Смутные времена. Книга 4

Николай Захаров, 2019

Как это не прискорбно осознавать, но вся История России – Смутные времена. Из тьмы веков и до дня нынешнего. Все совпадения имен персонажей с реально жившими и живущими людьми, совершенно случайны. Продолжение Жуликов и Авантюристов. Содержит нецензурную брань.

Глава 5

Твердохлебово спало, иногда перелаиваясь лениво дворнягами, которые выпущенные хозяевами на ночь, старались забиться в свои будки, но иногда подавали голос, возможно проверяя, не околели ли от мороза, который ночью вцепился в село и грыз их сквозь меховые шкуры.

Рядом с постоялым двором, в тени ворот появились два человека с дорожной поклажей и принялись барабанить в них, будя хозяев и поднимая на ноги сторожа, и двух цепных кобелей.

— Кого там несет? — ворчал сторож Матвей, гремя засовами и распахивая боковую, приворотную дверь.

— Матвей, ты ли это? — обрадовался Федор Леонидович. — Здравствуй, голубчик. Правильно ли мы барабаним? Все ли здесь-то постоялый двор? Продрогли, братец, на ветру-то.

— Барин, Федор Леонидыч, нашли-и-ись? — закричал в ответ Матвей, размахивая керосинкой, заплетенной в металлическую сетку. — Радость-то, радость нынче будет. А двор, двор зде-е-есь. Как не то? Отсудил Самохвалов племяш у казны. Все честь честью. Хороший мужик, не то что прежний-то Федька, тьфу мать его и вспоминать язык не хочет, — выскочивший из избы новый хозяин, принялся хлопотать с переносом чемоданов, осведомившись о кучере и выслушав версию о ямщике почтовом, который выгрузив умчался, принялся ругать его последними словами и пообещал завтра же донести на нерадивца исправнику.

— Не нужно доносить ни кому, любезный, — осадил его Петр Павлович. — Наша воля была. Вы лучше распорядитесь самоварчик согреть, да поживее. Замерзли, как цуцики.

— Непременно, господа. Проходите в дом. Да он еще и горячий пади. Манька, самовар на стол тащи, — заорал хозяин, проходя вслед за гостями в горницу.

— Как зовут вас, хозяин? Я — полковник Соболев, в отставке нынче. Называйте Петром Павловичем.

— Самохвалов Яков Иванович. Содержу, стало быть, это место и лавка тоже бакалейная под моим, значит, доглядом, — Яков шаркнул ногами в валенках и поклонился в пояс. Получилось забавно, но Петр Павлович сдержал улыбку и скинув тулуп, присел к столу. Поправив фитиль в керосинке, он постучал ногтем по стеклу лампы и спросил Якова:

— А что, Яков Иванович, много ли гостей у тебя нынче?

— Да откель же им быть, Петр Павлович? День будний. Вот в субботу, пожалуй, приедут и тесно будет. А посреди седмицы откель им и быть? — Яков был похож на прежнего хозяина, ощущалось родство. Такой же колобок, но пожалуй еще не добравший за полтора года, той дородности, которую уже имел его дядюшка. Ну, и помоложе лет на двадцать, а потому еще душой зачерстветь не успевший.

— Мань, ну сколь разов повторять-то? — мягко при гостях сделал он все же замечание супруге, которая в отличие от предыдущей хозяйки, оказалась и вовсе росточка небольшого и дородностью не отличалась. Зато была смешлива не в меру и в ответ на замечание, только весело оскалила белые зубки и выставив на стол пыхтящий самовар, принялась расставлять чашки и плетеные корзинки с чем-то сдобным.

— Нынче пост, господа, так вы уж не обессудьте за скудость, — извинился Яков и зашипел на супругу, которая по его мнению, не достаточно проворно поворачивалась. — Мань, что ты спишь-то на ходу?

— Так ить из постели выдернул, аль откеда? — не осталась та в долгу и, пожелав гостям приятного чаепития, убралась на кухню, где что-то в полголоса принялась напевать.

— Вот ведь бабы, аспидово семя, — поскреб затылок Яков. — Ты им слово, оне два, — забрехавшие снова собаки, заставили его прильнуть к окну и вглядеться в темноту. — Аль еще гости? А ведь впрямь! Конно, — Яков выскочил во двор, накидывая на бегу треух и шубейку. А через минуту ввалился в горницу Вениамин весь в инее и кинулся к Федору Леонидовичу. Не виделись они в общей сложности минут десять, но обрадовались так друг другу, будто и в самом деле расстались полтора года тому назад.

— Федор Леонидович, как я рад вас видеть! — ревел медведем Вениамин, облапав Академика.

— А уж я-то как рад, вы и представить себе не можете, Вениамин Станиславович, — отбивался от него как мог Федор Леонидович. — Помнишь ли Петра Павловича Соболева — полковника? Дядюшка это твой двоюродный. Отец Михаила Петровича.

— Нет, не помню. С головой у меня что-то. Тут вот помню, а вот тут нет, — вошел в роль Вениамин, стуча себя по голове.

— Да как же так-то, сокол ты наш? Я же от твоих еду, как уговорились. Вот и письмецо везу, а ты где же был-то? — всполошился Федор Леонидович. И Вениамин в двух буквально словах пересказал заготовленную легенду. За перегородкой ойкала, через каждое его слово Маня и открыв рот, приплясывал рядом со столом Яков Иванович.

— Так ты что же, прямо из леса и сюда?

— Нет, не сразу. Сперва хотел в универмаг заскочить за подарками, да вспомнил, что поздно уже. Спят пади все, — Вениамин схватил чашку и налив в нее кипятка из самовара, выхлебал его без заварки. — Может зря еду. Вдруг Мария-то Александровна не дождавшись, замуж ушла. Вот и заглянул на огонек порасспросить, чтобы не оконфузится. А тут вы…

— Яков Иванович, ну-ка, дружок, расскажите последние сельские новости? Как батюшка с семейством поживают? — Федор Леонидович повернулся к хозяину.

— А, это мы с легким сердцем, — Яков Иванович улыбнулся вполне доброжелательно. — Живут себе. Батюшка уж службы редко служит. Оно и понятно, стареет, тяжело стоять-то. С ногами у него чей-то сталось. Не держат. А матушка Анна еще бойко бегает.

— Ты не тяни кота за хвост, Яш, — подогнал его нетерпеливо Вениамин. — Что с Марией Александровной?

— Будто бы в монастырь собралась по весне уйтить, — почти шепотом сообщил главную, по его мнению, новость Яков.

— Вы ведь как запропали, так на ней с тех пор и лица нет. Школу, конечное дело, она организовала, как следывает и теперича там и без ее догляду все обойдется, но жаль Марию-то Александровну.

— В монастырь? — Вениамин вскочил с лавки. — Я к ней. Вы со мной, дядюшки?

— Да куда же мы теперь тебя одного-то отпустим, коль пропадаешь потом годами? — вскочил на ноги и Федор Леонидович. — Яков Иванович, вы распорядитесь чтобы чемоданы наши дорожные где-нибудь пристроили, ну а саквояжики мы уж сами донесем. А утром отправьте с людьми их к батюшке на подворье. Вот тебе, голубчик, за труды. А работничкам я завтра отдельно заплачу, — Федор Леонидович сунул в руку Якова сто рублей и тот увидев сколько ему предлагают за пустячную заботу, принялся отнекиваться и отталкивать руку Академика.

— Дают, бери, Яков Иванович, — скомандовал Петр Павлович. — Закажи вон заупокойную за всех невинно убиенных на бранном поле, да супруге подарок на остальное купи. Что это она у тебя ходит растрепой? — Петр Павлович сунул еще одну сотенную Якову и добавил резко и категорично. — Это приказ.

— Слушаюсь ваше высокопревосходительство, — вытянулся в струнку никогда не служивший в армии Яков.

— Вот так-то лучше. Проверю, учти. Мария, подь ка сюда, красавица, — появившаяся моментально супруга Якова с красными от слез глазами, виновато заморгала, сморкаясь в тряпицу.

— Ну, что это с вами, голубушка? Видите, как все хорошо в жизни складывается?

— Машеньку жаль. Мы с ней в школе вместе учились, целых два года рядом сидели, — захлюпала носом Маня.

— Две Марии стало быть? Уж не Александровна ли и ты, голубушка?

— Нет, тятя у меня Иваном прозывается — Ерофеичем. Урядником на селе был.

— Вот оно как. Слыхали. Ну, поклон от нас Ивану Ерофеевичу, когда увидишь. — Держи и ты сотню. Праздник у нас нынче, — протянул ей деньги Петр Павлович. — Но ты, Яков Иванович, про них забудь. Это Марии Ивановне, чтобы родителей уважила. Все, уходим, провожай.

У ворот дома Настоятеля храма, Вениамин долго стоял, не позволяя спутникам стучать в них. Повернувшись в сторону церковных куполов, он долго крестился на них, с поясными поклонами, приводя в изумление стоящих молча рядом"дядюшек", не подозревавших до сих пор, что их племянник столь набожен. Но мешать и одергивать не решались, терпеливо переминаясь с ноги на ногу. Мороз в эту ночь декабрьскую бил наверняка все рекорды и Петр Павлович слегка начал приплясывать в своих ботфортах, которые надел хоть и с шерстяным носком, но ноги начинало прихватывать.

— Все, я готов. Господи, помоги! — наконец обрадовал"дядюшек"Вениамин и открыл незапертую калитку. Быстрым шагом прошел через двор, скользя по вытоптанной тропинке и загремел одеревеневшими валенками по крыльцу.

— То не затолкать, то понесся ровно жеребец необъезженный, — ворчал сзади Петр Павлович, ловя подскользнувшегося Федора Леонидовича за ворот пальто. А Вениамин уже дергал за шнур и колокольчик заливался, валдайским звоном, поднимая на ноги семью батюшки Александра.

— Кто в такую пору? — раздался голос тревожный матушки Анны за дверью и Вениамин ответил не сразу, уткнувшись лбом в нее и пытаясь проглотить внезапно вставший в горле ком.

— Кто там? — повторила опять матушка и Вениамин, собравшись с силами, ответил дрогнувшим голосом:

— Я это, Анна Лукьяновна, — голос его сорвался, а за дверью началась возня, громко что-то упало со звоном и дребезгом, а потом она распахнулась на всю ширину и перед Вениамином предстала Машенька, простоволосая, в наброшенном на ночную сорочку полушубке и с бледным лицом.

Вениамин не мог вспомнить потом, как он шел в дом и что говорил ей, а опомнился уже за столом в окружении вдруг ставших ему родными людей, которые суетились вокруг, стаскивали с гостей продубевшую от мороза одежду, обувь и что-то все спрашивали, смеясь и радуясь все сразу. Никто, похоже, никого не слушал, все просто были безумно рады, что пропавший Вениамин наконец-то нашелся, да не один а вместе с Федором Леонидовичем. Да и еще одного дядюшку привел. Батюшка Александр, забыв о своем сане священника, хохотал над казарменными шутками Петра Павловича и уже по-свойски хлопал его по спине. Девушки принялись накрывать на стол, не слушая возражений и наставили на него столько всякой снеди, забыв что на дворе рождественский пост в самом разгаре, что даже Вениамин, который не сводил глаз с невесты и тот замахал руками:

— Куда вы столько натаскали? Нас пока только трое?

— А что, следом еще кто-то должен быть? — батюшка Александр остановил мечущуюся вокруг стола матушку.

— Еще трое, — Петр Павлович, приложил палец к губам и тихо отвел его в сторону. — Нам бы Марию-то Александровну и Вениамина Станиславовича оставить наедине. Пусть поворкуют в светелке. Пока мы чаи с вами гонять станем, — шепнул он на ухо батюшке и тот соглашаясь, закивал. Молодых оставили в покое и они ушли в комнатку Машеньки, где долго сидели взявшись за руки, глядя друг на друга и ничего не говоря. В общем лгать Вениамину не пришлось совсем, а вот Федору Леонидовичу и Петру Павловичу пришлось напрячь свою фантазию, чтобы не попасться, отвечая на каверзные вопросы батюшки, оказавшегося дотошным и въедливым сверх всякой меры.

— Документы не заставил показать и то Слава Богу, — шутил потом Петр Павлович, вспоминая ту ночь и посиделки за шкворчащим самоваром. Впрочем все остальные члены семейства так же не давали гостям ртов закрыть, засыпая вопросами и о Вениамине, и о Федоре Леонидовиче. Особенно подросшие младшие дочери Акулина и Дашутка, насели на Федора Леонидовича, услыхав про то, как он плыл в Америку к родителям Вениамина и попал в шторм.

— Ох, страсти-то какие! — ахали девчата в два голоса хором и хором задавали следующий вопрос, вспотевшему Федору Леонидовичу.

— А дикие-то, они что же вас съесть хотели? Говорят, там людоедство по сию пору очень обыкновенно в обычае.

— Худой я был, когда на берег выполз, девоньки. Людоеды, как увидали меня, так всей деревней неделю сначала плакали от жалости, потом полгода опять же всем миром откармливали, — отшучивался Федор Леонидович.

— А они какие? — допытывалась Акулина, уже вполне заневестившаяся девица. — Страшные пади?

— Ну, как тебе сказать, Акулина Александровна. Нормальные люди. И смеются, и плачут так же. Просто там солнце круглый год, а зимы нет вовсе, вот они и ходят загорелые до черноты. Замучили вы меня расспросами. Давайте я в школу лучше вашу приду и лекцию о южных странах прочту.

— Ура-а-а! — закричали в два голоса сестрицы, а Федор Леонидович, полез в свой саквояж и принялся, не вникая особенно в то, что попадает ему под руки, одаривать всех подряд. Пока Петр Павлович его не дернул за рукав и не прошептал на всю горницу:

— Федор Леонидович, родное сердце — это вы нож охотничий Дашутке преподнесли, как бы на большую дорогу не вышла опосля с ним. Вы уж рассортируйте как-нибудь, — под хохот домочадцев, посоветовал он.

— Ох, Дашенька, прости меня старого дурака, — принялся извиняться перед смеющейся Дашуткой Федор Леонидович, забирая у нее нож в ножнах и пряча его обратно в саквояж. — Я думал, что прялка это. Петр Павлович, голубчик, что же вы мне в саквояж, что ни возьми, только для мужчин предназначенное наложили? Не удобно, право слово. Вот уж и девицы хмурятся, впору от них бежать, хоть и на дорогу эту, — крыша батюшкиного дома вздрогнула от хохота, а из светелки наконец-то появились Вениамин с Машенькой, улыбающиеся и так и держащие друг друга за руки.

— И что такого смешного я сказал? — притворно сердился Федор Леонидович. — Чисто дикари ржут. Вениамин Станиславович, угомоните Петра Павловича, совсем он меня перед семейством батюшки Александра оконфузил. Хотел вот подарками одарить, а что ни достану, все или на электробритву наткнусь или вон на кинжалище. Да это не нож — это прямо меч-кладенец. Чуть вон Дашутка на большую дорогу с ним не ушла. Где тут эта дорога, не знаешь ли? — Вениамину было не до дорог, он чувствовал в своей ладони, ладонь Машеньки и улыбался глупой, счастливой улыбкой.

Ночевать остались у батюшки в доме, а к обеду следующего дня, примчались на тройках с бубенцами остальные концессионеры, выловившие в Питере экс-урядника и привезшие его с собой. Иван Ерофеевич был слегка пьян и все время порывался объяснить Сергею, как он его уважает. Почему-то именно он ему полюбился больше других, возможно потому, что выдернул его на Невском из трактира, где бывший урядник проводил розыски пропавшего Вениамина и его дядюшки, опрашивая завсегдатаев. Подсел и выложил сразу столько информации, что Иван Ерофеевич от радости велел половому обнести всех присутствующих дармовой чаркой и кинулся обнимать Сергея. Очевидно, в этот момент и зародилась у него эта симпатия. Сергей стойко переносил, эти душевные порывы экс-урядника и шипел в ухо Михаилу: — Мне, как минимум, положено пару степеней на значок Орла или Кобры, или на оба сразу. Этот увалень мне уже все плечи отбил, — у Ивана Ерофеевича действительно оказалась очень вредная привычка, хлопать собеседника по плечу, втолковывая ему свою точку зрения. Выскочив у ворот батюшки Александра, он наткнулся при входе на Вениамина с Федором Леонидовичем и обрадовавшись, кинулся охлопывать и их, причем одновременно обоих, укоряя за то, что скрывались от него целых полтора года.

— Я весь город на четвереньках прополз, ну нету нигде. Кто видел? Кто что знат? А никто не видал. Что за оказия? — сетовал он, вцепившись сразу в обоих, будто опасаясь, что они снова исчезнут.

— Нашлись же, Ерофеич. Все, закончились твои мучения, — поддакивал ему Вениамин, оглядываясь на стоящих сзади

Петра Павловича и батюшку Александра. — Отпусти уже, ни куда я не убегу теперь.

— Эх, Вениамин Станиславович, да разе я за жалование старался? Мне за семейство батюшки было горько. Ох, ти мне! — качал Иван Ерофеевич сокрушенно головой в бекеше и при этом так приложился несколько раз по Вениаминову плечу, что тот подумал, а не активировать ли защиту, пока не дай Бог ключицу ему экс-урядник не сломал. Наблюдающий за ними Сергей, улыбался и подмигивал Вениамину заговорщицки, искренне радуясь, что временно выпал из поля зрения экс-урядника.