуть прохладнее. Замерзнуть. Отключить кондиционер. Перевернуться на другой бок. Будто вечерний план выполнить.

Я села и нервно потерла глаза. Обычно так и случается — уснуть сложнее всего тогда, когда уснуть необходимо: мне с утра в офис. Хотя ничего необычного и не произошло, нет ни одной причины психовать. Надо спуститься вниз и выпить воды… или теплого молока. Детей же каким-то образом успокаивают теплым молоком, как термоядерным седативом. И за время этого путешествия на кухню и обратно успею перенастроиться.

Разговор за ужином протекал в привычных тонах. И привычно перерос в скандал с отцом. О, я не возмущалась, когда вместо университета меня после колледжа родитель сразу отправил на работу в Кинзис Корп. Он считал, что лучше любых лекций знания вбиваются непосредственно на практике. Тогда я полностью разделяла его аргументы и к сегодняшнему дню успела побыть стажером в экономическом отделе, стажером в рекламном отделе, даже стажером в производственном отделе, а теперь являла собой новоиспеченного стажера планового отдела. Никогда выше стажера — суть тренинга не в этом. И хоть каждый сотрудник в офисе знал, что я, Клэрис Кинзи, вторая наследница всей компании, но отец специально подчеркивал невысокой должностью мое пока еще невысокое положение. Зато так я, дескать, смогу стать непосредственным наблюдателем всех тонкостей, и к тому моменту, когда придется занять одно из ведущих положений в компании, получу образование получше университетского. С этим решением я никогда не спорила — знала на примере старшей сестры, что вовлекаться в процесс необходимо смолоду. А может, я не спорила, наивно полагая, что меня оставят в покое во всех остальных вопросах.

Вот, спор и начался с упоминания, как моя старшая сестра решила вовсе отойти от дел. Она всегда была далека от бизнеса, поэтому передала все управленческие вопросы мужу и решила посвятить себя… я понятия не имела, чему конкретно Ив себя посвятила. Предполагаю, дорогому алкоголю — лучшему спутнику тех, за кого уже все давным-давно решено. Разговор об этом отец начал с похвалы. Не меня и не Ив, конечно. Он гордился собой — тем, что в моем случае не совершил той же ошибки, что со старшей дочерью. Еще пара-тройка лет и ему, мол, умереть не страшно — все можно со спокойным сердцем передавать мне. Если я, конечно, поднапрягусь и хоть чему-то научусь. Я только кивала, пережевывая отбивную. Будущая ответственность меня не страшила, до нее еще жить пару-тройку лет, за которые буквально все может измениться. А коль не изменится, то, что поделать, приму на свои худенькие плечи всю Кинзис Корп. Лишь бы сегодня дали спокойно дожевать отбивную.

Отец являл собой скалу — внутри и снаружи. И неважно, в каком настроении он пребывал: складка на переносице всегда напоминала, что обладатель ее ни на секунду не выходит из бизнес-режима. Эдакая сбитая, коренастая скала, которую ничем не пошатнешь. И подходящий тяжелый взгляд. Мама же только на фоне него выглядела хрупкой: невысокая блондинка с утонченным лицом, такую несложно принять за ухоженную, красиво стареющую и легкомысленную домохозяйку, всю жизнь проводящую в комфорте и гармонии. Но мнимость эта поддерживалась лишь до первого разговора: характер ее был в каком-то смысле не менее жестким. По крайней мере она никогда не поддавалась эмоциям, что делало ее еще более каменной, чем супруг.

Вообще-то, отец обычно называет меня «умницей» и хвалит даже за мелкие достижения, но сегодня он по неведомой причине был раздражен — это легко разгадать по пульсирующей вене на виске. Всегда так случается: Роберт Кинзи говорит ровным и почти спокойным голосом, только иногда едва заметной резкостью тона выдает плохое настроение. И только синяя венка на его виске служит исчерпывающим предвестником надвигающейся бури.

— Грегер не может пока покинуть Швецию, очень много дел!

Я перестала жевать, готовясь к худшему. А ведь когда-то казалось, что мое безропотное вовлечение в бизнес застрахует от судьбы моей бедной старшей сестры. Не тут-то было! Оказалось, это просто приятный бонус к остальному любовно-родственному диктату. Сейчас отец предложит мне слетать в Швецию. Раз Грегер не может к нам, то почему бы мне не отправиться к нему? Мои-то дела вполне можно отложить.

— Клэрис, думаю, на следующей неделе ты вполне могла бы слетать в Швецию! Твои-то дела вполне можно отложить на пару дней!

Вряд ли меня можно назвать буйнопомешанной. И никаких подростковых бунтов — в двадцать два это даже неприлично. Это просто постоянно зудящее желание сопротивляться любым ограничителям. Я могла бы прямо сейчас согласиться и дожевать свою отбивную. А потом отсидеться недельку в загородном доме подруги. Вряд ли Грегер с отцом настолько часто созваниваются, чтобы немедленно уличить меня в обмане. Или я могла бы полететь в Швецию: поужинать с Грегером один раз, а в остальное время посвятить себя отдыху от бесконечного стажерства. Или… да еще был десяток, более подходящих вариантов! Но я заявила — сопротивление любым ограничителям, не иначе:

— Пап, я не собираюсь выходить замуж за Грегера. Кажется, мы это когда-то уже обсуждали. Вчера, например. И позавчера. И…

— Хватит! — наверное, венка на виске, после того как раздуется до оптимального размера, впрыскивает в кровь гормон полной свободы действий и тона — теперь уже отцу не надо притворяться доброжелательным. — Хватит уже нести этот бред! Ты не выйдешь замуж за Грегера только в одном случае — если найдешь более подходящего инвестора!

А ведь Грегера Хольма никогда в этом доме и не называли моим женихом. Он был инвестором. Как Дин Дойл, за которого выдали замуж Ив, был инвестором. С женихом можно расстаться, с мужем развестись, а инвесторов не бросают.

— Он старый! — я сказала так, будто это имело какое-то значение.

И, само собой, получила ответ, перемешанный с брызжущей слюной:

— Неблагодарная! Избалованная, неблагодарная дуреха, которая понятия не имеет, как в бизнесе выживают! Да если бы я был таким же мягкотелым, ты бы сейчас совсем за другим столом сидела!

Тут даже мама не выдержала, поддакивая отцу, словно тот сам не справлялся:

— Ему тридцать пять, Клэрис. Уж поверь, это далеко не худший вариант.

Справедливости ради, швед Грегер Хольм не был ни старым, ни отвратительным. Высокий, довольно приятный на вид мужчина. Если ему опустить волосы и нарядить в шкуры, то можно создать неплохой секс-символ в стиле викингов. Спокойный и величественный, как замок Кальмар. Умный. Деловой. Холодный. Но самое важное в нем — он финансирует несколько европейских филиалов Кинзис Корп. Ему этот брак тоже выгоден — страховка на случай разлада отношений с отцом и свадебные полтора процента акций.

Взаимовыгодная сделка. Мы виделись-то один раз, с тех пор все и было решено. А я была заочно благодарна Грегеру, что и он, ссылаясь на постоянные дела, не мчится ко мне на крыльях любви. Значит, и с моей стороны будет правильным придумать какую-нибудь отговорку. Нам, если так пойдет и дальше, еще всю жизнь в счастливом браке коротать, так зачем же занимать пока еще свободное друг от друга время ненужными встречами? Хотя я до сих пор пребывала в уверенности, что до свадьбы дело так и не дойдет. Эту мнимость помолвки можно поддерживать годами. Пока отец не найдет другого инвестора. Смысл разговора был вовсе не в Грегере, а в моем потребительском отношении к жизни.

После этого я прослушала просветительскую речь матери о браке. В общем, она не лукавила в том, что ни разу не пожалела о своем решении выйти замуж за отца. Это был прочнейший из всех возможных союзов. Мэри-Энн и Роберт Кинзи были больше, чем супруги или друзья. Они — партнеры. И худшее, что могло бы произойти — их развод, при котором папины двенадцать процентов акций Кинзис Корп отделились бы от маминых двенадцати процентов. Такой жестокости с расщеплением капитала человечество бы не вынесло — это противоречит всем принципам гуманизма!

И если бы я помалкивала, то и этот разговор сошел бы на нет. Я просто недооценила вздутость венки на виске. Отец вскакивал на ноги и снова усаживался, он даже про Грегера совершенно позабыл, переходя на все новые и новые темы для истерики. В конце концов выяснилось, что вопрос вовсе не во мне или могучем шведе, а в падении курса акций Кинзис Корп. Мне только на этом месте и стало интересно — оказалось, что кто-то слил в СМИ документально подтвержденную информацию о налоговой махинации пятилетней давности. Это и стало причиной папиного настроения. В такой атмосфере скандал случился бы и в случае обсуждения погоды. Вот откуда растут ноги моего «потребительского отношения к жизни».

— А может, надо было просто платить налоги? — вежливо поинтересовалась я и увернулась от летящего в меня фужера. Вряд ли отец всерьез целился мне в лицо, просто швырнул, не справившись с эмоциями. Сама виновата — ну вот что за склонность к революциям?

После этого отец вообще членораздельно говорить был неспособен. Зато я умудрилась разозлить и мать. Она, правда, говорила куда спокойнее, хоть и с ядом:

— Ты вообще хоть чему-то учишься, Клэрис? Включи мозги — и сама поймешь, какую чушь несешь! — с мамой разговаривать все-таки проще, она хоть что-то объясняет: — У Кинзис Корп нет проблем с налоговиками! Кто-то достал какой-то старый документ, добавил к нему домыслов! Судебное разбирательство, если оно и будет, ничем нам не грозит!

— Тогда зачем столько шума? — это моя главная беда: не умею вовремя заткнуться.

— Сами новости и особенно сплетни сказываются на котировках! Взять часть правды, добавить своего — и получай: тупые домохозяйки начинают избавляться от акций, рост предложения, падение спроса. Биржевые спекуляции, не слыхала про такое? Роберт, может, все-таки надо было отправить Клэрис в университет?

— Безмозглым и университет не поможет! — не унимался отец.

Если бы мы тот же вопрос обсуждали спокойно, то я бы такую глупость и не сморозила. Такие очевидности дети уже в шестилетнем возрасте знают. Но все-таки чтобы вызвать настолько масштабный ажиотаж одного вымысла маловато, значит, какой-то старый документ все-таки всплыл. Или этот документ наложился на другие новости, ведь цена акций начала скакать не вчера…

На этот раз мне хватило ума промолчать. Возможно, мое смирение сказалось, или просто запал отца начал иссякать, но нервный ужин все же закончился. В конце даже прозвучало, что отец разыскал какого-то очень башковитого антикризисного менеджера, который буквально одним взмахом волшебных ручек выведет Кинзис Корп не только из текущего положения дел, но заодно и откроет выход на межгалактические рынки. С этого и надо было начинать! Если волшебник сотворит это чудо, то и венка на виске отца успокоится, и про Грегера снова забудут на несколько месяцев. И я опять стану «умницей, а не то что старшая Ив».

Однако весь этот разговор выбил из колеи. Со мной всегда так бывает, когда нет возможности высказаться до конца. Вот и не знаешь потом что лучше: отмолчаться, а потом в постели переживать и проговаривать невысказанное, или отвечать, но тем самым продлевать скандал. Ладно, достаточно. Сейчас выпью воды или теплого молока, перенастроюсь…

Я передвигалась на носочках, опасаясь, что если отец все еще не спит, то наша встреча может спровоцировать очередную волну конфликта. Меня еще на лестнице смутил отблеск света, мелькнувший по стене. Кто-то из охраны вошел в гостиную? Но если это наш человек, то включил бы свет… Нет, он совершенно точно не перемещался бы по дому с фонариком. Еще шаг по инерции, и на всякий случай я закричала. Правильнее поднять ложную тревогу, чем нарваться на настоящие неприятности. В темноте мелькнула фигура. Человек успел погасить фонарик, но в полумраке был отчетливо виден. Он, не оборачиваясь в мою сторону, бросился к другой лестнице.

Уже через минуту весь особняк стоял на ушах, повсюду горел свет, а мимо пробегали охранники и разбуженная прислуга. Я же продолжала торчать в центре гостиной и думала о том, что грабитель должен быть полным идиотом, если пробрался в дом, битком набитым людьми и сигнализацией. В доме никого не обнаружили, поэтому теперь шум раздавался только снаружи. Если вор не обладает способностью к телепортации, то за периметр ему выйти вряд ли удастся. Сейчас охрана осмотрит каждый сантиметр огромного участка, преступника непременно найдут.

Забыв о молоке, я поплелась на крышу. Грабитель, благодаря мне, ничего не успел взять. И даже это вызвало разочарование. Ну хоть украл бы эту страшную картину модного абстракциониста, бешено дорогую, но совершенно жуткую. Или жемчужное ожерелье матери, которое способно состарить любую женщину на двести лет… Или какой-нибудь взрыв устроил, пытаясь вскрыть сейф отца… Я, кутаясь в кашемировую кофту, сверху наблюдала, как смешно бегают туда-сюда охранники.

Куда он мог сбежать? Я бы на месте вора занырнула бы в гардеробную матери — там можно прятать десяток преступников годами. Если он выбежал на улицу, то скорее всего просто прижался к стене за розовыми кустами, там хотя бы достаточно темно. Но все темные места, все постройки уже должны были осмотреть… Меня обдало холодом до того, как я успела сформулировать мысль. Заторможено повернулась и осмотрелась. Достаточно неплохо знать особняк, чтобы выбрать наилучшее место: он ушел на противоположную лестницу, которая не ведет на крышу, потом по третьему этажу перебежал на другую… Тут столько декоративных возвышений: отцу явно по нраву тема дворцов с башнями. Нет, он не просто перебрался на крышу — он точно знал, где расположены камеры! Снова закричать?

— Эй, ты тут? — я спросила тихо, не собираясь пока привлекать внимание людей внизу.

Темнота не ответила. Но я была уверена — если бы вор ушел любым другим путем, то его уже бы поймали. При условии, конечно, что у того нет способностей к телепортации. Продолжила еще тише, но увереннее:

— Какой смысл был пробираться сюда, если ты так ничего и не украл? — меня почему-то разбирал смех. Наверное, и веселье, и смелость стали лишь результатом предыдущих переживаний. — Давай я тебе хотя бы налички подкину? Ну, как говорится, чтобы день не зря прошел.

Я медленно переходила от одного ограждения к другому. Вор молчал, но теперь мне казалось, что темнота внимательно слушает.

— Я серьезно, — в моем голосе уже слышалась очевидная улыбка. Если у него нож, то я наверняка смогу выбить — родители не зря старались с моей подготовкой. Наследники таких капиталов обязаны уметь за себя постоять. Если же пистолет… тогда эта революция станет последней из моих революций. — Или картину из гостиной. Хочешь?

Шорох впереди заставил меня замереть. Он тоже уже понял, что я почти дошла — теперь надо или набрасываться на меня, или… отвечать:

— К сожалению, я разглядел эту твою картину. Оставьте себе.

Он тоже улыбался, судя по голосу. Это делало ситуацию гротескно неестественной.

— Она стоит полмиллиона долларов, — заметила я. — Так что подумай еще раз.

— Подумал. Оставьте себе.

— Кажется, ты ничего не понимаешь в искусстве.

— Зато неплохо разбираюсь в ювелирке, — кажется, он даже смеялся!

— Принести тебе кольцо моей матери? — великодушно предложила я. — Правда, оно на полмиллиона никак не вытянет.

— Тогда не стоит напрягаться из-за такой ерунды. И не подходи. Мне не придется тебя убивать, если ты меня так и не найдешь.

Я и не собиралась делать шаг еще ближе — революции революциями, но какие-то границы переходить все же не стоит. Осела на бетонную поверхность и запахнула кофту. Глупая ситуация, зато хоть что-то необычное в кои-то веки. Голос вора мне показался знакомым. Но в этом не было ничего удивительного — он хорошо знает особняк, безошибочно и не попавшись никому на глаза сразу кинулся к самому безопасному месту. А это значило, что тут он уже точно бывал. Разносчик пиццы, электрик, на прошлой неделе проверявший кабель, помощник садовника или любой другой человек из тех, что бывают тут по десятку в неделю.

— Хорошо, тогда я тебя не найду. Как собираешься выбираться отсюда?

Он немного сдвинулся вправо, теперь я видела его руку.

— За восточной стеной слепая зона камер. Жду, когда все утихнет. Не волнуйся за меня — сегодня я не попадусь.

Нет, не разносчик пиццы. Скорее кто-то из бывших охранников.

— Я волнуюсь только о том, что ты уйдешь с пустыми руками! — сдержать сарказм я уж точно не могла. — Может, сходим, глянем еще раз на ту картину?

— Лучше пригласи меня на выставку… чего-то менее изящного.

Я хохотнула.

— Тебе что, вообще деньги не нужны? Ты грабитель или святой — определись уже!

— А с тобой что не так? Ты Кинзи или филантроп — определись уже!

Видимо, в его понимании это два взаимоисключающих понятия. Сложно спорить. Внизу голоса стихали — охранники обыскали уже все, теперь наверняка еще внимательнее просматривают записи с камер. И вряд ли что-то найдут, если он знает про все слепые зоны.

— Похоже, ты меня знаешь? Представился бы тоже, как приличный человек.

Он смеялся. Он совершенно точно тихо смеялся! Никакого волнения или тревоги, что было бы уместно в текущей ситуации. Мне тоже надо пробираться в чужие дома — тренировать самоуверенность.

— А кто тебя не знает, Клэрис Кинзи, вторая наследница, три процента акций?

— И ты про акции? — разочарованно протянула я. — Об искусстве поговорить не с кем!

— Да нет, я всегда готов к светским беседам. Просто думал, что все Кинзи говорят только про акции — хотел поддержать разговор.

В чем-то он прав.

— Так ты зачем в дом-то пробирался? Говори уж, может быть, помогу, раз мы так хорошо сдружились.

— Бунтуете против родителей, мисс Кинзи? А то с чего вдруг такое великодушие? Папочка лишил любимую дочку карманных денег? Мамочка отругала за немытую посуду?

Ну да, очень смешно. Захотелось ответить — он просто спровоцировал меня на честный ответ:

— Нет. Просто все Кинзи говорят только про акции. Кстати, мои акции хотят выдать замуж за акции человека, которого я видела один раз в жизни. Думаю, что кольцо мамы — это маленькая плата за мое настроение. А если удастся спихнуть эту жуть из гостиной, так еще и долгосрочный бонус. И тебе полмиллиона долларов. Чем не выгодная сделка?

— А. То есть просто напакостить решила? Ну, нагадила бы им в тапки… Ладно, раз у тебя приступ великодушия, то может, код от сейфа скажешь? На следующей неделе надо будет повторить подвиг, код бы мне сильно упростил жизнь.

— Сказала бы, да сама не знаю. А что в сейфе? — мне в самом деле стало немного любопытно.

— Что-нибудь да есть, — он ответил неопределенно. — Ладно, мне пора. Пока все тихо, спокойно уйду. Не будешь кричать?

— Не буду, — я махнула рукой, как если бы он мог это видеть. — Уходи. Все равно ж ничего не взял. Но на следующей неделе жду новой встречи — обещаю, буду орать громче, чем сегодня. И слепое пятно в видеонаблюдении точно уберут. После того как отец заставит Джека уволить половину охраны и нанять кого-то более стоящего.

— А. Очень на это рассчитываю.

Я не шевелилась, наблюдая, как фигура отделилась от башенки и юркнула к восточной стене. Там довольно высоко, но не переживать же мне теперь о его здоровье? Худощавый и невысокий — думаю, совсем немного выше меня. Через минуту подошла к краю, глянула вниз, потом осмотрела двор. Разглядела только на противоположной стене — парень забирался вверх по веревке. Никем так и не замеченный.

До рассвета часа три, а мне вставать спозаранку. Но настроение незаметным образом стало совсем другим. Все же приятно иногда пережить что-то необычное. Нечто наподобие вора, не захотевшего взять картину за пятьсот тысяч. Я еще минут на пять задержалась в гостиной, чтобы рассмотреть этот шедевр мирового искусства. Так до сих пор и не определилась, что же на ней изображено: непонятные, разного размера серо-красные мазки, которые только в центре складываются во что-то наподобие вагины. Уверена, задумка автора была гениальной. Например, застраховать творение от случайного воровства.