Страшная сказка Лидии Синичкиной

Ник Трейси (2024)

Он всего лишь семилетний малыш из людоедского племени, а она просто тридцатилетняя продавщица косметики, которую похитили. Смогут ли эти двое выжить в глубоком дремучем лесу, который кишит жуткими чудовищами? Нет, Лидия Синичкина, конечно, всегда знала, что она не подарок, но чтобы попасть за это в такой Ад!?

Глава 2. Синдром Доброты и Симпатии

Сгорбленный и перепуганный насмерть Шоми сидел в огромном мягком кресле из коричневой кожи перед крупным мужчиной с впечатляющей залысиной и белоснежной улыбкой. Доктор Грымов в элегантном светлом костюме с полосками расположился на резном стуле с высокой спинкой. Он держался прямо, как палка, одна нога закинута на другую, а на верхней коленке лежал блокнот с карандашом. В просторном кабинете мозгоправа царил уют и обманчиво домашняя атмосфера, создаваемая мягким светом от двух красных абажуров. Шоми привезли сюда, за две сотни километров, чтобы вылечить от болезненной эмоциональности. По услышанному от Трикитраков доктор Грымов полагал, что у мальчика врожденный синдром Доброты и Симпатии, связанный с дефектом в тринадцатой паре хромосом. Лечение было возможным, однако сперва следовало уточнить природу болезни.

— Итак, Шоми, — начал сладковатым голосом доктор Грымов. — Как ты себя чувствуешь?

— Ну, так, — пожал плечами мальчик. — Немного волнуюсь. Я что, правда, болен?

— Это мы и должны выяснить. Не волнуйся. Я здесь, чтобы помочь тебе.

— Меня запрут в психушку? — Шоми выглядел испуганным.

— Нет, никто тебя в психшку не запрет, — заулыбался мозгоправ, почесывая карандашом лоб. — Твой отец сказал, что ты дал мышам имена. Это правда? И ты их помнишь? Сможешь назвать всех?

— Да, дал. Брук, Фул, Шмык, Сэм и Зоки.

— Ого! — доктор что-то записывал в блокнот. — Впечатляет, что ты все их помнишь до сих пор. А что тебя подвигло дать им эти имена?

— Ну, не знаю. Они показались мне такими милыми.

При слове «милыми» лицо доктора Грымова словно перекосилось от судороги, но он постарался сделать вид, что ничего не произошло.

— Что с вами, доктор?

— Ничего, ничего, — мозгоправ через силу улыбнулся, отмечая в блокноте «есть признаки прогрессирующей патологии», — продолжай…

— Я просто подумал, что им будет приятно, если я буду их называть по именам. Понимаете?

— Конечно, конечно, — доктор продолжал быстро что-то записывать в блокнот, избегая смотреть в глаза мальчику. — Но ты понимал, что тебе придется их прикончить, а потом съесть?

— Понимал…кажется, — Шоми опустил взгляд в пол. — Я просто подумал, что смогу это сделать, когда придет время, но…

— Но не смог, — закончил за него доктор Грымов.

— Да, не смог, — тяжело вздохнул мальчик. — И что это значит?

— Пока рано судить, — сказал доктор, хотя в уме уже прикидывал перечень препаратов. — Давай вернемся к тому дню, когда ты был в гостиной и…

— И заплакал, — подсказал Шоми, виновато кося глаза в сторону.

— Да, точно. Почему ты не смог отрубить мышке голову?

— Бруку. Его звали Брук.

— Почему ты не отрубил голову Бруку?

— Ну, я просто подумал, что они столько слушали меня все эти дни и, наверное, они могут счесть предательством то, что я….. Понимаете, мы же как бы подружились….

— Стоп, стоп, — голову доктора повело.

Никогда в жизни он не слышал такого бреда. Дело обстояло куда хуже, чем он думал.

— Что значит «они могут счесть предательством»? Ты же понимаешь, что они это еда, правда? Пусть и не совсем настоящая, так сказать временная, но все же еда.

— Кажется, понимаю.

— Отлично, отлично. Тогда как еда может счесть тебя предателем? По-твоему, мы должны спрашивать у еды разрешение прежде, чем её съесть?

— Да, звучит глупо, доктор. Но они же живые! Как вы этого не можете понять!

— Шоми, дружочек, все вокруг и внутри этих лесов и рядом с этими лесами и далеко за ними живое. И большая часть из этого наша еда. Ты понимаешь это?

— Понимаю.

— А если еда не даст разрешение, чтобы её съели? — вкрадчиво подходил к сути доктор. — Что тогда?

— Тогда, наверное, надо будет спросить другую еду? — попытался угадать Шоми.

— А если и она не даст разрешение?

— Попробовать еще раз?

— А если никто не согласиться быть твоей едой, Шоми? Что тогда?

–Я…я…не знаю, — мальчик был вконец растерян. Он вспотел, хотя в кабинете работал кондиционер.

— А ты подумай.

— Тогда я умру с голоду…. — пришел к выводу Шоми.

— Именно! Ты же ешь за столом еду, которую добывает папа с мамой и твои старшие братья?

— Ем.

— И ты понимаешь, что это когда-то было живым?

— Наверное, понимаю. Просто я как-то не задумывался об этом.

— Но тебе нравится, как готовит мама? Мясо по-французски? Ребрышки в сметанном соусе?

— Ребрышки я люблю.

— Шоми, пойми, все то, что ты ешь каждый день, все это когда-то было живым. И у всего этого были имена. И не только имена, но даже работа и своя семья….. Мы людоеды. Знаешь, что это значит?

— Знаю. Это значит, мы едим людей.

— Верно. И так было много тысяч лет до тебя. И будет столько же после тебя. Неужели ты сомневаешься, что мы делаем что-то неправильно?

Доктор Грымов выжидающе смотрел на мальчика. Тот молчал, боролся внутри с чем-то непримиримым.

— Но…. — Шоми заерзал, заскрипел в кресле, и доктор сокрушенно закрыл глаза, — разве нельзя питаться тем же, что и люди?

— Нет, малыш, — доктор нагнулся к мальчику и положил ладонь на его густые черные волосы, — Нельзя. Наш метаболизм устроен по-другому. Без человеческого мяса ты умрешь от голода и истощения за несколько недель.

Шоми шмыгал носом. Глаза затапливались слезами.

— Я понял…я попробую исправиться…..

— Пойми, малыш, — доктор продолжал гладить маленького пациента по голове. — Взрослеть это всегда трудно. Но мы все должны через это пройти. И ты тоже обязательно пройдешь.

— Так значит, вы меня не отправите в психушку? — мальчик вытер глаза ладошками.

— Нет, но я выпишу тебе кое-какие таблетки. Поменьше гуляй в дневные часы и постарайся не смотреть телевизор. Кроме фильмов ужасов, но только перед сном. Слушайся родителей и помни, о чем мы с тобой говорили. Я думаю, через месяц мы увидим прогресс.