Я слышу

Ник Ричмонд (2024)

Далëкая звëздная система, в которой нет звезды: она разрушилась, оставив после себя водородное облако и медленно разлетающиеся в космос планеты. Здесь, в холодной мгле, найдена планета Галена, теоретически пригодная к терраформированию и колонизации. Споры учëных, помимо прочего, вызывает астероид на еë орбите, демонстрирующий странную гравитационную аномалию. На его изучение отправляется один астронавт, вынужденный провести на астероиде всю свою жизнь.

Глава 2

Глава 2

Я чувствую… волны. Не то чтобы я знала, что значит «волны», «чувствовать» или «Я». От меня ускользает суть вещей. Мне непонятны их происхождение и значение. Неизвестны источники и природа информации. Но мне нравится плавно покачиваться на спокойных волнах, которые обнимают меня, обволакивают и несут. Это ощущение единства с непреклонной, всесильной, вездесущей Волей, в которой невозможно вычленить изъяна, исполнено твёрдой уверенности и силы. Чувствовать это — поистине восхитительно. Но это — всë, что я чувствую.

Вернее, так было раньше.

Я не способна осознать мир вокруг себя, но я знаю, что родилась в одно мгновение с ним: так началось моë путешествие. Сколько я себя помню, волны бушевали вокруг: плясали, резвились, били. Издавались и гасли. Вскоре я начала различать их мельчайшие нюансы: сначала частоту и амплитуду; затем силу и мощность; наконец, из одинаковых на первый взгляд волн я смогла определять колебания разных полей и физических смыслов. Но лишь когда весь этот бескрайне-узорный океан вдруг стал понемногу превращаться для меня в однородную, привычную, скучную массу — я вдруг почувствовала что-то… иное.

Нет, это была волна. И я ощущала такие много раз. Пусть она непредсказуемо появлялась и пропадала — так уже было прежде. Пусть она была отрывиста и неравномерна — я знала волны и более удивительные. Что же было немыслимого, неподдельного в этой — новой, — короткой, мимолëтной вспышке, в этом крошечном всплеске энергии, незначительном, несопоставимом с масштабами моего естества? Может, то… что я решила на него ответить.

Сделав над собой чудовищное усилие, я смогла сгенерировать ответную волну-послание, хоть поначалу и не была уверена, что у меня это получилось — физический механизм еë формирования едва ли всецело понятен мне и сейчас, но… Тот всплеск произошëл вновь. И вновь. Он меня услышал. Он был настойчив, а я каждый раз отвечала ему своим наигранным возмущением. Поначалу всë это ничего не значило. Это было забавной игрой, должной однажды закончиться. Но так не случилось. А случилось так, что однажды, в очередном таком послании, я вдруг с удивлением для себя обнаружила… информацию. Вряд ли я могу в полной мере описать свои чувства от того, первого раза, когда я, получив, ощутив, миллион раз прокрутив в себе то его послание, осознала и приняла, что я понимаю его суть. Это было ново для меня: никогда прежде волны, нëсшие столько собственных характеристик, не являли мне ничего большего, чем они сами. Теперь же они, самозабвенно принося в жертву свои тела, сообщали мне переданное их создателем Слово:

«Привет».

Так у меня появился друг. Так началось наше общение. Постепенно наши фразы, адресованные друг другу, стали содержать всë больше смысла, пока, наконец, не позволили нам познать друг в друге нечто сокровенно-родственное, с доверием сквозь опаску приоткрытое в надежде на понимание и взаимность: наше сознание.

Лишь в тот момент я поняла, насколько чужероден был мне весь остальной мир. Прежде я не знала этого нового для меня чувства, впервые явленного мне уже прекратившим своë существование до сего момента, уже побеждëнным мной в неосознаваемой битве с самым страшным моим врагом, имя которому: Одиночество. Я не знала его и поэтому не боялась. Теперь же оно стало моим кошмаром.

Если чужеродность окружает тебя, то она и является твоим миром. Ты живëшь в той парадигме, в которой экзистенциальный ужас становится для тебя игрушкой, инструментом, предметом обихода. Определëнно, пережить кошмар — это не самое страшное. Но когда ты привыкаешь к кошмару… Когда ты живëшь в нëм всю свою жизнь. И уже не боишься. Вот, что по-настоящему страшно. И именно это я увидела, обернувшись, позади себя. И лишь тогда впервые по-настоящему испугалась. Странно, как внезапное счастье несëт в себе и свою противоположность. Хотя я и знала волны, с их пиками и впадинами, но в тот миг, вместе с новым пониманием реальности, мир для меня разделился на До и После. Вечность началась для меня вновь.

И я ринулась в неë, не помня себя. Жадно хватаясь за каждое из ошеломляющих впечатлений, за вновь очерчивающуюся твердь прежде неведомой сути собственного бытия, захлёбываясь переполнявшей отныне мой тихий, бездыханный мир Жизнью… Упоение счастьем таит в себе коварную опасность. Она состоит в том, что ты теряешь способность достаточно объективно оценивать реальность, в которой существуешь. И я потеряла еë. Я потерялась. Запуталась. Не заметила, как все волны, некогда насыщавшие мой собственный мир, в одночасье угасли. Я погрузилась во мрак.

Мы с моим другом к тому моменту будто бы уже вечность были знакомы. И хоть я сама пережила колоссальную метаморфозу — но он менялся постоянно. Неустанно. Слишком быстро. Мы были разные. Не существует двух идеалов — и в нас обоих зиждились изъяны. Со всеми из них можно было мириться, кроме одного: оказалось, что мой друг очень скоро, непозволительно скоро должен будет меня покинуть. А это значило, что я вот-вот останусь один на один со своим самым теперь леденящим страхом.

Он знал, что значит для меня его уход. Он чувствовал моë опустошение. Отчаяние. А я знала, что это тягость для него, но не могла скрыть своего ужаса, как ни старалась — мы были друг для друга как открытая книга. И когда этот кошмар начал выплëскиваться в наш мир, заполнять его до краëв — мой друг вновь дал мне то, чего я не могла себе и представить.

Он дал мне обещание.

— Ты будто незаконченный отрывок чего-то прекрасного, — сказал он. — Ты не здесь. Твоя стихия — вечность. И я обещаю: я сделаю всë, чтобы помочь тебе в неë вернуться.

— Но ведь это — и есть то, чего я боюсь, — прозвучал женский голос. — Остаться там, в вечности, без тебя.

— Однажды я присоединюсь к тебе, — ответил Адиль. — Я отыщу дорогу, не сомневайся. Главное — чтобы ты не завязла здесь. Я хочу, чтобы ты видела мир таким же бескрайним и прекрасным, как прежде.

— Ты прав. Мы сможем встретиться только Там… на бесконечном просторе, где вероятно возможным становится абсолютно всë. Даже наша встреча.

— А значит — она неизбежна!

— Желать еë кажется так естественно и хорошо… но я истерзана противоречиями и сомнениями: для этого мне придëтся отвернуться от тебя. И это заставляет меня чувствовать вину. Виновата ли я, что, мечтая быть с тобой, возжелала свободы?

Ответить Адиль не успел.

Их разговор прервал настойчивый звуковой сигнал, раздавшийся со стороны инфодисплея. Бросив на него взгляд, старик мгновенно изменился в лице и вскочил на ноги. Его губы подрагивали, а взгляд широко раскрытых глаз метался из стороны в сторону, пока, наконец, не вперился в полузавешенное шторой окно. Сделав несколько осторожных шагов, Адиль приблизился к нему, нахмурившись и будто надеясь разглядеть что-то неуловимое промеж звëзд. Позади него на инфоэкране мигало сообщение:

«Ожидается прибытие транспортного корабля.

Подготовьтесь к приëму груза».

Старик долгое время простоял молча, явно стараясь совладать с фонтаном неподконтрольных мыслей. Затем в какой-то момент его взгляд дрогнул и чуть заметно похолодел. Адиль стиснул зубы и весь приподнялся, а затем развернулся и, оглядев комнату, произнëс:

— Что ж. Мы будем готовы.

Он подошëл к своему рабочему креслу и аккуратно сел в него, устроившись поудобнее. Облокотившись на стол, он заговорил ровным, непоколебимым тоном:

— Земля. Земля. Астероид SV-1.27. Терплю бедствие. Требуется срочная эвакуация. Прошу снарядить экспедицию или отправить беспилотный корабль. Выполнение миссии… отменить.

Закончив запись сообщения, Адиль встал и отдëрнул штору, полностью открыв всю ширину окна. Он подошëл к своей кровати и уверенным, подготовленным движением снял с подушки наволочку и бросил еë на пол. Туда же последовало и остальное сменное постельное бельë, образовав бесформенную кучу.

— Сколько у меня времени? — спросил старик.

— Я почти ничего не чувствую… — ответил женский голос. — Если судить по тем крупицам данных о его движении, что я уловила — с учëтом торможения, он выйдет на орбиту примерно через полтора-два атомных часа.

Помолчав несколько мгновений, Адиль громко хлопнул в ладоши и произнëс:

— Отлично!

Он с некоторым усилием подвинул ногой среднего размера транспортный контейнер, чтобы тот оказался возле стола, и начал смахивать в него лежавшие на поверхности ручные инструменты, мелкую медицинскую утварь — пузырьки с пилюлями, упаковки пластырей, препаратов и одноразовых принадлежностей. Вдруг, замешкавшись на миг, он опустил руку в контейнер, достал кипу пластырей, взял пару упаковок и положил их обратно на стол. В контейнер же проследовали пузырëк с реголитовой крошкой и дыхательный тренажëр.

Оглядев полки над столом, Адиль вытянулся во весь рост, потянулся рукой и аккуратно достал с самого верха прямоугольный предмет. Сдув с него толстый слой пыли и внимательно осмотрев, старик приоткрыл твëрдую крышку, вслед за которой распахнулись и множество слоëв тонкого гибкого материала, с шелестом переворачиваясь с одной стороны на другую. Захлопнув крышку, Адиль также отправил предмет в контейнер.

— Я помню из своего детства на Земле, — заговорил он, продолжая неторопливо обходить комнату, собирая нужные вещи, — много разных историй. Люди рассказывают их друг другу испокон веков. Самые древние становятся легендами, переходя из поколения в поколение. Какие-то из них правдивы, какие-то — пожалуй, нет… Уже и не узнаешь. Но пока находится тот, кто продолжает верить — легенда продолжает жить.

Старик подошëл к модулю чистки в коридоре и вынул из него загруженный раньше комплект одежды. Из отсека ниже он достал несколько спрессованных комплектов в заводской плëнке. Вернувшись в комнату, он бросил их на кровать, а чищенный сложил в контейнер.

— А иногда выходит так, — продолжил он, — что легенда становится чем-то… большим.

— Большим, чем что? — спросил женский голос.

— Чем то, что хотели сказать вначале.

— Жаль, я не имела возможности проанализировать социальные аспекты человеческого общения и общества. Чувствую, что они весьма интересны. Этот захватывающий процесс познания! Так как это получается?

Мгновение спустя старик негромко ответил:

— Истории воплощают идеи. Легенды воплощают мечты.

Он достал новый комплект постельного белья и положил его на краю кровати, а затем продолжил:

— Не все люди в полной мере понимают и принимают свои мечты. Порой они улавливают крупицу настроения и отдаются ему, не обращая внимания на бревно, которое отныне тащится за ними.

— Человек познаëт целое через его части. Это сложный путь.

— Верно, — произнëс Адиль. — Поэтому мы умираем, так и не поняв мира, в котором прожили жизнь.

Он захлопнул крышку транспортного контейнера, защëлкнул фиксаторы и с трудом задвинул его под кровать. Обернувшись, старик взглянул через дверной проëм в освещëнный коридор и заговорил вновь:

— Древние люди, глядя на звëзды, могли ориентироваться в бескрайних океанах Земли, когда вокруг них оставалась лишь безжалостная, холодная мгла — что вверху, что внизу, — они всë же находили путь… Жизни. Теперь, по прошествии веков, системы позиционирования наших космических кораблей опираются на составленные нами карты самых ярких квазаров, чтобы мы могли бороздить далëкий космос. Те, кто вверял свои жизни идее ориентации по звëздам, выжили благодаря ей и пронесли сквозь поколения легенды о путеводной звезде, ведшей их долиною смертной тени.

Адиль сходил за пылевой тряпкой и начал скрупулëзно очищать с еë помощью все поверхности в комнате, наклоняясь к ним и осматривая пристальным взглядом, опускаясь от полок к столу и заканчивая полом, при этом продолжая свой рассказ:

— Мир не раз удивлял нас, являя человеческой науке свои механики, работавшие, как оказывалось, вовсе не тем образом, что мы представляли себе веками, идя от всемирного тяготения к гравитации и дальше. Наблюдая за бесконечно свободными птицами и мечтая о полëте, мы создали первые самолëты. Глядя на неутомимых рыб — корабли, чтобы преодолевать моря. Но почему мы это делали? Неужели всë было ради того, чтобы возить кукурузу с берега на берег? Неужели мы, всю свою жизнь носящие на спине несознаваемый нами груз вселенского Знания, не могли идти этим путëм на самом деле потому, что подспудно чувствовали в нëм что-то большее, чем сами могли осмыслить? Но чувствовали, что это большее есть! И вверяли себя ему. Ведь нами руководит эта волна, это движение, передающее себя, скользящее над нашими головами и спинами, не утруждая себя разъяснением своей воли. Подобно проекции объëма шара на плоскость сферы, истинно существующая сама по себе идея может отдаваться эхом в тумане человеческих эмоций. Неясной тенью силуэта… Мечтой.

Адиль поднялся с пола и аккуратно сложил внутрь уголками грязную тряпку, стараясь, чтобы налипшая пыль не высыпалась из образовавшегося кулька.

— Необъяснимой, но всë сметающей на своëм пути, — добавил он.

Выйдя в коридор, чуть прихрамывая на затëкшую ногу и морщась от стреляющей боли, старик вывалил комья пыли в специальный гермолюк и выпустил наружу, отправив их медленно опадать на поверхность астероида. Затем он вернулся в комнату, оглядел почти идеально чистое помещение, в котором не осталось никаких следов его пребывания в течение многих лет, несколько раз удовлетворëнно кивнул, складывая тряпку, а затем произнëс:

— Я — человек. Я неспособен понять Истину и Смысл. Но я верю, что мои стремления и мечты содержат их. А вернее — содержатся в них.

Положив аккуратным квадратом тряпку на угол стола, Адиль вышел из комнаты и закрыл за собой дверь.

Он прошëл вдоль стеллажей в коридоре, активируя обогревающую подсветку каждого из них и осматривая растения. Оборвав лишь пару пожелтевших листьев, старик наклонился к нижнему ярусу и бросил в каждый резервуар с водой по новой таблетке, и те сразу начали понемногу пузыриться и шипеть.

После этого он вошëл на кухню, сдвинул несколько небольших контейнеров, какие-то из них поставил один на другой и с задумчивым видом встал на месте. Поразмыслив немного, он взял один из полупустых контейнеров и начал складывать в него горстями прессованные упаковки дегидрированной пищи, разбросанные по столу, затем стал доставать похожие и из разных открытых коробов, стоявших поблизости, стараясь соблюдать разнообразие. С усилием защëлкнув крышку, Адиль поставил собранную коробку на пол возле двери. Оставшееся же он отовсюду ссыпал во второй контейнер, заполнив его доверху и поставив на столешницу возле гидрататора.

На полке выше были составлены небольшие баночки и пузырьки со сделанными вручную надписями на этикетках. Посдвигав их все в одну сторону, старик небрежно отобрал несколько и собрал их в кучку на столе, а затем наконец увидел крошечный флакон с мутной тëмной жидкостью и аккуратно достал его, всеми силами стараясь не уронить. Нахмурившись, Адиль пару раз для верности перечитал этикетку, а затем убрал его в карман трясущимися пальцами.

В этот момент какой-то блик в окне скользнул по краешку его взгляда, заставив моргнуть. Всмотревшись после этого в привычную тусклую россыпь звëзд на небе, старик уже не заметил среди них ничего особенно яркого. Но взгляд его изменился. Постояв какое-то время в молчании, он вдруг заговорил:

— Я никогда не просил тебя об этом, Наджем, но теперь, когда мы так близки к нашей цели… а я окончательно отдаляюсь от своей…

— Разве у нас не одна общая цель? — спросил женский голос.

— Это так, но у меня всегда было задание, которое я выполнял, и оно для меня — не пустой звук…

— Адиль. Мы сделаем Галену пригодной для проживания. Разве это не включает в себя любые промежуточные цели?

— Да, но… нет. У нас остаëтся ещë одна проблема.

— Какая?

— Астероид.

— Ты всë ещë полагаешь, что он представляет угрозу?

— Аномалия. Она останется неизученной. А значит — мы не знаем, чего от неë ждать. В любой момент она может изменить всë, сделав прекрасную Галену не заманчивой мечтой, а смертоносной ловушкой.

— Что ты хочешь предпринять сейчас, если ответ не получилось найти за все прошедшие годы?

Помолчав немного, будто набираясь смелости, Адиль ответил:

— Я хочу попросить тебя о помощи.

— Какой именно?

— Помоги мне найти паттерны возврата аномалии.

Какое-то время Наджем молчала.

— Положим, я могу знать ответы на твои вопросы, — наконец заговорила она. — Но как мне передать их тебе? Может, нужных слов в вашем языке для всех участвующих в этом процессе физических эффектов просто не существует…

— Помоги мне получить данные на моëм оборудовании.

— Мы можем попробовать, но…

— Я не прошу тебя устранять аномалию, Наджем. Мне достаточно научиться предсказывать еë проявление. Может, попытаться понять механизм еë проявления.

— А если это невозможно?

— Тогда я оставлю попытки.

— И сделаешь так, как мы хотели?

— Я в любом случае сделаю так. Но я должен знать точно…

— Хорошо, — произнëс женский голос. — Я покажу тебе всë.

Адиль согласно закивал.

— Отлично! Мы попробуем оставить какие-то инструкции для будущих поселенцев, собрать все возможные данные. Наверняка они оставят пост на астероиде действующим.

— Как ты хочешь начать?

Старик инстинктивно пошарил вокруг ищущим взглядом и провëл ладонями по одежде, будто ответ на этот вопрос мог лежать у него в карманах.

— Для начала нам… нам нужно будет дождаться проявления аномалии.

— Она может и не успеть до…

— У нас ещë будет время после его прибытия, — перебил еë Адиль. — Я знаю, аномалия проявится.

— Хорошо. Скажи мне, что ты хочешь увидеть?

— Закономерности. Может быть, источник распространения гравитационных искажений.

— Я знаю гравитационные волны.

— То что нужно! — обрадовался старик. — Здесь невозможно установить земное оборудование для их изучения, а ты как раз могла бы передать мне адаптированные данные…

Он вдруг умолк, собираясь с мыслями, а через несколько секунд заговорил вновь:

— Хорошо, вот, как мы поступим: как только ты почувствуешь, что аномалия вновь активна — зафиксируй все данные об источнике волн, о значимых точках их распространения и все остальные характеристики. Передай их на главный компьютер. Даже если я уже не смогу их изучить — уверен, они окажутся полезны в будущем.

— Я сделаю всë, что ты просишь, Адиль.

— Спасибо. Ты… не представляешь, как это важно для меня.

— Ну конечно же представляю. Я ведь буквально нахожусь у тебя в голове.

Старик не ответил. Он уже шëл в комнату с двумя собранными коробками. Он опустился на колени перед кроватью и вытащил из-под неë большой транспортный контейнер, погрузив в него то, что принëс. Затем он встал и потащил подготовленный груз в коридор, и далее — в шлюзовую камеру. Остановившись возле висевшего в специальной углублëнной нише скафандра, Адиль освободил руки и внимательно осмотрел его материал на рукавах, локтях и в других местах сгибов. Достав костюм из ниши, он на секунду замешкался, обратив внимание на запасные скафандры, оставшиеся позади, а потом быстрыми, отточенными движениями облачился в тяжëлый комбинезон, но не запахнул шлем, а остался стоять, замерев и внимательно глядя на заполненную вешалку. Вскоре он вновь ожил, подвинул руку и пошарил ей по карманам своих многослойных усиленных штанин, выудив из них маленький складной инструмент. Не без труда сумев разложить эту штуковину толстыми мехапальцами скафандра, на счастье имевшими магнитные наконечники, Адиль вытащил острую насадку, блеснувшую в полумраке холодным металлом. Крепко сжав пальцами рукоятку, старик с силой ударил заострëнным лезвием в область живота на висевшем костюме и прорезал полосу вниз, затем ещë и ещë. Он распорол все оставшиеся скафандры, один за другим, оставив на каждом зияющие рваные раны, и лишь после этого заставил себя остановиться и отдышаться. Последовавшие за этим минуты тишины довершил гулкий щелчок фиксатора шлема скафандра. Затем открылась дверь.

Адиль медленно и немного неуклюже выглянул наружу, осмотревшись по сторонам, а затем осторожно перешагнул порог и потянул за собой тяжëлый транспортный контейнер. Перевалив его через край пандуса, старик вытянутой рукой плавно опустил его на грунт, а потом спустился сам и, помогая себе ногой, задвинул его в тень под опоясывающей станцию платформой.

Он оглянулся вокруг, обведя взглядом всю обширную равнину между рядов скал, испещрëнную полуувязшими в пыли контейнерами. Адиль неторопливо пошëл по ней, переступив через лежавший возле крыльца хвост страховочного троса. Ковыляя поначалу неловко по твëрдым гребням неровных выступов реголита, встречавшимся под невесомым слоем поверхностной пыли, нанесённым волнами, старик постепенно выровнял шаг и начал ступать легче, слегка скользя вдоль поверхности.

Проходя мимо антенны №1, Адиль боком взглянул на неë и пару раз мягко похлопал по мачте. А следующим движением он вдруг, без всякого промежутка, толкнул еë намного сильнее прежнего, и она повалилась набок, вырвав облачко пыли из места установки своего основания. Упав всей своей длиной в слоистую топь не слежавшейся пыли, мачта подняла слабую волну, пробежавшую по песчаной кромке, вскоре опав вокруг овальным контуром. Старик же подобрал два лежавших рядом тусклых красных светильника, взял по одному в каждую руку и продолжил свой путь вперëд.

— Эта часть нашего плана не вполне понятна мне, — произнëс женский голос. — Ты уверен, что это сработает?

— Абсолютно, — ответил Адиль.

— Но почему?

— Ну, я ведь астронавт, — сказал он, едва заметно пожав плечами. — Я знаком с их подготовкой.

— Но прошло столько лет…

— Еë традиции на Земле не менялись веками. Не хочу хвастать, но… ко всем будущим астронавтам у нас предъявляются крайне высокие требования, не только физические. Потому что их дело — представлять родную планету на самых дальних рубежах. Кто знает, что их там ждëт? Миссия каждого из них критически важна для всего человечества, рассыпанного по сотням планет — для каждого такого, как я. Земля должна быть уверена в том, что все мы выполним свои задачи. Что, столкнувшись с непредвиденным, каждый из нас проявит храбрость и выдержку. Отвагу и честь. Астронавт — это по определению человек высоких моральных качеств. А значит, можно с уверенностью предположить, что в ряде ситуаций он поступит строго определëнным образом, не нарушив основ своего существа.

— Да, я неспособна к столь тонкому анализу модификаторов человеческого поведения…

— Положись на меня.

— И всë же… Не является ли одним из факторов отбора в астронавты также и высокий уровень интеллекта?

Адиль чуть сбился с шага, будто на миг задумавшись об услышанном, но быстро восстановил плавность своего движения.

— Думаешь, нас могут раскрыть? — спросил он.

— Предположить это, на мой взгляд, было бы весьма естественно.

Старик ничего не ответил.

— Мы должны быть уверены, что в любой ситуации ты, Адиль, во что бы то ни стало выполнишь нашу задачу. Ведь так?

Несколько мгновений тишины спустя женский голос добавил:

— Ты готов проявить храбрость и выдержку, Адиль? Отвагу и честь? Ты ведь астронавт, не так ли?

— Хватит давить на меня, — немного раздражëнно ответил старик. — Я сказал, что всë сделаю.

— Я просто хотела убедиться. Извини.

Вдруг остановившись, Адиль осмотрелся по сторонам и сказал:

— Здесь.

Он находился посередине обширного ровного участка поверхности почти без скалистых выступов. Обведя взглядом площадку вокруг себя, он поднял глаза к небу, где на место быстро удалявшейся за горизонт Галены плавно выползало яркое пятно туманности Большой медведь, занимая собой почти весь небосклон. Тусклые звëзды на его фоне казались ещë бледнее и как будто бы дальше. Адиль широко раскинул руки. Он поднимал всë выше взгляд, любуясь разноцветными переливами водородных облаков, преломлявших мириады лучей, долетевших сюда со всех концов Вселенной — может, лишь для того, чтобы старик мог увидеть их свет.

Он сделал глубокий вдох и далеко запрокинул голову, а вскоре почувствовал, как его ступни отрываются от поверхности. Он закрыл глаза, чувствуя только невесомость и слыша лишь тишину. Так продолжалось какое-то время, пока он не ощутил, как его спина мягко коснулась опоры. Затем его ноги легли на грунт, примяв собой слой воздушно-лëгкой пыли. Адиль погрузился в обволакивающий покой, и лишь отражение разноцветной туманности всë дальше плыло по широкому стеклу шлема его скафандра.

* * *

— Журнал экспедиции Надир-5. Не могу поверить, что я здесь. Десять земных лет… Немалый срок. Впрочем, сколько ещë впереди.

Космический корабль с небольшим искривлением траектории огибал спокойную Галену, сиявшую равномерно белым слоем кучевых облаков над поверхностью. Рубка пребывала в маневровом мраке — лишь слабая бирюзовая подсветка приборной панели и контурная дежурка вырисовывали очертания сводчатых стен, кресла пилота и блоков управления всеми внутренними системами. Сидящий в кресле надел инфошлем, проверил ремни безопасности и заговорил вновь:

— Заканчиваем торможение. Надеюсь, не промахнëмся мимо нашего малыша — к нему на орбиту нужно на карачках заползать, а не то улетишь обратно к звëздам.

Едва договорив, пилот почувствовал нарастающее биение в корпусе аппарата. Чудовищная инерция приподняла его в кресле, и ремни с силой сдавили грудь, но он будто ничего не почувствовал, продолжая напряжëнно вглядываться в черноту космоса впереди себя и ожидая, что вот-вот из неë появится стремительно растущее прямо по курсу тело астероида. Пока же была видна лишь несчëтная россыпь мерцающих капель света, всë больше расплывавшихся от вибраций, постепенно становясь единым полотном размытых пятен.

— Полный назад! — скомандовал пилот скорее для себя самого, так как в этом не было необходимости.

В этот момент взревели двигатели, не сразу скомпенсировав свою работу, отчего корабль немного качнуло. Впереди уже можно было различить неровной формы тëмную прогалину на яркой сфере, окаймлявшей видимый космос растëкшимися лепками света. Ровный гул набрал мощность и не стихал.

— Наконец-то проверим автоматику. Фиксирую немного странное состояние. Маловероятно, но… я что, волнуюсь?

Прошло ещë какое-то время, и шум от двигателей стал плавно сходить на нет, вскоре освободив место гулкой тишине. Вибрации тоже утихли, а небо вновь покрылось колкой крапинкой сияющей мелкой пыли. Пилот отстегнул ремни и осторожно встал, не сводя глаз с выросшего перед кораблëм пятна, снял шлем и опустил его в специальную нишу сбоку от кресла, тут же мягко подхватившую груз и бесшумно затянувшуюся гладкой шторкой. Мужчина медленно подошëл ближе к фронтальному окну, напряжëнно вглядываясь в сгусток тьмы, являвшийся его целью, и стараясь рассмотреть в нëм какие-нибудь очертания.

— Торможение завершено. Надир-5 вызывает Адиль-3! Если расчёты верны — а похоже, что это так, — мы займëм орбиту в течение атомного часа. Я пойду проверю, чтобы ничего не помешало системе сброса. Здесь совсем не от чего заряжать маневровые двигатели, так что нам следует побыстрее решить все вопросы, чтобы не пропустить стартовое окно. Приëм.

Сощурив глаза, он задумчиво улыбнулся и произнëс:

— Да-а… Наверняка этот парень ждëт не дождëтся своей посылки. Сколько лет он уже здесь? — сделав паузу, мужчина добавил почти шëпотом: — Должно быть, он уже совсем старик…

Пилот бросил на силуэт астероида ещë один быстрый взгляд и вышел в коридор. Бледный отсвет туманности, отражëнный искрящейся пеной облаков Галены, оставшейся позади корабля, выхватил из мрака кривую кромку астероида, явив взгляду глубокие рытвины на его поверхности, залитые вязкими тенями. Гигантский валун довольно быстро вращался, попеременно выпячивая свету наросшие бугры своей поверхности. Он был всë лучше виден в этой мглистой заводи, затерянной на самых мëрзлых задворках остывающей Вселенной, и чем ближе корабль подбирался к нему, тем явственнее казалось, что это весь мир вращается вокруг него. Вокруг них обоих.

На укрытую слоем махристой пыли равнину медленно надвинулась плотная тень закрывшего собой значительную часть Галены космического корабля. Он перемещался совсем иначе, чем безумно уносившиеся вдаль созвездия, скрывавшиеся за горизонтом лишь для того, чтобы вскоре вновь показаться с другой стороны: корабль плыл по орбите степенно и тихо, со скоростью, едва ли превышавшей спокойный человеческий шаг.

Вскоре мужчина вернулся в рубку, подошëл к окну и стал всматриваться в окружающий ландшафт. Сделав глубокий вдох и отхлебнув из тамблера горячий напиток, он сказал вслух:

— Мëртвая пустыня. Не то чтобы я ожидал увидеть здесь висячие сады, но неужто нельзя было за все прошедшие годы построить хоть что-то намекающее на обитаемость этой колдобины? Инопланетяне будет пролетать — не заме… — он вдруг прервался и нахмурил взгляд. — Кстати, где связь со станцией? Он так и не ответил?

На какое-то время повисла тишина. Поместив кружку дном внутрь гибкого фиксатора, пилот наклонился ближе к оконному стеклу и тревожно зарыскал глазами из стороны в сторону, пытаясь найти какие-нибудь следы пребывания на астероиде земной миссии, но вокруг была лишь безжизненная пустыня, на сколько видит глаз.

Совершив уже, наверное, половину витка, корабль вдруг слегка качнулся — видимо, над участком с большим перепадом высоты, — и в этот момент мужчина мельком что-то увидел посреди широкой равнины между двумя хребтами, рассекавшими тело астероида по параллельным меридианам. Он бросился ближе к окну и сощурил взгляд, силясь вновь высмотреть мелькнувший объект. Прошла секунда или две, и ему это удалось.

— Вон там! Там был блик! — воскликнул он, взмахнув пальцем руки. Система управления тут же распознала жест и вывела на стекло увеличенное изображение объекта, почти полностью скрытого под слоем пыли, так, что на поверхности остался лишь краешек визора шлема скафандра. — Это он. Включить компенсаторы!

Пилот бросился к своему креслу, схватив по пути шлем, приподнявшийся над своей нишей, и накинув его на голову. Плюхнувшись на сиденье, он защëлкнул фиксаторы ремней безопасности, тут же натянувшихся до нужного уровня, и положил обе ладони на плавно выдвинувшуюся панель ручного управления. Взревели маневровые двигатели, и весь корабль стал замедляться. Чувствовалось, с какой колоссальной силой преодолевалась его инерция, но вскоре он практически замер над поверхностью — только двигатели продолжали равномерно выть.

— Он жив? — прозвучало негромко, и слова потерялись в фоновом шуме. Но система приняла запрос и вывела на инфоэкран фронтального стекла информацию об обнаруженных в эфире данных, транслируемых системой жизнеобеспечения скафандра. Эти данные секунду спустя отобразились графиком с устойчивым и равномерным ритмом.

Пилот долгое время наблюдал за показателями, сидя в своëм кресле, задумчиво согнувшись и не снимая шлема.

— Нужно же что-то сделать… — неразборчиво бубнил он. — Нельзя его так оставлять. Сколько кислорода у него осталось?

«Уровень кислорода 24%» — отобразилось на экране.

— Может, он там заснул? — откинувшись в кресле, недовольно проворчал мужчина. — Неприятный дед.

Ещë какое-то время прошло в напряжëнном молчании, изредка перебиваемом противоречивыми измышлениями пилота, под неутихающий вой компенсаторных двигателей.

— Я должен экономить заряд. Иначе вся миссия Надир-5 окажется под угрозой. Ведь так?

Ответа ожидаемо не последовало.

— Да уж… Судя по всему, на таком расстоянии связь с Землëй уже недоступна в необходимом для решения срочных вопросов диапазоне скорости обмена. Значит, я вынужден взять на себя ответственность и принять самостоятельное решение.

Биоритм на экране дëрнулся и отвлëк тут же смолкшего пилота. Но затем данные вновь выровнялись.

— Где ваши советы, когда они так нужны? А?! Что делать с грузом? Это, конечно, лишний вес… Но мне бы явно не помешал в пути запасной молекулярный литограф. Хотя… Дед выспится и пойдëт его искать.

Он задумчиво потирал подбородок и сосредоточенно следил за показаниями сердечного ритма, давления и других биоданных.

«Уровень нагрузки на компенсаторные двигатели 42%» — замигала навязчивая надпись. Мужчина в кресле недовольно покосился на неë и заговорил вновь:

— Надир-5 Земле. Наверное, я ничего не смогу предпринять для обеспечения безопасности жизни этого астронавта. Это тяжëлое решение, но я не могу совершить посадку на астероид ввиду высокой угрозы выполнению моей миссии.

Он помолчал немного и продолжил:

— Я намерен осуществить сброс груза в непосредственной близости от места обнаружения… — пилот на мгновение запнулся, но секундой позже всë же закончил свою фразу: — …Тела.

По корпусу корабля, словно в подтверждение его словам, вновь пробежала крупная дрожь.

«Уровень нагрузки на компенсаторные двигатели 63%».

— Готов к ручному управлению, — прозвучал решительный голос. — …Открыть отсек сброса №1.

Вдруг раздалось громкое шипение. Но это был звук вовсе не системы сброса.

Пилот сразу понял, что это было переговорное устройство.

— Ошш… Жжш… — прозвучало очень тихо и абсолютно неразборчиво.

— Повторите! — воскликнул пилот.

— Остожшш… рошш… — донеслось чуть громче.

Мужчина застыл в напряжëнном молчании с занесëнной над пультом управления рукой, всеми силами стараясь разобрать то, что сейчас прозвучит. Будто назло ему стали всë громче завывать двигатели, заставляя пилота раздражëнно морщиться в попытках совладать с собственным слухом.

— Осш…жно… Осторожно… — вдруг донеслось резко более сильно. — Индуцирующий сдвиг…

Почти сразу раздался оглушительный скрип, а за ним — гулкий, низкий треск и следом… ужасающий надсадный вой металла. Корабль быстро вошëл в сильный крен.

«Критическая мощность компенсаторных двигателей!»

Мужчина схватился за поручни кресла и ничего не успел предпринять.

«Осторожно! Сваливание! Осторожно!» — быстро замигало на стекле. Раздался предупреждающий тревожный сигнал. Лишь сейчас пилот дотянулся до штурвала ручного управления и поднял его из крепления. Система явно распознала человека, и корабль чуть подобрался, но было уже ничего не исправить.

«Критическая мощность компенсаторных двигателей!»

«Критическая мощность компенсаторных двигателей!»

«…»

«…»

«Внимание! Двигатели отключены!»

Замерев на секунду, мужчина вдруг произнëс ледяным тоном, прозвучавшим максимально неуместно в самом очаге гремящего гвалта сирены, треска гнущегося под титаническими нагрузками металла и оглушительного рëва двигателей, как раз в этот момент плавно, но окончательно стихших, обнажив звенящую тишину — тоном, исполненным непротивления, отрешения и смирения:

— Мы падаем.

Всë освещение внутри кабины погасло, погрузив рубку во мрак. Горизонт астероида за окном постепенно поднимался вверх, давая всë больший крен, пока наконец нос корабля не вспорол слой слежалого каменистого грунта, бросив во все стороны пылевую волну, которая, впрочем, быстро угасла и опала — так, будто составлявшие еë песчинки отяжелели от влаги. Против монументальной тишины снаружи, внутри корабля при касании раздался громоподобный скрежет многих слоëв металла. Весь корпус тряхнуло настолько сильно, что пилота чуть не вырвало из кресла, а его голову ударило о подголовник так, что, пожалуй, лишь предусмотрительно надетый шлем с активной системой смягчения удара позволил ему остаться в сознании. В воздух тут же швырнуло все оставленные незакреплёнными мелкие предметы — выносной инфопульт, наполненный термотамблер и ворох какой-то мелочи, взвесью заполнившей весь объëм помещения.

Проскользив по поверхности путь в несколько длин собственного корпуса, корабль остановился, и всë затихло. Зажглась мерцающая контурная подсветка пути эвакуации. Переборов шум в голове, пилот отстегнул ремни и выбрался из кресла. Пошатываясь от головокружения, он вышел в коридор, придерживаясь за стену. Оказавшись возле шлюзовой камеры, он, почти не открывая глаз, наощупь отыскал в зарядном футляре у стены свой скафандр и отработанными движениями натянул по очереди все его элементы, под конец захлопнув обзорный «фонарь», заменявший шлем, тут же загерметизировавший собственный стык химшвом.

В тесном помещении шлюза тускло мигала красная лампа. В ответ на нажатие рычага аварийного выхода, автоматика просканировала пространство снаружи, выпустила саморегулируемый пандус и лишь после этого, с коротким шипением выпустив остатки воздуха, открыла дверь.

Первым в глаза пилоту бросился давно невиданный им простор открытого пространства. Нельзя сказать, что астероид мог показаться визитëру каким-то безграничным миром, но даже такие расстояния давно перестали быть привычными тому, кто провëл в закрытой железной коробке последние десять лет.

Отсюда совсем иначе смотрелись звëзды — они были те же, что и прежде, но как будто вдруг переставшие без остановки уноситься куда-то вдаль, хоть астероид и вращался довольно быстро, но это движение представлялось уже таким… спокойным. И здесь совсем по-другому звучала тишина: она так правильно ложилась на пыльный грунт, так обволакивала в окружающей темноте… Всë тело непроизвольно вздрогнуло от быстро пробежавшей по нему зябкой ряби: слабо светившийся на фоне непроглядной черноты космоса светло-серый реголит отбирал тепло тела даже сквозь толстые подошвы. В воздушном баллоне скафандра был всë тот же синтезированный кислород, что раньше, но пилот с таким упоением набрал полную грудь воздуха, будто вышел из корабля не в каменную пустыню, а в бескрайнее зелëное поле, заросшее высокими луговыми травами, благоухавшими букетом отзывающихся в самих глубинах сознания ароматов.

На счастье, место аварийной посадки представляло из себя весьма обширную равнину, и корабль, немного зарывшийся носом в грунт, не получил серьëзных повреждений и выглядел так, будто совершил аккуратную и запланированную остановку. Его вытянутый на несколько десятков метров чëрный корпус плавной обтекаемой формы лишь слегка был покрыт по нижнему краю налипшей серой пылью. Пройдя вдоль всего борта и осмотрев его, пилот приблизился к стабилизаторам в хвостовой части, вызывавшим особые опасения — но и они уцелели, благодаря гибкому, но прочному материалу.

Лишь теперь, спустя несколько минут после посадки, стало заметно, насколько тяжело было идти по поверхности, и пилот удивился этому, потому что ожидал околонулевой гравитации, но сейчас она, по ощущениям, как будто превышала ещë не стëртую из памяти земную. Наконец, сознание вернулось, и он вспомнил о старике, тут же быстро оглядевшись вокруг через обзорный купол скафандра. Ему не сразу удалось сориентироваться, но вскоре он по нескольким скальным выступам определил место, где видел блик, и направился в ту сторону. Каждый шаг отдавался некоторым напряжением в коленях и ниже.

Пару минут спустя, отдалившись от корабля, он увидел впереди приподнятую над поверхностью чуть согнутую человеческую руку. Преодолев последние метры полубегом, пилот упал коленями на реголитовую крошку, примяв истончавшийся слой поверхностной пыли. Передним, присыпанный песком, виднелся шлем старомодного скафандра, рядом с которым и была поднята, подрагивая, рука престарелого астронавта, только что еле нашедшая сил выкопаться из толщи нанесëнного грунта. А сквозь свободную часть визора шлема пилот различил во внутреннем мраке один устало смотревший на него глаз морщинистого лица. Секунду спустя тот обессиленно моргнул.

— Адиль? — спросил пилот. — Это ты?

Расчистив от песка переднюю панель скафандра старика, он активировал на ней выключатель переговорного устройства и заговорил вновь:

— Ты здесь давно?

Проведя некоторое время в молчании, лишь внимательно глядя на своего гостя, старик не сразу ответил:

— Прости… меня.

— За что?

Но тот уже зажмурился от усилия и попытался приподнять корпус. С его груди и шлема посыпались остатки песчинок. На мгновение ослабнув, он чуть не свалился обратно, но пилот подхватил его плечо и довольно легко помог подняться на ноги. После этого старик поднял на него внимательный взгляд, чуть нахмурил брови и спросил:

— Кто… ты?

— Моë имя Надир. Миссия Надир-5. Я привëз тебе груз.

— Что ж, спасибо за… доставку лично в руки.

Адиль выпрямился во весь рост, но даже теперь ему приходилось задирать голову вверх, чтобы смотреть в лицо своему гостю. Тот оказался необычайно высок и выглядел в несколько раз крупнее старика.

— Что-то случилось с кораблëм. Двигатели…

— Это аномалия, — перебил его Адиль.

— То, что ты здесь изучаешь? Я слышал об этом…

— Ты что, не смотрел перед полëтом сюда мои отчëты?

— Отчëты? — удивился Надир. — Нет…

Подумав немного, он добавил:

— Честно говоря, уже в пути я узнал, что от тебя не было вестей в последние несколько лет. Ну и…

— Вы думали, что я помер, так?!

— Ты не выходил на связь.

— Связь пропала уже давно, — с досадой в голосе сказал Адиль. — Я всë это время пытался вас предупредить: особенно опасен индуцирующий сдвиг…

— Он усиливает гравитацию?

Старик не ответил. В его поле зрения попал упавший корабль, и Адиль не сводил с него глаз.

— Что, нравится? — усмехнулся Надир.

— Сколько ты летел сюда?

— Около десяти земных лет.

— Мне понадобилось больше тридцати. Шустрая у тебя колымага. Стало быть, на Земле прошло полвека от моего вылета до твоего…

— Там многое изменилось, — кивнул Надир.

Вдруг раздался неприятный звуковой сигнал.

— Это твой кислород, — произнëс пилот. — Пора тебе заканчивать прогулку. Где станция?

— Там… Там, за перевалом, — небрежно махнул рукой старик. — А что, долгий у него запас хода?

Адиль всë разглядывал непривычную ему технику.

— Вижу, ты любишь корабли, — сказал Надир.

Старик с каким-то неуловимым разочарованием опустил взгляд вниз. Вновь раздался неприятный звуковой сигнал. Под нижним краем стекла скафандра отображались данные о системе, включая остаточный уровень кислорода. Стоявший рядом пилот, с сомнением переведя взгляд со старика на корабль и обратно, произнëс:

— Если хочешь… мы могли бы сходить, посмотреть, как там что. Заодно заправим тебе кислорода, чтобы ты смог спокойно вернуться на базу.

Адиль поднял на него удивлëнный и обрадованный взгляд, в котором читалось некоторое недоверие. Надир не смог сдержать улыбки, увидев, как обрадовался старик, поэтому отвëл взгляд и легонько похлопал того по плечу, добавив:

— Ну, вот и отлично. Пойдëм.

Идти стало чуть легче, но гравитация всë ещë была сильна. Через несколько минут, идя с перерывами, двое добрались до двери шлюзовой камеры, находившейся посередине длинного обтекаемого чëрного фюзеляжа корабля, немного похожего по форме на очень вытянутую каплю. Оказавшись внутри, они дождались разрешающего сигнала и сняли шлемы. Надир сделал небольшой жест ладонью, и плавно зажглось яркое освещение. Затем он вылез из скафандра, повесил его на крепление, немного взъерошил чëрные волосы на вспотевшей голове, почесал сгибом пальца горбинку носа и вышел в продольный коридор, повернувшись и приглашающе глядя на старика. Тот всë ещë с какой-то опаской шагнул через порог шлюзового отсека, бегающим взглядом осматривая всë вокруг.

В коридоре были гладкие бесшовные стены тëмно-серого цвета, немного шершавые, но как будто мягкие наощупь, и было совершенно неясно, откуда распространяется свет. Несколько дверных проëмов по обе стороны коридора были закрыты, но продолжив взгляд, старик увидел впереди свободный проход в кабину, во всю ширину которой раскинулось высокое фронтальное окно — что показалось старику странным, потому что снаружи он не заметил на равномерно чëрном корпусе корабля никаких окон. А здесь через него были прекрасно видны — может, лучше, чем снаружи, — сияющие вдалеке звëзды и самый край выплывающей из-за горизонта Галены.

Адиль спокойным шагом прошëл через весь коридор и, оказавшись в рубке, положил свою ладонь на спинку кресла пилота. Он окинул взглядом приборную панель, выносной блок ручного управления, а затем поднял глаза, обведя ими всю панораму открывавшегося из кабины вида на пустынную равнину и нависшее над ней звëздное небо.

Вдруг его взгляд чуть заметно потускнел, и он спросил медленно подошедшего Надира:

— Куда ты отправишься, отдав мне груз? Какая у тебя миссия?

Тот не ответил сразу.

— Ты не вернëшься на Землю?

— Нет… — как-то нехотя произнëс пилот. — Не вернусь.

— Ты летел всего десять лет, но выглядишь старше, чем можно представить. В моë время в такие миссии отправлялись ещë детьми. Чтобы успеть как можно больше. Сколько тебе сейчас?

— Сорок два.

— Поздновато для старта. Как так вышло?

— Тебя не было на Земле шестьдесят с лишним лет. Я не знаю, что тебе известно об этом времени…

— Вы научились делать классные корабли.

— Мы строим великолепные корабли, которые позволят колонизировать галактику. Наши учëные работают в лабораториях на сотнях планет. На тысячах обживаются колонии роботов-исследователей. На Марсе выросли целые города, между которыми ещë до моего отбытия пошли скоростные челноки. Да, если бы ты увидел сейчас Землю, ты бы ни за что не понял, что находишься на своей родной планете. Мы всë научились делать лучше, чем когда-либо в истории — корабли, города, роботов… даже самих себя.

Адиль взглянул на него с непониманием и тревогой.

— Не всю работу может сделать робот. Да, он улетит дальше в космос, но из-за немыслимых расстояний… он неминуемо потеряет связь с Землëй и станет бесполезным. Робот выполнит написанную ему программу и завершит свой цикл. Рано или поздно его детали изотрутся, рассыплются и истлеют. Человек же может унести в самые дальние уголки космоса истинное семя человеческой жизни — не своë тело, и не свои гены… но своë сознание. Разум.

— Человек изотрëтся быстрее робота. Уж я знаю, о чëм говорю, — сказал старик.

— Да… Именно это и было главной проблемой… долгое время.

Надир подошëл к окну и, внимательно глядя вперëд сквозь стекло, так, будто его корабль прямо сейчас нëсся, рассекая космос, а не лежал, зарытый в пыль, посреди пустыни на никому неизвестном астероиде, продолжил:

— Человек всегда достигает того, к чему так самозабвенно стремится. Иногда он ради цели жертвует собой. Иногда — другими. А порой ему просто везëт.

— Что из этого произошло с тобой? — спросил Адиль.

— Я не знаю, — усмехнулся пилот, опустив взгляд. — И узнаю ещë очень нескоро. Если, конечно, мне удастся вновь взлететь. Но ответ на твой вопрос, почему мои учителя не стали уж слишком экономить моë время перед отправкой — в том, что как раз этого ресурса у меня более чем достаточно. Я проживу тысячи лет. Может, десятки тысяч. Или сотни. Таким меня задумали и… создали. Я человек, но я полностью был генетически спроектирован — для того, чтобы решить главную из проблем в путешествии человека к далëким звëздам: срок. Оказалось, так проще, чем пытаться сделать корабли быстрее. А цель моей миссии, — он сделал ещë полшага вперëд, чуть наклонился, практически коснувшись стекла кончиком своего носа, — вон та едва заметная голубая песчинка, в составе которой найдено аномально много селена, теллура и тория. Дело, конечно, не в них. Она хранит разные тайны. По мне, самая важная — тайна нашего происхождения.