Пуля с Кавказа

Николай Свечин

Действие книги происходит в 1885 году в Дагестане. Русское военное командование разыскивает банду абреков, которыми руководит резидент турецкой разведки. Выясняется, что он бывший русский офицер, который ещё 40 лет назад перебежал к Шамилю и с тех пор неустанно вредит России. В горы уходит отряд во главе с подполковником Таубе. Лыков прикомандирован к отряду от министерства внутренних дел. Предстоит проникнуть в труднодоступный район, в окрестности загадочной вершины Аддала-Шухгельмеэр, где находится лагерь абреков. Лыкову и Таубе известно, что один из офицеров, включённых в состав отряда – предатель. С самого начала экспедиции с ней начинают происходить странные вещи…

Глава 5

Темир-Хан-Шура

От Петровска до столицы Дагестанской области всего 40 вёрст — три часа неспешной езды в коляске. Выехав по Гудермесской дороге, они вскоре свернули на благоустроенное Меликовское шоссе. Князь Меликов в течение двадцати лет был бессменным начальником области и, в числе прочих полезных дел, соединил Темир-Хан-Шуру с морем. Путь странников лежал с Кумыкской равнины к дагестанским горам. Горы! Вот они, пока ещё как мелкие зубцы, сияют снеговыми вершинами на горизонте. Сердце Лыкова учащённо билось. Девять лет назад двадцатилетним «вольнопупом» он впервые попал на Кавказ и был поражён его величием. Казалось, эта страна создана для гигантов. Стремительные, необыкновенно чистые реки; невероятной высоты седоголовые пики; непроходимые лесные чащи и опасные каменные осыпи… Лазая по горам, Алексей встречался с турами, находил наскальные доисторические рисунки и древнее оружие; однажды даже встретил огромного роста волосатого человека, похожего на гориллу. Самым же интересным на Кавказе оказались люди. Особенно туземцы — смелые, гордые, гостеприимные, часто опасные. Многие смотрели на него, как на захватчика и, при случае, не прочь были срезать гяуру голову. Были и другие — отслужившие в императорском конвое, с гордостью носившие русские медали, честно исправлявшие должности в местной администрации. С момента падения Шамиля прошло уже 27 лет, выросли новые поколения мирных людей, развивались торговля и промышленность. Но по-прежнему управляла этим краем армия. Вот и сейчас, по пути в город, навстречу Алексею чаще попадались люди в погонах, нежели обыватели.

Коляска въехала на очередной пригорок, и неожиданно путникам открылся вид на столицу Дагестана. Лошади сами собой, без понукания, припустили вскачь, и через полчаса остановились возле гостиницы.

Темир-Хан-Шура знаменита своим местоположением. По преданию, в 1396 году здесь, на берегу большого озера Ак-куль, расположилось лагерем войско самого Тамерлана. В горах его называли Темир-Ханом, а «шура» по кумыцки — озеро; так и сложилось название. Когда армады Железного Хромца ушли, на месте их стоянки возник аул. Место было бойкое: у озера сходились важные стратегические дороги, соединяющие Аварию и Салатавию с Дербентом и Кизляром. Аул процветал. Сначала он входил в Тарковский шамхал, потом в особый удел Бамата. А затем столь выгодное местоположение приглянулось русским, и в 1832 году возле деревни появилось военное укрепление. Сначала оно было складочным пунктом для снабжения русских войск. Через два года его основательно расширили и назначили ставкой командующего войсками в Северном Дагестане. Озеро — рассадник лихорадки — осушили, а туземцев переселили в Халимбекаул.

11 ноября 1834 года Темир-Хан-Шуру осадили мюриды под командой самого Шамиля. Храбрый аварец только что был выбран сходом горских общин новым имамом, вместо своего друга Гамзат-бека, убитого знаменитым впоследствии Хаджи-Муратом. Шамиль решил воспользоваться ослаблением гарнизона. Отряд генерал-майора Ланского из 13 батальонов пехоты и 9 сотен казаков, при 40 орудиях, вышел из крепости и отправился на взятие Хунзуха — столицы Аварского ханства. Оставшиеся в укреплении 4000 солдат больше месяца отбивались от полчищ горцев. 15 декабря отважный генерал Фрейтаг пришёл с подкреплением на выручку гарнизону и нанёс Шамилю сильное поражение. Новоиспечённый имам отступил в отдалённый аул Ашильта, родину своей матери, и на три года прекратил активные боевые действия.

Уцелевшая Темир-Хан-Шура продолжила расширяться. В 1847 году она была назначена местопребыванием управляющего гражданской частью в Прикаспийском крае, а в 1866 стала городом. На Кавказе, когда хотели развить какой-то пункт, или усмирить его окончательно, всегда назначали его штаб-квартирой полка или дивизии. Место тут же начинало расцветать. Солдат надо кормить и обслуживать, а офицеры и чиновники любят покупать горские изделия для сувениров. В результате в Темир-Хан-Шуре появились два завода — консервный и по изготовлению кизлярки. А также школа, училище, 2 мечети, 2 синагоги, 2 православных храма, армянская церковь и костёл. В разное время в крепости служили поэты Лермонтов и Полежаев, писатель Александр Бестужев-Марлинский, а в 1857 году город посетил сам Александр Дюма!

Лыков и Таубе заселились в гостиницу Рустамбекова, наскоро умылись и пошли представляться начальнику Дагестанской области. Алексей с любопытством глазел по сторонам. За девять лет, что он здесь не был, город изрядно переменился и украсился.

Темир-Хан-Шура вытянулся вдоль реки Шура-Азень на несколько вёрст. Сам город расположен у подножья плоских и безлесых предгорий, за которыми сияет снежная гряда Гимринского хребта. На главной площади возвышается белая громада Андреевского военного собора. Храм виден из любой точки областной столицы. Однокупольный, с поставленной прямо на трапезную колокольней, он — самое высокое строение во всём Дагестане. Вокруг храма, по сторонам Соборной площади, расположены все главные здания областного управления — присутственные места, канцелярия начальника, штаб 30-й дивизии, акцизное ведомство, казначейство и управление гражданской частью. От площади начинается и главная улица города — Аргутинская. Она названа в честь знаменитого князя Моисея Захаровича Аргутинского-Долгорукова. Сей достойный муж выслужил генерал-адьютантский чин в беспрерывных войнах с персами, турками и горцами. Всю свою службу Самурский лев — так прозвали князя — провёл только на Кавказе. Он дважды брал штурмом столицу Шамиля аул Гергебиль. Тридцать лет назад в Тифлисе прославленного генерала сразил паралич, и благодарные шуринцы установили недавно герою памятник в начале улицы, названной его именем.

На Аргутинской Лыков обнаружил много красивых домов, некоторые из которых были даже каменными и трёхэтажными. Лучшие магазины и несколько кондитерских и винных погребов располагались здесь, придавая улице парадный и завлекательный вид. Боковые переулки тоже выделялись опрятностью и живописностью строений. Прямо как в хорошем губернском городе! Аккуратные деревянные мостовые, мощеные камнем площади, шоссированные улицы и зеркальные витрины лавок ласкали глаз. Среди толпы, довольно многочисленной, преобладали два типа: военные и, почему-то, евреи. Последних было даже больше, чем горцев. Много попадалось и главных торговых конкурентов иудеев — армян. Сновали озабоченные поляки с бритыми лицами, степенно вышагивали крепкие бородатые молокане; немало, конечно, имелось и магометан. В Дагестане больше, чем где-либо ещё на Кавказе, смешалось разных народностей. Основные — это аварцы, даргинцы и лакцы, они же казикумухи. А есть ещё кайтаги, кара-кайтаги, кубачинцы, цехуры, кумыки, таты, лезгины, табасарийцы, бежтинцы, титдийцы, богулалы, гуизебцы, рутульцы… Все разговаривают на своих наречиях. А в языке табасарийцев, к примеру, 37 падежей! Всего в Дагестане 30 народов и 70 диалектов; голову сломаешь, думая, как управлять таким Вавилоном…

В двухэтажный помпезный особняк военного губернатора путешественники вошли за полчаса до окончания присутствия. Генерал-лейтенант князь Чавчавадзе уже собирался уходить «домой» — наверху у него была казённая квартира. Быстро подавив гримасу недовольства, он принял рапорт, задал несколько вежливых вопросов и перепоручил гостей правителю канцелярии. Старый, тучный и лысый полковник тоже не собирался нянчиться с приезжими:

— Приходите завтра часам к двенадцати, а покамест погуляйте, познакомьтесь с городом. Ужинать советую в чайхане Ильясова, это вон там, через площадь.

И, надев фуражку, откланялся.

Друзья вышли следом. Лыков с интересом наблюдал, как полковник степенно вышагивает по бульвару и абсолютно все встречные его приветствуют!

— Кавказ есть Кавказ, привыкай, барончик! — сказал он Таубе. — Военный министр далеко, и здесь живут по своим часам.

— Да, — вздохнул тот. — Я уже понял. День потерян.

Как бы в подтверждение его слов из здания областного управления толпой повалили писаря, обер-офицеры и туземцы в черкесках. Все они с любопытством рассматривали незнакомцев, особенно останавливаясь взглядом на подполковнике со столь редким в провинции флигель-адъютантским аксельбантом. Неожиданно из толпы выделился высокий, с прямой спиной капитан. Подошёл, откозырял:

— Прошу прощения, вы подполковник фон Таубе и коллежский асессор Лыков?

— Именно так.

— Я начальник секретного отделения канцелярии областного управления капитан Ильин. Прикомандирован от начальника области к вашему отряду. Виноват — ждал вас завтра.

— Вины вашей никакой нет, — ответил Таубе. — Мы не хотели задерживаться в Петровске, и телеграмму высылать тоже не стали. Рад познакомиться; меня зовут Виктор Рейнгольдович.

— Алексей Николаевич.

— Благодарю; меня звать Андрей Анатольевич. Полностью к вашим услугам. Мне поручено князем Чавчавадзе подготовить экспедицию в горы.

Капитан производил хорошее впечатление. Мужественное, сильно загорелое лицо человека, не просиживающего в кабинетах. Рыжеватые усы, оспина на левой щеке. Фигура крепкая, движения точные и энергические. Взгляд серо-зелёных глаз цепкий и немного отстранённый, закрытый. В душу себе, видимо, не пускает… В целом Ильин представлялся человеком серьёзным и, что называется, тёртым. Он был одного возраста с Лыковым.

— Вы коренной кавказец? — поинтересовался коллежский асессор.

— Точно так. Родился в Кутаисе. Ни разу в жизни с Кавказа не выезжал.

— Давно заведуете секретным отделением? Имеете ли военный опыт? — спросил подполковник.

— За участие в штурме Карса награждён орденом Святого Станислава третьей степени с мечами. Отделением заведую скоро, как четыре года; объездил почти весь Дагестан.

— Там, куда нам предстоит путь, тоже бывали?

— Там не бывал. Это особое горское общество: богосцы. Они проживают вдоль Богосского хребта — самого труднодоступного места во всём Дагестане. Гора Эдрас, высочайшая в тех краях вершина, является базисом шайки; но где именно расположен лагерь, не известно. Русской власти там фактически нет.

— В восемьдесят пятом году ещё имеются места, где отсутствует русская власть? — сощурился барон.

— Имеется, — серьёзно ответил Ильин. — Одно-единственное место, но имеется.

— Как так получилось, что наша администрация туда не дотягивается? — спросил Лыков.

— Попадёте туда — поймёте, — вздохнул капитан. — Это как затерянный мир, неприступный оазис в горах. Проход в общество богосцев — только через перевалы. Они непроходимы большую часть года для всадника. Только пешком, с минимальным грузом и лишь два месяца в году. В остальные десять месяцев, с августа по май, нельзя пробраться даже так. Если на перевале поставить пикет из пяти-шести человек, они смогут обороняться от полка…

— Такого не может быть. Абреки Малдая из Бахикли делают систематические вылазки, и не в течение двух месяцев, а круглый год. Значит, у них имеются для этого возможности. И перевалы вполне доступны.

— Вы отчасти правы, Алексей Николаевич, — вздохнул Ильин. — Полагаю, у Малдая где-то есть убежище по эту сторону хребта. И тайная тропа в ущелья. В убежище расположен походный лагерь абреков, из которого и делаются вылазки. Не станешь же каждый раз прятаться за Богосы! это очень трудно. Но в случае погони или другой серьёзной опасности вся шайка уходит за перевал. Агентура не смогла разнюхать про это место ничего. Недавно мой человек, сумевший внедриться в шайку, был разоблачён и убит. Нам придётся самим отыскать и тайную стоянку, и секретную тропу, поскольку по главной тропе нас не пустят.

— Как у вас вообще с агентурой? — спросил Таубе. — Много ли известно о Малдае и старике в жёлтой чалме? То, что я читал, довольно поверхностно.

— Настоящую агентуру нельзя завести без денег, а князь Чавчавадзе свёл смету моего отделения к минимуму.

— Сюда должен прибыть ротмистр Даур-Гирей из разведочного отделения штаба округа. Вы знакомы с ним?

— Так точно, неоднократно встречались по службе.

— Даур-Гирей привезёт шесть тысяч рублей на развитие агентуры. С этого года решением военного министра ассигнования на секретную деятельность Дагестанского областного управления увеличены на эту сумму. Причём начальник области не имеет права тратить их на что-либо иное по своему усмотрению. Распорядителем средств станете лично вы, как начальник отделения.

— Очень хорошо, — повеселел было Ильин, но тут же сдвинул рыжеватые брови. — А что, ротмистр тоже будет участвовать в предстоящей экспедиции?

— Будет, как представитель окружного начальства. А в чём дело, Андрей Анатольевич? Вас что-то не устраивает в Гирее?

Капитан вздёрнул голову:

— Во-первых, Виктор Рейнгольдович, я вижу в этом недоверие лично мне. Я восемь лет служу в Дагестане. Что, ротмистр из Тифлиса лучше меня изучил этот край?

— А во-вторых?

— Во-вторых… — Ильин было запнулся, но тут же мотнул головой и посмотрел Таубе прямо в глаза. — Во-вторых, я вообще не доверяю кавказским туземцам. Никогда и никаким. Считаю необходимым объявить это вам сейчас, до начала операции. Чтобы не было потом неясностей…

— Никогда и никаким… — задумчиво повторил барон. — И даже действующим офицерам? Которые давали, как и мы с вами, присягу? Ротмистр Даур-Гирей тоже много лет служит по секретно-разведывательной части, имеет заслуги и пользуется полным доверием начальства.

— Я считаю это ошибкой, — сердито ответил Ильин. — Серьёзной ошибкой! Вам хоть известна его история?

— Обычная для Кавказа история… В младенчестве он был усыновлён семейством русского офицера Шелеметева, будущего генерал-майора. Тот подобрал его в 1861 году на берегу моря, трёх или четырёх лет от роду. Там был сборный пункт для закубанских черкесов, готовящихся переехать в Турцию. Отряд русских войск выдавливал их тогда с гор на побережье. Шелеметев был в том отряде ротным командиром. Ну, и… подобрал брошенного младенца. Родители Даура погибли от тифа, осталась только тётка. И та умирала уже от голода… Её тоже взяли в отряд, она воспитывала потом мальчика. Даур-Гирей вырос в русской семье, окончил кадетский корпус, стал офицером и прекрасно служит. Дважды он… ну, это вам знать не положено. Уверяю вас, что это честный и смелый офицер, всегда верный присяге.

— Вы полагаете, господин подполковник, что абадзех когда-нибудь сможет простить русским ту «эвакуацию»? Вы хоть представляете, что там тогда творилось? Погибли сотни тысяч черкесов, женщины, старики, дети… Спаслись весьма немногие.

Тут Таубе смутился и озадаченно поглядел на Ильина:

— Вы полагаете?..

— Я это допускаю. Ни забыть, ни простить нам исхода черкесы не смогут никогда; разве, сделают вид. Полагаю, что и Даур-Гирей тоже делает вид. А сам ждёт, когда удобно будет нанести нам удар в спину. И в отдалённых ущельях богосцев, недоступных нашей военной силе, этому случится и время, и место.

Барон раздумывал минуту, потом отрицательно мотнул головой:

— Невовремя всё это. Идём во враждебные горы. А ваше подозрение к Гирею, Андрей Анатольевич, может очень навредить отношениям в отряде. Я прошу вас изменить своё чувство, или хотя бы не выказывать его явно. В маленькой группе людей, окружённых опасностью, когда требуются доверие и взаимовыручка… От этого может зависеть успех всего похода. Рассматривайте мою просьбу, как приказ!

— Слушаюсь, господин подполковник, — Ильин перешёл на официальный тон. — Изменить своё отношение я, извините, не могу. Весь мой опыт показывает, что оно верно… А вести себя корректно — безусловно буду. Повторю, я считал правильным сразу объявить вам о своих взглядах на этот предмет. Рад, что мы объяснились.

— Андрей Анатольевич, — Таубе пытался снова вернуть разговор в доверительное русло. — Откуда такая неприязнь к горцам? Что-то случилось?

— Я, кажется, догадываюсь, — ответил за капитана Лыков. — Скажите, тогда, в Кутаисе, в 57-м — это ваш отец был рядом с князем Гагариным?

Глаза капитана свернули, он молча кивнул и отвернулся.

Алексей пояснил барону:

— 20 октября 1857 года в Кутаисе старший из сванетских князей, Константин Дадешкильяни, заколол кинжалом генерал-губернатора князя Гагарина. Прямо в его кабинете, во время приёма. Генерал вызвал Дадешкильяни объявить приказание кавказского наместника: удалиться из Сванетии в Тифлис. Так как их семейные раздоры будоражат страну и могут повлечь за собой восстание сванов. Владетель немедленно выхватил кинжал — и зарезал генерала. Который был, конечно, безоружен. Горячий человек буквально обезумел от злости… Секретарь и переводчик бросились на защиту своего начальника и тоже были убиты. Фамилия погибшего секретаря — Ильин.

Наступила пауза; все трое молчали и глядели в разные стороны. Наконец, капитан заговорил:

— Константин Дадешкильяни, владетельный князь Сванетии, по своему умственному развитию недалеко ушёл от животного. Что-то ему не понравилось, и он тут же достал кинжал и лишил жизни трёх человек! Задница вместо головы — настоящий туземец. А я из-за этого урода никогда не видел своего отца. Поскольку родился через два месяца после его гибели. Мать осталась вдовой. Ну, как к ним после этого относиться?

— Но не все же они такие! — возмутился барон. — Люди всякие бывают; и среди нас, якобы цивилизованных, тоже полно нравственных уродов. Как вы, служа на Кавказе, можете так огульно относиться к его коренным народам? Это же чувствуется, это для них оскорбительно. Вам нужно сменить место службы.

— Сие не вам решать, господин подполковник, — отрезал Ильин. — Вы только временный мой начальник. Его превосходительство князь Чавчавадзе моей службой доволен. А он сам грузин.

— Что сделали с владетелем за такое? — спросил Таубе у Лыкова.

— Дадешкильяни переранил в приёмной ещё несколько человек, вырвался на улицу и побежал. За ним погнались. Тогда князь забаррикадировался в первом попавшемся доме и держал там оборону. Взломали двери… По приговору военного суда расстреляли.

— Он не мог сам идти на казнь от страха, — злорадно сообщил капитан. — Солдатам пришлось нести князя к позорному столбу на ковре. Животное. Сначала зарезал — потом подумал. И такой идиот у них — владетельный князь!

— Хорошо, я понял, — кивнул Таубе. — Состав отряда утверждён военным министерством, и я не могу его менять. Но если окажется, что ваша личная распря мешает делу — будете немедленно отчислены. Со всеми последствиями. Вам понятно?

— Так точно, господин подполковник.

— Вот и договорились. А теперь давайте уйдём отсюда; мы привлекаем к себе излишнее внимание.

— Можно разместиться на моей квартире. Это недалеко отсюда, на Верхнем бульваре.

— Нет, вернёмся в гостиницу. Мы остановились на постоялом дворе Рустамбекова. Я жду с часа на час прибытия туда Даур-Гирея.

Уже втроём они возвратились обратно в гостиницу, стоящую в самом конце Аргутинской. Парадность здесь уже отсутствовала. Деревянные дома сменились саманными, а кое-где даже и турлучными^[16]. Неподалёку виднелась обширная туземная слобода с собственной мечетью. Толпа вокруг сделалась ещё живописнее, чем на Соборной площади. Офицеры и чиновники в фуражках совсем исчезли, зато появилось много грязно одетого люда всех национальностей. Помимо обычных семитов с пейсами обнаружились таты — горские евреи, выглядевшие совершенными туземцами. Мелькали полупьяные терские казаки, скрывавшиеся, при виде начальства, в подворотни. Среди магометан попадалось всё больше откровенно разбойничьих физиономий — того и гляди, сунут в спину «базалай»^[17].

— Зайдём внутрь, — скомандовал барон.

— Почему вы остановились в этой дыре? — поинтересовался Ильин. — В городе имеются приличные гостиницы, целых две.

— Думали, на окраине будем не так заметны, но, кажется, сделали только хуже, — пояснил Таубе, взбираясь по скрипучей лестнице на второй этаж.

— Место здесь невидное, и даже небезопасное — рядом горская слободка, почти аул. Появление офицера в ваших чинах не может остаться незамеченным! А в казарме Апшеронского полка имеются свободные комнаты, небольшие, но чистые. Главное же — в форштадте^[18]. Если желаете, я завтра же решу этот вопрос с начальником области.

— Да, Андрей Анатольевич, распорядитесь, пожалуйста. Вы правы насчёт этой дыры. Вот что такое не знать местных особенностей… Так уж и быть, одну ночь переночуем тут, а завтра — в казарму. Ну, вот и наша дверь. Прощайте до завтра. Как переедем — сразу совещание.

Вдруг за их спинами послышалось покашливание. Лыков обернулся. Хозяин гостиницы, одноглазый даргинец, вежливо поклонился ему:

— Ызвыны, дарагой, тэба просют выйты ва двор. И вынесты, што прывёз.

— Скажи, сейчас спущусь, — кивнул Алексей. Шагнул в комнату, вынул из чемодана банку с сердцем Кунта-Хаджи и пошёл с ней на улицу. Заинтригованные офицеры спускались следом.

Посреди обширного двора стоял высокий старик с выразительным жёстким лицом, весь обвешанный дорогим оружием. На голове у него была странная войлочная шапочка с нашитой розой зелёного цвета, с тремя рядами лепестков. За спиной старика, подобно изваяниям, вытянулись четыре рослых джигита угрожающей наружности, тоже в шапочках с розами; пятый держал коней в поводу.

Лыков подошёл к старику, держа банку в вытянутых руках.

— Здравствуйте.

Старец молча кивнул, не спуская глаз с сосуда.

Алексей размотал кошму, потом, неожиданно сам для себя, поднял банку на уровень лица и почтительно прикоснулся к ней лбом. Среди горцев послышался сдержанный одобрительный говор. Коллежский асессор протянул свою ношу старику. То, что произошло далее, удивило его. Аксакал пал на колени, благочестиво повторил жест Лыкова и передал банку с реликвией за спину. Все четыре джигита по очереди сделали то же самое; последним прильнул головой к банке коновод. Всё это происходило в полной тишине. Лыков оглянулся: Рустамбеков стоял на коленях посреди лужи и беззвучно молился. Офицеры молча наблюдали происходящее: Таубе с любопытством, а Ильин с недоумением и настороженностью.

Наконец банку со всеми предосторожностями поместили в сакву^[19]. Старику подвели необыкновенно красивого гнедого кабардинца. Тот ловко, словно юноша, вскочил в седло, спросил:

— Ты Лыков?

— Да.

Несколько секунд всадник молча смотрел на Алексея, словно пытаясь его запомнить, потом сказал:

— Аллах да вознаградит тебя за благой поступок.

Коллежский асессор почтительно склонил голову. Старик гикнул, и в одну секунду весь отряд вылетел со двора на улицу и помчался в сторону гор.

Хозяин гостиницы вскочил, отряхнул колени и юркнул обратно в дом.

— Что это было? — ошарашено спросил Ильин. — Что у вас общего с Сухраб-беком?

— Я передал ему сердце Кунта-Хаджи, которое хранилось в Петербурге.

— Сердце шейха Кунты? Вы вручили его нынешнему вождю братства Кадири. Зачем, по чьему указанию?

— По указанию начальства, — лаконично ответил Лыков.

Капитан ещё постоял, озадаченно глядя на собеседника, потом вдруг ухмыльнулся и сказал одобрительно:

— Очень умно.

— В каком смысле?

— В таком, что вы, возможно, получили важного покровителя. Что очень кстати путешествующему в дагестанских горах. Сухраб-бек много влиятельнее, к примеру, генерала Чавчавадзе. Тот как начальник Дагестанской области имеет права генерал-губернатора. И, следовательно, может повесить любого в области своей властью, даже нас с вами, ежели провинимся. А шейх Сухраб способен сделать то же самое во всём Северном Кавказе!

— А поймать Малдая из Бахикли он также способен?

— Конечно. При необходимости. Но зачем это Сухраб-беку? Он теневой правитель Чечни и Дагестана. Вражда между властью и коренным населением ему на руку; он не станет помогать нам ловить абреков. Чем хуже русская администрация исполняет свои обязанности, тем выше репутация шейха.

— А шпионство?

— Вы имеете в виду старика в жёлтой чалме? Нет, это третья сила. Сухраб-бек, как вождь кадирийского тариката, очень, конечно, интересен для турецкой разведки. Османы были бы не прочь заполучить его в союзники или прямые агенты. Но продаваться бек не станет. После того, как турки в последнюю войну не поддержали вспыхнувшее восстание, их авторитет в горах очень упал. Люди поверили их обещаниям, взялись за оружие — и погибли, не дождавшись обещанной помощи. Нет, шпионство Сухраб-беку ни к чему. Но и мешать туркам он не будет. Из тех же соображений, что чем хуже, тем лучше. Он сидит и накапливает силы.

— Для чего?

— Для того, чтобы в один прекрасный момент взять власть в свои руки.

— Иметь власть на Кавказе и дорого, и опасно. Зачем она беку?

— А зачем вообще нужна власть? Он готовится сменить русскую администрацию.

— Но это же утопия!

— Сейчас да, а завтра? А послезавтра? Кавказ кишит виртами суфистских братств. Кадирия, Накшбандия-Хватжаган, Чиштия, Малмавия, Халватия… Кадирийский тарикат сейчас самый могущественный. Случись в России война, а лучше революция, и может произойти всё, что угодно. Кавказ — огромная пороховая бочка. А Польша?

— Получается, что Сухраб-бек для нас опаснее, чем все абреки и турецкие шпионы?

— Значительно опаснее! А вы ему сердца вождей привозите…

— Что-то я, Андрей Анатольевич, не читал в ваших рапортах, направляемых в Военное министерство, подобных выводов, — сказал Таубе. — А я всегда внимательно их изучаю. Молчите вы там про опасность кадирийского тариката.

Капитан горько усмехнулся:

— А их пред этим князь Чавчавадзе ещё более внимательно редактирует. Не любит он беспокоить столичное начальство.

Барон долго молчал, хмурился, потом сказал:

— Договоримся так. У нас есть приказ министерства: разгромить шайку Малдая из Бахикли, и состоящую при ней турецкую резидентуру. Этот приказ и будем выполнять. По завершении операции вы пишете обстоятельный доклад о братстве Кадирия, в котором описываете все исходящие от него опасности. Передаёте его мне, а я сообщаю ваш доклад генерал-адъютанту Обручеву.

— Без ведома Николая Зурабовича?^[20]

— Без. Вы адресуете бумагу в секретное делопроизводство Азиатского департамета Военного министерства. Эти доклады Чавчавдзе ведь не читает и не визирует?

— Так точно.

— Значит, субординацию вы не нарушаете. Ну, передали доклад с оказией, через подполковника Таубе, паче он здесь оказался… А уж я приделаю в министерстве к вашей бумаге крепкие ноги.

Ильин повеселел:

— Это другой разговор, Виктор Рейнгольдович. А то… до Бога высоко… Все мои сигналы до сих пор оставались без ответа. Материал собран; за три-четыре дня напишу. Надо только вернуться благополучно.

— Это я вам обещаю. Мы с Алексеем Николаевичем такие люди, что всегда отовсюду возвращаемся. Так что, до завтра. Не забудьте — вы обещали перевезти нас в казарму. Честь имею!

Примечания

16

Саманные — выложенные из земляного, смешанного с соломой и высушенного на солнце кирпича. Турлучные — дома, в которых стены сделаны из плетня, обмазанного с обеих сторон глиной, смешанной с коровьим навозом.

17

Базалай — кинжал, названный так по имени знаменитого оружейного мастера.

18

Форштадт — часть города, в которой расположен гарнизон.

19

Саква — вьючная сумка.

20

Начальника Дагестанской области генерала Чавчавадзе.