Страшные сказки о России. Классики европейской русофобии и не только

Н. П. Таньшина, 2023

Слово «русофобия», еще несколько лет назад едва ли не табуированное, сейчас у всех на слуху. И речь идет не просто о термине, а о явлении, с которым пришлось столкнуться нашей стране после 24 февраля 2022 года. Западный мир охватила буквально пандемия ненависти к России и всему русскому. Ты русский – значит, ты виновен. Между тем взгляд на Россию через оптику превосходства не просто как на Другого, а как на Чужого, как на огромную страну, населенную рабски покорными и бесправными людьми, управляемую тираном-диктатором, стремящимся к мировой гегемонии, своими корнями уходит в глубокую древность. А как целостная идеология русофобия оформляется в XIX столетии, в век становления классических идеологий, общественного мнения и прессы. Эта книга – вовсе не история русофобии, не обобщающий теоретический труд. Это некоторый эскиз, галерея образов России, составленная на основе анализа работ европейских авторов, преимущественно французских, писавших о нашей стране в XIX веке, побывавших здесь или никогда не приезжавших сюда. Были они убежденными русофобами, обычными конъюнктурщиками или просто следовали модным тенденциям? Многие из работ этих авторов на русский язык не переводились, поэтому, возможно, читателю будет интересно познакомиться с мнением образованных европейцев XIX века о нашей стране. Может быть, тогда не будут казаться столь удивительными метаморфозы, произошедшие с нынешними западными политиками и обывателями. Ведь и сейчас действуют те же самые мифы и стереотипы восприятия. Мы и в XXI столетии остаемся для Запада вечной и неизменной Россией. В формате PDF A4 сохранен издательский макет книги.

© ООО Издательство «Питер», 2023

© Серия «ПИТЕР ПОКЕТ», 2023

© Наталия Таньшина, 2023

Введение

Людям нравятся сказки. Страшные сказки — еще больше. Такое уж человек существо, чемпион по стремлению чувствовать страх, ведь это очень сильная эмоция, воздействующая на биохимическом уровне. Как и любовь. К незнакомому, Другому, люди испытывают эмоции двоякого рода — страх и интерес. Но интерес можно сознательно блокировать, и тогда останется страх. А еще любой специалист в области рекламы знает: хорошая история — это негативная история, то есть страшная. Она будет отлично продаваться. Именно такие страшные сказки о России во все времена были популярны у европейцев. Сказки или мифы. Но не обычные, фантастические, а политические или культурные, которые создаются в отношении представителей других стран, других обществ. Эти мифы всегда идеологически заряжены, они формируют определенный, нужный образ страны.

Представителя иной культуры люди воспринимают по определенным стереотипам, которые меняются очень медленно, передаются и транслируются из поколения в поколение. Например, «педантичные немцы» или «чопорные англичане», хотя вовсе не все немцы и англичане являются именно такими. Можно вспомнить и совсем обидные прозвища, как, например, «макаронники»-итальянцы или «лягушатники»-французы, хотя большинство современных французов, возможно, и не пробовали лягушек, а макароны ест весь мир.

Такие стереотипы восприятия существуют и в отношении нашей страны, причем наряду с водкой, медведем и балалайкой распространились и стереотипы политические: жестокость, деспотизм, варварство, тотальное рабство и экспансионизм. Но среди них также и загадочная русская душа, и русская литература, и русские женщины — все это неизменно связывают с положительным образом России. Однако в разные исторические эпохи на первый план выходит либо одно, либо другое. Сейчас такое время, когда негативные образы встречаются гораздо чаще. Точнее, с помощью тотального воздействия СМИ навязываются западному обывателю посредством механизмов индоктринации, но опираются при этом на укоренившиеся коллективные архетипические представления, формировавшиеся на протяжении столетий.

Конечно, может возникнуть вопрос: а разве только в отношении русских существует какая-то неприязнь и даже фобия? И можно ли вообще говорить о фобии, то есть реальном страхе? Вспомним многовековое противостояние французов и немцев или англичан и французов. Да, людям свойственно относиться к представителям иной культуры, иностранцам как к Другим, что вполне естественно. Но дело в том, что к русским зачастую относятся не просто как к Другим, а как к экзистенциально Чужим. И это имеет принципиальное значение. Европейцы, люди западной культуры, как бы ни враждовали между собой, друг для друга были и остаются «своими», представителями одной традиции. Мы же в их восприятии в какой-то момент из Других перешли в категорию Чужих на цивилизационном уровне. И во времена кризисов, в переломные эпохи, причем для самого западного общества, на нас смотрят как на Чужих. Собственно, это тоже объяснимо. Ведь Запад (речь идет об условном Западе, не географическом, а социокультурном феномене) воспринимает Россию посредством логики бинарных оппозиций: Запад есть воплощение всего позитивного, Россия — воплощение Зла. Мы нужны как некий антипод, антиобраз, как кривое зеркало, которое позволяет выгодно оттенять все «достоинства» западной цивилизации. Поэтому Россия может меняться сколько угодно, но в восприятии Запада останется вечной и неизменной. Чаще всего варварской, деспотичной и экспансионистской.

Безусловно, временами нашу страну видели совсем иначе. Когда на Западе в нас нуждались, когда на нас могли опереться при решении собственных проблем, тогда начинали смотреть другими глазами, а все негативные свойства тут же обращали в достоинства. А еще мы могли быть слабыми. И в таком случае нас уже не боялись, а просто пытались использовать либо старались научить. Эта оптика «учитель — ученик», этот взгляд из «цивилизованного» Запада на «статичный и отсталый» Восток/Россию имеет очень давние традиции.

Собственно, как и сам взгляд на нас как на Чужих. Хотя изначально такого не было, и отношения между Русью и Европой развивались на равных. Но случились важнейшие события: принятие Русью христианства по восточному образцу, а затем и Великая схизма, раскол прежде единой церкви, потом ордынское нашествие и иго^[1]. Утверждение на Руси христианства по греческому обряду явилось принципиальным моментом. Особенно после того, как православную Русь не удалось склонить к католической унии, мы стали не просто Другими, а Чужими, схизматиками, еретиками. Несмотря на то что современное общество давно секулярное, на глубинном уровне религиозный фактор является чуть ли не важнейшим в восприятии России. Например, Самюэль Хантингтон, один из идеологов холодной войны, границу раскола между цивилизованным Западом и не-Европой проводил именно по линии «католичество/православие».

Ордынское иго было вторым важнейшим фактором, оказавшим влияние на восприятие нашей страны. Для европейцев мы стали наследниками Орды и перенесли на себя тот негатив, который прежде доставался Востоку. После того как Московскую Русь не удалось склонить к католической унии и использовать в борьбе с Османской империей, мы превратились из Других в Чужих и начали восприниматься не просто как Восток, а как Азия и даже азиатчина.

Во времена «открытия» Московской Руси ренессансными путешественниками, торговцами и дипломатами была написана работа, ставшая одной из хрестоматийных в восприятии России. Это «Записки о Московии» австрийского дипломата Сигизмунда Герберштейна (1486–1566), опубликованные в 1549 году и составленные по итогам его миссий в нашу страну.

Правда, завершились они провалом, но свою неудачу Герберштейн объяснил ужасными свойствами русских и их неспособностью приобщаться к достижениям европейской цивилизации. В дальнейшем Россия станет меняться, однако иностранцы так и будут о ней судить по книге Герберштейна, которую даже отечественные исследователи выдавали за авторитетный источник информации.

Во времена Петра Великого, когда европейцы во второй раз «открывали» для себя Россию (а они всякий раз заново проделывали этот сизифов труд), появятся концепты «русского миража» и «русской угрозы». С одной стороны, идеализированное представление о России и ее просвещенных правителях, с другой — страх перед могучей державой, прорубившей окно в Европу и заявившей о своих претензиях на мировое господство. Именно тогда стараниями французских просветителей формируются два образа, два взгляда на Россию. Вольтер и ранний Дени Дидро воспринимали ее как полигон для прогрессивных преобразований, как площадку, на которой можно проводить грандиозные эксперименты. Жан-Жак Руссо и Шарль Луи Монтескье стояли у истоков иного, презрительно-высокомерного взгляда: Россия никогда не станет цивилизованной, в ней нет среднего класса, она всегда будет деспотичной и стремящейся к экспансии. Причем оба этих взгляда могли как последовательно сменять друг друга (в зависимости от политической и международной конъюнктуры), так и сосуществовать, поскольку в самом европейском обществе, да и в каждой конкретной стране был полный спектр взглядов на Россию. Если в глазах одних она представлялась надеждой рода человеческого, то для других являлась воплощением зла; если одни развивали тему «русского миража», то другие — «русской угрозы»; если одни видели в России союзника, то другие — грозного и непримиримого врага. Но в целом тот или иной образ России был необходим для решения собственных внутренних проблем и был обусловлен внутренней «повесткой дня», поэтому в зависимости от ситуации мог весьма быстро корректироваться, но глубинные его основы всегда сохранялись.

Увлечение Петром I и его преобразованиями прошло весьма быстро, и интерес к России вновь сменился недоверием, высокомерием, к которым добавился страх перед новой могущественной империей. А французы со времен Просвещения стали наиболее авторитетными специалистами по России, ведь французский язык был в XVIII–XIX столетиях языком «международного общения» европейской элиты, книги французских авторов расходились по всей Европе, и именно французов с полным основанием можно считать пионерами в области россики.

Итак, «русский мираж» весьма быстро потускнел, а начавшаяся во Франции в конце XVIII века революция окончательно его рассеяла. Образ варварской демонической России, готовой уничтожить передовые идеи свободы, равенства и братства, снова стал востребованным, а наполеоновская пропаганда создала портрет ужасного казака как воплощения страшной России, и со страниц наполеоновских газет этот растиражированный образ перекочевал в книги историков. Именно тогда, на завершающем этапе Наполеоновских войн, появился один из важнейших подложных документов, свидетельствующих о якобы амбициозных планах российских государей — так называемое «Завещание Петра Великого». Вовсе не случайно, что некоторые исследователи зарождение русофобии относят именно к завершающему этапу Наполеоновских войн.

Следует уточнить, что сам термин «русофобия» появляется позже — в английской прессе он встречается в 1836 году. Понятие «русофобия» ввели в оборот английские радикалы в полемических целях, дабы обозначить фантомный или преувеличенный страх перед «русской угрозой». Речь шла не о реальных планах России по завоеванию Индии и Константинополя, а об опасениях англичан потерять Индию и увидеть Россию в Константинополе, о «страхах фантазии», как их образно называет американский исследователь Ларри Вульф.

Характерно, что термин «франкофобия» встречается уже в 1759 году, «англофобия» — в 1793-м, однако до конца 1830-х годов они использовались фрагментарно. Безусловно, русофобия как явление имеет гораздо более глубокие корни, но как целостная идеология она формируется именно в XIX столетии, когда развиваются классические идеологии.

В это время русофобия на Западе становится средством решения собственных внутренних проблем, механизмом партийной конкуренции, инструментом в борьбе за голоса избирателей. Поэтому русофобия — это не только архетипический иррациональный страх перед чужой и непонятной Россией, лежащий в глубинах коллективных представлений, это рациональный механизм и способ конкурентной борьбы с Россией. Шквал русофобии, захлестнувший «коллективный Запад» после февраля 2022 года, наглядно это подтверждает, только теперь главными выгодополучателями становятся уже не страны Западной Европы, как это было в XIX веке, а США. Запугивать обывателя «русской угрозой» и активно на этом зарабатывать, более того, бороться таким методом за мировое господство — вот каковы цели создания одиозного образа России. Ничего личного, только бизнес.

Мне могут возразить, что никакой русофобии нет, что это вообще медицинский термин, не имеющий отношения к гуманитарным наукам, и что «русофобию» сами русские и придумали. Да, такое мнение существует, даже в серьезных изданиях можно найти утверждение, будто это понятие придумали русские и встречается оно впервые в письме поэта и дипломата Ф. И. Тютчева дочери Анне от 26 сентября 1867 года, при этом Тютчев пишет о «русофобии некоторых русских людей». Но, как читатель уже знает, этот термин имеет западноевропейское происхождение. А если есть термин, значит, есть и явление.

Как упоминалось выше, XIX столетие — время становления классических идеологий. Либерализм, социализм, марксизм — все это формируется именно тогда. И русофобия как целостная идеология с устойчивым набором признаков утверждается в этот период, хотя, как уже отмечалось, мифы и стереотипы восприятия России, ставшие основными компонентами русофобского образа, сложились несколько столетий назад и неизменны вплоть до наших дней. Мы меняемся, Россия меняется, а западные представления о нас остаются прежними. Такие устойчивые идеологемы русофобии, как деспотизм, тотальное рабство, экспансия, отсутствие жизни и свободы, мрак и непроглядная серость, способность не к подлинному творчеству, а лишь к имитации, повсеместная ложь и смерть — все это есть в работах Сигизмунда Герберштейна, Астольфа де Кюстина, в фильмах Андрея Звягинцева, в массовом сознании западных обывателей как времен холодной войны, так и сейчас.

По окончании Наполеоновских войн тема России становится весьма популярной в Европе. Это было связано с огромными успехами нашей страны, одолевшей императора Наполеона, продемонстрировавшей свою военную мощь, когда русские войска оказались в самом сердце Европы. Могучая и сильная Россия, безусловно, начинает пугать европейцев, и писатели, политики, журналисты и ученые приступают к активной разработке русской темы. Посещают Россию, хотя далеко не всегда, ведь, как и во времена Возрождения и Просвещения, можно было совершить так называемый философский вояж, не покидая своего уютного кабинета в Париже или Лондоне. Приезжать в Россию было не обязательно, так как иностранец, как правило, заранее знал, что он напишет об этой стране, поскольку мифы и стереотипы уже были сформированы и каждая книга о России зачастую воспроизводила уже известную историю или сказку о ней. Конечно, книги были разные, и вовсе не сплошь негативные, и светлых образов нашей страны было создано немало. Но кому сейчас известны эти источники, эти добрые сказки о России? Разве что специалистам. А вот работы, в которых был создан ее демонический образ, пользовались большой популярностью и продавались весьма хорошо. Второй такой главной книгой о России после «Записок о Московии» Сигизмунда Герберштейна явилась работа маркиза Астольфа де Кюстина «Россия в 1839 году». Эта книга стала настоящей библией русофобов, ее читают и интерпретируют по сию пору, хотя и относятся к ней по-разному, а кто-то и вовсе не считает ее русофобской, будучи искренне убежденным, что Кюстин лишь сказал правду о нашей стране.

Почему такое происходит? Потому что среди отечественной интеллигенции широко распространено мнение, что большое видится на расстоянии, что лицом к лицу лица не увидать, что взгляд со стороны всегда объективнее. Именно так порой воспринимают работы, написанные иностранцами о нашей стране, упуская из виду тот факт, что они создавались в рамках уже сформировавшегося политического мифа и транслировали уже укоренившиеся на Западе представления и стереотипы. Поэтому такие книги и были популярны: читатель видел и усваивал хорошо узнаваемый и привычный образ России.

Такому привычному, герберштейно-кюстиновскому взгляду европейцев на Россию посвящена эта книга. Каждый из писателей, чьи труды анализируются на ее страницах, создавал, казалось бы, свою страшную сказку о России, но все они почему-то оказывались очень похожими. И современные сказки о России не особенно отличаются от тех, что были выдуманы в позапрошлом веке. Еще раз напомню, что помимо страшных сказок о нашей стране тогда же было написано немало добрых историй, но этому взгляду будет посвящена уже другая книга.

Итак, страшные сказки о неизменно ужасной России… Не всегда, конечно, авторы этих произведений были последовательны в нагнетании страхов. Порой из создателей жутких сказок о России они превращались в добрых сказочников, и такие метаморфозы с ними случались весьма регулярно. Почему? Потому что изменялась международная ситуация, перестраивалась система союзов, и обществу требовался иной, выгодно подретушированный образ России. Читатель увидит, как на страницах работ одного и того же автора Россия превращалась из империи Зла если не в воплощение мирового Добра, то в совершенно неопасное государство, а может быть, даже в помощника и защитника.

Эта книга — вовсе не история русофобии, не обобщающий теоретический труд. Это некий эскиз, набросок, галерея образов России, составленная на основе анализа работ европейских авторов, преимущественно французских, писавших о нашей стране в XIX веке, побывавших здесь или никогда не приезжавших сюда. Были ли они убежденными русофобами, обычными конъюнктурщиками или просто следовали «модным тенденциям» — решать читателю. Многие из работ этих авторов на русский язык не переводились, поэтому, надеюсь, читателю будет интересно познакомиться с мнением образованных европейцев XIX века о нашей стране. Может быть, тогда не станут казаться столь удивительными метаморфозы, произошедшие с нынешними западными политиками или обывателями. Ведь и сейчас действуют те же самые мифы и стереотипы восприятия. Мы и в XXI столетии остаемся для Запада вечной и неизменной Россией.

Примечания

1

В современных работах вместо термина «монголо-татарское иго» используется термин «ордынское иго» либо говорится о «системе зависимости русских земель от Орды». Термин «иго» часто употребляется в кавычках.