Военные будни, часть 2

Николай Захаров, 2019

Эта книга о военной, повседневной жизни солдатской периода ВОВ. 1941-1945. Им – солдатам – она посвящается. Содержит нецензурную брань.

Глава 2

Двигаясь осторожно и чутко прислушиваясь, старшина прошел метров пятьдесят и вышел на поляну. Замерев на ее краю, не такой уж и обширной, он позвал:

— Ты здесь, Морозов?

— Жду, — колыхнулась еловая ветвь на другом краю полянки, метрах в двадцати.

— Стволы в сторону, — предложил старшина.

— Давай, на счет три, — согласился Морозов, начав тут же отсчет. — Раз, два, три, — и честно отшвырнул от себя что-то темное.

Старшина тоже вынул из сапога ТТ и швырнув его в траву, спросил:

— Помолился, крысеныш?

— А ты? — ответил Морозов зло.

— Само собой. Пусть Он рассудит.

— Он рассудит, как надо, — уверил его Морозов.

— Я и не сомневаюсь, Леха, — сделал к нему первый шаг старшина, сжимая в кулаке его же бывший нож.

— И я, — шагнул на встречу Морозов. — Я тебя, скобаря, без ножа бы, одними голыми руками придушил, — нервно выкрикнул он при этом, сверкнув лезвием в лунном свете.

— Вижу, — сделал еще один шаг старшина.

— Нож у тебя мой фамильный, поэтому ты опаснее с ним стал, — признался Морозов, — обмылок мелкий, — и прыгнул, в два шага преодолев разделяющее поединщиков расстояние. Нож при этом в лунном свете замелькал, перебрасываемый из руки в руку и старшина едва успел уклониться от лезвия, поднырнув и откатившись в сторону. При этом ему удалось, достать ногу противника и Морозов взвыл, не сдерживая эмоций: — Сука! Сучара! — орал он, кружась вокруг, вскочившего на ноги старшины, пытаясь достать его с разных рук и разными махами, демонстрируя навыки в ножевом бое. Второй раз старшина зацепил ему кисть левой руки и прыти Морозов сразу убавил, прикусив губу от боли.

Пошел крадучись вокруг него, делая ложные выпады и выбирая момент для нападения — последнего. Глаза его, с расширенными от боли зрачками, увеличились и глядели с чернотой потусторонней, пугая и завораживая. Старшина, стараясь не глядеть в эти безумством расширенные глаза, внимательно следил за их хозяином и ждал, стараясь не попасться на ложные выпады и держа нож жалом вперед, прямо перед собой. Ножевого боя он не знал. И как всякий дилетант, понимал, что сейчас он не на своем поле, где шансы его невелики, но принужденный обстоятельствами к этой схватке, присутствия духа не терял, надеясь на русское"Авось"и на Бога. Повторяя про себя.–"Господи, буди милостив мне грешному". А Морозов опять сделал ложный выпад, но дернувшегося старшину тут же и достал ударом в грудь. Нож ткнул старшину с такой силой, что у него сбилось дыхание, и он нанес ответный удар в живот, почувствовав сопротивление тела и выдернув нож, отскочил от зашатавшегося и согнувшегося диверсанта.

Машинально потерев место удара и, нащупав дырку в гимнастерке, удивился, что жив, чувствуя, как кровь течет по ребрам и уже намокают от нее галифе. Что-то помешало лезвию и оно, скользнув по препятствию, ушло в сторону, пропоров кожу и достаточно видать глубоко. Старшина мотнул головой и, сунув руку под гимнастерку, нащупал нательный крест, смявшийся от удару в дугу.

— Спасибо, Господи, — прошептал он, прижимая локтем гимнастерку к порезу и вздрагивая от охватившего его озноба. А противник все еще стоял, согнувшись и старшина сделал шаг в его сторону, опасаясь, что это своеобразная хитрость и Морозов еще способен нанести ему удар последний. Но тот, поднял голову и оскалясь, попытался что-то сказать. Что-то злое, беспощадное и окончательно уличающее хотелось ему выплеснуть из себя вместе с вытекающей из брюшины кровью.

Только сил у него на это не хватило и стоять тоже. Ноги самопроизвольно подкосились, роняя тело в траву с мятыми и вытоптанными ромашками, а старшина понял… это все. Поединок закончился. Противник не способен сопротивляться, и испускает, скорее всего, дух. Поэтому подошел ближе и прислушался к уткнувшемуся лицом в траву телу. Тело еще жило и хрипло дышало, не желая принимать смерть преждевременную. Его трясло и очевидно из последних сил, повернув лицо, Морозов прошептал довольно внятно:

— Будь все проклято.

— Дурак, — ответил старшина, — умираешь и проклятьями сыпешь. Покайся, придурок.

— Перед тобой? — прошипел в ответ Морозов.

— Перед Богом, дурак.

— Не в чем мне каяться перед ним, — нашел в себе силы сложить совсем уж длинную фразу умирающий, и притих, едва слышно похрипывая.

— Дураком прожил, дураком и умираешь, — безжалостно заклеймил его старшина.

— Если бы мой нож был у меня. Я тебя на лоскуты бы порезал, — ответил Морозов и попытался подняться, зарычав зверем. Но на этом силы его иссякли, и он упал снова лицом в траву.

— Умер что ли? — спросил его старшина и, не услышав ответа, сделал еще шаг к телу, склоняясь над ним. Дыхания он не услышал и, повернувшись, ушел с оскверненной убийством поляны.

К месту ночлега вышел, едва волоча ноги, метров за десять крикнув:

— Это я, мужики, — и вся троица, кинулась к нему на встречу, поняв по тяжелому дыханию и бледному в свете Луны лицу, что"отец-командир"ранен.

— Кончил я гаденыша, — простонал старшина, опускаясь на колени и, попросил:

— Помогите снять гимнастерку. Зацепил лезвием. До ребер достал.

— Перевязаться нужно, — засуетился личный состав, оказывая ему помощь. И уже через полчаса старшина сидел, привалясь спиной к березке, замотанный как египетская мумия и с удовольствием перекуривал.

— Вам тоже необходимо принять сабачью терапию. Рекомендую, — рядом пристроившийся Черпак, помахал раненной рукой, демонстрируя результат.

— Меда нет, сметаны нет, и пса теперь тоже нет. Свернул шею Ёське Морозов. Наткнулся я на труп его, когда к полянке шел. За измену покарал пса.

— Падла, — угрюмо отозвался Сафронов. — Точно сдох гад?

— Пойди, проверь. Я пульс не щупал, — ответил старшина и Сафронов, ушел с автоматом в сторону поляны. Вернулся через пол часа и присев, молча закурил.

— И что? — нарушил молчание Черпак.

— Морозов дохлый валяется. Вот, наган милицейский нашел и ваш ТТ, товарищ старшина, — выложил стволы Сафронов. — И Ёся тоже умер. Утром похороню, — старшина, молча взял пистолет, молча сунул его в сидор и, поморщившись, сказал: — В баньку бы сейчас или в речушку на крайняк. Кровь аж до сапог успела дотечь.

— Шрам этот теперь на всю жизнь вам память. Повезло, что вскользь лезвие прошло. А помыться, конечно, в баньке хорошо бы, — поддержал разговор Черпак, щурясь на первые лучи восходящего солнца, блеснувшие между стволами деревьев. — Первое июля.

— Десятый день войны, а будто уже год прошел, — подсчитал Иванов.

— Другая жизнь началась девять дней назад у нас с вами… У всей страны другая, — заметил старшина. — Время событиями наполнилось, вот и кажется, что год. А где-нибудь в Африке, какой-нибудь негр ничего такого не замечает. Мотыжит свои кокосы на плантациях и кажется ему, что ничего не изменилось. Эх, орлы. Может, вздремнем еще пару часиков? Не дал ведь выспаться придурок этот, — оглядел притихших бойцов старшина.

— Какой там сон… — ответил за всех Сафронов. — Пойду я, Ёсю похороню.

— А я прилягу все же, — как можно более беспечным тоном заявил старшина, — покемарю пару часиков, — и бойцы переглянулись с пониманием."Не хочет слабость показать". А у старшины кружилась голова, и пересохло во рту.–"Не хватало еще мне тут разболеться", — подумал он и осторожно прилег на плащ-палатку, брошенную поверх наломанного елового лапника. И сам удивился, что глаза у него сразу заслипались, и он провалился в сон, как в яму. Проснулся сам, никто его не будил. Выспался. И глаза открыв, вспомнил, прежде всего, о ночной схватке. Вспомнил и испугался до коленной дрожи. Будто еще ничего не было и только предстояло.–"Это я после выпитого спирта таким лихим был, а сейчас похмелье наступило", — подумал старшина и, приподняв голову, удивился. Лежал он все на том же лапнике, но накрытый сверху шинелью и более того, над ним был сооружен полог из еще пары плащ-палаток, так что солнечные лучи, просвечиваясь через них, не позволяли определить который час.

Старшина взглянул на свои наручные часы и не поверил глазам, они показывали десять часов:

— Ничего себе пару часиков покемарил. Все пять получается, — попенял он сам себя и попытался сесть, охнув при этом от резкой боли и рухнув обратно. Шок закончился и, теперь ощущение было такое, будто вчера его не полоснули слегка ножом, а разрубили пополам шашкой. Полежав минут пять и, оклемавшись, старшина повторил попытку, стараясь не потревожить бинты и вцепившись руками в ткань плащ-палатки. С трудом ему удалось сесть, почти уперевшись в наброшенную на распорки еще одну и когда голова кружиться перестала, дернул ее, срывая с жиденьких кольев. Открывшаяся перед ним картинка старшине не понравилась своим безлюдьем и он, скрипя зубами от боли, покрутил головой, убеждаясь, что сидит в лесу один и, никого рядом больше нет.

Конец ознакомительного фрагмента.