Фраерок везухи в стиле Эмо

Нина Ленегор

Иронично-мистический фейк о житейской правде. Слесарь автосервиса Тимофей Резников неожиданно для себя оказывается двойником алмазного короля Глеба Куролесова, баллотирующегося в губернаторы Затюканского края. Не по своей воле Тимофею приходится подменять Глеба в публичной и личной жизни. При абсолютной внешней похожести Тимофей по характеру – полная противоположность Глебу. Размеренный быт доброго семьянина и востребованного автослесаря оборачивается цепью приключений в клоаке чужой гламурной истории. Подмена главных героев привносит забавные сюрпризы и судьбоносные коррективы обеим семьям и даже их животным…

Свесив лапу с подоконника, обняв полосатым хвостом керамический горшок с орхидеей, которую мама величала не иначе как «пафиопедилум сукхакула», Обормот беззаботно мурчал о чём-то своём кошачьем. Рита забросила подальше в письменный стол учебники, с планшетом забравшись на диван, подбирала наряды и макияж виртуальным барышням. Суперово! Родоки на все выходные уехали загород с приятелями. А то била бы по ушам истерия спортивных комментаторов из папиного ноутбука, папа прыгал и кричал, что потерпевший. Мама по телефону с сотрудницей Таей в сотый раз обсуждала бы коллегу, против которой они вдвоём дружили. «Как тебе Ларкина новая кофтейка-разлетайка? Во-во, небось, на рыночной распродаже у китайцев за сотку выторговала! Туфли видела? Дерматин, и цвет серо-буро-малиновый! Что? Её собачка куражная? Даже слышать не хочу! Никакая она не померанский шпиц, а помесь морской свинки с ёжиком! Говорит, муж в отпуске, уехал с друзьями на Байкал? Какая там рыбалка? За бабами он охотится на тёплом побережье! Оно и понятно, от такой зануды, как Ларка, любой мужик сбежит не то, что на Байкал, сам утопится в Бермудском треугольнике!».

Зажужжала, закружилась по бежевому велюру дивана мобилка. Денька! Рита радостно схватила телефон, но на экране высветилась «мама».

— Привет, ребёнок! Как дела? — Всё также… И сколько просить, не называй меня «ребёнок»! Я взрослая уже! — включила хандру Рита.

— Хорошо, взрослый ребёнок! Надеюсь, ты не в куколки играешься, а готовишься к вступительным экзаменам? — Надеяться не вредно… — Как-то ты всё холодком! А расслабляться некогда, через месяц вступительные экзамены! Это тебе не халам-балам, а юридический вуз! А не желает Рита ни в адвокаты, ни в прокуроры, ни в сыщики, ни в какие другие жандармы! Выучится она только на ветеринарного доктора — без вариантов! Будет лечить собачек, кошечек, птичек, хомячков, черепашек. Но родоки её засмеяли — не престижно, не модно. По барабану им, что с пятого класса Рита роется в энциклопедиях, штудирует атласы животных и каждые выходные бегает помогать в соседнюю ветеринарную клинику, где её прозвали «Айбо-Рита».

— На диван с ногами не залазь! Кота гони с подоконника, а то ненароком свалит мою «пафиопедилум сукхакула»! — раздавала указания мама.

— Мамуль, не «трои»! У нас с Обормотом всё «пучком»! — Язык не поворачивается такого красавчика Обормотом называть… — Потому что не «симпосибл» быть красивым таким… Хоть кличкой кота подпортить, сделать мужественней!

— Ладно, твоя животина — обзывай хоть «горшком»! Но эти «трои», «пучком», «симпосибл» и прочие издевательства над русским языком… Ещё раз услышу… — Ну, да, это ж не «пафиопедилум сукхакула»…

— Короче, лучше не зли меня…

— И что мне будет? В угол поставишь, коленями на горох? — хохотнула Рита.

В этот раз мамина фантазия споткнулась на очередной акции промывания мозгов, дежурные нравоучения не успели развернуться в бесконечность нудного рэпа. Кстати, музон… Рита одела наушники и улетела в мир модных рок-групп. Но что-то вдруг стало мешать, отвлекать — она сняла наушники. Обормот странный, глаза горят, напыжился, шерсть дыбом, как после стирки без антистатика. Во дворе Батон лает, разрывается. Рита вышла из дома — никого, за калитку выглянула — тоже никого. Пёс немного успокоился, виновато хвостом виляет. Рита вернулась в дом, одела наушники, но снова как-то не по себе, музыка мимо ушей в никуда улетает. Она приоткрыла глаза, и на тебе — минорный стоп-кадр! Посреди комнаты незнакомый мужик, похожий на жэковского сантехника! Сдёрнув наушники, Рита испуганно спрыгнула с дивана.

— Вы… кто… откуда?

— А чё это входная дверь не закрыта? — хриплый недобрый голос.

Привычные благородные ароматы цитрусового фрэша и свежемолотого кофе родного жилья пробил чужой крепкий запах пота, перегара и дешёвых папирос.

— Как вы в дом вошли? Без разрешения…

— Я звонил, звонил… Потом толкнул калитку, она и открылась! — А Батон, как вас пропустил?

— Батон? Кто такой Батон? — Пёс наш, породы кане корсо… — А…, кобелёк, который у тебя во дворе. Молоденький ещё, не матёрый. Дурашка… — Не дурашка он! — обиделась Рита.

— Спит твой Батон, храпа даёт… — Спи-и-ит…, храпа даёт? Такого не может быть! Здесь что-то не то! Уходите, не то я сейчас закричу!

— Да, погоди, ты, верещать! Котофея до смерти напугала! Со страху у него и уши отвалились! — На вас у Обормота агрессия! Недобрых людей он за километр чувствует! — А Обормот — кто? — Кот! — То Батон, то Обормот — чудно! Хорош про кота ясновидящего. Ты чё, меня совсем не помнишь? — С чего мне вас помнить, если раньше никогда в глаза не видела? — Семён я, сосед твоей бабушки. Твоя ж бабушка — тоже Маргарита? — Допустим… Что с того? Моя бабушка Маргарита давным-давно померла!

— Я знаю — имя тебе дали в память о бабушке…

— Тоже мне секрет, будто пин-код банковской карточки Сороса выдал! И что теперь, мы — родственники? По-свойски, можно вваливаться к нам домой?

— Пацаном я влюбился в Марго. Лет тринадцать мне было, а ей — чуток больше двадцати. Как-то даже с бельевой верёвки тайком её ночнушку снял, в обнимку спал… Не знаю, догадывалась она или нет, что я по ней сохну… В окна подглядывал, к мужу ревновал, даже убить его задумывал. Неожиданно рано она померла, твою мамку Маринку совсем маленькую сиротой оставила. Давно это было, на могилку к Марго я цветочки до сих пор ношу.

— Ах, как мило — «мыло» Болливуда! Слёзы-сопли индийского кино! — Бесчувственная ты какая-то… Вот скажи, тебе сейчас сколько годков? — Сто одиннадцать! Разве не заметно?

— Не спеши, девочка, стариться, успеешь! Поди, лет шестнадцать — семнадцать! — А хоть сколько, тебе-то какое дело? — фыркнула Рита.

— Сильно ты похожа на ту Маргариту, хотя поганишь себя черными мазилами вокруг глаз, губы, ногти. Вместо бровей, металлолома натыкала… В ноздрях заклёпки… — Не заклёпки, а персинг! Бе-е-е… — не поскупилась на негатив Рита.

— Мать моя женщина! И на языке головка булавки… А если ненароком проглотишь? — ахнул Семён.

— Yes! — будто стоп-кран дёрнула Рита.

— Всё равно, ты мне нравишься! — Абзац! Зашквар! Ты, дед, видать, дурку словил! Белка бьёт в голову? Вали отсюда подобру-поздорову! Сейчас родоки вернутся! У меня папа, знаешь кто? Бывший десантник! Сослуживцы его «Барс» до сих пор называют! Враз голову тебе оторвёт, хребет через колено хрястнет!

— Не вернутся они, уехали на пикничок, водочку попивают, шашлычком закусывают! — Тогда…, тогда я милицию сейчас вызову! — задрожал голос Риты.

— Та, ну её эту милицию, кому она может помочь? Иди ко мне, моя куколка, приголублю тебя! — Что-о-о…? Приголубишь…? Только прикоснись ко мне своими грязными лапами! Не твоя я куколка, урод! Не трогай меня! — взвизгнула Рита.

Она беспомощно забилась за тумбочку в углу комнаты. Семён схватил её за локоть, резко потянул к себе. Тумбочка перекинулась ему на ногу. Семён запрыгал на месте, зашипел.

— У, сука… Отбежав, Рита схватила утюг с гладильной доски — швырнула в непрошеного гостя. Утюг с отпущенным шнуром воздушным змеем пролетел через всю комнату и воткнулся в зеркало, оставив роковую трещину. Рита бросилась наутёк. Семён догнал, поднял её на руки. Как обезьянка, она цеплялась за лутку двери, шкаф, спинку кровати, визжала, отбивалась руками, ногами. Но мужик сильный, и вот уже Рита бессовестно распята на родительской постели, с неё срывают майку, шорты. Бешено зашипел Обормот, спина горбом, хвост ершом, динамитом рванул с подоконника. Цветочный горшок с «пафиопедилум сукхакула» грохнулся на пол и взорвался. Осколки итальянской керамики, комочки земли, веточки нежной орхидеи, поднявшись в воздух, медленно осели на пол. В хищном прыжке Обормот мёртвой хваткой впился когтями в ногу Семёна.

— Откуда ты взялась? С того света, что ли? Не кусайся! Я сказал, не кусай-ся-я! У, зараза! Расцепи зубы-ы! А-а-а-а-а! Больно-о-о-о! И ты, котяра блохастый, отвяжись! Не царапайся! Убери когтяры! Брысь! Пошёл вон, скотина! — вдруг завопил Семён.

Схватившись за окровавленную щеку, он отпустил Риту и метнулся к входной двери, на ходу отбиваясь от Обормота, без оглядки выскочил из дома.

Ошарашенная Рита поднялась, натянула одёжку, убрала волосы с лица. Вместо Семёна, как из тумана, девушка со знакомыми чертами лица. Чинно обтирает уста батистовым носовым платочком с кружевной окантовкой.

— Я прокусила Семёну щеку, вот он тебя и отпустил. Сбежал… — голос смирный, монотонный, будто вода журчит из поломанного крана.

— Так, значит, это ты того гада укусила? — изумилась Рита.

— Да, я щеку прокусила Семёну, а котик ему ногу искромсал. Не волнуйся, дорогу сюда Семён теперь навсегда забудет.

— А ты кто? Откуда взялась?

— Маргарита я…, бабушка твоя…

— Ба-бабушка? Маргарита? Та самая, которая давным-давно померла? Хочешь сказать, ты — привидение? — ошарашилась Рита.

— Да, привидение. Не просто привидение. Я — Справедливое Привидение. — Ха-ха-ха… Справедливое Привидение… Один восторг и два изумления… Стихийный Хэллоуин… То престарелый секс маньяк приблудился, то девушка — родная бабушка… Так я и поверила… По ходу, ты с того света, и я сейчас должна уписываться от ужаса… — невесело хохотнула Рита.

— Не надо уписываться от ужаса, не для того я здесь, чтобы тебя пугать…

— А для чего? — Чтобы спасать…

— Немой рассказал глухому, как слепой видел, что безногий по воде бегал… — Язык у тебя хорошо подвешен. Не веришь мне…

— Какой лох поверит в этот трэш? Для убедительности в такое дурацкое платье, туфли вырядилась? А причёска…, бусы…, губы сиреневые… Полный отстой! — криво усмехнулась Рита.

— Так меня в гроб надели… — В гроб тебя надели? Капец… — ахнула Рита.

— Да в гроб. Надели самое лучшее. Дефицитное. Бусы — чешского бисера, с переплатой доставали в ювелирном магазине. Туфли — югославские, по талонам от дворца бракосочетания покупали в магазине «Счастье» ещё к моей свадьбе с Фёдором, дедушкой твоим. Платье — кримпленовое, расцветочка модная — синенькая в белый горошек. Ткань в универмаге в продажу выбросили, мама полдня в очереди простояла. Сшила я его сама, выкройка осталась со школьных уроков домоводства. И батистовый платочек я сама кружевами обвязала, в углу свои инициалы «М. С.» нитками мулине «гладью» вышила. Его мне в рукав платья в гроб положили. — «Крестиком», значит, вышиваешь! Всё понятно, в спецшколе для недоумков училась! — Почему для недоумков? Как все, в общеобразовательной школе училась — И что ты хочешь сказать, в общеобразовательной школе вас учили шить, вязать, вышивать? — ухмыльнулась Рита.

— Да. На уроках труда. Сначала основательно изучали напильники драчевые, бархатные, треугольные, полукруглые… А потом скоренько кулинарию и рукоделие… — Опять гонишь! Напильники для чего? — фыркнула Рита.

— Никто не знал для чего… Но в нарукавники рядились, деталь в тиски вкручивали, и давай пилить… Наверное, в пролетарии всех поголовно готовили. — Типа «пролетарии всех стран соединяйтесь»? — Вот именно… — Отстойная реклама…

— Полвека назад вместо рекламы лозунги были. «Пролетарии всех стран соединяйтесь!» — самый раскрученный лозунг, как сейчас рекламы водки. А, чем тебе моя причёска не нравится? Весёленькая — «каскад» называется. Ты-то, зачем так выкрасилась? Полголовы зелёная, полголовы — цвета смолы? Красота должна быть натуральной. Волосы торчат, что перья драной вороны. Сделала бы себе аккуратненькую стрижку, думаю, «гарсон» или «гаврош» к лицу тебе будет. А что с твоими бровями, где они? — Хосспаде! Ещё одна к моим бровям привязалась! Отстань! Нет у меня бровей! — огрызнулась Рита.

— Ума не приложу, сбрила что ли? Брови — самая красота для девушки. Вместо бровей, рыболовных крючков понатыкала. Черноты наваксила на глаза, ногти… К земле спешишь клониться?

— Причём здесь земля? Мода такая — Эмо называется! — Странная какая-то твоя мода, можно даже сказать безобразная… — Отвяжись, всё у меня фэншуйно! — Фен… что? — Фэншуйно! Красиво и по уму, значит…

— Наоборот, совсем некрасиво и, скорее, по дури. Ладно, не будем драматизировать, повзрослеешь, всякое Эмо само собой уйдёт — Так, стоп! Сеанс мракобесия сворачиваем! Давай колись, кто тебя надоумил на весь этот бред? Гроб, кримплен дефицитный, выкройки с домоводства, «гарсон», напильники дурачливые, мулине «крестиком»… — Не дурачливые напильники — драчевые. Мулине не «крестиком», а «гладью». Никто меня не надоумил, я сама. Ты ж внучка моя единственная, в честь меня названная.

— И к бабке не ходи, мой Денис всё придумал! Потешается над моим Эмо! Он ещё тот сложноприколист! — К какой бабке не ходить? У тебя две бабушки — я и твоего папы мама Римма Александровна. Она сейчас далеко — в Израиле, приятельницу полетела проведать. Там на рекламу «купилась», в Мёртвом море живую воду ищет. Остеохондроз, радикулит, подагру одним махом надеется вылечить — Ты и бабушку Римму знаешь? — А как же, мне всё про всех ведомо. А Денис тут не при чём. И не твой он, у него рыженькая Лёля в зазнобах.

— Что-о-о? Лёлька? — Да, его девушку Лёля зовут — Та мыша губатая с ржавыми волосами? Никогда не поверю! Опять гонишь, пургу несёшь! — задрожал голос Риты.

— Фома неверующая… Могу доказать, видео приставка имеется? — Видео приставкой сейчас редко пользуемся. В планшете покажи! — Планшетник я не знаю — Планшет, а не планшетник! — усмехнулась Рита.

— Вот именно, не знаю, а видео запущу. Правда, чуток подзабыла…

Засветился телевизор. Несколько неуверенных щелчков, и на экране Денис жарко целуется с рыжеволосой Лёлей на лавочке в парке, в подъезде. Потом интим по полной программе на квартире Дениса.

— Бред! Подстава всё, дешёвый цирк! Спам на мою голову… — закрыла лицо руками Рита.

— А если я цветочек оживлю, горшочек склею, зеркало обновлю, тумбочку на место верну, поверишь? — Зеркало я разбила — примета плохая. За «пафиопедилум сукхакула» мама, вообще, убьёт. Как теперь всё исправить? Невозможно это… — захныкала Рита.

— Для меня возможно, смотри… Справедливое Привидение взмахнула рукой. И опа! На зеркале ни царапинки, блестит, как новенькое. Осколки керамики сами по себе приподнялись, по-деловому, как пазлы, сложились. Земля утрамбовалась в горшок, веточки орхидеи срослись, выпрямились. «Пафиопедилум сукхакула», как ни в чём, ни бывало, на подоконнике стоит, к свету тянется. Затанцевали в паре веник с совком, хватко собрали мусор с пола. Зажужжал пылесос, закружился по ковру. Тумбочка на место стала, дверки закрылись.

— И тебе, внучка, работа найдётся. Утюг подними, целый, не разбился. Постель перевёрнута, некрасиво, заправь. У двери кровавый след Семён оставил, смыть надо. — Ессно! — недовольно скривилась Рита.

— А так порядочек. Не забудь цветочек полить, после стресса пить хочет. Вода, что б ни холодная, а то орхидейка простудится.

— Узбагойся…, раскомандовалась. Сама знаю… — фыркнула Рита.

— А чего ты так говоришь «Хосспаде», «ессно», «узбагойся»? Пол алфавита, что ли не выговариваешь? Куда ж твои родители смотрят? К логопеду следует обратиться, пока не поздно — Ой, заколебала ты меня! Всё я выговариваю! Слушай:

«В недрах тундры

Выдры в гетрах

Тырят в вёдра

Ядра кедров!»

«Хосспаде», «ессно», «узбагойся» — сленг по молодёжке. Поняла? — Сленг? По молодёжке? Поняла…

— Лучше скажи, где мой Обормот, слабо его найти?

— Тут он, в стрессе ещё, забился под книжный шкаф. Сам вылезет, когда я уйду, сейчас не хочу его смущать. Котик славный, мордочка кругленькая, глазастенький. Шерсть плюшевая и полоски, будто кисточкой нарисованы. Не пойму только, где его уши? Калеченный он, что ли? — Сама ты калеченная! А мой котик не калеченный, а элитный, породы «скотиш фолд»! У него ушки в три залома прижаты к голове. Вислоухий он! — оскорбилась за любимого кота Рита.

— Вислоухий? А, чего уши у него завалились, в трубочку скрутились? Кальция не хватает? А так кот холёный, справный. Детки, наверное, от него красивенькие получаются — Какие детки? Кастрированный он… — Что это значит? Яички «чик-чик»? — ужаснулось Справедливое Привидение.

— Вот именно, «чик-чик»! Прежние хозяева его евнухом сделали. Боялись, повзрослеет — мебель, ковры метить начнёт. Так он им отомстил — в сковородку нагадил!

— Кот в сковородку нагадил? Ну, это уже никуда не годится! — Видела бы ты тех хозяев — «мажоров»…, сама бы им в чайник написала! Принесли котика в ветеринарку усыплять. Худой, облезлый из-за авитаминоза. А они своё. «Лишай! Долго и дорого лечить! Пока вылечим — нас заразит! Морочиться не будем! Усыпляйте — наш кот, наша собственность, что хотим, то и воротим!». Всей ветеринаркой «мажоров» ели уговорили котика мне отдать. Ещё и деньги немалые «мажоры» с меня содрали! — Помнит добро твой Обормотик. Благодарный, преданный тебе. Защитник… — Прикинь, кличка у него была Боня… Что зря… — Боня? По-моему, неплохо звучит… — Куда не плюнь — везде Боня, что собачка, что кошечка. Пола неопределённого — ни мальчик, ни девочка! Я его в Обормота переименовала. Сразу котом себя почувствовал. Красавчик! Драйвово, когда кот здоровенный, что медведь, а диванная собачка малюсенькая, что блоха! Заработаю денег — куплю себе щенка чихуахуа. Шоколадного окраса. Девочку. Эту мелюзгу по приколу назову Муха!

— А кот не съест эту собачку? Подумает — мушка или мышка…

— Не подумает, не съест! Обормот у меня умница, разбирается, что к чему! А вот ты не рубишь в моде — ни на котов, ни на одежду, ни на причёски! За горшок и «пафиопедилум сукхакула», конечно, спасибо… — «Пофиго… сукха…»…, ой, язык сломаешь. Господи прости, ругня какая-то получается. Тоже по «молодёжке»? — По научному! «Пафиопедилум сукхакула» — название орхидеи. Спасибо, что оживила цветочек, не то моего Обормота мама на улицу выбросит!

— Не выбросит… Покричит, покричит, но не выбросит… Дочка у меня вспыльчивая, но отходчивая… Сердце у неё доброе… И потом, не до кота теперь Маринке будет… — Дочка… Маме сорок, тебе где-то под тридцатник. Не логично…

— Земной судьбы мне было отмеряно двадцать восемь лет. — А чего ты померла так рано?

— Час мой пришёл… — А я знаю, мама рассказывала. Маленькая она была, утром ты её блинчиками кормила. Открыла холодильник сметану достать, другой рукой за батарею взялась — и тут тебя током мгновенно убило! Мама тогда очень испугалась! Хорошо в счётчике пробки сработали, электричество отключилось, а то и маму убило бы. Ползала она по тебе, плакала, кричала. Очень она тебя просила, чтобы ты ожила… Но ты не ожила… На шум прибежал муж твой, дедушка Фёдор. Вызвал скорую помощь — приехали, констатировали смерть. Грешили на соседей, будто электричество воровали, на батарею отматывали. Уголовное дело открыли, но ничего не доказали…

— Я ж сказала, час мой пришёл — смерть причину нашла…

— Как же ты кого спасёшь, если, по-твоему, судьбой всё предрешено? — Желающего судьба ведёт, а нежелающего тащит… От насилия, травм, позора, глупой выходки, которые иногда хуже смерти, уберечь смогу — А любить заставить можешь…? — загорелись надеждой глаза Риты.

— Вот это нет, невозможно. Никакие привороты, никакие заклинанья, никакие присухи, никакое зелье не в силах заставить любить. Любовь она независима, сама рождается, сама умирает…

— А ты знала, что этот Семён был влюблён в тебя? — Конечно, знала. Любая женщина чувствует любовь. — А как это — почувствовать любовь? — Как объяснить… Во-первых, глаза… У влюблённых в глазах свет, тепло, солнце… И про ночнушку я догадывалась — с верёвки Семён унёс, в обнимку с ней спал. А муж мой Фёдор любить не умел, только прикидывался. Влюбляться легко, любить трудно… Потому после меня мой муженёк и года не дождался, женился на своей однокласснице Галке. За это на Фёдора я не в обиде. Живому — живое. Не могу простить, что Галка над Маринкой измывалась, и Фёдор ей потакал. Вместо того чтобы дочку от мачехи защищать, он в интернат её спровадил. А Семён после моей смерти много баб поимел, но любовь так и не встретил. Пьянки — гулянки. Ни семьи, ни детей. Потому у него душу пылью присыпало, глаза туманом затянуло. На этом свете ему осталось два месяца. Чувствует он, вот и беснуется.

— Так ему, гаду вонючему, и надо! — выкрикнула Рита.

Она призадумалась.

— Говоришь, этому Семёну два месяца осталось… А что с ним случится? — Пойдёт в поликлинику зуб мудрости удалять. Для храбрости водки слегка дёрнет. Врач по халатности не проверит восприимчивость пациента на новокаин, сделает обезболивающий укол и выйдет из кабинета по мобилке поговорить. Заболтается. Вернётся, а сердце Семёна уже остановилось… С реанимацией опоздают… — Жесть! Я никак не решусь зуб запломбировать, теперь вообще тормоз! Вдруг тоже на стоматолога — пофигиста нарвусь? — Не нарвёшься. С зубом не тяни, а то вместо пломбы удалять придётся. — А теперь скажи, сколько мне жизни отмеряно? Как я помру? А мама, папа? Бабушка Римма? Обормот, Батон? — закидала вопросами Рита.

— Насчёт собачки — твой Батон сейчас крепко спит. Семён снотворным его накормил. Не волнуйся, пёсик оклёмается, всё будет хорошо. А про судьбу не спрашивай, ни к чему наперёд знать…

— Признайся — всё ты нафантазировала! Ничего тебе неведомо! — разочарованно хмыкнула Рита.

— Знаю, но не скажу. И вам не надо в судьбу заглядывать, не то вся жизнь под страхом ожидания, в календаре зарубки делать будете. Меня накажут, больше не позволят вам помогать…

— А вот здесь поподробнее — кто тебя накажет? Очень интересно — расскажи! — подпрыгнула от любопытства Рита.

— Об этом, внучка, даже не заикайся… Не положено. — Так, придумала… Стратегия — точка — есть. Действуй! Для начала такие вот два простеньких задания. Задание номер один — Дениса предателя кастрировать, как блудливого кота! Задание номер два — Лёльку остричь под нулёвку, противные ржавые патлы сжечь! И чтобы волосы у неё никогда больше не росли, голова лысая, как колено, осталась! — Не бери грех на душу — не желай беды ближнему!

— Я сказала: изуродуй эту сладкую парочку! Иначе я себе харакири сделаю! — вдруг зарыдала Рита.

— Ты мне истерики не закатывай. Я здесь, чтобы спасать, а не калечить. В любви тебе Денис не клялся, за ручку подержался, поцеловал разок и забыл. И ты его забудь, на нём свет клином не сошёлся. Девчонка эта Лёля перед тобой тоже ни в чём не виновна. Для них обоих это баловство, время сейчас такое — спешат опыта в сексе набраться. Принц твой появится, познаешь любовь настоящую. — «Принц», «любовь настоящая»… Не верю! И вообще, никто тогда мне не нужен! Решено — я уйду в монастырь!

— Ой, милая…, на твоём жизненном пути таких Денисов столько ещё будет… Из-за каждого голову терять, жизнь себе калечить? Твоим капризам потакать я не собираюсь. Я тебе не мать, которой ты привыкла коники выкидывать. Мало Маринка от мачехи натерпелась? Теперь ты ей душу мотаешь. Ничего ты себе плохого не сделаешь. Любишь себя. Оно и правильно.

— Тогда уходи! Для чего ты здесь? Котов пугать? — выкрикнула Рита.

— Отвыкай на старших голос повышать. По-любому, сейчас я уйду, скоро Маринка приедет. Рано ещё нам с ней встречаться. И мне уже пора на тот свет возвращаться.

— А вот и не угадала! Родоки вернутся только послезавтра! — прицокнула языком Рита.

— Повторяю, этой ночью Маринка явится. Тимофей исчез… Незадача с ним.

— «Исчез»… «Незадача»… «На тот свет возвращаться»… Для пущей важности страшилок накидала?

— Вот что я скажу тебе, Рита, — внучка ты неблагодарная… К сожалению…

Маргарита горько вздохнула и растворилась.

Из-под книжного шкафа настороженно вылез Обормот, принялся недоверчиво обнюхивать дом. Рита кота позвала, на руки взяла, погладила. А он неожиданно зашипел.

— Ах, ты, обормотина жирный! Уродец безухий! — обиделась Рита.

Обормот ударил лапой, убежал.

— Забыл, кто тебя от смерти спас, у «мажоров» выкупил? Хорошо, бабушка Римма — добрая душа, деньгами выручила, об этом папа и мама до сих пор не знают! Вот что я скажу тебе, Обормот, — кот ты неблагодарный! К сожалению…

Кот невозмутимо запрыгнул на подоконник и принялся старательно умываться.

— Не умывайся — не зови гостей! Видеть никого не желаю! — прикрикнула Рита.

Она набрала воды, слегка подогрела, бережно полила орхидею. Тумбочку прямее поставила, ящик и дверку плотнее закрыла. Сняла мятое покрывало с кровати, струсив на крыльце, аккуратно застелила. Утюг подняла, на место поставила. Зеркало проверила — гладенькое, а то девчонки говорят «разбитое зеркало — разбитая любовь». Брезгливо скривившись, Рита влажной тряпкой вытерла кровавый след у двери, тряпку выбросила в мусорный бак, вымыла руки. Вышла во двор. Возле калитки, вытянув лапы, будто в коме, лежал Батон. Рита нагнулась, прислушалась — дыхание ровное, нос холодный, но суховат. Вернулась в дом, в кладовке нашла коврик и плед, оставшиеся после Амура. Батону под голову коврик положила, пледом укрыла.

Ближе к ночи послышался радостный лай Батона, резко отворилась входная дверь. Марина — чернее тучи, втащила дорожные сумки. Обормот мгновенно слинял с подоконника, как порядочный, улёгся в кошачий диванчик на полу. Марина прямиком к подоконнику проверить, цела ли её «пафиопедилум сукхакула». Первый признак плохого маминого настроения.

— Что это с Батоном? Встретил, но какой-то не такой! Вялый, что сонная муха. И чего это Амура коврик и плед на земле валяются? Случаем Батон не заболел? — заговорила Марина.

— Не заболел, с ним всё нормально… А папа где? — всполошилась Рита.

— Не знаю, где твой папа! — истерично выкрикнула Марина.

— Как не знаешь? Разве вы не вместе были?

— В том то и дело, вроде, всё ладком. Вечером всей компанией хорошо посидели под шашлычок и коньячок. Шутили, анекдоты рассказывали — всё как положено. Тимофей на гитаре играл, пел, мы подпевали. Утром тремя машинами выехали в лес, играли в теннис, волейбол. Рыбы наловили, развели костёр, уху «по-царски» сварили. Обедать — а Тимофея нет! Обыскались, но не нашли, не дозвались! — Мама, почему ты злишься? — Радоваться нечему! Не сам он исчез, вместе с Ольгой! Как я раньше ничего не замечала? Муж Ольги психанул, я тоже за сумки и домой! — Может, с папой, что случилось!

— Не доставай меня! «Случилось»! Кобелина шелудивый — нагуляется, похоть свою насытит и объявится! Никогда не прощу! Завтра ж на развод подаю!

«Чумачеччая, чумачеччая весна пришла…» — шепеляво возликовала Маринина мобилка.

— Да-а-а? Ольга звонила? Говорит, заблудилась в лесу, была одна. Потом рассорилась с мужем, уехала к родителям… Знаете что? Так я в этот лохотрон и поверила! Не надо дуру из меня делать!

Марина отбросила мобилку.

— Мама, послушай! Может, папу спасать надо? — заплакала Рита.

— Не каркай! С чего ты взяла? — Бабушка приходила…

— Не ври! Бабушка Римма далеко, в Израиле! — Другая бабушка — Маргарита. С того света явилась…

— Рита, дочечка, что ты несёшь? — ужаснулась Марина.

— Я правду говорю! Бабушка Маргарита приходила! Недавно… — Бабушка Маргарита — мама моя…?

— Вот именно, твоя мама, с того света явилась! Сказала, папа исчез! И ещё слово такое… А, «незадача»! Незадача с папой!

— А где ж она сейчас? — Сказала, ей пора на тот свет возвращаться… — Ну, да, на электричку опаздывала! Не фантазируй! Не морочь себе и мне голову! И так тошно! Моя мама уже лет тридцать в могиле! От твоего «Эмо» ты совсем с катушек съехала!

Хлопнув дверью, Марина закрылась у себя в спальне. Присев на кровать, из верхнего ящика тумбочки она достала заветную фотографию. На снимке молодая смеющаяся мама и маленькая счастливая Маринка держат на руках рыженького пушистого щенка. Марина погладила рукой фотографию, прижала к груди, по-детски жалобно заплакала.

… Темно. Где это я? Похоже, чердак какого-то старого дома. Крыша дырявая, небо просматривается, звёзды. Хорошо хоть дождя нет, и так сыро. Спать хочется — умираю… А не уснуть — холодно. Лежу на гнилой соломе, рваное одеяло, старая фуфайка, недолго и задубеть. Коровьим помётом воняет… По углам шуршат, наверное, мыши…, лучше уж полевые, чем летучие. Внизу собака лает — чужая, не Батон. Голова болит… — капец! Тимофей ощупал лицо, затылок, шею. Вроде всё цело. Пора бы в туалет, а то, как бы не опозориться… Опять же, пить, есть хочется, желудок сам собой начал закусывать. Сколько я здесь? Который час? А, где мой телефон? Тимофей проверил карманы, пошуршал вокруг себя рукой. Ни телефона, ни водительского удостоверения, ни бумажника, ни ключей. Попытался встать, но ноги свинцовые, не поднять. Чертовщина какая-то! Может, всё снится? Да, нет, вживую.

Маринка, небось, обыскалась. Она ж — дурёха, мнительная, напридумывает всякие глупости, заревнует обязательно. Дочка напугается, в слёзы. Мама из Израиля позвонит, тоже в панику, сердце у неё и так никудышнее. На работе — завал! Клиенты директора с дерьмом сожрут. А, может, оно и к лучшему? Пусть жрут! Больше ценить будет, зарплату, наконец, добавит! Всё-таки, как я сюда попал…? Решил пройтись по сосновому молодняку — Маринка любит маслят, прижаренных на решётке. По пути нашёл толстенького боровичка — обрадовался, значит, пара-тройка ещё где-то поблизости. В грибном азарте закрутился, потерял направление. Внедорожник с номерами соседней области на поляну вырулил… Какие-то незнакомые мужики — на лесников, охотников, рыбаков непохожие… Дальше… чёрная дыра, квадрат Малевича, провал в памяти.

Конец ознакомительного фрагмента.