От судьбы не уйдешь

Николай Углов

Часть рассказов о сложных взаимоотношениях мужчин и женщин, о любви и изменах. Есть рассказы о встречах со знаменитыми людьми, о здоровом образе жизни, о поездках героев в интересные места, есть научно исторические рассказы. Охота, походы в горы и родная природа – это тоже интересно. Особое место занимают рассказы о детских воспоминаниях и пережитых нелёгких временах.

От судьбы не уйдёшь

Детские годы Семёнова прошли в голоде и лишениях. Главная мечта детства: заиметь свой велосипед — так и не свершилась! Отслужив в армии три года, Владимир решил перед женитьбой куда-нибудь завербоваться, чтобы заработать денег. Выбор пал на горные рудники Ленинабада, куда его обещали взять на самую трудную, но высокооплачиваемую работу забойщика в шахте. Он пытался уговорить и своего друга поехать вместе туда, но тот и слышать не хотел:

— Ты что — не понимаешь, куда тебя вербуют? Там урановые рудники и работают на них в основном одни зэки.

— Ну и что? Мой армейский товарищ уехал после службы на золотодобывающие рудники Магадана, где тоже зэки — и ничего! Доволен своей жизнью, зовёт меня.

— Вот и поезжай туда. Это всё равно лучше, чем добывать уран. Говорят, он вреден, и от него рано умирают — радиация.

— Ерунда всё это! Сказки и страшилки для трусов. А в Магадан я, возможно, ещё поеду, но сначала в Ленинабад. Да и по правде сказать, хочется посмотреть Самарканд, Бухару, Ташкент — говорят, экзотика.

— Ну, ну, давай, давай! Смотри, чтобы здоровым и богатым возвратился, а то ведь и без штанов можешь остаться!

— Типун тебе на язык.

Семёнов, прихватив с собой любимую гитару, выехал в Ташкент. По приезду его разместили в комнате общежития, где стояло двенадцать коек. Начались будни. Работа была трёхсменной. В комнате всё время кто — нибудь спал после смены, поэтому все говорили вполголоса, стараясь не разбудить товарищей. Работа забойщика очень трудная. Врубовые машины в то время только начали применяться, и приходилось вручную кайлой отбивать куски породы от рудной массы. Потом забойщик наполнял таратайки рудой, и возчики отвозили её по забою к лифтовой шахте. Семёнов быстро научился работать отбойными и бурильными молотками, изучил буровые станки, скреперные лебёдки, прокладывал узкоколейные пути и перестилал катальные доски. Его вскоре назначили бригадиром, и он теперь начал размечать расположение, глубину и направление шпуров для размещения зарядов при взрывных работах, возводить временные и постоянные крепи, следить за давлением горных пород и направлением выработок. В забое очень подружился с пожилым горнорабочим Александром. Тот как — то предложил ему:

— Володя! Ты хороший и трудолюбивый малый. Переходи ко мне жить — у нас двухкомнатная квартира. В общаге разве жизнь? Ни покоя, ни отдыха. У тебя тяжёлая работа, да ещё это скотское жильё. Пока молодой — надо пожить…

Семёнову и впрямь надоела холостяцкая жизнь в опостылевшем общежитии. Оно ничем не отличалось от казармы, где он провёл три года. Он с радостью согласился:

— Спасибо, Петрович! Квартплату — сколько скажешь.

— Да не надо ничего! Будешь питаться с нами. Мы вдвоём с Дарьей. Она не работает — домохозяйка. Нам на жизнь хватает — заработок у меня хороший. Вот деток мы так и не завели. Шахта наша, видно, вредная и здоровье моё пошатнулось за эти пятнадцать лет, что здесь батрачу.

И Семёнов стал жить на хлебах у разборщика кусков пустой породы хлебосольного Петровича. В первый же вечер втроём выпили по одной — другой, засиделись за полночь. Жена у Александра «ещё в соку» — невысокого роста, чуть полноватая, светловолосая. Разрумянилась, бегает в кухню туда — сюда, ухаживает за мужиками, а сама вскользь игриво посматривает на квартиранта. Что удивило Семёнова? Петрович абсолютно не реагировал на поведение жены. Он, кажется, даже поощрял её шутки и подыгрывал ей. Даша, наливая всем водки в стаканы, смеясь, спросила:

— Володюшка! Говорят, у вас в шахте много молодух — откатчиц, коногонов, тормозных. Неужели не заимел кралю?

— Да нет! Я их не замечаю. Не по мне они…

— А что, ищешь принцессу?

— Да что ты, Дарья! Хватит смущать парня. Найдёт ещё не одну. Этого добра завались.

— Да не скажи, Петрович! Хороших девок не так уж и много. Ладно, Володюшка, о девчатах. Лучше поиграй нам на гитаре и спой свою любимую песню про белокурую красавицу — у тебя это здорово получается.

Первое время они с Петровичем работали в одну смену. Александр сгребал пустую породу, оставленную забойщиками в глубине хода, закладывал ею выработанное пространство пласта, засыпая навечно поставленное там крепление, но оставляя свободными верхний и нижний ход для откатки руды. Семёнов уже хорошо зарабатывал, копил деньги на сберкнижке, и записался в профкоме рудоуправления в очередь на машину. Как — то, когда он спал после ночной смены, а Петрович работал в дневной, его что — то разбудило. Он вздрогнул: рядом лежала Дарья и ласково гладила его по голове и груди. Семёнов онемел, затем прошептал — пролепетал, слабо сопротивляясь неизбежному:

— Не надо, Даша! Я вас прошу. Это подло!

— Надо, милый, надо. Моего Петровича шахта доконала. Я его люблю и никогда не брошу — он очень хороший мужик. Но я ещё молодая.

И потекла новая жизнь Семёнова. Отношения между двумя товарищами, жившими в одной квартире, внешне не изменились. Жили дружно: работа, отдых, баня — всё вместе. Дарья похорошела, всегда была весёлой и приветливой к обоим мужикам и старалась угодить им во всём. Жизнь у неё наполнилась новым содержанием…

Жёны забойщиков, проходчиков, запальщиков, бывшие соседями, уже давно шутили:

— Вот как надо жить, бабы! У Дарьи — то два мужика! Один ночной, другой дневной!

Семёнов ругал себя, переживал, знал, что так поступать нельзя, чувствовал себя «не в своей тарелке» и с нетерпением ждал, когда в профкоме подойдёт его очередь на машину:

— «Куплю машину, ещё чуток подработаю деньжат, и уеду к матери. Тогда и закончится эта некрасивая история».

И вот свершилось! Душа его готова было «выпрыгнуть из себя», когда он пригнал из Самарканда новую «Волгу» Г — 21. У него, никогда не имевшего даже велосипеда, теперь машина! Да ещё какая! Супруги тоже радовались с ним, как дети. Они знали дальнейшие планы Семёнова и искренне сожалели о скором его отъезде:

— Ну что, Володя! Скоро домой? Хоть бы раз повёз нас в предгорье Туркестанского хребта. Там, рассказывают, очень красиво. Мы, сколько живём, так и ни разу не были даже на Кайраккумском водохранилище. А оно недалеко.

— Друзья, везде успеем побывать. Я ещё с годик поработаю — денег матери привезу: мало ей помогал. Всё копил на машину.

Как — то к Семёнову подошёл знакомый таксист, с которым он давно дружил:

— У нас в Ленинабаде работы практически нет — городок маленький. Я езжу в Ташкент — это всего сотня километров. Там клиентов — хоть отбавляй! Бросай эту грязную работу — работай на своей «Волге» в Ташкенте. Озолотишься! Там на твою «Волгу» — красавицу очереди будут! Да и о себе надо подумать. Посмотри на себя — кожа да кости! Тебя эта шахта съедает! Каким ты был — и каким стал.

Семёнов задумался:

— А и впрямь! Сколько можно батрачить? Всех денег не заработаешь. Да и здоровье стало, действительно, не то. А таксист дело говорит. Был у него — живёт зажиточно. Свой дом, фруктовый сад, почти новый «Москвич».

И снова наступили перемены в жизни Семёнова. Уволился из шахты, начал таксовать в Ташкенте.

Как — то днём на железнодорожном вокзале к нему подошли трое смуглых мужиков:

— Брат! Отвези в Рават! Заплатим очень хорошо!

— А где это?

— За Катраном — у реки Ляйляк!

— Не знаю этих мест — не поеду!

— Да это чуть больше сотни километров! Дорога неплохая — каменистая, идёт в предгорья Туркестанского хребта. Заплатим четыреста рублей!

Это было неслыханно! На шахте зарабатывали за месяц 200–300 рублей. А тут… Семёнов заколебался. Да и упоминание о Туркестанском хребте сработало — много слышал о нём. Но что — то останавливало его:

— Нет — не поеду!

— Братан! Ну, выручай! Пять лет не были дома — работали на золотых приисках. Разбогатели — будем дома жениться. На! — пятьсот рублей!

И один из «богачей» протянул Семёнову пять сторублёвок. Тот сдался:

— Ладно, чёрт с вами, поехали. Судьбы у нас общие — я тоже скоро поеду домой. Был у вас на заработках в рудниках, да вот приболел — теперь таксую.

Дорога всё время шла в гору. Пошёл сильный дождь. Один из клиентов сидел на переднем сидении, а двое других сзади. Они переговаривались на тюркском языке. За десять лет, что жил здесь Семёнов, он достаточно хорошо уже стал понимать этот язык, но сейчас не стал вмешиваться в их разговор — и это спасло его! Мечты его были, как всегда, о скором свидании с мамой и родными местами. И вдруг Семёнов похолодел, услышав:

— Надо заехать за окраину Равата! Раньше там была кошара — вот здесь и прихлопнем его! А машина у него новёханькая — куш хороший будет! Лох! Попался на жадности.

Семёнов резко затормозил, и незнакомцы забеспокоились:

— Слушай! А не понимает ли он по — нашему? Что — то он на ровном месте тормознул.

На русском языке один из них спросил:

— Друг! Что это ты резко тормознул? Испугался чего — то?

Семёнов уже «взял себя в руки» и спокойно ответил:

— Машина новая — только привыкаю. Тормоз с газом перепутал.

В машине воцарилось молчание. Семёнов, стараясь не выдать волнения, лихорадочно соображал:

— «Что делать! Вот попал — как кур во щи!»

Уже темнело. Дождь почти перестал. Он спросил:

— Ребятки! Вон, впереди, не ваш ли Рават?

— Да, он! Минут через десять приедем.

Впереди на дороге показалась огромная лужа, справа — отвесная скала, а слева, со стороны сидения Семёнова, крутой склон в ущелье. Решение пришло мгновенно:

— «Если не получится задуманное — резко брошу «Волгу» в пропасть, чтобы убить этих тварей или, если успеют выпрыгнуть и останутся жить, скажу, что лопнуло колесо. В любом случае машина им не достанется. Или, в зависимости от обстоятельств, посмотрю — может, постараюсь спрыгнуть на ходу и побегу — покачусь в ущелье: пусть догоняют».

«Волга» забуксовала в лыве — это Семёнов, рискуя, незаметно сцеплением выключил скорость, и отчаянно газовал на холостых оборотах. Бандиты не заметили уловки шофёра и продолжали спокойно сидеть на своих местах, правда, заметно занервничали. Семёнов разозлился:

— А ну, парни, вылезайте! Машина тяжёлая — всем троим надо толкать!

Те неохотно подчинились и, чертыхаясь в грязной воде, взялись толкать машину в багажник. Семёнов резко включил скорость и рванул, обдав грязью злополучных пассажиров. Те что — то гортанно закричали, размахивая руками, и побежали за машиной. Семёнов, обернувшись, закрыл кнопками все дверцы и помчался в городок. На въезде — в будке ГАИ сидели два милиционера. Он остановился — рассказал им всё, и они быстро поехали туда на своей машине, а сзади — за ними еле успевала «Волга». Проехали злополучную лужу, но на дороге никого не оказалось: бандиты где — то спрятались, увидев машину ГАИ. Милиционеры остановились, пожали ему руку, и посоветовали больше не приезжать в эти места.

Семёнов приехал домой взволнованный — рассказал всё супругам. Петрович сразу сказал:

— Да, нехорошая история! Эти сволочи будут теперь тебя искать: номера — то машины запомнили. Надо тебе уезжать.

Дарья побледнела, разволновалась, заговорила:

— А может всё обойдётся? Возможно, эти бандиты не местные, а приезжие? Пока в Ташкент не езди — потаксуй здесь.

— Так они знают, что я живу в Ленинабаде — в разговоре обмолвился.

Петрович обнял Володю:

— Тем более! Уезжай быстрее, чтобы не было беды! Это сволочной народец!

На следующий день он выехал домой — в родной город, поняв, что его теперь бандиты не оставят в покое. Провожала его одна Даша — Петрович был на смене. Она ревела белугой:

— Я люблю тебя! Как я теперь без тебя буду жить?

Семёнов только теперь понял, что и он полюбил Дарью. В нём боролись два чувства — любовь к Даше и чувство вины перед товарищем за свою подлость. Но что делать? Надо было делать жизненный выбор, тем более вмешалась непредвиденная ситуация.

Мать встретила сына со слезами радости:

— Сыночек! Как я соскучилась по тебе! Что с тобой? Ты какой — то жёлтый, похудел.

— Ничего, маманя! Отъемся дома — теперь больше никуда не поеду!

Практически ежедневно теперь вспоминал он Дашу, Петровича. Очень тосковал за ними.

Он пока не работал — немощь вдруг овладела его телом. Мать беспокоилась, приводила знахарок, заставляла сына проходить обследование в поликлиниках и больницах, но ничто не помогало. Часто Семёнов вспоминал ту последнюю трагическую поездку, чуть не стоившую ему жизни.

Но смерть подбиралась к нему с другой стороны — неизлечимая болезнь приковала его к постели. Он написал письмо в Ленинабад — Петровичу и Даше, поняв, что в его жизни никогда не было и не будет лучших друзей, чем эта милая супружеская пара. Обещал, когда выздоровеет, приехать к ним в гости. Теперь он не расставался с гитарой, со слезами напевая одну и ту же — свою любимую песню:

Как люблю твои светлые волосы,

Как любуюсь улыбкой твоей.

Ты сама догадайся по голосу

Семиструнной гитары моей.

Не дожив до тридцати пяти лет, умирая от лейкоза, Семёнов тосковал, плакал и всё вспоминал — вспоминал свою единственную в жизни женщину — незабвенную Дашеньку.

Он так и не узнал, что недавно Даша родила сына.