Смутные времена. Книга 6

Николай Захаров, 2019

Как это не прискорбно осознавать, но вся История России – Смутные времена. Из тьмы веков и до дня нынешнего. Все совпадения имен персонажей с реально жившими и живущими людьми, совершенно случайны. Продолжение Жуликов и Авантюристов. Содержит нецензурную брань.

Глава 4

Михаил с двумя"мазуриками"переодетыми в форму рядовых красноармейцев добрался до Можайска также 10-го октября к вечеру, подсев на попутный транспорт, который двигался в сторону фронта довольно интенсивно по всем направлениям. По Минскому шоссе они и доехали почти туда куда хотели. И только на развилке у деревни Большое Соколово, выгрузились из кузова полуторки, везущей на фронт ящики с патронами.

— Здесь рукой подать до Собольков, — радовался Винт, т. е. рядовой Викентьев Трофим Иванович. — Километра три и мы там. Сколько же я здесь не был? Лет пять кажысь. Вот батя с матерью-то обрадуются и сеструхи. У меня три сестры, гражданин начальник. Младшие. Замужем все уже. Племянников уже нарожали десяток. Молодцы девки, не то, что я. Болтаюсь, как дерьмо в проруби по жизни.

— Завяжи и живи, — Михаил швырнул Винту вещмешок, набитый под завязку и тот принялся его натягивать на плечи.

— Какой там! В розыске я, гражданин начальник. С кичи соскочил, теперь шухарюсь. Поймают, добавят. Не-е-е-е-т, хрен там, не завязать.

— Слушай, рядовой Викентьев, ты меня гражданином начальником не обзывай. Я для тебя товарищ майор теперь. Уяснил?

— Уяснил, товарищ майор.

— Усвойте простые правила уставные и придерживайтесь их. Отвечать следует на замечания"есть"и"так точно", а если не прав, то"виноват". Понятно? Тебя, рядовой Котов, тоже касается.

— Есть, так точно, — гаркнули хором"мазурики", осваивая устав строевой службы Красной армии.

— За мной в колонну по одному, шагом марш, — скомандовал Михаил и направился в сторону Большого Соколова.

Задерживаться в нем не стали, направившись по проселочной дороге в сторону Малого Соколово, которое и на самом деле оказалось меньше в половину.

— Вон за лугом и наши избенки видны уже, товарищ майор, — сообщил Михаилу направление дальнейшее рядовой Викентьев, будто бы они стояли на перекрестке и было из чего выбирать. Дорога вилась только в одном направлении. Заросшая травой и залитая дождем она едва угадывалась, петляя по пересеченной местности, будто тот кто первым додумался здесь проехать был в стельку пьян и лошади брели, как им вздумалось. Перемахнув через речушку по дощатому мостку, дорога свернула налево и уткнулась в несколько избенок, пытающихся изобразить нечто вроде улицы.

— Разрешите, товарищ майор? — рядовому Викентьеву не терпелось постучаться в родные, завалившиеся на бок ворота.

— Давай, Трофим Иванович, только мне кажется, что нет тут никого. Даже собак не слышно.

Деревня, а скорее уж хуторок, угрюмо молчал, нахохлившись под дощатыми крышами и Викентьев, дернув за щеколду, толкнул ворота, распахивая их во двор. Судя по тому, как он зарос травой, люди отсюда ушли давно. Еще с лета и заколоченные ставни свидетельствовали об этом лучше всяких слов.

— Где же все? — Викентьев стоял посреди двора и растерянно озирался по сторонам.

— Ушли еще летом. А может и еще раньше. Заросло все. Сестры-то твои что тоже все здесь жили?

— Нет, только младшая — Клавдия. Ольга с Натахой в Можайск перебрались. Наталья за мента замуж вышла. Сволочной мужик. Участковым работает. Он меня и сажал последний раз по-родственному. Митяй — собака. А Ольга за железнодорожника выскочила. Хороший мужик. Свойский. Пади в армии щас.

— Ты вот что, Трофим Иванович, пробежись по деревне, может и жив кто из стариков. Ну а мы, с твоего разрешения, в доме твоем устроимся на ночлег. С утра в Можайск пробежимся. Давай. Автомат возьми. Мало ли кто тут бродит сейчас. Те же дезертиры. В момент без штанов оставят. А"сидор"оставь, — распорядился Михаил.

Рядовой Викентьев ушел по соседям, а Михаил с рядовым Котовым, прошли в дом, сбив с входных дверей, приколоченную на один гвоздь доску. Посветив фонарем в горнице, Михаил понял, что собирались хозяева отсюда в спешке, кем-то или чем-то подгоняемые. Оставлена была посуда и на кровати громоздились увязанные, но не взятые с собой узлы с тряпками.

— Спешили, — Кот проскрипел половицами рассохшимися к окну и сдернул с него серую тряпку. Попробовал открыть створки оконные, но ставня не позволила заколоченная это сделать и он молча повернувшись, ушел во двор. Сорвал там доски и, вернувшись, удовлетворенно заметил: — Сумрачно, но без фонаря все видно. Выключайте, товарищ майор. Фонарь у вас конечно фартовый, но на долго его не хватит. Печь что ли протопить, пока Винт там старушек ищет? Вон и дрова есть.

— Топи, если замерз, — Михаил прошел к столу и провел по нему пальцем. Пыль накопилась в сантиметр толщиной, и он щелкнул пальцами, убирая ее из всего дома сразу. Возится с тряпками и водой не хотелось. Выскобленный ножом стол, зачернел в сумраке вечернем и Михаил присев на лавку, принялся выкладывать на него сухой паек.

— Я за водой, — сообщил ему Кот и выскочил с ведром из дома. Вернулся он через пять минут и принялся греметь чугунками, весело насвистывая что-то блатное. Печка русская не подвела и исправно начала согревать дом уже через полчаса, наполнив его уютом и запахом свежевыпеченного хлеба. Появившийся в дверном проеме рядовой Викентьев, молча прикрыл за собой дверь и, повесив на гвоздь у входа автомат, присел к столу.

— Нет никого, — догадался Котов. Викентьев кивнул и, поднявшись, обошел горницу. Подолгу останавливаясь у развешанных по стенам застекленных рамок с фотографиями. Одну из них он снял и опять подсев к столу, показал ее Михаилу.

— Все семейство здесь. Вот тот, что с мордой круглой — это я. Сестренки и батя с матерью, — всего фотокарточек застекленных было штук десять, но групповая была одна и Михаил вгляделся в лица. Простые, бесхитростные, русские. — Фотограф в Можайске фотографировал еще перед революцией. Мне тогда пятнадцать стукнуло. — Вспомнил Викентьев.

— Похож, почти не изменился, — Михаил улыбнулся, представив Винта мальчишкой.

— Скажете тоже, не изменился. Эх! Каб знать, где упасть…

— Ладно, Трофим Иванович, что ни делается — все к лучшему. Тебе еще повезло, руки, ноги целы и румянец во все щеки. А сейчас под Вязьмой сотни тысяч мужиков твоего возраста и пацаны совсем, в окружении немецком загибаются. Под бомбежками.

— Да я что, я с понятием, товарищ майор. Одного только не пойму, почему у нас все время так, через задницу. Живем, как не люди. Вон в европах, я слыхал, чистота и порядок, а у нас одно свинство.

— Просторно потому что, — улыбнулся Михаил. — У них там теснота и природа не успевает за ними прибирать. А у нас, то замерзнет, то засохнет. А им завидно, поэтому прутся к нам и уму разуму учат, от работы отвлекают. Территория большая, пока соберемся, пока им холку намылим. Так у них там уже в Европе этой все деревья пронумерованы, попробуй спили, сразу посадят, а в Германии вообще к стенке поставят, даже если без билета в трамвае проедешь. Стучат опять же все друг на друга, как дятлы. Называют это законопослушностью. Ты бы там, Трофим Иванович неделю не выдержал, сбежал. Европа — это огромная зона с вертухаями. Сейчас конкретно — огромная казарма. Кичится своей ученостью и цивилизованностью, а нас за варваров считает, которых и за людей-то считать не следует. Сидим тут и мешаем им жить. Жизненное пространство им не хотим отдать. Тесно им и завидно.

— А я слышал, кореша говорили на пересылке, что Фюрер ихний, только комиссаров и жидов к стенке ставит, а всем остальным при нем воля, — влез с репликой рядовой Котов.

— Параша полная, Семен Семеныч. Ты сам подумай хорошенько. Сколько у нас этих евреев? Процента два не больше. А комиссаров и того меньше. Стоило ли войну начинать из-за этого? Войны, рядовой Котов, всегда велись по экономическим причинам. Гитлер сейчас в Германию гонит эшелонами скот, барахло всякое и даже чернозем наш в мешки загружает и в Дойчланд отправляет. Ты на рожу Адольфа посмотри, — Михаил вынул из"сидора"цветную репродукцию с физиономией Рейхсканцлера, на которой он что-то орал, вытаращив бесцветные, рыбьи глаза. — Ну, ты бы хотел с таким придурком в одной камере на ночь остаться? Да, ему пофиг мы. Ему пространство жизненное срочно понадобилось, а оно в основном нами и занято. Не евреями с комиссарами, а простым народом. Стало быть, его и душить станет, эта гнида. Ну, сначала, про комиссаров, лапшу на уши навешает. Как ни крути, а комиссары сейчас у власти. И пока мы станем их устранять, да допустим других правителей себе на шею организовывать, немцы столько отдербанят этого жизненного пространства, что хрен сосчитаешь. Так что, как ни крути, а нам сейчас с комиссарами по пути. Разберемся с Фюрером, тогда можно будет и ими заняться. Если желание будет такое. А пока фашисты в сто раз хуже любого комиссара. Ты, думаешь, при них вольготно станет уголовникам? Хрен вот. Говорю же, что в Германии Гитлер за безбилетный проезд расстреливает немцев. Немцев. А ты кто? Ты унтерменш — недочеловек по ихнему. Свинья, если точнее. Русиш швайне. С тобой и вовсе церемониться не станут. Петлю на шею и кердык.

— Да слыхали мы это уже, — скривился Кот. — Политинформации, то, се. Зверствует мол Фюрер. А люди говорят, что жить можно. У меня кореш два раза через линию фронта мотался, до Варшавы и этого… Парижа добрался. Говорил, что ни штяк живут.

— Что же он вернулся тогда целых два раза? Вербанутый явно был Абвером. А ты уши развесил. Ему там"ни штяк"было и он решил вернуться к нам в свинарник, чтобы рассказать как там"ни штяк"? Через линию фронта прополз, жизнью рискуя. Нашел тебя, похвастался, как ему там хорошо и обратно уполз. Ты что, Котяра, с мозгами совсем не дружишь? Напряги пару извилин. Ты бы на его месте стал бы туда-сюда таскаться? Садись рубать и в следующий раз, когда своего корешка встретишь, ставь смело к стенке. Тогда он тебе, может быть, правду выложит, за сколько подрядился галифе немцам лизать.

— Так что же за Ёську рябого, что ли воевать теперь? — Котов, полез в печь ухватом и вытащил из нее чугунок с вареной в мундире картошкой, которую разыскал в мешке стоящем в углу. Картошка была прошлогодней проросшая ростками, но еще крепкая, так что он отварил ее целый ведерный чугунок. Слив воду в ведро и высыпав ее на стол, Котов уселся рядом с молчащим Викентьевым и, вскрыв банку тушенки финкой, вывалил ее содержимое в чашку. Нарезав хлеб толстыми ломтями, он принялся намазывать их тушенкой как сливочным маслом.

— Не за Ёську, а за себя. Ёськи приходят и уходят, а Родина остается. Сейчас Ёська у руля оказался и делает все, что может, чтобы сохранить территорию. Значит, нужно ему помогать. Вот и вся политинформация. Что тебе непонятно еще?

— Да чего там, товарищ майор, все понятно. А вот, к примеру, деньги наши и рыжье вы куда дели? — Котов сверкнул глазами и покосился на второй рюкзак, стоящий пока не распакованным.

— Думаешь, с собой таскаю? Ну, ты и валенок, Семен Семеныч. Сдал я ваши бабки и золото в комендатуру, держи акт приемки, — Михаил вынул лист бумаги и положил его перед Котовым на стол.

— Сдал? — не поверил Котов, впиваясь глазами в текст и печать под ним. — А свои?

— Какие свои? Это не мои были. Случайно оказались под рукой. Их тоже вернул в комендатуру. Вот расписка, — Михаил шваркнул еще одну бумажку на стол и Котов уставился в нее, машинально продолжая наваливать лезвием ножа тушенку на очередной ломоть хлеба.

— Ну, начальник. А как же мы тут без денег-то?

— А ты думал мы сюда, на пикник приехали? На хрена нам деньги здесь? Магазины стоят все с пустыми полками. Хрен купишь чего даже за рыжье твое.

— А хавать, что будем? — Котов уставился на упавший кусок мяса с хлеба и проколов его жалом финки, отправил в рот.

— Это не твоя проблема, Семен Семенович. Снабжение я беру на себя. Твое дело телячье. Выполняй, что скажу, а через неделю свободен, как плевок в полете. Можешь даже в Смоленск сваливать на кладбище, если там еще твой клад кто-нибудь не нашел. Мне он, если честно, не особенно и интересен, — Михаил швырнул на стол лист бумаги с каракулями Котова. — На, получи обратно свой план.

— А фокус-покус? — Котов схватил листок и поспешно спрятал в карман гимнастерки, застегнув его на пуговицу. Руки у него заметно тряслись.

— Эх, Семен Семеныч. Что ты торопыга такой? Отслужи сперва, потом требуй. Мое слово верное, сказал, покажу, значит покажу. Рубай свои бутерброды, пока не протухли, — Михаил поднялся и вернулся к столу с закопченным чайником. — Ужинаем и отбой. Дежурите по очереди. Первые два часа после отбоя — рядовой Викентьев.

— Да на хрена? — попробовал возразить Котов.

— Разговорчики, товарищ красноармеец. Заснешь на посту если, то хрен тебе, а не фокус-покус. А мешок можешь проверит хоть прямо сейчас. Там ничего кроме продуктов нет. Услышу, что шуршишь среди ночи, не поленюсь, встану и шею намылю. Вопросы есть? Вопросов нет, — Михаил попил чаю, и улегся спать, не раздеваясь на кровать, предоставив часовым в распоряжение лежанку на печи. Ночью он проснулся от разговора, который вели шепотом Котов и Викентьев.

— Валить надо, Винт, пока начальник дрыхнет. В Смоленске у меня все схвачено. Хазы, то, се… Стволы есть, хавки два мешка. Дойдем. А там свое дело откроем. Хоть пивнуху. Немцы старые порядки возвращают. Мне кореш говорил. Коммерцию раскрутим. Верное дело. Со мной не пропадешь. А с майором, ни за понюшку ласты склеишь, зуб даю, — шипел Котов.

— Вали, если хочешь. Я остаюсь, — зашипел ему в ответ Винт. — Держать не стану. Мне нужно сестренок найти и батю с маманей. А как же фокус-покус?

— Да фуфло это все. Не верю я, что он так запросто покажет и станешь ты умельцем. Слыхал про гипнозеров? Это такие люди, которые могут чего угодно внушить. Я был на представлении один раз. Там мужик выступал. Числа угадывал. Ты, к примеру, загадаешь и у себя на ладони напишешь, а он угадывает. И еще он у меня из уха червонец вынул. А я что туда его дурак что ли совать? Вот и майор этот из таких, наверное. Показывал нам карты любые, а нам казалось что тузы. И двойку трефовую вообще откуда взял? Там ее и в колоде-то не было, — зашипел со свистом Кот.

— Ну и что? Пусть научит, значит, как глаза замыливать. Это еще и лучше, чем пальцами шустрить, — возразил ему Винт.

— Ну, как хочешь. Оставайся, коль дурак. Мне больше достанется. Просто привык я к тебе, а одному тоска, — Кот, шумно вздохнул и закурил папиросу. Громко закашлялся и буркнул. — Иди спать, лишенец, — Михаил улыбнулся в темноте и, щелкнув пальцами, повернулся спиной к"мазурикам", залязгав панцирной сеткой кровати. Винт с Котом сразу разбежались по разным углам."Красноармеец"Викентьев полез, кряхтя, как старый дед на печь, а"красноармеец"Котов, собравшийся дезертировать на вторые сутки службы в Красной армии, присел к столу, уставившись в темное окно. Идти одному, в осеннюю ночь ему не хотелось, тем более, что с окрестностями здешними он был не знаком, а появляться в населенных пунктах и расспрашивать дорогу на Смоленск не хотелось тоже. Он сидел и прикидывал, на сколько надежны у него"ксивы"выданные вчера майором и сможет ли он оторваться от него, если попрется в Можайск, чтобы уже оттуда свалить в сторону Смоленска, вдоль железнодорожного полотна.

Утром, чуть стало светать, Котов на цыпочках вышел из избы, не забыв прихватить полный"сидор"с провиантом.

Огородами он двинулся к околице, намереваясь вернуться к Минскому шоссе, так как пройти к Можайску лесом без провожатого не решился. На единственной улочке ему померещилось какое-то движение, и он решил не рисковать. Три километра до шоссе не то расстояние для взрослого, сильного мужика из-за которого следует огорчаться и Котов, затянув потуже лямку вещмешка на груди, поправил автомат и крадучись двинулся в выбранном направлении, прячась за деревьями. Моросил дождь, но после теплой избы он воспринимался Котовым пока без раздражения и даже наоборот по его мнению был кстати. Бегать за ним по этой слякоти майор вряд ли станет, скорее всего плюнет. Главное — это не нарваться на него случайно в Можайске, но там Котов задерживаться не собирался ни одной лишней минуты.

— Мне бы только до вокзала добраться и приветы советам. Эх, заживу, — пробормотал он себе под нос, огибая очередную яблоньку, ломящуюся от неубранного урожая. Котов не удержался и сорвал десяток яблок, рассовав их по карманам телогрейки. С хрустом впившись зубами в оставшееся в руке, он двинулся дальше, энергично шевеля челюстями. Удар по затылку сзади, не позволил ему завершить легкий завтрак на лоне природы. Огрызок вывалился из руки и его вдавил в траву, кованый, десантный, немецкий ботинок.

— Шнель, — услышал сквозь вату в ушах Котов и его обмякшее тело куда-то потащили, схватив за ноги. Урке, осторожному и битому жизнью, опять не повезло. Нарвался на немецкую разведгруппу, рыскающую в окрестностях Можайска вторые сутки, с задачей выявить количество и качество русских войск, задействованных советским командованием в обороне этого важного стратегического узла.

Очнулся рядовой Котов от пощечин, которые ему кто-то отвешивал с усердием солдафона, получившего команду от вышестоящего начальника. Из глаз"мазурика"летели искры и слезы, а из разбитого носа кровь.

— Хватит, иван очнулся. Вытри ему рыло портянкой, — тихо, прозвучал командирский голос и оплеухи прекратились, тот час же. В лицо же горящее от пощечин, Котову сунули вонючую тряпку и он с облегчением принялся вытирать ей перепачканное лицо.

— Кто ты есть? — прозвучал первый вопрос, и Котов попробовал навести резкость, чтобы разглядеть сквозь слезную пелену задавшего вопрос. Разглядеть не смог и продолжил протирать глаза тряпкой, от которой они заслезились еще больше. Он полез было в карман телогрейки, чтобы достать из него носовой платок, выданный ему вчера вместе с остальным вещевым довольствием, но сделать это ему не позволили, грубо подняв за шиворот и поставив к бревенчатой стене лицом. Котов успел разглядеть пятнистый камуфляж, автоматы черные и каски затянутые сеткой. Всего немцев рядом было трое и один из них явно старший, потому что за шиворот Котова не хватал, а наоборот стоял, заложивши руки за спину. На шее у него висел полевой бинокль в чехле и взгляд был холодный, немигающий. Помещение, в которое притащили оглушенного Котова, являлось скорее всего чьим-то амбаром и полумрак его наполнявший, пах плесенью и коровьим навозом.

— Красноармеец Котов Семен Семенович, в/ч 48416, — прочитал все тот же голос данные из красноармейской книжки.

— Зачем ты здесь, Котов? Кто послал? Почему один? Кто есть твой комиссар? — немец говорил вполне понятно и Котов, проглотив ком в горле, ответил:

— Я есть тут в увольнении. Их бин, герр начальник, — кроме"их бин и герр"другие слова немецкие в голову Котову не приходили, хотя он несколько лет учил этот язык в школе.

— Ты есть плохой солдат, Котов. Кто дал тебе увольнение? Сколько для этого ты убил немецких солдат? — в голосе допрашивающего появилась истерическая нотка, ничего хорошего не предвещающая и Котов решил говорить правду, чтобы не злить немца.

— Я из Москвы вчера сюда приехал с корешем и офицером. Только я не хочу воевать, герр начальник, вот у меня и листовка-пропуск ваша есть. На дороге поднял. Тут написано"Сдавайтесь"и Великая Германия даст землю и работу. Арбайтен, герр начальник. Я есть коммерсант, — Котов изловчился и выдернул из кармана гимнастерки листовку, сунув ее через плечо офицеру. Немец листовку взял и долго ее изучал, подсвечивая карманным фонарем.

— Что есть кладбищща? — наконец спросил он и Котова прошиб холодный пот, вместо листовки он сунул немцу план Смоленского погоста с прикопанными в могиле ценностями.

— Герр начальник, это не та бумага, вот ваша листовка-пропуск, — Котов попытался исправить оплошность, но было поздно, немец попался дотошный и каракули его изучал со всем прилежанием.

— Могила купца первой гильдии Васильева Федота Евстигнеевича, один метр, правый ближний угол ограды, если встать к надписи лицом. Что это означает?

— Это мой родственник, герр начальник, он похоронен на кладбище, здесь в Можайске и моя мутер, оставила под оградкой мне письмецо. Это я записал, чтобы не забыть. Мы с ней так переписываемся. Большевики папаню в Сибирь сослали, канал рыть, а я убежал, — наплел с перепугу Котов, вполне убедительно.

— Ты есть коммерсант и твой родственник купец? Почему тогда ты воюешь против Великой Германии? — немец не спешил возвращать план нарисованный Котовым, продолжая его изучать.

— Я не воевал, герр начальник. Я в плен хочу сдаться. А автомат мне выдали. Отказаться было нельзя, — Котов стоял уперевшись лбом в бревно и потел от страха.

— Ты есть лжец. Врун, — немец развернул Котова к себе лицом и сунул ему в подсохший нос ствол Вальтера. — Говори правду, свинья, или мы будем тебя резать на ремень.

— Я не вру, герр начальник… — начал Котов и тут же получил зубодробильный тычок кулаком в челюсть. Немец ударил почти без замаха, но на пальцы у него был натянут кастет и челюсть у Котова выскочила от удара, перекосив лицо. Урка попытался заорать, но получил удар под дых и, согнувшись, защелкал вывихнутой челюстью. Однако немец в своем ремесле дознавателя был парень-дока и следующим ударом слева, вернул челюсть на место. Она, правда, при этом треснула слегка в нескольких местах, а дышать Котов вообще перестал, так как гортань ему забило кровью и слюной.

— Ты есть врунишка и лгунишка, — ласково произнес немец, схватив Котова за ухо и потянув его голову вверх. Ухо затрещало, пытаясь вывернуть из скальпа корни и новая боль, перекрыв предыдущие, приподняла Котова на цыпочки. Ударом в промежность, немец закончил первый раунд допросный и Котов упал ему под ноги, вертясь ящерицей и схватившись руками за причинные места. Опрокинутое ему на голову ведро холодной воды, помогло справиться со стрессом и он отполз к стене, скрючившись и затравленно оглядываясь.

— Курт, неси веревку, будем вешать эту свинью, — распорядился между тем немец. Отдав команду на русском.

Курт браво дернулся и вернулся через минуту с мотком веревки. Без дополнительных команд он соорудил на одном ее конце петлю и, прицелившись, ловко перебросил второй через стропилину, почти над головой Котова. Петлю Курт набросил ему на шею и, затянув до упора, оглянулся на офицера.

— Ну, — офицер подошел к Котову, стоящему на коленях. Будешь говорить правду, свинья? — Котов поспешно закивал, поняв, что ценности спрятанные на кладбище в Смоленске, скорее всего в ближайшее время ему могут не понадобиться. Вообще могут больше никогда не понадобиться. А вот жизнь спасти могут, если как следует подать информацию.

— Герр, нашальник, — прошамкал он разбитыми губами, еле ворочая сломанной челюстью. — Это план клада. Там зарыто золото. Много. Килограммов пять. Кольца, браслеты, сережки, брошки. Это правда, герр нашальник. Я — вор. Украл золото у комиссаров-большевиков. Хотел стать при вашей власти коммерсантом.

— Опять лжешь, — немец потянул за веревку, поднимая Котова на ноги. — Где? — сунул он лист бумаги в лицо"мазурику"и тот понял, что если скажет правду, то его повесят /если поверят/, а если соврет, то повесят за то, что соврал.

Немец впился в его глаза, немигающим взглядом и Котов прошамкал:

— Это было шпрятано на Шмоленшком городшком кладбище, но мой кореш мешяц назад вше от туда жабрал и ждет меня каждый вторник на вокзале с 10-ти до 11-ти. Герр нашальник, я отдам вам золото, мою долю, не нужно меня вешать, — немец презрительно скривился и кивнул Курту. — Свяжи эту свинью и заткни ему портянку в рот. Проверим, что там за кореш его ждет в Смоленске на вокзале, — Курт, не снимая петли с шеи Котова, этой же веревкой, скрутил ему руки за спиной, связав их так, что тот зашипел от боли в перетянутых кистях.

— Где тот офицер, с которым ты прибыл из Москвы? — спросил немец, наблюдая, как Курт вяжет ему руки.

— Он ушел в Можайшк, — соврал Котов, которому почему-то не захотелось сдавать майора с Винтом. — Меня оштавил здешь, шказал, чтобы ждал. Завтра обещал быть, — Котов приготовился получить очередную взбучку, но немец презрительно усмехнулся и опять кивнул Курту. Тот, похоже, научился понимать своего командира без слов, потому что тут же подтянул Котова слегка вверх и зафиксировал с вывернутыми руками, привязав перекинутый через стропилину конец к посиневшим его кистям. В рот он старательно запихал Котову грязную, вонючую тряпку и тот засопел, едва дыша забитым кровью носом.

— Постой, подумай, красноармеец Котов, — разрешил немец. — А мы пойдем, поговорим с твоим командиром. Может он более подробно расскажет про клад на Смоленском кладбище, — Котов замычал протестующе и, получив удар по ушам ладонями, свесил бритую голову, потеряв сознание.

— Полегче, Курт. Эта свинья может нам пригодиться. У меня в штабе друг и я смогу выпросить у него недельку, чтобы съездить по какому-нибудь делу в Смоленск. Этот русский конечно врет, но что-то же он спрятал в этой могиле на глубину в метр. Письмо от матери так глубоко не закапывают. Вынь кляп, чтобы не сдох раньше времени, — распорядился офицер.

— Яволь, герр обер-лейтенант, — Курт вытащил изо рта Котова портянку и прислушался. — Дышит.

— Карауль. А мы за офицером, что-то он долго спит. Уже давно рассвело. Эти русские любят поспать, поэтому и живут, как свиньи. Я долго жил в России, Курт. Мой отец работал у них на заводе по контракту. Пять лет. Учился в ихней школе. Отвратительные порядки, мерзкие условия жизни. Грязь и скотство. Такому народу, такого правителя как Сталин, в самый раз. Они его достойны, — обер-лейтенант Махер Гейнц — кавалер двух железных крестов, был что называется"разведчиком от Бога"и кресты получил, не сидя на заднице в штабе, а ползая на брюхе под пулями. Второй день он сидел на этом брошенном местными жителями хуторе в ожидании, связного с оперативными материалами, которые агент собирал для них, находясь в непосредственном контакте с железнодорожным начальством. У агента к сожалению не было радиостанции и более того пользоваться он ей отказывался, мотивируя отказ тем, что не разбирается в радиотехнике. Этот русский, завербованный в самом начале войны и списанный в запас по состоянию здоровья, был очень ценным агентом и оперативный псевдоним у него был — "Бес". Бес пролезал везде и его никто не прогонял, потому что передвигался он на тележке с колесиками из подшипников, а отсутствие ног, позволяло ему"войти"куда угодно. От агента должен был появиться посыльный, но что-то задерживался и обер-лейтенант Махер немного нервничал. А когда вчера, вместо связного появилась группа из трех русских, то занервничал еще больше, предположив самое плохое. Избенку, в которую русские вселились, само собой взяли под наблюдение, а когда ранним утром один из них попытался уйти скрытно, огородами, его Махер приказал взять. Взяли чисто, но ясности пока не прибавилось. Котов явно что-то недоговаривал. Махер это чувствовал интуитивно, но времени на"вдумчивый"допрос у него не было. Всего здесь на хуторе с обер-лейтенантом находилось десять его парней и нейтрализовать оставшихся двух русских для них было делом минутным, но… Махер опасался, что провалит своими неосторожными телодвижениями отлично отлаженный канал и поэтому не спешил отдавать приказ.

Затаившись вокруг избенки, разведчики выжидали, ведя наблюдение. Русские не спешили покидать теплую хату. Из печной трубы стелился дым по крыше и дым этот, прибитый к земле моросящим дождем, пах кофе и мясом.

— Жрут. В тепле, — пробормотал обер-лейтенант и ему ни с того, ни с сего вдруг стало обидно. Он — боевой офицер, сидит как жаба, зарывшись в грядку, в промокшем камуфляже, а русские свиньи сидят в сухой избе и пьют кофе.

Мысль эта, такая ясная, промелькнула в его голове, ставя все на свои места. Неправильность — обнаруженную так просто, нужно было немедленно устранить и Махер, подняв руку, жестами на пальцах, распределил людей.

Разведчики, мелькнули пестрыми тенями у стен избы и двое из них совершенно бесшумно проникли в двери. Махер самодовольно улыбнулся — его школа. Бойцы у него были подобраны и обучены, как следует. Не даром их называют в роте"Призраками". Открыв без скрипа, скрипучую дверь и скользнув вдоль стен,"призраки"исчезли из поля зрения, а Махер взглянул на стрелки часов.

— Две минуты максимум, — пробормотал он и переместился ближе к крыльцу. Семеро оставшихся бойцов, внимательно следили за периметром и окнами избенки. В которой было по прежнему тихо. Тишина эта была ненормальной, потому что прошло уже не две минуты отпущенные Гейнцем, на нейтрализацию русских, а пять. Из приоткрытой двери по-прежнему несло свежим кофе и два проникших в нее разведчика выходить не торопились. Обер-лейтенант махнул рукой нетерпеливо и очередная пара"призраков"скользнула в дом, чтобы помочь, если что, первой. Эти вошли так же бесшумно и так же пропали. Тишина в избенке уже не казалась Махеру обыкновенной, она стала зловещей. А ситуация возникшая абсолютно идиотской. Люди заходили в дом к русским и просто не выходили обратно. Послышавшийся за окнами смех, буквально подбросил обер-лейтенанта на ноги и он, забыв о всякой осторожности, махнул рукой бойцам, приказав двоим остаться, а остальным следовать за ним. Смеялся один из его подчиненных и Гейнц, узнав голос унтера Фрица Лемке, буквально закипел от ярости. Его"призраки", похоже, нейтрализовали русских и примитивно занялись мародерством, пока он как кретин сидел под забитыми досками окнами и ждал пока они соизволят порыться, как следует, в карманах у пленных.

— Идиоты. Ослы! — шипел обер-лейтенант, взбираясь на крыльцо и прислушиваясь. — Так и есть, шуруют в закромах, — Махер резко распахнул дверь, прошел через сенцы в три шага и ввалился в горницу, скалясь волком.

Четверо его бойцов, сидели за столом и пили кофе. А на его появление отреагировали, так будто вошел не их отец-командир, а очередной посетитель кофейни, т.е. не обратили внимания совершенно. Глянули мельком и продолжили сосать кофе из кружек, запивая им ломти хлеба, чем-то намазанные. В горнице было довольно светло, так как русские приспособили для освещения ее электрический фонарь, подвесив его к потолку. Было их двое, как и предполагалось. Один в звании майора НКВД, а второй рядовой красноармеец — пехотинец.

— Встать. Смирно! — заорал Махер, теряя самообладание и передергивая затвор автомата.

— Ну вот, — послышался разочарованный голос русского майора. — Так хорошо сидели. Приперся, разорался. Ты что, обер-лейтенант, не с той ноги встал? — реплика эта прозвучала вполне спокойно, если не учитывать интонацию, и его"призракам"она показалась просто верхом остроумия, потому что все четверо буквально покатились со смеху, схватившись за животы. Наверное обер-лейтенант действительно выглядел идиотом, с выглядывающими из-за его плеч четырьмя бойцами, с раздувающимися ноздрями, принюхивающихся к запахам.

— Встать, свиньи!!! — завизжал обер-лейтенант, пришедший от смеха бойцов в бешенство. Но те продолжали спокойно сидеть на лавке, а встал русский майор и рявкнул в ответ так, что в глазах у Махера потемнело.

— Выбирай выражения, мудак. Здесь люди, а не свиньи. Убери автомат, пока не получил по наглой, рыжей морде.

Перемирие у нас. Не видишь что ли? Садись, кофейку попей и прекрати реветь, как медведь ранней весной, — майор шагнул к обер-лейтенанту и отобрав у него автомат, швырнул его в угол.

— Проходи, садись. И вы, парни, тоже. Кофе пока горячий и хлеб с маслом свежий, — и тут до обер-лейтенанта дошло, что за запах стоял в избе. Пахло свежевыпеченным хлебом.

— Так бы сразу и сказал, майор, — проворчал он, мгновенно успокаиваясь, и скомандовал, повернувшись к четверке его сопровождавшей. — Зовите остальных. Раз такое дело. Кофе свежий, со свежим хлебом — это святое. Быстро!

— Яволь, — весело отозвались хором"призраки", в глазах которых авторитет командира снова поднялся. Ввалившиеся оставшиеся бойцы, быстро оценили сложившуюся ситуацию и без церемоний расселись вокруг стола, который пришлось вытащить на середину горницы.