Непойманный дождь

Николай Зорин, 2009

Программисту Ефиму Долинину удалось изобрести уникальную программу «Нострадамус», таящую в себе огромные возможности. Иная реальность проникла в его жизнь: Долинин осознал кошмар виртуального пространства, когда неожиданно стал свидетелем двух убийств, которые по неопровержимым доказательствам произошли полгода назад. Ефим оказался в абсурдной и опасной ситуации, которая затягивала его, словно трясина… Под силу ли измученному сознанию бывшего компьютерного шамана разгадать хитроумный код затеянной с ним игры, смерть в которой нисколько не виртуальна?

Глава 4

Дождь и пропавшие дети

(Ирина)

Тревожным шепотом шелестит дождь. Хочется махнуть рукой и отогнать его, как надоевшего комара. Но руку поднять невозможно. И глаз открыть невозможно. А дождь все шумит и шумит, нагнетая тревогу. На мгновение стихнет и опять возвращается.

Вчера Ирина своим ребятам читала «Сказку о дожде» Беллы Ахмадулиной. Думала, что им понравится. День был тоже дождливый, как и сегодня. Но им стало скучно, словно читала она на совершенно непонятном языке. И не только младшие, но и старшие никак не восприняли стихов.

Дождь шелестит и никак не уймется. Надо заставить себя встряхнуться, встать, отогнать…

Вранье! Она и не надеялась нисколько, что эти капризные избалованные «элитные» дети воспримут стихи, — читала для одного только Антошки. Читала и следила за его лицом, надеясь, что вот сейчас, что вот наконец произойдет… Ничего не произошло! Как всегда, его лицо осталось абсолютно безучастным — непонятно, слышал ли он ее вообще.

Надо проснуться, но глаз открыть невозможно. Веки пропитались дождем, набухли и отсырели. И рук не поднять. Дождь просочился в помещение, дождь накрыл ее своим тяжелым сырым покрывалом и не хочет отпустить. На губах проступила соль — она в плену у дождя.

Ерунда! Надо проснуться. Дождь не бывает соленым. Как море, как слезы. Надо проснуться! Какое право она имела заснуть? Элитная группа элитного сада — элитные дети этого не простят.

Страшным усилием воли Ирина заставила себя открыть глаза. Серый день, и действительно дождь за окном. Оттого и сонливость, так внезапно напавшая на нее. И все же совершенно недопустимо было вот так заснуть. Если кто-нибудь видел, можно считать, что работы она лишилась. Ирина с беспокойством оглядела комнату: слава богу, няни нет, может, все обойдется. Да она и спала-то минут пять, не больше. Сколько можно проспать сидя за столом, в такой неудобной позе?

Голова тяжелая и болит, и такое уныние наводит дождь. Осень вообще не ее время года, а в старости, наверное, будут болеть и суставы. Работа воспитателя ей никогда не нравилась. И эти дети ей не понравились с первого дня. И этот элитный детский сад, несмотря на высокую зарплату, не понравился. Только Антошка… Но до него она так и не смогла достучаться. Думала, сможет, никто не мог, а она сможет, у родной его матери не получилось, а у нее получится. Не получилось и у нее. Никаким стихам не под силу развеять этот вечный туман перед его глазами, никаким сказкам. Не реагирует, ни на что не реагирует. Сидит целыми днями в углу на стуле или на скамейке веранды, уставившись в пустоту. Что он там видит, о чем думает? Откуда у него такое недетское нежелание участвовать в жизни, да просто жить? Как растормошить его, как проникнуть в его душу, как понять? В последние месяцы, с тех пор, как Антошка появился в ее группе, это стало основной Ирининой заботой — целью жизни. Почему? Она и сама объяснить не может. Чем-то трогает, до невыносимой боли в груди задевает ее этот ребенок. Маленький мученик. Он ненавидит солнце и боится дождя. Дети его сторонятся, детей он пугает. Почему он ничего не говорит, ни на кого не смотрит, никогда не играет — сидит неподвижно? А про солнце и дождь, возможно, она просто выдумала.

Сегодня он не пришел в детский сад. Так пусто и не хочется работать, скорей бы кончился день. У нее тяжелая группа, самая сложная во всем их сложном детском саду — все сплошь дети городской верхушки. И только Антошкин отец… Да наплевать ей на их родителей, и на отца наплевать! Мать Антошкина с ним развелась, и правильно сделала. Разве можно жить с таким человеком? Ему убить что сплюнуть. Из-за него и Антоша…

Откуда ей знать, из-за чего Антошка такой? Да и про отца его она, по существу, ничего не знает. Ну, крутой бизнесмен — олигарх местного пошиба.

В конце концов, это совершенно не ее дело. Просто ребенка жалко до слез. И себя жалко до слез, что так и не смогла до него достучаться, что Антошка так и не стал «ее» ребенком… И вот он не пришел, и работать не хочется. И вчера поссорилась с мамой, и ей уже двадцать восемь, и все кругом замужем… Да еще этот дождь. Как же не хочется подниматься!

Не хочется, но надо. Заглянуть в спальню, проверить, как там они, эти элитные? Какому дураку пришло в голову поместить всех детей самых крутых родителей в одну группу? Возраст разный — от трех до шести, с ними так тяжело! Смотрят на тебя, будто хотят сказать: все, милочка, вы уволены, подыскивайте себе другую работу. Да она бы с удовольствием ушла! Только некуда уходить. Все в ее жизни не так! Неудачница с самого рождения.

Ирина подошла к двери спальни, прислушалась. Странно, что у них так тихо. Абсолютная тишина, только дождь шелестит. Приоткрыла дверь, заглянула. Полумрак — день пасмурный, и шторы спущены. Но почему же так тихо?

Она уже видела, что кровати пусты, все кровати пусты, но не хотела понять очевидного, кошмара, который на нее опустился, принять не могла. Стояла, смотрела на пустые детские кроватки и придумывала злые объяснения: элитные затеяли новую шутку, вконец извести ее хотят. И сделала вид, что шутку она принимает, и вдруг включилась в нелепую игру: с дурацкими прибаутками, с идиотским смешком стала заглядывать под кровати. И, осознав, что кошмар навалился, продолжала, хихикая, звать. И продолжала себя уговаривать: детишкам захотелось поиграть в прятки, завтра же она уволится к чертовой матери. Все, проиграла, никто не найден, значит, снова водить. И принялась обследовать умывальную, туалет, душевую. И выглянула в окно — конечно, они просто сбежали на улицу, сорвали тихий час, им все можно. И в отчаянии опустилась на одну из кроватей, не понимая, почему нянечка, Марина Петровна, стоя на пороге спальни, зевает во весь рот и потягивается, будто со сна.

— Нет никого, — проговорила Ирина еле слышно. — Совсем никого.

Дождь застучал в стекло, надрывно. Няня зачем-то подняла с пола подушку. Это подушка Кирюши, он всегда во сне ее сбрасывает. Села на кровать напротив Ирины, опять зевнула.

— Вы слышите? Дети пропали. Все, до единого.

Марина Петровна смотрела, не понимая, с каким-то оглушенным выражением лица.

— Их нигде нет. Нужно вызывать милицию.

— Нет! — вскрикнула няня, внезапно пробудившись от странного оцепенения. — Нужно позвать охранника.

Вчера, когда она читала детям — одному только Антоше — «Сказку о дожде», ей все представлялось: вот дочитает, мальчик поднимется, подойдет, посмотрит на нее серьезно, с недетским уважением и спросит: «Это ваши стихи?» А она рассмеется, обнимет его: «Ну что ты! Если бы я писала такие стихи, мы бы с тобой никогда не встретились, потому что я не попала бы в детский сад, не стала бы воспитательницей. Это было бы и хорошо и плохо». Антошка ей улыбнется и, совершенно излечившись, выйдет с веранды под дождь.

Ничего не произошло. Он остался, как всегда, ко всему безучастен. А сегодня такой вот кошмар.

— Ну что же вы сиднем сидите, Ирина Семеновна? Надо что-то делать!

Ирина поднялась, бросила на нянечку тоскливый взгляд и пошла за охранником.

Он сидел в стеклянной будке в вестибюле, вид у него был какой-то ошарашенный. Зевнул во весь рот, посмотрел на часы, пожал могучими плечами, приставил часы к уху.

— Сергей!

Охранник глянул на нее удивленно и снова уставился на часы.

— Ничего не понимаю! Спешат они, что ли? — пробормотал он. — Пять часов. Как такое может быть?

— Сергей! У нас дети пропали. Вся группа!

— Который час, Ирина Семеновна? — Охранник повел головой из стороны в сторону, как будто у него болела шея.

— Не знаю. Ты меня слышал, дети пропали!

— Я думал, тихий час еще не кончился, а у меня пять. — Он ткнул в циферблат. — Странно. И тихо. Действительно заспешили. Дорогие часы, хорошо, что гарантия не истекла. Надо будет пойти…

— Черт возьми! Очнись ты, в конце концов! У нас беда! Все дети исчезли. Я зашла в спальню, а там никого. Ты понимаешь меня или нет?

— Дети? — Сергей поднялся, посмотрел на нее недоверчиво, криво улыбнулся. — Шутите?

— Да какие тут шутки!

Охранник сквозь зевок опять улыбнулся, блажен но-рассеянно, не понимая.

— Ты спал! — уличила она его и от возмущения захлебнулась, забыв, что ведь и она спала, а проснувшись, испугалась разоблачения. — Ты спал, а дети пропали. Уснул, пренебрегая своими обязанностями, и теперь…

— Не рассказывайте заведующей, — сказал он ее, но как-то рассеянно, без испуга, без просьбы в голосе. — Не поднимайте шума, мы сейчас что-нибудь придумаем. Сейчас, сейчас… У меня голова что-то… — Сергей поморщился и с силой потер лоб. — Но вы не волнуйтесь, они не могли пропасть, это невозможно. Садик прекрасно охраняется, повсюду камеры слежения…

— Я вижу, как он охраняется! — взвизгнула Ирина. — Охранник дрыхнет без задних ног…

— Тише, тише! Я сейчас, я быстро. Присядьте пока.

Ирина в бессилии опустилась на стул. Сергей склонился перед монитором. Конечно, во всем виноват только дождь, усыпляющий осенний дождь, охранник ни при чем, зря она на него напустилась. Вот и ее опять клонит в сон, и так трудно с этим бороться. Даже беспокойство за детей не помогает, даже злость на недобросовестного охранника. Да что там, дети, конечно, найдутся, куда им пропасть из прекрасно охраняемого детского сада? Поспать бы часок… Обман зрения, обман слуха и зрения изза этой сонной мути. Вот сейчас Сергей выведет на монитор ее группу, и морок рассеется: восемь детских кроваток обретут своих спящих хозяев. Нет, не восемь, а семь — Антошку сегодня не привели. Дверь группы напротив (номер два, «Веселые человечки») открылась порывисто, будто распахнул ее сквозняк, в проеме возникла растрепанная и вся какая-то потерянно-удивленная воспитательница Анна Григорьевна. Она оглядела холл, увидела Ирину, отчего-то обрадовалась и зашептала громким восторженно-потрясенным шепотом:

— Ириш, иди сюда! Скорее, скорее! Я с ума сойду! Ну, скорее же!

— Что случилось? — спросила Ирина и не тронулась с места — так лень было шевелиться, и к чему ей чужие заботы, со своими бы разобраться.

— Ну иди же, иди! У нас ЧП!

Анна Григорьевна подскочила к ней, потянула за плечо. Ирина бросила беспокойный взгляд на Сергея — он все еще колдовал у монитора, не торопясь выносить приговор. Да что она ее тянет? Ее место сейчас здесь, она просто не имеет права покидать свой пост, пока все не разрешится.

— Идем! Ты мне поможешь, а?

Пришлось подчиниться и последовать за этой настырной старой дурындой.

— Что там у вас стряслось? — раздраженно спросила Ирина, когда они вошли в раздевалку группы.

— Дети! — Анна Григорьевна потянула ее дальше. — Пойдем, ты сама сейчас все увидишь.

— Дети? Пропали? — Ирина почувствовала вдруг такое облегчение, что улыбнулась раздражавшей ее коллеге: значит, не у нее одной пропали дети, творится нечто такое, за что она просто не может нести ответственность.

— Нет, почему пропали? — разочаровала ее Анна Григорьевна. — Они спят.

— Спят? — Ирина с ненавистью посмотрела на пожилую воспитательницу. — Что же тогда вы от меня хотите?

— Я тоже уснула, — снова переходя на шепот, поведала Анна Григорьевна и покачала головой, со значением покачала, словно этот жест мог все разъяснить.

— И что?

— Зина, наша няня, до сих пор никак не проснется. Я уж ее будила, будила.

— Но я-то что могу сделать?! — окончательно выходя из себя, выкрикнула Ирина. Получилось неожиданно громко в этой необыкновенной, какой-то застоявшейся тишине.

— Понимаешь, я вдруг проснулась… То есть… — Анна Григорьевна виновато улыбнулась, — я вдруг почувствовала, что сплю и что спать мне нельзя, но никак не могу проснуться. Все-таки заставила себя открыть глаза, смотрю, сижу на детском стульчике, голова уперлась в подоконник. Мне снился такой хороший сон! Огромный букет сирени… Ты не знаешь, к чему снится сирень? И так тепло, солнышко светит, я будто на даче, но не у нас, а…

— Я не знаю, к чему это снится!

— Ну вот, просыпаюсь я и вижу, что сижу на стульчике, вот здесь, — она кивнула на ряд стульев у окна, — а на стене, прямо передо мной, часы, глянула и просто обомлела — начало шестого! В четыре мы детей поднимаем, а тут начало шестого. И тишина такая! Бросилась в спальню — а они спят. Принялась их будить — не просыпаются. И няня спит, и тоже разбудить ее невозможно. Испугалась я, понимаешь? Пошла за врачом и тут тебя встретила. Пойдем, сама сейчас все увидишь. — Анна Григорьевна опять ухватила ее за плечо и насильно потянула в спальню.

Дети действительно крепко спали, но ничего необычного в самом их сне не было: дыхание спокойное, ровное — девять разрумянившихся здоровых ребятишек — картина, призванная умилять, но никак не беспокоить. Острый приступ зависти к своей счастливой коллеге охватил Ирину: ей-то хорошо, ее-то дети на месте.

— Что скажешь? — Анна Григорьевна с тревогой заглянула ей в глаза.

— Да ничего! — взорвалась Ирина. — Спят и спят. Проснутся.

— Но ведь шестой час давно!

— Погода такая. Дождь и вообще. Осень, конец сентября.

— Вчера тоже шел дождь, — не унималась Анна Григорьевна. — Господи! Ну за что это мне? Что же теперь делать?

Ирина пожала плечами и, ничего не ответив, вышла из комнаты.

Сергей сидел у монитора, обхватив голову руками в каком-то необъяснимом отчаянии. Он даже не заметил, как подошла Ирина, а когда она заговорила, вздрогнул — такой уравновешенный, самоуверенный охранник, стальные нервы, могучие мышцы.

— Как у тебя дела? — осторожно спросила она, встревоженная его испугом.

— Я ничего не понимаю, Ирина Семеновна! — как-то по-детски всхлипнув, жалобно проговорил он. — Уму непостижимо! Мистика какая-то! Кто бы рассказал, не поверил.

— Да что там такое? — Ирина нетерпеливо отодвинула охранника, сама уставилась в монитор. Серые неясные очертания помещений, словно сквозь слезную муть.

— Вот видите, видите!

Она ничего разглядеть не могла, но согласно кивнула.

— Как это объяснить? — изводился под боком охранник. — Весь детский сад — сплошной замок Спящей красавицы. Все спят, даже повара на кухне!

— Серый гипноз дождя, — проговорила Ирина нараспев, сама не понимая, почему она это сказала.

— Да при чем здесь дождь? Это ненормальное что-то — такой повальный сон! Но дело не только в этом. Главный ужас не в этом! Камеры, как видите, исправно работают и работали все время, могу поклясться! А между тем пропало три часа! Три часа жизни пропало, исчезло, испарилось — не зафиксировали камеры эти чертовы три часа, понимаете?

— Нет, не понимаю. — Ирина сонно покачала головой. Напряжение отчего-то спало, она больше ни о чем не беспокоилась, ей стало все равно: уволят с работы, посадят — в сущности, совершенно не важно.

— Да как вы не понимаете?! — рассердился Сергей. — Исправно работающие камеры не зафиксировали исчезновения детей. Они вообще ничего не зафиксировали! Вот смотрите. — Охранник пощелкал кнопками на пульте, картинки на мониторе послушно переменились. — Дети возвращаются с прогулки: первая группа, вторая, третья, четвертая — двенадцать часов. Раздеваются, идут в умывальник, обедают. В час их укладывают спать. Вот ваша группа, смотрите, смотрите. Полвторого — все крепко спят, и вы в том числе, весь садик погружается в спячку. Но дети на месте, ничего не происходит. Но вот посмотрите — полпятого: кровати пусты, а где эти чертовы три часа с полвторого до полпятого, неизвестно.

— Кто-то пробрался, всех усыпил — пустил газ или еще что, — выкрал детей, стер пленку, — лениво предположила Ирина.

— Да в том-то и дело, что это невозможно! Допустим, пленка стерта с полвторого до полпятого, но как этот кто-то мог вообще проникнуть на территорию садика, почему камеры ничего такого не зафиксировали? Да и что такое «пустил газ»? Как вы себе это представляете?

— Я видела в одном фильме…

— Ерунда! И потом… Он сначала бы прошел и пустил, но камеры бы, во-первых, зафиксировали…

— Вот он и стер этот момент.

— Во-вторых, мы-то бы помнили, во всяком случае я помнил бы, что кто-то вторгся и, ну хорошо, пустил газ. И не только помнил бы, но успел поднять тревогу сразу, как только увидел. А так… Я не могу этого объяснить, совсем не могу! Мистика!

— Оставь, при чем здесь мистика? Я уверена, всему найдется совершенно реальное объяснение. Надо вызвать милицию. Но сначала всех разбудить.

— Да они уже и сами начали просыпаться. — Охранник кивнул на монитор.

* * *

Прибывшая милиция сразу же отвергла мистические объяснения и бросилась искать реальные. И в довольно короткий срок — уже к семи часам вечера — достигла существенных результатов. Выяснилось, каким образом весь коллектив детского сада был погружен в загадочную спячку, как злоумышленникам удалось проникнуть в помещение, да и мистическое исчезновение времени нашло вполне реальное объяснение. У детей и персонала была взята кровь на анализ — и у всех без исключения обнаружилось наркотическое вещество не до конца исследованной этиологии. Попало оно туда вполне простым путем: в течение недели сотрудники и дети принимали таблетки против гриппа в профилактических целях, а сегодня они были, судя по всему, подменены снотворным. Принимали их во время обеда, в час дня, так и получилось, что к половине второго они подействовали. Правда, сами таблетки найдены не были, они просто исчезли из шкафчика медсестры. Исчез и документ, обязывающий провести профилактику против гриппа с пятнадцатого сентября, но врач клялась, что таковой имел место быть и еще сегодня утром она, приводя в порядок бумаги, его видела: вот тут он лежал, в этой папке. Навели справки в управлении здравоохранения. Выяснилось, что никакой эпидемии гриппа в городе нет и не ожидается и в садик никто никаких документов подобного рода не присылал. То есть все было подстроено. Медсестру и врача задержали до выяснения соучастия в преступлении.

После того как персонал и дети благополучно уснули, было отключено электричество, таким образом камеры перестали работать. У детского сада имелась своя компьютеризированная, оборудованная по последнему слову техники подстанция — в целях безопасности и бесперебойной подачи электроэнергии. Перестраховались, а в результате это и сыграло на руку злоумышленникам — отключить автономную подстанцию проще и безопасней: обесточился один только садик, никто не поднял паники, никто не принялся названивать в горэнергосбыт. По окончании операции электричество включили, и камеры вновь заработали.

Совершению преступления способствовало и то обстоятельство, что садик находился в лесопарковой зоне, то есть стоял на отшибе.

Таким образом, картина преступления была следствию ясна: персонал и детей усыпили, отключили электричество (камеры), выкрали детишек, снова пустили подстанцию. Но совершенно неясным оставался вопрос: зачем были похищены дети? Целая группа детей, и одна только эта группа. Следствие зашло в тупик по этому вопросу окончательно, когда выяснилось, что единственный отсутствующий в этот день ребенок, Антоша Гриценко, тоже был похищен. В пять часов вечера, в концертном зале, куда он пошел с матерью, во время антракта.

Родители пребывали в панике. Из садика до девяти вечера никого не выпускали. Воспитатели, нянечки, заведующая и даже охранник, после того как дали показания, постоянно находились с ними и пытались родителей успокоить, но что они могли, когда и сами-то были в состоянии почти истерическом.

* * *

Следующий день был сухим и ясным, дождь прекратился. В центре города в парке имени Пушкина была обнаружена группа пропавших детей, живых и невредимых. Встрече с родителями они не очень обрадовались, потому что просили — все в один голос — вернуть их назад к теплому, ласковому морю, где провели вчерашний день — незапланированные, но совершенно роскошные каникулы.

Конец ознакомительного фрагмента.