Повести в Белых Халатах

Нина (Лето) Романова, 2020

В книге объединены пять частей серии «Повести в Белых Халатах», в том числе заключительная – «КардиоДрама оптимистки». Целая вереница перемен происходит со старыми друзьями от первой до последней повести, ведь медицина, которой они посвятили жизнь, требует полной самоотдачи и способна превратить самые размеренные будни в насыщенные событиями и даже приключениями дни. Кто-то находит страсть, кто-то открывает в себе новые таланты, кто-то убеждается, что для счастья необходимо совсем немного… Главный вывод, к которому приходят герои: надо оставлять открытым сердце, потому что настоящим врачом, исцеляющим и возрождающим, является Любовь.

Повесть 2

Терапевт

Глава 1

Спокойствие! Только спокойствие!

Кира, моя жена, называет меня пессимистом и уверяет, что я постоянно преувеличиваю степень своей невезучести, тем самым умножая вероятность развития любого события по неугодному мне сценарию. Я в корне не согласен с подобной точкой зрения. Прежде всего, я не пессимист. Напротив, я твёрдо уверен, что, несмотря на все мелкие и крупные препятствия, попадающиеся на жизненном пути, я всегда достигаю желаемого результата. Ну или почти всегда… Или почти желаемого… Соответственно, не совсем корректно и понятие невезучести. Если учесть, что ничего мне не даётся сразу и легко, что за каждую мелочь приходится биться, то, возможно, именно элемент везения в конце концов предопределяет итог непростого пути к цели. Так что, пожалуй, я самый оптимистичный и везучий человек из всех, кого знаю.

На мои доводы Кира приводит свои аргументы, заявляя, что всё у меня случается через определённое место. Она имеет в виду тот факт, что даже к маленьким вершинам, которые без лишних усилий достигают все «нормальные», по её определению, люди, мне приходится продираться через тернии. Каждый день я попадаю в десятки мелких приключений, что давно стало привычным для меня, но до сих пор раздражает мою жену.

Здесь следует упомянуть, что к пятидесяти годам я выработал потрясающее чувство самообладания. Для меня впасть в панику — это не просто глупо! Это, во-первых, не по-мужски, во-вторых, не по-врачебному, а в-третьих, совершенно бесполезно в смысле нахождения выхода из критической ситуации. «Спокойствие! Только спокойствие!» — говорит мой любимый с детства герой. И если бы в наше время была популярна геральдика, на моём фамильном гербе в качестве девиза красовалась бы именно эта фраза!

Сегодня Кира осталась ночевать у тёщи, время от времени страдающей гипертоническими кризами. Про Раису Львовну, так же как её гипертонию, можно писать романы. Но я решил расслабиться и не думать ни о жене, ни о её матушке. И вечер мог бы оказаться вполне замечательным, если бы на меня не оставили Фроську — существо, всей своей сущностью опровергающее утверждение «Собака — друг человека». Фроська, безусловно, является настоящим другом Киры, состоит в приятельских отношениях с тёщей, но между нами все пять лет совместного проживания наблюдается полное непонимание и расхождение характеров. Я ничуть не сожалею, что не имею ничего общего с этим созданием, но Кира постоянно упрекает меня в неуживчивости и нелюбви к её питомцу.

Несмотря на взаимную неприязнь, сегодня один из вечеров, когда приходится терпеть компанию друг друга. Больше всего меня напрягает необходимость вести Фроську на прогулку, и я оттягиваю этот момент как можно дольше, но не настолько, чтобы вздорная собачонка омрачила моё существование внеочередной уборкой квартиры.

С огромным нежеланием оторвав своё солидное тело от уютного дивана и отметив, что за окном уже темно, я присвистнул, приглашая псину на променад. Воспитанная на убеждении Киры, будто в её жилах течёт чистопородная кровь, доморощенная «принцесса» отвернула морду в противоположную сторону, но, понимая, что я не буду долго церемониться, медленно и важно поднялась на тонкие, вечно полусогнутые ножки и, осторожно ступая, но так и не глядя на меня, направилась к двери.

При всей нелюбви к вздорному животному не могу не отдать должного чувству собственного достоинства, с которым идёт по жизни эта маленькая сучка. Остановившись перед дверью, Фроська наконец удостоила меня взглядом, но вовсе не потому, что решила откликнуться на хозяйский свист, а чтобы напомнить об одном из уроков Киры. Жена выдрессировала всех, начиная с собаки: нельзя покидать квартиру без мешочка. Я, собственно, очень уважительно отношусь к ритуалу уборки за своим питомцем, так что в лишнем напоминании не нуждаюсь. Прошуршав мешочком в кармане и оповестив, что готов к прогулке, я открыл дверь, и мы оказались в тёмном подъезде.

— Прохиндеи! Снова выкрутили лампочку! — Фроська прижалась к моим ногам, и я, опасаясь, как бы не наступить на хрупкое трясущееся тельце, взял её на руки.

Наш вечерний променад занял не более пяти минут, и мы готовы были вернуться: я — к своему дивану, Фроська — к своей подушке, — но не тут-то было! Попытки найти ключи от подъезда и квартиры не увенчались успехом. В нагрудном кармане обнаружилась связка ключей от гаража, машины и рабочего кабинета. Связки от дома не было!

— И биться сердце перестало! — я с расстройства плюнул, едва не попав на Фроську. — Вытащил вместе с твоим мешочком!

Впервые я пожалел, что Фроська такая маленькая: была бы побольше, можно было бы пнуть её под зад от обиды. Но обижаться приходилось только на себя.

Ждать у подъезда запоздавших соседей не имело смысла, так как в квартиру мы всё равно не попали бы. Ехать к Кире в двенадцать ночи тоже не хотелось. Оставалось только подобрать собачку и отправиться к гаражу. Провести ночь в машине не представлялось мне чем-то сверхъестественным. Откинув сиденье, я развалился и постарался устроиться поудобнее. Но соизмеримый по размерам с моим авторитетом живот и потерявшие гибкость колени были явно не согласны. А когда через десять минут заломило поясницу, я понял: нужно искать другой выход из сложившейся ситуации.

Фроська всё это время, свернувшись клубочком, грелась у меня на груди, чего я никогда не позволял ей дома. Я сел, и собачонка, недовольно поскуливая, перекочевала на холодное сиденье рядом. Раздумывать долго было не о чем. Из всех имеющихся в наличии ключей неиспользованным остался только ключ от рабочего кабинета. Там, к слову сказать, у меня отличная кушетка. Попасть в клинику проблем не составляло, ведь с некоторых пор у нас открылся стационар: он хоть и назывался дневным, но больные в нём при необходимости находились круглосуточно. Я попытался припомнить, кто из докторов сегодня дежурит. Хотя, собственно, какая разница…

Клиника встретила нас тёмными окнами. Лишь в ординаторской сквозь жалюзи пробивался еле заметный свет. Это вселяло надежду, что дежурный врач ещё не спит.

Я позвонил в дверь. На улице похолодало, и, пожалев трясущуюся Фросю, я сунул её за пазуху. Периодически нажимая на кнопку звонка, я прождал не меньше пяти минут, пока наконец не послышались чьи-то торопливые шаги и женский голос спросил:

— Кто там?

— Доктор Тёткин, — представился я.

— Никого нет! — ответила женщина. — Пожалуйста, приходите завтра.

— Но вы ведь там! — удивился я. — Что значит — никого нет? Откройте дверь, я здесь работаю. Мне нужно попасть в свой кабинет.

— Пожалуйста, приходите завтра, — повторила доктор. — Я никого здесь не знаю, я просто на дежурстве.

— Мне от вас ничего не нужно, — продолжал убеждать её я, — у меня есть ключи от моего кабинета, просто позвольте мне войти.

— Клиника закрыта, — твёрдым голосом отрезала женщина. — Приходите завтра!

Я услышал её удаляющиеся шаги, в бешенстве нажал на кнопку звонка и не отпускал до тех пор, пока по ту сторону двери снова не раздался возмущённый голос:

— Перестаньте хулиганить! Я сейчас вызову полицию!

— Послушайте, милая девушка, — стараясь сохранять спокойствие, я попытался возобновить диалог, — моя фамилия Тёткин, я действительно врач-терапевт, работаю в этой клинике, мне срочно нужно попасть в мой кабинет.

— Я никого здесь не знаю. Если вы хотите войти, позвоните главному врачу: как только она разрешит, я вас впущу.

— Вы серьёзно предлагаете мне позвонить главному врачу в час ночи? — я готов был рассмеяться сквозь слёзы над бесценным образчиком женской непосредственности.

Ситуация сложилась, мягко говоря, абсурдная. Если бы на дежурстве оказался врач-мужчина, никакой проблемы просто не возникло бы!

И тут я услышал, как буквально в нескольких шагах от меня остановилась машина. Первое, что пришло в голову: она всё-таки вызвала полицию. Не услышав предупреждающих выстрелов, я осторожно оглянулся.

Из стоящего прямо перед входом в клинику автомобиля боком выползала молодая женщина. Я её сразу узнал. Это была Барби, пациентка гинеколога Сирина, наблюдавшаяся у нас много лет сначала по поводу бесплодия, затем по причине невынашиваемости, а сейчас с целью подготовки к родам. Прозвали мы её Барби за кукольную внешность, увлечённость шопингом и отсутствие какого-либо интеллектуального запаса в красивой голове.

По тому, как она пыталась вылезти из-за руля, я понял: роды не за горами. Захлопнув дверку, Барби утиной походкой направилась ко мне.

— Доктор, я рада, что хоть кто-то здесь есть. Мне срочно нужно в туалет!

— Женщина, клиника закрыта, — ответил я, — вам лучше поехать домой.

— Вообще-то, я еду в больницу рожать, но, видимо, не доеду, потому что сил терпеть уже нет. Или вы хотите, чтобы я здесь лопнула? — она захлопала ресницами.

Повернувшись к двери, я обратился к собеседнице, стоящей по другую сторону двери:

— Доктор, тут внештатная ситуация: наша пациентка просится в туалет, поздний срок беременности, вы не можете отказать в помощи.

После непродолжительного молчания дверь открылась. На пороге возникла девушка, на вид совсем студентка. Я ни разу не видел её в клинике, но случалось, что на дежурство приглашались врачи из других больниц.

— Мне нужно в туалет, — произнесла Барби и, отодвинув меня локтем, бесцеремонно вошла внутрь.

Я поспешно ринулся за ней, опасаясь, что дежурантка захлопнет дверь перед моим носом. Но она ухватила меня за рукав.

— Вы куда? — незнакомка явно не собиралась меня пропускать.

— Я уже объяснял вам, девушка, что я — доктор, работаю здесь и мне необходимо попасть в свой кабинет. Он находится на третьем этаже, и на нём висит табличка «Терапевт». А вы, собственно говоря, кто?

Девушка смотрела на меня всё так же недоверчиво.

— Я врач-стоматолог, нахожусь здесь на дежурстве.

— И что же врач-стоматолог делает здесь на дежурстве? — удивился я.

— Мне сказали, что больных на ночь не осталось, но в клинике должен быть доктор, поэтому я согласилась подежурить.

— Отлично, — улыбнувшись, заметил я, — если у кого-то ночью неожиданно заболят зубы, вы сможете пригодиться.

Оторвав её цепкие пальцы от своего рукава, я вознамерился отправиться в сторону лестницы, но вдруг уловил подозрительные звуки, доносящиеся из женской комнаты. Я подошёл к двери и услышал, что Барби явно тужится.

— Ты чего там делаешь? — закричал я.

— Ой, мне так легче, доктор, — отозвалась блондинка, — подождите немного, не уходите.

Я распахнул дверь: она сидела, скрючившись на унитазе, с выпученными глазами. Я схватил её за локти и потянул на себя, пытаясь поднять.

Из-за пазухи выскользнула Фроська, придавленная навалившейся на меня Барби, и, пискнув, отскочила в сторону.

— Ой, собачка! Доктор, стойте, не могу идти! — кричала дамочка не своим голосом.

У меня за спиной замерла стоматологиня, видимо, гадая, как ей реагировать на происходящее в женском туалете.

Я глянул на живот Барби и с ужасом понял, что времени доехать до больницы нет.

— У тебя ребёнок в каком предлежании? — заорал я. — Головном или тазовом?

Но красотка ничего не соображала, она снова начала пучить глаза и тужиться.

— И биться сердце перестало! — воскликнул я, подхватил роженицу под мышки, дотащил волоком до ближайшего кабинета, ногой выбил дверь и буквально бросил Барби на кушетку.

Она уже не переставала тужиться, и я отчётливо видел, что прорезается плод попкой.

— Простыни! Пелёнки! Всё, что найдёшь!!! — взревел я так, что доктор-стоматолог вылетела пулей и принялась в панике носиться по соседним кабинетам.

— Звони в скорую! — крикнул я ей вслед. — Говори, что она рожает тазовым!

Пот катился ручьями, заливая глаза, руки тряслись, сердце билось в горле. Я пытался вспомнить хоть что-то о родах в тазовом предлежании и методиках их ведения. Даже головное предлежание я принимал самостоятельно всего пару раз, когда работал участковым в маленьком городе, и с тех пор, вот уже много лет, у меня не было никакой акушерской практики! И вдруг эта Барби решила окончить мою карьеру случаем с летальным исходом лишь потому, что я со своим везением оказался не в то время не в том месте!

Раздумывать было некогда, и я принялся за дело. Стоматологиня стояла с полотенцем, готовая принять ребёночка. Мне показалось, прошла всего пара мгновений, как я услышал крик новорожденного.

— Ножницы! — потребовал я, перехватывая малыша из рук дежурантки. — И спирт! Посмотри в тумбе письменного стола, там должна быть водка. Ну или что-нибудь.

Врачиха бросилась к столу и, достав бутылку коньяка, протянула мне вместе с ножницами.

— Дура, ножницы протри!

Трясущимися руками она облила ножницы коньяком и снова подала мне. Я перерезал пуповину и просто завязал узлом.

В этот момент послышались громкие шаги в коридоре, и на пороге появились представители скорой помощи. У меня даже не было сил им обрадоваться.

— Ну, друзья, вы, похоже, сами разродились? — спросила входящая в кабинет доктор. — Прям-таки в походных условиях, — глянув на Барби, заметила она.

— Мы тут тазовым рожали, — небрежно бросил я, — а инструментов, кроме носового платка и шариковой ручки, никаких. Так что хорошо, что вообще разродились без вашей не очень скорой помощи.

— Так вы просто герои! — улыбнулась врач, достала неотложный чемоданчик и начала заниматься своими прямыми обязанностями.

Я стянул перчатки, которые не помню даже, когда успел надеть, бросил их в мусорную корзину и на подгибающихся ногах вышел из кабинета.

И в этот момент меня словно током ударило: Фрося! Моей жене всё равно, в каком предлежании я принимал роды: если собака потерялась, я пожалею, что сам родился на свет.

Бросившись ко входной двери, я неистовым голосом завопил:

— Фрося! Псина безродная! Фрося!

Из кабинета на мой зов появилась стоматологиня, прижимая к груди трясущуюся собачку. Протянув мне Фроську, она, словно оправдываясь, сказала:

— Забилась от страха под стол.

Я сначала не понял, кто из них от страха забился под стол. Глядя на эту молоденькую девочку, я представил, каким испытанием стала для неё эта ночь. Недавняя выпускница, она, конечно, пережила гораздо больший стресс, нежели я, хотя бы имевший представление о происходящем: вряд ли на стоматологическом факультете их обучали принимать роды.

— Вы простите меня, я, конечно, резковато с вами…

Она улыбнулась.

— Спасибо вам, если бы вы не оказались здесь, не знаю, чем бы всё закончилось, — сказала она и, вдруг заплакав, развернулась и быстрым шагом пошла по коридору.

Подхватив Фроську, я отправился в свой кабинет, по пути хлебнув оставшегося коньяка прямо из бутылки, предусмотрительно захваченной с собой. Роды мы принимали в кабинете Антонова, у которого всегда в столе хранился подаренный пациентами алкоголь.

Наутро вся клиника только и говорила о моём героическом ночном дежурстве. Стоматологиня покинула пост, отправившись на место постоянной работы, так что единственным участником-героем остался я.

Прикорнув в ординаторской на диване, я с удовольствием подслушивал, как коллеги хвалят меня за находчивость и профессионализм.

— Нет, ты представляешь: принять тазовое, ночью, без помощи, без инструментов! — не переставал удивляться Сиротин. — Я даже теоретически сейчас не вспомню, как это делается!

— Снимите Тёткину кардиограмму, — шутила Нина Лето, — вдруг у него инфаркт случился от такого перенапряжения.

— Инфаркт вряд ли, а грыжа запросто, — поддерживал её Антонов. — Стоматологиня говорит, он тужился сильнее, чем роженица. Она всё думала, кто из них родит первым.

В ординаторскую заглянула регистратор Оксана.

— Доктора, передайте, пожалуйста, Марку Давыдовичу, что его собачку я покормила.

Я тихонько прищурил глаза, стараясь не показать коллегам, что вовсе не сплю. Тепло разливалось по всему телу, видимо, коньяк продолжал своё дело. Ни о чём не думалось, просто было спокойно и как-то счастливо. Всё-таки нечасто в работе терапевта выпадают такие ночи.

Глава 2

Лена

В ординаторской собралась наша обычная компания кофеманов, страдающих неизлечимой зависимостью. С утра обсуждалась тема медицинских сериалов.

— Я просто обожаю кино про врачей, — говорила Нинуля, — смотрю всё подряд. Одно нравится больше, другое меньше, но надо отдать должное: сейчас стали снимать лучше, более правдоподобно.

— Да, видимо, больше денег на консультантов выделяют, — присоединился я к обсуждению.

— Для меня эта тематика слишком щепетильна, — вмешался Сиротин. — Всегда ожидаю, когда «врач» начнёт говорить ерунду на профессиональную тему, а то и вовсе полный бред, далёкий от медицины. — Сергей бросил на меня вопросительный взгляд и кивнул в сторону кофеварки, приглашая присоединиться к распитию кофе.

— Вчера смотрел фильм «Врач» с Гошей Куценко, — Сирин кофеин не употреблял принципиально, но в ежедневных посиделках в ординаторской принимал активное участие. — Неплохое кино, про нейрохирургов, вроде как с медицинской точки зрения подкопаться не к чему.

— Вот уж ты, Андрюша, выбрал фильм для примера! — возмутилась Нина. — Таким идиотом врача выставили! Где это видано, чтобы он рассматривал снимки, беседовал с пациенткой и тут же по телефону обсуждал личные проблемы! Просто какой-то дебил в белом халате!

— Не забывай, это кино не про лучшего врача года, — не согласился Сиротин, — а просто про врача.

— И что, даже будучи просто врачом, ты позволишь себе разговаривать по телефону на темы, совершенно не касающиеся работы, махать снимками перед носом больной и задавать ей вопросы в перерывах между фразами, обращёнными к любовнице?

— Ну, мне проще, — ответил Сиротин, — моим «клиентам» в морге, как правило, всё равно, говорю я одновременно с ними и по телефону или нет.

Все, за исключением Нины, засмеялись.

— А может быть, и правы киношники, что выставляют врачей-мужчин такими придурками, — вздохнула она и отправилась в свой кабинет, где её уже ждали пациенты.

Обычно тяжёлым днём называют понедельник, а сегодня пятница, и пора бы задуматься, как провести приближающиеся выходные. Но мысли далеки от отдыха: на приём ко мне записана Лена Новикова, жена заведующего отделением ультразвуковой диагностики. Рудик, её муж, ещё не подошёл, и я не знал, ждать его или нет.

Лена из тех пациентов, которые занимаются самодиагностикой и самолечением на основе прочитанных в Интернете статей сомнительного медицинского содержания. Ровно год назад я выявил у неё уплотнение в груди довольно значительных размеров и отправил на УЗИ. Образование оказалось подозрительным на онкологию, но на биопсию Лена идти отказалась и в течение года лечилась самостоятельно. Неоднократно я пытался поговорить с Рудиком, но безуспешно: понимая мои доводы, Новиков ничего не мог изменить в отношении Лены к своему диагнозу. Она предпочитала нетрадиционные методы и свято верила, что официальная медицина приносит больше вреда, чем пользы. Странно было слышать такое от жены врача, но оставалось только надеяться на чудо.

Увы, чуда не произошло. Неделю назад она пришла на повторное исследование, в ходе которого Нина определила, что опухоль увеличилась в размере практически в два раза, кроме того, теперь в процесс были вовлечены лимфатические узлы.

Тут же собрали консилиум из заведующей клиникой Кунцевой Людмилы Борисовны, меня как лечащего врача, Нины, консультанта-онколога и самого Новикова. Всем вместе нам удалось убедить Лену немедленно провести биопсию и встретиться с хирургом для обсуждения дальнейшей тактики. Сиротин по результатам гистологии подтвердил худшие опасения: запущенный инвазивный процесс с вовлечением лимфатических узлов…

На консультации в онкологическом центре, куда Новиковы отправились вдвоём, хирург поставил их перед фактом: на данном этапе операция невозможна, так как опухоль слишком велика.

Сегодня, с результатами обследований и заключениями всех консилиумов, Новиков попросил меня встретиться с Леной.

Так и не взбодрив организм чашечкой кофе, я отправился к своему рабочему кабинету. По пути заглянул к Рудику, но его на месте не оказалось.

Не успел я сесть в кресло и сосредоточиться на предстоящем непростом разговоре, как в кабинет ввалился Юрка Антонов, наш гериатр.

— Скажи, Марик, как при таких имени и отчестве ты заимел фамилию Тёткин? Подозреваю, изначально ты был Тёткинсон, но твои предки в годы еврейских погромов с целью самосохранения отбросили недвусмысленно звучащее окончание.

Это была не новая шутка Антонова. Впрочем, в клинике не осталось ни одного сотрудника, которому в той или иной форме не перепало от Юриного чувства юмора.

— Мало того, что ты выбил дверь в мой кабинет и перепачкал кушетку, так ещё и выпил марочный коньяк, который я хранил на экстренный случай. Откуда ты вообще узнал, что у меня в столе коньяк?

— Ну, во-первых, это был самый что ни на есть экстренный случай. Во-вторых, ты сам накануне спорил с Сириным, у кого в столе алкоголь дороже, — рассмеялся я.

— И ты выбрал мой кабинет потому, что дороже у меня? — возмутился Юра.

— Твой кабинет выбрала Барби, так как он оказался ближе к туалету, — резонно заметил я.

— Короче, Тёткинсон, — Антонов хлопнул ладонью по столу, как бы подводя итог разговора, — с тебя бутылка. Не по-товарищески это: роды принял, а с коллективом не отметил.

— Бутылка с Сирина, — возразил я. — Это его пациентка, так что он нам по-любому должен.

— А ведь ты прав, — кивнул Юра. — Не зря ты зовёшься Тёткинсоном.

Он направился к двери, и очень вовремя — на пороге появились Новиковы.

Обменявшись коротким рукопожатием с Юрой, Рудик присоединился к Лене, устроившейся напротив меня, и взял жену за руку.

Разговор, мягко говоря, давался с трудом. То, что я мог предложить год назад, сейчас не имело смысла. Возможные варианты практически исчерпали себя за недостатком времени. Зная Лену не только как пациентку, но и как жену коллеги, мне было сложно откровенно сказать ей, что она добровольно лишила себя шанса получить полноценное лечение и доступные теперь методы являются гораздо более агрессивными, чем те, которые мы могли применить раньше.

Она сидела передо мной, похудевшая, постаревшая лет на десять, как-то разом сдавшаяся и потерявшая надежду. А мне нужно было эту надежду в неё вселить. И не просто надежду, а твёрдую веру в то, что ничего ещё не потеряно и мы сделаем всё возможное.

— Ну что, я хочу поделиться хорошей новостью, — придав голосу как можно больше уверенности, продолжил я. — Вчера, после ряда отсрочек, вызванных не зависящими от нас причинами, я встретился наконец со своим коллегой — онкологом. Он заверил меня, что у нас есть реальная возможность поправить ситуацию.

Лена заморгала часто-часто, как будто пытаясь остановить набегающие слёзы.

— Существует такой вид химиотерапии, как неоадъювантная. Её применяют как раз в таких случаях, как у вас, с целью уменьшить опухоль в размере, чтобы затем провести хирургическое лечение, — я смотрел Лене в глаза, стараясь не потерять прямой контакт, чтобы она чувствовала: я говорю о ней, для неё. — Как правило, после комбинированной терапии удаётся добиться хороших результатов.

Рудик с пониманием кивал.

— Схему нужно начинать не откладывая, не позже чем завтра, — продолжая говорить, я взялся писать направительное заключение к онкологу.

— Но ведь химиотерапия — это очень вредно!

Я посмотрел на Лену, и мне захотелось заорать: «Нет ничего вреднее твоего диагноза и того, как ты его запустила! Нет ничего вреднее того, что случится с тобой через пару-тройку месяцев, если ты не начнёшь лечение! А если у тебя хватит мозгов начать его завтра, то взамен пары месяцев у тебя, возможно, появится пара лет. А может, даже и больше…»

Но вместо тирады, естественно, произнесенной про себя, я улыбнулся, сложил внушительную пачку бумаг в папку и, протянув её Рудику, сказал:

— У вас нет времени и дальше откладывать лечение. Скоро появятся отдалённые метастазы, от которых вы скончаетесь. Побочные эффекты химиотерапии для вас сейчас гораздо менее опасны, чем угроза прогрессирования болезни. Уверен, вы это отлично понимаете. Просто нужно взять себя в руки, настроиться на положительный результат, и мы обязательно его добьёмся.

Рудик поднялся, взял бумаги и положил руку Лене на плечо. Она продолжала сидеть, крепко сжав кулаки и глядя в пол.

— Вы верите в положительный результат, Марик? Вы меня не обманываете?

Я растерялся на мгновение, но она подняла глаза, и я понял, что от моего ответа сейчас зависит её решение, а значит, и жизнь.

— Лена, я не обманываю вас. Лет десять назад вы рассматривались бы как безнадёжная больная. Слава богу, медицина не стоит на месте. Сегодня есть методы диагностики и лечения, о которых мы раньше даже мечтать не могли! Нам с вами обязательно нужно выиграть время! Вы пролечитесь, а ещё через десять лет появится новое поколение препаратов, и они дадут нам следующие десять лет.

Она улыбнулась, как мне показалось, с облегчением, вздохнула и поднялась.

— Спасибо вам, Марик. Я буду у вас наблюдаться все следующие двадцать лет.

Я вышел из-за стола и, подойдя к Лене, обнял её хрупкую фигурку, которая совсем ещё недавно была довольно пышной.

— Приходите в любое время. Мы с Ниной будем наблюдать на УЗИ, как опухоль тает.

Новиковы ушли, со мной остались тишина, мысли о неожиданных поворотах судьбы и о том, кто эти повороты для нас определяет.

Глава 3

Доктор-Зайчик

Вчера вечером заболела Фроська. Думаю, причиной разыгравшегося панкреатита явился визит тёщи. Но, естественно, никто с предложенной этиологией не согласился. Моя тёща — классический вариант еврейской мамы, для которой процесс приготовления и последующего поглощения пищи составляет, без преувеличения, смысл жизни. Убедить Раису Львовну в том, что собачка весом в шесть килограммов не в состоянии переварить и усвоить количество еды, превышающее половину её собственного веса, невозможно. Она считает, раз питание дробное, то есть поглощаемое маленькими порциями каждые десять минут, значит, оно здоровое.

Поведение Фроськи при появлении в квартире Раисы Львовны предсказуемо, как расписание поездов в Германии. Первые пару часов она не отходит от тёщи, следуя за шаркающими от холодильника к плите и обратно тапочками буквально по пятам.

Начиная с третьего часа, Фроська перемещается на наблюдательный пункт, где сидит, навострив уши. Она уже не топчется за кормилицей шаг в шаг и подходит к миске, только если в ней оказывается лакомство.

К концу четвёртого часа пребывания Раисы Львовны на кухне Фроська ложится на пол, продолжая осоловелыми глазами наблюдать за происходящим, но уже не поднимается, а лишь судорожно сглатывает при виде очередного вкусненького кусочка, падающего в миску.

Я думаю, блевать и гадить Фроська начинает после ухода кормилицы только из уважения к последней и опасаясь, что если не дотерпит, то в следующий раз не дадут. Тёща же чистосердечно считает нас лгунами, когда Кира в очередной раз орёт ей в трубку:

— Мама! И что вы опять дали собачке? Она изгадила мне всю квартиру!

На что мама неизменно отвечает:

— Ничего такого, чего я сама не кушала! Скажи своему доктору, пусть он животное полечит, хоть какой-то будет толк от его медицины.

Я давно перестал реагировать на замечания Раисы Львовны. Более того, я несказанно рад, что она не считает меня врачом. На заре моего брака с Кирой я как образцовый муж, стремясь угодить тёще, пытался добросовестно разобраться в её гипертонии. Но стоило заявить, что в первую очередь нужно отрегулировать питание и сбросить вес, как меня записали в ветеринары и принялись демонстративно игнорировать как врача.

После гневной тирады, выплеснутой на маму, Кира, возмущённая моим бездействием, обратила своё недовольство на меня. Но на подобные выходки я давно подобрал стандартный ответ:

— Могу ускорить процесс очистки собачьего организма путём клизмы и промывания желудка.

Кира, воочию представив последствия предлагаемых процедур, согласия на них никогда не давала. А, как известно, без согласия родственников никаких манипуляций с пациентом проводить не рекомендуется.

За ночь меня неоднократно поднимали оказывать помощь страдалице, в результате наутро я чувствовал себя как после дежурства и собирался на работу в надежде, что хотя бы первая пара пациентов проспит назначенную со мной встречу.

Донеся до машины своё неразбуженное тело и сев за руль, я понял, что забыл дома телефон. Без телефона день грозил превратиться в целый ряд мелких катастроф, а потому я нехотя вылез и тем же вялым шагом поплёлся обратно. Кира, открыв дверь, не преминула заметить, что всё у меня не как у людей. Она уже была на пути к ветеринару, хотя я профессионально убеждал её, что к обеду Фроська будет в полном порядке и единственное, что ей действительно нужно, — это лечебное голодание дня на два. Но для Киры, как и для её мамы, в таких вопросах я был не авторитет, а потому, подхватив сумку с сидящей в ней грустной собачонкой, супруга выскользнула на лестничную площадку.

Не обнаружив дома телефон, я уверил себя, что найду его в портфеле, лежащем в машине. Времени до начала приёма оставалось немного, и, спешно захлопнув за собой дверь, я бодрым шагом вернулся на стоянку. Попытка отыскать в кармане ключи оказалась безуспешной, и, дойдя до автомобиля, я заглянул через окно внутрь: ключи лежали на водительском сиденье. Дверцы были заблокированы.

— И биться сердце перестало! — воскликнул я и в самом деле почувствовал перебои сердцебиения, потому что в тот же момент осознал: ключей от дома у меня с собой тоже нет, так как они остались в портфеле, там же, где, вероятно, и телефон. Портфель лежал на заднем сиденье, и чуть приоткрытый замок показался мне зловещим оскалом.

«Спокойствие, только спокойствие!» — повторял я про себя, раздумывая, какой из возможных способов добраться до работы самый быстрый и безболезненный. Решить проблему было бы намного легче, если бы телефон оказался доступен. Но… На нет и суда нет.

Я отправился к проезжей части в надежде поймать попутку. Денег с собой тоже не оказалось, но расплатиться можно и по приезде в клинику. Мимо меня, как назло, проносились одни «мерсы» и «порши» вперемежку с троллейбусами. Ни одно из этих средств передвижения останавливать мне не приходило в голову. Я ждал появления «жигуля» или «тойоты», и вдруг рядом со мной тормознула ярко-красная «бэха», отчего-то показавшаяся мне смутно знакомой. Заглянув через тонированное стекло, я увидел Барби, которая активно махала мне рукой и явно приглашала в машину.

Я открыл дверку.

— Доктор! Зайчик! Садитесь скорее, здесь нельзя стоять!

Подобное обращение не показалось мне уместным, но необходимость добраться до работы по возможности быстрее заставила плюхнуться на пассажирское сиденье, не теряя драгоценного времени.

— Спасибо, что подобрали меня, — догадался поблагодарить я свою спасительницу, — у меня, поверите или нет, ключи захлопнулись в машине.

— Конечно поверю! — лихо выруливая на среднюю полосу и хохоча во всё горло, крикнула Барби, как будто у меня предполагались проблемы со слухом. — Поверите или нет, но мои ключи тоже постоянно куда-то пропадают. Ну, хоть на шею вешай!

Не ожидая от красотки той степени лихачества на дороге, которую она демонстрировала, я пристегнулся ремнём и упёрся ногами в пол.

— Доктор! Зайчик! Я вам так благодарна! Я ведь, извините, правда думала, что остановлюсь на минуточку и просто зайду в туалет, а, оказалось, заставила вас работать сверхурочно!

Меня никто никогда не звал зайчиком, даже мама, которая, если и отождествляла меня с каким-то животным, то это был «мишка косолапый», который «по лесу идёт.».

Я подсчитывал, как скоро при таком движении мы доберёмся до места, и надеялся, что больше пары раз она не успеет назвать меня зайчиком. В противном случае с моего языка могут сорваться возражения. Вдруг на очередном светофоре, продолжая трещать без остановки, Барби свернула в сторону, противоположную направлению к клинике.

— Куда? — подскочил я.

— Доктор! Зайчик! Я только на минуточку, мне здесь по пути. Я схвачу один ма-а-аленький пакетик и потом сразу отвезу вас на работу. Вы ещё успеете спасти пару таких, как я, до конца рабочего дня.

Спорить не имело смысла. Я пожалел, что не умею медитировать, но вспомнил, что, собственно, нужно просто прислушиваться к своему дыханию. Я стал отслеживать вдохи-выдохи, и, вероятно, у меня получилось отключиться, так как внезапно я проснулся от звука захлопнувшейся двери и трескотни Барби, севшей в машину. По-видимому, я проспал тот момент, когда она упорхнула за своим «пакетиком». Я украдкой глянул на часы, и меня прошиб холодный пот: прошло больше двух часов с тех пор, как я вышел из дома! Я не просто опоздал к началу приёма, я пропустил как минимум четырёх пациентов!

— Доктор! Зайчик! Я вас домчу за пять минут, — затараторила Барби.

— Послушайте, не называйте меня зайчиком. Меня зовут Марк Давыдович.

— Какая прелесть! Марк — это Марик? Маркуша?

Я закрыл глаза и попытался снова сосредоточиться на вдохе-выдохе.

— А я, представляете, до сих пор не могу придумать имя моему сыночку. Так пусть он будет Марик!

Я открыл глаза и посмотрел на эту сумасшедшую.

— Вы меня практически не знаете, — попытался напомнить я.

— Ну что вы, доктор! Я знаю про вас всё: вы — лучший! Я вас просто обожаю!

В этот момент мы подъехали к клинике. Барби с визгом тормозов подрулила прямо к центральному входу. Пытаясь опомниться от захватывающей дух гонки, я открыл дверцу машины и опустил ноги на землю. Но подняться с сиденья не смог: прямо передо мной стояла Кира.

Когда жена увидела меня в безумно-красном BMW, лицо её перекосило, как после обширного инсульта, рот съехал на одну сторону, глаз задёргался, и она стала похожа на Раису Львовну.

И тут Барби, выскочившая из автомобиля, обежала вокруг и заглянула в мою открытую дверь.

— Марк Давыдович! Зайчик! Я могу объяснить начальнику клиники, что мы опоздали из-за меня.

Кира чужим голосом переспросила:

— Зайчик?

Барби отодвинула её локтем.

— Женщина, ну что вы встали у самой машины? Видите, мой доктор выйти не может! — и, окинув Киру с ног до головы оценивающим взглядом, добавила: — Вы столько пространства занимаете! Отойдите!

Кира открыла рот, набрала полную грудь воздуха и на выдохе выдавила:

— Ты кто такая?

— Женщина, перестаньте хамить, — Барби пыталась вытянуть меня из машины, но я почему-то продолжал сидеть.

— Этот… «зайчик», он тебе кто? — снова задала вопрос жена.

— Нет, ну это уж слишком! — Барби бросила тянуть меня за рукав и, развернувшись к Кире, пошла в наступление: — Этот мужчина помог мне родить сына! Ещё вопросы будут?

— То есть, что значит — помог родить сына? В каком это смысле?

Кира смотрела поочерёдно то на меня, то на Барби, и я даже представить не мог, как исправить сложившуюся ситуацию.

— Нет, ну вы совсем неумная женщина, похоже. Какой может быть ещё смысл, когда я вам прямым текстом говорю: «Помог родить сына». У вас что, есть несколько вариантов ответа?

— Кто это, «зайчик»? — уже обращаясь ко мне, спросила Кира.

Я наконец выбрался из машины и, не глядя ни на одну из них, заторопился в клинику.

Поднявшись в кабинет, я выглянул в окно: ни Киры, ни Барби перед входом не было. В дверь постучали, и, запыхавшись, забежала секретарь главврача Наташа.

— Марк Давыдович, вы простите, это я позвонила вам домой. Сотовый не отвечал, Людмила Борисовна просила разыскать вас и выяснить, что случилось. Я просто сказала, что вы до сих пор не пришли и мы не знаем, что делать с записанными на сегодня больными.

Я устало опустился в кресло и махнул рукой:

— Сейчас начну принимать.

Не успев закрыться за Наташей, дверь снова распахнулась. На пороге возник Антонов:

— Тёткинсон, что это было?

— После, — снова махнул я рукой. — У меня приём.

— Ну ты силён! — развел руками Юра. — Коллектив ждет отчёта!

Я снова махнул рукой, словно отгоняя любопытствующих, как назойливых мух, и взял карточку первого пациента. Я перечитал имя дважды. Епп Вольдемар. Отчества не было.

— И биться сердце перестало! Как прикажете его вызывать? Выкрикнуть фамилию?

Я схватил местный телефон и набрал регистратуру.

— Тёткин говорит! Девочки, мне что, сегодня медсестра не положена на приём? По-вашему, я сам должен бегать в коридор за пациентами и в регистратуру за анализами? Что происходит, в самом деле?!

— Марк Давыдович, это Оксана. Мы сейчас скажем старшей, что вы пришли. Минуточку.

Но минуточек упущено было довольно много, и приём начинать пришлось без сестры. Я открыл дверь в коридор. Там сидел единственный пациент.

— Вы ко мне?

— Да, доктор.

— Как ваша фамилия?

— Епп.

— Заходите.

Мужчина шестидесяти лет жаловался на кровь при мочеиспускании. Никаких других симптомов не наблюдалось.

— Я направлю вас на анализы, а затем на консультацию к урологу, — сказал я.

— А можно без уролога? Можно только с вами?

— Почему? — я взглянул на него, оторвавшись от бумаг.

— Я слышал, что он у вас суровый и методы исследования у него просто как в гестапо.

— Не слушайте ерунду. У нас великолепный уролог по фамилии Малаков. Он хирург, один из опытнейших специалистов. После консультации с ним вернётесь ко мне, и мы решим, каких методов придерживаться.

Епп вздохнул.

— А почему у вас отчество не записано в карте? — поинтересовался я.

— Я из Канады, в Россию приехал по работе. У нас отчество не принято.

— Надо же, акцента у вас вовсе нет.

— Мама у меня русская, — улыбнулся Вольдемар. — Спасибо, доктор. Я запишусь к вам на следующей неделе.

— Записывайтесь, — я протянул ему направление на исследование. — Всего хорошего!

Рабочий день только начинался, а я не мог сосредоточиться, думая о том, что меня ждёт под занавес. «Спокойствие, только спокойствие!» — повторил я себе и снова набрал регистратуру, чтобы выяснить, где же, чёрт подери, моя медсестра!

Глава 4

Ночное

Завершив рабочий день, я пришёл домой и обнаружил два чемодана, одиноко стоявшие у входа в квартиру. Я даже не пытался войти и дать какие-либо объяснения Кире, а просто взял свои небогатые пожитки и ушёл.

За следующие пару часов, ожидая приезда специалистов по открыванию автомобильных дверей для подобных мне чайников, я пересмотрел всю свою жизнь с момента окончания института, то есть взрослую, по моим понятиям, её часть. Я, как правило, не занимаюсь самоанализом, не мучаю себя вопросами «а что случилось бы, если…» Я живу настоящим, стараясь наполнить каждый день смыслом и по возможности избегая ненужных драм. А потому для меня оказался откровенной неожиданностью тот факт, что, перелистывая прожитые годы, я не увидел ничего, заслуживающего внимания и интереса, кроме своей работы.

Я на мгновение представил, что завтра мне не нужно идти в клинику… Чем бы я занялся? А чем я занимаюсь в выходные? Убираю квартиру, помогаю Кире с большими покупками, чиню то, что требует починки в доме, или отвожу машины в сервис, гуляю с Фроськой. Хотя. Выходные случаются редко, потому что суббота — мой обычный дежурный день. Я даже несколько смутился, осознав, что нет у меня ни хобби, ни друзей, помимо коллег по работе, ни детей. Мы никогда не хотели завести ребёнка. Точнее, Кира никогда не планировала. Для меня, если жена не поднимала этот вопрос, проблемы не существовало.

Я переключил мысли на Киру. А чем она занимается весь день? До замужества года два проработав в школе библиотекарем, уже больше двадцати лет Кира была домохозяйкой. Я не возражал против её выбора и сейчас впервые задумался: а чего она домохозяйничала, если генеральные уборки и походы в магазины проводились в мой единственный выходной? В будни по утрам я уходил до того, как она проснётся, самостоятельно сварганив себе бутерброд, а вечером, как правило, возвращался к приготовленному из полуфабрикатов ужину, исключая визиты тёщи, устраивавшей нам праздники живота.

Стало быть, всё время моей жены занимала маленькая сучка Фроська, превратившаяся в семейного диктатора. Именно по её вине Кира так уставала за день, что не успевала ни прибрать, ни приготовить еду к моему возвращению с работы. Я же, постоянно загруженный в клинике, преподающий на кафедре в институте, участвующий в конференциях, учёбах, повышениях квалификации, был слеп и даже не представлял, какая тяжёлая у Киры жизнь!

К моменту, когда двери моего автомобиля были наконец открыты, я своими неожиданными размышлениями довёл себя до осознания того, что возвращаться домой не хочу, даже если меня туда позовут. Но меня никто и не звал. Я оглянулся на зашторенные окна своей квартиры, вздохнул и, словно стряхнув с себя ненужный груз, сел в машину и поехал на дежурство.

Дежурство моё начиналось на следующее утро, но идти больше было некуда. Вся моя жизнь, враз дав усадку, как после стирки в горячей воде, поместилась в стенах клиники. На стоянке был припаркован автомобиль Малакова: видимо, этой ночью дежурил он. Поднявшись в ординаторскую, я застал Захара спящим на кушетке, хотя времени было совсем мало. Я взял список больных, оставленных для наблюдения на ночь, и отправился на обход. Постовая сестра, увидев меня, покосилась на расписание, приколотое над её столом.

— Добрый вечер, Марк Давыдович, а я думала, сегодня Малаков в ночь.

— Мы оба сегодня в ночь, — ответил я, — чтобы веселее.

Больных в списке оказалось всего трое, так что обход завершился за полчаса. Вернувшись в ординаторскую, я некоторое время слушал музыкальный храп Малакова, но вскоре почувствовал, что желудок просит что-нибудь в него кинуть. «Да, голод не тётка, доктор Тёткин», — поделился я сам с собой каламбуром и отправился на пост.

Медсестра продолжала перекладывать то ли бумажки, то ли коробки с лекарствами, то ли и то и другое одновременно.

— Лида, а как вы заказываете пиццу?

Девушка рассеяно указала на скоросшиватель, лежащий на журнальном столике.

— Там много телефонов, зависит от того, что вы хотите.

— А что я хочу? — переспросил я её, листая разноцветные буклеты ресторанов с круглосуточной доставкой.

После секундной паузы Лида предположила:

— Я думаю, вы хотите большую пиццу с курицей и двойным сыром.

— Точно! — согласился я.

Лида тут же по памяти продиктовала мне номер, и, набрав его, я сделал заказ.

— Это всё? — уточнила оператор.

— Минуточку, — попросил я и, прикрыв трубку ладонью, обратился к Лиде: — Как ты думаешь, а что Малаков хочет?

— Малаков — двойную «Барбекю» с беконом, — не задумываясь отрапортовала сестра.

— А ты?

Она улыбнулась:

— А я у вас обоих по кусочку отщипну.

Я кивнул и закончил диалог с оператором.

Оставив Лиде наличные, я вернулся в ординаторскую. На диване сидел Захар с закрытыми глазами.

— Ты чего сегодня здесь делаешь? — не поднимая век, обратился он ко мне.

— Решил составить тебе компанию, — ответил я. — Не возражаешь?

— Нет, я как раз пиццу заказал, — сообщил Малаков. — «Барбекю» для себя и «Маргариту» для Лиды. Хватит на троих.

— На шестерых. Я только что заказал «Барбекю» для тебя и куриную для себя, — усмехнулся я.

— О как! — оживился Захар. — Пируем сегодня!

Он соскочил с дивана и бодро направился к кофеварке.

— Я три ночи в госпитале отдежурил на этой неделе. Не возражаешь, если посплю?

— Сколько твой организм затребует, — заверил я коллегу, — всех пациентов я уже обошёл.

Кофейный запах разливался по ординаторской, вселяя уверенность в том, что жизнь, несмотря ни на что, прекрасна.

Обсудив глобальное потепление климата и недавно прошедшие в Штатах выборы очередного президента, мы наконец дождались звонка от Лиды.

— Доктора! Пицца доставлена, подтягивайтесь, а то мне всё не унести!

За какие-то полчаса нам удалось уговорить куриную, «Барбекю» и «Маргариту», причём Лида, как и собиралась, лишь скромно отщипнула по кусочку от каждой. Мы с Малаковым совершенно счастливыми глазами смотрели друг на друга и на оставшуюся коробку.

— На завтрак, — кивнул в сторону Захар.

— Угу, — промычал я, — представляю себе такой царский завтрак! Не знаю, почему я никогда раньше не заказывал пиццу? — удивился я сам себе.

— А чего ты ешь на дежурствах? — поинтересовался Малаков.

— Обычно кашу из столовой, — припомнил я.

— Ну, Тёткин! Пицца — это же обязательный атрибут ночного дежурства! — воскликнул коллега — хронический ночной дежурант. — Вот ты, столько лет дежурил — и всё неправильно!

— Лучше поздно, чем никогда, — отвечая больше своим мыслям, нежели Малакову, произнёс я.

— Кстати, это замечательно, что ты сегодня здесь. Я, знаешь ли, посмотрел твоего Еппа, — прихлёбывая кофе, продолжил разговор Захар. — И большое у меня подозрение, что биопсия покажет онкологию.

— Что, опухоль мочевого пузыря?

Захар кивнул.

— Тут знаешь, ещё какая заморочка? На консультацию он приходил с дочерью, так вот она осталась поговорить со мной после того, как я закончил осмотр.

— Без отца?

— Без, отправила его оплачивать приём.

— Какая-то специфика?

— По её словам, Епп реально страдает канцерофобией. Всю жизнь говорил, что, если у него обнаружат рак, он покончит с собой.

— Даже так! А у него опухоль больших размеров?

— Да практически не видно ничего! Я отщипнул от подозрительного участка, если и есть — самое начало.

— Что думаешь делать? Может, его психологу показать? — спросил я.

— Думаю, не повредит, но диагноз я ему сообщать не буду, — ответил Малаков.

— Как планируешь лечить? Догадается по лечению, — предположил я.

— Посмотрим, скорее всего, консервативно справимся, без операции, — Захар достал свою вечно пустую трубку и постучал ею по столу, словно убеждаясь в отсутствии табака. — Как Сиротин по биопсии отчитается, так мы с тобой распишем терапию.

— Знаешь, — продолжил я тему, — сколько за все годы прошло у меня онкологических, а я так для себя и не решил, нужно ли им знать диагноз. Большинству — нет, не нужно, но это тоже палка о двух концах. Ведь, чтобы бороться, человек должен понимать опасность и осознавать, насколько она серьёзна. Иначе запустить проще простого.

— Вот если у меня будет рак, — сказал Захар, — мне обязательно нужно знать. Я предпочитаю держать всё под контролем. Бояться надо именно неизвестности. А тут уже действовать надо, а не бояться. Но это лично моё мнение. Сам понимаешь, всегда всё решается индивидуально, как с твоим Еппом.

— А чего бы тебе не пойти домой? — вдруг спросил я. — Отоспишься по-человечески. Работы здесь и на одного мало.

— А ты останешься? — посмотрел на меня Малаков с некоторым сомнением.

— Завтра всё равно сюда возвращаться. Да и идти куда-то уже поздновато.

— Если ты правда не возражаешь, я бы уехал, — Захар поднялся и, подойдя к окну, глянул на две одиноко стоящие у центрального входа машины. — Совсем девчонок моих не вижу.

— Конечно, езжай. И пиццу забери, — предложил я, зная, что дома у коллеги пять дочерей.

— А как же царский завтрак? — усмехнулся он.

— Да мне, как ты видишь, кашка из столовки будет полезнее, — отшутился я, похлопывая себя по животу.

— Ну спасибо, — Малаков не заставил себя уговаривать и, подхватив коробку, бодро вышел из ординаторской. — Спокойного дежурства! Увидимся в понедельник! — крикнул он с порога и зашагал прочь.

Я выглянул в окно и, наблюдая за отъезжающим автомобилем, представил, как обрадуются девчонки неожиданному возвращению отца, да ещё и с пиццей. Я же был ему благодарен за то, что он ни разу не упомянул сегодняшний инцидент перед клиникой и не поинтересовался причиной моего незапланированного ночного дежурства.

Глава 5

Голд

Именно в такие дни Нинуля говорит:

— What а beautiful day!^[4]

И мы, не разумеющие английского, по тону её голоса понимаем: всё будет хорошо. Вот и я сегодня, не имея ни малейшего представления о правильном произношении, попытался воспроизвести немудрёную фразу. Судя по улыбкам Антонова и Лето, единственным в клинике, кто свободно владел иностранными языками, вышло не очень. Но зато от души. Мне вообще всегда хотелось выучить какой-нибудь язык. Я бы предпочёл испанский, потому как мечтал съездить в Испанию. Но дальше «hola»^[5] и «gracias»^[6] не продвинулся, оправдывая свою лень отсутствием практики.

По понедельникам врачебные линейки должны сопровождаться как минимум часовым перерывом, чтобы собравшиеся в ординаторской после планёрки доктора имели время обсудить, переварить, вдоволь раскритиковать услышанное и запить переживания кофе. Кофеварка работает буквально на износ, но страсти от этого не утихают.

Последние пару месяцев администрация настойчиво напоминает, что бюджет, а следовательно, и наша заработная плата складываются из услуг, предоставляемых клиникой. И чем больше мы назначаем обследований и процедур, тем положительнее это сказывается на финансовом благополучии предприятия.

Многие так и делают: выдают стандартный список анализов, исследований, консультаций и прочего, что можно пройти в нашей клинике, без учёта того, всё ли в этом списке необходимо данному пациенту.

Я, с точки зрения начальства, не самый хороший врач. С одной стороны, больные меня любят и уважают, приёмы ко мне расписаны на две недели вперёд. Но вот в плане назначений… Я выписываю исключительно то, что нужно в конкретном случае, назначаю то, что показано. Я давно и окончательно поставил администрацию перед выбором: если им нужен доктор Тёткин, то придётся с этим мириться. Если мои принципы кого-то не устраивают — увольняйте. По-видимому, присутствие доктора Тёткина приносит клинике больше дохода, чем его отсутствие, поэтому дёргать меня за мою принципиальность перестали.

— Коллеги, но ведь существует категория пациентов, которые хотят обследоваться, и чем больше, тем лучше! Почему, скажите, я не могу назначить максимум исследований, если это именно то, что они от меня ждут, а деньги для них вообще не вопрос? — размахивая руками, что было для него совершенно не типично, кричал доктор Сирин. — У меня сейчас наблюдается интересная дама, у неё план: в день пройти по крайней мере одно исследование и посетить одного специалиста. Она не вылезает из нашей клиники уже неделю, и за эту неделю, заметьте, я обеспечил вам всем премиальные в конце месяца!

— Молодец, Андрюша, возьми с полки пирожок, — сказала Лето. — А я, к сожалению, в ваших дебатах остаюсь лишь сторонним наблюдателем: назначений не делаю, на УЗИ смотрю только тех, кого вы присылаете. Но если вот от души — я на стороне Тёткина. Врачи должны оставаться врачами, а не превращаться в торгашей. — Нина налила себе очередную чашку кофе и, сделав глоток, снова обратилась к Сирину: — А ты, Андрей, только без обид, торгуешь медициной. В половине случаев ты просто делаешь на пациентах деньги, и в основном на том, что им совершенно не нужно.

— Да ладно, Нинуля, — вступился Антонов, — паллиативную медицину никто не отменял! На одном твоём летнем позитиве далеко не уедешь, — добавил он, усмехаясь. — Я вполне понимаю Андрея, у меня самого полно стариков, для которых сходить к доктору и на пару-тройку обследований — необходимый для жизнедеятельности ритуал. Если я скажу, что в этом нет необходимости, они решат, что их дела совсем плохи и даже нет смысла заниматься здоровьем, или пойдут к другому доктору, который назначит им всё, что они хотят, и направит, куда душа требует.

— В государственной медицине нас ругают за каждый дополнительный анализ, потому что в бюджете нет денег, а здесь — за недостаточные назначения, — вступил в разговор Малаков, нечасто участвующий в наших обсуждениях. — Это всё издержки системы здравоохранения, и однозначного ответа на ваши вопросы нет. Необходимо менять систему, но на данном этапе развития нашего социума это практически невозможно.

— Как тут не вспомнить наше счастливое детство при социалистическом режиме с обязательными диспансеризациями, бесплатными санаториями и профилакториями, — начал любимую тему Серёга Сиротин, ярый защитник прежнего порядка, существовавшего при Союзе.

— Бесплатное обучение в медицинском институте, между прочим! — поддержал Антонов.

— И зарплата врачей, на которую можно купить хлеба и колбасы на весь месяц, если достанете колбасы по блату, — Сирин был противником советской системы и мог спорить с Сиротиным часами, если никто не вмешивался и не разводил их в разные стороны.

— Господа, вопрос, конечно, интересный, — поднялся из кресла Рудик, — но пора начинать приём, — и уже на выходе из ординаторской, как и положено заведующему отделением, добавил: — И помните: бюджет клиники зависит от ваших назначений!

Как только за Рудиком закрылась дверь, Юра Антонов хлопнул в ладоши, призывая всех к вниманию.

— За денежными разговорами мы упустили главное, — начал он. — Тёткин так и не отчитался о сцене, произошедшей в пятницу на глазах удивлённой публики между его женой и Барби.

Я не любитель оказываться в центре всеобщего внимания, тем более когда речь идёт о личной жизни. Но, зная своих товарищей, понимал, что разговора не избежать.

— Кстати сказать, Тёткин отдежурил по стационару оба выходных, — подлил масла в огонь Сирин.

Все вопросительно посмотрели на меня.

— Марик, тебя что, Кира выгнала? — спросила Нинуля.

— Тёткинсон, если тебе негде бросить кости, можешь бросить у меня, — предложил Юра.

— Спасибо, конечно, — я замялся. — У нас, в самом деле, временная размолвка с Кирой.

— А что у тебя с Барби? — нетерпеливо перебил Сиротин. — Начинай с главного!

Я так и знал, что все считали это самым главным.

— Главное в том, — начал я, — что у меня нет ничего с Барби. Нет и быть не может.

Коллеги разочарованно загудели.

— Вот я сейчас скажу вам правду, и вы, конечно, не поверите, потому что правда не интересна, в ней нет интриги. А вам ведь интрига нужна.

— Марик, не переживай, в жизни столько всякого случается. Мы всегда на твоей стороне! — успокаивающим тоном заверила меня Нина.

— Я согласен с нашим Летом красным! Мы всегда на твоей стороне, Тёткинсон! — подхватил Антонов, с удовольствием обыгрывавший наши с Ниной фамилии.

— Вот я и говорю, что вы уже заранее придумали интригу. Если я не поддержу её своим рассказом, вы разочаруетесь и не поверите.

— Так что произошло на самом деле? — как всегда конкретно, без обиняков и намёков спросил Малаков.

— Я захлопнул ключи и телефон в машине, опаздывал на работу, ловил попутку и поймал Барби. Она меня довезла. Конец истории.

— Она везла тебя два часа, когда ходу здесь пятнадцать минут? За это время твоя жена, испугавшись, что с тобой что-то случилось, приехала в клинику, где и встретила вас с Барби, — продолжал уточнять детали Сирин.

— Да, Тёткинсон. Под вопросом эти злосчастные два часа. Или ты столько времени ловил попутку?

— Да не ловил я ничего два часа, я их проспал в машине у Барби!

— С Барби? — в один голос спросили все.

Я почувствовал, что разговор меня начинает напрягать.

— Я похож на идиота? Конечно нет. Она по пути заскочила к какой-то подруге и просидела там два часа.

Антонов подошёл ко мне и похлопал по плечу.

— Я как раз думаю, что ты идиот, потому что спал в машине без Барби.

— Ты о чём?

— Уж если иметь проблемы, то хоть было бы за что.

Я посмотрел на Юру с сомнением.

— Ты правда можешь представить меня с Барби?

Антонов оглядел меня с головы до пят.

— Пожалуй, Барби может найти кого-то поинтересней…

— Ну ты, конечно, извини за прямоту, — я был разочарован замечанием друга, — но это у меня не может быть ничего общего с какой-то куклой без мозгов!

— Минуточку! — вступил в разговор Сирин. — Кто сказал, что Барби — кукла без мозгов?

— А что, ты считаешь её высокоинтеллектуальной особой?

— Насчёт высокого интеллекта не скажу, — пожал плечами Андрей, — но экземпляр она очень даже оригинальный.

— Конечно, ноги от коренных зубов, силиконовая грудь, появляющаяся из-за угла первой, и умопомрачительно синие глаза в цветных линзах, — чисто по-женски прокомментировала Нинуля.

— Грудь, кстати, без силикона, — улыбнувшись, заметил Сирин.

— Да ты что! — подскочил Антонов. — Не верю.

— Так чем она интересна? — вернул нас к теме Захар.

— А ты погугли в Интернете, посмотри на «Фейсбуке» — сейчас вся информация доступна в сетях, — предложил Сирин.

— Хочешь сказать, про нашу Барби что-то есть в Интернете? — удивилась Нина.

— Наивные вы мои коллеги, — Сирин обвёл собравшихся высокомерным взглядом, — семь лет наблюдаете больную и ни разу не задумались, кто она и чем занимается.

— Ну, во-первых, кроме тебя никто ею вплотную не занимался. Во-вторых, как-то до Тёткинсона интереса к ней вообще никакого не возникало, — заступился за всех Антонов.

— Кстати, как её зовут? — я внезапно сообразил, что знаю её только как Барби.

— Тони Голд, — объявил Сирин.

— Что? Это реальное имя? — удивился Юра. — Это ещё покруче, чем наша Лето!

— На самом деле она Антонина, но об этом мало кто знает, — уточнил Андрей.

— Откуда такая фамилия? — продолжал допытываться Антонов.

— Короткий брак с иностранцем, как шутит сама Барби, чтобы сменить фамилию на понравившуюся.

— Да, это сильно: выйти замуж, чтобы сменить фамилию! — усмехнулась Нина.

— Нинуля, а ты как до своего времени года докатилась? Тоже по замужеству? — поддел её Юра, знавший Лето ещё во времена её девичьей фамилии.

Сиротин, в это время изучавший что-то на компьютере, громко присвистнул:

— Ничего себе! Вы знаете, что наша Барби — владелица одной из крупнейших фармкомпаний?

— Ни много ни мало «Фарм Голд Корпорэйшн», — подсказал Сирин.

Я не поверил его словам и посмотрел на экран, стремясь убедиться, что меня не разыгрывают в очередной раз. С фотографии улыбалась Барби, а ниже мелким шрифтом сообщалось о предстоящей встрече главы компании «Фарм Голд» с зарубежными коллегами для обсуждения перспектив совместного бизнеса.

Я не мог поверить прочитанному. Все стояли вокруг компьютера, и только Сирин, довольный тем, что для него единственного это не новость, улыбаясь, наблюдал за нами из своего кресла.

Конец ознакомительного фрагмента.

Примечания

4

Какой прекрасный день! (англ.)

5

Привет (исп.).

6

Спасибо (исп.).