Работа для Бекки

Николай Иванников (2024)

В считанные минуты жизнь Бекки рушится, когда у нее на глазах убивают ее мужа и маленького сына. Что остается? Умереть самой? Мстить убийце?Бекки знает, что делать… Она не знает другого — ее просто используют. Но все только начинается!Формально книгу можно отнести к циклу «Вепрь», поскольку часть главных героев перешли оттуда, но фактически эта книга является самостоятельным произведением и не требует знания событий первых двух частей.Обложка подготовлена с помощью нейросети Kandinsky

Глава третья

Солнце уже давно опустилось за горизонт, но это не спасало от страшной духоты, которая царствовала в Городе почти два месяца и не освобождало от той обязанности, которую Бекки взвалила на свои плечи без малого две недели назад.

— Твое личное дело, Лариса, будешь ли ты использовать на практике тс навыки, которым я тебя научу, — говорил Эфраим, инструктор по стрельбе. — Я даже не хочу знать, для каких целей они могут тебе сгодиться, но мне уплачено за полный курс, а потому изволь быть примерной ученицей…

Бекки не возражала. Она верила: если Хан сказал «так надо», значит, действительно надо. Надо молчать и терпеливо учиться. Она вообще в последнее время говорила очень мало. Лишь когда без слов обойтись было невозможно, бросала какую-нибудь короткую фразу. Как сейчас, например:

— Я не умею стрелять в полной темноте, Эфраим!

Они стояли под старым разлапистым тополем, крона его тихо шелестела где-то в невидимой высоте, а впереди, шагах в тридцати, стоял погруженный во тьму «дьявольский аппарат» Эфраима — машинка, с разной периодичностью выплевывающая в небо пластиковые тарелочки. Обычный тренажер для стрелка, если забыть о кромешном мраке вокруг и о том, что увидеть полет тарелочек невозможно — стрелять предстояло вслепую, ориентируясь лишь на короткий свист, с которым тарелки отправлялись в полет. Лица Эфраима Бекки тоже не видела, но почувствовала, что он улыбнулся.

— Темнота не такая уж полная, как это может показаться, — сказал он. — По крайней мере я своими старыми глазами вижу в ней весьма недурно. И ты должна этому научиться. И не только глазами — не забывай, что у тебя есть еще и уши. Тарелки летят не бесшумно, как ты, наверное, уже успела заметить. Так что смотри во все глаза и слушай во все уши — и скоро ты будешь стрелять не хуже меня. Не жалей патроны, стреляй!

Отрывистый свист дал ей понять, что «дьявольский аппарат» сработал, и она тут же направила ружье в место предполагаемого нахождения тарелки. Но момент был упущен — она даже сообразить ничего не успела. Только растерянно тряхнула головой и опустила ружье.

— Опоздала, — сообщила она. — Еще раз.

Но Эфраим, хмыкнув, забрал у нее ружье.

— У тебя, Лариса, неправильное отношение к предмету, — поучительно сказал он, нежно поглаживая приклад. — Оружие не менее женственно, чем ты сама, и отношения к себе требует соответствующего. Оно не должно вызывать у тебя ни страха, ни брезгливости. Только нежность. И доверие. Это очень важно — нежность и доверие. Не надо держать его, как палку; представь, что это твоя любимая женщина и ты просишь ее оказать тебе услугу!

— Звучит пошло, — сказала Бекки. — И глупо. Ведь я сама женщина, или ты этого еще не заметил?

Эфраим довольно рассмеялся. Этот смех напоминал совиное угуканье и не имел ничего общего с нормальным человеческим смехом, тем более здесь, в кромешной тьме; и если бы Бекки не была уже знакома с этим странным смехом, то могла бы подумать, что Эфраима скрутил приступ аппендицита и он корчится от боли, пытаясь призвать на помощь.

— Не смешно, — сказала она, беря у него ружье. — Хватит ржать, повторим попытку.

Эфраим утих, и снова послышался свист. Тарелка ушла в высоту, треснул выстрел, и Бекки услышала, что Эфраим ей аплодирует.

— Неплохо, неплохо, — сказал он. — Очень даже недурственно. Когда выбьешь десять из десяти, я разрешу тебе отдохнуть. Начали! — он снова хлопнул в ладоши.

В четвертом часу утра, когда Бекки чувствовала себя уже окончательно измотанной, Эфраим наконец сжалился над ней.

— Достаточно, — сказал он, сделав царственный жест пальцами. — Ты у меня умничка. Помню, я не один месяц затратил, чтобы научиться так обращаться с оружием. Видать, тебе сильно понадобилось это умение.

По его тону Бекки поняла, что он был бы не против, намекни она хотя бы, зачем ей это умение. Но она ничего не сказала. Отдала ему ружье и, развернувшись, пошла прочь с полигона.

Уже начинало светать. Чернота на небе прояснилась, появились в ней бирюзовые проблески, и уже стало возможным видеть в высоте серые лоскуты облаков, сквозь которые мерцали редкие звезды.

Выйдя за границу полигона, огороженного бетонным периметром и двумя рядами колючей проволоки, Бекки прошла по извилистой асфальтовой дорожке, проходящей через небольшую березовую рощицу. С ветвей сыпалась труха и клещи, но Бекки не обращала на это внимания — в пятидесяти метрах отсюда ее ждал душ и джакузи, а потом — чашка горячего чая по-казахски и бутерброд с икрой, ну а потом — крохотная комнатка с широкой кроватью и чистой постелью. Конечно, кровать была широкая в меру и чистая тоже в меру, но даже это было хорошо, потому что ничего другого она не имела, а то, что имела, было от щедрот Хана. С квартирой своей Бекки простилась без сожаления. Она даже была в какой-то мере благодарна кредиторам Андрея, что они избавили ее от необходимости самой делать этот нелегкий выбор — либо оставаться в доме, где была убита вся ее семья, где каждая половица напоминала о тех страшных событиях, либо безжалостно избавиться от этих воспоминаний вместе с самим домом. Квартира отошла во владение некого Арзумяна, самого крупного кредитора Андрея. Этот Арзумян оказался весьма понятливым парнем («Поверьте, Лариса Семеновна, я вовсе не зверь, и мне не доставляет ни малейшего удовольствия выгонять из квартиры одинокую женщину. Ноя профессиональный психолог, Лариса Семеновна, и как никто знаю, что вам и самой не хочется оставаться в этом доме. Я прав? Вот видите, вы молчите. Значит, прав!»). Бекки ни слова не сказала в ответ. Ей понадобилось всего несколько минут, чтобы собрать в пакет то немногое, что у нее осталось, и покинуть квартиру. А у подъезда се уже ждала посланная Ханом машина. «Вот вы и покончили со старой жизнью, Лариса, — сказал он, когда они встретились. — Осталось поставить заключительную точку — и можно начинать все заново…» Под «заключительной точкой», без сомнения, он имел в виду убийство Стэна, но эта мысль уже не казалась Бекки такой уж неприемлемой. Более того — она была настолько желанна, что Бекки не отказывала себе в удовольствии едва ли не ежеминутно смаковать ее, представляя, как Стэн будет корчиться от страха и боли и вымаливать пощаду и как она при этом будет непреклонна и жестока. Дьявольски непреклонна и дьявольски жестока. И Стэн умрет в страшных муках, с криками и стонами, а она будет смеяться ему в лицо…

Вытерев о металлическую решетку подошвы кроссовок, Бекки поднялась по трем крутым ступеням на деревянное крыльцо маленького домика, где проживала последние две недели, открыла скрипучую дверь и, переступив высокий порог, очутилась в удивительно просторной прихожей, отделанной мореным деревом. Стену слева украшала вешалка явно ручной работы (именно украшала — по прямому назначению Бекки ее еще ни разу не использовала из-за бедности своего гардероба). На стене справа висело огромное зеркало — резная рама, двухсторонняя подсветка, стеклянные полочки со всевозможными безделушками от зубочисток и ватных палочек для ушей до губной помады и туши для ресниц. Стену спереди — прямо над широким входом в гостиную — венчали ветвистые маральи рога, обрубленные вместе с половиной черепа, покрытые лаком и накрепко прикрученные к деревянной подставке с каким-то замысловатым узором. Над рогами, под самым потолком, висел в пластмассовом горшке густой цветок, явно из семейства вьюнковых, судя по тому, как настойчиво он тянул свои вихрастые стебли во все стороны одновременно. Вьюн цеплялся за все что только можно — за упомянутые маральи рога, за капроновые нитки, на которых висел горшок, за гардину над входом в гостиную, за собственные стебли! Однажды (это случилось на пятый день пребывания здесь) Бекки заметила в зарослях этого невзрачного цветка одинокий отблеск и, встав на табурет, обнаружила под листьями миниатюрную видеокамеру, тупо глядящую на нее стеклянным зрачком. Бекки ничего не стала предпринимать и даже ничего не сказала Хану по этому поводу, но впредь вести себя стала более настороженно — уже не позволяла себе расхаживать по дому голышом, как частенько делала это раньше, и на всякий случай тщательно исследовала туалет, заглянув даже в смывной бачок и под решетку вентиляции (ей претила мысль, что кто-нибудь может увидеть ее сидящей на унитазе). Камеры в туалете Бекки не обнаружила, но не сомневалась: кроме той, что находится в цветке, в доме установлено еще как минимум три — в гостиной, спальне и на кухне. Иначе наблюдателям не стоило и огород городить, устанавливая видеокамеру в таком неинтересном месте, как прихожая.

Скинув кроссовки, Бекки прошла на кухню, отделанную мореным деревом, как и прихожая. Тут пахло свежими овощами и древесной смолой — этот запах стоял здесь всегда, независимо оттого, что Бекки готовила на завтрак, обед или ужин. Похоже, дизайнерами этот запах был предусмотрен специально и являл собой неотъемлемую часть интерьера, как и круглый обеденный стол посередине кухни, высоченный, почти под потолок, холодильник в углу или же как хорошая копия «Золотой осени», прекрасно гармонирующая с общей цветовой гаммой на кухне.

Поставив на огонь чайник и склянку с молоком, Бекки достала из холодильника бутылку «Хайнекен», вылила се содержимое в высокий стакан и залпом опорожнила его. Кулаком стерла пену с губ. Какое-то время сидела за столом, не шевелясь и даже не мигая, лишь поигрывая пустым стаканом в пальцах. Когда чайник закипел и пена на молоке, пожелтев, полезла наружу, Бекки погасила огонь, налила кипяток в заварник, а молоко вылила в кружку. Через две минуты чай настоялся почти дочерна, до загустения; Бекки добавила его в молоко, и в то же мгновение к древесно-овощному запаху на кухне добавился сочный чайный аромат. А еще через несколько минут Бекки уже сидела в ванне, массируемая обильными пузырьками, и потягивала чай из блюдца, удерживая его на трех пальцах. Вид у нее в эту минуту был самый что ни на есть умиротворенный, и любой сторонний наблюдатель, увидев ее сейчас, предположил бы, что и мысли у нее в эту минуту под стать — умиротворенные и спокойные. Но он ошибся бы в своих поспешных выводах. Он совершенно не знал Бекки, этот сторонний наблюдатель, и о связи содержимого ее мыслей с внешним обликом мог судить лишь априори.

А мысли у Бекки были самые черные. Она снова думала о Стэне. Собственно, она не переставала думать о нем ни на секунду, часто даже во сне ее преследовала эта навязчивая идея — убить. Но смерть его не должна быть быстрой и безболезненной. Это было бы слишком просто и человечно для такого выродка, как Стэн. Он должен знать, что умирает, и должен приходить в ужас от этой мысли, и должен страдать, страдать и страдать…

Пронзительный звон вывел Бекки из каталепсии. Звонил телефон. Вернее — все четыре имеющихся в доме телефона, и этот разнокалиберный перезвон заставил Бекки вздрогнуть, чай выплеснулся из блюдца, обжег грудь, и она, ругаясь сквозь зубы, полезла прочь из ванны. Поставила блюдце на полочку и сняла трубку настенного телефона.

— Здравствуйте, Сергей Петрович.

Был пятый час утра, и Бекки не сомневалась — звонил Хан. Услышав приветствие, он довольно рассмеялся:

— Узнаю школу, твоя интуиция ничуть не хуже моей. Я уже наслышан о твоих сегодняшних успехах, Лариса, Эфраим поспешил со мной поделиться. Что ж, рад, очень рад!

— Но звоните вы, как я понимаю, не только для того, чтобы меня похвалить, — сказала Бекки. — Угадала?

— В яблочко. У меня есть хорошая новость: в Городе объявился Стэн.

Сообщив это, он замолчал, ожидая услышать реакцию, но ничего не сказала. Терпеливо ждала продолжения.

— Он приехал вчера утром, — сказал Хан. — Мои люди засекли его в аэропорту и тайно сопроводили до берлоги. Так что могу тебя поздравить, Лариса, лед тронулся. Считай, что с этой минуты твоя теоретическая подготовка заканчивается и начинается практика. Собственно, теперь все зависит только от тебя. Условия прежние: ты вольна сама выбрать место, время и способ проведения акции. Никаких ограничений. Я же со своей стороны готов оказать любую помощь. Сведения, страховка, оружие, деньги, в общем, все, что пожелаете. Вы готовы?

— Да, — ответила Бекки, не раздумывая. — Я готова начать акцию немедленно.

— Ну, ну… — слегка ошарашенно произнес Хан. — Не стоит так торопиться, Лариса. У нас пока еще слишком мало информации, чтобы приниматься за дело столь рьяно. Именно в эти минуты мои люди собирают для тебя все необходимые сведения, так что можешь спокойно лечь спать. Не думаю, что мы от этого что-нибудь потеряем.

— Нет, — упрямо сказала Бекки. — Я начну немедленно.

Хан вздохнул. Бекки редко с ним спорила, но если уж заводилась, переубедить ее было практически невозможно.

— Хорошо, — сказал Хан. — В конце концов, я сам предоставил тебе карт-бланш. Чем я могу помочь?

— Для начала мне нужна машина. Желательно «четыре на четыре».

— Без проблем. В гараже на полигоне стоят несколько джипов, выбирай на свое усмотрение. Там сторожем Слава Рыжов, скажи ему, что ты от Хана, и он сразу выпишет тебе доверенность от моего имени. Что еще?

— Адрес берлоги Стэна и полный бак бензина.

— Это — по умолчанию. Плюс тысяча долларов на карманные расходы. Их тоже получишь у Рыжова. Что касается адреса, то он прост: база отдыха «Березовый яр», что в сорока километрах от города, коттедж номер десять. Предупреждаю: там есть охрана. Но сколько и где — я еще не успел выяснить. Может, все-таки немного подождешь до полного выяснения обстоятельств?

— Нет, спасибо. Если мне что-то понадобится, дам вам знать.

— Обязательно. И, пожалуйста, держи меня в курсе событий. Не торопись и не делай глупостей. Я знавал немало молодцов, жаждущих поквитаться со Стэном.

— И что? — полюбопытствовала Бекки.

— Их сшивали по кусочкам, прежде чем хоронить.

— Спасибо, Сергей Петрович, я учту это.

— Да уж, будь добра. От того, насколько осторожно ты будешь действовать, зависит не только твоя жизнь! Ну что ж, работай.

Бекки уже собралась повесить трубку, но услышала: — Да, кстати!.. Ни пуха, ни пера.

— К черту! — хрипло отозвалась Бекки.

* * *

С утра было свежо, если не сказать зябко, но Маугли знал, что это ненадолго. Пройдет совсем немного времени, настырное солнце продерется сквозь многоэтажки восточного жилмассива, прикоснется к городскому воздуху, и тот сразу же начнет прогреваться до обычной тридцатиградусной температуры, досаждающей городским обитателям вот уже второй месяц подряд.

Подумав об этом, Маугли высунул голову в открытое окно автомобиля и посмотрел на уходящий внутрь Города проспект. Солнце вставало. Оно уже выставило свою лысину над шпилями на востоке и, похоже, почесывало ее в задумчивости, соображая, выбираться ли из своего ложа немедленно, или же чуть-чуть оттянуть этот момент, чтобы еще немного понежиться в своих перинах. Впрочем, как стало видно несколько минут спустя, решение было принято не в пользу блаженного ничегонеделания, и Маугли даже зажмурился, когда сквозь многоэтажки ударили в глаза слепящие лучи.

Глотнув из початой уже бутылки «пепси», Маугли перевел взгляд в противоположную сторону, на перекресток, откуда с минуты на минуту ждал появления машины Джутова. Время было раннее, светофоры еще монотонно мигали в желтом режиме, но Маугли знал, что Джутов обязательно появится — он имел привычку приходить на работу первым. Чему он посвящал это предрабочее время, никто не знал, но по утрам от него частенько попахивало спиртным.

Джутов появился минута в минуту, как обычно. Его «Мерседес», не снижая скорости, вылетел на перекресток, повизгивая, свернул вправо и через несколько секунд уже стоял в десяти метрах от Маугли. Джутов выбрался из салона тяжело, как медведь, «Мерседес» раскачивался в такт его движениям, словно игрушечный. В руке Джутов сжимал неизменную бритву и размашисто водил ею по зыбким щекам, по угловатому подбородку, даже по шее, серой и шершавой, похожей на бетонный столб. Коротко пискнула автомобильная сигнализация, встав на контроль, и Джутов вразвалку направился к офису.

Когда тяжелые стеклянные двери с грохотом захлопнулись, Маугли вышел из машины. Щурясь, осмотрелся (вокруг было пустынно и безлюдно) и быстро направился следом за Джутовым. Лифты в здании еще не работали, и было слышно, как шаркают по ступеням где-то наверху мощные башмаки Джутова. Дождавшись, когда шаги стихнут в переплетении глухих коридоров, Маугли бросился вверх по лестницам, прыгая через две ступени. Поднявшись на третий этаж, остановился. Прислушался. В здании стояла полная тишина, только где-то тихо журчала вода да на пределе слышимости работал не выключенный с вечера радиоприемник.

Маугли не спеша закурил, перешел через вестибюль и свернул в правое крыло, прямое и длинное, уходящее куда-то в темноту. Лишь метрах в двадцати впереди на стену падал кривобокий прямоугольник света из открытой двери офиса. Нисколько не сомневаясь, Маугли прямиком направился к этому прямоугольнику и минуту спустя уже стоял в офисе компании «Зебра», у кабинета Джутова. Дверь была слегка приоткрыта. Маугли заглянул в щель. Джутов стоял у окна, опираясь своим грузным задом на подоконник; в руке он сжимал длинный стакан и с животной жадностью лакал из него темно-желтую жидкость.

Толкнув дверь ногой, Маугли громко сказал:

— Утро доброе.

Джутов поперхнулся, темно-желтая жидкость брызнула изо рта в разные стороны, выплеснулась из стакана на пол, и Джутов уставился на нежданного гостя, вытаращив глаза. Он был явно напуган, даже взмок, но, к чести его сказать, быстро овладел собой и через секунду уже обрел прежний вид — самоуверенного, самовлюбленного типа не очень приятной наружности.

— Ты кто? — спросил он, отставив стакан с остатками жидкости на подоконник.

— Догадайся с трех раз, — широко улыбаясь, сказал Маугли, проходя в кабинет с поднятыми руками ладонями наружу. — Только не строй напрасных иллюзий, я не старик Хоттабыч. Так что все свои грязные желания оставь при себе.

Джутов не нашелся, что ответить. Как видно, он не ожидал такого странного напора от незнакомого парня, который, однако, чувствовал себя в этих стенах вполне по-хозяйски.

— Ты кто? — повторил Джутов и оттолкнулся задом от подоконника. Сейчас он выглядел несколько решительнее, чем минуту назад, но какая-то доля недоумения и в голосе, и во взгляде еще оставалась.

— Ах, Джутов, Джутов, — качая головой, сказал Маугли, усаживаясь за стол в высокое кресло для посетителей. — Знаешь, на кого ты сейчас похож?

— На кого? — тупо спросил Джутов.

— На мальчика, который занимался онанизмом, и его неожиданно застукала мама. Как две капли. У тебя даже губы в слюнях от растерянности. Что — имелись прецеденты?

— Не понимаю! — начал Джутов, утирая губы рукавом, но Маугли, по-прежнему весело, его перебил.

— И не поймешь. Для того чтобы что-то понять, Джутов, надо уметь думать, а у тебя с этим проблемы. Ты не способен даже предвидеть последствия самых элементарных поступков и пребываешь в блаженном неведении, пока какой-нибудь добрый человек не ткнет тебя носом в дерьмо.

Маугли подался к нему всем телом.

— Так вот, Джутов, я и есть тот самый добрый человек. Так сказать, самаритянин!

И тогда Джутов спросил в третий раз:

— Ты кто такой, м-мерзавец?!

Он был вне себя от злости, нос его покраснел, набух и покрылся испариной, лоб тоже покрылся испариной, а брови немыслимо выгнулись, и было ясно, прояви Маугли еще хоть толику наглости, и Джутов кинется на него с кулаками. А Маугли, казалось, только этого и ждал.

— За «мерзавца» ты ответишь отдельно, Петенька, — сказал он. — Не советую тебе меня оскорблять. Мы незнакомы, почем тебе знать, что у меня на уме?

Маугли вдруг привстал с кресла, перегнулся через стол и, выкинув руку, схватил Джутова за галстук. Движение было столь резким, что Джутов в испуге отпрянул, но Маугли уже намотал его галстук себе на кулак и притянул к себе. И тут же послышался звонкий шлепок, когда Маугли раскрытой ладонью наотмашь ударил Джутова по лицу. Тот мотнул головой, издал похожий на обиженное тявканье звук, тоже сжал кулак и ударил бы в ответ, если бы Маугли не нанес ему второй удар, одновременно отпустив галстук. Грузно перевалившись через спинку кресла, Джутов звучно рухнул на пол, увлекая за собой увесистую стопку бумаг со стола. Некоторые листы оказались под ним. А в следующую секунду Джутов уже вскочил на ноги, выхватив револьвер.

— Убью суку! — просипел Джутов и со щелчком оттянул курок. — Замочу падлу!

Он поднял револьвер. Не будь он трусом, выстрелил бы без малейшего колебания, но он всерьез опасался последствий, к которым мог привести этот выстрел. Оружие тем не менее было направлено Маугли в голову.

— Зачем ты сюда пришел? — спросил Джутов, хищно скалясь. — Что тебе от меня надо? И кто ты такой, черт возьми?!

Маугли стоял напротив него и, как ни странно, улыбался. В глазах его не было ни тени испуга. Он словно не замечал револьвера в руке противника.

— Вряд ли мое имя тебе что-нибудь скажет, — сказал Маугли. — Но, если это поднимет тебе настроение, можешь звать меня Маугли.

— Маугли? — Джутов был слегка ошарашен. С этим парнем был связан целый ряд не очень-то приятных историй, но Джутов, как ни пытался, ничего конкретного вспомнить не мог.

— Что за черт! Ну и зачем же ты пожаловал, Маугли? Говори, говори, я ни за что не поверю, что ты в шесть утра оказался в моем офисе по чистой случайности. Говори, или я выстрелю! Убивать я тебя не буду, но если пуля пробьет коленную чашечку, останешься инвалидом!

Джутов не договорил. Он даже сообразить не успел, что именно произошло в следующую секунду. Скорее это напоминало кинопленку, из которой была вырезана часть кадров: вот он стоит с револьвером в руке, уверенный в себе и своем оружии, а вот — недоуменно смотрит перед собой, сжимая в кулаке воздух, потому что револьвер уже в руке у Маугли и нацелен на него, Джутова.

— Ловкость рук, — коротко прокомментировал Маугли, оглядывая револьвер. Откинул барабан. — Ба-а! — нараспев сказал он. — Да это же фуфло, Джутов! Пугач! И ты собирался этой дрянью взять меня на понт? Знаешь, тебе это почти удалось. Меня даже сомнение взяло, когда ты запел про коленную чашечку и инвалида!

Он через плечо отшвырнул револьвер за спину и выхватил из-за пояса пистолет. Девятимиллиметровый «бернарделли» военного образца.

— Кстати, к вопросу о сомнениях, — Маугли выбросил обойму из рукоятки себе на ладонь. Опустил в карман. — Сейчас у нас очень похожая ситуация, не правда ли? Есть в стволе пуля? Нет в стволе пули? Ты этого не знаешь, а я этого не помню. Или, скажем, делаю вид, что не помню, — со злым лицом он приставил «бернарделли» Джутову к голове. — Но чтобы выяснить этот вопрос, у нас есть верный способ.

Со звонким щелчком он спустил курок. Джутов шумно испортил воздух. Маугли весело поморщился.

— Готов, — сообщил он. — Ай, Петенька, я-то считал тебя более стойкий, даже припас на этот случай еще пару-тройку фокусов. Если есть желание, могу продемонстрировать. Есть желание, Петенька?

Джутов отчаянно затряс головой. Понять это можно было однозначно: никаких желаний по этому поводу он не испытывает.

— Что ж, это твое право, — Маугли не спеша обошел стол и рукояткой пистолета толкнул Джутова в грудь. Безвольной тушей тот опустился в кресло. Он смотрел на Маугли снизу вверх, и взгляд его был таким жалобным, что человек посторонний, незнакомый с Петром Джутовым, наверняка пожалел бы его и, может быть, даже сделал попытку прекратить творящееся над ним насилие. Но таких людей здесь не было. Был только Маугли, а он и не думал проявлять снисхождение.

— Значит, так, Петенька, — он взял Джутова за горло и слегка придавил. Джутов рискнул оказать слабое сопротивление, но получил коленом в живот и немедленно оставил эти попытки. — Значит, так, — строго повторил Маугли. — Примерно две недели тому назад к тебе в этот самый кабинет приходила женщина. Молодая и красивая, только не делай вид, что ничего не помнишь. К тому же ты с ней хорошо знаком. Бубнова Лариса, она же Скромница Бекки. Ты был хорошо знаком с ее мужем Андреем Бубновым, ныне покойным! Она просила у тебя работу?

Джутов кивнул.

— И?

— И все… — ответил Джутов сипло.

— Как? Ты отказал ей, Джутов? Как же ты мог? Насколько мне известно, у тебя к этой женщине были самые светлые чувства! Или я ошибаюсь? Или не самые светлые, а, Петенька?

— Она сама отказалась от той работы, какую я ей предложил! А ничего другого я ей предоставить не мог.

— Вот как? Почему-то я тебе не верю. Бекки такая трудолюбивая девочка, сама к тебе пришла, да и не в ее положении отказываются от работы. Ты что-то темнишь, — Маугли сжал пальцы еще сильнее. — Ой, Петенька, не доводи до греха!

— Не… Не надо. Не убивай, Маугли… Я все расскажу…

Лицо у Джутова пошло красными пятнами. Он явно задыхался, но сопротивляться боялся, а может, просто не мог. У него и говорить-то получалось с большим трудом, и, видя это, Маугли наконец отпустил его и присел на край стола.

— Я слушаю.

— Я предложил Бекки должность личного секретаря! Она сочла это ниже своего достоинства и отказалась.

— Личного секретаря? — Маугли рассмеялся. — А ты мастер подменять термины, Петенька. Мог бы просто сказать, что предложил ей стать твоей любовницей. Ничего удивительного, что она отказалась, — ведь она только что овдовела. И потеряла сына. Так что ты поторопился со своими грязными предложениями. И что было дальше?

— Ничего. Она ушла, и больше я ее не видел.

— Врешь, — Маугли достал из кармана обойму и вогнал ее в пистолет. — По глазам твоим позорным вижу, что врешь. Ты не мог отпустить ее просто так. Ты же у нас герой, Петенька, с бабами… Неужели у тебя сердце не дрогнуло, когда Бекки сказала «нет» и направилась к выходу?

Джутов не ответил. Он не знал, что сказать, со страхом думал только об одном: «Сейчас он меня расколет, а потом взбесится и убьет! Он меня убьет! Я даже пикнуть не успею».

— Значит, я прав, — сказал Маугли. — Ты не отпустил ее просто так. Что-то между вами произошло. Что-то мерзкое, как я понимаю, раз ты пытаешься это от меня утаить. Я прав?

Джутов снова не ответил, и Маугли с довольной улыбкой на лице сделал вывод:

— Пра-ав! Ой, как я прав, Петенька! По твоим перепуганным глазкам все читается отчетливо, как в книге. Она сказала тебе «нет» и направилась к выходу, а ты, как истинный джентльмен, не дал ей уйти, не попрощавшись. Ты схватил ее и вытащил на середину кабинета… Ты же у нас сильный мальчик, Петенька, когда речь идет о дамах… Ты бросил ее на пол и навалился всей своей свинячьей тушей, так?

Джутов отрицательно затряс головой, но он дрожал всем телом, и на фоне этой дрожи его попытка возразить прошла незамеченной.

— Ты изнасиловал ее, а она не могла даже сопротивляться — она ведь слабенькая, эта Скромница Бекки. Не могла позвать на помощь, потому что равнодушные типы в соседней комнате не помогли бы ей, даже если бы ты рвал ее на части. Ты ее изнасиловал, а потом с чистой совестью продолжил заниматься своими мелкими делишками, нисколько не заботясь о том, что сталось с этой женщиной дальше. И больше никогда ничего о ней не слышал. Это так?

Тряся отвисшей губой, Джутов несколько раз кивнул. Маугли заинтересованно склонил голову набок.

— И снова ты врешь, Петенька. Запомни, милый, твое лицо — как большой экран в кинотеатре, а я — единственный в зале зритель. И я вижу, что потом случилось кое-что еще, но ты хочешь это от меня скрыть! Вот видишь, ты даже не пытаешься возразить. И еще запомни, Джутов: если я еще хоть раз уличу тебя во лжи — выстрелю тебе в голову. Запомнил?

— Д-д-да! — выкрикнул Джутов, не отводя глаз от пистолета. — Я все понял! Я все расскажу! Потом я ее в самом деле ни разу не встречал, но кое-что слышал. Это случилось неделю назад, когда ее выселили из квартиры.

— Из квартиры? Надо же! Я ничего об этом не знал. И кто же ее выселил?

— Теперь квартира принадлежит Арзумяну. Эдику Арзумяну, возможно, ты знаешь его.

Маугли задумчиво кивнул: да, мол, знаю, а Джутов, глядя ему в глаза, вдруг вспомнил, когда и где слышал об этом страшном человеке.

Конечно, ну как же он мог забыть! Маугли. Месяца четыре назад эту кличку упоминал Сашка Дитрих. Совершенно точно — Джутов прекрасно помнил голос Дитриха, произносящий эту кличку, и даже выражение его лица при этом — серьезное, сосредоточенное и чем-то озабоченное, что было несвойственно обычно шумному Дитриху. Вот только где это было? И при каких обстоятельствах? Похоже — на очередной вечеринке у Бубнова, когда во всеобщем, казалось бы, веселье лицо Дитриха показалось ему вдруг непривычно отчужденным. Джутов уже был порядком пьян и позволил себе то, чего никогда не позволил бы на трезвую голову, — он подсел к Дитриху, обнял его за плечи, как лучшего друга, облобызал в щеку и поинтересовался, в чем причина его столь печального расположения духа. «Какие-то проблемы, друг мой? Говори, не стесняйся, я всегда готов помочь. Ты же меня знаешь». Да, Дитрих хорошо знал Петю Джутова и потому не торопился делиться с ним своими мыслями, однако он тоже уже был в подпитии и после совместно распитой порции французского коньяка поведал наконец о причинах своей задумчивости. Все дело заключалось в парне по кличке Маугли. Раньше, насколько Дитриху было известно, он состоял в банде небезызвестного в городе гангстера по кличке Вепрь, но с тех пор прошло несколько лет, кое-что в жизни успело перемениться, и Вепрь отошел отдел. Кажется, он женился и сейчас пребывал где-то за границей, но это были непроверенные слухи, и утверждать что-либо Дитрих не брался. Тем не менее факт оставался фактом — банда Вепря практически распалась, и о се бывших членах с тех пор никто ничего не слышал. Но вдруг объявился Маугли и заявил о своем возвращении весьма своеобразно. Начал с того, что навестил фирму Дитриха и беззастенчиво, нагло развалившись прямо в Сашкином кресле, забросив ноги на Сашкин стол, оповестил, что желает забрать свои деньги. «Деньги? — Дитрих был очень удивлен таким раскладом. — Какие деньги? И вообще, выметайся отсюда, пока я не вызвал охрану и тебя не вытолкали взашей». «Любопытно было бы взглянуть, как они это будут делать», — сказал Маугли. «Сейчас увидишь», — ответил Дитрих и уже собрался нажать кнопку вызова охраны, но дотянуться до нее не успел, потому что увидел направленный на него пистолет. Он тут же отдернул руку. «Ты что, сдурел? Это ограбление?» — «Нет, Дитрих, не ограбление. Просто ты насмотрелся боевиков, вообразил себе черт знает что, а по-человечески выслушать меня не желаешь». — «Хорошо, я слушаю тебя. О каких деньгах идет речь?» — «О больших, Дитрих, о больших. Я даже сомневаюсь, что в твоих силах выплатить мне всю сумму сразу. Но — чем черт не шутит, правда?» — «А если подробнее?» — «Хорошо, подробнее. Дело в том, что твоя фирма, Дитрих, не создана тобой. Пять лет назад ты перекупил ее у человека по имени Ерсак Александр Георгиевич». «Не стоит рассказывать мне историю моей собственной фирмы, — сказал Дитрих раздраженно. — Она мне хороню известна. И я не вижу связи между фирмой, тобой и крупной суммой, которую я тебе якобы задолжал». — «А я вижу. По договоренности с Ерсаком деньги за фирму ты должен был выплачивать двумя частями. Первую часть в количестве ста тысяч долларов США ты переводил на счет Ерсака в течение недели по подписании договора купли-продажи». — «Мне это хорошо известно, но я…» — «Заткни пасть, Дитрих, если не хочешь, чтобы я помог тебе это сделать! Остальные деньги в количестве двухсот тысяч долларов ты был обязан выплатить в течение трех последующих месяцев. Так вот, Дитрих, у меня есть сведения, что эти деньги ты так и не выплатил». Дитрих проморгался, пытаясь сообразить. «Да, но… — сказал он медленно. — Возможно, ты не в курсе, но Ерсак уже пять лет как умер. Я не жулик, и у меня были деньги, но попросту некому было их выплачивать. Мертвые, я полагаю, в деньгах не нуждаются». В ответ на эти слова Маугли отечески похлопал его по щеке: «А это совсем не твое дело, Дитрих, что нужно мертвецам, а что нет. Мертвецы сами разберутся со своими проблемами. Твоей заботой было — в срок уплатить оговоренную сумму. Однако на днях я проверил свой счет и обнаружил, что на нем не прибавилось ни цента». Дитрих отвесил челюсть и уставился на гостя, словно тот в самом деле был мертвецом. «Так ты… — прошептал он. — Ты… Господи, не может быть! Ты так изменился… Но ты мертв! Я видел твою могилу!» «Ошибочка вышла, дорогой Дитрих, — сказал Маугли, очень довольный. — Как-нибудь за рюмкой водки я поведаю тебе эту потешную историю, но извини — не сейчас. Сейчас я очень тороплюсь. И нуждаюсь в деньгах». — «Да, да, я все тебе отдам, до последнего цента! Я честный человек, мне не нужны чужие деньги». — «Я рад, что у нас обошлось без скандала. И рад, что ты так жаждешь уплатить мне долг. Однако есть нюанс. Ты просрочил платеж на пять лет, — он достал из кармана сложенный листок бумаги. — Я тут набросал кое-какие расчеты. Проценты не грабительские, вполне приемлемые. Но сро-ок! — он покачал головой. — В общем, ты подумай, Дитрих, как тебе лучше обстряпать это дельце, а я тебя пока не буду торопить. Положенные двести тысяч ты отдашь мне завтра утром, а о процентах поговорим позднее».

Так вот оно все и вышло. Когда Дитрих закончил рассказывать Джутову эту историю, французского коньяка в бутылке уже не осталось ни капли, и Джутов был вдребезги пьян. Он смутно помнил, что Дитрих говорил потом, и на следующее утро так и не смог восстановить в памяти конец всей этой истории с воскресшим мертвецом. А спрашивать у Дитриха не счел возможным. На трезвую голову такие истории не рассказывают, тем более тем людям, к которым относятся с оглядкой. Поэтому он так никогда и не узнал, сумел ли Дитрих выплатить оставшуюся сумму. Но очень в этом сомневался, поскольку ему было известно бедственное финансовое положение Дитриха.

— Квартира Бубновых досталась Эдику Арзумяну, — повторил Джутов, наблюдая за реакцией Маугли на эту новость. Маугли его внимательно слушал. — Эдик не настаивал, чтобы Бекки немедленно покинула квартиру — Арзумян понятливый и совсем не злой человек, и не в его правилах выгонять на улицу беззащитных женщин. Но Бекки сама не хотела оставаться в квартире. Однако примечательно не это. Примечательно то, что, когда Бекки вышла из дома, у подъезда ее ждала машина. Я ничего не берусь утверждать, но за рулем сидел некто Груздев, порученец небезызвестного Хана. Знаешь, кто такой Хан?

Маугли почесал подбородок. Судя по его реакции, это имя было ему знакомо.

— С тех пор Бекки никто не видел, — закончил Джутов. — Какие у нее могут быть дела с Ханом — мне не известно. Это никому не известно.

— Ясно, — сказал Маугли и соскочил со стола. — Ладно, Джутов, живи, никому не нужна твоя паршивая задница.

С этими словами он направился к двери. Джутов в мыслях уже облегченно вздохнул, но Маугли, сделав пару шагов, внезапно остановился.

— Кстати, — сказал он, обернувшись. — Чуть не забыл. Ты что-то там говорил о коленной чашечке?

Он вдруг поднял пистолет.

— Я не люблю, когда мне угрожают, дружище. Жаль, что ты этого не знал.

Джутов даже испугаться не успел, лишь коротко пискнул, когда в кабинете прогремел выстрел. Пистолетная пуля разбила Джутову колено и застряла в кости. Боль пришла не сразу, но когда все же пришла — оказалась адской. И Джутов закричал, нет — заорал, обезумевшими глазами глядя на брызжущую из раны кровь.

Хладнокровно отвернувшись, Маугли засунул пистолет за пояс и покинул офис.

А Джутов еще долго орал, шипел и скрежетал зубами, пока не догадался наконец вызвать «Скорую помощь».

* * *

Винтовка была незнакомой, очень короткой, имела какой-то странный, непривычный калибр, а оптический прицел дублировался лазерным, что показалось Бекки совершенно излишним. Хотя в остальном винтовка была чрезвычайно удобной благодаря своей компактности и имеющемуся глушителю.

База отдыха «Березовый яр» располагалась в плоской низине; с севера и востока группу деревянных домиков охватывал лес, тонущий в густом подлеске, на юге рассекал землю глубокий овраг, похожий на слегка покореженную букву «М», а с запада текла река, широкая и спокойная. Берег здесь был песчаный, искусственный, повсюду торчали деревянные «грибы», красные кабины переодевалок, а у самой воды возвышался пестрый ангар, около которого белели ряды прогулочных катамаранов. На пляже было пустынно, поскольку время близилось к полуночи. Все вокруг заливала ярким светом висевшая над рекой полная луна.

Со стороны коттеджа номер десять доносилась музыка и хмельные голоса. По какому поводу Стэн устроил празднество, Бекки не знала, но чутье подсказывало: никакого особого повода нет, в сущности, и празднества нет, просто попойка, обычное вечернее времяпровождение, ничего особенного. У высокого крыльца, опираясь спиной о перила, стояли два охранника, мордатые и дюжие, поперек себя шире. Их хорошо было видно даже невооруженным глазом, в основном благодаря белым рубашкам, в которых они светились, словно живые мишени. Видны были даже кожаные портупеи и огромные пистолеты под мышками. А в оптический прицел можно было разглядеть и их лица — угрюмые, набыченные, явно недовольные: там, в доме, пьют и гуляют, а они тут торчат под открытым небом, сонные и трезвые.

В освещенных окнах то и дело мелькали тени, но которая из них принадлежала Стэну, разобрать сквозь задернутые шторы было невозможно даже с помощью современной оптики.

Никакого плана у Бекки не было. Она решила действовать по наитию и еще надеялась на то, что в достаточной мере изучила привычки Стэна и его людей, за которыми внимательно наблюдала все последние дни. Почему-то она знала наверняка: сегодня решится все. Она либо вернется в Город, выполнив свое дело, либо не вернется вовсе. Но это уже не было прежним болезненным фанатизмом, сейчас она осознавала, на что идет и чем это чревато. Отступать поздно, да она и не хотела. Напротив — ненависть к Стэну за эти дни из чисто абстрактного стремления отомстить сложилась наконец в более конкретные формы и образы, и теперь Бекки хорошо знала, кому, за что и каким образом она будет мстить и чем это может для нее обернуться. Но она не боялась. Давно забыла, что такое страх.

Место, которое Бекки выбрала для наблюдения за коттеджем номер десять, находилось на небольшом холме, в нескольких десятках метров от высокого деревянного забора, огораживающего территорию базы отдыха. Посреди холма возвышалась железная тренога в три человеческих роста высотой; некогда на ней был установлен мощный прожектор для освещения пляжа, но потом на пляже установили свои фонари и надобность в прожекторе отпала. Со временем его кто-то снял — то ли руководство базы отдыха распорядилось, то ли позаботились об этом предприимчивые жители близлежащих деревень, — а тренога так и осталась торчать одиноким маяком, покореженная, заржавевшая под облупившейся краской.

Верхушку этой треноги Бекки и выбрала местом наблюдения. Весьма кстати там оказалась небольшая деревянная площадка, на которой можно было расположиться с определенным комфортом. Правда, доски были прогнившие и хлипкие, но Бекки ничуть не боялась, что может провалиться вниз с пятиметровой высоты и сломать шею. Она свято верила — если ей и суждено погибнуть, то только после того, как умрет Стэн…

Конец ознакомительного фрагмента.