Киса и Ося такого не читали

ОЛЕГ ( GUTMEN ), 2020

Перед вами перепись моих личных соображений, предназначенных, но сложноватых, для монетизации. Но пропустить их мимо чужого внимания жаль: кого-нибудь они и позабавят, и зарекламят. Из зубоскальства вылупляются смыслы. Поэтому именно с него и приступаю язвительно-саркастично, со страхом, что искренность, откровенность покажутся слащавым пафосом. А в дальнейшем – по мере мужания. И, возможно, от эксцентричности словечкосочетаний к их умеренности до содержательности мысли из них. Мне бы, конечно, поиграть-покуролесить осмысленностью в единственной и реальной собственного организма личной жизни. Да не тут-то было: куда проще и маняще соблазнительно, оказывается, пофлиртовать-побесстыдничать с теоретической музой в собственной головушке. Эх!.. Да не я первый, как видно, уникум из таких – Леонардо да Винчи и тот туда же был… Книга публикуется в авторской редакции с сохранением авторских орфографии и пунктуации.

( редакция от 05.10.2020 г. )

1.

Что — то индивидуальное во мне взошло теплом — и я подался в заметные писатели. В блогерство не пошёл: оно нервно — надрывно — травмированное. В космонавты податься было страшновато — ужасала даже сама возможность вопроса от Космоса: от кого и чего на Земле ты сюда удрал? А земное писательство ментально — величественно и эволюционно. И, таки, — всё же глубокая сублимация, а не безоглядное драпанье от кого — то. Оно, моё писательство, нам — ну, позарез: некому уже к живым и жующим являться с призывом целеполагающе, праведнее и глубокомысленнее платёжеспособничать. Но пока ещё бюджетному окладоискательству втайне завидую молодцеватее, чем этому моему стартапу собственного писателеобразного смыслоискательства и самопознования; С реальными озорными женщинами Муза моя робка и стеснительна, так хоть компенсирую её стеснительность озорной неробкой книжкой. В неё будут стремиться прорываться и блистать во имя размеров авторского гонорара идеи и Оды в честь ( место для брендов наищедрейших рекламодателей ), затмевающие аж апломб и саму волю к гонорарам у их автора. Общественно я боязлив и робок, поэтому литературно вознамерился раздухариться. Да так, чтобы вам было гарантированно лестно ответить утвердительно на вопрос: а вы читали Н.Н.Н? За талантливость ответственен я, а за его внешние пароксизмы и за артефакты соскальзывания в дремучесть и графоманию извиняйте вы. Над вымыслами многообразными вы уже, скорее всего, и школярскими и нешколярскими, брачными и внебрачными слезами обливались. Не иначе. А над моими начинайте не со слёз, как случается у человечества, а издалека, беззаботно и безобидненько: я намерен очень благообразно порадеть тут родной письменной речи и в её развитие черкнуть нечто, освобождённое от щипящих на конце, обвести вокруг пальца суфиксы — оньк и — еньк, похохмить над частицей НЕ своим произволом в слиянии и разделении её с родственными ей частями морфологии; Признаюсь, предчувствую и грустно колеблюсь: книжку могу сострогать знатную — да родителей моих она мне уже не вернёт...... Ну, и зачем мне тогда, казалось бы, это всё, этот орфографический тлен? Мне что, не с кем полнокровно посидеть, например, возле ёлочки на Новый Год? Но всё — таки приступаю;

2.

И вот уж строчек пять как я пребываю в большой, особенно в русской, литературе. Но надо же такому случиться: соблазнился перечитать их и вдруг грустнею, убеждаюсь: действительно, всё есть Суета Сует. Да — а — а…… ( и"увы...", кстати, тоже ). Но антидепрессивно, психотерапевтически для себя подметил: как — то уж неожиданно многовато случалось в человечестве горячных энтузиастов успеть выбить на скалах, черкнуть на папирусах и бумагах именно и о Суете этой свои бессмертные трепетные размышления, и о собственной несуетности именно почему — то в этой Суете"Киса и Ося несуетно были здесь". Даже и с шипящими на конце. Слов нет — и слова у них, у предшественников моих, и персонажи среди них попадаются славные и занятные. Да не все их словосочетания и ассоциативные ряды моим амбициям пришлись по вкусу. Не — е — е, думаю, ребята, не утешайте мою простату! За просто так человечество размышлять по кругу не расположено. Это, кажется, не круг осла на мельнице, на току. Чем — то эта Суета нас пробирает и зачаровывает вместе со всеми нашими шипящими и нешипящими соображениями. И без гонорара я её смущаться с вами наедине не покину. Суета — то она, отчасти, и суета, да авторскими гонорарами для"посуетиться"на её просторах некоторых всё же привечает. Решаюсь и я попредлагать вам собственные вариации словесных комбинаций — расстановочек. Решаюсь и сам подышать, так сказать, в затылочек самому нашему"почти всё"Фридриху Ницше, черкнуть о Суете что — нибудь….. — онькое и…. — енькое, гонорарно — несуетное. Вот его вы уже и получаете и во первых строках, и получите ниже."... Не продаётся вдохновенье..."? Но можно суфиксов продать! А ведь мечталось не о них, а, как детям, начинать сразу с любви, не с чёрненького юморка — чулана, мерещущегося чёрным ходом на светлую сторону внутриклеточного образа жизни и образа мыслей о ней и в ней. Над межклеточным уже сам Сократ повластвовал — поразмышлял.

3.

Мои здешние Истины — роскошные темы для ваших шикарных опровержений, самое шикарнейшее из которых, как и подтверждение, — телесно — поведенческое ваше опровержение ли, подтверждение ли в практике вашей реальной жизнедеятельности. Лично мне поучительны будут не они сами по себе, а их убедительность, что сам по себе я — добрый человек. Для этого, в конечном своём ожидании, и пишу то, чего вы, возможно, начитаетесь пониже. Убежусь — остановлюсь. Но вряд ли: опознав себя добрым, мне уже будет не остановиться до следующей аксиомы — предчувствия, что я ещё и умён, и безвреден этим!

4.

Опрелости из — за нашей упрямой терпелости превращаются либо в язвы, либо восстанавливаются в здоровую кожу. Многословие, как и опрелости, становится либо желчным злословием, либо предстаёт материально и материалистически блистающим остроумием. Любопытно, что выплеснет фонтан моих благих умонастроений; Писатель? Но ведь кто — то должен воспарить над сумятицей схваток ещё страждущих повыживать и открыть глаза уцелевшим прозревающим в них, что само светлое будущее уже авансом от них аж в восторге. Кому — то же предначертано ароматизировать первозданно дистилированные смыслы промытых мозгов в бомбы ароматизированных чувств. Чувствуете, писать буду туманно, и, видимо, сокровенно, системно завуалированно ( для глубокомысленности ), а личностно — доходчиво каждому по чувствам его.

Пока же писать я устремился эпатажно, даже с уклоном в шизофрению. Примите эпатаж за писательский танец у шеста: без него ни прикормить, ни закабалить посторонние покупательский спрос и платёжеспособность. Без эпатажа и читателю бессмысленно, и писателю безденежно: каждому — своё, разумеется, но зачем нам прозябать каждому в своём? Попривыкну к гонорарам — создавать писание наброшусь больноватое, но умноватое. Обзавидуется кто — я не виноват: за синяки в чужих умах я ответственности не потяну. Но сочту за честь моё соавторство в элегантности вашего ума и чувств. Ну, а попозже писать настраиваюсь лаконично, чтобы интеллектуальным громадьём моих перлов не нагромоздить ощущений куцести содержания жизни у их читателя. И рано или поздно, вместо перлов, заученных каждой собакой каждого блогера, поручаю ему, этому свербящему стартующему многословию, распалиться здесь цитатами для профессуры в каждом, пусть и американском, университетах — им тоже с чего — то приходится начинать в себе русскоговорящее мышление; Начался бы расфуфыриваться текст, а кадровая талантливость во мне уже согласна побыть с ним наедине. Но себя я слегка разглядывал, поэтому предупреждаю — пока не опротивеет фольклор, до Гегеля не дотянуться. Остапа понесло, а уж меня — то и подавно. Поносимся и потерпим же сообща. Окапываться, уверен, не захочется.

5.

Как только, и если, перегружу вас вязкой бытовухой, шепните мне про неё на ухо оплеуху. Но примите пёстрословие и посчитайте многословие за неоперённость неподкупности вне гонорарных её достижений, вне смыслов для внутриклеточного на магистральных подступах к межклеточной гуманитарной интеллектуальности. Нарвётесь на безыдейность в этих перлах — великодушно припишите её происхождение и смыслы переполненности и чаши, и чащи жизни безыдейной эмоциональностью. Есть в природе таковая. Письменное, даже и безыдейность, — какой — никакой, а как бы и аргумент для мышления. А устно озвученное, — да хоть та же безыдейность, — уже тянет на внушение харизмы харизме, бывает. Или, временами, харей харе.

6.

Ляпну нечто — заточите его под себя. Станет остротой. Всё — ж таки не клеветой. Доблесть — сначала хотя бы наляпать в шаловливом лепете, позаумнее покривляться в ужимках — словечках, в смыслах: будет из чего монтировать целостность аж самой Суеты. Разносите меня в пух и в прах! Но, пожалуйста, посредством вашей платёжеспособности, а не ваших шипящих. Не писатель и не мужчина, кто страшится игры слов, не назначив их прелюдией и к мышлению, и к женщине.

7.

Конец ознакомительного фрагмента.