Гнев памяти

Николай Кассинин (2024)

Родительский дом — это не просто место, где ты родился и вырос. Это первое убежище, где ты открывал для себя мир, учился любить и быть любимым. В родительском доме тебя баловали, защищали от невзгод и поддерживали в трудные моменты. Но не всегда родительский дом бывает светлым и надежным. В книге, о которой идет речь, рассказывается история мальчика Бори, чье детство было наполнено болью и страхом. Его отец был суровым и часто несправедливым, что оставило глубокий след в душе Бори. Сможет ли уже взрослый Борис примириться с отцом и, в свою очередь, не повторить сценарий своего детства для собственного сына? Этот вопрос остается открытым и заставляет задуматься о том, как важно прощать и искать примирение в семье.

Глава 2

Вера осторожно закрыла за собой дверь в комнату, где спал Миша. Она ужаснулась, глядя на меня: ботинки в глине, куртка и джинсовые штаны промокли и испачкались.

— Что с тобой произошло? — спросила она шепотом.

— Тебе-то какое дело? — огрызнулся я.

Вера подпоясала халат.

— Есть будешь?

— Нет, голодный лягу!

— Что опять злой такой?

Она хотела меня поцеловать, но я отвернулся, тогда жена пожала плечами, показывая тем самым, что мое настроение на нее никак не влияет, мол, значит, и впрямь ничего не произошло. Меня это еще больше разозлило. Она тем временем разбирала пакеты.

Я скинул верхнюю одежду на пол.

— Яйца почти все разбиты, — сказала Вера, когда я вошел в кухню и плюхнулся на маленький угловой диванчик, — ты видел?

— Жрать давай накладывай, а не пакеты разбирай.

— Почему ты такой злой постоянно?

— А зачем ты меня достаешь постоянно, и сейчас заладила? Я устал, не видишь?

— Тише. Мишу разбудишь.

Она поставила тарелку с супом передо мной, положила кусок хлеба и ложку, принялась дальше раскладывать продукты. Я зачерпнул немного бульона и отхлебнул: мало того, что суп был не до конца разогрет, так еще и вкус отвратительный.

— Как прошла встреча?

— Сорвалась… перенесли на субботу.

— Что случилось?

— Не твое дело! — огрызнулся я, видимо, слишком громко, так как Миша в другой комнате проснулся и заревел.

— Тише ты! — буркнула Вера и поспешила успокаивать ребенка. — Чего ты вечно срываешься на мне?

— Не суп, а помои! — крикнул я и кинул ложку в тарелку. — Сама такой жри!

Под вопли ревущего Миши я принял душ.

В комнате Вера сидела у детской кроватки и, подперев щеку ладонью, вдумчиво всматривалась в широкий экран телевизора с выключенным звуком. На нем танцевали в ярких нарядах бразильцы на карнавале, добавляя атмосфере безумия. Мой сын, не переставая, ревел и ворочался. Стоял спертый запах прокисшего молока, и передо мной словно развернулся театр боевых действий. На стульях висели штандарты детских ползунков, кофточек и футболок. На кресле выстроились башни из пеленок и полотенец. Использованные подгузники валялись тут и там на полу и походили на корабли, плывущие по воде. На полках замерла батарея из баночек детского питания.

— На руки его возьми, что сидишь, — буркнул я и, подхватив подушку с кровати, пошел спать на кухню. Лег на узкий диванчик и под детский рев кое-как уснул.

* * *

В деревне, скрытой от большого мира сотнями километров непроходимого хвойного леса, семья получила от государства долгожданный дом. Виктор, Светлана и их подросший сын Борис весело и дружно переехали туда из родительского жилища.

Но случилось то, что рано или поздно произойдет с каждым — умер дедушка Бориса. Когда мальчик вошел в дом, где он провел первые десять лет своей жизни, его встретила мама. Она велела ему подойти и обнять бабушку, которая сидела на стуле возле печи и вытирала слезы платком. Борис так и сделал. Он целый день не решался зайти в комнату, где лежал покойник, но наконец, набравшись храбрости, осторожно перешагнул высокий порог двери в гостиную. Посередине стоял круглый стол, а на нем обшитый бордовой тканью гроб. Мальчик увидел заледеневшее, будто покрытое лаком лицо дедушки, которое смотрело в потолок, но из-за не до конца закрытых век, казалось, глаза его глядят прямо на внука. Постояв в двери, тот подошел ближе и положил свою ладонь деду на плечо. Через ткань рубашки он почувствовал холод и отдернул руку.

С утра мужики вынесли гроб во двор и поставили на два пня. Вся деревня пришла проститься с дедом. Потом гроб водрузили на грузовую машину с откидными бортами. Один из мужиков с барабаном пришел, другой с гармонью, а третий с валторной, у этого была длиннее всех борода. Машина тронулась и медленно, со скоростью пешехода, покатилась к кладбищу. Все двинулись за ней. Но не успела она проехать и десяти метров, как навстречу процессии вышел Виктор, пьяный до безумства, он брел по тропинке, еле держась на ногах. Увидев толпу, он удивился, будто бы и не знал о похоронах своего отца, присвистнул и закричал:

— Та…м те и место, гнида! Всю жиз… мне ис…порт…ил!

Музыка стихла. Машина остановилась; вслед за ней и люди. Все как один уставились на Виктора, а он не унимался:

— Ты мне… не ну…жн! Я обя…зать…но заг…льну, пос…сать!

Один из мужиков вышел из колонны, подошел к Виктору и положил ладонь ему на плечо, чтобы успокоить буяна.

— Руки убрал! — закричал тот.

— Иди домой, не позорься, — сказал мужик по-доброму. — Хочешь провожу?

Конец ознакомительного фрагмента.