Жулики. Книга 1

Николай Захаров, 2019

В книге описаны события, произошедшие, по мнению автора, в девяностых годах 20-го века. «Лихие девяностые» со стрельбой и погонями переплетаются с прошедшими временами, не менее «лихими». Все совпадения имен персонажей с реально живущими людьми совершенно случайны. Содержит нецензурную брань.

Глава 2

Вернулись, обрадовав руководство привезенным арсеналом. И вскоре он, конечно же, пригодился.

Пока в Москве бодались за Кремль, в провинциях начались жесткие разборки за сферы влияния.

Беспокойная жизнь, полная стрельбы и взрывов наступила так внезапно и закрутила настолько активно, что опомнился Мишка только в больничной палате, в которой оказался, после хирургической операции. Две пули извлекли из его организма хирурги, и чувствовал себя Мишка отвратительно.

Одна зацепила слегка, а вот вторая — автоматная, прошила легкое и вырвала из спины приличный клок мяса, переломав предварительно пару ребер. Мишка лежал, глядя в серый больничный потолок и думал, думал, думал. Времени на это теперь у него появилось предостаточно.

Еще и родители, вдруг воспылавшие к заблудшему чаду запоздалым сочувствием, добавили мелодраматизма. Мать стонала и хлюпала в носовой платок. А отец — отставной полковник ВДВ, сурово хмурился, пока сынок лежал явно не способный, что-либо воспринимать адекватно. Но как только Мишка слегка оклемался, тут же и услышал столько поучительного, что чуть не взвыл на второй день. От обличительных речей папаши-отставника. А тот пилил и пилил, наверстывая упущенное, за все предыдущие годы. Прорвало. Если можно было бы сбежать от этого словесного потока, то Мишка просто немедленно выскочил бы в окно палаты прямо в пижаме больничной. Но пуля зацепила, что-то там — рядом с позвоночником и ноги его не слушались. Выписался он из клиники только три месяца спустя и сидя на инвалидной коляске. Все было не так уж трагично, по словам врачей, но полгода они гарантировали жизни колясочной и еще столько же костыльной.

«Корефаны» конечно не оставили без подогрева и засылали периодически кой-какие суммы на лекарства. И даже навещали. Трефовый божился, что «век воли не видать, если бросит дружбана, здоровьем заплатившего за общее дело».

Может быть и сдержал бы он слово свое, если бы сам не получил под зад свой изворотливый, фугас нажимной. Говорят, что лопатой совковой с асфальта собирали.

— Вот тебе и вялотекущая гражданская война, — буркнул Мишка, когда ему сообщили новость о конце беспутной жизни «крестного».

Через год Мишка действительно уже обходился без костылей и ходил хоть и с тростью, но вполне уверенно и самостоятельно.

Из группировки он вышел тихо и без последствий для себя отрицательных. Сослался на инвалидность и общее недомогание, не позволяющее жить активно. Желающих вступить в ОПГ было столько,.. ломились, что его «отставка» никого особенно и не огорчила. Тем более, что покровитель его сам ушел отчитываться перед Создателем, а завязок финансовых на Мишке не было. И недочетов тоже. Наоборот, по «понятиям», он сам имел право на «предъявы».

— Обращайся, Жук, если что. Поможем. Проблемы будут, заходи, — сказал ему на прощанье пахан и похлопал по перекошенному плечику. Что-то срослось в спине не совсем правильно и Мишку слегка перекосило. — Заходи, не стесняйся. Мы своих не бросаем и отмажем всегда.-

А в стране творилось черт знает что. Инфляция опускала население распавшейся «Империи зла» «ниже параши», а оно терпеливо снося все, не переставало удивлять весь мир. Покорностью.

Мишка, успевший купить себе «двушку» — двухкомнатную квартиру за пустяковую сумму у спившегося алкаша, жил отдельно от родителей и сливал запас долларов в обменники. Нужно было как-то жить дальше, приложить силы и амбиции неизрасходованные и «снискать хлеб насущный». Не жить же на инвалидную пенсию, которая оказалась такой смехотворной, что Мишка даже и в собес не пошел документы на нее оформлять. Он в день тратил больше.

–«Пусть подавятся козлы винторогие», — вот только накопления таяли с удивительной быстротой. И однажды сунувшись за очередной денежкой зеленой, Мишка с удивлением обнаружил, что осталось у него последние пять тысяч и увы не разменными они не являлись: — «Надо чем-то заняться. Что-нибудь законом не запрещенное и хлебное. Коммерцией? Нафиг. Кормить ораву чиновников и корешей. Пахан, конечно, поможет с «обороткой», но потом так под себя пригнет, что взвоешь», — думал Мишка, глядя в экран телевизора и мельтеша каналами, которых стало столько, что он их все и запоминать не успевал: — Стрельба, стрельба, стрельба: Рембо, Чак Норрис, а вот Терминатор, с ободранной рожей опять палит по копам. Надоело, одно и то же, — Мишка убрал скуластое лицо Шварценеггера идущего сквозь бушующее пламя с помповиком на мускулистом плече и на экране появился, не мигая, уставившись на него, очередной «Чумак». По фамилии Кашпировский. Народ от него «тащился» и, побросав все свои дела, припадал к экранам, чтобы «благодати отхлебнуть».

«Во, дурдом», — рассматривал Мишка зал набитый битком. А Кашпировский считал и разглагольствовал.

«Разводилово чистейшей воды, ведь обязательно кто-то выздоровеет и так, вот и будет потом хвалить чародея на каждом углу, рекомендуя всем друзьям и родственникам. Ну, а кто не вылечится, значит, сам виноват — веры не имел или недостоин за сволочизм. А если кто-то ласты склеит, хоть прямо на сеансе, тот и вовсе сволочь чистой воды и опять же польза родственникам от чародея. Сплошные плюсы. Минус только один. Слишком лезет этот лекарь на люди. Хреново для него это закончится. Гадом буду. Годок, другой мозги пополощет лохам и популярность свою переживет. Потому что все чуда ждут, а чудес на всех не хватает. Зато бабок загрести успеет на две жизни», — и тут Мишку осенило: — «А не заняться ли и мне чем-нибудь эдаким? А что? Ну, на телевидение, конечно, соваться не хрен. Слава мне не нужна. Мне бы чего попроще и поосязаемее. Согласен — на денежные купюры и даже на отечественные. Вон, в каждой газете этих колдунов, магов, чародеев и целителей, как собак нерезаных. Почитать кой-чего, чтобы в тему войти и продумав антураж, попробовать»,-

Мишка обзвонил с десяток будущих конкурентов, интересуясь стоимостью услуг и челюсть, переломанная ВДВ-эшником, у него отвисала после каждого звонка: — «Ни хрена себе. За снятие порчи — 200 баксов, за заговор от негатива жизненного — 500-т. Однако! И бабки вперед».

Переписав несколько адресов, Мишка в течение недели их все посетил. Присматриваясь к аксессуарам, оформлению и организации этих «салонов счастья и благополучия». Ну, и ничего особенно сложного и невыполнимого. Дипломы у некоторых колдунов висят на стенах в рамочках. Мишка даже попросил в одном салоне разрешение прочитать и хозяйка салона — толстая тетка цыганистой внешности, милостиво позволила. Мишка читал и только ахал мысленно: — «Диплом выдан Высшим Советом Всемирной Академии Магов и Ведунов, такой-то сякой-то, что она такая-то сякая-то, действительно является потомственной целительницей и прорицательницей, носителем светлых Сил, под покровительством Сил Добра и т. д. и т. п." — Все в той же интерпретации. Штилем возвышенным и непонятным для обывателя-лоха. И печати, с хитрыми иноземными зверушками и надписями непонятными имеются.

— Почем за бумагу платила? — полюбопытствовал у Прорицательницы Мишка, отвлекая ее от процесса снятия порчи с него грешного.

Прорицательница вытаращила на него черные очи и фыркнула раздраженно:

— Из ментуры что ли? Так у меня все бумаги в порядке и Академия зарегистрирована в соответствии с действующим законодательством России. Отучилась и получила.

— Да нет, не из ментовской. Просто любопытствую. А сколько стоит обучение? Поди, денег?

— Само собой не деревянными платила, — Прорицательница с гордостью озвучила сумму и Мишка понял, что учиться в Академии Магов в ближайшее время ему не светит. Поцокал языком, отвалил Прорицательнице 200-ти долларов и прямо от нее рванул к знакомому «чистоделу».

Тот выслушал «нуждишку», прихлебывая халявный коньячок, Мишкой проставленный и захохотал так, что мухи посыпались с облезлого потолка:

— Ну, блин, Маринка дает. Да это я ей их за два литра водяры нарисовал, эти дипломы. У меня вон и «залепухи» все в ящике валяются. А тебе-то зачем эти бумажки?

— Да вот, хочу попробовать в колдунах, на икру с шампанским, с лохов бабки, по легкому нарубить, — откровенно признался Мишка.

— Тесен мир, блин. Маринка эта раньше по вокзалам шакалила, под цыганку косила. А теперь вишь ли — Прорицательница Светлых сил. А ты как назваться хочешь? И на чем специализироваться собрался? Советую взять, что позаумнее. Ту же порчу, сглаз. Заговоры на неприятности врагу. Тут и мы тебе подмогнем с братвой. Такие неприятности «нечаянные» замостырим, заказанным людишкам и за долю малую! Поможем авторитет заработать, чтобы, значит, слух пошел, что шибко ты умелец в этом деле крутой, — «чистодел» — с «погонялом» «Рука», вынул чистый лист бумаги и, ткнув в него пальцем, распорядился: — Пиши ФИО. И готовь два литра.

Через неделю Мишка — Жук уже держал в руках красиво оформленные дипломы. Из которых доподлинно следовало, что обладатель их Маг-Целитель и Магистр оккультных наук г-н Соболев Михаил Петрович, является потомственным Мастером и прочее, и прочее, и прочее. Мастерски поработал «Рука». Молодец. Дипломы на удивление легко «проканали» при регистрации индивидуальной трудовой деятельности.

Назвал салон свой Мишка просто — «Моменту Мора» — «Помни о смерти», если по-русски.

Через месяц он уже сидел в конуренке, задрапированной черным шелком и жег свечки стеариновые.

Перцепция прошла быстро и безболезненно. А стоила денег смешных — в 2-е тысячи долларов уложился. Вместе с рекламой, размещенной в десятке бульварных газетенок.

И пошел клиент-лох, как и ожидал Мишка, свежеиспеченный «потомственный — Маг оккультных наук».

Он даже «погоняло» себе магическое придумал — Михаил Светозарный. Вот так… Ни больше, ни меньше.

А в рекламках Мишка пообещал, что такие чудеса сотворит для любого желающего и совсем недорого, что счастье прямо повалит со всех сторон к заказчику и все проблемы рассосутся сами собой. Ну, а враги захворают и передохнут. Так и написал. — «Наведу порчу на недоброжелателей ваших, не снимаемую и неотвратимую. От кирпича нечаянного с крыши, до обрыва жизненной нити и помещения врага в ад кромешный, туда, где нет ничего окромя лязга зубовного». Особенно Мишке про «лязг зубовный» нравилось. Каков слог! Впечатляло! И клиент-лох, понес денежку, да так интенсивно, что Мишка не успевал подсчитывать. С нуждами шли разными. В основном с бытовыми. Заговор на удачу, на снятие порчи и сглаза, ну и врагов своих не забывали. У когож их нет? А нагадить врагу — это же святое дело. Для спасения души его ежели.

Бизнес такой Мишке очень понравился: — «Сидишь, а денежки сами к тебе бегут». И еще спасибо говорят, когда соглашаешься взять. А с помощью корешей из группировки, которым «в прикол» устроить кому-нибудь жизнь веселую, авторитет «Михаила Светозарного» рос, как на дрожжах.

От заказов на «мокруху» — «до скрежета зубовного», Мишка, правда, уклонялся, хотя и такие пожелания у клиентов были. Не отказывался, а именно что уклонялся. Цену называл такую, что «лошара» ртом воздух начинал хватать.

— А Вы, думали как, любезный Игорь Станиславович? Жизнь человеческая бесценна. И этой-то суммы мало за нее. Так что Вы, если это Вам не по средствам, что-нибудь попроще попросите. Хотите, врагу Вашему неприятности бытовые наворожу? Трубы у него отопления лопнут или канализация засорится. Могу мордобой ему наколдовать качественный — стопроцентный. Или чтобы ограбили его в темном переулке. Это и дешевле гораздо и грех на душу не возьмете, — отшивал очередного жаждущего крови клиента Светозарный и тот — почесав «репу лошарскую», соглашался на мордобой с ограблением. Через полгода трудовой деятельности, Мишка уже на джипе «Чероки» на работу ездил. Нанял пару девиц смазливых — на все готовых и способных. Котяру черного завел — перса. Здоровенного, пушистого и ленивого. По причине отсутствия либидо кошачьего. Назвал его в честь «крестного» — Васькой. Впечатление Васька, своей мордой, производил на «лошар» неизгладимое. А еще «Михаил Светозарный» на «Птичьем рынке» попугая приобрел у какого-то старичка академической внешности.

— Вы, молодой человек, его берегите, он в нашем семействе 40-к лет прожил. Членом семьи можно сказать стал. Я конспектик набросал, как его кормить, ну и прочие мелочи, — протянул ему тетрадку дед.

— Так что ж вы, папаша, члена семьи продаете? Может, передумаете? — Мишка взглянул на сидящую, нахохлившись, птицу и ему стало жаль старика. Дед слезинку клетчатым платочком промокнул:

— Не могу, молодой человек. Сколько мне жить осталось? Год, другой, а потом все равно наследники мои его продадут. И к кому он попадет? Вот я и решил сам судьбу Кирюши устроить. Вижу я людей, молодой человек. До Вас я шестерым желающим отказал. Глаза не понравились. А у Вас незлобивые и животных, я вижу, любите. Кирилл тоже Вас полюбит, — Мишка пожал плечами. Не замечал он за собой любви к «братьям нашим меньшим». Дома у родителей сроду у них никакой живности не водилось, даже тараканов. В зоопарке, конечно, Мишка бывал и в клетках животных видел. Пялился, как все детишки и даже конфеты обезьянам бросал, но никогда не задумывался о том, любит ли он их, или нет. Вроде как «по барабану» ему все эти шимпанзе, бегемоты и крокодилы. А «дедок-академик» ему чем-то понравился. Может быть этой заботой своей наивной о судьбе попугая, который его переживет наверняка?

— А сколько ему лет, папаша, Кирюхе? — попугай Кирилл, услыхав, что имя его переиначено, открыл круглый глаз и, склонив голову набок, проскрипел: — Я — Кир-р-рилл, а ты деб-б-бил, — Мишка вытаращился на птичку, а старик улыбнулся печально и извинился за попугая:

— Вы на свой счет не принимайте. Он эту фразу по сто раз на дню произносит. Уж не знаю, кто и научил. Потешно совпало в этот раз. Кирюша много слов знает и иногда удачно их вставляет. А лет ему что-то около 80-ти. Молод еще, по попугайным меркам. Он — теоретически и вас может пережить. До нашего семейства у капитана-моряка жил. А тот его откуда-то из плаванья привез. Спился Филиппович, когда в отставку вышел. — «Без моря не могу жить», — говорил. Вот и запил. — «Что б земля под ногами шарахалась». К чести его надо сказать, что Кирюшу он не пропил. Чуть голодом не уморил, но не пропил. А когда преставился сам и «выморочное имущество» дворники выбрасывать стали, то Кирюша в нашу форточку залетел. Его дворники хотели, очевидно, продать вместе с клеткой, а он возьми и вырвись. Пришлось магарыч ставить, чтобы клетку его отдали. Вот так он у нас и появился в семействе, — дед вздохнул: — Вы не возражаете, если я его навещать буду? Часто-то я не смогу — разок в месяц.

— Да, пожалуйста, — Мишка сунул старику свою визитку. — Вот по этому адресу. Там часы указаны. Заходите, будем рады с Кирюхой, — и посмотрел на попугая. Тот трепыхнулся, но на этот раз промолчал. Старик прочел текст на визитке, удивленно взглянул на Мишку и поинтересовался:

— Вы действительно, что-то умеете экстраординарное? Или это поветрие понесло — за хлебами легкими? — и как попугай склонил голову набок, в ожидание ответа. Мишка растерялся. Врать не хотелось, но и правду говорить тоже.

— Да умею кое-что, но в основном вполне материальное, — вывернулся он, вспомнив «корешей» с их «приколами». Старик кивнул удовлетворенно и представился: — Федор Леонидович — бывший преподаватель словесности, — Мишка с любопытством взглянул на него: — Соболев Михаил. Можно без отчества. А вообще Петрович. А мне почему-то подумалось, что Вы Академик не иначе. Извините, Федор Леонидович, без обид. — Федор Леонидович взглянул на него из-под кустистых, седых бровей близоруко сощурившись и, улыбнулся печально:

— А Вы ведь угадали, Михаил Петрович. Академик и есть. Академик словесности и до позапрошлого года еще лекции студентам в университете читал.

Мишка довез Академика до дома, в котором тот проживал и с тех пор Федор Леонидович чуть ли не каждую неделю стал навещать своего бывшего питомца Кирилла.

Странные отношения завязались у Мишки с этим занятным дедком-Академиком. У которого, жажда делиться знаниями не иссякла. Слушать его можно было часами.

–«Ну, вот почему у нас в школе не было такого Федора Леонидовича? Да я бы на его уроки бегом бы бежал», — думал он, слушая Академика. А тот, обретя благодарного слушателя, раскрывал перед ним глубины языка, истоки его, широту и богатство.

— Язык наш — сокровище. Каждое слово в нем — бриллиант, — Федор Леонидович задумчиво помешивал ложечкой в чайной кружке.

— А как же матершина, Федор Леонидович? — Мишка думая, что поймал Академика, ждал дежурных разъяснений об исключениях, которые только подтверждают правило и услышал совершенно другое:

— И они тоже. Да, да, молодой человек. И они. Как это ни парадоксально звучит. Крепкое словцо оно ведь тоже нужно и когда к месту сказано, то несет смысловую нагрузку гораздо более весомую порой, чем слова обычные. А сквернословить можно, кстати, словами вполне литературными и цензурой одобренными. Русский человек, Михаил Петрович, слово не ухом, а душой чувствует. Тысячами поколений это умение в народе на генном уровне закреплено. Нет скверных слов — есть сквернословы. И способен такой человечишка любое слово извратить и грязью облить.

— Ну, мне трудно вам, что-то возразить, Федор Леонидович, Вы — спец. А у меня по русскому всегда тройка была самой высокой оценкой и по литературе тоже. Не любил я эти предметы. Скукотища зеленая. Спал на уроках. А когда училка заболевала, и уроки ее отменяли, то радовался громче всех в классе. Ура орал так, что у самого в ушах звенело.

— Не хочу хаять ваших педагогов, но думаю, что виной всему все-таки методики, которыми пользуются они, неся знания. Несовершенны, скучны, заполитизированы сверх всякой меры, а значит — однобоки и ущербны, по этой же причине. Вы правы — «скукотища зеленая». Мертвый язык, мертвая литература. Поэтому школьник и спит на уроке. Он чувствует, что ему, как это говорят нынешние — «впаривают» эрзац. Душа протестует и, отторгая, игнорирует. На физическом плане это проявляется этими вашими криками «Ура», ну и в зевоте тоже. Нормальная реакция живой души на всяческую мертвечину. Вы не способны осмыслить, но реакция правильная. У вас на глазах измывались над сокровищем, над языком. Да еще и участвовать в этом процессе принуждали. И тройка ваша в этом случае — это не признак ущербности а, пожалуй, даже наоборот. Признак души живой, — Академик улыбнулся. — Не слишком заумно наплел? — Мишка мотнул головой.

— Нет, что Вы. Это я понял про что Вы. А вот отличники, которые на пятерки «рубили» и как говорят от «зубов у них отскакивало», они что, козлы что ли? — Мишка озадаченно взглянул на Академика.

— Нет, молодой человек. Не козлы — люди. Практичные люди. Вы вспомните и скажите, кто из отличников души не чаял в этих уроках и не радовался вместе с вами, когда «училка» заболевала? Кто огорчался?

— Не было таких. Все орали, — Мишка хмыкнул, вспомнив радостные лица одноклассников.

— Вот, видите? Тоже не любили эрзац. Притвориться можно, что любишь. Притворщики они. Вот поэтому и взрослыми становясь, живут лицемерно. Так приучены.

— Это Вы мне говорите, жулику со стажем, Федор Леонидович? Меня знаете, как называют друзья-приятели? Жуком. Жучарой. Я ведь людей на бабки развожу. Тем и кормлюсь. Паразитирую, в общем-то. Или это тоже протест против ханжества и лицемерия? А вот одноклассники мои — отличники, в институты и универы поступили. И возможно, что вы кому-нибудь из них лекции свои читали. Вот они позаканчивают ВУЗы и станут настоящими, полезными стране людьми, а я — я мусор.

— Вы не правы, Михаил — это в Вас максимализм юношеский крылышками плещет. На черное и белое все норовите разделить. А жизнь она из оттенков состоит и нюансов тончайших. И Вы только в самом начале ее пути. Все может перемениться завтра или послезавтра. Одна нечаянная встреча, один взгляд, одно Слово. Я ведь тоже в Ваши годы шалопаем был и сорвиголовой. По молодости даже в местах не «столь отдаленных» побывать довелось.

— Ну? — не поверил Мишка. — И по какой статье «чалились»?

— Чалился? За «хулиганку» трояк влепили. По «малолетке» и отбывал. Ну, а отбыл срок и сразу на фронт ушел. Война вокурат через месяц с Германией началась. Вот там пришлось всякого повидать и людей она выворачивала так, что утверждать что-то категорическое быстро отучаешься. Видел я, как вчерашний зек, весь синий от наколок, под танк с гранатой кинулся. А политрук роты, интеллигентнейший человек, полиглот и эрудит — подкрадывался и, подслушав, о чем бойцы промеж себя говорят — доносы писал. И по ним несколько человек в штрафбат ушло. Так-то вот.

— И что потом с этим политруком стало? — заинтересовался Мишка дальнейшей судьбой эрудита-стукача.

— Зарезали ночью. Возвращался к себе в землянку, напали и горло от уха до уха располосовали. Из роты нашей, конечно, кто-то руку приложил. Не нашли преступника. На допросы особист всех перетаскал, но вычислить ни кого не смог. Рукой махнул и на немчуру списал. «Погиб смертью храбрых». Не спешите ярлыки на людей вешать. И на себя тоже, — никто с Мишкой так никогда не разговаривал. Академик уходил, а он снова и снова вспоминал его слова и начинал смотреть на себя и людей иначе. Поступки, слова, жесты, недомолвки. Люди становились интересны, даже лохи, приносящие в «клюве бабло» уже не вызывали в Мишке пренебрежительного к ним отношения. Раньше ему казалось, что он понимает их мотивы и желания. Теперь он понимал, что ни черта не понимал. — «А что я вообще знаю? Троечник серый. Поделил людей на овец и волков. Овец много, волков гораздо меньше. Вот и хорошо, я-то среди волков зубастых», — Теперь все по-другому виделось. Оттенки, оказывается есть и полутона. — «А может людей нужно делить на смирившихся с мертвечиной и не смирившихся с ней? И может быть в его деятельности жульнической больше правды и жизни, чем во всех декларациях официальных? Которые, лицемерно призывают к законопослушности, чтобы стричь баранов покорных удобнее было?» — думал Мишка.