Конь в малине

Николай Романецкий

Фантастический детектив известного петербургского писателя Н. Романецкого. Середина нового столетия. В Петербурге при странных обстоятельствах исчезает талантливый врач. Для его поисков вызван известный американский детектив… В ходе расследования американцу предстоит не только столкнуться с российскими бандитами, ведьмами и магией, узнать причину своего безмерного везения… но и найти самого себя.

14

Ждать пришлось почти до трех часов, так что я вполне окупил свои парковочные расходы. За это время успел выкурить полпачки «Кэмел», просмотреть в полглаза купленную еще возле «Секонд хэнд» спортивную газету (русскую, разумеется!) и позвонить Инге. Судя по тону разговора, та была занята, но мою просьбу достать хороший набор отмычек восприняла с пониманием. И даже не стала спрашивать, к кому это я собрался вломиться. Лишь поинтересовалась, не нужен ли мне «Сезам». Такой, замаскированный под записную книжку, у меня имелся, и я не стал настаивать, чтобы мне предоставили местный: все равно весь софт поступает в Россию через полмесяца, а мой «Сезам» был снабжен программой недельной давности.

Инга попросила у меня два часа времени и сказала, что после этого будет готова доставить мне инструмент по первому же телефонному требованию. Готова она выполнить и другие мои просьбы. Последнее было добавлено другим тоном, понятным лишь одному мне, и кабы не проклятая работа, я бы тут же изложил ожидаемую от меня просьбу…

А поостыв, подумал, что за два часа достать подходящий инструмент — это подвиг покруче двух вечеров подряд в одной и той же постели. Видно, контора Пал Ваныча занималась не одной только продажей медицинского оборудования. Впрочем, подобным в наше время не удивишь! Кто возьмется определить разницу между легальным бизнесом и грабежом либо рэкетом? Я бы не взялся…

Без десяти три старуха Паутова нарисовалась в глубине двора. Одета она была в модный брючный костюм светлых тонов, и если бы я сказал, что он смотрелся на ней, как на корове седло, то изрядно бы покривил душой. В правой руке она держала зонтик, а в левой — полотняную сумку.

Я погасил очередную сигарету, достал из сумки подходящие усы, налепил на верхнюю губу, напялил бейсболку. Завершив изменение внешности с помощью солнечных очков, дождался, пока Паутова-старшая удалится от подворотни метров на двадцать и выбрался из машины. Заметь меня сейчас блюститель парковок, он бы изрядно подивился выросшим за четыре часа полноценным усам. Однако тому было не до меня — он сдирал мзду с владелицы оранжевого «рено», причалившего к противоположному тротуару.

Следить за старухой было несложно — ее огненная голова выделялась в толпе, как костер в ночи. К тому же Паутова-старшая оказалась легкомысленна, словно пятнадцатилетняя школьница, — ни разу не оглянулась. Впрочем, откуда ей было знать, что в кильватере у нее торчит усатая подводная лодка в джинсах и очках?

Я попытался вспомнить план этого городского района, но безуспешно — ориентиром для меня тут был Невский, а мы топали в противоположную сторону. Прошли полтора квартала, свернули налево и выбрались в какому-то божьему храму. Старуху там, видимо, не ждали, поскольку она потащилась дальше, к странноватого вида зданию с большой буквой «М» и надписью «Станция «Владимирская» на стене. Тут ее тоже не ждали — она вновь свернула налево.

Через две минуты мы оказались на самом обыкновенном рынке, и рыжая принялась набивать фруктами свою полотняную сумку, а я шнырял в толпе, стараясь не потерять старуху из виду. Пришлось даже шугануть молодую цыганку в аляповатом сарафане и не менее аляповатой шали, надумавшую отвлечь меня от слежки перспективой узнать собственную судьбу. К счастью, препирательство наше получилось тихим и недолгим…

Вскоре старушенция наполнила свою сумку и устремилась к выходу. Я тут же пристроился в кильватер. Мы вернулись к метро, в очередной раз повернули налево, а метров через двадцать Паутова-старшая нырнула в парадную довольно невзрачного дома. Я проследовал мимо и устроился поодаль, на скамеечке.

На этот раз я успел выкурить всего лишь две сигареты: старушенция появилась на улице через сорок минут. Выглядела она слегка расстроенной. Я проводил ее до родного двора-колодца, отщипнул усы, спрятал в карман и быстренько вернулся к «Владимирской». Толкнул дверь, за которой побывала рыжая.

Звякнул колокольчик. Я оказался в небольшом тамбуре с тремя дверями (считая и ту, через которую вошел). Одна из двух других оказалась открытой, возле нее расположилось застекленное окошко с выкрашенной белилами полочкой. Над окошком висел бумажный лист с отпечатанной на принтере надписью «Меблированные комнаты г-жи Подрядчиковой. В наем».

— Желаете комнатку, молодой человек? — Из открытой двери на меня смотрела толстая клуша пенсионного возраста с коротко подстриженными седыми волосами. — Недорого. Двадцатка в сутки.

Видимо, это и была «г-жа Подрядчикова». Она так и лучилась счастьем — будто я был блудным сыном, вернувшимся наконец к родимым пенатам.

— Спасибо, — сказал я дружелюбно. — Комната мне не нужна. Мне нужна Альбина Паутова. Рыжая такая, с зелеными глазами. Поселилась у вас на днях.

Счастья на морщинистой физиономии «г-жи Подрядчиковой» поубавилось. Теперь я был не блудный сын, а надоедливый коммивояжер, пытающийся всучить бедной женщине тридцать пятую скороварку.

— Нет ее!

— Давно ушла?

— Еще утром. Как проснулась, так сразу и ушла!.. А вы, собственно, что за птица с допросом вместо яйца?

Я достал из кармана десятку:

— Такое яйцо подойдет?.. Будем считать, я снял у вас комнату на сегодняшний вечер.

Счастья у хозяйки не прибавилось, но десятку она взяла. Буркнула:

— Только чтобы после одиннадцати духу твоего здесь не было. У меня не публичный дом.

— Не будет, мамаша, ни слуху ни духу, — заверил я. — Мы управимся задолго до одиннадцати.

— Ладно, сгинь с глаз моих! Третий этаж, комната тридцать четыре. — Клуша уползла в свое логово.

Со спины она напомнила мне старинный комод, виденный как-то в римейке «Унесенных ветром».

Я проводил «г-жу Подрядчикову» признательным взглядом, резво взбежал по ступенькам и позвонил в комнату тридцать четыре.

Никакого ответа.

Я сделал еще четыре быстрых, вдогонку друг за другом звонка.

— Кто там? — послышался голосок. Глубокий, как… ну вы сами знаете.

— Санитарный инспектор Петров! — рявкнул я. — Соседи жалуются, что от вас к ним клопы ползут.

— Какие клопы? — от неожиданности она открыла. — Почему вы без хозяйки, инспектор?

А когда попыталась закрыть, я уже вставил в щель каблук. Преодолев хилое сопротивление, распахнул дверь пошире, пролез в комнату и только теперь дал ей возможность осуществить задуманное. Однако она все еще стояла, разинув рот, и управляться с замком мне пришлось самому. Наконец голосок вновь прорезался:

— Кто вы такой?

Я не ответил: я разглядывал ее.

Лицом она действительно походила на свою мать. Но телом это была девочка-подросток, безгрудая и узкозадая, таких мы в школе называли ruler — линейка. На ней был тренировочный костюм с эмблемой «Adidas», и от шеи и ниже она была очень похожа на мальчика. Но глаза принадлежали женщине, к тому же смертельно перепуганной. Хоть и пытающейся хорохориться…

— Если вы сделаете хотя бы шаг, я закричу! Здесь очень тонкие стенки, а соседи сейчас дома.

Я понял, что она так и поступит, и постарался не делать резких движений.

— Зачем кричать, дорогая? Клуша внизу думает, что я ваш любовник, вы думаете, что я киллер, а мне всего-навсего надо с вами поговорить.

Она прищурилась, пронзила взглядом мою физиономию:

— Да-да! Вы же пустой! Что вам надо? Кто вы такой? Санитарный инспектор из вас, как из меня уборщица!

Она знала себе цену, хотя до Милен Фармер ей было как воробью до лебедя. Но знала она и кое-что более важное. Вот это мне и предстояло из нее вытряхнуть.

Я достал удостоверение частного детектива, сунул под вздернутый носик. Некоторое время она рассматривала пластиковый прямоугольник, шевеля пухлыми губами, будто за недолгие прожитые годы напрочь разучилась читать.

— Я ищу доктора Виталия Марголина.

Пришла она в себя быстро: глаза засверкали непонятной мне гордостью, носик задрался к потолку, спина распрямилась.

— Я понятия не имею, где Марголин! — Голос ее однако дрожал. — Он внезапно ушел в четверг с этой… женщиной. Прямо с приема. А меня оставил выкручиваться перед пациентками.

— И вы решили выкрутиться тем, что внезапно попросились в отпуск.

— Неправда! — Она окончательно успокоилась. — Насчет отпуска я договорилась с Виталием Сергеевичем еще накануне. А заявление написала в четверг утром. Он просто не успел подписать.

Если она и вешала мне на уши лапшу, ущучить ее было нечем. И я зашел с другой стороны.

— Как имя женщины, с которой ушел доктор? Кто она такая?

— Не знаю.

— А вот тут вы лжете, милая! Она ведь дважды рожала в вашей клинике!

— Ну и что с того? — Зеленые глаза полыхнули гневом. — У нас редкий день не рожают! И мне всех надо помнить!

Я пристально вглядывался в ее лицо.

— Ну не помню я имени этой женщины. — Паутова прижала руки к груди. — А если бы даже и помнила, так не сказала. Для нас, работников клиники, главное — интересы наших пациенток.

— И ради этих интересов вам теперь приходится скрываться в этой дыре!

— С чего вы взяли! — Она фыркнула. — Я вовсе не скрываюсь. Это моя комната свиданий. При маме-то неудобно. — Она посмотрела на меня с вызовом.

А я пребывал в сомнениях. Мне вдруг очень захотелось ей поверить. Вряд ли подобная женщина, почти девушка, могла быть замешана в чем-то серьезном. Куда ей! Ее же соплей перебить можно! Да-а, но тогда получается, что я в тупике… Была, правда, крохотная зацепка — та пауза, которую Паутова сделала между словами «с этой» и «женщиной», но чтобы зацепиться, мне катастрофически не хватало информации. Оставалось отыгрывать назад.

— Ладно, — сказал я примирительно. Достал блокнот, черкнул на страничке несколько цифр, вырвал листок. — Если вдруг встретите доктора Марголина или он вам позвонит, брякните мне вот по этому телефончику. В любое время суток.

— Хорошо. — Она вновь прижала руки к груди. — Спасибо вам огромное!

— За что? — удивился я.

— За то, что не стали меня бить.

И такую подозревать в чем-то!..

Я фыркнул:

— У вас, моя милая, превратные сведения насчет морального облика наших доблестных частных детективов. Мы никогда не бьем свидетелей, если они не пытаются ударить нас.

Альбина Паутова вздохнула — не то с облегчением, не то сомневаясь в правдивости моих слов. А я вспомнил, что забыл осмотреться: все это время мы так и проговорили в прихожей.

— Могу я заглянуть к вам в комнату?

Зеленые глаза вновь вспыхнули, но она промолчала, лишь посторонилась, пропуская меня.

Комната была обычной меблирашкой. И конечно оказалась пуста. Как и санузел.

— Под кровать загляните! — насмешливо посоветовала Альбина. — И за портьеры обязательно! Вдруг именно там прячется доктор Марголин!

— Работа такая. — Я с готовностью выполнил ее указания. — Все, извините. — И направился к двери.

— Подождите, санинспектор!

Я обернулся.

Она достала из сумочки пачку сигарет и зажигалку, прикурила и оценивающе посмотрела на меня:

— Вам ведь все равно на кого работать… Не могли бы вы мне помочь?

— Будет все равно лишь тогда, когда я завершу дело нынешнего клиента.

Мне вдруг чертовски захотелось ей помочь. Это было странное чувство: так, наверное, относится отец к своей взрослой дочери, столь родной, но, увы, столь же непутевой.

— Какая вам требуется помощь?

— Просто надо кое-что кое-откуда забрать…

— Что и откуда?

Она вновь задумалась. И отрицательно покачала головой:

— Нет, извините! Мне неудобно просить вас от этом.

Понятно, подумал я. Амурные дела… Находятся ведь и до «линеек» охотнички. Как правило это педофилы, у которых кишка тонка связываться с несовершеннолетними. А тут все в кайф — на ощупь почти ребенок, а уголовный кодекс на подобную связь плюет с высокой колокольни! Вот и получилось, что любовник снимал ее голой, а теперь разбежались, и она хочет забрать пленки и сидюшники. А может, даже пахнет шантажом… Мы с боссом за такие дела стараемся не браться. Грязи много — денег мало…

— Извините! — повторила она.

И я ушел. Будто сбросил со своих плеч неподъемный груз… Спустившись по лестнице, заглянул в берлогу комодообразной хозяйки.

— Моего духу уже нет, мамаша!

Клуша благосклонно кивнула.

— Простите, мамаша, — продолжал я. — Скажите, к Альбине, кроме меня, кто-нибудь приходил?

Клуша оторвала свой комод от стула, на котором восседала с видом царицы Клеопатры, подошла ко мне:

— Никто, милок. Не сомневайся, верная она тебе. У меня на это глаз — алмаз!

Я изобразил невероятное облегчение и вложил в старухину ладонь еще одну десятку.

— Если вдруг появятся, постарайтесь узнать, кто таков и чего ему надо.

— Господи, до чего же вы, мужчины, ревнивы! — Клуша спрятала деньги в стол. — Все выведаю, милок, не сомневайся. Приглянулся ты мне.

— Только Альбине о моей просьбе ни в коем случае не говорите. Незачем ей знать.

— Не скажу, милок, не скажу.

Все было на мази, и я отступил на заранее подготовленные позиции. Выйдя на улицу, закурил и немного посидел на знакомой скамеечке, слушая пение птиц и благосклонно поглядывая на спешащих мимо петербурженок. Потом вспомнил, что у меня во рту с утра крошки не было, и решил заглянуть на рынок, схрумкать хоть парочку бананов. Прошелся вдоль торговых рядов, прицениваясь. Пустой номер — цены везде одинаковы! Тоже мне рынок! Впрочем, это рынок по-русски, наверняка все мафией схвачено…

И тут ко мне вновь привязалась давешняя цыганка. Поскольку в работе был временный перерыв, шугать ее я не стал, отстегнул от щедрот пятерку.

— По ладони будешь или как?

— Нет, красавчик, я не обманщица. Вырви три волоска из своей шевелюры.

Я выщипнул несколько волос. Цыганка зажала их в кулак, подула на него, положила левую руку мне на сердце. Я сразу насторожился — в кармане под ее ладонью находились документы. Между тем цыганка закатила глаза и забормотала дежурный набор гадальных фраз:

— А ждет тебя, бриллиантовый, дорога в казенный дом, но беды не будет… А сохнет по тебе, яхонтовый, блондинка, тебе знакомая… А дети твои, алмазный, все живы, только один мальчоночка мертвенький…

Я фыркнул: видно, какая-то из моих подружек умудрилась залететь, и пришлось ей, бедной, сделать аборт.

Цыганка открыла глаза, убрала руку от моего кармана (документы остались на месте — я следил внимательно), добавила с улыбочкой:

— Позолоти ручку — дальше скажу!

Смеха ради я достал еще пятерку.

— А бояться тебе, изумрудный, надо девы рыжей и зеленоглазой…

И пока я, остолбенев, пялился на нее с открытым ртом, дочь вольного табора выхватила из моих пальцев пятерку и юркнула в толпу.

Я кинулся за нею, наверное, только через минуту, но куда там!.. Цыганок по рынку болталось полным-полно, все они были похожи друг на дружку и все претендовали на содержимое моего кошелька. Но той, первой, я так и не нашел. И о бананах забыл напрочь.