Стихотворенья
Геспер2
Мерцают тусклые лампады;
тенями полон До́льний3 храм;
всё чьи-то вздохи, чьи-то взгляды
бесцельно бродят по стена́м
иль веют в призрачном куреньи:
томит их дне́вная нужда.
И что им сей Звезды свеченье —
ничто для них сама Звезда!
Блеснули вдруг её лучи нам,
и я узнал тебя; взгляни:
се4, дух в обличии орлином
зажёг Гиме́новы5 огни.
И ты, и ты меня искала —
и вот нашла; и меж теней,
в чаду толпы, нам тесно стало —
летим, летим же в Свет над ней!
Инок6
Покинь риста́лище7 страстей!
Их похоть губит их мечтанья,
а бег погибельных коней
стремит на войны и восстанья.
О, будь далёк от суеты,
от мятежей, от войн; и ранний
храни цветок святой мечты
от вероломных попираний.
Уединись в глухом скиту,
и пусть твоя сырая келья
взлелеет чистую мечту
нерукотворного веселья.
Песнь Ориона8
Серенада
Подари мне встречу, подари,
брось манти́лью12 в знак мне золотую!
Сердца буду петь я до зари
раненного песню призывную.
И весна, и месяц, и цветы —
всё, шепча, мне вторит неустанно:
«Я твоей лишь алчу красоты
и одной тебе пою: оса́нна13!»
Выйди, солнцелицый серафим!
Что же медлишь!.. Может, ты сердита?..
Иль тобой уже я нелюбим?..
Иль больна лежишь ты, Маргарита?..
Подари мне встречу, подари,
выйди на знакомые призывы!
Буду петь тебе я до зари,
буду петь всегда, пока мы живы!
«Оставь мольбы к глухой Фемиде…»
Оставь мольбы к глухой Фемиде14:
плебею15 правды не стяжать;
но глас возвысь ты к Немезиде16:
нельзя Возмездья избежать!
Хотя и Ге́рмий17 лжеязыкий,
сей ткач искусного вранья,
подаст кому свой дар великий —
то зрит заступница твоя.
Вотще́18 обидчик глупый тщи́тся19
плести лукавые шелка:
Возмездья верная десни́ца20
от позвонка до позвонка
их вспорет, остов обнажая!
И се, повержен, бос и наг.
Воспой Возмездью, восклицая:
Но коль возжжёт тебе в усладу
дражайший слезный фимиа́м23,
то призови, смирясь, Пощаду:
прощать лишь чуждо гордецам.
«Вдали от шумных площадей…»
Вдали от шумных площадей
под сенью мирта благовонной
я предаюсь мечте своей,
мечте сияюще-бездонной.
Нагая, в солнечном венце
она нисходит в полдень знойный
с предвечной тайной на лице
и на чело́24 кладёт персты,
и обретает ум нестройный
её прекрасные черты…
Несчастен слабый человек,
гонимый многими трудами!
О как стремителен сей бег,
и всё быстрее он с годами!
но счастлив тот, кто в суете
предался тайной красоте.
Невестин плач
Изведи меня, Господи, хворую25!
Соткала я фату погребальную,
ниспошли ты погибель мне скорую,
упокой мою душу печальную!
В эту ночку сырую беззвёздную
кто утешит меня, неутешную?
кто утешит меня, многослёзную,
тьму рассеет на сердце кромешную?
Не воротится милый Данилушка,
не спасла его сила ухарская,
посекла его сабля татарская,
прибрала его нынче могилушка!
Фантазия
Прозренье
Дай кровь и приими дух.
Свят. отцы
меня в дикое ущелье.
Пред Мечтой повергшись ниц,
я молился в дальней кельи,
кровь сочилась из глазниц…
И кровавыми очами
я Прекрасное постиг:
Грёзы веют над Цветами,
Сны окутали Цветник…
«Всегда изощрённый на лести любовник…»
Всегда изощрённый на лести любовник
светли́цу29 у девы открытой найдёт.
Он манит её, как цветущий шиповник,
душистый шиповник, что пчёлку влечёт,
весенним цветеньем как сетью пленяя
паучьей — так демон праматерь пленил,
жену любопытную лаской склоняя
на плод покуситься, что взорам стал мил.
Дитя! Не вверяйся обманному слову:
неведомы слуху глаголы любви,
любовью и похоть очей не зови:
лишь сердце внимает сердечному зову.
Керы30
Под сенью лазурных глици́ний31
я Счастье беспечное пел,
но вот из стигийской пустыни,
Гаде́са32 где мрачный предел,
в наряде и странном и мнимом
старухи с огнивом пришли
и в пламени неугасимом
приют мой прекрасный сожгли.
«Где вскоре главу преклоню я,
что в прахе теперь и золе?»
И Беды рекли мне, ликуя
всем сонмом ужасным: «В земле!»
Ропот
Ведь ничего ужасней нет,
Чем к людям в рабство поступить,
Чтоб только сладко есть и пить…
Рютбеф, «Действо о Теофиле»
О боги, какая за нами вина,
злодейства какие за нами?
Зачем же, свобода, скотам ты дана?
Сытнее ходить под плетями!
На что, миродержцы, две эти руки,
на что бескандальные ноги?
Мы ныне лишились оков, и кирки,
и тяжкого хлеба, о боги!
Свобода жестока, как лев, голодна —
целее ходить несвободным!
Зачем же, свобода, рабам ты дана?
Чтоб съеденным быть иль голодным!
«Прощай, прощай, мой тайный кров…»
Прощай, прощай, мой тайный кров,
причастник грёз и вдохновений!
И ты прощай, мой добрый Гений33!
Зачем теперь твой взор суров?..
И вы, волшебницы-мечты,
что скрылись в тёмном подземельи
со мною в бедной этой кельи,
деля все блага простоты, —
прощайте! Скоро ангелки,
смеясь, отверзнут дверцы рая
иль тень, за Гермием ступая,
сойдёт в летейские34 струи…
«Недолго нежная светила…»
Недолго нежная светила
тебе впотьмах твоя Мечта!
Затем ли, Смерть, ты погасила
Светильник мой, чтобы уста
отверз?.. — Не стану умолять я:
кто отзовётся мне? Никто!
Мольбы какие иль проклятья
проймут безухую Клото́35?
И слёзы немы пред богами,
зане́36 пустынны алтари,
но следуй тесными путями,
томись, немотствуй и — умри.
Эпитафья
Вотще прекрасными цветами
венчаешь хладную плиту:
навек смежёнными очами
могу ли зреть их красоту?
Ничто сей прах не потревожит —
не смей цветущее губить!
Увы! и Гений не возможет
от гроба камень отвалить.
Увял избранник вдохновенья
по слову бога своего —
оставь унылые моленья,
признай могилы торжество.
На берегу Cтикса37
Бессильный раб чужих законов,
притёк я, Стикс, к твоим брегам —
в безмолвный сей чертог Плуто́нов
к его бесчисленным рабам.
Оставил я алтарь бескровный,
лишь бог погибельный изрек;
настал мой час! И в час условный
скользнёт ладья на мрачный брег,
Песнь землеходца40
Здравствуй, ветхая избушка!
Здравствуй, отчий камелёк41!
Здравствуй, тихая старушка!
Здравствуй, кроткий старичок!
Это сын ваш непорочный
громко дует в медный рог!
Разве хищник полуночный
ступит с песней на порог?
Песнь Дафниса43
Песнь Орфея48
Песнь Париса52
Тайно, Гермий крылоногий,
путь направь к Елене53 мой,
да пано́пт54 не узрит строгий,
осени чудесной тьмой!
Голубочек белокрылый
весть принёс: «Тоска!.. Тоска!..
Ах, спеши, любовник милый,
мука смертная тяжка!
Пламень лютый, неугасный
вновь Амур шутя разжёг —
и смеётся любострастный
и хохочет злой божок!»
Песнь Европы59
Куда ты помчался, телец белоснежный,
по зыбям лазурным копытом бия?
Возмездье богов ты иль рок неизбежный —
за что, злополучная, маюся я?
На взгорьи60 срывала я маки и розы;
иль в косы пасту́шкам вплетала левкой;
иль там, где паслись тонкорогие козы,
в кругу мы плясали у рощи святой.
А ныне прощайте навеки, сестрицы!
Не слышат! Несчастная, ты далека!
Седого Нере́я61 быстрей колесницы
златые копыта младого быка!
Вторая песнь мечтателя
Я видел: над землёй парила ты в ту ночь…
П. Ронсар
Божеством иль злобной силой
ты на пытку создана?
Вновь я вижу призрак милой:
меж светил парит она…
Долго ждал я с ней свиданья,
часто к небу я взывал —
но Владыка мирозданья
мукам тайным не внимал.
Ах, зачем её явленье
я слежу ночной порой:
вновь растает во мгновенье
грёза нежная с зарёй!
Русалка
В заросшем ряскою затоне,
во глубине недвижных вод,
в зелёном тинистом хитоне62
русалка нежная поёт:
«Прекрасный бог меня унёс
в Забытие́… Я — свежесть роз,
и мне отверсто царство грёз…
Была я дочерью земной…
А ныне юный призрак мой,
отвержен небом и землёй,
над зыбью вея тёмных вод,
уставших странников зовёт:
— Оставь, оставь юдоль забот!»
Ужасен голос вдохновенный!
Спешит склониться над водой
здесь путник, жаждой изнуренный,
и тотчас книзу головой
спадает, раб своих ушей.
Лишь сонм утопленников бледных,
свидетель дел её зловредных,
зарывшись в ил, не внемлет ей.
«Шепчет мне седая пена…»
что немил, что чужд тебе я,
что прогонишь ты плебея
от священного огня.
Но не верю тем шептаньям:
верю сердца я мечтаньям
и тому, что шепчешь ты.
О, развейтесь, злые бури!
Чаю: тихие лазури —
за пределом темноты!
Первая песнь садовника
Померк Камены юной взгляд —
уж днесь меня не веселят
доселе милые заботы.
Зачах старинный пышный сад,
где меж античных колоннад
плескали гордо водомёты!
Дурачеств первый баловник,
у хладных ног её я сник.
И Та́нат свил сухой терновник,
и на главу мою надвиг,
и рёк неспешно в сей же миг:
«И музы вянут, мой садовник».
С тех пор, как угль, я тускл и чёрн
и колет лоб мне смертный тёрн.
Песнь убийцы
И тень спеша в Аид слетела…
«Откликнись! Где ты, Филуме́ла?!
Увы, любимой не найду!»
И, душ всегдашний провожатый,
ответил Гермий мне крылатый:
«Она в Зевесовом саду!»
Потомкам
Ночь осиянна и ночь холодна,
жёлтая тлеет в туманах луна,
звёздные россыпи в Копях искрят:
снова зовут меня, снова манят.
Только куда мне, Камена, пойти:
все уж прошёл я земные пути,
всё я изведал, во всё я проник —
чем подивится трёхногий старик?
Скоро однако расстанусь с клюкой,
в Сумрак падучею канув звездой!
Может, увидев тот сумрачный лёт,
племя грядущих меня призовёт.
Клич Агамемнона66
«Там, где мудрый Прометей…»
В осеннюю ночь
Люблю я в таинстве ночей
сверчков беспечное бренчанье,
сереброзво́нное журчанье
холоднопле́щущих ключей,
и бледных роз благоуханье,
и лёт пылающих камней,
и звезд недвижных колыханье —
люблю я в таинстве ночей.
Но больше всех одно люблю я…
Как больше всех чаруем им,
чей ток дневной неуловим,
что слаще музы поцелуя!..
Люблю я в тихом увяданьи
дриады робкой воздыханье.
Песнь Психопомпа76
плачут грации игруньи;
музы, вещие певуньи,
с лавром сплетши кипарис,
в дар последний, в дар печальный,
в дар ужасный — погребальный —
поздний свой несут венок.
Ясноокие смуглянки,
кличут юношу селянки,
но молчит в ответ рожок!
злополучная подружка,
как подбитая пичужка,
Хлоя мечется, стеня;
и весёлые козлятки,
и пугливые ягнятки
плачут, сирые, над ним;
Добрый ангел
Выплыл в тонкие туманы
ангел с лютней золотой;
на чащобы и поляны
льётся сумрак голубой.
И ударил он по струнам,
и в Сиреневую высь
в одеяньи бледно-лунном
тени си́рые взвились;
в их терновые вене́чки
вплёл он сказки, смехи, сны…
«Спите, спите, человечки,
нет для вас второй Весны!»
Морское Пеннопенье
Я растворён во всём. Я — плещущие струи…
Э. Верхарн
Я э́нный призрак энных снов,
я — Жизни спящей сновиденье;
как часто сон бывает нов,
так я меняюсь во мгновенье.
Что неизменно в зыбких снах?
Ничто, — о счастье! — всё изменно!
Плещусь в глазничных берегах
лиловым морем песнопенно.
И надо мной цветятся Сны,
роятся Сказки и Мечтанья;
они, как я — растворены,
они — лишь духов очертанья.
О, мне отрадно, что я Сон,
что я — Морское Пеннопенье,
что я всецело растворён
в струях, текущих в Пробужденье!
В храме Фантазии
и, почив на пьедестале,
сыплет плесневую гарь
бог в мерцающем кристалле
на сиреневый алтарь.
О, святы твои руины
и щербины древних стен!
Я и сам как плоть лепнины,
я и сам тобой слеплен!
Лунная мель
Взошла багряная луна
и плавит чёрные кристаллы,
и льётся ночь, и даль видна,
где обнажённые кораллы
в останки кораблей вросли.
Там, в ризы лунные одеты,
что ищут в полночь на мели
безмолвнобледные скелеты,
зарывшись в топкие пески?
Свои изглоданные лица!
И вновь, их пряча черепки,
волна глумливая кати́тся.
Третья песнь мечтателя
Опьяняйтесь!
Бодлер
Священ сей прах:
здесь ты ступала!
И, вся в цветах,
нектар плескала.
бросал в него,
впивая опий —
и божество
я зрил утопий.
Песнь Хлои
Пан, разрушь, заступник мой,
наважденье злое:
позабыл Дафни́с хмельной
клятвы, что дал Хлое!
Лишь чело тупым резцом
Кронова десница
выщербит — со стариком
дева распростится!
К костям
Когда б ты знал, любовник бедный,
чему обрёк Амур зловредный
тебя, на ложе к ней маня,
ты был бы бодр, бежал с испугу,
нагую бросивши подругу,
быстрей Ахи́ллова89 коня!
И на пирушке средь друзей
хвалился ловкостью своей
и возлиянья бы принёс.
А ныне в череп безобразный
эо́л90 свистит, гуляка праздный,
и рёбра гложет драный пёс.
«Как утра майского прохлада…»
Как утра майского прохлада
благословенна и чиста,
явись, прелестная Мечта,
очей тоскующих отрада!
Ты в дар мне музою дана,
как небом — добрая жена,
незаслужённая награда!
На зов певца лети резвей
и песни новые навей.
«В сияньи луны…»
В сияньи луны
соцветье мечты
я вижу порой.
И отзвук струны,
и зов пустоты,
и пенье, и вой
в сияньи луны,
в соцветьи мечты,
я слышу порой.
Суд
Со всех концов, со всех начал
глашатай Страшный созывал
народы гордые на суд.
И смерть, тесавшая гробы,
разбила их, и се — рабы,
цари и вольные текут.
Они сошлись, они пришли:
живой — сын проклятой Земли —
и мёртвый — сын Небытия;
но Бог всеведущий молчит,
и ужас лик его мрачит:
здесь человек себе судья.
«Покойся, юности Мечта!..»
Покойся, юности Мечта!
Таната бледная пята
в безликий прах тебя втоптала.
Уж червь тупой, вияся, жало
в твою распавшуюся грудь
потщился, алчущий, воткнуть,
членя — о низменный обжора!
Но нет ни гнева, ни укора
в углах подгнивших чёрных губ…
О, и теперь мне мил твой труп!
«Я бродил в пределах Смерти…»
Я бродил в пределах Смерти:
я искал с Надеждой встреч.
О, пророки, поумерьте
вашу пламенную речь!
На просторах тьмы и праха
нет Лазоревых садов —
лишь Возмездие, что Пряха
от начала ткёт веков.
Я нашёл в зловонной зале
меж пирующих червей
только образ на эмали,
только сон — о Ней, о Ней…
Песнь Силена91
Случилось в Темпе́йской92 долине
четыре столетья назад
узреть мне, как нимфа в корзине
несла золотой виноград —
дары изобильной Кибе́лы93.
За ней я покрался, как вдруг
Эрота лернейские94 стрелы
вонзились — и древний недуг
меня поразил; уязвлённый,
я обмер и камнем упал
в какой-то угрюмый провал,
завидев, как лук золочёный
блеснул и за тучкой исчез,
как в ужасе нимфа бежала,
как скрыл её сумрачный лес…
А страсти отравленной жало
точило мне сердце меж тем,
сгорал я в любовном огне
и вту́не95 пропал бы совсем,
но милостив Рок был ко мне!
Осенней порой спозаранок
(лет десять иль боле спустя)
и фавна98, лесное дитя,
целительный Случай привёл —
тотчас же могучее зелье
испивши, я здравье обрёл,
а с ним и былое веселье.
И пьяная скоро компанья
исторгла из сердца страданья,
что в нём поселились давно,
и Вакха я пел и вино.
Коль в полной не хочешь ты мере
влачить безотрадные дни,
не следуй лукавой Венере
и злого Амура гони!
«Каштана пожухлый листочек в корзине…»
Каштана пожухлый листочек в корзине,
бредя по Темпейской туманной долине,
печальная нимфа несла.
То было осенней прохладной порою;
уж Феб над священной Зеве́са горою99
распрягши быков. И, под кроною вяза
присевши, невнятно рекла… Из рассказа,
сокрывшись за частым кустом,
узнал я о том, что увяла намедни
родная сестра их из рощи соседней
с последним — вот этим — листом.
Песнь Ямбы102
Ободрись, моя Деметра103,
в час веселья ты грустна!
Слышишь: в сладких струйках ветра
дышит чистая Весна!
«Лилии чёрные…»
Песнь Тимона110
Вами украдена
огненна градина,
Танатом дадена
в страшный залог.
Смерть, мы унижены!
Жаль, что не выжжены
люди и хижины —
выпал им срок!
Песнь Медеи112
«В теснинах тупости и злобы…»
В теснинах тупости и злобы
мой вольный гений не падёт —
скорей, Гадес, сойду во гробы,
внимая плеск стигийских вод!
Иль с чернью чашу пировую
в кругу, о Феб, не разопью:
иных сопирников взыскую,
приветят музу что мою!
Спящей фее
Лилейная фея,
взгляни на меня!
Я, грёзу лелея,
горю без огня!
Но сон твой не смею
напрасной мечтой
тревожить, хоть всею
люблю я душой!..
О, пусть тебе снится,
лесная царица,
фиалковый луг
и ласковый друг!
Гвоздика и вьюнок
Багряные гвоздики
и белые вьюнки
принёс я Лаоди́ке
на холмик у реки.
Кровавыми слезами
я мрамор орошал
и жадными устами,
простёршись, лобызал.
В отмщение проклятья
призвавши на Старух,
вотще молил отъять я
от тела скорбный дух!
Не Паркой плетено ли,
что в муках ты изрёк?
Что́ в смертной им юдоли
гвоздика и вьюнок!
Песнь Прометея
Лазурь шумливая, бурли,
дроби валы о брег кремнистый!
Гони струи, фракиец116 льдистый,
с пределов северных земли,
Энносиге́евых117 громад
горе́118 вздымая ток гремучий,
чтоб потешать, над чёрной кручей
носясь, того, кто здесь распят!
Палач мой верный! клёкот твой,
моим стенаньям тайно вторя,
отраден мне и люб, как моря
бессонный рокот под скалой.
Песнь Тиресия119
Ниспослан мне дельфи́йским120 богом
глагол, испрошенный тобой…
Конец ознакомительного фрагмента.