Пляска фэйри. Сказки сумеречного мира

Нил Гейман, 2004

Фэйри или подобные им существа можно встретить почти во всех культурах мира. Доброжелательные и ужасающие, обаятельные и возмутительные, они меняют форму от страны к стране, от истории к истории и от момента к моменту, не меняя своей сути. Прославленные составители антологий Эллен Датлоу и Терри Виндлинг собрали под одной обложкой лучших творцов фантастических рассказов и стихов, которые в своем творчестве опираются на величайшее богатство мировых знаний о фэйри и классических произведений о них: Нила Геймана, Холли Блэк, Чарльза Де Линта, Патрицию Маккиллип, Танит Ли и многих других. Идейно продолжая еще одну антологию Датлоу и Виндлинг, «Зеленого рыцаря», ставшую лауреатом Всемирной премии фэнтези, эта книга дерзка, провокационна и совершенно волшебна. Как и сами фэйри.

Как прекрасны они,

Благородные,

Обитающие в холмах,

В полых холмах.

«Бессмертный час», Фиона Маклауд (Уильям Шарп)

Когда они переехали в Брайдстоун, Сьюзи старалась быть очень позитивной. Да, вот это самое слово. Позитивной. Ничего другого тебе и не остается. Джек пытался во всем ее поддерживать. Ей и так уже много пришлось пережить — да им всем на самом деле. Вертишься, как умеешь.

Ему было семнадцать с половиной, и потому она сказала, чтобы он звал ее Сьюзи, хотя вне дома, в колледже, Джек величал ее полным титулом — «мам». Люс все еще имела неотъемлемое право звать Сьюзи мамой, но тоже им не пользовалась. Четырнадцать лет, снежно-белые волосы и общая странность, какую девочки обретают внезапно, никого не спросясь.

— Сьюзи — личность, — серьезно и даже властно сообщила Люс. — И имеет право на собственное имя — она же не только наша мама.

— Но она и правда наша мама, — вставил Джек.

Тут вошла Сьюзи, вся сама позитивность, и они очень позитивно принялись прибираться в новом доме и распаковывать вещи.

Дом был действительно новый, во всех отношениях: часть целого блока домов, соединенных вместе, с большущими гладкими стеклянными окнами и дверьми, — одного из нескольких кварталов, которыми недавно обзавелась растущая деревня. Внутри все дома тоже, надо полагать, были одинаковые. Одна громадная комната внизу, кухня, гардеробная, три маленькие спальни наверху и уборная. Зато выходил их дом на поля, живые изгороди и лес. Это было круто, куда лучше, чем та квартирка в лондонском пригороде, где они все едва помещались, когда папу… Когда Майкла вдруг уволили.

А уволили папу потому, что он слишком много пил. Нет, не папу… Майкла уволили потому, что он слишком много пил. Алкоголя. Джек еще помнил, как оно было всего каких-то несколько лет назад: Люс девять, такая милая; Сьюзи никакая не позитивная, а просто счастливая, а папа — он тогда был просто папа. Майкл слишком много работал, объясняла Сьюзи, когда все покатилось под откос. Он просто старался заработать им на пропитание, и теперь они должны все его поддерживать. Потом его уволили, семья потеряла дом на Честер-роуд, где выросли Джек и Люс, и переехала в квартиру. Там папа — точнее, теперь уже Майкл на полную ставку — продолжил крепко пить и начал рассказывать Сьюзи, Люс и Джеку, что до смерти от них устал и какая они обуза, — а заодно и поколачивать Сьюзи. Как-то ночью Джеку пришлось разбить ему об голову бутылку, чтобы хоть как-то остановить. Потом Джек плакал, Люс и Сьюзи тоже, а Майкл сидел на полу с ошеломленным видом. Дальше он встал — струйка крови еще бежала у него со лба до самого кончика носа — и просто вышел. Больше он не вернулся.

Это случилось полтора года назад. И вот теперь они здесь.

Реально глупый ход, думал Джек. Мама, видите ли, выиграла в национальную лотерею. Нет, не миллионы, конечно, но вполне достаточно на первый взнос за маленький домик, и еще оставалось кое-что до тех пор, пока она не найдет работу (это Сьюзи крайне позитивно наврала ипотечному отделу). Еще они не менее позитивно нашли для Люс местную школу, а для Джека — колледж, всего в получасе езды на поезде.

До чего же досадно, все никак не мог перестать думать Джек, что они не выиграли в лотерею раньше, чем разразился весь этот ад. Сьюзи сказала, что смысла нет смотреть на все под таким углом. Им просто чудесным образом повезло. Естественно, повезло.

Но Брайдстоун…

Джек разглядывал это место с подозрением, пока поезд еще только подходил к станции. Ну, да, Сьюзи сама выбрала… Одна из тех кентско-сассекских деревенек, что когда-то были живописны, да и сейчас еще местами оставались: настоящая старая кузня, да и паб не моложе, а церковь наверняка построили на следующий день после норманнского завоевания в 1066 году. Даже развалины римского форта и норманнского же замка неподалеку имелись. Но и сама деревенька за это время тоже успела раздаться. Она порядком набрала вес с пятидесятых, разжирела новыми домами, землевладениями и идиотскими магазинчиками, явно торговавшими всяким хламом, который никто в здравом уме не позволит себе купить — да даже и не захочет.

Ясное дело, великий водораздел тоже присутствовал. Тут были свои богатеи, жившие в старых домах с деревянными балками на крутых узеньких улочках или в кичливых особняках за деревней, с садами размером в добрый парк. Они владели большущими собаками, катались верхом, говорили так, будто все слова у них тявкают одно на другое, и посматривали очень, очень свысока на «эту обычную публику», что покупала новые дома.

Сьюзи, между прочим, когда-то была актрисой. Ее и по телевизору показывали, и всякое такое, только этого уже никто не помнил. И что-что, а обычной она не была — как раз наоборот, необычной.

— Вы только поглядите, какой вид! — пропела она, когда они впервые увидали его как полагается, из окна лестничной площадки на втором этаже.

Да, вид оказался и вправду недурен, Джеку пришлось это признать. На следующий год он собирался изучать фотографию — сейчас-то у него только подготовительный курс. Можно будет делать превосходные снимки: зелено-золотые холмы, темные купы леса, раскинувшиеся за ними просторы открытой земли…

Почему же этот вид так ему не по вкусу?

Смешно, но он старался совсем на него не глядеть, не видеть. Вообще не смотреть в окна.

Ненормальный какой-то.

А вот Люс вид нравился. И крошечный садик тоже, с голубыми, как бы из кованого железа, но на самом деле нет, стульями и столом (их купила Сьюзи), с растрепанными розовыми кустами и одним — сиреневым, почти с дерево. Она часами торчала там одна по вечерам, пока Джек со Сьюзи пялились в телевизор: напевала что-то себе под нос, совсем как тогда, когда была малышкой. Может, ей так и лучше. За забором жужжали и курились летней дымкой поля.

По ночам над землей плавала белая луна, зловеще вопили совы, а Джек то и дело спускался на первый этаж около часу пополуночи — и совсем не затем, чтобы глотнуть сока или схомячить кусочек холодной курицы. Нет, он проверял замки — и на парадной двери, и на задней.

— Сьюзи, как думаешь, эти замки достаточно надежные?

— У нас других нет, Джек.

— Это да… но, может, я найду кого-нибудь поставить нам получше?

— И кто к нам, по-твоему, может ворваться? — фыркнула она. — Лев?

— Да тут местные собаки размером со льва будут. Такая в две секунды через стекло проломится.

— Я собак люблю. Мы с Люс, может, и свою заведем. Слушай, Джек, спасибо, конечно, но мы не в Лондоне. Тут гораздо безопаснее.

— В Лондоне Джек никогда о замках не беспокоился, — чопорно вставила Люс. — Он однажды на всю ночь дверь незапертой оставил, когда пришел.

Это было еще на Честер-роуд, так что Сьюзи быстренько сменила тему.

Что же так доставало Джека в этом месте? Пару воскресений они пробовали гулять по окрестным улочкам. Сьюзи и Люс трещали что-то о птичках и полевых цветочках. Джек все время оглядывался через плечо. Один раз он даже услышал, как что-то крадется за ними по ту сторону живой изгороди, и совсем уже собрался пнуть ее как следует, но тут над кустами взметнулись две вороны.

И дело было не только в зверье, или в виде из окон, или в местных жителях… а в чем-то еще…

В чем-то другом.

Может, в том, что он просто городской ребенок… или невротик, как Сьюзи и Люс, — так, совсем немножко. Да, наверное, все очень просто.

* * *

На четвертой неделе по приезде Люс как-то примчалась домой из школы, вся запыхавшись, и выпалила:

— Я встретила этого жуткого дядьку на главной улице!

Джек и Сьюзи в ужасе воззрились на нее.

— Люси, ты о чем? — аккуратно осведомилась Сьюзи, держась на всякий случай за край кухонного стола.

Джек, рано явившийся домой — делать, как выразился неуклюжий курсовой тьютор, домашний проект, — просто молча ждал.

— Да не об этом. Он просто не в себе, у него котелок не…

— Хочешь сказать, он под кайфом? — уточнил Джек.

Люс расхохоталась. Хотя бы этот ее смех — как серебряные колокольчики — пока никуда не делся… Это Майкл так говорил. Нет, не Майкл — папа.

— Я хочу сказать, он просто чокнутый. Совсем не опасный. Просто появился откуда ни возьмись и говорит, будь, мол, осторожна, девочка — будто я малышка какая! — гляди в оба.

— Ты с ним говорила? Люси, я же предупреждала тебя…

— Да не говорила я с ним! С какой стати? Я просто пошла себе дальше. А он и говорит мне в спину: ты, мол, при таких волосах осторожно ходи. И дальше еще что-то про римлян, оставивших камень, и про рыцарей, оставивших замок… но я к тому времени как раз была возле булочной и сразу зашла внутрь, как ты и говорила, и купила вот эту буханку…

— Оставь буханку в покое. Как он выглядел?

— Старый, тощий. С длинными волосами. Похож на такую мохнатую овчарку. Одет в старье — вроде как викторианское, для маскарада, только все ношеное и грязное. Но такие люди обычно воняют… пахнут, как мусорный бак, а он — нет. Он пах, — тут Люси задумалась, — как трава.

— Трава?

— Ну, трава на лугу. И глаза у него были зеленые, как у меня.

Сьюзи и Джек обменялись подозрительным взглядом. Одинаковых карих глаз.

— Завтра, Люси, — твердо сказала Сьюзи, — в школу ты пойдешь со мной. И после уроков я тебя тоже заберу.

— Ну, ма-а-ам… — взвыла Люс.

* * *

После чая — это у них был такой ранний ужин, в шесть, — Джек вышел пройтись. Он двинулся вниз по холму, прочь от стеклянных домов, мимо затейливых, выходивших в поле ворот, где временами паслись коровы. Попетляв немного по узким улочкам, он вырулил на главную.

На лужайке посреди деревни возвышался военный мемориал. Дальше, за нею, виднелась церковь с квадратной норманнской башней, а напротив среди громадных дубов и буков притулился паб. Странное у него было название, у этого паба. Там мельтешили листья, и шикарные бражники восседали на выставленных снаружи грубо сколоченных скамьях с бокалами вина и настоящего эля; Джек прищурился. На вывеске красовался зеленый холм, а на нем танцевали какие-то люди под изогнутым лунным серпом. «Дамы и господа», гласила вывеска.

Один из гостей заметил Джека и скривился. Ну, вот, было написано у него на физиономии — Джек это ясно видел — опять какая-то несовершеннолетняя плебейская шпана мечтает надраться.

Джек развернулся к ним спиной и зашагал через лужайку к церкви.

Он искал того, кто разговаривал с Люс. На самом деле человек такого сорта уже давно сбежал бы из чванливого местечка вроде Брайдстоуна… если только у них тут нет штатного деревенского дурачка. Ну, ради поддержания аутентичного колорита.

Что он хотел сказать этим своим «при таких волосах осторожно ходи»? Предупреждение? Или угроза? Джеку не терпелось отыскать этого странного дядьку, расспросить, что к чему. А если это все-таки была угроза, донести, что он, Джек, не потерпит, чтобы всякие старые бродяги пугали его сестру, ясно?

После церкви Джек еще немного поколесил по улицам и даже по тесным проулкам между домами. Кто-то где-то играл Моцарта… Собаки глухо и сочно брехали в садах, где каждая ветка знала свое место.

Когда он вышел обратно на лужайку, солнце уже клонилось к закату. Стрелка на башне ползла к половине девятого. Еще максимум час, и уже совсем стемнеет, и Сьюзи начнет волноваться, потому как он сказал, что всего лишь пойдет погулять.

Церковь тоже портила Джеку настроение. Кладбище было битком набито покосившимися древними надгробиями с датами вроде 1701 и 1590. Старина такая глубокая, что хоть ведром вычерпывай.

И, кстати, что тот ненормальный имел в виду, сказав, что римляне оставили камень, а норманнские рыцари — чего-то там еще? Кстати, про римлян он слышал впервые… может, это тоже были норманны? Холодало, ветерок нес запах цветов. Тьма сгущалась куда быстрее, чем он ожидал.

Не успел Джек подойти к двери, как Сьюзи распахнула ее изнутри настежь.

— Джек! Джек… слава богу!

— Что случилось? Мама?

— Люси пропала!

Джек встал как вкопанный, вся кровь так и застыла у него в жилах. Будто он снова оказался там, в той их квартире, и Майкл… визгливый пьяный голос вопит в соседней комнате, обвиняя Сьюзи, что семья ей до лампочки, что она думает только о карьере — которую вообще-то бросила… а потом звук удара.

— Сьюзи, ты уверена?

— Конечно, я, к чертовой матери уверена, идиот!

В отличие от Майкла ругалась она редко — видать, правда уже дошла до ручки. Джек понял, что дело нешуточное.

— Так, хорошо, вижу, ты все проверила. Когда ты поняла, что ее нет?

— Она была у себя в комнате, наверху, крутила диски — довольно громко. Что-то из этих ваших дымц-дымц, которые вы так любите.

— Понятно, «U-2».

— Проигрыватель играл все один и тот же трек, и я поднялась наверх, спросить, не может ли она сделать потише… и, Джек! Ее там не было! Окно широко открыто — и всё. Она же не могла вылезти из него наружу, правда? То есть я хочу сказать, зачем бы ей это делать? Ее не было в ванной, и по лестнице она не спускалась — я в это время гладила, и радио было включено, но я все равно бы увидела, если бы она прошла мимо двери в гостиную.

— А в других комнатах ты смотрела? Хорошо. А в саду?

— Да я везде смотрела! Я даже в стиральную машину заглянула, будь она неладна, — Сьюзи слабо хихикнула. — Я, наверное, дура, да? Все же наверняка в порядке? Она все время была где-то здесь…

Она резко развернулась и кинулась через коридор к лестнице и дальше, на второй этаж, словно тощий слоник в приступе паники. Джек двинулся следом. Нет, и наверху Люси не было и в помине.

Они вывесились из окна спальни, пожирая глазами дворик внизу. Да и падать отсюда не то чтобы высоко…

Воздух уже просто благоухал: цветы, сено, все такое чистое, живое, растущее… и ночь. Сама ночь.

— Мам, слушай. Я думаю…

— Вон! Вон она! Господи боже, да что она там делает? Люси! Люс!

Через несколько полей спеющей пшеницы… или ржи, или еще чего-нибудь, среди высоких колосьев неподвижно стояла маленькая тонкая фигурка, сияя почти снежной белизной — наверное, свет доставал туда с задних дворов. Люси с ее светлыми-светлыми волосами…

Осторожно ходи при таких волосах.

Сьюзи уже мчалась по лестнице вниз. С грохотом распахнулась задняя дверь. Джек догнал ее только в саду.

Мама стояла, вцепившись в выходивший на поля забор, и чуть не плакала, будто перепуганный ребенок.

— Она исчезла!

— Ее просто за колосьями не видно.

— Нет! Когда я сюда выбежала, ее было видно там, в поле. А потом — раз! и нету.

Внезапно Джек ощутил, что ночь очень холодная. И, к тому же, безлунная.

— Пойду поищу ее.

Он вскочил на забор и спрыгнул вниз, в поле.

— Только будь осторожен!

Джек только проворчал что-то в ответ и нырнул вперед, в кусачую жесткую полосу пшеницы, или ржи, или что это там было. С ненавистью круша колосья направо и налево, он думал, что ни в жизнь больше не станет есть ни хлеба, ни хлопьев.

Где-то через четверть мили он услыхал, как Сьюзи зовет его. Сквозь колосья уже маячила темная тень леса, довольно зловещая с виду.

Джек так и встал.

Сзади несся голос матери, снова живой от радости и облегчения.

— Джек, все в порядке! Она здесь!

И сразу следом — голос Люси:

— Джеки-и-и!

А прямо перед ним на фоне лесного занавеса, недвижная, как нетронутый ветром колос, стояла фигура, белокожая, бледноволосая — стояла и улыбалась, спокойно и чуть удивленно глядя раскосыми, кошачье-зелеными глазами. Всего секунду, наверное. А потом растаяла — в тенях, в ночи. В земле?

Джек потряс головой. Ничего. Ничего там не было. Просто адреналин и обман зрения.

Он повернулся и побежал обратно, к дому.

— Она говорит, что была везде, где я только что посмотрела. Занималась чем-то, не понимала, что я ее ищу. Мы просто как-то разминулись.

Джек нахмурился.

— Чушь какая. Мы повсюду смотрели. Невозможно пропустить человека в таком маленьком доме.

— Ее собственные слова. Я сказала, что так просто не может быть, а она рассердилась, потом расплакалась — говорит, что не врет. Но она врет. Я посмотрела с фонариком: на столе во дворе есть царапины. Она наверняка вылезла на подоконник, перепрыгнула на крышу сарая… — я даже думать об этом не могу. А если бы она оступилась?

— Да уж. Хочешь, я с ней поговорю?

— Утром. На сегодня с нас хватит.

Ладно, а как Люс обратно-то влезла, подумал он? Наверное, прокралась внутрь, пока он рыскал по полям, а Сьюзи висела на заборе в слезах, чуть с ума не сошла.

Сошла с ума… как тот зеленоглазый дядька.

Всю ночь Джеку снилось, что он куда-то бежит. Что-то гналось за ним — собака, кажется… белая собака. Проснулся он весь в поту, потому что запер окно на ночь. И с мыслью: а что, если та, другая тварь — белая фигура, которую они вроде как видели — была такой специальной приманкой, чтобы Люси могла проскользнуть в дом незамеченной?

Женщина за кафедрой в библиотеке оказалась с виду довольно мила, но нравом — та еще злюка.

— Мне жаль, но у нас компьютер завис.

Невооруженным глазом было видно, что на самом деле нисколечко ей не жаль.

Джек сказал, что он изучает Брайдстоун. Она непонимающе выгнула бровь.

— Вы наверняка о нем слышали — в одной остановке отсюда.

— Я из Лондона, — надменно отрезала она.

Впрочем, ничего полезного он в библиотеке не нашел. Даты по замку, план римских руин и какой-то алтарь языческой богини.

Когда Джек уже выходил за порог, сзади раздался мужской голос.

— Вы про Брайдстоун спрашивали?

Джек оглянулся. Джентльмен в самом начале средних лет стоял и, нахмурившись, глядел на него, словно таким, как Джек, вообще не положено задавать вопросы. Впрочем, люди такого возраста Джеку все равно не нравились. Майклу как раз примерно столько и было.

— Да, — коротко ответил он.

— По какой-то особой причине?

— Я там живу. Если вы не против.

Тут до него дошло, что незнакомец хмурится потому, что ему приходится глядеть против солнца.

— Найдите старика по фамилии Солдат. Пишется, если что, «С-о-л-д-а-т». Он, правда, ку-ку, но довольно безвредный. Я с ним уже много лет знаком. Он знает эту вашу деревню Брайдстоун — и историю, и все остальное.

— Солдат, вы говорите? И что значит «ку-ку»? Котелок не варит?

— Вроде того. Но, как я уже сказал, безвреден. Смирный, будто ягненок. Иначе я бы вам его не советовал. Я, видите ли, его дантист. Является ко мне раз в год показать свои невероятные зубы. Честное слово, невероятные. Как у молодого тигра. Ни единой дырки.

— А глаза у него часом не зеленые?

— Это еще одна интересная черта. Глаза у него ясные, как у младенца. Зеленые? Да, пожалуй что и так. Одевается кошмарно, но каким-то образом всегда свеж, как ромашка. В общем, если вам нужно узнать что-то про деревню, никого лучше него не найти. Раньше она называлась Бридстейн — даже упоминалась в «Книге Судного дня»^[30]. Руины видели?

— Нет еще.

— Да там почти ничего и не осталось. Несколько стен, и те осыпаются. А от римского форта — и того меньше, да он к тому же и на холме. Не советую.

— Так его забросили… этот форт — или замок?

— Иногда Солдат говорит, что да. Но он частенько загадками разговаривает. У него самого непростая история. Моя матушка помнила, как он впервые здесь объявился. Уже тогда был старик. Сколько ему на самом деле, не знаю. Моей регистраторше врет, что шестьдесят, но, я думаю, гораздо больше. В общем, поймайте его в хороший день, и узнаете много интересного.

— А в хороший день — это когда?

— В новолуние. Это сегодня. Покричите у него возле дома — внутрь он вас все равно не пустит. Придется на улице разговаривать. Номер семь, по Кузнечной, за старой…

–…кузней, — закончил Джек. — Спасибо, мистер… мистер?

— Зуб, — вздохнул дантист. — Нет, лучше молчите.

* * *

В поезде на обратном пути Джек сообразил, что в колледж-то он за информацией даже не сунулся. Нет, он думал об этом — компьютеры там наверняка работают, да вот только студенту подготовительного курса придется практически по горящим угольям пройти, чтобы до них добраться. И с Люс он тоже не поговорил. Утром она рано сбежала в школу, улизнув от материнского конвоя, так что Сьюзи даже решила позвонить туда — убедиться, что ребенок благополучно прибыл на место. Выяснилось, что да, прибыл. Потом телефон зазвонил снова: кто-то хотел, чтобы Сьюзи сегодня же приехала на собеседование, — какая-то работа, на которую она подавала заявку (чем она там будет заниматься, Сьюзи не объяснила).

— Мне придется уйти, Джек. Заберешь Люси сегодня после школы, ладно? К тому же, ей это больше понравится: все-таки ее пригожий старший братец — не мама.

До конца занятий в школе еще оставалась куча времени — хватит, чтобы выследить мистера Солдата и загнать его в нору. Но сначала обед.

Во всяком случае, обед предполагался. Но стоило открыть дверцу холодильника, как случился разноцветный взрыв.

Джек завопил и отшатнулся назад, налетев на кухонный стол, где и остался стоять, хватая ртом воздух, пока двойная упаковка кока-колы, два пакета апельсинового сока и один — клюквенного морса, а за компанию с ними бутылка шипучего белого вина орошали остатками содержимого всю кухню, не исключая и его самого.

Оставить весь этот бардак Сьюзи у него не хватило духу. Записки про испорченные продукты в холодильнике и так уже будет довольно. А продуктам и правда не поздоровилось — если только вы, конечно, не любитель сырого хлеба, мокрого масла и холодных сосисок в соусе «апельсин-и-кола». Хотя фрукты и салат еще можно пустить в ход — если помыть. Интересно, а бекон моют?

Джек все еще свирепо таращился в холодильник, когда молочный пакет, до которого, видимо, доходило дольше, тоже решил выпалить крышкой ему в лицо.

Ничего не видя из-за молока в глазах, Джек выругался. К тому же молоко воняло. Вот вам, пожалуйста, теперь не только кухню мыть, но и самому в душ идти и переодеваться.

Только в три ему удалось-таки выйти из дома и припустить бегом через деревню в Кузнечный переулок.

Улица оказалась мощенной булыжником. Дома — одинаковые, старые, узкие, вытянутые вверх, теснились друг к другу, как кусочки пазла. Большинство казались заброшенными, но даже среди них седьмой номер уверенно брал первый приз. Краска с двери облупилась полосами, окна за пожелтевшими, засаленными тюлевыми занавесками были почти черны от грязи. И, конечно, никакого звонка. Джек накинулся на дверной молоток, словно хотел вколотить что-то в доски.

Он думал, что никто не ответит, но тут тихо, как падает лист, дверь отворилась, и мистер Солдат выступил из тьмы на улицу.

У него и правда были зеленые глаза. Спасибо еще, не раскосые. И, как справедливо заметил дантист Зуб, невероятно ясные: белки — что твоя эмаль. Зато все остальное — старое и морщинистое, словно мятая бумага. Седые волосы стекали на плечи, закрывали лицо. Одежда смахивала больше на семидесятые, чем на викториану, но выглядела все равно так, будто он в ней спал, подумал Джек, причем спал в мусорном мешке.

— Вы говорили с моей сестрой.

— Правда? — у него был хороший голос, не слишком кичливый и тявкающий, как у местных богатеев.

Скорее, как у актера. Что же, он и сейчас играет?

— Да. Светловолосая девушка. Вчера.

— А, — мистер Солдат улыбнулся; зубы у него были точь-в-точь как сказал дантист. — Стало быть, она твоя сестра.

— Зачем вы хотели ее напугать?

— А я разве ее напугал?

— Нет, но…

— Я, кстати, некоторым образом хотел. Имел в виду, что ей надо вести себя осторожнее. Я… — он замолчал и закончил, словно бы извиняясь: — Я иногда не слишком связно выражаюсь.

— Вы пьете?

Это прозвучало так злобно, что мистер Солдат удивленно воззрился на Джека.

— Да нет, не то чтобы часто. Не могу себе этого позволить. Я просто хотел сказать, что не всегда в себе.

— Полиция про вас знает? Может, вам в больницу надо, лечиться?

— Вовсе нет. Никакого беспокойства от меня обычно не бывает.

— Вы причинили беспокойство моей сестре.

— Вряд ли это я его ей причинил, — возразил мистер Солдат. — Возможно, и так уже поздно. Хотя, может быть, и нет.

Джек зарычал и занес кулак.

Мистер Солдат и бровью не повел.

— Кое-что интересуется ею, — тихо сказал он. — Хочет ее себе.

— Кто? Откуда вы знаете?

— Со мной было то же самое. Когда-то они интересовались мной.

— Да кто такие эти они?

Мистер Солдат неожиданно плюхнулся на колени. Он облизал палец и собственной слюной написал на крупном булыжнике одно-единственное слово.

Джек вытаращил глаза. Слово было «ЭЛЬФСКОЕПЛМЯ».

— Эльфийское…

— Нет!

Мистер Солдат вскочил и воскликнул со странной гордостью:

— Не называй их. Звать их можно только «Дамы и Господа» или «Королевские Особы». В Ирландии про них говорят еще «Добрый Народ» и «Маленькие Люди». Или еще «Благородные».

Джек широко раскрыл глаза.

— Фэйри что ли?

— Ах, еще и это имя… Ну, хорошо. Да, в некоторой степени. В сказках и легендах фэйри крадут человеческих детей. Именно этим они и занимаются — те, которые у нас здесь.

— Вы точно сбрендили, — Джек даже отшатнулся.

— Они и меня когда-то похитили. Да. Хотя, поверь мне, я хотел с ними уйти. Они делают так, что ты сам хочешь уйти, — и желание это невыносимо. Они стары, будто холмы; прекрасны, как утро. С виду они юны, как дети или подростки, — потому-то и любят смертную молодежь. В их стране ты вечно остаешься молодым… и бессмертным. А живут они под холмами, там у них настоящий рай…

— И на что похож этот их рай? — сурово вопросил Джек.

— На самое лучшее и чудесное место, какое ты только можешь вообразить, — и еще лучше.

Солнце пекло Джеку голову. Слово «ЭЛЬФСКОЕПЛМЯ» уже растаяло на камне. Перед глазами у мальчика все слегка плыло. Надо схватить этого старика за плечи и как следует встряхнуть… или… уж не начинает ли он ему верить? Не будь дураком, Джек!

— Значит, — сказал он холодно и очень по-взрослому, — эти твари хотят увести Люси с собой, как хотели увести вас, когда вы были маленький. Только вы взяли и не пошли.

— Еще как пошел.

— Вы… что?

— Слушай. Что-то дает им право забрать ребенка. Тогда — меня. Теперь — твою сестру. В старом римском форте есть один камень. Его специально там поставили, в самом конце эпохи цезарей. Он посвящен богине света, Брид. Когда империя закончилась, он так там и остался. Эти края всегда принадлежали Им, но камень хранил деревню и хранит до сих пор, пока…

Джек шумно сглотнул.

— В замке жил норманнский военачальник, — негромко продолжал старик. — Он продал свою младшую дочь и сына Благородным в обмен на богатство и удачу. Он получил, что хотел, но потом про это прознали его рыцари и выдали нечестивого отца церкви. Его сожгли за колдовство, а замок был покинут и проклят. Даже самая добрая удача рано или поздно заканчивается.

— Удача… — тупо проговорил Джек. — Богатство…

— Прошло много времени, и однажды сын лорда вернулся. Благородным пришлось его отпустить, потому что удача отвернулась от норманна. Они не хотели этого, да и мальчик не желал уходить от них. Стоило ему вдохнуть воздух этого мира, как он сделался стар, как холмы… но все-таки продолжал жить. Бессмертия хватило, чтобы сохранить ему жизнь, но не юность. Он и сейчас еще здесь. И, может быть, обречен жить вечно.

Лицо говорившего было словно из резного камня. Джек сделал шаг назад.

На церковной башне часы пробили четыре. Они далеко не всегда били вовремя, но тут колокольный звон вдруг наполнил Джека глубоким, беспричинным ужасом. Он почти сразу понял почему: Люс.

Джек стрелой кинулся вверх по переулку и помчался в школу.

* * *

Она исчезла. Учительница на засаженном деревьями дворе сказала ему, что видела, как Люси убегает. Подружка попыталась уговорить ее пойти вместе посмотреть чьего-то нового жеребенка, но Люс ответила, что сегодня ей срочно нужно домой.

Джек скорей припустил туда.

Мысли так и колотились у него в голове на бегу. Норманны… римляне… алтарь Брид, давший имя деревне, защита… Люс так нужно было в поле, что она выпрыгнула из окна… пела там все эти вечера в сумерках — сама себе? Или кому? Та белая фигура среди колосьев — удивленная, терпеливая… алчная? И Сьюзи вдруг взяла и выиграла в лотерею — вот так удача!

Когда он ворвался в дом, Сьюзи едва успела скинуть туфли после дороги и пила воду из бутылки.

— Джек! Работу мне не дали, но зато есть новости получше! Я встретила в городе Кена Эйнджела — ну, помнишь, я тогда еще на телевидении работала? Он специально приехал сюда искать место для съемки. Он сказал — ни за что не угадаешь! — что хочет меня в этот проект. Всего пара строчек, но… Ты чего на меня так удивленно смотришь? Я, между прочим, все еще могу играть…

— Люси здесь? — перебил ее Джек.

Раскрасневшееся лицо Сьюзи враз побелело. Бутылка с водой полетела на пол. Некоторое время Джек смотрел, как та плещет из горлышка по ковру.

— Ты о чем? Естественно, ее здесь нет, ты же сам только что забрал ее из школы… ты ведь забрал?

Когда Джек закончил объяснять, что Люси ушла сама, ужас уже вымел все прочие выражения с маминого лица.

Даже… даже если хотя бы что-то из этого правда, Сьюзи не может быть в этом виновата. Она же… ни с кем не встречалась, не заключала никаких договоров.

А Сьюзи уже колотила по кнопкам телефона.

— Черт, связи нет… ну, почему именно сейчас! Где мой мобильник?..

Содержимое сумочки полетело прямо в лужу воды на полу. Сьюзи буквально вонзила ногти в кнопки.

— Ты звонишь в полицию…

— Нет, блин, в доставку пиццы! А ты как думаешь?!

Что-то украдкой проскользнуло к Джеку в голову. Лисы в Лондоне… прямо на улице ранним утром… спящие в садах. Человек захватил так много дикой природы, что теперь лисам пришлось прийти жить туда, где царствовал он.

Может быть, и Они так? Может, им нравится ютиться поближе — да хоть вон в этом самом лесу за забором? Ждут своего шанса, таращатся оттуда на паб, названный их именем, любуются на крикет на лужайке, на поезда? Ждут. Вдруг им что-нибудь перепадет…

Нет, безумие какое-то.

Джек стоял, борясь с собой, когда вдруг заметил, что Сьюзи молчит.

— Нет сети, — безжизненным голосом сказала она, и через мгновение: — Ты куда собрался?!

А что он мог ей ответить?

Ничего.

Джек кинулся в кухню, распахнул заднюю дверь и выбежал вон. Сзади неслись гневные и испуганные вопли матери. Нет, только не останавливаться.

Скакать через забор он уже наловчился. За спиной по садовой дорожке топотали мамины босые ноги. Поля распахнулись впереди, как стена сухого белого пламени, в которое он и нырнул — словно отчаявшийся мотылек.

* * *

Они были здесь.

Он чувствовал их повсюду — незримых, но внятных, будто какое-то первобытное шестое чувство вдруг включилось у него внутри. Хотя, будем честны, оно включилось уже давно, с самого приезда.

Джек остановился, потом решительно стал проталкиваться сквозь колосья. За каждым снопом угадывался чей-то взгляд. Зеленые глаза… волосы сливаются с белизной поля… Зато когда они дают себя увидеть, от них словно бы исходит свет.

Нет смысла думать, что ты сошел с ума. Джек знал, что все это реально.

Над полями вставал лес, темно-зеленый, испещренный изумрудно-золотыми бликами солнца.

Джек стремительно шагал сквозь тени и свет, зорко глядя во все стороны. Птицы пронзительно кричали, предупреждая; белки скакали над головой. Бессердечные слуги того, что на самом деле рыскало под этим пологом.

Горячий неподвижный воздух словно звенел издевательским смехом. Время от времени Джек звал сестру. Имя звучало как-то пусто и гулко.

Бесполезно… но почему-то так было надо. Тошнотворная тяжесть собиралась где-то в животе. Он отказывался думать о Сьюзи. Бесполезно, нет смысла… но он все-таки должен идти. Интересно, сколько раз с тех пор, как тут вообще поселились люди, кто-то вот так же, как он сейчас, брел по холмам и выкрикивал чье-то имя, зная, что надежды нет…

Солнце клонилось к закату. Он бы сейчас убил за ту взрывчатую колу — естественно, это было Их рук дело… как и молчащие телефоны? Какой-нибудь психоэлектрический эффект типа полтергейста.

Джек остановился. Под ногами были темные древесные корни, мох, папоротники, а дальше, впереди, довольно широкая дорога убегала, озаренная солнцем, в чащу лесов.

Ощущение, что на тебя смотрят и смеются, немного ослабло. Зато под деревом стоял человек, обычный, смертный.

— Слава богу, вот и ты.

— Мистер Зуб, дантист, — в смятении отозвался Джек.

— Спасибо за неизбежный юмор. Давайте попробуем «Алан», если вы, конечно, не против.

— Юмор?.. А, Зуб, — дурацки пробормотал Джек и разразился детским хихиканьем, сам себя за это ненавидя.

После чего согнулся впополам, и его вырвало.

Когда он закончил, Алан Зуб протянул ему неоткрытую бутылку воды. Джек выхлебал ее залпом — это помогло.

— Как вы-то здесь, к черту, оказались? — поинтересовался он.

— Кажется, все у нас ходят этой дорогой. Она зовется Путем Благородных — старая тропа, спрятанная под полями и деревьями, совсем заросшая. Но если знать, куда смотреть, еще можно отыскать следы. Я, знаете ли, археолог-любитель. Именно здесь я впервые встретил Солдата. Что до вас, молодой человек… после нашей беседы я кое-что понял, внезапно, в перерыве на чай. После чего отменил пару несрочных пациентов и сам наведался к Солдату — где и уверился в своей догадке.

— Так вы знаете… Это, что, правда происходит?

— Да, думаю да. Такое нечасто случается. Это первый раз почти за полвека. А тогда полиция все прочесала. Сказали, простое похищение ребенка, обычное человеческое преступление. Но они ошиблись. Мне рассказала мать: пропал мальчик — двенадцать лет, очень светлые волосы. Они, видите ли, предпочитают тех, кто больше всего с виду похож на них.

— Он… Солдат сказал, это должен быть обмен, сделка.

— Не обязательно. Скорее, определенная разновидность желания. Мать того малыша говорила всем и каждому, что не хотела его, жалеет, что родила, устала от него до смерти, а ей бы другой, нормальной жизни. Забавно, что когда мальчик пропал, полиция ни на мгновение ее не заподозрила. А потом мать нашла себе мужчину с полным карманом денег и быстренько выскочила за него.

Джек поскорее оперся о ближайшее дерево, чтобы мир вокруг перестал кружиться.

Так вот, значит, кто продал Люс — или, если на то пошло, завел себе желание, сумевшее сломать защитную магию камня богини Брид. Майкл. Сьюзи бы ни за что в жизни не пожелала, чтобы ее семья куда-то делась. Она-то была счастлива. Но Майкл придумал ей новый образ, новую личность — женщины, которая ненавидит своих детей и только того и хочет, чтобы ее прежняя жизнь вернулась. И вот эту-то Сьюзи он и бил… и всю дорогу рассказывал им, как они все его достали. Достаточно сильно достали, чтобы встать, и выйти за дверь, и никогда больше не вернуться. Этим желанием он зачеркнул свою судьбу неудачника — и им тоже немного перепало, с краю. А дальше их потащило в ближайшее место, где с них могли взять плату за новую Майклову удачу. Джек помнил, как они трое копались в проспектах риэлторской конторы. Сьюзи и Люс так и вцепились в Брайдстоун, как только его увидели.

— Пошли, — сказал Алан Зуб. — Надо отвести тебя домой. Ты нужен маме.

— То есть искать… надежды нет?

Алан спал с лица. Он и сам-то сейчас выглядел не особенно взрослым.

— Может, и есть… но лучше предоставить все полиции.

— Но вы же сказали…

— Я знаю. Но судя по архивным записям, никто из них так никогда и не вернулся. Даже тел не нашли.

— Если только они не пришли потом сами — много столетий спустя, как Солдат.

Из леса раздался голос. Джек и Алан так и подпрыгнули.

— Пробил час новой луны, — сказал Солдат. — На холм высочайший идемте. Молчанье храните.

Он показался из тени деревьев — ликом святой и светлый, будто вырезанный на надгробии рыцарь. Время и память изменили его речь, и сам он тоже изменился, представ перед ними могучим, почти неодолимым.

* * *

Взбираться на холм оказалось нелегко. Скальные выступы, буки и бузина то и дело заступали дорогу. Все склоны укрывала длинная перепутанная трава. Далеко позади золотое солнце тонуло в пейзаже, унося с собой свет.

— Узрите, — сказал Солдат. — Она взошла.

Над вершиной холма возник месяц, еще совсем бледный в лучах заката.

Останки форта под ним словно вырастали из самой скальной породы.

— Там сокрыт вход в их царство, — закончил Солдат.

— Да, — кивнул Алан, — говорят, что он прямо под этим холмом. Вот почему у римлян здесь не заладилось, так что им даже пришлось привести друидов — неслыханное дело. Они обычно не слишком дружили. Это друиды придумали установить камень Брид — римские-то солдаты все больше Митре поклонялись. Да только не здесь.

Алан среди них троих казался ученым, а Солдат — безумцем. Кто же Джек? Он даже не понимал, зачем они сюда пришли… но зов был очень силен.

Может, Им нравится, когда кто-нибудь видит, на что Они способны, как Они прекрасны, как умны…

Ночь выжала из мира последний лучик солнца; они как раз выбрались на вершину. С Джека и Алана пот катил градом — а с Солдата нет, хоть он и выглядел раза в три старше Алана. Меркнущий свет уже стал настоящей тьмой. От камней, деревьев, от самого неба, казалось, по траве покатились тени. Луна стала лишь еще ярче — ослепительная прореха во мгле.

Впереди высились щербатые римские стены. Время и ночь лишили их очертания всякой формы и логики. Фрагмент арки парил над головой, а за ним расстилался поросший травой двор, судя по всему, недавно пощипанный овцами. Ниже по склону Джек разглядел бесформенный камень.

— Вот он, — выдохнул Алан. — Тот самый камень. Алтарь.

— Сюда они всегда придут, — тихо промолвил Солдат, — похвастаться победой Камню, трофеи обретя. Да будет милость Божья с нами! Вот и они.

Джек вперился во тьму; волоски встали дыбом у него на руках и на шее.

Сквозь текучие тени проступало что-то бледное и сияющее…

Теперь он видел их.

Благородных…

Эльфийское племя.

Считать он даже не пытался, но, кажется, их было четырнадцать — по числу лет Люси. И да, они были прекрасны. Кожа — как жемчуг, волосы — как озаренные луной облака. Некоторые очевидно были мужчинами, другие женщинами, но одевались все одинаково — во что-то туманное, обегающее тонкое тело, но в то же время струящееся… и драгоценности были на них — ничего подобного он в жизни не видел и даже представить себе не мог — с огромными слезами света внутри. При них были кинжалы и мечи из какого-то серебристого металла, что не мог быть сталью. И пока Джек глядел, зачарованный, среди сияющих фигур показалась Люси — волосы ее украшали цветы, как у них.

Он хотел закричать, окликнуть ее. Благородные вокруг улыбались и смеялись, и она с ними. Смех, словно серебряные колокольчики и серебряные же клинки…

Разум Джека вопил в темнице парализованного тела, но двинуться он не мог — и Алан, кажется, тоже.

А Благородные меж тем пустились в торжественный пляс по холму. Минуя алтарь, они кланялись, и поклоны их были полны изысканнейшей издевки.

Вроде бы Алан прокаркал что-то…

— Смотри! Видишь?

Там, за алтарем, показалось что-то еще… дыра в пустоту, но в самом ее конце, как в тоннеле, мерцал, зовя, изумительный свет.

— Это врата… путь в мир под холмом.

Джек сражался, сердце ревело в груди, ноги не двигались с места… — но его бой словно бы освободил что-то другое, снаружи… кого-то другого.

— Вот я, здесь! Ваше дитя, которое вы любили, и которое любило вас, сотни и сотни лет! Тот, кого вы отправили в изгнание, кто заблудился в этом мире — в аду, что так близко от вашей небесной страны.

Солдат был уже среди них. Он двигался с невероятным изяществом… — он двигался, как они! — не как старик, одетый, будто из мусорного бака. И он говорил с ними на языке, какого Джек никогда не слышал — какой-то заковыристый германо-франкский, — но почему-то каждое слово было ему понятно.

— Оставьте то, другое дитя, — обратился Солдат к Благородным, царственно надменный, как они. — Неужели она вам нужна? Невежественная, неотесанная, ничего не знающая о вашей славе. Заберите меня обратно, прочь из этого скорбного мира. Я так вас люблю! Я уже научился здесь всему, чему должен был. Я — книга, которую вы сможете читать тысячу лет!

Создания на холме замерли. Они устремили безмолвные взоры на Солдата.

— Это же просто глупый сумасшедший старик! — вдруг обидчиво захныкала Люси.

Одна из фигур легко ударила ее по лицу. Ни слова ей не сказав, Благородный обернулся к Солдату, наклонился и дохнул старику в рот. И без единого звука Джек понял, что сказало создание: «Давай же вспомним, каким ты был. Мы сравним и решим».

И оно случилось — прямо у Джека на глазах. Возраст и тлен опали с лица Солдата, словно старая шелуха. Он стоял перед ними, стройный, будто копье, златокожий и безупречный, с волосами цвета солнца до самого пояса — мальчик тринадцати лет.

«Да, — молвил беззвучный голос, — этот лучше».

Со смехом оглянулся Солдат на Джека и Алана, приставших к земле, и окинул их зеленым взором.

— Прощайте, люди грязи. Прощай, мир праха. Знайте, что вы ни за что не получили бы ее назад, если бы они не любили меня больше.

Свет ударил в холм, как тараном. Деревья и стены неоново полыхнули и погасли.

Их больше не было — существ из холма и старика, ставшего мальчиком. Только одна бледная фигура осталась лежать на траве.

Оцепенение спало с Джека.

— Люс!

Когда он притронулся к ней, она открыла глаза и одарила его сердитым взглядом.

— Зачем ты разбудил меня, Джек? Который час? — и, удивленно, но ничуть не встревоженно: — Что я здесь делаю?

Джек был не в силах вымолвить ни слова. Алану пришлось наврать ей что-то на тему, что она, мол, пришла сюда на спор. Слушая, она, казалось, верила ему, вспоминала даже какой-то спор — и больше ровным счетом ничего… необычного.

* * *

Нет, после Алан и Джек, конечно, поговорили. Теперь у них была тайна, которую им предстояло вечно хранить от Сьюзи — и от Люс тоже.

— Дело совсем не в том, что они любили Солдата больше Люси, Джек. Дело в том, что это вы со Сьюзи так сильно ее любили. Та женщина, которая ненавидела своего сына… Я думаю, Солдат ни за что не смог бы с ним поменяться, даже если бы попытался. Думаю, он и предупредил ее затем, чтобы она уж наверняка это сделала — сам знаешь, какими бывают девчонки. А может статься, он тогда был немного больше в себе, чем обычно, и правда хотел предотвратить похищение. Хочешь знать, была бы она там счастливее? Да. Но так не положено. Нам полагается жить здесь.

Теперь Джек и Алан частенько болтали друг с другом — с тех пор, как Сьюзи с Аланом стали парой и семейство перебралось в город. Сьюзи теперь репетировала роль в телесериале Кена Эйнджела — и там точно не было никаких фэйри.

Где-то год спустя полиция Глостера обнаружила обугленные останки джипа «Чероки» — внутри было тело Майкла. Машина слетела с проселочной дороги и врезалась в какие-то деревья. Майкл, сказали они, погиб мгновенно, а пожар случился уже потом. По данным следствия, расставшись со Сьюзи, он разбогател — как и почему, выяснить так и не удалось. Прямо настоящая тайна.

Но Джек-то знал — точнее, они с Аланом знали, хотя никогда ни словом об этом не перемолвились, — почему на Майкла свалилось внезапное богатство, краешком которого зацепило и Сьюзи. И что он не был мертв, когда загорелась машина, — тоже знали. Нет, как и Солдатов отец, норманнский военачальник десять веков назад, Майкл сгорел живьем.

Танит Ли родилась в 1947 году в Лондоне (Англия) и начала писать в девять лет. В 1970–1971 гг. увидели свет три ее книги для детей. В 1975-м издательство «Ди Эй Даблъю Букс» опубликовало ее роман «Восставшая из пепла», а затем и еще двадцать шесть книг. Так работа писателя стала основным делом ее жизни. Сейчас из-под пера Танит Ли вышло уже шестьдесят два романа и девять сборников новелл и рассказов (общим числом более двухсот). Четыре радиопьесы Ли транслировала в Великобритании компания «Би-Би-Си». Кроме того, Танит написала сценарии к двум эпизодам культового телесериала «Би-Би-Си» «Семерка Блейка».

Ли дважды получила Всемирную премию фэнтези в номинации «Лучший рассказ», а в 1980 году была удостоена Премии Августа Дерлета за роман «Владыка смерти».

В 1992 году Танит вышла замуж за писателя Джона Кейина — ее партнера с 1987 года. Сейчас они живут в Юго-Восточной Англии в компании двух кошек — черно-белой и сиамской^[31].

Адрес ее сайта: www.tanithlee.com

От автора

Впервые идея этого рассказа пришла мне в голову в семнадцать лет. Тогда мне казалось, что все дикие земли Англии уже захвачены человеком, и фэйри, подобно лисам, лягушкам и совам, теперь приходится жить рядом с нами — прямо в наших полях и садах… Эльфийское племя предстало перед моим мысленным взором и с тех пор уже не покидает меня вот уже почти сорок лет.

Танит Ли

Примечания

30

Другое название — «Книга Страшного суда» — свод материалов первой в средневековой Европе поземельной переписи населения, проведенной в Англии по приказу Вильгельма Завоевателя в 1085–1086 гг. — Примеч. ред.

31

Танит Ли скончалась 24 мая 2015 г. — Примеч. ред.