На срок жизни

Николай Старинщиков, 2019

«На срок жизни», – говорится иногда в договоре. Однако тут возникает вопрос: а не укоротят ли принудительно этот срок?

Глава 1

Какой-то умник сказал, что старого человека болезни не беспокоят. В старости их становится слишком много, чтобы переживать по каждой в отдельности. Это он загнул от незнания предмета.

Александр Сергеевич повернулся на другой бок, скрипя кроватью, и тяжко вздохнул. Сна — ни в одном глазу! А еще говорят, что можно привыкнуть к одиночеству.

Сергеич поднялся и стал бродить в потемках по квартире, пользуясь светом снаружи. От кровати — к окну. От окна — в коридор, оттуда на кухню.

Однако бродить вскоре ему надоело. Сергеич у окна остановился, прижавшись коленями к теплой батарее. Весна за окнами. На темном асфальте блестит вода. Хороший сезон, замечательный. Можно уехать на дачу до самой осени. Квартиру сдать под охрану и жить на вольном воздухе. В сельской местности вернется здоровый сон, голова перестанет кружиться. А Тамара Борисовна станет тута приезжать. Непременно! Поскольку летом в городе лучше не жить — экология здесь никуда не годится. Вот опять голова закружилась, а в груди неожиданно замерло…

Сергеич уцепился рукой за форточку и с трудом отворил. Болезнь привязалась к нему с самой осени. И, что характерно, определить не могут в больнице, отчего вдруг слабость взялась в организме. Врачи говорят, что это надолго. На всю оставшуюся жизнь, хотя и не смертельно. До ста лет можно прожить с таким диагнозом. Для того и лекарства изобрели, чтобы поддерживать человека.

Лушников устал думать, его вдруг потянуло в сон. Он вернулся к кровати, лег набок. Укрылся. И сон опять овладел телом.

Во сне Лушников летал над каким-то аулом, позади у него сидела жена — Лушникова Ирина. Живая! Здоровая! Но как она там оказалась, если самолет одноместный?

В воздухе кружил противник. Это были самолеты с американскими звездами. Санька Лушников, молодой лейтенант, летал над чужой страной, без документов в кармане…

На этот раз его подбили. Самолет потерял управление и пошел штопором в землю.

Ирина вцепилась пальцами в плечи и кричала изо всех сил:

— Чем ты думаешь, старый осёл?! Неужели до тебя не доходит?!

После падения Александр Сергеевич долго соображал, приходя в себя. Тишина. Будильник щелкает электрическим механизмом. В квартире всё тот же полумрак. Так жаль, что кончился полет. Ирина была рядом — рукой дотянуться можно…

Сергеич опять забрался на кровать, отвернулся лицом к стене, подтянул одеяло и тут же задремал. Теперь без сновидений.

Проснулся поздно. В голове опять как-то странно гудело, словно трактор работает за углом. На самом деле никакого там трактора нет — проверялось неоднократно.

Он лежал, глядя то в потолок, то в окно, наливаясь шумом. Потом опустил ноги с кровати, сел, задержал дыхание: этот прием помогал когда-то снижать давление и устранять головную боль. Но в последнее время этот прием уже не работал. С чего бы? Ведь это проверенный способ. В таком случае надо открыть все до одной форточки. Свежий воздух — основа здоровья.

Звонок в дверь прервал размышления. Сергеич обрадовался. Выходит, не всё потеряно.

Он вышел в прихожую. За дверью стояла Тамара Борисовна — миниатюрная, хищная, молодая. От нее несло свежей улицей.

Лушников поддернул штаны, посторонился, кучерявый пушок на голове пригладил ладонью.

— На улице сегодня! Ой! Прямо прелесть! — шелестела Тамара. — Что у тебя со лбом?!

— С кровати упал…

Тамара загадочно улыбнулась, руки побежали по сумкам.

— Уколемся для начала, потом прогуляемся…

Однако Лушников от укола отказался, подняв кверху обе руки. И без того голова кружится, а тут еще эти лекарства. Надо бы пропустить…

Сели обедать. Лушников покосился в сторону часов на стене.

— Что? — поймала его взгляд Тамара.

— Обед, — вздохнул Сергеич.

Со вчерашнего дня у него оставалась нетронутой печеная курица. Лушников специально ее приготовил, надеясь, что Тамара Борисовна придет ночевать. Но та, сделав инъекцию, ушла, сославшись на занятость. Спросить бы, в чем причина «прогула», да разве же спросишь с гражданской жены? Одним словом — гостевой брак: пришел, ушел, никаких обязательств. Таким образом они кувыркаются вот уж почти год. Тамара живет в бывшем общежитии — без прописки, без ордера, на птичьих правах. Говорит, дочь у нее где-то имеется.

— Устала тоже. Легла отдохнуть — и уснула, — бормотала Тамара. — Проснулась — утро. Прости старушку…

Ну да! Старушку! При этом на вид «старухе» едва за тридцать.

Сергеич в удивлении дернул головой. Достал из холодильника бутылку водки, распечатал, наполнил рюмки — воскресенье всё же.

— Ты подумай насчет договора, — напомнила «старушка».

— Потом…

Сергеичу надоели уговоры. Он поднял рюмку и посмотрел внутрь: прозрачная жидкость дрожала в руке.

— Сейчас уже многие заключили договоры… — продолжала Тамара. — Ты ж не один такой будешь у них…

— Мелко плавают пока что… Встанут на ноги — тогда и посмотрим.

— Каждому по телевизору, добавка к пенсии, освобождение от платежей, — стрекотала Тамара.

Лушников мотнул головой. И протянул руку со стопкой.

— Может, голова перестанет шуметь. С воскресеньем!

И торопливо задрал кверху голову вместе с рюмкой, потом вернул пустую на стол и сморщился, блуждая глазами по столу. Чем бы таким закусить, чтобы не больно жирно, но чтобы вкусно. Наткнул на вилку огурец и стал жевать. Быстрая как молния мысль пронзила насквозь. Сколько осталось таких вот огурчиков в жизни испробовать? Хорошо — банок десять. Или, может быть, бочку… А если нет?! Если отмерено ему совсем ничего? Надо подумать над предложением Тамары Борисовны. Ведь она медицинская сестра. С хирургом когда-то работала, пока из Средней Азии на Среднюю Волгу не проводили…

— Я подумаю, — решил он. — Как это называется? Пожизненное содержание с иждивением? А я, значит, иждивенец буду?

— Ну да!

— Ешь курицу! — Он взял нож. Отпилил ножку и протянул.

— Кушай. Ноги еле носишь…

Однако та продолжала всё ту же тему: подписал бумажку — и гуляй на здоровье. Раз в месяц к тебе приходят, деньги приносят, уколы делают.

— Серьезно, что ли?

— В зависимости от медицинских показаний…

Тамара попробовала ножку.

Выпили еще по рюмке, закусили и стали собираться.

— Странно, — оживился вдруг Лушников. — Голова больше не кружится… Выходит, сто грамм — самое лучшее в мире лекарство.

— Это пока, — возразила Тамара Борисовна. — Потом хуже будет. К тому же, если превысить дозу…

И Тамара принялась развивать похмельный вопрос. Сергеич внимательно слушал. Кто, кроме нее, может подсказать. Однако жить по рецептам как-то не вписывалось в житейские планы.

Они выбрались из квартиры и пошли тротуаром. Сергеич дышал во все ноздри. Хорошо-то как! Засиделся в квартире!

У перекрестка они свернули мимо магазина «Полянка» и здесь столкнулись с Ваней Гириным. Сергеич остановился, несмотря на холодный взгляд Тамары Борисовны.

— Как живешь, Ваня? Случаем, не летаешь на вертолете?!

Естественно, тот давно не летал. Это была всего лишь шутка.

Иван протянул крепкую руку. Давно не виделись. И уставился в сторону Саниной спутницы.

— Тамара Борисовна, — представил ее Сергеич. — Моя супруга.

— Успевают же люди! И ничего не сказал!

— Да мы это… Без росписи.

— А-а-а… Понятно. Слыхал, может? Уляхин квартиру придумал на меньшую обменять. Чтобы, говорит, меньше платить. Но жена у него уперлась, не соглашается… Ну?.. Не дурак ли?!

— Выходит, что крыша поехала… Действительно. Надо бы с ним поговорить тоже…

И тут Тамара придавила Сергеича пальцами под локтевой сгиб — отчетливо, с нетерпением. Стоять неохота человеку.

— Работаешь? — спросил Гирин.

— Какой там. Еле хожу…

— Сын-то хоть пишет?

— Нет…

— То-то, смотрю, зеленый ты весь. — Гирин внимательно смотрел другу в лицо. — Какой у тебя диагноз?

Ответ оказался удручающим: «Опущение всего организма».

Гирин оттопырил нижнюю губу. Интересный диагноз. Старухам обычно такие ставят, чтобы не донимали расспросами.

— Ты гуляй больше, Саня, — учил вертолетчик. — На свежем воздухе. Нагружай большие мышцы тела…

— Чего?

— Ноги, говорю, нагружай! — Вертолетчик выкатил глаза. — И таблетки жрать перестань! От них у тебя вся беда! Понял?!

Лушников мотнул головой. Вроде бы понял.

Гирин даже смотреть не хотел в сторону Тамары Борисовны. В квартиру вцепилась — не оторвешь. Сказать об этом Лушникову, да разве поверит. На тридцатник подцепил себя моложе и доволен.

— А вы кем работаете? — обернулся он всё же к даме.

— Медсестрой…

Гирин скомкал губы, опустил глаза, соображая:

— Вот оно что. Медсестра, значить? Это для него хорошо. — И к Сергеичу: — Это как раз для тебя!

И пошел прочь, крутя головой и вроде как удивляясь чему-то.

— Кто такой? — спросила Тамара.

— С родни приходится. Летал когда-то. На вертолете…

Возле газетного киоска Лушников притормозил. Конвертов купить бы. Письмо не во что положить для сына. Но Тамара вновь уцепилась в локоть.

— Конверты… — стоял на своем Сергеич.

— У меня дома целая пачка!

— Принеси тогда. Письмецо хочу написать…

Тамара ничего не сказала на это — лишь прижалась грудью к его руке и вновь отпрянула. Разговор на уровне жестов. С Ириной у Сергеича было как-то всё по-другому. Та старалась говорить языком. Она давно разыскала бы сына. Сынок тоже хорош: появился в прошлом году на годины матери, увидел, что отец связался с медичкой, и с тех пор ни слуху ни духу. А ведь Александр Сергеевич не встречную-поперечную нашел себе тоже. Медицинского работника. Ирина тоже была медиком. Первая. Родная жена.

Обойдя квартал, они вернулись к дому, остановились у подъезда. Под ложечкой у Лушникова сосало. Проголодался. Голова уже не шумела, хотелось жить и творить: писать мемуары, встречаться со школьниками, копать землю на даче.

— Я что не пришла-то, — вспомнила Тамара. — У меня же дочь приехала с внуком. Вот такие дела… — Она опустила голову. — Даже не знаю, как теперь помещаться будем в комнате… Она ведь решила, что здесь будет жить. Неудача у нее, понимаешь, вышла в жизни.

Сергеич оживился при этих словах:

— Вопрос решаемый… Перебирайся ко мне! А дочь там пусть живет.

Тамара кивнула, продолжая смотреть под ноги:

— Жрать, небось, хотят…

— Нет, ты погоди! — встрепенулся Сергеич. — А вещи-то?! Я помогу. С дочерью заодно познакомлюсь…

— Потом как-нибудь…

Она шагнула от подъезда. Ее ждали дела.

— Конверты не забудь! — напомнил Сергеич.

Тамара качнула головой, не оборачиваясь, оставив Сергеича одного размышлять. Дома ее ждала теперь своя кровинка.

Лушников вошел в подъезд. Дом был старинной застройки: метровой толщины стены, высокие потолки. И не шумно, потому что в стороне от транспортного потока. Эту квартиру выделил областной военкомат, когда командир эскадрильи ушел со службы и вернулся в родной город.

Он отворил квартиру. Скинул куртку, ботинки и прошел на кухню. Прогулка пошла на пользу. Можно и стопку выпить. Почему нет, если делать нечего и пенсия позволяет?

Но пить он не стал, решив вначале взяться за письмо. Присел к письменному столу, взялся за ручку, задумался. И тут снова стала кружиться голова. Только что всё было прекрасно, и вдруг крыша поехала. Значит, плохи дела. Нельзя ни есть, ни пить. Ничего нельзя. И мыслить здраво тоже нельзя. Неужели против этого нет никаких лекарств? Съел, допустим, таблетку долларов за сто, но чтобы сразу полегчало. Тамара говорит, что такое лекарство давно разработано. Надо лишь слегка поднапрячься финансово.

Добравшись до дивана, Сергеич лег, понимая, что ночью опять не будет сна, если Тамара Борисовна опять не придет. Она будто слово знает. Пошепчет. Даст воды кисленькой — и бессонницы как не бывало. Но если и это перестанет помогать, то можно сесть на хлеб и воду. Этот метод непременно поможет…

Подумал — и словно в яму провалился.