Неудержимые демоны, или История женской войны. Книга первая

Николь Галанина

Год назад Империя покорила вольнолюбивый город Кеблоно. Почти все его защитники перебиты, а на местных жителей смотрят с презрением и опаской. Юная Марта Сауновски, чудом спасшаяся во время штурма, и её лучший друг Бирр Кавер решают бросить Авалории вызов и вернуть утраченную свободу.

То, что было после

Парад

Королевство Авалория (истинно — Империя), Центральные Провинции, Кеблоно. 12 Сээйра 3041 года по летоисчислению Авалории.

В городе готовился великий праздник. Он был настолько грандиозен, и, конечно, настолько же чудесен, что все обитатели покоренного Кеблоно обязаны были пойти взглянуть на него. Никто не имел права отказаться: даже тяжело и смертельно больные должны были явиться на центральную площадь и занять отведённое им место. Исключения не сделали даже для отверженных. Чтобы они не оскорбляли чувства прочих преданных подданных Короны, их разместили в особых секторах площади, для этого случая огороженных металлическими решётками. Словом, всё было устроено и спланировано идеально.

В воздухе, между по-весеннему чистым и безоблачным голубым небом и блестящими от старательной уборки камнями мостовой реяли разноцветные ленточки и шары, которые восторженные дети с радостью подкидывали над головами. В ожидании начала празднества пришедшие люди переговаривались, смеялись и улыбались, хотя многим из них вовсе не хотелось этого делать. Однако приказ Его Величества Кларка невозможно было оспаривать, особенно в его присутствии. Король повелел всем жителям Кеблоно «оставить за порогами жилищ свои печали и горести, дабы проявление несоответствующих празднику чувств не омрачало общего веселья». Специально расставленные по площади стражники внимательно следили, чтобы плебс пребывал в приподнятом настроении хотя бы внешне. А, так как изучить обустройство подземных тюрем не желал никто, то в этот тёплый погожий денёк шумная толпа пестрела и искрилась неискренними улыбками и натянутым смехом. Венценосная чета, сидя на трибунах для знати, благосклонно наблюдала за происходящим. Королева казалась особенно весёлой. Пока только она и её муж знали, что в их одинокой семье грядёт пополнение. Влеона, которой был поставлен ужасающий диагноз: «бесплодие», наконец-то сумела забеременеть. А это значило, что вскоре на свет появится наследник или наследница, и завещание, составленное Королём и Королевой в пользу Гая Фолди, утеряет свою силу. Всеведущий министр, конечно, подозревал об этом. Потому сегодня вид у него был крайне мрачным: тень не подтвердившихся ещё сомнений чернила его чёрствую душу. Но угрюмое выражение на его лице не мешало столпившимся на площади девушкам восторгаться им.

Одна юная особа, тенью следовавшая за своим женихом в первые ряды зевак, из последних сил старалась сдержать рвущееся из неё раздражение. Эта особа любила честность и мягкость: те человеческие качества, которые в эпоху торжества Империи не были в цене, и которых она сама по воле обстоятельств лишилась. Здесь, среди толпы лицемеров, она не чувствовала себя их частью, поскольку причины, побуждавшие её притворяться, были более весомыми. Проходя мимо дежурного стражника в сверкающих доспехах, девушка боязливо пригнула голову и крепче вцепилась в руку своего спутника. Тот успокаивающе пожал её ладонь в ответ, и, ловко уклонившись от движущейся в их сторону массивной супружеской четы, нырнул в эпицентр толчеи. Раздавая толчки и тычки, помолвленная пара чудом проникла в первые ряды зрителей. Отсюда девушка могла видеть, как на площадных часах быстро крутится секундная стрелка, приближая открытие праздника. Отсюда она могла видеть, как ветераны Освободительной Войны — так Империя предпочитала называть своё подлое нападение на Кеблоно — строятся, готовясь к триумфу. Как то казалось естественным, воины постарались принарядиться. Талант Байны Санны — королевской швеи и модистки — облегчил им эту задачу. Особенно эффектно смотрелся пятый полк, находившийся под личным командованием Фолди. Девушке казалось, что блеск новеньких воинских эполетов, начищенных орденов и медалей ослепляет её больше, чем не по сезону яростное солнце и приторно-радостные улыбки окружающих. Внутри неё несвоевременно вскипела ярость, сдерживать которую она пыталась на протяжении всего этого страшного года. Чтобы ничем не выдать своих чувств, она обернулась к своему жениху и уткнулась носом ему в плечо. Со стороны могло показаться, что она плачет от обуревающей её радости и гордости за Империю. На самом же деле девушка сдавленно прошептала:

— Я больше не могу терпеть, Бирр! Давай убьём их всех! Они рядом — и Королева, и Король, и министр!

— Нельзя, Марта, — успокаивающе похлопывая её по спине, прошептал Бирр ей в волосы. — Ты же знаешь, мы не успеем и шагу к ним сделать, как стража разорвёт нас на куски.

— Надо действовать быстрее! — воскликнула она. — Мы можем всё, если только мы захотим этого!

— Я хочу, — отрезал вдруг омрачившийся Бирр. — Но в то же время я хочу жить.

— Ты трус, — фыркнула Марта, отстраняясь. — У нас ничего не осталось, даже чести. Зачем тогда жить?

— Затем, что всё, чего больше нет, мы можем вернуть, — зловещим шёпотом пояснил Бирр. — Неужели ты не понимаешь? Мы можем вернуть это, но только тогда, когда наступит подходящий момент.

— Он уже наступил! — упорствовала Марта.

— Нет. Кто поддержит нас, если мы вздумаем броситься на Короля с Королевой или на министра? Они? — он вопрошающе указал себе за плечо, в сторону народа. — Мне кажется, нет.

— Но наши союзники…

— Их ещё мало. Словом, Марта, стой здесь и не делай глупостей, — устало улыбнувшись, Бирр отпустил её руку. — Ты же знаешь, я не могу остаться рядом.

— Не уходи! — жалобно попросила Марта, снова цепляясь за его воротник. — Ты понимаешь, без тебя я точно наделаю ошибок!

— Если я останусь, это уже будет ошибкой, — отрезал он. — Помнишь нашу легенду? Мы — жених и невеста, круглые сироты, следовательно, по законам нравственности и благочестия, мы не имеем права оставаться вместе на торжествах и траурных церемониях.²

— И почему мы выбрали именно эту легенду? — возмутилась Марта.

— Тише! — шикнул Бирр. С вымученной улыбкой он прибавил: — Согласись, вряд ли кто-нибудь поверит, что мы — брат и сестра. А в то, что мы — отец и дочь или опекун и подопечная — тем более, отверженные не имеют права ни за кого ручаться.

— Почему тогда мы не женаты? — требовательно спросила она.

Судя по утомлённому вздоху Бирра, этот вопрос был глуп до крайности.

— Потому, что тогда стражники потребовали бы у тебя документ, который выдаётся замужним женщинам на имя их супруга.

Марта злобно поджала губы: юридические тонкости никогда не были её коньком. Большинство принимаемых в Империи законов её раздражали или вызывали искреннее недоумение, в то время как Бирр одобрял либо не одобрял их, исходя из своих знаний и какого-то невероятного политического чутья. Сравнивая себя с ним, она часто с горечью приходила к неутешительному выводу: пусть он и приходится внуком настоящему гибриду, во многих отношениях он намного умнее неё.

— Успокоилась? — поинтересовался он.

— В той степени, в какой это вообще возможно, — язвительно обронила Марта.

— Надеюсь, это надолго, — сказал Бирр, маскируя свои слова неестественно широкой улыбкой. — Я буду ждать тебя около Внутренних Арочных Ворот. Не вздумай пытаться пройти мимо стражи, договорились?

— Договорились, — уныло ответила Марта.

— Не болтай ни с кем… вдруг рядом окажется имперский шпион, — когда последнее предостережение было высказано, Бирр, кажется, почувствовал себя легче.

Обмениваясь лицемерным прощальным объятием, Марта кисло улыбнулась. Девушки, окружавшие её, болтали о нарядах или, обливаясь слезами, прославляли Империю за её вероломство и коварство… Никто не сказал хороших слов о Кеблоно. Уже не в первый раз она, стоя в шумной счастливой толпе, почувствовала себя невероятно одинокой. Когда Бирр был рядом, её грело ощущение родственности между ними. А сейчас он ушёл, оставив её наедине с враждебным к ней миром. Марта обхватила себя руками за плечи: на пару секунд ей вдруг показалось, что на площади стало по-зимнему холодно.

Но не изменение погоды вызвало у неё такую реакцию, а громовой победный марш Империи. Он звучал точно так же, как и тогда, год назад. Словно с тех пор ничего не изменилось: Кеблоно не пал, последнюю стену не проломили тараны и вечевой колокол не разбили, а вражеские войска стоят лагерем на Седьмом Кресте, готовясь к штурму. Марта понимала, что её воображение играет с ней злую шутку, а испуганное сердце бестолково начинало биться чаще. Её захлестнуло ощущение дежа-вю, когда те самые трубы в последний раз хрипло загудели, а знаменитые имперские полки на противоположном конце площади встали строем, которым шли в победный бой год назад. Те же звуки, те же люди… только атмосфера иная. В прошлом году война реяла угрожающей птицей, сейчас же её боготворили и культивировали. Как будто война не несла смерть и разрушение, голод и панику. Как будто все вокруг, даже коренные жители Кеблоно, переживавшие осаду, забыли об этом. Как будто кровь их родных и любимых реками не лилась по этой самой площади, как будто эти отполированные до блеска стены не впитали в себя эхо криков и стонов умирающих. Как будто все, за исключением Марты и Бирра, сохранили в своей памяти войну как калейдоскоп красивых битв и торжествующей игры победного марша.

Она крепче сжала кулаки, ощутив, как ногти до крови впиваются в ладони. Чтобы успокоиться, она постаралась прислушаться к разговору небольшой группки девушек, стоявшей неподалёку. Несколько мгновений Марта пыталась разобрать среди их речи среди суетливого шума, но это не получалось, пока она не подошла ближе. Прислушавшись же, она с опозданием поняла, что ей стоило бы не двигаться с места.

— Посмотрите, там же Его Превосходительство, господин Фолди! — с восхищением визжала самая низенькая и некрасивая из девушек. — Смотрите, он повернулся в нашу сторону!

Разразившись томными вздохами, подружки якобы стыдливо опустили глаза и залились краской. Министр безразлично скользнул по ним взглядом и принялся изучать их яркие шляпки. Девушки, решившие, что Фолди смотрит на них, продолжили шушукаться уже за прикрытием вееров.

— Какой же он всё-таки красавец… — мечтательно протянула девчонка с длинными тёмными волосами, уныло окаймлявшими её изрытое веснушками лицо.

— Но не для тебя, — насмешливо вставила её соседка, высокая эффектная блондинка с длинными ногами, которые почему-то упорно пытались провести в сознании Марты сравнение с болотной цаплей. — Сама подумай, Кали, кому нужна такая дурнушка и простушка, как ты?

Девушки весело захихикали, обстреливая несчастную Кали презрительными репликами. Вспыхнувшая до корней волос, она ещё крепче прижала веер к лицу и украдкой тоскливо посмотрела на Фолди. Марте вдруг показалось, что это чувство сквозит и во взгляде ненавистного ей министра.

— Да, глупышки вроде тебя не нужны важным людям, таким, как он, — процедила черноволосая девушка. В глубине её синих глаз, резко выделявшихся на фоне мраморно белой кожи, стрельнуло пренебрежение. — Кали, забудь. Он — аристократ, как и я, а ты — только дочка башмачника, которого убили на войне.

— А ещё у Фолди куда больше ума, чем у тебя, — мрачно прибавила блондинка-цапля.

— А ещё он вовсе не такой замечательный, как вы думаете. Кали — дура, а он — алчный, подлый, властолюбивый мерзавец, — по слогам отчеканила вдруг девушка, стоявшая между низенькой дурнушкой и черноволосой дворянкой.

Эти простые слова заставили Марту вздрогнуть. В неверии она вглядывалась в лицо той, кого так долго искала в толпе людей с влюблённым в Империю взглядом. Девушка, не побоявшаяся резко и справедливо осудить Фолди в обществе его страстных поклонниц, на первый взгляд могла показаться ничем не примечательной серой мышью. На фоне спутниц, отличавшихся либо своей красотой, либо своим уродством, она становилась блеклой тенью. Даже сейчас, глядя ей в лицо, Марта не могла запомнить её облика. Простая, обычная — два этих слова вертелись у неё в голове. Спутницы с изумлением и неодобрением посмотрели на неё, но она не опустила головы, и родной Марте огонь не погас в её глазах.

Сообразив, что сломить подругу молчаливой злостью не удастся, девушки заговорили. Заговорили, вернее, закудахтали наперебой, как будто потревоженные в курятнике куры. Их возмущение вылилось в одну общую фразу:

— Как ты смеешь?!

— Смею, — бесстрашно возразила девушка. — Смею потому, что я говорю правду. А вы…

— Ой, давайте не будем слушать то, что она болтает, — низенькая дурнушка, явно лидер группы, демонстративно обернулась к говорившей спиной. Её громкий тонкий голосок был исполнен обиды: — Ну вот, из-за её гадких слов у меня совсем испортилось настроение. Знаете, девочки, лучше бы уж мы вовсе не брали её с собой, хоть тётя Парра и просила нас. Даже Кали лучше этой буки Аниссии. Правда?

— Правда, — единодушно поддержали её девушки, по примеру своей подруги оборачиваясь к опальной Аниссии спинами.

Впрочем, их равнодушие ничуть не смутило ту. Снисходительно улыбнувшись, Аниссия тоже отвернулась и с узнаваемой Марте ненавистью в блёклых глазах пригляделась к башенным часам. Всего через три минуты начнётся празднество. Всего три минуты есть у неё, чтобы найти союзника. Предостережения Бирра вылетели у Марты из головы, когда она услышала Аниссию.

«Сама Магия посылает мне знаки».

Решив так, она несмело окликнула стоящую рядом Аниссию:

— Эй!

Аниссия медленно, словно нехотя, обернулась. На её лице уже была непробиваемая маска, скрывавшая её подлинные чувства. «Все мы, по сути, лицемеры, — тоскливо подумала Марта. — Мы лжём, чтобы жить… Фальшивые чувства и мысли, которые мы демонстрируем, делают нашу жизнь более похожей на эталонную, ту, что нам впаривает Империя. Это облегчает мою задачу, но в то же время вешает мне на шею многотонный груз. Я больше так не могу. Я буду говорить правду, а дальше уж пусть дела идут сами собой».

Марта подошла к Аниссии ближе и торопливо выпалила:

— Я слышала, ты плохо отзывалась о Фолди.

— И? — Аниссия приподняла брови в надменном насмешливом вопросе. — Ты оттащишь меня в тюрьму потому, что мне не нравится ваш всеобщий герой и любимец? С каких это пор Империя официально запрещает выражать своё истинное мнение?

— Ты не понимаешь, — вздохнула Марта. — Я так долго ждала, чтобы хоть кто-нибудь сказал правду о нём, я совсем отчаялась, а тут ты…

— Почему же ты молчала, когда я говорила? — хмыкнула Аниссия. — Или у тебя не хватило смелости поддержать меня? Кажется, ты такая же, как и они, — она пренебрежительно кивнула в сторону своей компании.

Марта попернулась заготовленными словами. Эти язвительные упрёки, высказанные Аниссией. были тем больнее, чем они были справедливее. Что же помешало ей выступить против Фолди хотя бы словесно вместе с неожиданной союзницей? С неожиданным ужасом Марта поняла: она недалеко ушла от многочисленных лжецов, наводнивших центральную площадь. Аниссия намного была лучше неё: она хотя бы не боялась называть вещи своими именами.

Отвернувшись, Марта отчаянно всхлипнула: ненависть и презрение к самой себе нахлынули на её сердце так неожиданно, что то не выдержало и облилось кровью всего на пару мгновений, показавшихся ей часами. Аниссия, стоя рядом, с безжалостным удовлетворением наблюдала за её мучениями.

— Ты права, — выдавила Марта. — Ты права, я такая…

— Хватит пускать слюни, — жёстко приказала Аниссия. — Думаешь, твои рыдания разжалобят меня? Слушай же, что я тебе скажу. Фолди, которого ты, кажется, не любишь, унизил весь мой род, восстановив его против себя. Из-за месячного простоя в работе отца лишили его высоких привилегий, а, когда он попытался оспорить решение Фолди, Король и Королева отобрали у нашей семьи дворянское звание! Более того, нас, как простолюдинов, выставили к позорному столбу! Но я не стыжусь об этом говорить; ведь вся вина лежит на Фолди! Если бы твоя печаль была велика, ты не промолчала бы, когда эти глупышки, — Аниссия с презрением указала в сторону Кали и её подруг, — попытались поставить меня на место.

— Ты ошибаешься, — тихо возразила Марта. — Я не знала тебя и потому могла подумать, что ты — шпионка.

— Сейчас ты тоже не имеешь доказательств обратного.

— Нет. Но я помню, о твоей семье писала кеблонская газета «Милла». Тогда всё было иначе…

Кажется, Аниссия уловила в её словах оттенок затаённой скорби, почувствовала его искренность и шёпотом догадалась:

— Из-за Фолди ты потеряла очень многое…

— Семью, — пояснила Марта. — Друзей, дом. То, чего вернуть нельзя.

— Вы должны мстить! — с яростной оживлённостью выплюнула Аниссия. — Должны!

— Должны, — повторила Марта. — И мы исполняем свой долг.

Ей не казалось противоестественным то, что она открыто признаётся в своём революционном настроении едва знакомой девушке и даже тайно побуждает ту к бунту. Её накрыла волна сумасшедшего энтузиазма, а одуматься она не успела.

В последний раз на площади хрипло провыли трубы, прозвенели литавры, цитры, грохотнули барабаны. И установилась тишина: торжественно-напряжённая, она сомкнула уста каждого зрителя, словно чья-то тяжёлая рука. Марта с неудовольствием поймала себя на том, что, поддавшись стадному инстинкту, тоже затаила дыхание. Аниссия стояла прямо, скрестив руки на груди и презрительно посматривая на окружающих людей. Те все словно обратились в статуи, даже Король, Королева и беспокойно ёрзавший до того Фолди. Площадь готовилась к торжественному открытию первого парада, посвященному годовщине победы над Кеблоно. Марта же вольнодумно считала, что сегодня должен бы быть объявлен день траура в честь стольких невинно погибших.

Но венценосная чета представляла себе эту дату иначе. Они превратили войну из страшного и тяжёлого времени в пустую весёлую забаву, героическую сказку для маленьких детей. Едва ли кто-то здесь ощущал величественность момента. Марта слышала, как девушки обсуждают новые мундиры ветеранов и отбирают себе в суженые тех, чьи усы были длиннее, взгляд — наглее, а эполеты — ярче. Громче всех заявляла о себе прежняя компания Аниссии. Пока полки снова перестраивались под оглушающую воздух команду Короля, низенькая дурнушка суетливо говорила:

— Ой, девочки, смотрите, как ужасно госпожа Санна обрядила пятнадцатый полк! Смотрятся как дети, право слово!

— Может, госпожа Санна враждует с кем-то из этого полка? — скучающим тоном спросила длинноногая блондинка.

— Ох, хватит смотреть туда! — взмолилась Кали. — Лучше поглядите на пятый полк! Вы не заметили, сколько орденов сейчас на груди у Его Превосходительства, господина министра?

Низенькая дурнушка прищурилась, пытаясь рассмотреть Фолди сквозь блики неверного солнца. Марта и Аниссия тоже пригляделись к нему. Но вскоре им пришлось отказаться от своей затеи: нестерпимо яркие жёлтые лучи резали взор и дезориентировали в мире, зыбком и без оптического обмана. Аниссия принялась рассматривать Короля (как Марта заметила, без особого почтения).

Зато низенькая дурнушка наблюдала за министром до тех пор, пока тот не спустился с возвышения для венценосной четы и не растворился в толпе одинаковых нарядных мундиров.

— Он носит пятнадцать орденов и четыре медали, — сообщила девушка своим подругам. — Ты довольна, Кали?

— Хоть бы я могла кончиком пальчика прикоснуться к нему… — мечтательно протянула та. — Хоть бы я однажды набралась смелости и поприветствовала Его Превосходительство, но у меня с языка не рвётся ни одного слова, когда он рядом!

— Кали, хватит занудничать, — нетерпеливо оборвала её длинноногая блондинка. — Он старше тебя на десять лет, он уже не молод, да и звезда его, говорят, клонится к закату. Лучше посмотри вон туда, на того молодого человека рядом с ним!

Кали с тоской прекратила пожирать своего кумира глазами и покорно обратила внимание на его соседа. Марта прищурилась, пытаясь понять, почему эта фигура в обволакивающем золотистом сиянии кажется ей такой знакомой. Кажется, она уже встречала человека, увлечённо рассказывающего Фолди о чём-то…

— Ну? — спросила блондинка у Кали. Та равнодушно пожала плечами:

— Подумаешь? Ноули Виллимони — герой, я уважаю его, но в моих глазах никому не стать выше Его Превосходительства, господина министра…

— Какая же ты глупая, — презрительно фыркнула темноволосая аристократка, оборачиваясь.

Кажется, на лице потрясённой Марты отчасти отразились одолевшие её чувства, поскольку брюнетка заинтересованно окликнула её:

— Ты тоже любуешься парадом?

Очнувшись от трепета злобного волнения, Марта растерянно ответила:

— Парад ещё не начался…

— Ох, иди к нам, — закатив глаза, брюнетка затащила Марту в девичий круг. — Отсюда всё видно гораздо отчётливее. Парад начнётся уже сейчас, и здесь, из лучших мест, ты сможешь во всех подробностях рассмотреть шествие ветеранов.

Ветеранов. Это слово настолько глубоко ранило Марту, что она едва поборола желание покинуть собеседницу и вновь присоединиться к Аниссии. Как она заметила через плечо, та смотрела на неё весьма неодобрительно.

— Подожди, — попросила она, — я сейчас…

— О, нет, не вздумай общаться с этой дурочкой, — фыркнула темноволосая аристократка, — она научит тебя разным глупостям. Лучше посмотри на Ноули Виллимони — не правда ли, госпожа Санна работала с его мундиром дольше, чем с мундирами остальных ветеранов?

— Не зря же он приходится ей двоюродным братом, — вставила низенькая дурнушка. — Говорят, они проводят друг с другом очень много времени.

— Я слышала, — возбуждённо заговорила блондинка, — что господин Виллимони отказывается выдавать госпожу Санну замуж, представляете? Он говорит, что не доверяет ни одному из её женихов.

— Конечно, — надменно фыркнула темноволосая аристократка, — Виллимони бережёт свою сестру ради Фолди. Все знают, что он добивается её руки.

— Неужели? — Кали распахнула глаза так широко, точно сейчас ей в сердце вонзилась отравленная стрела. — Но он же… он… Не верю!

— Какая же ты наивная! — воскликнула низенькая дурнушка. — Как можно не принять всерьёз знаки внимания, которые он оказывает госпоже Санне? Например, вчера на балу он долго разговаривал с ней… С тех пор, как она переселилась в дом господина Виллимони, Его Превосходительство частенько стал заглядывать туда. В общем, девочки, это будет блестящая партия. Поглядите только, как радостен сегодня господин Виллимони! Наверняка это обещает нам какую-нибудь сенсацию.

Поддержав слова своей подруги гомоном разнообразных ахов и вздохов, девушки внимательно присмотрелись к Виллимони, блистающему в своём новом великолепном мундире. Марта зло заскрежетала зубами: ярость внутри неё упорно била в голову тяжёлым молотком размышлений: «И почему я не позволила Бирру, Весту и Венису убить его?! Если бы я знала, что Ноули настолько приближен ко двору, я без колебаний пронзила бы насквозь его предательское сердце! Вест был прав — я, слабая женщина, поддалась на гнусные уловки этого мерзавца, я не умею воевать!»

Но сейчас уже не имело смысла жалеть о своём бестолковом упрямстве. Разглядывая Виллимони сквозь поток солнечных лучей, Марта с небывалой отчётливостью видела каждый любовно выполненный стежок на его мундире, каждую царапинку на его боевых медалях. Ненависть до того обострила её восприятие, что ей на короткую секунду показалось, будто она может уловить общий смысл разговора Ноули и Фолди, хотя, конечно, это было не так. Перед нею была несправедливость во всём своём великолепии: они, отважные жители Кеблоно, названы бесчестными опасными элементами, разогнаны по углам либо убиты, а министр, Виллимони и им подобные: «герои» — разъезжают по площадям на парадах и ловят на себе восторженные взгляды окружающих. Это настолько разозлило Марту, что она в порыве отчаяния даже с размаху пнула вычищенные камни мостовой. Её пинок не вернул в Авалорию честности, зато даровал ей жгучую боль в ушибленной ноге и немое удивление, просквозившее в пустых взглядах стоящих рядом девушек. Впрочем, те недолго смотрели на неё. Когда последний воин занял своё место в стройном ряду полков, и последняя барабанная дробь сотрясла воздух, Король величественно поднялся со своего переносного трона… и во второй раз площадь обволокла тишина. Марта, как и все вокруг, не сводила взгляда с лица Его Величества. Это лицо, уже немолодое, опутала густая сеть морщин, ещё не глубоких, но заметных — верных признаков ближущейся старости. Глаза его, когда-то ярко-голубые, сейчас потускнели и помутились, а волосы покрылись густым слоем седины. Влеона, сидевшая рядом, словно помолодела на десять лет: унылые, мрачные и упрямые морщинки, окружавшие её губы и глаза, разгладились, а кожа засияла изнутри перламутровым сиянием. Медленно, осторожно, с величественной грацией Королева поднялась следом за своим мужем, широко улыбнулась и воздела руки к небу. Так как она была дочерью законных правителей Авалории, а её муж — Принцем чужеземной страны, то, согласно всем законам, она имела неоспоримое право говорить с народом первой. Её пафосная речь, ядом разлившаяся в душе у Марты, была исполнена непередаваемой силы, словно она искренне верила в то, что говорила.

— Мои верные подданные!

Ровно год назад на этой площади была одержана великая победа. И я хочу сказать, что ныне Столица не питает враждебности к Кеблоно, ибо жалкая кучка повстанцев, правившая здесь прошлой весной, повержена и рассеяна. Я хочу сказать, что больше никто не станет подозревать этот великолепный город в антиправительственных деяниях. Мы едины! Сохранение целостности страны — это дело не только Короля и Королевы, также это дело всех нас. Давайте же не допускать больше войну в наши дома! Давайте сохранять мир! Чтобы вы всегда помнили о тех долгих кровопролитных битвах, кипевших под стенами находящегося в оккупации города, я и мой муж приняли решение: устраивать ежегодный парад! Помните о прошлом, друзья! Наше прошлое определяет наше будущее!

«Это так, — грустно согласилась Марта, — если бы стены Кеблоно не пали тогда под натиском Империи, я не пряталась бы ото всех по тёмным углам на собственной родине!»

Влеона снова милостиво улыбнулась окружающей её верноподданнической массе и, подобрав многочисленные оборки своего пышного платья, села. Площадь разразилась неоднородным гулом аплодисментов, восторженных криков и воодушевлённого радостного свиста, лица окружающих Марту людей просияли почти искренними улыбками, наполнив её сердце невыносимой горечью. Глядя по сторонам, она видела рядом лишь одного такого же человека, как и она: Аниссию, которая не желала ни улыбаться, ни кричать, ни хлопать в ладоши. Обеим им было тяжело сознавать, что их партия проиграна; Король, Королева и министр победили, потому что они изначально были сильнее. За их спинами стояли огромное войско, нерушимая вера и миллионы мешков с деньгами. Разве эту громадную силу способны побороть две одинокие девушки, внук гибрида и четверо других свободолюбивых граждан Кеблоно, чьи мозги ещё не замутила искусная ложь правительственных кругов? Конечно, они должны сдаться. Ведь у них нет иного выхода.

— Есть, — шёпотом ответила Марта и крепче сжала кулаки. — Всё будет хорошо.

А Империя, как многоголосое хриплое чудовище, вновь протрубило короткий боевой сигнал. Король резко взмахнул рукой и громко крикнул, так, что дрогнувшие стены отозвались ему таинственным эхом:

— ПОЛКИИИ… СТРОЙСЬ!

В гробовом молчании отчётливым гулом разнёсся топот одинаковых солдатских сапог. Построившись, ветераны войны, все, как один, вскинули головы к небу и прищурились под палящими прикосновениями солнца. Марта сразу выделила из идентичных силуэтов два знакомых: Ноули Виллимони и Гая Фолди. Отличительные ордена и медали за мужество и стойкость побрякивали у них на груди, причём у Виллимони их было намного больше. Кажется, это обстоятельство не радовало министра: наблюдательная и чуткая к притворству Марта читала на его лице сквозь маску лживой радости неудовлетворённость и затаённую злость. Конечно, Фолди не мог наслаждаться торжеством в полной мере: блеск воинской славы Ноули затмевал его полководческий триумф. Все девушки из предыдущей компании Аниссии, кроме Кали, уставились на Виллимони и принялись вполголоса петь дифирамбы ему. Марта почувствовала, как её начинает тошнить от отвращения.

— Смотрите, смотрите! — пищала дурнушка, неистово размахивая веером. — Это же господин Виллимони, это же наш герой! Вы помните, когда некие эти кеблонские чудовища схватили его и предали адским пыткам, он не сказал ни слова о доверенной ему секретной формуле!

— Говорят, ему сломали руки и ноги, приковали к стене, а потом отдали на растерзание крысам, — замогильным шёпотом говорила блондинка на ухо Кали, видимо, пытаясь таким образом повернуть её симпатии от Фолди к Виллимони. Однако та только зевнула:

— Ах, Тайла, не старайся! Господин Виллимони, несомненно, заслуживает уважения, но выше Его Превосходительства в моих глазах не станет никто!

— Влюблённая глупышка, — кратко констатировала дурнушка и уже совсем другим тоном заверещала: — Смотрите, господин Виллимони занимает своё место в авангарде полка! Как красиво играют на солнце его эполеты, верно?

— Он и без эполетов будет великолепен, — хмыкнула Тайла.

— Говорят, — дурнушка таинственно понизила голос, склоняясь ближе к своим слушательницам, — что господин Виллимони — самый завидный жених Империи! Интересно, какой девушке выпадет честь стать его женой?

— Если бы мне! — послышалось множество воплей, как один.

Марта, Аниссия и Кали промолчали. Пока дурнушка в красках расписывала, сколь великолепен Ноули и его дом, Марта отвлечённо изучала марширующую по площади колонну первого полка. Солдаты, бодро и уверенно печатающие шаг с алебардами и арбалетами наперевес, не вызывали в ней ощущений дежа-вю: ведь она не видела их на штурме. Однако она живо представила себе их зверства: пылающие дома, кричащие люди, падающие снаряды. И громкий торжествующий хохот воинов, с бессовестной радостью присваивающих себе чужое добро, бессердечно отбирающих чужие жизни. В видении Марты имперцы из первого полка шагали по скользким дорожкам крови и бездыханных тел: и сегодня, и год назад. Зажмурившись от боли и страха, она прижала руки к груди. Для неё парад был нестерпимой пыткой, окончания которой она с тоскливым нетерпением ожидала ещё до её начала. В эти мучительно долгие минуты имперцы триумфально топтали последнее, что у неё осталось от её города: его землю. Её воспоминания. Когда она была ребёнком, центральная площадь для неё служила символом Кеблоно, который безжалостно извратили, вывернув наизнанку и отравив ядом имперского ярма. Над дворцом совета старейшин качался не вечевой колокол, а горделиво надувался ветром авалорийский штандарт. Он был поднят так высоко, что из любой части города его можно было увидеть. Король и Королева словно лишний раз напоминали им о своей силе и своём величии, построенном на сотнях чужих костей. В миллионный, наверное, раз Марта с недоумением спросила саму себя: «Почему? Зачем?» Почему именно её родину так жестоко растоптали и унизили, почему именно она не может смириться с этим и жить дальше? Зачем Империя предала их, ведь они не делали ей зла… Зачем и сейчас, когда всё кончено, и обоюдная ненависть в их сердцах должна погаснуть, они утверждают, будто самостоятельный Кеблоно был ужасен?

И почему никто, даже с уважительной неприязнью, не расскажет о мужестве его защитников? Неужели их честь обязательно должна быть замарана грязным клеймом: «предатели»?

Это должно быть так, ведь веления Фолди неизменно исполняются в точности. Фолди, Фолди, Фолди, всюду только он, точно он уже не министр внутренних дел, но самостоятельный Король Авалории!

Марта обнаружила его взглядом всего за пару секунд: Фолди, видимо, в надежде украсть кусочек чужой славы, околачивался возле Виллимони. Пока под аккомпанемент труб и барабанов и дождь из цветов и ленточек второй полк, наряженный Байной Санной в блестящие синие мундиры, описывал круг по широкой площади, министр легко вспрыгнул на тонконогого вороного жеребца… того самого, на котором он въезжал в павший Кеблоно год назад. Виллимони что-то сказал ему, и угрюмое настороженное лицо Фолди осветила искусно сотворённая участливая улыбка, раскусить фальшь которой даже Марте удалось с трудом. Два её смертельных врага стояли рядом, беззащитные и спокойные — идеальные мишени для нападения. С отвратительным бессилием вздохнув, она пожалела, что на площадь нельзя было взять арбалет или хотя бы кинжал.

По площади начал маршировать третий королевский полк, также обмундированный по эскизам Байны — несомненного мастера. Казалось, что она владеет знанием, недоступным остальным смертным. Марта, ещё три года назад считавшаяся лучшей швеёй в Кеблоно, не могла понять, как же Байне удаётся из куска ткани создать шедевр.

«Если бы я только знала, на что она употребит свои таланты, я в жизни не отдала бы ей имперский пропуск», — подумала Марта, сжимая кулаки. Видимо, сегодня Магия желает наказать её, пропуская перед её глазами людей, которым не стоило давать второй шанс.

Следуя за третьим, четвёртый полк промаршировал к возвышению, на котором сидели Король, Королева и придворный штат, и одновременно резко остановился. Приподнявшись, Его Величество оглушительно крикнул:

— КРУУУГОМ!!

Четвёртый полк обернулся так быстро и слаженно, что она не уловила среди серебристого вихря даже очертаний человеческих фигур. Воины вытянулись в струнку, в последний раз звонко ударили каблуками сапог о мостовую и замерли. Трубы гортанно провыли последние звуки победного марша, барабаны торопливо стукнули, придворные и зеваки бросили на мостовую охапки цветов, ленты, шары, и вновь всё вокруг утихло.

На этот раз Король не стал подниматься: застарелая болезнь костей, мучившая его без малого двадцать три года, давала о себе знать. Но голос его остался столь же громок и силён:

— ПЯТЫЙ ПОЛК… ШАГОООМ МАРШ!!!

Словно все ожидали этого момента, площадь затаила дыхание, музыканты с особым воодушевлением заиграли марш, а триумфаторы, чувствуя сконцентрированное на них всеобщее внимание, расплылись в широких улыбках. И Марта заметила, что Ноули Виллимони выглядит не только красивее, но и счастливее своих боевых товарищей. Даже Фолди впервые улыбнулся по-настоящему.

Шум восхищённой толпы ударил ей в уши, как взрыв небывалой силы. Целостные картины перед глазами раздробились на незначительные, но красочные детали: мелькающие в воздухе руки, разбрасывающие цветочные лепестки и красные ленты, топающие в нетерпении ноги зевак, камни мостовой, почти исчезнувшие под покрывшим их разноцветным слоем, сверкающие на солнце мундиры.

Первым мимо Марты медленно, вальяжно процокал копытами вороной конь министра. Фолди, кажется, из ребяческого стремления покрасоваться перед толпой обожателей, бросил поводья и приветственно замахал рукой. Девушки, окружившие Марты, снова почувствовали к нему прилив симпатии и стыдливо прикрылись веерами, обмениваясь за ними лукавыми смешками. А покрасневшая до корней волос Кали, дотянувшись до лошади Фолди, украдкой коснулась его шпоры и быстро, как застигнутая на месте преступления воровка, метнулась назад. Краем глаза Марта видела, что она упала в обморок.

«Влюблённая идиотка», — скоропалительно осудила она Кали и тоже подошла к Фолди ближе. Тот, почувствовав себя на пике славы, нарочно пустил коня почти шагом: следующим позади солдатам приходилось двигаться очень медленно, чтобы не нарушать строй. Но, кажется, эта задержка только поднимала им настроение, ведь и они ловили на себе восхищение зевак. Вглядываясь в эти лица, которые она не могла различить с высот Дебллских укреплений, Марта испытала прилив такой бурной ненависти, что едва сумела удержать её в узде холодным осознанием своей беспомощности. Поймав на себе внимательный взгляд стражника, она дёрнулась и с усилием натянула на лицо широкую улыбку, хотя её одолевало яростное желание броситься на радостного Фолди и задушить его собственными руками.

— Ох, это же господин Виллимони! — в один голос заорали Тайла и её компания, разбрасывая цветы и ленты под ноги с такой скоростью, что Марта даже не увидела их рук, только ослепительный светлый вихрь.

Грациозный, белый, как свежевыпавший снег, конь Ноули медленно приблизился к коню Фолди и поехал с ним бок о бок. Теперь эти люди были рядом друг с другом, они приветственно махали народу руками и широко, торжествующе, радостно ухмылялись. Марта в глупом оцепенении уставилась на шитые золотом рукава Виллимони, вспоминая, как жалко висели в них его сломанные запястья всего-то год назад. Искусные королевские маги залечили перелом и прочие увечья так, что несведущий человек не догадался бы о его существовании. Впрочем, многочисленные ранения не отвратили от Виллимони толпы поклонниц, несмотря на сдобренные мрачным садизмом прогнозы давно уже мёртвого Веста. Вест мёртв и забыт, а Ноули жив, купаясь в лучах незаслуженной славы. Было в этом что-то настолько обидное и мерзкое, что Марте захотелось плакать. Но она не плакала. Сурово сжав губы, она смотрела на Фолди и Виллимони с нескрываемой злостью. Та же злость, как демонический призрак, плясала в глазах Аниссии.

Взгляд Ноули, удивлённо и радостно скользивший по толпе восторженных зевак, неожиданно замер. И, как колючий ледяной кинжал, впился в лицо Марты. Они оба застыли на какое-то мгновение: бесконечно долгое, но в то же время короткое — и с ужасом и неверием всмотрелись друг в друга. «Он узнал меня», — во вспышке шокированного озарения поняла она. Против её воли каждая мышца в её теле напряглась, приготовившись к бегству или к бою. Она была уверена: сейчас Виллимони подаст знак, и несколько здоровенных стражников, возникнув, как из бездны, оттащат её к эшафоту. К пыткам, к унижению, к мучительной смерти.

Но Виллимони ничего не предпринял. Ей показалось, или его рука самопроизвольно поднялась, выделяя её из многоликой и многоголосой толпы понятным только им двоим жестом? «Молчи», — попросил он её резким взмахом ладони и, не сбиваясь с марша, поехал к возвышению около Фолди. Марта заметила, что тот тоже с подозрением изучает её лицо. Но он никогда не видел её вблизи, ему не узнать, что она стояла год назад на страже Дебллских укреплений, если только он не вздумает с помощью магии проникать к ней в память.

Магия…

Марта схватилась за голову руками, будто это могло защитить её. Она так наивно долгие месяцы скрывалась в трущобах Кеблоно в надежде, что там её не найти и не достать никому. Но королевские шпионы-маги могли в считанные секунды выследить её лишь по неосязаемой, невидимой и неслышимой цепочке мыслей! Народная мудрость оправдывается: тайное всегда становится явным. Она пряталась целый год, не брезгуя нырять в мусорные баки и горы отходов, когда по кривым улочкам заброшенных кварталов маршировал патруль, она научилась находить убежище даже в неверной полуденной тени, но все её накопленные знания и умения оказались бесполезны здесь, на параде, когда давний секрет открылся. Ноули Виллимони узнал её. Теперь её жизнь уже не станет такой, как прежде.

«И это даже лучше, — вздохнув полной грудью, решила Марта. — Я уверена, больше я бы так не смогла».

Лошади Фолди и Виллимони, а за ними — и ровный строй воинов в одинаково красивых блестящих мундирах резко повернулись и звонко промаршировали к возвышению. Этот полк — пятый, элитный, — удостоился чести занять место в центре площади. Стоило последнему протяжному зову музыки умолкнуть, как ветераны встали плечом к плечу, недвижимые, безмолвные. Марте начинало казаться, что она смотрит не на людей, а на истуканов, каковыми они, в сущности, и являлись. Даже нетерпеливые красавцы-кони, повинуясь твёрдой руке наездника, замерли. Всеобщее внимание было приковано к двум героям войны: Гаю Фолди и Ноули Виллимони, а всё остальное будто враз потеряло своё значение. Марта, как сквозь сон, слышала приглушённое шушуканье Кали и компании, но сама не принимала в нём участия, хотя её несколько раз пытались побудить к этому. Она внимательно смотрела на Ноули, а он, не отрываясь, смотрел на неё. Когда под торжественное пение фанфар по площади замаршировал шестой, а за ним — и седьмой полки, и мелькающие стройные ряды стали мешать взору, фигура Ноули скрылась у неё из вида. Но ненадолго. В её воображении он был здесь, настолько близко, что, казалось, она может коснуться его. В памяти один за другим оживали не связанные друг с другом воспоминания: беззаботное детство среди вольных стен Кеблоно, тревожная юность и снаряд, падающий на родительский дом, а следом — знакомый ей пленник в окровавленных кандалах, и его призрачное лицо среди звёздного неба. Голова уже шла кругом, однообразные звуки перемешались в ушах, окружающий мир смазался и исказился. Ей чудилось, что сейчас на неё смотрит вся Авалория, и каждый голос из ревущей толпы слышен ей небывало отчётливо, ибо он требует: «КАЗНИТЬ! СМЕРТЬ ЕЙ, СМЕРТЬ САУНОВСКИ!!»

Восьмой и девятый полки, похожие на попугаев в своих разноцветных мундирах, прошлись по площади кругом и присоединились к общему строю. Хотя первые ряды уже скрылись от глаз стороннего наблюдателя, пятый полк, во главе которого застыли Виллимони и Фолди, ещё оставался впереди. Казалось, что парад устраивался единственно ради этих двух людей, тщеславных мерзавцев, один вид которых был Марте омерзителен. Другие части непобедимого королевского войска тоже купались в поклонении, но их популярность было не сравнить с популярностью пятого полка. Кали, Тайла и компания неизменно разражались радостными воплями, пронзительным визгом и стыдливым хихиканьем, когда бравые ветераны проходили мимо. Большинству из них не было до девушек никакого дела, хотя, конечно, им нравилось чувствовать себя в эпицентре чужого внимания. Марте стоило неимоверных усилий держать на лице широкую улыбку, неестественность которой резала взор марширующим солдатам. Стиснув кулаки до боли в костяшках пальцев, она мысленно успокаивала себя: «Скоро всё будет кончено. Мимо прошёл уже двадцатый полк. Сейчас по площади проедет военная техника, Королева скажет свою заключительную речь, и этот кошмар останется в прошлом».

Она ошибалась: худшее было только впереди.

Когда последний полк, участвовавший в «справедливой войне», занял своё место в левом крыле ветеранского войска, с громовой силой зазвучали тревожные нотки марша. Король, даже с расстояния казавшийся громадным скальным утёсом, выкрикнул во всю мощь своих неслабых лёгких:

— Сегодня, в годовщину первого победного парада, по центральной площади проедет военная техника, участвовавшая в осаде оккупированного вольнодумцами Кеблоно!

Переведя дыхание, он приподнялся, опёршись об отполированные деревянные перила, и крикнул ещё громче:

— ВОЕННАЯ ТЕХНИКА… ВПЕРЁД!!!

Услышав знакомый скрип, который ещё долгие месяцы после окончания войны преследовал её в ночных кошмарах, Марта машинально крепко зажмурилась. Не жаркое, опаляющее солнце ослепило её привыкшие к свету глаза, но сумасшедший страх, въевшийся ей в душу. Она до мельчайших деталей помнила, как выглядят осадные машины, эти громадные чудища, грозившие ей с подступов к Дебллским укреплениям. Хотя глаза её по-прежнему были закрыты, перед мысленным взором катились по камням, как живые, гигантские катапульты и тараны. Издаваемые ими звуки пугали её, вытаскивали из памяти самые страшные воспоминания.

— О, не надо жмуриться! — вдруг закричала ей в ухо низенькая дурнушка, хватая её за руку. — Ты только посмотри на это великолепие!

Марте пришлось открыть глаза самостоятельно, иначе надоедливая девчонка сделала бы это за неё. Подталкиваемые рабами, грозные машины катились всего в паре метров от неё. Она могла различить каждую трещинку на их деревянной основе, каждый призрачный кровавый след, удалить который не сумели даже часы полировки. И в эту минуту ей вновь сделалось омерзительно дурно на душе: ей показалось, что она слышит отдалённое эхо криков мёртвых жертв войны. И смотрит на их призраки, обступившие её, как свой последний оплот и свою последнюю надежду. Словно на этой площади, кроме неё, больше не осталось живых. Среди сотен незнакомых прозрачных лиц ей попадались и те, кого она знала, кого любила и кому верила. С каждым новым привидением Марта всё крепче уверялась в том, что она сходит (или уже сошла?) с ума. Подступая всё ближе, погибшие кеблонцы кричали ей в уши:

— Сауновски, мсти! Мсти за нас, Сауновски!

— Отойдите! — воскликнула она, взмахивая руками. — Отойдите, пожалуйста!

— Эй! Что с тобой?

Этот встревоженный голос снял с её глаз пелену наваждения. Призраки рассеялись, как круги на воде, вновь освободив площадь для живых. Вместо их печального плача в ушах Марты зазвучал знакомый гром парада, надоевший, зато настоящий, тот, который слышали все. Вдруг ей жгуче захотелось стать частью этого мира, ощутить своё единение хоть с кем-то ещё, кроме Бирра и Аниссии. Хотя ими движет общая цель, они совсем разные. И неизвестно, останутся ли они рядом, когда извлекут свою выгоду из их сумасшедшего дела.

— Почему ты такая мрачная? — назойливо интересовалась крошечная дурнушка. — Это же парад, это торжество, это радость!

— Я могла бы постараться объяснить тебе, но ты всё равно не поймёшь, — вздохнула Марта.

— Ох, как хочешь, — кажется, дурнушка решила обидеться. — Между прочим, я хорошо отношусь к тебе и могу тебя выслушать. Не желаешь — не надо! Тогда, надеюсь, ты согласишься посмотреть вот на этих мускулистых красавцев, которые вчетвером толкают по площади катапульту? Они такие сильные… Хотелось бы мне, чтобы у меня был такой же муж…

— Это оборотни, — сурово пресекла её словоизлияния Марта, бросив взгляд на натужно пыхтящих рабов.

Кажется, даже их нечеловеческие силы приходилось напрягать до последнего предела, чтобы толкать катапульты ровным строем. Странно, но к оборотням она не испытала того прилива горячей ненависти, который накрывал её при приближении имперских воинов. Оборотни были невольниками, они не пошли бы на войну, если бы их не заставили. Они, в отличие от свободных воинов, содержались в полку впроголодь, подвергались разнообразнейшим унижениям и издевательствам. Марта даже жалела их. И сейчас, во время торжественного парада, который должен был, по словам Королевы, считаться праздником светлой скорби и едва уловимого торжества, оборотни не могли порадоваться. Шедшие следом за ними конвоиры стегали их кнутом по спинам, когда они хоть чуть-чуть замедляли шаг. Кажется, это зрелище ничуть не шокировало зевак. Напротив, те разражались восхищённым, призывным свистом, когда тонкий хлыст с силой опускался на иссечённые тела. Марта отвернулась в надежде поймать проникнутый родственным ужасом взгляд Аниссии. Но Аниссия не видела в истязании оборотней ничего противоестественно жестокого. Казалось, она даже одобряет происходящие на площади зверства.

«И ты тоже глуха к их боли».

Зловеще скрипящая катапульта, отбрасывая на камни удлинённые тонкие тени, прокатилась мимо нестройных рядов зевак. Прищурившись под бьющими в глаза лучами солнца, Марта подняла голову. На фоне безвинно голубого неба провисшие толстые верёвки, опутывающие крепкие деревянные столбы, выглядели как готовящиеся к атаке змеи. Представив себе, как год назад из этих катапульт вылетали смертоносные камни, она вздрогнула. В памяти вновь зловещим эхом отозвался гул падающего снаряда, грохот рушащихся балок и шорох осыпающейся каменной кладки. Возможно, именно эта старая катапульта похоронила четверых Сауновски под безвременной общей могильной плитой. А сколько ещё чужих жизней она унесла? Марте не хотелось думать об этом: один лишь намёк — и она уносилась на долгие двенадцать месяцев назад. Встряхнув головой, Марта заговорила с явно скучающей Тайлой:

— Тебе нравится?

— Нет, — высокомерно процедила та. — Когда шли полки, было гораздо интереснее. Понимаешь ли… э-э… — она непонимающе уставилась на Марту, желая обратиться к ней по имени. Та поспешно выпалила:

— Белина.

— Белина, ты не знаешь, где встретишь своё счастье. Когда тебе двадцать, а у тебя до сих пор нет ни мужа, ни жениха, ни поклонника, ты начинаешь искать его везде. Здесь очень много холостых парней, причём они уже успели покрыть себя славой и завоевать снисхождение светского общества… Как раз такой муж нужен мне. А смотреть на этих противных потных оборотней мне вовсе не хочется. У них слишком острые клыки, слишком раздутое самолюбие и слишком неприятная наружность… и, ах да, в Империи их презирают.

— Конечно, — рассеянно согласилась Марта: нудные рассуждения блондинки утомили её ещё в своём зачатке.

— Хорошо, что ты понимаешь меня, — рассмеялась Тайла. — Кали в своей наивной глупости считает, что оборотни ничем не хуже нас! Интересно, где же она нахваталась этих революционных идей: может, у Аниссии? После того, как её лишили дворянства, она стала такой непредсказуемой. Представляешь, она стояла у позорного столба от рассвета до заката! Я уверена, это каким-то образом исказило её психику. Раньше она была терпимее, хотя она уже тогда раздражала меня своей надменностью. Иногда я даже думаю, что Их Величества заслуженно сделали её простолюдинкой: меньше будет нос задирать! Её отец, вор и мошенник, вообще не заслуживал милостей Его Превосходительства.

— Да-да, — кисло согласилась Марта.

— А ещё Аниссия, говорят, имела дела с ведьмами, — таинственно понизив голос до полуслышного шёпота, прибавила Тайла. — Не зря же она не спит ночами! Когда ещё общаться с ведьмами, если не после заката?

— Конечно, — кивнула Марта. Она уже начинала жалеть, что обратилась к приставучей Тайле.

Но вдруг Тайла замолчала. С круглыми от восхищения глазами она стала наблюдать за степенно проезжающими по площади таранами. Оборотни, впрягшись в открытые повозки, тащили их и тараны за толстые скручённые верёвки на своих исполосованных кнутом надсмотрщика плечах. Марте вновь захотелось выть от злости и обиды за них. Всё в этом отвратительном параде дышало дикой несправедливостью. Она не впервые пожелала, чтобы однажды зверства, чинимые Империей, обернулись против неё самой. Она пожелала этого так искренне и так страстно, что, наверное, в Небытии её услышала Магия. Марта не замечала, как слова мольбы слетают с её губ в едва различимом шёпоте, который, однако, уловили чуткие уши Тайлы. Повернувшись к ней, та убеждённо заявила:

— Ты хочешь, чтобы наши герои жили вечно. Знаешь, я склонна присоединиться к тебе. Посмотри только на эти громадные тараны: как тяжело, должно быть, было нашим кумирам, когда они подтаскивали их к стенам!

— Их тащили оборотни, как и теперь, — не удержавшись, хмыкнула Марта.

Густо подведённые сурьмой глаза Тайлы расширились:

— В королевском сообщении говорилось, что…

— Королевские историки склонны приукрашивать правду ради своей выгоды, — злобно прошипела Марта. Она уже не могла лицемерно соглашаться с бредовыми утверждениями Тайлы, основанными на фальшивых сказках Империи! Она собственными глазами видела с крепостных стен Дебллов, как оборотни таранили ворота под резкими окриками командиров. Это зрелище невозможно было забыть: потоки крови, струящиеся по голой чёрной земле, горящие предместья и тёмная масса вражеских войск, щетинящихся пиками под гордыми стенами Кеблоно. Невозможно было забыть, как рычащие оборотни, закованные в крепчайшие кандалы, с разбегу бросаются на дрожащие ворота, и, не сумев проломить их с первой попытки, получают удар кнутом.

Тайла думает, что она знает о войне! Так склонны считать все, кто слушал королевскую пропаганду и верил ей. Ведь так легко притвориться умной, чтобы обманывать случайных собеседников! Этот трюк будет работать, пока среди обманываемых не найдутся те, кто знают о настоящей осаде во всём её ужасе.

Марта знала об осаде, она видела её и пыталась снять её, но разве у неё получилось сделать это? Большинство её товарищей мертвы, Кеблоно покорён, а по центральной его площади горделиво маршируют подлые захватчики и проезжают их адские орудия. Всматриваясь в тараны, Марта вспоминала, как дрожали укрепления Дебллов у неё под ногами в ту страшную ночь, когда город пал. Она видела, как блестят в прихотливой солнечной игре металлические наконечники и ободки, слышала натужное сопение, шипение и рычание оборотней и свист понукающего их хлыста, но мысли её были обращены совсем к другим вещам. Она, не отрываясь, смотрела на довольно улыбающуюся королевскую чету и мысленно спрашивала у них в безумной надежде услышать ответ: «Неужели вы не жалеете о том, что сделали?»

Нет, они ничуть не жалеют: ни Кларк, ни Влеона, ни Ноули Виллимони, ни, тем более, Фолди. Для них эта война была оправдана и естественна, в их чёрствых сердцах нет места сожалению. Даже Королева не захотела внять отчаянным мольбам жительниц Кеблоно, когда те, стоя у её дворца на коленях, просили пощадить их мужей и сыновей. Ни один из пойманных «бандитов» не вернулся домой. Всех их: и стариков, и взрослых мужчин, и мальчишек — вздёрнули на одной Большой Виселице перед королевскими окнами и за городской чертой, на пустырях, где даже бездомные бродяги не ночуют, и только в страшные ночи полнолуния сбиваются стаи обозлённых отверженных оборотней. На секунду Марте стало интересно, а улыбалась ли тогда Влеона так, как она улыбается сейчас? Наверное, год назад грозное выражение царило на её лице, а отдаваемые ею приказы были один страшнее другого…

Чтобы не выдать себя, Марта принялась разглядывать раскалённую мостовую под носками своих туфель. Когда победный гром марша, наконец, затих в небесной дали, она заставила себя осмотреться. Как оказалось, не зря.

Взмахом руки Король подозвал к себе Ноули Виллимони. Тот спрыгнул с коня и с готовностью помчался на возвышение. Фолди медленно обернулся в его сторону, и Марта успела заметить, что лицо его исказила сдержанная злоба и подозрительность. Пока Его Величество о чём-то шептался с Ноули, Королева и весь придворный штат с интересом смотрели на них. От пришедшей в голову страшной мысли Марта даже похолодела: «Сейчас Виллимони доносит Королю на меня!» — догадалась она и мгновенно сжалась в комок. Она беззащитна и одинока — схватить или убить её не составит большого труда.

«Но я постараюсь усложнить Империи её задачу!» — решила она, настороженно приподняв плечи. Конечно, у неё ещё есть крошечный шанс сбежать с парада, постаравшись прошмыгнуть мимо стражников, но она не станет делать этого. Дедушка счёл бы её поступок проявлением трусости. А она не станет позорить его память!

Отстраняясь от Короля, Виллимони выпрямился. «Начинается», — подумала она.

Его Величество взмахнул рукой — и Марта ещё крепче сжала кулаки. Ей казалось, что Кларк отдаёт сигнал своим охранникам. Но на самом деле он лишь попытался подняться, опираясь на скользкие перила. Оторвавшись, наконец, от переносного трона, он обвёл умолкшую толпу внимательным взглядом и гулко, громко заговорил:

— Жители Кеблоно!

Сегодня, в годовщину одержанной нами великой победой, мы должны решить несколько важных вопросов. Как вы заметили, до сегодняшнего дня вами управлял Его Превосходительство Гай Фолди, — Король сделал широкий жест в сторону министра. Тот утвердительно кивнул и снова замер.

Прокашлявшись, Кларк продолжил прерванную речь:

— Я и моя супруга, Королева Влеона, хотели было назначить господина Фолди наместником Кеблоно, но он отказался в силу неких веских причин, — эти слова прозвучали со сдержанным злым упрёком, словно хлестнувшим вздрогнувшего министра кнутом. — Поскольку Его Превосходительство не может совместить обязательства наместника с обязательствами министра внутренних дел, на Тайном Совете было решено предложить эту должность господину Ноули Виллимони!

Кларк был хорошим актёром: желая нарастить напряжение, он выдержал эффектную паузу, во время которой сердца всех присутствующих вздрогнули. Марта в ужасе смотрела на широко улыбнувшегося офицера, не в силах поверить, что именно он осквернит Кеблонский дворец самоуправления своим присутствием…

Наигранная улыбка, освещавшая лицо Короля, вдруг угасла. Вновь взмахнув руками, он с истинной горечью заговорил:

— Но господин Виллимони отказался от предоставленной ему должности, сославшись на то, что он желает исполнять свой долг перед Империей как воин, а не как политик. Её Величество Влеона предложила мне выход из этой запутанной ситуации: даровать господину Виллимони звание начальника войск внутреннего охранения, а во главе города поставить Дорапа Гевалу, помощника министра иностранных дел!

Площадь взорвали крики, аплодисменты, даже радостный хохот. И Марте тоже хотелось смеяться, пусть в назначении королевского ставленника наместником не было ничего хорошего. Осознание того, что Ноули Виллимони, этот дерзкий мальчишка, не поселится во дворце самоуправления, уже отогревала душу. Она даже готова была смириться с тем, что он будет разъезжать по улицам Кеблоно в своём ярком красивом мундире как начальник войск внутреннего охранения. Она готова была обрадоваться и этому: ведь её враг, тот, кого она видела в тюрьме жалким и поверженным, сам отказался от поста наместника. Интересно, что подвигло его на этот поступок? И почему Фолди не ухватился за новую должность, ведь, как говорит Аниссия, он мечтает о власти?

Не зная ответа, она решила подождать. Год пряток от Империи научил её смирению. Не всегда ей удавалось обуздать свою яростную жажду действия, но сегодня и сейчас победа была одержана. Время, время, время — вот что нужно ей. Терпение, терпение, терпение — вот чего ей недостаёт. И, наверное, иногда это даже хорошо. Такие люди, как Бирр и Аниссия, всю жизнь собирались бы восстать против своих врагов только потому, что их армия больше и казна полнее золотыми. А Марта не боялась никого. Она делала своё дело: защищала Родину от мерзких грязных рук Фолди и его компании.

Глядя, как из толпы придворных выбивается их будущий наместник: невысокий человек средних лет с проплешиной на лбу и толстыми очками на мясистом носу, Марта напрягала всё своё внимание, чтобы как можно отчётливее запомнить его внешность. Хотя она никогда раньше не слышала о Дорапе Гевале, её сердце уже полнилось ненавистью к нему: за то, что он смел присвоить себе то, что было ему не дано. Под оглушающее ликование толпы Королева с милостивой улыбкой прикрепила наместнику на грудь отличительные знаки и что-то сказала ему: по всей видимости, лестное и приятное, так как он тотчас надулся гордостью. А Фолди, которого Марта ожидала увидеть в яростной зависти, даже пожал Дорапу руку и что-то сказал ему с самым дружественным выражением лица.

Наместник медленно спустился с возвышения, стараясь ослепить улыбкой каждого жителя или жительницу Кеблоно, с которыми он встречался взглядами. Но Марта не реагировала на его дешёвые попытки подлизаться. Она, как и Аниссия, не посмотрела на него, когда он прошёл мимо.

Следом за Гевалой пришёл черёд Ноули Виллимони вкусить плоды покрывшей его славы. Король и Королева улыбались ему, как собственному дитя, пока хлопотливо награждали знаками воинского отличия, чёрно-белой лентой командира войск внутреннего охранения и несколькими орденами сверх того. А Тайла с подружками вопили так громко от охватившего их бешеного восторга, что Виллимони, кажется, услышал их и обернулся. Но взгляд его цепко обратился к Марте, беззастенчиво стоявшей среди первых зрительских рядов с надменной улыбкой на лице. Неожиданно её захлестнула волна наглой эйфории; она подняла голову выше и помахала Ноули рукой.

«Делай со мной, что хочешь, — подумала она, — я уже ничего не боюсь».

Он в недоумении уставился на неё ещё пристальнее, словно не понимая, почему она до сих пор ещё не сбежала с площади в приступе неконтролируемого страха. Но время пугливых пряток миновало. Хватит! У неё началась новая жизнь.

Виллимони всё ещё не мог переключить внимание с неё на кого-нибудь или на что-нибудь иное. Заметив это, надоедливая Тайла подёргала Марту за рукав:

— Ты видишь, наш герой, командир войск внутреннего охранения, смотрит на тебя!

— Вижу, — согласилась Марта.

Взбудораженная Тайла радостно затараторила, проглатывая слова от волнения:

— Кажется, господин Виллимони испытывает к тебе симпатию! Любая уважающая себя девушка Империи постаралась бы воспользоваться этим! Ты не представляешь, как ценно и лестно внимание к тебе таких важных людей!

«Оно ценно лишь для тех, — подумала Марта с презрением, — кто не имеет своей жизни и своих целей. Я не такая, как Тайла! Я поклялась мстить Империи! Я не стану повторять прошлые ошибки: больше я не куплюсь ни на лесть, ни на мольбы».

Застывший на возвышении Виллимони с трудом отвёл взор только тогда, когда кто-то из придворных подтолкнул его сзади. Прижав руку к новеньким знакам отличия, он медленно спустился со ступенек и механически, как будто маятниковые часы, взобрался на своего коня. Марта видела, что он не только поражён её смелостью и наглостью, но и растерян. Словно всё вышло вовсе не так, как он ожидал. Кажется, он составил о ней некое впечатление, разрушившееся от мощного удара её поступка. Занимая своё место в авангарде войска, Виллимони всё ещё смотрел на неё, и теперь она замечала в его глазах родственное уважение: он понимал, что на её месте поступил бы точно так же.

Министр спросил Ноули о чём-то, но тот ограничился лишь коротким отрывистым ответом. Озадаченно вскинув бровь, Фолди внимательно всмотрелся в его лицо — и прочёл там всё, что было ему нужно. Марта даже на секунду испугалась за Виллимони. Несмотря на то, что он тоже имперец, к тому же отличившийся в боях под Кеблоно, она ненавидела его меньше, чем целеустремлённого гада министра. Судя по взгляду, которым тот наградил Ноули, в эту минуту они стали заклятыми врагами. Хоть Виллимони ещё не подозревает об этом.

«А какое мне дело до их вражды? — испугав Марту своим отстранённым равнодушием, просквозила в мозгу холодная мысль. — Пусть сгрызут друг друга заживо, мне всё равно».

Неправда! Вовсе ей не всё равно! Встряхнув головой, она вновь прикусила губу и присмотрелась к Виллимони внимательнее. Но он уже не наблюдал за нею. По финальному пению труб полки развернулись, и, гулко печатая шаги, двинулись к выходу с центральной площади. Знамена реяли в воздухе, музыка гремела, зеваки визжали от радости, а Марта тихо радовалась тому, что это мучение наконец-то окончилось. Аниссия, кажется, тоже ощутила прилив облегчения. Вместе с облегчением на неё накатила и волна необычной разговорчивости: подвинувшись к Марте ближе, она быстро заговорила:

— Как хорошо: теперь можно идти домой! Я боялась, что не выдержу этого унижения.

— Я тоже, — призналась Марта. — Больнее всего мне было смотреть не на ухмыляющихся имперцев, а на бедных оборотней! Аниссия, это несправедливо. В чём провинились оборотни, почему командиры могут издеваться над ними в своё удовольствие?

— Какая же ты бестолковая дура, — презрительно хмыкнула Аниссия. — Оборотней бичуют потому, что они — рабы. Рабы всё стерпят.

Это мерзкое суждение разбило уважение Марты к ней вдребезги. Ощущая, как внутри неё нарастает отвращение к Аниссии, она злобно возразила:

— А если бы ты родилась рабыней? Не думаю, что тебе понравилось бы каждый день становиться под хлыст!

— Сейчас ты говоришь бредовые вещи, — фыркнула Аниссия, отвлечённо изучая свои длинные ногти. — Я не рабыня, я — дворянка.

— Бывшая, — с ядовитым сарказмом вставила Марта.

Щёки Аниссии из бледно-розовых стали бордовыми от сдерживаемого гнева. Где-то в глубинах её глаз промелькнула ярость, пальцы заметно дрогнули, и Марте даже показалось, что сейчас Аниссия бросится на неё с кулаками. Но она вздохнула, опустила голову и прошипела сквозь крепко стиснутые зубы:

— Не смей напоминать мне об этом! Во всём виновен Фолди! Если бы не он, моя жизнь шла бы совсем иначе!

— Значит, тебе не было бы дела до народных страданий?! — в приливе внезапного яростного ужаса спросила Марта. — Ты спокойно прошла бы мимо, даже не оглянувшись?

— Да, — подтвердила Аниссия. — А зачем я должна рисковать собой и своим положением в обществе ради тех, кто через пару лет и не вспомнит обо мне? У меня есть мои проблемы, у тебя — свои, и никто из нас не обязан помогать решать их. Пусть оборотни и прочие отверженные и дальше ходят под хлыстом — это меня не касается.

— Ты… ты… — Марта была настолько возмущена, что у неё даже не находилось слов для того, чтобы выразить свои чувства. Наконец, подходящее выражение отыскалось в её взбудораженной памяти, и она процедила его с особой язвительностью и прожигающим презрением: — Ты — подлая безмозглая кукла, такая же пустая, как и те обожательницы Империи, с которыми ты пришла на парад! Мы должны жить ради Кеблоно, а не ради своих ничтожных выход!

— Мне не понятно, о чём ты говоришь, — с холодной усмешкой отрезала та. — Верная служба и помощь отверженным — это всего лишь пустые слова.

— Значит, у тебя нет ни совести, ни сердца, — отчеканила Марта. — Зря я посчитала, что сумела встретить родственную душу. На самом деле ты даже хуже Тайлы, Кали и их подружек. Ты хоть понимаешь, что от Империи не стоит ждать добра. Но ты остаёшься у неё под каблуком… жалкое создание.

— Послушай меня, наивная девчонка! — воскликнула Аниссия. — Разве ты не знаешь, что всякий, кто посмеет противостоять Авалории, будет повержен и убит? У тебя есть красочный пример в качестве твоего города, и неужели он не научил тебя старинной мудрости: «Сиди тихо и проживёшь долго»?!

— А зачем мне сидеть тихо, когда Кеблоно топчут подлые захватчики, у которых в жизни нет ничего святого? Разве ползучее существование под их пятой я имею право назвать жизнью?

Мимо них проносились смазанные цветные пятна: разноцветные мундиры марширующих воинов, и дикий гул восторженной толпы звучал в ушах, но теперь он не мог помешать Марте отчётливо услышать каждое слово Аниссии. Казалось, они продолжат свой спор, даже если мир вокруг них рухнет.

— Одна ты всё равно ничего не изменишь, — убеждённо заявила Аниссия. — Отверженных положено ненавидеть; они гораздо хуже и ниже нас. А ты защищаешься за них — почему?

— Потому, что они заслуживают нашего уважения! — выкрикнула Марта. — То, что они другие, не значит, что они монстры и должны жить в рабстве! Я сочувствую им, ведь я тоже знаю, каково это: повиноваться врагу, зная, что у тебя нет возможностей противостоять ему!

— Ох, маленькая идеалистка, — вдруг зевнула Аниссия, — оставь бестолковые рассуждения философам и покорись жизни. Ты мечтаешь отомстить Фолди, как и я, значит, мсти и не отвлекайся. Поверь, даровать отверженным свободу ты не сумеешь.

— А вот и сумею! — с детским упрямством заявила Марта. — И я поставлю отверженных наравне с людьми!

— Этим должны заниматься люди, у которых таланта в юридической сфере побольше, — отрезала Аниссия. — Но они не вздумали бы помогать тебе претворить в жизнь твои глупые фантазии. Они слишком хороши, чтобы однажды стать правдой. Занимайся своим делом и не лезь туда, куда тебе не требуется, иначе ты плохо кончишь!

— Плохо кончат те, кто даже не попытаются отстоять свой дом и свою честь! — выпалила разозлённая Марта. — Умереть червём намного позорнее!

Развернувшись так круто, что полы плаща стегнули её по щекам, Марта бросилась бежать сквозь толпу. Она прокладывала себе дорогу локтями, пытаясь не обращать внимания на крики Аниссии, что неслись ей вслед из далёких первых рядов зевак:

— Эй, подожди меня! Куда ты несёшься? Постой!

Марта не замедлила бега: ей было настолько противно и гадко от того, что пару часов назад она готова была уважать Аниссию, что остановиться у неё не выходило. Стражники проводили её недоумёнными взглядами, но не предприняли попыток задержать её, ведь парад уже кончился. Марте не впервые приходилось смотреть, как её надежды рушатся в прах, но с каждым новым провалом приниматься за дело снова становилось всё труднее. Ей начинало казаться, что весь Иной мир против неё! Если бы эта затея действительно имела право на существование, среди череды дурных знаков попадались бы и хорошие. Но хороших знаков не было — нигде! И это начинало убеждать её, что она в чём-то ошиблась.

Показавшись из-за громадной телеги, толпа ярко разряженных девушек преградила ей путь так неожиданно, что Марта не успела остановиться и врезалась в них. Выныривая из урагана воплей, визга и ахов, она не извинилась, не обернулась. Даже не оглянулась. И, не замедляя темпа движения, рванула дальше. Куда её ноги несут её тело, она не знала. Она остановилась только тогда, когда воздуха в лёгких не осталось, а ноги не начали заплетаться и гудеть от усталости. Приходя в себя после странной вспышки агрессии, Марта подняла голову и осмотрелась.

Хотя она стояла у Внутренних Арочных Ворот, ближайших к центральной площади, её ещё замутнённая память хранила информацию о том, как она, одинокая и неуправляемая, носилась из одного конца города в другой. Тяжело вздохнув, Марта уселась на мостовую на корточки и обняла себя за колени. Густая прохладная тень, отбрасываемая воротами, которая была так желанна и так приятна после несезонного зноя, укрывала её от любопытных чужих И это было ей в радость: тихая отрада, покой… то, чего она не имела, то, что она не могла обрести. Так она сидела довольно долго, словно в состоянии прострации, а между тем взгляды стражников, коротавших время у ворот, всё чаще останавливались на ней. Ей нужно было уходить, и как можно скорее.

Поднявшись, она мрачно взглянула на сверкающие оранжевые камни Арочных Ворот. Когда она была ребёнком, они считались самыми высокими в городе. Затейливые шпили, украшавшие их вершины, было видно из любой точки Кеблоно. Они, точно чьи-то тонкие шпаги, царапали небесный свод до тех пор, пока Империя не проломилась сквозь крепостные стены. Когда это случилось, шпили сломали, а ворота перестроили. Теперь они, низкие, крепкие и широкие, таращились на Марту, как будто ослепший старый великан, который чует рядом мясо, но из-за своей немощности не может найти его. Стражники, охранявшие ворота, словно были подобраны им под стать: такие же хмурые громилы со свирепыми лицами, на которых не подействуют ни слёзные мольбы, ни льстивые посулы. Рассматривая их, Марта пыталась отрыть в своей памяти приказание Бирра. Кажется, они договаривались встретиться за воротами… или около них? Впрочем, это не имеет значения: стражники, судя по сквозящей в их чертах тупости, не умеют ни читать, ни писать и не разбираются в юридических тонкостях требования документов. Следовательно, можно рискнуть. Марта давно уже не ощущала, как в её крови бурным динамитом взрывается адреналин, сейчас же её истосковавшаяся душа требовала острых ощущений. Она устала от бесконечной игры в прятки!

Подойдя к воротам стремительным размашистым шагом, она вдруг затормозила: тяжёлые пики караульных преградили ей дорогу. Один из них, отличавшийся от трёх своих товарищей шрамом на щеке, хрипло потребовал:

— Ваши документы, госпожа.

— У меня нет документов, господин караульный, — мило улыбнулась Марта. — Но ведь Вы видите: я всего лишь бедная, одинокая женщина, что во мне ужасного? Пропустите меня, пожалуйста! Я так хочу домой!

— Нельзя, госпожа, — возразил стражник. Ни одна глубокая морщина на его обгорелом лице даже не дрогнула: её просьбы не смягчили его сердца. — Без документов нет прохода. Это приказ.

«Настало время отчаянной мольбы», — с ребяческим азартом решила Марта и заголосила, как будто отнятый от груди младенец:

— Умоляю вас! Сжальтесь над бедной девушкой, выпустите меня! Хотите, я встану перед Вами на колени? — воскликнула она, хотя вовсе не собиралась делать это. На её счастье, караульному тоже не хотелось заставлять женщину унижаться перед собой. Вздохнув с усталостью и даже каким-то призрачным оттенком сострадания, он повторил:

— У меня есть приказ: не выпускать никого за ворота, если у него нет при себе документов.

— Но…

— Приказ! — повторил караульный, будто припечатал. — Отойди, госпожа, и подожди своего отца или брата.

— Но я — сирота! — со слезами на глазах заявила Марта: одно напоминание о семье до сих пор причиняло ей нестерпимую боль. — Пустите!

Но и эта трогательная речь не сумела пронять стражника настолько, чтобы он отодвинул пику с её пути. Один из его товарищей, стоявших поблизости, вдруг оставил свой пост, подбежал к нему и что-то тихо шепнул в ухо.

— Ага… — протянул караульный. Впервые за всё то время, что Марта наблюдала за ним, морщины на его лбу слегка разгладились. Обернувшись к ней, застывшей в позе немой мольбы и страдания, он проговорил: — Слушай, девочка, если у тебя нет ни брата, ни отца, значит, у тебя есть муж!

— Но я ещё не замужем! — воскликнула она, совсем позабыв о легенде, выдуманной Бирром. — Клянусь, рядом со мной нет ни одного мужчины! Пустите меня, пустите домой!

Кажется, стражник уже готов был поверить ей и освободить дорогу: она видела, как его лицо светлеет, а в потускневших под бременем лет глазах проскальзывает некая искра. Но тут, словно по закону подлости, из-за его спины показался некий тощий сутулый субъект с аккуратно причёсанными мышиными волосами и неуверенной, шаткой походкой. Длинные бледные руки субъекта крепко сжимали большую синюю папку, гусиное перо и чернильницу, как пойманную добычу. На носу у него красовались внушительные прямоугольные очки. Марта ощутила, как бесшабашная наглость оставляет её, и тревога сжимает сердце в железное кольцо. «Секретарь», — с холодным страхом поняла она. Запудрить мозги ему она не сумеет. Но это неважно: в крайнем случае, её запрут в тюрьме на несколько дней за «проявление дебоширства».

— Я слышал, Вы просили отпустить Вас домой, госпожа, — тихо сказал секретарь. В его словах ей почудилась ядовитая издёвка: затаённая, но такая острая, что она невольно вздрогнула.

«Кажется, сейчас я совершаю чудовищную ошибку, но другого пути у меня нет», — решила Марта, дрожащим голоском отвечая секретарю:

— Да, Вы не ошиблись, господин.

— При этом Вы не имеете ни родственников, ни опекунов, ни мужа, ни жениха? — нетерпеливо спрашивал он.

Понимая, что она сама захлопывает перед собой ловушку, Марта признала:

— Да.

— Но это невозможно, — с ехидной улыбкой возразил секретарь, — ибо, согласно Указу об использовании документов, удостоверяющих личность, безмужняя девушка-сирота, при которой нет опекунов, не может посещать торжественные церемонии в одиночестве…

— За мной шли мои подруги, но они отстали от меня, — торопливо пропищала Марта.

Но эта очередная ложь сделала ей только хуже. Улыбаясь ей натянутой злой улыбкой, секретарь заявил с презрительным торжеством в голосе:

— Это не объясняет того, как Вы, госпожа, сумели попасть на центральную площадь, ибо для входа туда требуется предъявить удостоверение личности…

«Вот я и попалась!» Вздрогнув, Марта попятилась назад, но смертельно холодное древко солдатской алебарды упёрлось ей в спину. Ей вовсе не хотелось ни оборачиваться, ни поднимать голову, чтобы увидеть схватившего её стражника. Грубый холодный голос, раздавшийся где-то в вышине, заявил:

— Не вздумай двигаться, госпожа.

— А если двинусь, то что? — дерзко спросила Марта, зная, каков будет ответ.

Громкие, рокочущие, точно гром, слова стражника всколыхнули волосы у неё на затылке:

— Мне придётся убить тебя.

— Убивайте, — нагло заявила она, топнув ногой. — Наместник и начальник войск внутреннего охранения вас за это не похвалят. Вы пожалеете!!

— Вы считаете, за Вас, никчёмную сироту, станут заступаться господа Гевала и Виллимони? — исполненная сарказма усмешка искривила губы тощего секретаря. — Что-то сомнительно… Ваша смерть не станет потерей для нашего государства, так как официально Вы даже не появлялись на свет.

— Жаль, что вместо меня не можешь сдохнуть ты, гадкая кабинетная крыса! — в сердцах выругалась Марта. — Давайте, что вы на меня смотрите? Убивайте меня, ведь это так легко — я же безоружная женщина, самый подходящий противник для четверых мужчин!

Скосив взгляд в сторону ближайшего к себе стражника, Марта заметила, что её слова наталкивают его скорбные мозги на некие размышления. Но он не успел додумать: на это потребовалось бы слишком много времени, которого не было в арсенале у королевского секретаря, как она поняла, главного в компании. Равнодушно махнув папкой, он заявил:

— Это нарушает статью номер 122 Указа номер 56 Его Величества Кларка об отношениях: формальных и неформальных — между различными слоями населения страны. Ваше поведение, госпожа, расценивается как «неуважительная и недопустимая фривольность» и карается… немедленной смертной казнью через повешение. Сед! — повелительно промолвил секретарь. — Ведите её на виселицу.

В глазах у Марты словно что-то помутнело, потемнело и затем снова прояснилось, а кровь тяжёлым молотком ударила в уши. Вот и всё — конец! Она умрёт на позорной виселице, в окружении бессердечно смеющихся людей, не успев сделать ничего, что ей хотелось бы! Лучше бы уж её убили на Дебллских укреплениях в прошлом году! Та смерть была во множество раз почётнее, её совесть и честь перед нею самой остались бы чисты! Взяв её в кольцо, патруль неумолимо быстро зашагал к ближайшей виселице: Марта угадывала её зловещие чёрные контуры на безоблачно чистом небе. Она чувствовала на себе недоумённые и злорадные взгляды восторженных новым красочным зрелищем зевак, но не опускала под ними головы. Ей уже было безразлично их внимание: пусть думают о ней, что только захотят! Она не могла умереть, не исполнив своей клятвы! Преисполнившись неожиданной силы и отваги, она принялась биться в руках стражников, тормозить ногами, рычать, кусаться и царапаться до боли в зубах, до ломоты в пальцах. А те даже не замедлили шагу: толстые железные панцири были бесчувственны к любым её атакам. Марта сопротивлялась до тех пор, пока её силы не иссякли, а любая воля к борьбе не показалась бессмысленной. Её великая цель оказалась недосягаема для неё. Она продолжала сопротивляться, но уже без одушевления, а, скорее, по привычке, влившейся в кровь на войне.

Мимо неё, окружённый толпой восторженно кричащих бездельников и небольшой группой стражников, прошагал новый начальник войск внутреннего охранения, Ноули Виллимони. Его популярность оказалась сильнее временной популярности Марты, и зеваки, прежде смотревшие на неё, на всех парах устремились к нему. Солдаты, ведущие её на казнь, молчаливо ухмыльнулись в свои длинные густые бороды, а мелкий вредина секретарь не сумел удержаться от того, чтобы не впрыснуть к ней в душу новую порцию яда. Подойдя к ней ближе, он торжествующе зашипел:

— Госпожа, мимо идёт тот, кто, по Вашим словам, защитил бы Вас. Почему же он до сих пор не приказывает нам остановиться?

— Своим злословием Вы, господин, — в тон ему отвечала Марта, — лишь ещё ниже опускаете свою низкую душу, если она уже не пала на самые глубочайшие уровни нравственности. Молчите; мне стыдно, что такой человек, как Вы, носит звание королевского секретаря.

Наградив её многозначительной ухмылкой, секретарь отстранился и бодро зашагал во главе патруля. Хотя никто на улице не замечал их, конвоиры держались с величественным достоинством. Вот они поравнялись с головой отряда Виллимони, остановились, отдавая ему честь. Новоиспечённый начальник войск внутреннего охранения, сияя горделивой улыбкой, удостоил их своим взглядом. Конечно, он, как и любой другой типичный представитель жадной до сенсаций человеческой породы, невольно обратил внимание на преступницу, которую стражники вели на казнь. И с ужасом признал в осуждённой Марту… Улыбка медленно сползла с его лица, глаза его перестали искриться радостью. Не сказав ни слова своей многочисленной свите, он решительно прошёл сквозь их колеблющиеся ряды и грозно обратился к секретарю:

— Что это?

— Осуждённая, Ваше Командирство, — с готовностью ответил тот.

Лицо Виллимони потемнело, и секретарь, осознав свою ошибку, поспешно растворился за спинами стражников. Ощутив воскрешение надежды, Марта на одну короткую секунду ощутила к Ноули прилив горячей благодарности. Если бы она сейчас была свободна, она незамедлительно выразила бы свои чувства так, как их не полагалось выражать врагам до гробовой доски. Она испытующе посмотрела на него, задавая немой вопрос: «Неужели ты действительно решился спасти меня? И зачем же ты делаешь это?»

Виллимони гневно воззрился на начальника конвоя:

— Как вы смели схватить эту девушку и без моего разрешения потащить её на казнь?

— Так предусмотрено законом, Ваше Командирство, — вдруг осмелевший секретарь высунул нос из-за спины растерявшегося стражника. — Помните? Статья №122 Указа №56 о…

— Замолчи, — махнув рукой, приказал Виллимони. — Я не слишком силён в законах, но один из них я, как и ты, наверное, знаю наизусть. Я — начальник войск внутреннего охранения, и все дела, касающиеся казни либо пыток, имеют ко мне непосредственное отношение. Ты помнишь, что Его Величество вносил изменения в закон, устанавливающий границы моих полномочий? Или ты уже успел забыть об этом?

Побледнев, секретарь затрясся и вновь спрятался за спину начальника конвоя. Тогда Виллимони обратился к стражникам:

— А вы, почему вы послушали этого никчёмного бумагомараку и отправили несчастную девушку на казнь?

— Мы не знали, что… — забормотал было начальник конвоя, но Виллимони не дал ему и крошечного шанса договорить свои оправдания:

— Вы должны были знать, — его колючий взгляд обратился к притаившемуся за стражниками секретарю, — что я утверждаю решение о применении к преступнику смертной казни! А теперь, раз уж мы заговорили об этом, утверждения вы не получите! Эта девушка не будет повешена, как бы вы ни пытались заморочить мне голову.

Секретарь боязливо втянул голову в плечи, стражники обменялись недоумёнными взглядами, а Марта, покусав губы, с усилием сумела убить даже слабый отзвук признательной улыбки. Несмотря на свой благородный поступок, Ноули — имперец, имперец и им же останется. Ей не за что было быть ему благодарной.

Ноули смерил конвой ещё одним обжигающим взглядом:

— Вы слышали? Отпустите девушку!

— Но, Ваше Командирство, она — преступница! Её поведение характеризуется как недопустимо фривольное! У неё даже нет документов! — слабо пискнул секретарь. Впрочем, его возражениям не суждено было быть услышанными: стражники уже покорно освободили Марту.

Слегка подтолкнув её в спину, начальник конвоя обернулся к секретарю и посмотрел на него настолько злобно и настолько презрительно, что тот не попытался повлиять на решение Виллимони.

— Преступница? — ядовито поинтересовался Ноули. — И её преступление, как я понял из твоих объяснений, заключается в том, что она пыталась пройти через ворота, не подождав меня?

— Но Вы… — озадаченно забормотал секретарь. Виллимони раздражённо кивнул:

— Эта девушка идёт вместе со мной! Она — моя невеста! И что, чёрт возьми, она должна была делать на параде, по твоей логике, секретарь? Она должна была взобраться в седло и проехать вместе со мной по площади? Она виновна в том, что растерялась и забыла законы, которые, кстати, даже ты не знаешь назубок?

— Ваше Командирство… — пролепетал секретарь, заливаясь краской. — Мы не знали, что это — Ваша невеста…

— Что, если бы она не имела ко мне никакого отношения, вы оттащили бы её на виселицу? — разозлился Виллимони. — Вот так вы исполняете свой долг перед Короной?

Смутившись и растерявшись, конвоиры нервно переминались с ноги на ногу. Кажется, они не ожидали, что однажды поведут на казнь невесту господина Виллимони. Как не ожидала и сама так называемая «невеста». Все её ощущения безнадёжно перепутались, она не понимала, какому следует доверять. Вздохнув, она повесила голову. Этот жест, жест покаяния, усилил ужас стражников и секретаря от совершённой ими непростительной ошибки.

— Клянусь, это больше не повторится, Ваше Командирство, — в один голос заговорили они.

— Поверю вам на слово: вы люди честные и ответственные. Что же до тебя, — Ноули вновь устрашающе глянул на совсем стушевавшегося секретаря, — ты сегодня же будешь понижен в должности и отправлен в один из офисов Кеблоно. Тебя не стоит допускать к таким ответственным постам, пока ты не выучишь свод законов наизусть.

Марта лениво усмехнулась про себя: «Надо же, как быстро Виллимони вошёл в командирский раж! А, казалось, ещё вчера он был смирённым подчинённым, которого не интересовало ничто, кроме слепого исполнения воли командира. Я и не знала, что люди так быстро могут меняться в худшую сторону».

Стоя между Виллимони и своими бывшими конвоирами, она чувствовала на своём лице прикосновение прохладной тёмной тени. Представив себе, как же она сейчас выглядит со стороны: одинокая и беспомощная девушка между четырьмя высокими, враждебными мужчинами, она горделиво выпрямилась, чтобы никто не посмел упрекнуть её ни в трусости, ни в слабости.

Рука Виллимони в белой парадной перчатке, расшитой золотом по верхнему краю, протянулась ей навстречу:

— Идём, Марта.

— С великой радостью, Ноули, — ответила она с возмутившей его наглостью, в три шага подходя к нему ближе. Но его руки она так и не приняла.

Впрочем, Виллимони не обратил внимания на её пренебрежение: ловко подхватив её под локоть, он стремительно зашагал куда-то по улице. Его свита тотчас рванулась к нему, засыпая его вопросами о Марте и связывающих их отношениях, но он ничего не ответил. Резко взмахнув рукой, Виллимони составил себе труд утихомирить их коротким заявлением:

— Я пойду один. Оставьте меня с госпожой Сауновски!

— Госпожа Сауновски? — удивлённо протянул кто-то из свиты. — А разве эта девушка числится при дворе?

— Эта девушка — невеста Его Командирства, — просветил самый любопытный и внимательный зевака своих товарищей.

— Почему Вы оставили свою невесту в одиночестве? — удивился кто-то из толпы.

— Почему Вы прогоняете нас? — общий гомон обиженных поклонников Виллимони странно контрастировал с угрюмой настороженностью воинов, которые молчаливо не одобряли решение своего начальника потому, что Марта не пришлась им по душе своим слишком самоуверенным видом.

— Уйдите прочь, — повторил Виллимони и ускорил шаги, надеясь смешаться с толпой.

Ему не удалось сделать это: парадный мундир и отличительная чёрно-белая ленточка на груди и вокруг воротника мгновенно приковывали к нему всеобщее внимание. Ему не нужно было расчищать себе дорогу среди спешащих по своим делам горожан, ведь его известность, будто трудолюбивый дворник, шагала впереди него. И Марте не нравилось это: проходя по восторженно визжащим людским коридорам, она ловила на себе недоумённые взгляды и начинала стесняться этого. Она никогда, даже в детстве, не любила бывать на публике. Рой людских голосов, носящийся в воздухе, точно пчёлы, быстрые неуловимые движения сковывали её. Особенно в тех случаях, когда не она была героиней дня. Это вызывало у неё затаённую злобную зависть, ту, которая ужасала и одновременно удивляла её.

А Ноули Виллимони с радостью проходил мимо восхищённых его явлением горожан: он ещё не знал, что популярность — коварная дама. Она капризна и непредсказуема: сегодня она прилетает к вам на крыльях, но завтра на них же улетает, и в последующие долгие годы вы стараетесь из последних сил, чтобы заставить её, точно тяжелораненую, нехотя и медленно приковылять к вам. Ноули Виллимони не знал. И Марта не знала. Жизнь, хоть она и любит порой шутить с нами злые шутки, не дошла ещё до этой крайности садизма.

Некоторое время она молча следовала за Виллимони, понимая, что сейчас ей лучше не стоит заговаривать с ним. Но, когда Ноули в очередной раз крепко сжал её руку так, что все кости в ней хрустнули, Марта разозлилась и остановилась.

— Что опять? — рассерженно спросил он, оборачиваясь.

Она взмахнула свободной рукой:

— Я понимаю, тебе хочется отомстить мне за то, что мои товарищи когда-то сломали тебе конечности, но, знаешь ли, лучше бы ты тогда позволил конвою повесить меня.

— Боишься боли? — хитрая усмешка осветила лицо Ноули.

— Нет, — надменно фыркнула Марта. — Я не так слаба, как твоя дражайшая сестричка Байна Санна.

Она заметила, как тень злости проскочила в его тёмных глазах, и ощутила, как его пальцы ещё крепче стискивают ей локоть. «Задело? — мысленно позлорадствовала она. — Тебе не нравится, когда то, что тебе дорого, оскорбляют? Теперь ты должен понять мою боль и обиду за Кеблоно… Если ты способен на это».

Выделив ей краткую передышку, Ноули взял её за другую руку и быстрее мысли полетел прочь с оживлённых улиц, в заброшенные Старые Кварталы. Марта почувствовала, как по лицу у неё протягивается широкая ностальгическая улыбка. В этих кварталах она и её друзья, многие из которых ныне уже мертвы, пробовали свои силы и свою ловкость, бесстрашно взбираясь на коньки прогнивших крыш и исследуя затянутые плесенью подвалы. В её памяти ещё хранились яркие, как будто вчерашние, воспоминания об одном походе в древнейший из домов Старого Квартала. Она и Бирр, оба — неразумные тринадцатилетние подростки, жаждущие экстрима и интересных приключений, обошли старую развалину с первого, ещё безопасного, этажа по девятый, где большинство половиц прогнили либо развеялись в прах, а опорные балки превратились в подточенные червями и жуками жалкие тонкие деревяшки. Она помнила, как в сыром и тёмном подвале, похожем на один из старинных фамильных склепов, которые так любят изображать на картинках в страшных книгах, Бирр вдруг наткнулся на покрытые временной ржавчиной цепи, и, вздрогнув, вскинул повыше фонарь, чтобы осветить свою находку. Перед их взорами — она до сих пор не могла забыть! — возникли старинные хитроумные кандалы, навеки приковавшие к стене мёртвого пленника, чьё тело под влиянием лет давно обратилось в хрупкий скелет. Она помнила, как их с Бирром сдвоенный вопль сотряс стены подземелья, как будто мощный обвал, и они, ни на мгновение не переставая кричать, помчались наверх. Помнила, как они оскальзывались и падали на узких крутых ступеньках под тихий плач падающих с потолка холодных капель, помнила, как в попытке подняться они хватались за хрупкие, ненадёжные нити паутины, рассыпавшиеся от дрожащего прикосновения их пальцев. Помнила, как они, вырвавшись в Кеблоно, с наслаждением вдохнули знакомый запах родных мест. С тех пор Марта и Бирр никогда больше не бывали в Старых Кварталах. Но сегодня ей страстно захотелось вернуться сюда… и увидеть в ржавых кандалах в древней развалюхе скелет не того несчастного, забытого всеми человека, но всенародного любимца Фолди. Странно, но представлять себе прикованные к стене кости Виллимони ей совсем не хотелось.

Ступив в мрачную черноту Старых Кварталов, она вдруг чётко вспомнила своё детство, своих погибших друзей. Наверное, атмосфера этого печального, безнадёжно отсталого от остального мира места подействовала на неё так, до боли затронув самые чувствительные струны её души. Здесь, в Старых Кварталах, всё дышало тоской и страданием: даже давно покинутые, полуразрушенные дома, казалось, смотрели на обезлюдевшие улицы с печальной одинокостью. Марте не хотелось продвигаться вперёд: она вдруг уверилась, что окружающая чёрная вуаль сейчас засосёт, проглотит, уничтожит её. Она нерешительно застыла в узком проулке, украдкой поглядывая назад, туда, где улицы освещало солнце и ходили люди. Пусть они и не вызывали у неё никакой симпатии, иногда ей всё же хотелось стать частью их.

Но Ноули Виллимони, видимо, собирался поговорить с нею о чём-то очень важном, настолько засекреченном, что полная изоляция от общества была допустимой нормой для этого дела. Прижавшись спиной к холодной стене, он с упрёком посмотрел на Марту:

— Зачем ты спорила со стражниками у ворот? Я же велел тебе молчать!

Слова Ноули вновь разбередили старую рану, ещё не успевшую затянуться. Взвившись на дыбы, она запальчиво ответила:

— Я не повинуюсь повелениям имперцев! Запомни, ты мне не указ! Мы — враги! Я хотела спросить тебя об этом всё время, что мы шли к Старым Кварталам: зачем ты спас меня? Я справилась бы и без твоей помощи!

Выждав, пока её речь иссякнет у неё в лёгких, Виллимони заговорил с кривой усмешкой:

— Я не сомневаюсь в твоих блестящих способностях к суициду. И о нашей вражде я осведомлён не меньше тебя. Но я спас тебя лишь потому, что ты заступалась за меня перед твоими друзьями и исполнила мою просьбу — передала пропуск Байне — когда я думал, что уже умираю. И потому, что я уважаю тебя.

— Я начинаю сожалеть о том, что сделала, — ядовито бросила Марта. — Ты ничем не заслужил моей помощи, и твоя сестра, кстати, тоже.

— Не смей говорить так о Байне! — покраснев, воскликнул Ноули. Марта лишь равнодушно усмехнулась и продолжила говорить, не сводя взгляда с его лица:

— Не нравится? Подожди, не взрывайся раньше времени, я сказала ещё не всё, что думала. Возможно, единственное дарование твоей сестры — её феноменальная наивность, поскольку я не заметила красоты в том убожестве, в которое она обрядила тебя. В нашей тюрьме, в кандалах, ты выглядел лучше. Да, Виллимони, слушай правду, слушай же правду! В этом мундире ты куда больше похож на разноцветного попугая!

— Сауновски…

— Говорить же о твоём моральном облике я и вовсе не желаю: ты надменный, самовлюблённый, самонадеянный имперец, такой же, как и Фолди! Ты лишь немного уступаешь ему в мерзости. И в моих глазах ты навсегда останешься таким, моё мнение о тебе ничто не изменит, ясно? Моя ненависть к тебе так же сильна, как и прежде, хоть ты и спас мне жизнь, и я, конечно, немного благодарна тебе за это. Ты даже моё спасение превратил в унижение. Да как ты вообще смел назвать меня своей невестой?

— Тебе больше понравилось бы болтаться в петле? — язвительно спросил Виллимони.

— Да! — запальчиво ответила Марта. — Да! Ведь тогда я умерла бы с честью!

— А почему же тогда ты не сказала стражникам правду и не отправилась на виселицу? — поинтересовался он, хитро сузив глаза. — У тебя был шанс поступить по-своему! Так почему ты не воспользовалась им?

В наступившей тишине она не знала, что ответить ему. Ведь он говорил правду: она могла признаться стражникам в обмане, рассказать им обо всех тех страшных днях, что она провела на Дебллских укреплениях среди озлобленных смертников, своих товарищей по убеждениям. Она могла бы сбросить с плеч тот неподъёмный груз, что свинцом давил ей на плечи, но она струсила. Теперь, возможно, ей не представится другой возможности выговориться всласть! Она считала, что жизнь давно не дорога ей, но оказалось, это не было правдой. Будь она так же смела и решительна, как и несчастные смертники с Дебллских укреплений, гибель не устрашила бы её. Если бы она действительно была той, кем хотела быть, она давно уже пошла бы во Второе Измерение с лёгким сердцем и спокойной улыбкой на устах. Но, стоя на развилке между смертью и жизнью, она выбрала второй путь. И зачем? Весь этот год, этот долгий, жалкий, унизительный год, она подло обманывала саму себя. Нет, даже не год длилась её двойная жизнь: та, настоящая, глупая и бессмысленная, и идеальная, та, о которой она мечтала — не год, а гораздо дольше! Уходя на защиту родного города с оружием в руках, Марта велела своему разуму забыть об инстинкте самосохранения. Но одного веления для достижения цели было недостаточно. На самом деле она всегда любила жизнь, и сейчас, под тяжёлым злым взглядом Виллимони, не имело смысла отрицать эту очевидную истину.

Она несмело подняла взгляд на его лицо, полускрытое мягкой тенью Старых Кварталов. Оказалось, возмущённое пламя в его глазах уже погасло: он тоже устал ненавидеть и уважать её одновременно, ведь это было слишком сложно. Сейчас он, как и она, должен был выбрать что-то одно.

Шумно вздохнув, Виллимони отклеился от влажной древней кладки и грустно посмотрел на неё.

— Прощай, Сауновски, — тихо сказал он.

— Ты не сдашь меня страже? — удивилась она. — Не станешь мучить меня? Неужели кровавые расправы утолили жажду Империи и сделали её добрее?

— Не начинай, — попросил её Виллимони. — Ты же знаешь, я давно мог бы убить тебя, но я не сделаю этого никогда. Я благодарен тебе за всё, что ты для меня сделала, действительно благодарен.

— А я тебе — нет, — гордо отрезала Марта. Но, мгновенно смягчившись, она торопливо опровергла собственное заявление: — То есть: да… Немного… Но это не будет мешать мне ненавидеть и тебя, и Фолди, и Империю.

— Таковы твои железные принципы, — устало улыбнулся Виллимони. — У меня они совсем другие…

— Значит, ты забудешь о моём существовании, вычеркнешь нашу встречу из памяти, будто бы её и не было? — всё ещё не веря ему, спрашивала Марта. Ноули утвердительно кивнул, и в глазах его, подсвеченных странным сиянием Старых Кварталов, появился твёрдый, решительный блеск:

— Да.

— Но как ты объяснишь высшему свету внезапное исчезновение своей невесты? Они вытянут из тебя все жилы, если ты им не ответишь.

— Что-нибудь придумаю, — хмыкнул Виллимони. — Лучше побеспокойся о себе, Сауновски: в следующий раз, когда ты попадёшь в беду, я не стану спасать тебя.

— Не волнуйся, твоя помощь больше никогда мне не потребуется, — расправив плечи, она отступила от Виллимони на несколько шагов и уже тише и мягче проговорила: — Я клянусь, что никому не расскажу о нашей встрече… и о том, что было до неё.

— Я тоже клянусь, Сауновски.

— Прощай, Ноули, — с трудом сглотнув колючий ком в горле, неуверенно шепнула она.

— Прощай, Марта.

Может, это и было типичнейшим проявлением глупости и наивности, но ей вовсе не хотелось, чтобы Ноули уходил. Среди толпы враждебных захватчиков имперцев он был единственным, кто мог бы защитить её. Только, к сожалению, кроме этого, у них не было ничего общего. Удостоив его последним прощальным взглядом, она круто повернулась и быстро зашагала вперёд, к свету, к людскому шуму, к призрачной уверенности в безопасности и защищённости, которая была у неё лишь пару часов назад. Она и не заметила, что застывший позади Виллимони всё ещё смотрит на неё.

Жаркое, будто не весеннее, солнце ослепило её, громкие разговоры горожан оглушили её, но внутренне она осталась так же спокойна и безразлична ко всему, как и прежде. Словно вторая встреча с Ноули надломила что-то внутри неё, и её чувства на мгновение оледенели. Зная свой характер, Марта ускорила шаги, чтобы добраться домой раньше, чем её настигнет боль. Она бежала по залитым солнцем улицам вприпрыжку, пока не примчалась на другой конец Кеблоно, в кварталы бедняков, где царили мрак и холод, угрюмые дома угрожающе посматривали на замусоренные улицы, а пьяные отщепенцы распевали бессвязные песни до хрипоты в залитом спиртным горле. Марта давно научилась справляться с отвращением, что вызывали в ней эти места; ведь она жила здесь. Но она была уверена, что никогда не испытает к своему новому дому и бледной тени тех тёплых чувств, что были у неё к прежнему — погибшему под тяжестью имперского булыжника вместе с её семьёй. Мысль о семье растравляла рану в её сердце, которая не могла затянуться из-за каждодневных горьких воспоминаний. Марта научилась не плакать от боли, но это не значило, что она забыла о своём прошлом. Наверное, неуловимая тень, волочащаяся за спиной у всех лицемеров, теперь стала и её постоянной спутницей, уподобив её Фолди! Она пыталась убедить себя, что между ней и министром нет ни капли схожести, но на самом деле это было не так.

Она проворно скользила между хаотично расставленными рядами мусорных баков, точно пугливая кошка. Она привыкла бояться каждого странного звука, каждого подозрительного движения. И собственные ощущения бесили её, ей хотелось избавиться от них, только… не получалось. Иначе ей не удалось бы выжить.

Приблизившись к своему дому: типичной для бедных кварталов Кеблоно серой двухэтажной развалине — она сразу заметила на крыльце Бирра. Он нетерпеливо и тревожно расхаживал по верхним ступенькам, зорко вглядываясь вдаль. Бирр заметил её, едва она вынырнула из-за тёмной груды отбросов, уже несколько дней гнивших на улице. Его лицо вдруг просветлело, преображаясь за краткие доли быстро бегущих секунд. Проигнорировав ступеньки, Бирр тяжело, как мешок, спрыгнул на землю и полетел ей навстречу.

— Где ты была?! — выпалил он, встряхнув Марту за плечи. — Я волновался! Я уже собирался идти искать тебя!

— Я прошла через ворота раньше тебя, — странно улыбаясь, ответила она. — Меня пропустили.

— Как… пропустили? — Бирр отшатнулся, озадаченно рассматривая её. Впрочем, уже в следующую минуту он с радостью поверил её словам и решил прочесть ей нотацию. — Марта! Мы же договорились, что ты не станешь рисковать!

— Я не рисковала, Бирр, успокойся, — широко, натянуто, неестественно улыбнулась она ему. — Я же здесь.

— Но тебя могли арестовать, тебя могли казнить, Марта! — его обычно каменное лицо вдруг стало тревожным и взволнованным. — Ты знаешь не хуже меня, что всюду шныряют имперцы! А если бы этот мальчишка… Ноули Виллимони, если бы он увидел и узнал тебя?

«Он не только видел и узнал меня, — мысленно вздохнула Марта, — но и спас меня от гибели. Я могу бояться любого в этом городе, но только не его».

Однако она и теперь не сказала Бирру правду. Внутри неё жила такая подлая трусливая мыслишка, что ему очень не понравится истинная история её приключений, он сочтёт её предательницей и бросит. А она не могла позволить себе потерять и его. Ради того, чтобы он остался, она была готова солгать.

Опуская голову и пряча глаза от его требовательного внимательного взора, Марта наигранно фыркнула:

— Бирр, я не боюсь.

— То, что ты не боишься, — тихо сказал он, — не гарантирует тебе безопасности.

— Но я же здесь! — утомлённо повторила Марта. — Бирр, хватит, не действуй мне на нервы! Неужели ты не видишь, что мне плохо и без твоих нескончаемых нравоучений?

Её крик словно взорвал шумную суету грязных тупичков и переходов. Для неё мешающие ей звуки умерли, мешающие люди — исчезли. Для неё в этом городе, в этом государстве, даже во всём этом мире, остались только двое — она и Бирр. Прочее не имело никакого значения.

— Прости, — хмуро буркнул он.

Отвернувшись, Марта хранила гордое молчание: она не верила, что его извинения могут быть искренни, ведь он всегда считал себя правым.

Он повторил уже громче:

— Сауновски, прости меня. Ты слышишь?

— Я не хочу тебя слушать, — фыркнула она, снова отворачиваясь от подошедшего к ней Кавера.

Даже нервы потомков гибридов, славящихся своей невозмутимостью, иногда не выдерживают. Поведение Марты разозлило его, и он, взмахнув руками, грозно заговорил:

— Перестань! По большому счёту, сейчас извиняться должна ты! Думаешь, я не волновался за тебя, пока бегал из одного конца площади в другой? Ты и не знаешь, о чём я только ни успел подумать, пока тебя не было! Я ожидал от тебя хотя бы крошечного «извини» и внятного объяснения твоему отсутствию, но ты пришла и накричала на меня! Тебе кажется, ты поступила правильно, так?

Пристыженная, Марта несколько наполненных мукой и болью секунд стояла с опущенной головой. Невыплаканные слёзы позднего раскаяния жгли ей глаза, а она молча сглатывала их, чтобы не показать Бирру своей слабости. Наконец, когда боль немного утихла, она произнесла хриплым шёпотом:

— Прости. Если тебя интересует, где я была, я могу ответить. Я заходила в Старые Кварталы.

— Зачем? — с удивлением и облегчением в голосе спросил он. — Что ты делала там?

— Не имеет значения. Бирр, это совсем не имеет значения.

Сейчас она не смогла бы заставить себя сказать ему неправду: возможно, потому, что ей никогда раньше не приходилось делать это.

Если бы только он был таким же толстокожим, как и все вокруг! Но он знал её с детства и тонко чуял любые перемены, происходящие в ней, как будто он проживал с ней одну жизнь на двоих. Его сердце, услышав отзвук упорной скрытности, взвыло, как от боли. «Она теперь совсем не та», — с горечью осознал Бирр. Но, надеясь, что их тёплые, доверительные отношения ещё можно вернуть, он выпалил в порыве обезоруживающей искренности:

— Марта, я всегда могу выслушать тебя! Ты же знаешь! Поверь мне, Марта, не прячься от меня!

— Да, я знаю об этом, Бирр, — холодно подтвердила она и, протиснувшись мимо него в узком переулке, с кажущейся бодростью зашагала к крыльцу.

— Марта, ты можешь довериться мне! — с отчаянием воскликнул Бирр.

«Теперь — нет, — тяжко вздохнув, подумала она и рывком отворила скрипучую дверь. — Наверное, нет».

История Его Превосходительства Министра Внутренних дел Авалории, Гая Фолди (28. 08. 14)

14 Сээйра 3041 года по летоисчислению Авалории. Королевство Авалория (истинно — Империя), Столица.

Во дворце царила привычная для полуденной сиесты тишина. Все, кто населял сейчас бесконечные анфилады просторных покоев, будь то придворные, знатные гости или Их Величества, спали или же пытались уснуть. Только недремлющие стражники механически маршировали по опустевшим коридорам, и их чёткие шаги заставляли мраморные стены отзываться звучным эхом. Стук-стук, — печально бормотали напольные маятниковые часы. Стрелки на их циферблате двигались с той же монотонной предсказуемостью, с которой в последнее время текла жизнь при дворе. Года проходили за годами, придворные становились всё ленивее и толще, Король и Королева — старше и печальнее, а министр внутренних дел, Гай Фолди — хитрее и властолюбивее. В это время Фолди заимел огромное влияние в Авалории. Все, даже Кларк и Влеона, мчались к нему за советами, все почитали и уважали его. До тех пор, пока при дворе не выдвинулось такое лицо, как Ноули Виллимони. Этот мальчишка, по мнению министра, вообще ни в коей мере не заслуживал свалившихся на него почестей. В те три тяжелейших для имперской армии дня, когда стены Кеблоно брали ожесточённым штурмом, Ноули сидел в кеблонской тюрьме, в безопасности! Фолди был уверен, что повстанцы не убьют его: ведь иначе они не сумели бы раскрыть секрет формулы нового оружия, который Виллимони, кстати, так и не выдал им, хоть его и пытали зверски мучительно и долго. Но неужели его трёхдневное молчание стоило двадцати орденов и девяти медалей за «отвагу», «мужество», «смелость» и «верную службу Короне»? Разве он, Гай Фолди, практически держащий в своих руках бразды правления страной, не заслужил таких же почестей? Судя по поведению Кларка и Влеоны, они считали, что нет. И это безмерно злило министра. Он десять лет шёл к власти всеми мыслимыми путями, переулками и закоулками, он хитрил, лгал, доносил на своих товарищей, бессовестно подлизывался, даже, бросив свои неотложные дела, по приказу Их Величеств помчался под стены Кеблоно, и что же он получил в результате? Ничего! Даже хуже, чем ничего! Ноули Виллимони, этот ничтожный мальчишка, потеснил его с его заслуженного места! Злобно фыркнув, Фолди с удвоенным остервенением зарылся в бумаги, высокими белыми стопками окружавшие его рабочее место со всех сторон. Возможно, если из-под его пера выйдет какой-нибудь великий закон, ему удастся вернуть расположение Кларка и Влеоны.

Покачнувшись на кончике пера, чернильная капля упала на поставленную в верхнем углу страницы печать. Раздражённо покусав губы, Фолди подписал эдикт и отложил его в сторону. Зачем он обманывает самого себя? Ведь он прекрасно знает, что, даруй ему Магия ни с чем не сравнимую мудрость небесных помощников, Их Величества всё равно будут восхищаться Виллимони.

— С этим надо что-то делать… — задумчиво пробормотал Фолди. — Нельзя позволить этому зайти слишком далеко. Конечно, Виллимони не стремится к власти сейчас, но это не значит,…что он не станет стремиться потом. Его популярность мешает мне. Из-за его появления я потерял прямой доступ к Королеве! И почему, Великая Магия, я не оставил его тогда в подземелье, на съедение крысам?!

Облегчив свою сухую душу разговором со столом — единственным в королевском дворце, что молчаливо слушал и никогда не предавал, — Фолди вновь мрачно уставился в окно. Появление Виллимони доставляло ему немалые неудобства. В последнее время призрачные предчувствия, грозившие отнять у него в будущем корону, преследовали его везде, куда бы он ни пошёл. Фолди привык доверять своей интуиции, следовательно, Королева действительно ожидает ребёнка либо изменила завещание в пользу кого-то другого. Кстати, то самое завещание, вступления которого в силу он ожидал на протяжении последних четырёх лет, было составлено Кларком и Влеоной тайно, в приступе отчаяния, которое охватило их после очередного выкидыша у Её Величества. Секретари, подписавшие завещание, не успели поведать о его существовании никому: едва последняя печать была поставлена, а бумага — надёжно спрятана, они скоропостижно скончались, как Король объяснил: «от сердечного приступа». Венценосная чета не обмолвилась ни словом о своём решении. Но уже к концу следующей недели каждому, даже самому ничтожному, придворному стало известно, что, если Влеона и Кларк умрут бездетными, трон перейдёт по наследству к Фолди. Будущий наследник, конечно, проведал об этом раньше всех. Долгих четыре года он, сжигаемый тайной жаждой власти, ждал своего часа. Но Король и Королева не желали умирать, и он начинал подумывать о том, как бы помочь им с этим делом. Впрочем, уже по истечении первого года ожидания он, словно очнувшись от дурного сна, снял с глаз пелену и ужаснулся: о чём он только мечтал? Об убийстве своих правителей, своих господ, тем, кому он клялся служить…

Кому, как не ему, знать, что клятвы имеют не больше веса, чем тополиный пух, весною носящийся по ветровым волнам. Неожиданные угрызения совести вскоре оставили его: чрезмерно благородные при дворе не выживали. Власть приплывает в руки к тем, кто упорно добивается её. Поэтому Фолди не стал забивать себе голову ненужными моральными принципами и, затаившись, как змея среди тенистых камней, принялся ждать…

Конец ознакомительного фрагмента.

Примечания

2

Закон о нравственности и благочестии, изданный Её Величеством Маргарет в 2226 году по летоисчислению Авалории, касался множества вопросов брака и помолвки, а также неформальных отношений между полами.