Глава шестая
Александров Николай по прозвищу Саныч, ефрейтор
первого батальона, первого взвода, отделение тоже
первое. 27 июня 1944 г. Сразу после полудня.
— Хорош ночевать, пулемётчики! Пока спите, девки с деревни пулемёт упрут, сами то вы им и на хрен не сдались, — громыхнуло в окопе. Напротив едва прикорнувших Виктора и Ивана, стоял ухмыляющийся Саныч.
— А Ссаныч, чё припёрся? Такой сон видел, эх, не досмотрел из-за тебя, — протирая глаза и позёвывая, пробормотал Витька.
— Сколько раз тебе повторять Воробьёв — не ссаныч, а Саныч, ты мне хоть и друг, но оскорблять себя не позволю даже тебе, ещё и при посторонних, вон Ванюха скалится, — притворно водя кулачищем перед Витькиным носом, гудел Коля.
— Чё, драться будешь как в школе? А то неохота опять колотить тебя Колька, с голодухи, — продолжал широко зевать Витька. В школе Колька, бывало задирал Витьку, недолюбливая серьёзного и хорошо учащегося парня, а Витька не поддавался, упрямо вставляя в прозвище Саныч ещё одну букву с.
— А ты попробуй, ну-ка.
— Так-то раньше было, а сейчас ты мне друг, но если хочешь, побью, только после победы, когда домой вернёмся.
— Ну, тогда живи Воробьёв, — Саныч наконец убрал кулак от Витькиного носа. — А чего снилось то?
— Деревня, сенокос, мама с отцом и никакой войны, вот бы туда сейчас, — Виктор потянулся, охлопал штаны, стряхивая нападавший песок и взглянув на Саныча спросил. — А скажи ка мне Колюха, почему это мы девкам не нужны? И на хрена им наш пулемёт?
— Ну, пулемёт то в любом хозяйстве сгодится, например на гнёт, капусту в бочке придавить.
— А девкам почему не нужны?
— Да кому такие дрыщи нужны, одна кожа да кости и чирышки в штанах. Николай показал согнутый в суставе указательный палец, затем надув щёки и живот, продолжил. — То ли дело молодцы, такие как я, высокий, красивый, и в штанах всё, что нужно, водится. И Колька, приосанившись, показал согнутую в локте правую руку со сжатым кулачищем.
— Едрит, раскудрит, ах ты кикимора болотная, сиська тараканья, чучело недоделанное. Вань, давай этой склопендре накостыляем, смотри, раздулся как индюк, того и гляди лопнет. И Витька подступил к другу, шутливо помахивая кулаками. А Саныч буквально расплылся от удовольствия.
— Хотя нет, — Виктор остановился в метре от него и критически осмотрев, сказал. — Не справимся с этой оглоблей неотёсанной, ты зачем припёрся-то, балда?
— Так на обед позвать, харчи на вас у нас во взводе, берите ложки, кружки, котелки и айда быстрее за мной, задохлики, пока всё не съели.
— А наркомовские будут? — на ходу подал голос Иван, до этого молча слушавший шутливую перебранку друзей.
— Идите, идите, наркомовские им, ишь чего захотели, — прогудел Саныч, поторапливая пулемётчиков…
В окопе первого взвода их уже ждали солдаты, собравшиеся у двух больших термосов и полного вещмешка.
— Александров, тебя только за смертью посылать — попрекнул подходящего Саныча командир отделения, сержант Журавлёв. — Приступай к раздаче пищи, ты сегодня раздатчик, — скомандовал сержант.
— Иду, иду, зачем смерть поминаешь командир, нехорошо это, плохая примета.
Нарочито неторопливо, Колька расстелил плащ-палатку. Затем нарезал немецким тесаком ровными ломтями вынутые из мешка буханки ржаного хлеба. Потом подтянул к себе помеченный мелком словом"второе"термос и открутив барашки, открыл крышку. Крякнул, и глубоко втянув носом пахнувший из термоса запах, насмешливо посмотрел на заводивших носами солдат.
— Саныч, не томи, не поглядим что здоровый, тёмную устроим, — сказал кто-то из солдат.
— Я те устрою! — Коля достал из мешка черпак и задвинув мешок себе за спину зачерпнул гречневую кашу, щедро заправленную вторым фронтом. Снова потянул носом и вдруг рявкнул. — Подставляй котелки, братцы!
Бойцы тут же протянули звякнувшие друг о друга котелки…
— Можете приступать, — объявил он, разложив по котелкам кашу и выдав каждому по куску хлеба.
— А наркомовские? — снова подал голос пулемётчик Иван.
— Тьфу ты! И кто только тебя за язык тянет? — чертыхнулся хитрец. — Ну, кому ты Ванька собрался водки наливать? Посмотри на них — дети же ещё, сопляки, я завтра в деревню сбегаю, молока им принесу.
Будучи большинству из них ровесником, себя Саныч конечно сопляком не считал. Ему раньше уже удавалось ужуливать у молодых солдат полагающуюся им водку, и распивать потом с сержантами, и успевшими повоевать солдатами взвода.
— Саныч, точно тёмную устроим! — раздался тот же голос.
— Я те устрою, я те щас так устрою, ну-ка покажись кто тут такой смелый.
Но за молодого солдата вступился сержант Журавлёв.
— Отставить Александров, наливай каждому, нам всем сегодня может в бой идти придётся.
— Так ходили же уже утром, деревню брали.
Вздохнув, Саныч снова придвинул заветный мешок, достал из него пузатую флягу и мерный стограммовый стаканчик. Отвинтив пробку, стал наполнять мерку водкой, немного не доливая до верха и переливать в подставляемые кружки.
Налив всем, громко сказал,
— Ну, за победу! — и запрокинув голову, перелил в себя оставшуюся во фляжке водку. На мгновение прислушался к себе, крякнул, понюхал хлеб и заработал ложкой, зачерпывая из котелка кашу…
***
Позднее, попив жидкого чаю и скручивая самокрутку, Виктор Воробьёв попросил сержанта, командира первого отделения более подробно рассказать об утреннем бое, так как пулемётчики в нем не участвовали.
— Да что это за бой, двумя танковыми и двумя пехотными батальонами немцев из деревни вышибли и потери всего-то две подбитых тридцать четвёрки и двое раненых во втором батальоне. Танковые экипажи живые, танки уже в мастерскую оттащили, подлатают и снова в строй. Мы сначала отделением на броне восемьдесят пятки4 ехали.
— Новые, они уже в войска поступили? — удивился пулемётчик, о новых танках уже шли разговоры в войсках.
— Оооо, это сила, семьдесят шестые5 по сравнению с ними хлам, — восторженно рассказывал сержант. — Их в четвёртой танковой бригаде рота, девять танков. Вот на одном из них мы и ехали. А когда метров за пятьсот мы спешились, из деревни три тигра6 выкатились и два наших семьдесят шестых подожгли. Тут восемьдесят пятки по тиграм долбанули, и от этих драных кошек только искры полетели.
— А что, по вам никто не стрелял? — продолжал расспрашивать Виктор.
— Стрекотали пулемёты, да что толку, мы за танком прятались. А потом артиллеристы с миномётчиками все их огневые точки подавили, и мы свободно в деревню вошли. Немцы уже в драпака ударились, одни убитые валялись.
— А что, вы так ни одного немца и не убили?
— Как же убили одного, вон Саныч и убил.
— Саааныч убил? — удивился Виктор. — Колька, а ты чего мне не рассказал, как немца убивал? — повернулся он к раскрасневшемуся от выпитой водки, Санычу.
— А чего там рассказывать, вон пусть сержант хвалится.
— Вот и похвалюсь, — задетый за живое продолжил свой рассказ сержант. — Мы когда уже заканчивали зачистку деревни, из крайней избы фриц выскочил, он наверное пьяный дрых, вот и проспал всё. Здоровый такой, рыжий и в каске, глаза шальные — и кинулся к нам с ножом, а Саныч тут как тут.
— Что застрелил? — спросил сидящий рядом Иван.
— Если бы, но этот чёрт как двинул немцу кулачищем сверху по каске, у того аж зубы лязгнули, глаза закатил и свалился. Я-то думал, что Саныч его оглушил, но когда после боя пришли посмотреть, немец был мёртвый.
— Не может быть! — ахнул Иван.
— Как это не может, весь взвод видел.
— Ну, в это я поверить могу, у нас в деревне бабы про Колюху баяли, что он быку по башке кулаком бабахнул — подтвердил Воробьёв.
— Быка, кулаком? — заинтересовался сержант, — ну-ка расскажи.
— А это пусть он сам рассказывает, Коль расскажи им про быка.
— Про Мотьку что ли? Ну, про Мотю я расскажу, — усаживаясь поудобнее, заулыбался Саныч. — Дело было прошлым годом в начале мая, — попыхивая цигаркой начал он. — Уже начали скотину выводить на пастбище, а кто деревенский, тот знает, что коровы в эту пору озорные, драчливые, то и дело схватываются. Поэтому их первое время на верёвках водят.
Старики говорят, коровы выясняют, кто королевой стада будет. А я думаю, они из-за Мотьки дерутся, этот стервец только по одной за день покрывал. А бабы, они везде бабы, хоть и коровы.
Заинтригованные солдаты начали похохатывать в предвкушении развлечения, а Саныч продолжил.
— Значит, иду я вечером по деревне от Маньки.
— Чё, опять утешать ходил? — перебил кто-то из слушателей.
–Да не о том речь, а на встречу Мотька идёт, злющий, остановился метрах в двух от меня, голову опустил, из ноздрей пена, копытом землю роет, наверное требовал чтоб дорогу уступили. Но не на того напал, рассердился я и огрел его сверху промеж рогов.
— Утешилкой своей что ли? — вставил словцо Иван.
— А ха, ха, — взорвались смехом солдаты.
— Что я изверг какой что ли, над животиной издеваться? Всего лишь кулаком.
— Неужто убил? — тут же спросил Ванька. Все притихли в ожидании ответа.
Колька, выдержав паузу, сказал.
— Нет конечно, Мотя только башкой помотал из стороны в сторону, так мы и разошлись.
— А дальше чего было? — спросил кто-то.
— Вечером, дня через три, председатель к нам пришёл и как давай на меня орать. Я не сразу и понял, чего он ругается. Или нового быка ищи, или сам коров осеменяй! — кричал председатель. Оказывается Мотя после того случая перестал на коров обращать внимание, уж и не знаю, чего у него в башке перещёлкнуло.
— Мотя то по одной обслуживал, а ты, наверное, всех коров разом утешил? — опять влез Иван.
— А ха ха-ха, — заржали солдаты.
Но Саныч был невозмутим.
— А куда было деваться, — вдруг выдал он.
Все глядя на него от удивления пооткрывали рты.
— Пришлось мне по одной в день на верёвке в соседнюю деревню вон к ихнему колхозному быку водить.
— Что так всех и сводил?
— Нет, через неделю у Мотьки опять в голове переключилось, и он стал за день уже по две коровы уделывать, а председатель гад, мне даже спасибо не сказал.
— Вот и вся история, — закончил свой рассказ Александров.
Солдаты, смеясь и обсуждая Санычев рассказ, не сразу заметили, что за поворотом окопа ухмылялся, слышавший байку командир роты — старший лейтенант Кукоев.
