Антонов. Последний пожар

Николай Викторович Тюрин, 2017

Роман написан на обширном архивном материале и воспоминаниях очевидцев. В 1920 году в результате грабительской продразвёрстки, проводимой большевиками, в Тамбовской губернии вспыхнуло крестьянское восстание, затронувшее и соседние уезды Воронежской и Пензенской губерний. Во главе восстания встал член эсеров Александр Антонов. Численность восставших превышала пятьдесят тысяч человек. Для подавления восстания большевики сосредотачивают в Тамбовской губернии около ста двадцати тысяч бойцов во главе с Тухачевским, Какуриным, Котовским и другими. Принимал участие в этих трагический событиях и будущий маршал Жуков. Против восставших власти использовали артиллерию, автобронеотряды, авиацию. В 1921 году в результате боевых и репрессивных мер восстание было жестоким образом подавлено. Многие участники восстания впоследствии были репрессированы в тридцатых годах. Роман представляет интерес как для рядовых читателей, так и для историков и краеведов.

Александр Антонов (в центре) и его сподвижники

Часть 1

Искры

1

Был прекрасный солнечный морозный день. Выпавший вчера снег весело поскрипывал под ногами. Улицы были пустынны. Лишь изредка встречались дворники, которые неспешно сгребали снег лопатами. Иногда медленно проезжали извозчики, оставляя за санями ровные упругие полоски.

Баженов, никуда не торопясь, шагал по сонным улочкам уездного Кирсанова. Сегодня у него был выходной, а заняться было нечем. Да и чем можно заняться в маленьком городишке молодому парню? В карты он не играл, девушкой ещё не обзавёлся. Баженов приехал в Кирсанов недавно, устроился мастером на железную дорогу. Приехал не просто так. Кто же поедет из Москвы в Тьмутаракань? Баженов был послан сюда своей партией социалистов-революционеров для налаживания связей с глубинкой. В России набирало силу революционное движение; молодёжь просто бредила заговорами, забастовками, стачками; повсюду появлялись тайные сообщества. Шёл одна тысяча девятьсот пятый год.

Молодой железнодорожный мастер был довольно энергичен, умён, обладал умением толково говорить и легко сходился с людьми. Эти его ценные качества и нужны были руководителям партии. Десятки и сотни неравнодушных молодых и не очень людей, подобных Баженову, направлялись центром вглубь России. Огромная страна просыпалась от длительной спячки, в ней начиналось странное движение, которое не совсем отчётливо понимали действующие власти. Работая по старинке, они следили, арестовывали, наказывали и отпускали. Боролись с последствиями, не устраняя причины новых волнений. А мир становился жёстче. Боевое крыло эсеров работало беспощадно, террор становился частью общественной жизни страны. Организация имела огромную паучью сеть, по которой передвигались жестокие пауки, готовые в любую минуту умертвить пойманных жертв.

Баженов был частью этой системы. Под маской весёлого компанейского человека в нём скрывался расчётливый волевой исполнитель, способный в любую минуту выполнить приказ партии. Но сейчас этого не требовалось, и Владимир (так его звали) с воодушевлением отдавался прекрасному утру.

Пройдя мимо церкви и помахав воронам, по-хозяйски расположившимся на кресте, Баженов свернул к городскому трёхклассному училищу. Здесь у него уже были знакомые учителя, симпатизирующие эсерам. Ему нравилось с ними общаться, подмечая всякое недовольство и направляя его в нужное русло. Он всегда мог посочувствовать, чем располагал их к себе.

— Зайти, что ли? — лениво подумал Баженов и неспешно повернул во двор училища.

Свернув за угол, Владимир увидел прелюбопытное зрелище. Шестеро довольно рослых гимназистов атаковали двоих невысоких коренастых пареньков. Двое отчаянно отбивались, но силы были явно неравные. На снегу уже виднелись алые пятна крови, одежда у ребят была порвана, дышали они тяжело и громко ругались. Баженов решил не вмешиваться и подождать, чем закончится дело.

— Бей их! Гаси! — слышалось от нападавших.

Но двое не сдавались и не просили пощады, ловко отбиваясь и пятясь к сараям. Внезапно, когда уже Баженову казалось, что сейчас их опрокинут, один из оборонявшихся выхватил нож. Он не бросился резать обидчиков, а резко полоснул себя по руке, и кровь струйкой полилась в притоптанный снег. Выставив перед собой обе руки и зловеще вращая огромными глазами, смельчак медленно двинулся на обидчиков.

— Не подходи! Убью! Положу всех! — голос его был негромок, но, казалось, доставал до самого сердца.

Нападавшие сперва остановились в нерешительности, потом попятились, не зная, что противопоставить этому тяжёлому взгляду. От парня исходила невидимая сила, которая полностью подчиняла себе окружающих.

— Да пошёл ты! Попадёшься ещё. Жди, поддёвщик, достанем, — выругавшись, они развернулись и ушли.

Баженов всё это время стоял чуть поодаль, скрытый невысоким редким забором. Сначала ему было любопытно, а потом, после увиденного, захотелось познакомиться с этими отчаянными парнями.

— Браво! Браво! — он вышел из-за укрытия и направился к ребятам. — Ловко вы их. О, а крови-то сколько! Давайте я помогу, перевяжу.

Владимир подошёл к белобрысому парню, который уже спрятал нож и рукой зажимал рану. Второй паренёк собирал разбросанные вещи.

— Молодец! Люблю таких! — сказал Баженов раненому.

— Вы кто? — ломающимся баском спросил парень Владимира.

— Позже об этом. Давай руку, — скомандовал Баженов, и раненый ему подчинился.

Потеря крови давала о себе знать, парень побледнел и опустился в снег. Ремнём от сумки Владимир перетянул пострадавшему руку и, оторвав полоску материи от своей рубахи, умело забинтовал рану. Закончив процедуру, он вытер руки, достал папиросу из золочёного портсигара и с наслаждением закурил.

— Заживёт до свадьбы, — сказал он, выпуская дым в чистое небо, а потом продолжил: — Ну-с, теперь можно и познакомиться. Меня зовут Баженов Владимир Петрович.

— Антонов, — в свою очередь представился раненый парень и, немного помедлив, добавил: — Александр.

Новые знакомые пожали друг другу руки. Рукопожатие у Антонова оказалось крепким, хотя вида он был совсем не богатырского.

— Лощинин Пётр Аркадьевич, — весомо представился второй парень, пожимая руку Баженову.

Он был пошире Антонова в плечах, взгляд имел угрюмый и настороженный. Из носа его капала кровь, и он пытался остановить её, прикладывая снег к переносице.

— О, как важно! Вы чьих же будете? — Владимира заинтересовали эти ребята. Выглядели они лет на пятнадцать-шестнадцать. В них чувствовался некий стержень, и именно таких искал Баженов для партии.

Лощинин осторожно потрогал зубы и не спеша ответил:

— Я — сын учителя.

— А мой отец — слесарь, — промолвил Антонов.

— Что же вы тут не поделили? — Баженов уже проникся симпатией к потрёпанным гимназистам и хотел узнать о них как можно больше.

— Гады они, — процедил Антонов. — За папашками своими они — герои, да вшестером на двоих. Барские детки… Ничего… Сегодня они нас, а потом и наш черёд настанет. Я знаю.

Столько уверенности было в его голосе, что Владимир ему тут же поверил и подивился этому.

— Однако… А ты, брат, голова! Сколько же лет тебе?

— Будет шестнадцать.

— Взрослые уже. Здорово! — Баженов не переставал нахваливать ребят, чем окончательно их к себе расположил.

— Попадёт вам теперь дома? Давайте я вас по домам доставлю, — так Баженов хотел узнать адреса ребят.

Они вышли на улицу, где Баженов поймал извозчика. Сначала завезли домой Лощинина и, условившись о дальнейшем продолжении знакомства, распрощались с ним.

По пути к дому Антонова Баженов расспросил того о семье. Выяснилось, что живёт он с отцом и матерью и у него есть две старших сестры и младший брат, а учится он в третьем классе гимназии. С местными барчуками стычка эта у него далеко не первая, приходится воевать постоянно, что очень сильно расстраивает отца.

— Владимир Петрович, я вас прошу, зайдите сейчас к нам. Отец при вас не станет ругаться. Выручите меня ещё раз, — попросил Александр нового знакомого.

А Баженову только этого и нужно было. Он чувствовал в Антонове родственную беспокойную душу, и ему хотелось познакомиться с ним поближе.

— Рад помочь, Саша. С удовольствием зайду, — ответил Владимир.

Лошади остановились у небольшого деревянного дома, резные окна которого весело смотрели на улицу. Баженов расплатился с извозчиком и внимательно осмотрелся. Дом ему понравился, здесь во всём чувствовался уход. Поднявшись на небольшое крыльцо, недавние знакомые шагнули в натопленную комнату, где сняли верхнюю одежду. К ним навстречу вышел Степан Гаврилович, отец Александра. На вид ему было лет сорок пять-пятьдесят, довольно крепок, носил небольшую бородку. Руки у него были большие и сильные. Чинно поздоровавшись и познакомившись, все прошли в горницу, где старший Антонов заметил перевязанную руку сына.

— Балбес, опять с барчуками подрался? — голос его был строг и немного печален. — Вот выгонят тебя из гимназии! Который раз уже директор вызывает. Доиграешься ты, Сашка.

— Папа, я защищался. Они же дразнятся и себя хозяевами называют. А чуть что — сразу толпой налетают. Вот и Владимир Петрович подтвердит.

— Да, Степан Гаврилович, видел я эту драку. Как саранча налетели. Но ваш Александр — молодец! Боец! Вы не ругайте его, прошу вас, — о ноже Баженов не стал рассказывать, это будет их с Сашкой маленькая тайна.

— Бедовый он, — сказал старший Антонов, и Баженову в голосе отца послышались нотки гордости за сына.

Тут на голоса вышли из другой комнаты мать Саши Татьяна Ивановна и сёстры Анна и Валентина. Под охи и причитания они промыли рану Александра и сделали ему новую повязку.

Рассмотрев окровавленный лоскут, которым ранее была перевязана рана, мать Александра произнесла:

— Да вы, Владимир Петрович, свою рубаху испортили? Всё из-за этого шалопая. Теперь мы вам обязаны возместить ущерб.

— Ну что вы, Татьяна Ивановна. Пустяки. По этому поводу не извольте беспокоиться. Мой долг гражданина помогать попавшим в беду хорошим людям, — ответил Баженов, который не расстёгивал свой модный столичный костюм.

Александр тепло посмотрел на своего нового товарища. Между ними зарождалась настоящая мужская дружба.

Потом все уселись вокруг большого стола и пили чай с вкусными баранками. Уютно чувствовал себя Баженов в большой дружной семье Антоновых. Младший брат Антонова, Дмитрий, худой шустрый мальчик лет десяти, с восхищением разглядывал Александра. Заметно было, что он ему во всём подражает.

В разговоре Антоновы рассказали, что приехали в Кирсанов из Москвы вскоре после рождения Александра в одна тысяча восемьсот восемьдесят девятом году. Такое совпадение понравилось Баженову, будет с кем поговорить о родных местах.

— А что, Степан Гаврилович, тяжело вам живётся? Семья-то у вас не маленькая, — Баженов хотел прощупать и понять мировоззрение старшего Антонова.

Степан Гаврилович был отставным фельдфебелем, имел в Кирсанове слесарную мастерскую по починке домашней утвари, а жена его была хорошей портнихой и обшивала кирсановских модниц.

— Нормально живём, — ответил Степан Гаврилович. — Богатства особого нет, но и с голоду не умираем. Трудом живём, богу молимся. Конечно, не баре…

— Они, папа, тоже трудом живут. Только нашим, — в глазах Александра появился блеск, а на щеках выступил румянец. — Разве это справедливо? Надо на всех поделить богатство.

— Ты, Саша, сначала сам заработай, а потом уж дели. Делить все горазды. Конечно, в мире много несправедливости, но не нам его переделывать.

— А кому же? Власти это не надо. На печи ничего не добьёшься. Так и сгниешь за три с полтиной, — загорячился Шурка.

— Тебе, Александр, ещё многому научиться надо, — думая о своём, постарался примирить Баженов отца с сыном. — Мир многогранен и сложен. Сумей понять его и тебе откроется многое.

— Пойму. Я способный.

— Вот и славно. Вы, Степан Гаврилович и Татьяна Ивановна, позвольте мне иногда видеться с вашим сыном. Из него выйдет толк, — промолвил Баженов.

— Конечно, Владимир Петрович. Всегда вам рады, — ответил ему старший Антонов. Баженов импонировал ему рассудительностью и спокойствием. — А насчёт толка… Пока одни неприятности.

— Вы уж поучите его уму-разуму, — поддакнула мужу Татьяна Ивановна.

Так в тёплой дружеской обстановке за чаем и разговором пролетело два часа, и Баженов, поблагодарив хозяев за гостеприимство, засобирался домой. Александр проводил его на крыльцо, где они крепко пожали друг другу руки, довольные знакомством. Баженов назвал Сашке свой адрес, и они условились, что Антонов к нему непременно зайдёт.

2

На следующий день Александра Антонова вызвали к директору гимназии. Сергей Иванович Чекмасов — человек лет пятидесяти, невысокого роста, с аккуратной седеющей бородкой, тщательно уложенными волосами и умными глазами, пристально смотрящими из-под больших очков в металлической оправе, — был строгим, но справедливым. Ему нравился этот ершистый своенравный мальчик, которого он не раз уже вызывал на разговор. Сегодня всё было намного сложнее. Одним из участников драки оказался сын главы города Кирсанова. Он показал синяки отцу, и тот настоятельно рекомендовал директору гимназии отчислить Антонова.

Чекмасов, будучи честным человеком, по одному этому случаю не стал бы принимать такого серьёзного решения. Но, увы, у Антонова давно накопилось множество всевозможных провинностей. Никакие педагогические разговоры не помогали. Александр продолжал хулиганить. Да и учился Антонов плохо, даже два года просидел во втором классе. Он, будучи далеко не глупым, постоянно отвлекался сам и отвлекал гимназистов, думал о чём-то постороннем, не мог грамотно ответить на вопросы учителей. Всё это подтолкнуло Чекмасова к принятию в общем-то верного решения. Неприятностей ему и так хватало.

Антонов, предварительно постучав, решительным шагом вошёл в кабинет. Он не ждал ничего хорошего от предстоящего разговора.

— Разрешите, Сергей Иванович, — смело спросил Александр.

— Входите, — подчёркнуто вежливо пригласил его директор. — Вы догадываетесь, зачем я вас вызвал?

— Думаю, что нет, — на всякий случай Антонов решил выждать.

Но Сергей Иванович уже неплохо знал этого парня, поэтому затягивать разговор не имело смысла.

— Вы, Александр Степанович, совершили вчера ужасный проступок, — сказал Чекмасов. — Спровоцировали драку, нанесли побои гимназистам. И, самое главное, — нож! Вы угрожали ножом гимназистам! Это уже слишком! После всего случившегося вы не можете продолжать занятия в нашей гимназии. Всё, чем я могу вам помочь, это дать вам возможность уйти по собственному желанию. И ещё — я не буду сообщать в полицию.

Удивительно, но Антонов не выглядел расстроенным. Он лишь немного побледнел, но в нём по-прежнему читались решительность и целеустремлённость.

— Хорошо, Сергей Иванович, — ответил Александр. — Я вас понял. Разрешите идти?

— Вот и славно, — произнёс директор. — Передайте отцу, чтобы зашёл уладить формальности. Всего хорошего.

— До свидания, — промолвил Саша и направился к двери.

— Знаете, Саша… — неожиданно окликнул его Чекмасов. — А из вас мог бы получиться человек.

— А я уже человек! — обернувшись, гордо ответил Антонов и быстрым шагом вышел из кабинета.

Ему в стенах гимназии стало слишком тесно. Этот пройденный этап ещё небольшой жизни научил его пониманию, что мир несправедлив. Что в этом с виду спокойном и красивом мире есть много противоречий, боли и страданий. Кому-то всё даётся на блюдце, а кто-то вынужден смотреть на благоденствие со стороны. Александр научился думать. Пусть пока наивно, примеряя всё на себя, на свои желания, но уже с попытками анализа. Ему нужен был кто-то, кто помог бы разобраться в тонкостях и хитросплетениях бытия, кто ответил бы на тысячи раздирающих его вопросов.

Антонов вышел из гимназии, немного постоял у дверей, как бы прощаясь с безвозвратно ушедшим детством, и быстрым шагом направился во взрослую жизнь. Он шёл к Баженову. В первый же день знакомства Владимир Петрович понравился Александру уважительным вниманием к собеседнику. Он умел выслушать и подсказать. Казалось, что Баженов уверен в каждом своём слове — так веско он произносил слова. К тому же Баженов был достаточно молод и Антонов легко находил с ним общий язык.

Александр взбежал на крыльцо старого купеческого дома, громко постучал в тяжёлую входную дверь. Через некоторое время дверь открылась, и на пороге появился улыбающийся Баженов.

— Саша, здравствуй! — Владимир Петрович сразу перешёл на «ты», и Александр этого даже не заметил. — Заходи. Раздевайся. Как твои дела?

— Отчисляют меня, — произнёс Александр бесцветным голосом, снимая пальто. — Не знаю, что и делать, Владимир Петрович.

— Ты, Саша, можешь называть меня просто Владимиром. И давай перейдём на «ты». Мы ведь друзья, не так ли? — полуутвердительно спросил Баженов. И, видя благодарные жесты гимназиста, продолжил: — Беда твоя не смертельна. Разве от этого умирают? И вообще, Саша, жизнь твоя только начинается. Есть другие школы и другие науки, другие друзья и подруги.

При слове «подруги» Александр засмущался и отвёл взгляд. У него пока не было опыта общения с девушками, он их немного побаивался и прикрывал это удалью и грубоватостью.

— Как хорошо, что я к тебе зашёл, Владимир, — успокоенно сказал Антонов.

— Да, Саша. Ты теперь чаще заходи. Давай завтра я познакомлю тебя с интересными людьми. Поговорим, — заинтересовал Александра Баженов. — Только ты никому не рассказывай.

— Понял. Не маленький, — серьёзным голосом ответил Александр. Он верил Баженову и внутренне был готов к новой жизни, манившей неожиданностями и приключениями.

Условившись о завтрашней встрече, они тепло расстались. Антонов шёл домой, а в груди у него пело сердце.

Дома мать плакала, а с отцом состоялся серьёзный разговор, но изменить создавшуюся ситуацию ничего уже не могло. Отчисление было реальностью, и требовалось подумать о дальнейших планах.

— Ремеслу тебе надо учиться, Саша, — по-отцовски переживая, произнёс Степан Гаврилович. — Со следующего года определим тебя. А пока помогай мне. И брось хулиганить. Не хватало тебе ещё с тюрьмой связаться.

— Не волнуйся, папа, — успокоил Александр отца, довольный, что всё обошлось без большого скандала. — Всё будет хорошо.

На следующий день, ближе к вечеру, Александр отправился к Баженову. У того в доме уже находились несколько гостей, которым он и представил Антонова.

— Мой друг Александр Антонов! — как-то даже торжественно произнёс Баженов. Потом он по очереди подводил Александра к гостям и знакомил их. Среди гостей находился Плужников Григорий Наумович. Это был широкоплечий мужчина высокого роста с грубыми от крестьянской работы широкими ладонями. Смотрел он внимательно прямо в глаза, как бы гипнотизировал собеседника. Говорил Григорий Наумович чётко, грамотно, со знанием дела. Антонов сразу почувствовал, что главным в этой компании является именно Плужников.

В числе гостей были учитель соседней школы, два путейца с местной железной дороги и ещё несколько человек, которых Антонов в тот день не очень запомнил. Зато одна из двух молоденьких девушек сразу заставила его покраснеть, посмотрев на Шурку изучающим взглядом. Её огромные зелёные глаза светились ласковой приветливостью.

— Софья Боголюбская, — представилась девушка, легонько пожимая Сашкину руку. Как потом узнал Антонов, Софья приехала из Тамбова в гости к дяде, а на собрание пришла со своей кузиной. Оказалось, что девушки давно помогают социалистам-революционерам.

— Давайте, ребята, к столу, — весело произнёс хозяин, и вся дружная компания стала рассаживаться. На столе уже дымил самовар, а на большом блюде вкусно красовалась горка румяных пирожков.

За чаем завязалась непринуждённая беседа. Антонов поначалу не всё понимал, привыкая к этим людям и окружающей обстановке. А говорили о важных вещах: о бедственном положении рабочих; о крестьянах, которым не хватает земли в обработке, и они живут впроголодь; о помещиках, которые используют дешёвый труд крестьян; о слишком низких ценах на хлеб и высоких на инвентарь; о произволе и продажности чиновников; о деспотизме царской власти и много о чём ещё. Александр жадно вслушивался и впитывал новые мысли и понятия. Он и не подозревал раньше о том, сколько в России накопилось зла. Тут же у него появилось горячее желание посвятить себя борьбе за правду, за обездоленных людей. Плужников и Баженов замечали перемены, происходящие в Александре. Так явно они читались на его юном открытом лице. Тщательно подбираемые ими слова ложились в благодатную почву, и всходы их обещали дать настоящий богатый урожай.

— Мы, друзья, просто обязаны думать о народе, — повёл свою длинную речь Плужников. — Наша партия социалистов-революционеров все свои стремления направляет на завоевание свобод для рабочих и крестьян. Наш девиз: «В борьбе обретёшь ты право своё!» И это не пустые слова. Нельзя просто ждать, что власть сама предоставит нам требуемые права. Преступной власти выгодно создавшееся положение вещей. Забитым, тёмным, бесправным народом удобнее управлять. Власть имущие — привилегированная каста, а народ для них — лишь средство для обогащения. Но народ потихоньку просыпается. Во всех областных и уездных центрах созданы ячейки нашей партии. Появились наши сторонники и среди крестьянства в сёлах. Например, у нас в Калугинской волости работает крепкая группа товарищей. Позже я вас познакомлю с их руководителем Иваном Ишиным. Интересный человек, твёрдо преданный нашему движению и умеющий зажечь людей пламенной речью. Вот Владимир Петрович его хорошо знает.

— О, это большая ценность для партии, — откликнулся Баженов. — Такие люди очень нужны.

А Плужников продолжил:

— Я вам всё это говорю для того, чтобы вы поняли: мы не одни. Набирает силу революционное движение, и уже есть конкретные результаты. Вот что пишут наши московские друзья.

Плужников достал из внутреннего кармана свёрнутую газету и стал читать её своим соратникам, которые старались не пропустить ни единого слова и всё запомнить.

В газете освещалось положение рабочих в Москве и Петербурге, указывались ближайшие задачи для партии. В одной статье автор подробно излагал положения о терроре и рассказывал об удачных покушениях.

— Это правильно! — не удержался Антонов. Глаза его лихорадочно блестели.

— Что, Саша? — хитро спросил его Баженов.

— А то, что не надо ждать. Их надо наказывать. Пусть боятся. Ведь всё очень просто, — Александр был уверен в своей правоте. Слова неизвестного автора затронули его за живое, достали до самых глубин души и поселились там. Это было некое руководство к действию.

— А ты не торопись, — остановил его порыв Плужников. — Бомбами мы всех проблем не решим. Надо действовать масштабнее, хитрее. Необходимо поднимать народные массы на борьбу, раскрывать им продажную сущность нашего правительства. Дадим людям надежду, покажем им свет в конце тоннеля, и люди сами сметут ненавистную власть. Но, конечно, и от террора мы не откажемся. У нас есть великая цель и для её достижения все средства хороши.

— Саша, а вы сами могли бы выстрелить? — неожиданно спросила Антонова долго молчавшая Боголюбская. Всё это время она слушала и наблюдала за Александром.

Глядя в её волнующие бездонные глаза, Александр, не колеблясь, коротко ответил:

— Да. Смог бы.

После обсуждения всех текущих вопросов компания ещё долго не расходилась. Для конспирации пели народные песни под гармошку, немного танцевали. Только за полночь решили идти по домам.

Баженов отозвал Александра в сторону со словами:

— Саша, думаю, что ты понимаешь: всё услышанное здесь тобой является большой тайной. От этого зависят жизни многих людей.

— Володя, ты можешь полностью на меня положиться, — в словах Антонова была такая сила, что Баженов понял — парень не подведёт.

Потом они вместе проводили Боголюбскую и её сестру. Девушки жили недалеко, и путешествие для Антонова было приятным. Голос Боголюбской, её смех нравились Александру и волновали его. В нём просыпалось незнакомое чувство, и от этого было радостно.

— Давайте дружить, — сказал Саша девушке на прощанье, немного задержав её руку в своей.

— Давай, — произнесла девушка, очаровательно улыбнувшись, и прошла в дом.

Баженов на правах взрослого друга одобрительно хлопнул Александра по плечу и сказал:

— Молодец! Она смелая и надёжная. Такая не подведёт.

Антонов промолчал, пытаясь успокоить громко стучащее сердце.

3

С того памятного вечера Александр с головой ушёл в партийную работу. Он много читал политической литературы, которую ему приносил Плужников. Потом они обсуждали прочитанное на еженедельных сходках. Антонов научился спорить и отстаивать свою точку зрения. Иногда по ночам нужно было расклеивать листовки. Такая рискованная работа очень нравилась Александру, тем более, что и Софья принимала в этом участие.

Но долго так продолжаться не могло. По требованию отца Софья уехала в Тамбов учиться в гимназии, и Александр затосковал. Ему уже стала скучной эта рутинная партийная работа, каждодневное однообразие. Антонов был человеком дела. Душа его требовала каких-либо свершений, подвигов, требовала действия. Он видел себя на коне с шашкой и наганом в руках. Вот его стихия! А тут приходилось таиться, прятаться, маскироваться.

От Плужникова не укрылась горячность Антонова. Он уже знал его как отчаянного соратника, готового на любое дело ради общей цели. И вскоре такое дело нашлось. Партия остро нуждалась в средствах для обустройства партийной типографии. Достать их легальным путём не представлялось возможным, и тогда было спланировано несколько «эксов» или, говоря простым языком, грабежей.

С предложением провести эту операцию Плужников однажды, было это в начале лета, обратился к Александру:

— Скажи мне, Саша, а ты готов рискнуть ради нашей святой борьбы?

— Я, Григорий Наумович, не колеблясь, рискну. Вы меня знаете, — в глазах Антонова появился стальной блеск, а на щеках от волнения выступил румянец. — Говорите, что надо сделать.

— А я, Александр, в тебе не сомневаюсь, — продолжил Плужников. — Тут другое… Дело очень серьёзное. Нужно взять кассу на почте, да пару магазинов тряхнуть. Полиция вряд ли на след нападёт, на уголовников спишут. Да, дело грязное, но революцию не делают в белых перчатках. Деньги нужны позарез. Партии требуются оружие, листовки. Впереди огромная работа.

— Понимаю я, Григорий Наумович, — ответил Александр. — Говорите подробности. Конкретнее.

— Ты, Александр, в полиции не на учёте, поэтому на успех много шансов. Перехожу к делу, — и Плужников начал излагать Антонову суть вопроса. — Возьми двоих-троих надёжных ребят. Есть такие?

— Лощинина возьму. Вы его знаете, не подведёт. Есть ещё ребята на примете, — Александр сосредоточенно обдумывал услышанное.

— Я тебя завтра с Ишиным сведу. Этот под пытками не расколется. Да и опыт у него имеется. Но общее руководство на тебе. Ишин хоть и старше, но обстановку не знает.

На следующий день из Калугино Ишин приехал в город, и Плужников познакомил его с Антоновым. Они посидели в винной лавке, для видимости заказав пива. Ишин на вид был гораздо старше Антонова и сильнее. Александр почувствовал его крепкое рукопожатие. Говорил Ишин красиво, толково, располагал к себе.

— А мне, Александр, Григорий Наумович о тебе рассказывал, хвалил. Вижу, что правду сказывал, — произнёс Ишин, сидя за столом и расправляясь с сушёной воблой. — С таким парнем приятно работать.

— Я тоже наслышан, — сдержанно ответил Александр.

— Иван Егорыч, как у вас в селе настроен народ? Что говорят? — спросил Плужников Ишина.

— Ругаются, Григорий Наумович. Недовольных властью сейчас много. У барыни амбары жгли, зерно растащили. Так та теперь и глаз не кажет, боится. Всё управляющий решает, — произнёс Иван, отпив пиво из бокала.

— Это хорошо. Потихоньку толкайте крестьян. До больших действий ещё далеко, но спать нельзя. Нужно силы копить.

— Всё ждать и ждать, — недовольно сказал Антонов. — Когда же начнём?

— Горячий какой! Это мне по душе, — одобрил Ишин.

— Не всё сразу, Саша. Наберись терпения, — сказал Плужников. — Мы и сейчас важные дела вершим. Как, Иван, готов послужить партии?

— Я ей и во сне служу, снится даже, — улыбнулся Иван.

— Это хорошо. Теперь о главном, — Плужников начал негромким голосом излагать план. — Вы должны будете сначала взять винную лавку купца Сазонова. По субботам там бывает крупная сумма денег. Сторож один. Сазонов беспечен, так как полицейский участок расположен недалеко. Сработать надо чётко и быстро. Александр, других участников ты проинструктируешь сам. Обо мне им ни слова. Нам провалы не нужны. А ты, Иван, сегодня незаметно ознакомься с местом и уезжай домой. Приедешь вечером накануне.

— Сделаем, Григорий Наумович. — Антонов уже начал анализировать акцию. Лавку эту он хорошо знал.

Расставшись с друзьями, Александр отправился на другой конец этого небольшого городка на поиски Лощинина, с которым не один раз гонял купеческих сынков. Лощинин в этом году закончил гимназию и временно болтался без дел. А деньги ему были нужны, ведь у пьяниц в карманах много не найдёшь. Любил Лощинин пощупать беспомощных гуляк.

Антонов застал Лощинина дома. Тот от безделья читал старые газеты. Александр, поздоровавшись, вкратце обрисовал ему план, который придумал по дороге сюда, и Пётр этот план одобрил. Они условились, что Лощинин переговорит со своим другом Иваном Заевым, а завтра утром они встретятся и доработают детали.

Утром товарищи прогулялись по городским улочкам, обсуждая предстоящее дело.

— Друзья, — сразу взял управление в свои руки Антонов. — Мне нужны деньги. Вам, я думаю, тоже. Есть место, где эти деньги нас ждут. Если вы готовы, то в субботу ночью мы станем немного богаче.

— Не тяни, Шурка, — не выдержал Лощинин. — Всё понимаем.

— Да-да, — поддержал его Заев. — Дело говори.

— А дело простое, — сказал Антонов. — В три ночи глушим сторожа, срываем замки. Там сейф несложный. Берём деньги и тикаем за город. По триста вам, остальное пойдёт на борьбу.

— Маловато. Риск большой, — пытались поторговаться подельники.

— Не на базаре, — отрезал Антонов, и парни поняли, что спорить бесполезно.

— Втроём-то справимся? — засомневался Лощинин.

— Нас будет четверо. Подъедет Ишин. Познакомлю вас. Мировой мужик.

— А кто сторожа глушит? — спросил Заев.

— Ты и сделаешь, Ваня. Вон силища какая. Справишься? — Антонов подзадорил товарища, который уже в семнадцать лет был под метр восемьдесят ростом и под сто килограммов весом.

— Для ясности спросил. Успокою служивого, — увесистым баском ответил Заев.

— Не убей, смотри. Нам мокруха не нужна. Меньше шуму, больше шансов, что не найдут, — предостерёг его Александр.

— Добро. По рукам, — согласился Заев.

А в субботнюю ночь запыхавшиеся, но довольные, в нежилом доме одного товарища при свете керосиновой лампы они пересчитывали деньги. Денег было много, целых шесть тысяч. Такого успеха даже Антонов не ожидал. Глаза у ребят лихорадочно блестели. То и дело то один, то другой вспоминал подробности произошедшего, и все негромко смеялись.

— Вот вам ещё по сотне премия, — Александр от себя добавил товарищам денег.

Операция прошла гладко, и это кружило ребятам голову. Договорились, что им не надо привлекать внимания и светить деньгами, а главное — быть готовыми к новому делу. Ишин этой же ночью отбыл в Калугино, а кирсановские разошлись по домам.

Довольно улыбался Плужников на следующее утро, обнимая Александра за плечи.

— Ну, Саша, молодец! Какое дело провернул! Товарищей выручил. Руководство будет благодарно, — приговаривал он.

— Ерунда, — уже по-взрослому отвечал Антонов, жаждущий новых побед. — Теперь о почте надо думать.

— Ты не горячись, — посерьёзнел Плужников. — Пусть немного всё уляжется. Полиция сейчас здорово по городу шерстит, но на вас не должны выйти. А через месячишко и почту возьмём. Ты пока оглядись, обдумай. И от лица нашей партии выражаю тебе огромное «спасибо». Вот, денег себе возьми, но не гуляй шибко. Заметят.

— Понял, — ответил с улыбкой Александр, запихивая деньки в просторный карман брюк.

Прошло всего несколько недель, и Кирсанов вновь потрясло дерзкое преступление. Неизвестными была ограблена касса почтампа. И вновь, как и в случае с лавкой Сазонова, грабителей задержать не удалось. Полиция сбилась с ног, отрабатывая различные версии, но расследование не продвигалось. Однако для Антонова был большой риск попасть в полицейскую разработку, и Плужников предложил ему перебраться в Тамбов.

— Там, Саша, устроишься в депо учеником слесаря. Какие-то навыки у тебя есть. С отцом работал, справишься. Партийная организация наша там крепкая. Адресок для связи я тебе дам. Да и масштаб там поболе нашего, есть где развернуться. Как раз для тебя. Боевой ты, в самое пекло лезешь. Будь поосторожнее, береги себя. Такие люди партии нужны.

Александр и сам рад был уехать. Дома его не понимали, да он и не тянулся к своим домашним. Он давно не ребёнок, чтобы слушать нравоучения. Только привязанность брата Дмитрия отзывалась в нём теплотой. Была и ещё одна причина желания уехать: очень хотелось вновь увидеть Софью. При последнем расставании он лишь неуклюже поцеловал её в щёку, и теперь запах лёгких духов девушки повсюду его преследовал.

Но, всё же, не это было главным. Александр из неопытного начинающего революционера превратился в уверенного и целеустремлённого борца с царским произволом и несправедливостью. Он не представлял себя вне борьбы за светлое будущее и готов был идти на любые жертвы. Любил ли он рабочих и крестьян? Понимал ли он их, разделял ли заботы и чаяния? Да Антонов в этом и не нуждался. Ему нужна была сама борьба, сам процесс. Он видел противника в лице действующей власти, обладал средствами борьбы. Цель он представлял смутно, но твёрдо знал, что надо обязательно побеждать. А уж воли к победе ему не занимать. Ещё будучи пацаном, он на спор с ребятами резал бритвой себе руку и при этом улыбался. Уже тогда его, худого жилистого паренька, побаивались парни. И уважали.

— Спасибо, Григорий Наумович, — сказал Шурка Плужникову. — Я ещё вернусь. Верьте, мы тут наведём порядок.

Отрадно Плужникову было слышать такие слова. Он воспитал достойного ученика. Вскоре Баженов и Плужников проводили Александра в Тамбов.

4

Приветливо встретил Антонова Тамбов. По адресу, продиктованному ему Плужниковым, жил член партии эсеров Микельсон Яков Абрамович. Он работал в железнодорожном депо, куда и устроил через несколько дней Александра помощником мастера. Работать Шурке не хотелось, но ситуация того требовала. Так было легче вести партийную работу, не вызывая подозрений. Микельсон помог Антонову и с жильём, устроив его на квартиру к надёжному товарищу.

А через несколько дней Александр уже знакомился с партийцами депо на конспиративной квартире. В прокуренной просторной комнате частного дома шёл жаркий спор о средствах и методах борьбы. Кто-то предлагал путь через стачки и забастовки, кто-то через просвещение крестьянства и трудового пролетариата. Кто-то говорил, что решительный момент не настал, надо ждать и копить силы. Были и те, кто предлагал через выборность проникать во власть.

Неожиданно один из собравшихся спросил Антонова:

— А вы, молодой человек, что думаете по этому поводу?

— Стрелять их, гадов! Нечего тут раздумывать, — твёрдо ответил Шурка.

Далеко не все были подобного мнения. Послышались возражения, но Александр не стал развивать свою мысль. Он здесь был человеком новым, и ему нужно было присмотреться. Однако его слова не прошли бесследно. После собрания к нему подошёл невысокий худой человек. Был он лыс и близоруко щурился. Однако внешность его обманчивой. Человек представился Борисом Савинковым. Позже Антонов узнал, что Савинков является одним из руководителей боевой организации эсеров, недавно участвовал в террористическом акте в Севастополе и теперь находится в розыске. В Тамбове он был проездом по делам партии. Александр в тот момент и не подозревал, с каким выдающимся историческим лицом он беседует. Савинков предложил Антонову присоединиться к своей группе.

— Нам вас рекомендовал Плужников как талантливого организатора и смелого исполнителя, — сказал тогда Савинков.

Естественно, что Антонов, не раздумывая, принял это предложение, и жизнь его закружилась с новым интересом. Его познакомили с боевым крылом партии в Тамбове и подключили к разработке новых операций.

Немного обустроившись и уладив бытовые проблемы, Александр решил встретиться с Софьей. Девушка ему часто снилась. В минуты одиночества он вспоминал её руки, нежную бархатистость кожи, трепет длинных ресниц, ласковый голос, подобный серебристым струям ручья, и ему нестерпимо хотелось её увидеть. Адрес Софьи он знал и однажды, взяв извозчика, отправился к ней.

День был погожий. Ласковое солнце озаряло лучами чистые городские улочки, лишь изредка прячась за пушистые облака. Всё в жизни складывалось неплохо, и настроение у Александра было приподнятым. Ещё немного, и он увидит ту, о которой не забывал эти долгие месяцы. Его тянуло к Софье с непреодолимой силой. Антонов этому внутренне даже как-то противился, ведь он всегда ставил свою волю превыше чувств. Но сейчас он не мог справиться с душевным волнением, взять его под контроль.

Вот и теперь, когда он направлялся к дому Софьи, сердце его стучало по-особенному, непривычно. Александр знал, что родители Софьи не одобряют их дружбу. Поэтому он не стал заходить в дом, а расположился напротив и стал ждать. Небольшой дом Боголюбских блестел свежевыкрашенными наличниками и как будто улыбался. Или настроение у Шурки было такое, от которого всё вокруг становилось приветливым. Во дворе дома лаяла собака, раздавались голоса. Иногда Александру казалось, что он слышит смех Софьи.

Антонов терпеливо ждал, и скоро его терпение было вознаграждено. Открылась дверь, и из того чужого ему и спокойного мира появилась она. Софья не сразу заметила Александра, направляясь куда-то по своим делам. Шурка незаметно догнал девушку и легко коснулся её руки. Софья обернулась, и Александр вновь увидел чудо, как когда-то в Кирсанове. Глаза её стали такими нежными! Ресницы затрепетали. А Шурка вновь потерял голову. Он видел свою Соню, и вокруг больше ничего не существовало.

— Саша, я так рада! — вымолвила, наконец, девушка. — Я тебя ждала!

— Соня, милая, здравствуй! — влюблённо произнёс Антонов, наслаждаясь своим чувством.

— Почему ты так долго не приходил? — с ласковой укоризной спросила Софья.

— Я не мог, Соня, — просто ответил Александр. — Зато теперь мы можем видеться часто. Я буду жить здесь, в Тамбове.

— Как хорошо!

Молодые люди медленно двинулись вдоль улицы, потом свернули на набережную спокойной Цны. Александр взял на причале лодку и, усадив Софью, направил её по течению. Они смотрели друг на друга и улыбались. Они любили это солнечное небо, эту медленно текущую речку, эти стройные осины и раскидистые ивы на берегах. Они просто любили.

— Знаешь, Соня… — Александр немного замялся от непривычности момента. Смелый и решительный на акциях, в любви он был ещё очень неопытен. — Я не умею красиво говорить. Просто мне кажется, что я тебя люблю.

— Кажется? — кокетливо обидевшись, спросила Софья и притворно надула губки.

— Люблю, люблю, — заторопился Шурка, и они рассмеялись.

Потом Шурка пришвартовал лодку к берегу и сел рядом с Софьей. Он обнимал её, держал за руки, и они долго говорили друг другу разную любовную чепуху.

— Ой, уже смеркается. Мне надо идти, отец с мамой будут ругаться, — спохватилась девушка.

— Соня, давай ещё немного погуляем. Я так долго тебя не видел, — Шурке не хотелось расставаться.

— Нет, так нельзя, — серьёзно ответила Соня.

Антонов взял извозчика, и тот рысью доставил их к дому Софьи. Прощаясь, девушка тихонько прошептала Александру:

— Я тоже тебя люблю, Саша!

Девушка поцеловала Шурку в щёку и быстро скрылась во дворе. А Шурка ещё немного постоял на улице, улыбаясь. Он держался за щёку, как бы пытаясь сохранить поцелуй. Потом Антонов долго бродил по ночным улицам, чтобы успокоиться и привести мысли в порядок. Когда Софьи не было рядом, магия её бездонных глаз потихоньку спадала и Александр возвращался к своим делам, к своей второй жизни. Теперь в этом парне жило два человека. Один — нежный, любящий, весёлый и искренний. А второй — жёсткий, волевой, непримиримый, готовый идти выбранным путём до конца, невзирая на любые препятствия. И кто из этих двоих возьмёт в нём верх могло определить только время.

Влюблённые с этого дня стали видеться часто. Они подолгу гуляли вдоль сонной Цны, обсуждали планы. Александр старался не посвящать Софью в свои партийные дела, ведь это были не только его тайны. Он берёг девушку от неприятностей. Софья изредка помогала ячейке эсеров своего района в организационных моментах, но активной работы в партии не вела. Девушка заметно изменилась внутренне с тех пор, как они познакомились в Кирсанове. Стали сказываться происхождение и воспитание. Соне хотелось иметь крепкую семью, уютный семейный очаг и заниматься простыми женскими хлопотами. К борьбе это не могло иметь никакого отношения. Что же мог предложить ей Александр, постоянно ищущий приключений? Подсознательно она понимала, что выбор её более чем странен. Но что она могла с собой поделать? Ей нравился этот хулиган, этот боевой весёлый парень. Разве любовь выбирает? Разве любовь выбирают?

А Шурка оттаивал душой, встречаясь с Софьей. Чёрное должно всегда сменяться белым. Иначе не бывает жизни. И белым, кипельно белым, была для него эта девушка.

Но однажды Александр не сдержался. На одном из свиданий, по уже появившейся привычке взяв лодку и переправившись на другой берег Цны, они углубились в лес. Так дурманяще пахло разнотравьем! Стрекотали кузнечики, пели птицы. Лесной воздух пьянил. И тут на Шурку что-то нахлынуло. Он начал целовать доверчивые губы девушки, потом щёки, руки. Она отвечала на поцелуи, дыхание её было прерывистым. А потом Сашка нежно обхватил Софью и опустился с ней в мягкую траву.

— Не надо, Саша, не надо, — слабо возражала она. Но не отбивалась, не кричала.

Антонов принял это за согласие.

— Люблю, люблю, люблю… — только и повторял он, с головой погружаясь в доселе неизведанное чувство.

Потом, опустошённые, они долго лежали рядом и смотрели в бесконечное чистое небо. По лицу Софьи текли слёзы, но в глазах была затаённая радость. Где-то в глубине души Софья была готова к этому важному событию в жизни.

А Сашка после такой нужной победы немного опомнился и пытался как-то извиниться:

— Соня, ты прости меня. Я… — но девушке не нужны были слова. Она притянула Александра к себе и поцеловала.

Когда они возвращались, Антонов сказал, что, как только у него появится возможность, он сделает Софье официальное предложение.

— Я буду тебя ждать, — влюблённо ответила девушка.

5

С удовольствием отдаваясь любви, этому светлому, новому для него чувству, Александр никогда не забывал о своём, как ему казалось, предназначении. Он должен был бороться, жертвовать, приносить пользу своим товарищам. Партия требовала от него конкретных дел, и он стремился их совершать.

Однажды Чиндяев, его непосредственный руководитель в Тамбове, на одной из встреч предложил ему взять кассу торгового товарищества купцов Федотовых. Товарищество было крупным, занималось торговлей зерном, лесом и другой продукцией. Этот экс сулил большой выручкой.

— Давай, Шурка, думай, — сказал Чиндяев Антонову. — Дело верное. Вот тебе адресок, прикинь, что к чему.

— Надо проверить, — ответил Антонов. — Не хочется влипнуть по-глупому.

— Да времени в обрез, — продолжил Чиндяев. — Они сезонно работают. Сейчас там денег должно много быть. Служит у них один наш человечек, подсказал. Говорит, на днях господа в Москву собираются. Не упустить бы.

— Давай завтра посмотрим там незаметно обстановку, а потом решим, — Александр уже загорелся идеей. Соскучился он по нервной щекотке. В нём было много честолюбия, а вот корысти — самая малость. С товарищами всегда был честен, что в нём и подкупало.

— Ты, Сергей, подбери ребят. Возьми пролётку с извозчиком из наших, — попросил Антонов товарища.

— Есть люди, не беспокойся, — заверил его Чиндяев.

На следующий день они потолкались у конторы товарищества, осматривая место и планируя пути отхода. Днём здесь было многолюдно, и они не боялись вызвать подозрение. Антонов зашёл внутрь, бегло осмотрел помещение, чтобы ночью не терять времени на поиски. Всё складывалось неплохо. Помещение сторожа изолировать было несложно, двери взломать тоже не являлось проблемой. И Антонов решился.

— Брать будем сегодня, — уверенно сказал он Чиндяеву. — Готовь ребят.

Поздней сентябрьской ночью одна тысяча девятьсот восьмого года, оставив пролётку неподалёку в проулке, три тени двинулись к дверям конторы. Оглушив и связав сторожа, они ломиками ловко взломали двери и проникли в кассу. Денег было много, и грабители немного замешкались, производя излишний шум.

— Быстрее, быстрее, — торопил Шурка.

Вдруг на улице раздался свист. Это невесть откуда взявшийся дворник увидел сломанную дверь и поднял тревогу. Схватив деньги, подельники бросились на улицу. Дворник свистел отчаянно, но за ними броситься побоялся. Грабители, завернув за угол, вскочили в пролётку и скрылись до приезда полиции. У Шурки пополнился послужной список новой удачей. Теперь в среде товарищей у него появилась ещё одна кличка — «фартовый».

Но тучи над ним стали сгущаться. Испуганный дворник всё же сумел в тусклом свете уличных фонарей рассмотреть налётчиков. Теперь полиция располагала скупыми приметами преступников. Сыщики подняли все недавние похожие дела в городе и уездах, во все отделы разослали ориентировки с описанием преступников. И данные розыскные мероприятия увенчались успехом. Из Кирсанова пришёл ответ, что одна из ориентировок указывает на Антонова Александра Степановича по кличке «Шурка» одна тысяча восемьсот восемьдесят девятого года рождения. Всё-таки поработали кирсановские сыщики.

А затем полиция уже давно отработанными методами установила место нахождения Антонова. После непродолжительного наблюдения, которое нужно было для установки связей бандита, решено было его брать, пока он не ушёл из города.

Тринадцатого сентября сыщики дежурили у дома, где ночевал Антонов. Брать решили на улице, чтобы в доме не пугать людей. Ждать пришлось долго. Полицейские были злы и голодны. Лишь в пятом часу дня Антонов в сопровождении Чиндяева вышел из дома, где он уже несколько дней жил у знакомой вдовы, и направился в сторону вокзала. Сыщики двинулись за ними, выбирая немноголюдное место. А в это время на перекрёстке стоял городовой Тихонов. Это был смелый человек, герой русско-японской войны, награждённый Георгиевским крестом за храбрость. Увидев двух подозрительных людей и следовавших за ними знакомых сыщиков, он, не раздумывая, двинулся к ним навстречу.

Заметив, что городовой потянулся за пистолетом, Антонов мгновенно всё понял.

— Облава! — воскликнул он и, выхватив из кармана пиджака наган, несколько раз выстрелил в городового.

Тот упал, истекая кровью, а сыщики бросились к нему на помощь. Они не ожидали, что Антонов откроет стрельбу средь бела дня. Возникло небольшое замешательство. Антонов и Чиндяев резко свернули в проходные дворы и там разбежались в разные стороны. Полицейские, опомнившись, приступили к прочёсыванию местности, но обнаружить преступников не смогли. Городовой остался жив, и его показания легли в основу нового серьёзного дела против Шурки.

Антонов, отсидевшись несколько дней на конспиративной квартире, по совету товарищей решил на время покинуть Тамбов. Софье он послал записку: «Милая Соня! Обстоятельства вынуждают меня уехать. Надеюсь, что ненадолго. Знаю, ты меня поймёшь. Люблю. Твой Александр».

Больше в городе его ничто не держало. Взяв деньги и поддельный паспорт, изготовленный для него соратниками, рано утром он пешком вышел из города. Потом Антонов поймал попутную подводу до ближайшей от города железнодорожной станции, потому что путь предстоял неблизкий. Направлялся он в Саратов, где работала большая секция партии социалистов-революционеров. Товарищи снабдили его адресами и паролями, наказав до определёного сигнала в Тамбове не появляться.

Антонов, изредка перекидываясь с возницей случайными фразами, смотрел по сторонам и обдумывал дальнейшие свои планы. Внезапно на одном из лесных кордонов к их повозке направились лесники с требованием показать документы. Нервы у Шурки были напряжены до предела. Он тут же выхватил пистолет и открыл стрельбу. Не ожидавшие такого поворота событий, лесники бросились бежать от повозки. Шурка, столкнув возницу, хлестнул лошадей и ускакал. Несколько дней спустя крестьяне нашли в соседнем селе лошадь, брошенную Антоновым.

А Шурка благополучно добрался до Саратова. В этом большом торговом городе было где затеряться. Но долго отсиживаться без дела Александр не мог и не умел. Неуёмная натура вновь влекла его на приключения. Уже через несколько дней он связался с боевой группой эсеров, которые как раз готовили акцию. Планировалось убить командующего Казанским военным округом генерала Сандецкого. Товарищи предложили Шурке принять в этом самое непосредственное участие. Антонов, уже познавший вкус крови и совершивший убийство (а он не знал, что городовой Тихонов остался жив), теперь готов был на всё. Появилось желание убивать.

К генералу не так просто было подобраться. Во-первых, по роду своей деятельности он всегда был в гуще офицеров, а во-вторых, что самое главное, он был предупреждён о готовящемся на него покушении. Был среди эсеров осведомитель охранки, и это предопределило дальнейшее развитие событий. Многие эсеры находились под негласным наблюдением полиции, поэтому и Шурка сразу попал в её поле зрения. Кличку ему дали «Осиновый», что явно не подходило решительному и смелому парню. Может, полицейскому в это время осиновых дров завезли? Так или иначе, но Осиновый приступил к изучению оперативной обстановки. Полиция террористическую группу арестовывать не спешила, пытаясь, по обыкновению, выявить все её связи. Также предстояло установить личность Осинового. Этот человек был в городе новым, никто не мог сказать о нём ничего определённого.

Пробуя хоть как-то подступиться к Сандецкому, Антонов понял, что потребуется крупная сумма денег на разные расходы. Но денег в кассе партии не было. Тогда Александр решил осуществить ещё один экс на железнодорожной станции Инжавино, что расположена в его родном Кирсановском уезде. Место ему было хорошо знакомо, да и дружки по старым делам имелись. Предупредив лишь нескольких ближайших соратников, Антонов исчез из Саратова, чем обескуражил полицию. Жандармы лихорадочно пытались установить место нахождения Осинового, боясь неожиданного покушения.

А в это время Шурка тайно объявился в Кирсановском уезде. Перед самым эксом Антонов решил посетить своих родных. Когда ведь потом случай представится?

Ненастной октябрьской ночью в кирсановском доме Степана Гавриловича раздался осторожный стук в окно.

— Кто там так поздно бродит? — проворчал старший Антонов, отдёрнув занавеску и всматриваясь в темноту.

— Отец, я это. Сашка, — негромко ответил Александр.

— Сын? Приехал! — радостно воскликнул Степан Гаврилович и заторопился отпирать дверь.

— Тише, отец, не шуми.

— Понятно. Опять война, — расстроенно вымолвил Степан Гаврилович. — Давай, проходи в горницу. Вовремя ты. Валентина с Анной на днях приехали. Повидаетесь.

Он запер вновь дверь, тщательно задёрнул занавески. Потом зажёг лампу и негромко крикнул в соседнюю комнату:

— Девки, вставайте. Шурка приехал. Димку разбудите.

А Димку и будить не надо было. Он радостно подбежал и обнял Александра.

— Ну, здравствуй, брат, — важно поприветствовал его Шурка. — Какой ты большой стал!

Из спальни вышли сёстры Валентина и Анна. Они давно не виделись с братом, поэтому тепло его расцеловали.

— Давайте, девочки, накройте на стол, — произнёс отец. Прошло уже несколько месяцев, как умерла его жена, и они хозяйничали вдвоём с Димкой.

Сёстры быстро собрали еду, поставили графин с водкой, и вот уже за столом завязалась беседа.

— Что же ты мать проводить не приехал? — упрекнула брата старшая сестра Валентина.

— Не мог, — вздохнул Александр. — Полиция меня ищет.

— А к нам надолго теперь? — спросил отец.

— Сегодня и уйду. Опасно мне здесь, — ответил Александр. — Что был я у вас — молчите. Не видел меня никто.

— Спрашивали тут про тебя, — продолжил Степан Гаврилович, раскуривая папиросу. — Говорят, стрелял ты в Тамбове.

— Было дело, отец. Нельзя теперь без этого. Борьба классов! — веско произнёс Александр.

— Какой ты стал взрослый, Сашка! — залюбовалась братом Валентина. — Мужчина. Только не надо стрелять. Не надо крови.

— Непутёвый ты, Сашка, — подхватила Анна за сестрой. — Нас забыл. Отца совсем не слушаешь. Не доведёт это до добра.

— Он молодец! — сердясь на сестёр, выкрикнул Димка. — Вы ничего не понимаете.

— Закудахтали, квочки, — недовольно произнёс Александр, одобрительно посмотрев на брата. И добавил: — Богу — богово…

Это было то немногое, что он запомнил в гимназии. Божий закон он не любил и на уроках откровенно скучал.

— Давайте лучше чай пить, — позвал детей старший Антонов.

— Отец, чем ты дальше планируешь заниматься? — спросил Александр.

— Я, Саша, в Инжавино переберусь. Здесь дела идут плохо, а там, говорят, слесарь нужен. Жить как-то надо, — рассудительно произнёс Степан Гаврилович. — А вот ты что думаешь делать? Всё бегать да честных людей грабить? Возьмись за ум, Сашка. Иди работать. Честный труд человека делает.

— А я, отец, уже давно человек! — гордо произнёс Шурка, как когда-то он заявил директору гимназии. — Много ты заработал? В одних штанах который год ходишь. Нет, мы эту власть сковырнём, а богатство поделим. Всем хватит.

— Ох, Саша, Саша, — запричитала Валентина. Рядом молчала и тяжело вздыхала Анна. В глубине души она была на стороне брата, сама в силу возможностей помогала эсерам. Но крови она не переносила, боялась. Да и Шурку жалко было.

А Димка, нетерпеливо заёрзав, вдруг попросил:

— Саша, возьми меня с собой.

— Придёт и твоё время, Дмитрий, — Антонов похлопал брата по плечу. — Подрастёшь и возьму.

— Разве я маленький? — возразил Дмитрий.

— Всему свой срок. Успеешь.

— Я тебе дам «возьми», — грозно прикрикнул на младшего Степан Гаврилович. — Ремнём-то вдоль спины.

Между тем время двигалось к рассвету, и Александру пора было уходить.

— Ты береги себя, Саша, — сказал на прощание Степан Гаврилович. — И помни: ты для меня всегда только «сын».

— Спасибо, отец, — произнёс Шурка, обнимая Степана Гавриловича. Потом он расцеловался с сёстрами и Димкой и скрылся в сереющем мареве утра.

Путь Шурки лежал в село Коноплянку, что расположено недалеко от Инжавино. Село было большим. Сюда иногда направляли политических ссыльных, чтобы они не разлагали общество в крупных городах. Поэтому они разлагали общество где придётся, то есть по всей России. К одному из них, Большакову Матвею, и шёл Шурка. Знакомая дорога лентой вилась по опустевшим полям, пересекала овраги и через рощицы бежала дальше. Было сыро, и Антонов зябко поёживался. Шёл быстро, так как день приближался.

В Коноплянке, укрывшись в большом бревенчатом доме от посторонних глаз, Антонов с Большаковым обсудил предстоящую операцию.

— Шурка, мне за честь провернуть с тобой дельце, — сказал Большаков, потирая ладони от удовольствия.

— Обожди радоваться, — остановил его Антонов. — Давай сначала кассу возьмём.

— С тобой возьмём! — Большаков был уверен в исходе дела. — Был я там на днях. Дверь лёгкая. Из охраны — один сторож старый. Не должно быть проблем. Вдвоём справимся.

— Нет, так не пойдёт, — возразил Шурка. — Должно быть пять человек. Внутрь втроём войдём, один у входной двери на стрёме останется, а один в стороне с лошадьми. Всё может случиться.

В вопросах грабежа Антонов был уже большим стратегом, выверял всё до мельчайших деталей.

— Есть у тебя люди на примете? — спросил он Большакова.

— Есть тут братья Фирсовы. К политике они отношения не имеют, а лёгкие деньги любят. Конокрады. Один из них, Лёнька, сидел уже.

— Такие подойдут, — одобрил Шурка кандидатуры. — Обо мне им лишнего не говори. Дадим рублей по пятьсот и в разбежку. Предупреди их сегодня, пусть лошадей приготовят. А завтра часов в шесть вечера тронем.

— Понял. Кто пятый?

— Ты Ишина из Калугино знаешь? — спросил Шурка.

— Немного.

— Я вызвал его, подъедет завтра. Ещё вопросы есть?

— Есть. Оружие будет? — это для Большакова было важно. С оружием он чувствовал себя увереннее.

— Есть два нагана. Этого хватит, — зевая широко открытым ртом, ответил Антонов.

Он не спал вторую ночь и сейчас буквально валился с ног. Перед эксом необходимо было как следует выспаться. Когда потом ещё придётся?

— Где тут можно вздремнуть? — спросил Шурка у хозяина.

Тот показал ему место, и Антонов, положив наган под подушку, заснул чутким сном. Большаков в это время направился к Фирсовым.

Около шести вечера вся банда была в сборе. Фирсовы привели верховых лошадей. Коротко поздоровавшись с братьями, Антонов изложил им суть дела. Подъехал Ишин, и они с Антоновым по-приятельски обнялись. Перекинувшись парой фраз, компания тронулась в путь.

Стемнело быстро, как темнеет обычно во второй половине осени. Небо было плотно затянуто тучами, что обещало успех предстоящему делу. Места эти коноплянские мужики знали хорошо, поэтому двигались не главной дорогой, а узкими тропами, чтобы не нарваться на случайных путников. Ехали молча к окраине Инжавино.

Недалеко от станции группа спешилась, и один из Фирсовых отвёл коней в овражек. Четверо бандитов уверенно направились к освещённому зданию вокзала.

— Иван, оставайся здесь, у дверей. В случае опасности стреляй, — Антонов был уверен в Ишине. Этот не подведёт и не убежит, бросив товарищей.

Несмотря на поздний час, в помещении оказалось несколько девушек, которые ожидали ночной поезд. Антонов, мгновенно оценив обстановку, грозно крикнул:

— Всем стоять! — и выхватил наган.

Испуганные девушки подняли руки вверх, непонимающе глядя на вошедших.

— Вяжи их, — скомандовал Шурка, и бандиты быстро уложили девушек лицом в пол и связали им за спиной руки.

На шум с заднего двора вошёл станционный сторож, но тотчас получил наганом по голове от Большакова. Оглушённого сторожа Фирсов связал и уложил возле пассажирок. Антонов, не мешкая, вошёл в комнатушку кассы.

— Деньги на стол! — закричал Шурка поднявшемуся из-за стола кассиру.

Ошалев от вида направленного на него нагана, кассир рухнул на пол и запричитал, обнимая ноги Антонова: «Пощади, голубчик!». Шурка не ожидал подобного поворота и немного опешил, а кассир продолжал:

— Ты деньги возьмёшь, а меня потом в тюрьму посадят. Скажут, что это я взял. Я — старый человек. У меня дети малые сиротами останутся.

— Мы есть идейные революционеры, боремся с властью, а простых граждан не обижаем, — ответил Шурка. — У меня самого отец старый.

— Вот и смилостивись, барин, напиши записку, что это ты деньги взял, — продолжал ныть кассир, размазывая по лицу слёзы.

Антонову стало противно от жалкого вида старика. Он поморщился и сказал:

— Ладно, напишу. Давай деньги. Живо!

Трясущимися руками кассир выложил деньги из конторки на стол.

— Эй, — крикнул Антонов в зал. — Один сюда. Второй там смотри.

— Иду, — донеслось из зала. В кассу вошёл Большаков и принялся считать деньги. Немного успокоенный сторож помогал ему раскладывать стопки с банкнотами, то и дело косясь на Шуркин пистолет.

— Господи, царица небесная. Господи, царица небесная, — время от времени приговаривал он.

— Готово, — произнёс Большаков, закончив считать. — Четыре тысячи триста шестьдесят два рубля восемьдесят пять копеек.

— Ого! Хороший улов, — довольно воскликнул Шурка и сгрёб деньги в мешок.

Потом он взял карандаш и на чистом листе бумаге неуверенным почерком написал: «Мы, члены партии социалистов-анархистов, изъяли в кассе станции Инжавино 4365 рублей 85 копеек».

— Вот тебе документ и ещё два восемьдесят пять за помощь, — сказал Антонов кассиру и повернулся к Большакову: — Вяжи его. Как бы тревогу не поднял.

Старик от страха упал в обморок. Матвей ловко связал его. В зале вокзала стояла тишина, нарушаемая лишь всхлипываниями девушек. Фирсов с важным видом расхаживал по комнате, поглядывая на лежащих пассажирок.

— Уходим, — прервал Шурка его сладострастные мысли. — Двери запри. Пусть отдохнут немного.

Большаков показал Фирсову увесистый мешок, и тот расплылся в улыбке:

— Вот это фарт!

Бандиты покинули вокзал и растворились в темноте ночи.

— Как прошло? — спросил Ишин Антонова на улице.

— Порядок, — ответил Антонов. — Богатые мы теперь.

Вскочив на лошадей, злоумышленники шагом, чтобы не шуметь, выехали за пределы Инжавино. Отъехав подальше, они остановились, и Антонов, как было условлено заранее, отсчитал подельникам их долю.

— Всё. Я ухожу. Вы меня не знаете. Коня оставлю в Красивке, потом заберёте. Сами затаитесь, не шумите, — дал Шурка указания на прощание.

— Если надо будет, мы опять пойдём на дело. Ты говори, — сказал Лёнька Фирсов. Такая лёгкость в изъятии денег ему понравилась.

— Удачи, Александр! — произнёс Большаков. — Надеюсь, свидимся ещё.

Пожав друг другу руки, бандиты разъехались.

— Проводи меня, Иван, — попросил Шурка Ишина.

Отъехав немного, они вновь остановились.

— Иван, я все деньги не возьму. Опасно это. Ты спрячь у себя получше. Тебя на вокзале не видели, не должна полиция пронюхать. А я пришлю человека, как понадобятся, — Шурка говорил негромко, поглядывая по сторонам.

— Не сомневайся даже. У дальних родственников в Трескино схороню. Если и придут ко мне с обыском, то ничего не найдут, — ответил Ишин.

— Вот и хорошо. Держи, — Антонов, отсчитав купюры, передал мешок Ишину.

— Куда ты теперь? — спросил тот.

— В Саратов надо. Дела там, — не стал всего рассказывать Шурка. — Ты не шуми тут пока. Мне деньги скоро понадобятся.

— Понял.

— Ну, пока, — попрощался Антонов.

— Удачи! — они обнялись и разъехались в разные стороны. Никто из них не думал, что встретиться им будет суждено ой как не скоро.

На следующий день Инжавинская полиция начала лихорадочные поиски преступников. Это было громкое резонансное преступление и злодеев требовалось найти, как говорится «кровь из носу». На помощь местным сыщикам для координации поисков из Тамбова прибыл начальник губернского следственного отдела Павел Петрович Дурново. Это был опытный сыскарь, и слава о его успехах расходилась далеко за пределы Тамбовской губернии. Был он уже не молод, но довольно энергичен. На гладко выбритой голове громоздились огромные очки, что придавало сыщику вид подозрительный и таинственный.

Павел Петрович первым делом опросил кассира и свидетелей, составив для себя картину преступления. Удобно расположившись в кабинете полицейского участка и попросив стакан крепкого чая, он стал обдумывать это дело. Что-то тут было знакомое. Павел Петрович начал перебирать в уме похожие преступления в регионе.

— Да — да, вполне может быть, — задумчиво пробормотал Дурново, вертя в руках странную записку, оставленную преступниками.

— Что вы сказали? — спросил его помощник, сидевший напротив и ожидавший указаний.

— Видите ли, голубчик, обычный уголовник никогда бы не оставил подобную улику.

— А вдруг это ложный след? — предположил помощник.

— Не будем и это сбрасывать со счетов. Но только вот совсем недавно был в Тамбове похожий случай. Взяли там контору купцов Федотовых. Весьма дерзкое преступление.

— Как же, слышал-с, — произнёс помощник.

— Весьма похоже, — продолжил Дурново. — Там по подозрению проходит некто Антонов по кличке «Шурка». Опасный тип. Ушёл от наших в облаве. Стрелял подлец.

— Об этом Шурке, ваше благородие, по городу легенды ходят. Прямо героем кличут.

— Доиграется этот герой, — Павел Петрович зло хлопнул рукой по столу. — Ты вот что. Пошли в Тамбов в управление за Шуркиной карточкой. Чую, он это.

— Слушаюсь, ваше благородие, — ответил помощник и вышел из кабинета.

А Павел Петрович откинулся на спинку стула, прикрыл глаза и погрузился в размышления. Он представлял, как государь вручит ему ещё один орден за поимку особо опасного преступника. В успехе он не сомневался.

На следующий день из Тамбова привезли фотокарточку Антонова, хранящуюся в уголовном деле.

— Он! Он это, разбойник, — причитал кассир станции, рассматривая предъявленную ему карточку. Старик всё ещё боялся, что украденные деньги повесят на него.

Остальные свидетели также уверенно опознали Антонова и описали двоих его подельников. На обратной стороне карточки была надпись, сделанная рукой Шурки. Сверив эту надпись и записку, Дурново пришёл к заключению, что они написаны одним почерком.

— Преступник установлен, господа, — громко оповестил полицейских Павел Петрович. — Антонов Александр Степанович, он же Шурка, он же Румяный, он же Фартовый. Член партии социалистов-революционеров, матёрый опасный преступник. Он родом из Кирсанова. Надо там пошерстить, вдруг объявится у родственников. Ещё проверьте Мучкап. Сестра у него там живёт, Анна. Подозрительная личность. Ещё в Пензе сестра есть. Отправьте туда ориентировку.

— Будет сделано, ваше благородие, — ответил помощник.

— Установите за ними наблюдение на всякий случай, — приказал Дурново. — И ещё: не мог он это провернуть без местных бандюков. В темноте ведь и заплутать легко. Опять же лошади, где они их взяли? Приехали на них? По описаниям проверьте шантрапу в округе. А там и к Шурке ниточка потянется.

Закрутилась полицейская машина. Через некоторое время Павлу Петровичу доложили, что напали на след преступников. По словесному портрету задержаны были братья Фирсовы, у которых при обыске нашли лишь незначительную часть денег. На допросе они признались, что участвовали в налёте, но подельников выдавать не стали. Лишь прижатые к стенке уликами они подтвердили, что руководил ими Антонов. Позже полиция напала на след Большакова, но тот успел скрыться и задержать его не удалось. В доме его при обыске нашли двести восемьдесят рублей и наган. Про Ишина полиция даже не подозревала. В Красивке нашли коня, оставленного Антоновым, но самого Александра там никто не видел.

— Опять, сволочь, ушёл, — думал сыщик Дурново, досадуя, что придётся на время отложить награждение. И государь, и орден растаяли в его сознании. — Ничего. Всё равно поймаю.

В Саратов Антонов прибыл на поезде. Взяв извозчика, он с вокзала отправился по известному ему адресу. Оказалось, что на той квартире уже живут незнакомые ему люди. Необходимо было срочно найти новое жильё. Александр поехал ещё по одному адресу, но и там хозяина не оказалось.

— Что-то здесь не так, — подумал Антонов. В городе у него было мало знакомых, а уже опускались сумерки. Нужен был ночлег.

Лишь по третьему адресу Шурка застал едва знакомого ему члена партии Бирюкова Ивана, который не принимал участия в боевых операциях, а работал с подпольной литературой. Но выбора у Шурки не было. От Бирюкова Антонов узнал, что, пока он отсутствовал, в Саратове были арестованы многие его однопартийцы. Кто-то выдал всё руководство Поволжского комитета эсеров. И, конечно, Антонов никак не мог подозревать, что человек, любезно приютивший его у себя, является тайным осведомителем полиции. Уже на другой день начальник Саратовского охранного отделения ротмистр Александр Павлович Мартынов читал докладную записку агента Бирюкова. Он сразу понял, что в сети попала крупная рыба, что «Осиновый» вновь объявился.

За подозреваемым установили наблюдение, стали прощупывать его связи. Требовалось установить личность Осинового. Спустя несколько дней из Тамбова пришла ориентировка. Всё указывало на то, что преступником является Антонов Александр Степанович, проходивший в Тамбове под кличками «Шурка» и «Румяный».

Мартынов отправил в Тамбов телеграмму об установлении местонахождения Шурки и приказал усилить наблюдение за ним. Ничего не подозревавший Антонов в это время нащупывал подходы к генералу Сандецкому, искал нужных людей. Он был твёрдо уверен, что выполнит поставленное задание и не подведёт партию. Аресты соратников его не остановили. Наоборот, он хотел доказать, что и сам может справиться с таким непростым делом. Даже о Софье он теперь вспоминал редко. Уверенный в девушке, Александр думал, что любовь может и подождать. Дело превыше всего. Но мог ли он тогда представить, что ждать им придётся мучительно долго?

Начальник Тамбовского полицейского управления Павел Петрович Дурново, получив телеграмму от Мартынова, сразу же выехал в Саратов, чтобы принять личное участие в поимке преступника. На вокзале его ожидал сам Мартынов. Они были старыми друзьями, когда-то вместе начинавшими полицейскую карьеру.

— Как доехал, Павел Петрович? — спросил ротмистр, тепло обнимая своего коллегу. — Рад встрече!

— Спасибо, Александр Павлович, взаимно, — церемонно ответил Дурново. — Дорога великолепная. Отдохнул немного.

— Прошу в экипаж, — показал рукой направление Мартынов.

— Если позволите, Александр Павлович, давайте начнём с дела, а потом пообедаем.

— Как скажете, Павел Петрович, — согласился Мартынов. — У нас всё готово.

Они покинули вокзальную суету и направились в полицейский участок. Потом Мартынов приказал извозчику отвезти вещи гостя к себе домой, и коллеги прошли в помещение. В просторном кабинете было уютно. Посередине стоял большой массивный стол из тёмного дерева, который украшала искуссная лампа. Вдоль стен располагались шкафы с многочисленными книгами. На стене висел портрет государя императора в золочёной раме.

Мартынов докладом открыл совещание. Он сказал, что партия эсеров в Саратове практически разгромлена, многие руководители арестованы. В последнее время замечена активность боевой группы, выявлено несколько её участников. В среду эсеров внедрён агент охранки, который передаёт важные сведения. Тут Мартынов показал Дурново последнюю записку агента Бирюкова.

— Я полагаю, — заключил свой доклад Мартынов, — ждать далее нельзя. Иначе может случиться непоправимое. А тогда и наши головы полетят.

— Согласен с вами, Александр Павлович, — поддержал его Дурново. — У вас есть конкретный план?

— Да, Павел Петрович. Предварительные наброски мы сделали, — ответил Мартынов и обратился он к одному из присутствующих здесь полицейских: — Подайте карту.

Ротмистр продолжил, со знанием дела оперируя картой:

— Вот адреса, где проживают известные нам граждане. Везде дежурят надёжные извозчики, которые докладывают об обстановке.

— А дворники? — спросил Дурново.

— Не все сотрудничают с нами. Наши предупреждены, что если жильцы съедут, то проследить и доложить, — ответил другой офицер.

— Хорошо, — произнёс Дурново и обратился к Мартынову: — Когда думаете начинать?

— Я полагаю, Павел Петрович, брать будем завтра ночью одновременно по всем адресам, чтобы не предупредили. Сил у нас достаточно.

— Прошу вас, Александр Павлович, разрешить мне лично возглавить поимку Антонова.

— О, я буду этому только рад.

Обговорив ещё некоторые важные детали предстоящей облавы, друзья отправились обедать в домашней обстановке ротмистра Мартынова.

Утром Дурново вызвал на секретную квартиру агента Бирюкова и расспросил его о Шурке.

— Ваше благородие, вижу его мало. Уходит рано утром. Часто на весь день. Скрытен, неразговорчив, — докладывал Бирюков.

— Оружие у него есть? — спросил Павел Петрович.

— Так точно. С наганом всегда ходит.

— Девки? Вино? — продолжил расспросы полицейский.

— Девок не водит, а винцо иногда попивает, — ответил Бирюков.

— Ты вот что, любезный, поставь-ка ему графинчик сегодня. Скажи, что праздник у тебя. Сам немного посиди, вдруг он без компании пить не станет. А как уснёт — дай сигнал. Тут мы его и возьмём, — Дурново был мастером подобных арестов.

— А вдруг пить не станет? — засомневался Бирюков.

— Не станет, просто жди. Пьяного, конечно, легче брать, но мы и так справимся. Вот тебе на водку, — Дурново дал агенту денег.

— Всё понял, ваше благородие, — сказал Бирюков, убирая в карман деньги.

— Смотри, сам не напейся! Шкуру спущу! — пригрозил Павел Петрович.

— Никак нет-с, ваше благородие, не сомневайтесь, — ответил Бирюков и, пятясь, вышел из кабинета.

Вечером Дурново проинструктировал предоставленных ему полицейских, и они, расположившись недалеко от известного дома, стали ждать. Стемнело быстро. Стоял мягкий февраль одна тысяча девятьсот девятого года. Во дворах и на улице было много снега. Часть полицейских, переодетых дворниками, большими лопатами сгребали его в кучи. Через какое-то непродолжительное время они зафиксировали, что Антонов проследовал в свою квартиру.

Часа через два в одном из окон квартиры замигала лампа. Это Бирюков подал условный знак.

— Вперёд! — коротко скомандовал Дурново.

Полицейские быстро вошли в дом и через заранее открытую Бирюковым дверь проникли в квартиру.

— Там он, — тихо указал Бирюков на комнату. — Спит.

Трое полицейских резко вбежали в помещение и скрутили спящего Шурку. Тот даже не успел выхватить из-под подушки наган.

— Ааааааа, — хрипел Антонов, не понимая происходящего и тщетно пытаясь вырваться.

В комнату вошёл Дурново, и один из полицейских протянул ему паспорт, изъятый у Шурки.

— Карпухин Пётр Афанасьевич, — вслух прочитал Дурново, а потом неожиданно добавил: — Ну, здравствуй, Шурка.

Только тут Антонов понял, что попался основательно, и всё пропало. Это была его первая неудача, что его сильно взбесило.

— Иуда, — зло выговорил он жавшемуся в углу Бирюкову. — Сдал, падаль. Ничего. Я тебя ещё достану.

— Теперь, Шурка, ты никого не достанешь. Расстрел тебе светит, — сказал ему Дурново. Вид у него был довольный. Он вновь ясно видел новенький сияющий орден и похвалы государя. А там и повышение по службе будет. Хороша жизнь!

Через месяц Антонова этапировали в Тамбовскую губернскую тюрьму для осуществления следственных действий.

6

Следствие над Антоновым и его подельниками было не очень долгим. Практически все обстоятельства дела полиции были известны, участники ограбления арестованы и дали чистосердечное признание. Банду проверили на причастность к другим аналогичным преступлениям, но доказать больше ничего не смогли. Сыщики предприняли всё возможное для розыска оставшейся суммы денег, но найти их так и не удалось. Павел Петрович Дурново, конечно, предполагал, что должны быть ещё сообщники, но арестованные божились в обратном. На вопрос же «где деньги?» — просто разводили руками. Поэтому Иван Ишин благополучно избежал наказания. Во время ограбления он не находился в здании вокзала, и свидетели о нём даже не подозревали, а случайные ночные прохожие опознать его вряд ли могли.

Дурново был человеком пытливого ума, ему было любопытно раскрывать в подследственных первопричины их поступков. Ведь те факторы, которые толкают людей на преступные деяния, часто лежат в подсознательной плоскости. Живёт себе добропорядочный с виду человек, вежливо раскланивается с соседями, приветлив и учтив на работе. Слова худого про него никто не скажет. И вдруг он оказывается отъявленным преступником: маньяком или убийцей. Павел Петрович любил философствовать, но диспуты он проводил не с профессорами университетов, а с бандитами. Уравновешивал в себе добро и зло, ибо все мы грешны. Состоялся у него разговор и с Антоновым.

Арестованный Шурка, как ни странно, не выглядел удручённым. Он злился на неудачу, на невыполненную миссию, но не был подавлен. На гладко выбритом лице, в подтянутой фигуре читались решительность и скрытая сила. Надзиратели докладывали, что Антонов в камере ежедневно делает физические упражнения.

— Садись, Антонов, — сказал Павел Петрович вошедшему Шурке и отпустил конвойного.

— Благодарствую, — ответил Александр, прошёл через кабинет, гремя кандалами, и опустился на стул.

— Ну что, Шурка, плохо твоё дело, — утвердительно произнёс полицейский, разглядывая узника.

— Бросьте вы, ваше благородие, эту песню. Что надо, я уже сказал. Сам признался, виноват. А больше ничего от меня не услышите. Хоть убивайте, — твёрдо сказал Антонов, глядя в глаза жандарму.

— И убьют ведь, Шурка, — ответил ему Дурново. — А за что? Для чего старался? Для кого?

— Известно для кого, господин начальник. Присосались дармоеды к рабочему классу. Пьют кровь и никак не лопнут. Крестьянин под сохой стонет, а его — по морде, по морде…

— Это ты, что ли, рабочий класс? — со смехом спросил Павел Петрович.

— А хоть бы и я. Жизнь моя началась в мастерских. Человеком себя почувствовал…

— Врёшь ты, Сашка! Жизнь твоя — это налёты и грабежи, — перебил Антонова полицейский. — В этом ваша борьба заключается? Можно ли делать хорошее дело грязными руками?

— Это благородная грязь. От неё разбитые произволом руки заживают, — ответил Шурка.

— Когда ты стреляешь в отца троих детей, героя, георгиевского кавалера и честного служаку — это благородство? Когда вы, господа социал-революционеры, изымаете деньги, которые были предназначены для домов презрения и богаделен — это ваше благородство? Так вы служите народу? — Дурново несколько разгорячился, встал из-за стола и начал расхаживать по кабинету. — Вы, призывающие к равноправию, отказываете другим в этом праве. Под маской ваших лозунгов скрывается ложь и лицемерие.

— Вы, господин начальник, никогда нас не поймёте. Потому как вы есть слуга эксплуататоров и сам эксплуататор, — Антонов, напротив, был спокоен и уверен в себе. — Вы норовите нас просто передушить, закрыть рот правде. Но нас много, а будет ещё больше.

— Какой правде, Шурка? Сермяжной? — рассмеялся Павел Петрович. — Ты сам-то в неё веришь? Баламутите вы людей, и некоторые неразумные вам верят.

— Нашу правду скоро все узнают. Вот сейчас у вас шашка, вы и правы. А когда народ возьмёт оружие, то и правда изменится, и господа поменяются, — искренно ответил Антонов.

— Вон ты о чём! В господа метишь, а говоришь, что за мужика тужишь. Чужие вы мужику. Только свои интересы лелеете.

— Время покажет…

— Покажет, голубчик, покажет. А пока иди-ка ты в камеру и думай. Молод ты ещё. Бардак из головы выбивать надо, — сказал Павел Петрович. Антонов ему стал неинтересен.

«Уголовник, маскирующийся под идейного», — подумал Дурново и вызвал караульного.

— Увести, — скомандовал полицейский.

Когда Шурку увели, Павел Петрович вызвал своего заместителя и приказал, чтобы с Антонова не спускали глаз.

— Дерзок очень, непримирим, может совершить побег, — охарактеризовал он заключённого.

Опытный жандарм не ошибался: Антонов не хотел подчиняться незавидной арестантской доле. Его Софья, любящая и верная своему герою, узнала, что Александр находится в тюрьме и добилась свидания. Это были печальные и счастливые одновременно, очень короткие сорок минут встречи. Столько нужно было всего сказать друг другу, но губы не слушались. На глазах у Софьи стояли слёзы.

— Милый, милый, — шептала девушка, вглядываясь в его родное лицо. — Ну, зачем это всё?

У Антонова как-то предательски сжалось сердце. В тюремной мрачной обстановке мучительно хотелось чего-то светлого, нежного и чистого. Он был благодарен Софье за её любовь и верность.

— Я выйду, Соня. Ты жди, — уверенно сказал Александр, чтобы подбодрить девушку. И добавил: — Всё будет хорошо!

Они обнялись, и Шурка шепнул на ухо Софье:

— Сообщи нашим.

— Довольно, — грозно крикнул надзиратель, не спускавший с них глаз. — Свидание окончено.

Под безутешные рыдания Софьи Александра увели. Девушка, покинув здание тюрьмы, сразу же направила весточку Баженову в Кирсанов. Кирсановские революционеры собрали значительную сумму денег и попытались устроить Антонову побег через подкуп надзирателей. Но из этой затеи ничего не вышло, так как за Шуркой было усиленное наблюдение.

Пятнадцатого марта одна тысяча девятьсот десятого года состоялся военный суд по делу об ограблении железнодорожной кассы на станции Инжавино. Антонова, Большакова и Лёньку Фирсова приговорили к смертной казни, а Лёнькиному брату дали пятнадцать лет каторги. Горько рыдала Софья в зале суда, а немного бледный Шурка гордо смотрел в зал и чуть заметно улыбался своим мыслям.

Вот так в юном возрасте мог погибнуть великий авантюрист, но судьба распорядилась иначе. В те далёкие времена среди высоких государственных чинов было модно играть в благородство. На счастье Антонова, командующий войсками Московского военного округа генерал Плеве послал телеграмму министру внутренних дел Петру Столыпину о замене смертной казни каторжными пожизненными работами осужденным Антонову, Большакову и Фирсову, принимая во внимание отсутствие жертв и чистосердечное признание преступников. А просила об этом одолжении генерала Плеве его любимая жена, которой необходимо было рассказать в салонах душещипательную историю о спасении ею несчастных узников. Да и доброе дело перед богом авось зачтётся.

Министр Столыпин — вот она, ирония судьбы! — ответил согласием, и приговор в апреле одна тысяча девятьсот десятого года вступил в силу. Всего через полтора года Пётр Аркадьевич Столыпин погибнет от руки соратника Антонова по партии.

Шурка Антонов не собирался покоряться выпавшей ему доле и просидеть остаток жизни в тюрьме. В Тамбове, сидя в карцере за неподчинение надзирателям, он сумел разобрать потолок и оказался в тюремной церкви. Там его, к своему великому ужасу, обнаружил на утро поп и поднял крик. Шурку скрутили подоспевшие охранники и сильно избили. Решено было перевести Антонова как особо опасного преступника, склонного к побегам, в знаменитый Владимирский централ. Там Шурка и просидел до одна тысяча девятьсот семнадцатого года. Половину срока с Антонова не снимали кандалы, частенько подвергали жестоким наказаниям.

Многое передумал Шурка за это время по совету полицейского Дурново. Только ужаснулся бы Павел Петрович, узнай он теперь Шуркины мысли. Ненависть разрывала его сердце. Ох, с какой лёгкостью он убивал бы своих мучителей, как тяжела была бы их смерть.

— Ничего. Выберусь. Ждите, суки! — скрежетал он зубами по ночам.

Удивительным образом судьба благоволила Антонову. После февральской революции временным правительством России была провозглашена амнистия, и Шурка очутился на свободе.

— А вот теперь мы посмотрим, чья правда пришла, — радостно думал Шурка. Путь его лежал в родной Тамбов, принёсший ему столько радостей и страданий.

Домой он ехал поездом. В вагоне Антонов не спал всю ночь. Так пьянил его запах свободы! Как же долго он не видел людей! И вот сейчас на каждой станции он жадно вглядывался в чужие лица, наслаждался царившей вокруг суетой. Повсюду мелькали солдатские шинели, бабы радостным плачем встречали мужей с германского фронта, сновали вездесущие карманники. Слышались крики:

— Стой! Держи вора!

— Папиросы! Кто забыл купить папиросы?

— Картошка, огурчики! Подходи-налетай!

— Вот она, свобода, — думал Александр. — Теперь всё будет по-новому. Пришло наше время. Посмотрим, кто кого. А в тюрьму больше не вернусь. Никогда.

Антонов содрогнулся от нахлынувших воспоминаний. А за окном мелькали речки, озёра, мосты и рощи, мелькала его, когда-то счастливая, жизнь. И этот пейзаж явно вселял в него оптимизм.

— Да здравствует свобода! — радостно произнёс Антонов, выходя на перрон Тамбовского вокзала.

У поезда его встречал брат Дмитрий. Он повзрослел, раздался в плечах, под носом чернели небольшие усики, а одет был в милицейскую форму.

— Братуха, привет! — Дмитрий сгрёб Шурку в охапку и расцеловал. — Сашка! Наконец-то вернулся!

— Но-но, без нежностей. Не барышня, чай, — притворно отстранился Шурка. А сам был доволен, глаза блестели.

— Как доехал? — спросил Дмитрий.

— Народу сейчас много. Весело доехал, — ответил Александр. — А ты что, в жандармы подался?

Антонова несколько коробил Димкин мундир, он себя чувствовал неуютно и не мог расслабиться.

— Сейчас, Саша, так надо. Теперь это милицией называется. Кого у нас только нет! Даже вчерашние конокрады есть. И наших эсеров много. Власть у нас, значит можно дела вершить.

— Да, этого мы и добивались. Ничего, привыкну.

— А ты давай тоже к нам. Баженов поможет. Он после революции в Кирсанове советами командует, — сказал Дмитрий, с любовью рассматривая брата. — Будешь законно оружие носить. Сам себе власть.

— Подумаю. Мысль неплохая, — ответил Шурка. — Куда сейчас?

— Давай пока ко мне. Здесь недалеко. Поешь, отоспишься на белых простынях. Вон глаза какие красные.

— Поехали.

Дорогой Александр стал расспрашивать Дмитрия о Софье.

— Видел её на днях. Ждёт она тебя. Как сказал, что телеграмма от тебя пришла, так вся сразу и засветилась. Не терпится, поди? — Димка озорно толкнул брата локтем в бок.

— Мал ещё такие вопросы задавать, — сказал Шурка, и братья рассмеялись.

Дома у Дмитрия было тихо, и Александр с наслаждением выспался в мягкой постели. Потом побрился, оделся в заботливо приготовленный братом костюм и отправился к Софье.

Девушка его ждала, и, как только он стукнул в дверь, выбежала навстречу.

— Саша! — ласково промолвила Софья и повисла у него на шее. Шурка нежно гладил её плечи и целовал душистые волосы.

— Я пришёл, Соня. Навсегда!

— Я ждала.

— Знаю. Ты — молодец!

— Боже, как же я тебя ждала!

— Всё позади.

— Не уходи больше, Саша. Ты мне нужен.

Потом они долго гуляли по городу, смотрели друг на друга и всё никак не могли наглядеться. И столько всего хотелось сказать. Уже ночью они пришли к Димке на квартиру. Он находился на дежурстве, поэтому жилище было в распоряжении влюблённых. О, как они любили друг друга в эту ночь! Даже звёзды дрожали от страсти.

7

Старинное село Калугино расположилось на правом берегу небольшой речушки Сухая Панда, что в Тамбовской губернии. В далёкие времена оно называлось Козьмодемьянским, по наименованию местной каменной церкви Козьмы и Демьяна, построенной в одна тысяча восемьсот шестидесятом году. Село было большое, около семисот дворов и более трех тысяч человек населения. Если смотреть на село с горы со стороны Курдюков, то путникам открывается чудесный вид убегающей вдаль змеёй извивающейся речки, за которой, не отставая, бегут разномастные дома. Попадались и с соломенными крышами, но с железными было больше. Чувствовался на селе достаток. На пригорке стояла большая ветряная мельница, где после уборки хлеба наступала горячая пора. Мололи селяне хлеб, а муку возили продавать на базары в Инжавино и Кирсанов. На горе, изрезанной поперёк громадными оврагами, рос достаточно большой лиственный лес, в котором водилось мелкое зверьё, лисы и волки. В лесу богато было орехами и ягодами, поэтому летом здесь частенько слышались крестьянские голоса. А зимой сельчане приезжали сюда на санях за дровами. Речка Панда, хоть и неглубокая, но родниковая и чистая, щедро одаривала калугинцев рыбой: щукой, плотвой, окунем, налимом. Да и раков здесь можно было наловить на любой праздник.

Высоко на горе стоял красивый двухэтажный дом помещицы Натальи Ланской. От дома к реке сбегала вымощенная камнем тропинка, обсаженная высокими елями.

Ланская была доброй помещицей. Строгая в хозяйственных делах, она проявляла справедливость и участие к крестьянам, часто помогая им в трудную минуту. После смерти своего мужа помещица решила перестроить в Калугино церковь, что в скорости и исполнила, потратив на это значительную сумму денег. На возвышенном участке возле сельского кладбища гордо заблистала золочёным крестом красивая церковь Козьмы и Демьяна, созывая прихожан к молитве серебристым звоном колоколов.

В Калугино проживал молодой крестьянин Иван Егорович Ишин, известный сельский бунтарь и баламут. Иван был образованным сыном зажиточных крестьян. Глядя на ежедневный нелёгкий труд своих родителей, этот парень не проникся любовью к земле.

— Несправедливо, что одни работают, а другие едят, — ещё в юности рассуждал он в кругу друзей. Этими другими, по его мнению, были все, кто стоял у власти.

Иван частенько сначала с родителями, а потом и один, по семейным торговым делам бывал в Кирсанове и Тамбове. Там он сблизился с такими же мятежными товарищами, искавшими повсюду справедливость, и вступил в партию социалистов-революционеров. Партия эта в начале двадцатого века обладала большим влиянием на Тамбовщине среди крестьянской массы населения.

Снабжённый литературой, подготовленный теоретически в долгих беседах со своими идейными учителями, Ишин открыл в Калугино партийную ячейку и стал вести разъяснительную работу среди крестьян. Частенько собрания проходили в доме калугинского учителя Белугина, тоже эсера. Поговорить и послушать Ишина, а он уже в молодости умел складно излагать свои мысли, сюда приходило много односельчан. Среди прочих бывали братья Голомазовы Михаил и Алексей, братья Кутуковы, Юмашев, Акимов, Латышев и другие.

Однажды полиция арестовала Ишина за антиправительственную агитацию. Но политическую литературу Иван ловко прятал, и прямых улик против него не было. А власть ругали тогда многие. Ведь у крестьян после проведения столыпинской земельной реформы наделы уменьшились, и они еле-еле сводили концы с концами. Поэтому Ишин, отсидев под следствием четыре месяца, вышел на свободу и вернулся в село. Собрания продолжились.

Бывало, рассядутся мужики на лавках в большой горнице, закурят, и начинает Ишин свою политинформацию. Говорил он плавно, обстоятельно, слова вставлял учёные, поэтому не только молодые, но и мужики постарше приходили к Белугину.

— Власть у нас не от бога. Антихристы! Только богом прикрываются, чтобы нас дурачить. Мужик тёмный, он всё проглотит. Узурпаторы у руля страны нашей, великой России. Неправильно это, что мужик должен спину гнуть от зари до темна. Эксплуататоры-дармоеды карман набивают, а мужик стонет. Везде один обман. И у царя правды не сыскать. Царь заодно с помещиками, одним миром мазаны. Но скоро пробьёт наше время, мужики. Сметём мы этих господ и сами станем властью, — воодушевлённый всеобщим вниманием ораторствовал Ишин.

— А кто же спину гнуть тогда будет? — пытался кто-то из мужиков сбить Ивана.

— Барыню в соху запряжём, — сострил другой мужик, и изба сотряслась от хохота.

Но разве Ваньку этим смутишь? Он уже грамотный, не одну книжку прочитал. Учителя хорошие были.

— Мужик и будет работать, — отвечал Ишин, немного досадуя на непонятливость сельчан. — Только земля у него будет, чтобы семье вдоволь хлеба хватало. И цены справедливые на хлеб нужны. А власть выбирать из мужиков, чтобы знали ваши нужды и чаяния.

— Складно брешешь, Ванька, — мужики никак не хотели поверить в такую милость.

Но у Ишина в селе уже были единомышленники, которые могли поддержать его в принципиальном споре. Кроме грамотного Белугина, которого в Калугино уважали за учёность, надёжным другом Ивана всегда выступал Михаил Голомазов, бывший лишь немногим старше. Он не умел так красноречиво говорить, но земляки знали его как трудягу-бедняка, который вместе с родителями рвал жилы, чтобы выбраться из нужды.

— Дело говорит Иван, — встал с места Голомазов, и мужики немного поутихли. Знали они, что немногословный Мишка зря молоть не будет. — Если так и будем зубы скалить, то ничего не добьёмся. Власть силой надо брать. В Москве, Рязани пролетариат бьётся, поднимется и наш мужик. Смелее надо действовать.

— Да здравствует свобода! Землю крестьянам! — подхватил Ишин.

Качали мужики головами, задумчиво чесали затылки и, огорошенные таким напором, расходились по домам. Крепкую думу думали. И кто-то, видимо, придумал. В одна тысяча девятьсот шестом году полыхнули однажды ночью амбары помещицы Ланской, всё зерно сгорело. Плакала барыня, не понимая такой неблагодарности от своих крестьян. Она ведь им зерно под урожай одалживала. А теперь что есть будут, дураки?

Дознавалась по этому делу полиция, но следов не нашли. Пожар все улики слизал. Поговаривали в Калугино, что Ванькиных с Мишкой это рук дело. Да как докажешь? Никто не видел.

Ишин с Голомазовым тогда крепко дружили. Ещё мальцами вместе ходили в ночное, вместе мечтали у костра о красивой жизни. Потом вместе начали с девчатами заигрывать у деревенской околицы.

Иван Ишин только начал тогда дружить с Алёной Кутуковой, стройной высокой девушкой с русой косой до пояса. Видная девушка, настоящая русская красавица. Любил её Иван сильно и берёг до свадьбы, не обижал. Близился желанный день, но тут и позвал его Антонов на дело. Разве мог подвести Иван своих товарищей? Не колеблясь ни секунды, Ишин ответил согласием и принял участие в ограблении инжавинской станции.

После удачного дела Иван вернулся на рассвете в Калугино и объявил родителям, что уезжает на заработки в Поволжье. На самом деле он боялся ареста и решил на время уехать из Тамбовской губернии, затеряться в огромных просторах страны. Иван собрался быстро, попрощался с родителями, а потом заехал к Алёне.

— Я ненадолго, — сказал он девушке, стоя на ступеньках крыльца. — Ты жди меня. Вернусь и поженимся.

Девушка плакала и от волнения не могла говорить, а только шептала:

— Ваня, Ваня, как же я без тебя? Не уезжай.

— Вернусь я. Не реви. Да смотри… Узнаю что — спуску не будет.

— О чём ты, Ваня? Тебя только люблю.

Неподалёку загремело ведро в колодце, кто-то из соседей с интересом разглядывал молодых людей. Иван быстро поцеловал Алёну, вскочил на лошадь и отправился в далёкий путь.

Только летом одна тысяча девятьсот десятого года Ишин вернулся в родное Калугино. К тому времени уже состоялся суд над Антоновым и его подельниками по ограблению кассы на станции Инжавино, и Иван был уверен, что про его участие полиция ничего не знает. Прошло полтора года, как он уехал из села. Помотало его. Скрывался он в разных местах, побродил по матушке России, посмотрел, как живёт российский люд. Но как можно забыть Тамбовские раздольные поля, где прошло счастливое босоногое детство? Тосковал Иван по родине. Но ещё сильнее он тосковал по своей Алёне. Всё представлял их встречу, и в груди жгло нестерпимым огнём.

Дома его встретили родные всеобщим весельем. После того, как сказаны были первые слова приветствия, выпито за встречу и объявлены все домашние новости, Иван спросил про Алёну:

— Как поживает невеста моя?

— Не твоя она, Ванюша, — осторожно ответила ему мать, качая седой головой.

— Что-о? — ошалел от такой неожиданности Иван, привстав с табурета.

— Ты, Иван, не горячись, — положил руку ему на плечо отец. — Не поправить уже. Замуж она вышла.

— Как же так, отец? Я же верил ей, — отчаяние придавило Ивана. Рухнули его мечты на счастливую встречу с любимой.

— Брось. Дура баба. Найдёшь ещё, — рассудительно произнёс старший Ишин.

— Кто же здесь такой смелый объявился? — Ивану захотелось поквитаться с обидчиком. Безнаказанным это нельзя было оставить. Все знали, что Алёна — его невеста.

— А дружок твой, Мишка Голомазов, — ответил ему брат Пётр.

— Как Мишка? Мишка предал? — недоверчиво воскликнул Иван.

— Нет их, друзей-то. Всяк о себе думает, — умудрённый жизнью, отец не видел большой беды в случившемся. — Ты, Ваня, отдохни немного, а потом за дела берись. С деньгой ты себе сто невест найдёшь.

Вечером Иван с братом Петром отправился на прогулку по селу, медленно погружавшемуся в тягучий сумрак. Во дворах шла обычная суета: доили коров, загоняли на ночь скотину. Лаяли где-то собаки, мычали телята, слышался детский визг. Соскучился Иван и с интересом разглядывал давно не виданные места.

— Расскажи мне о ней, Петька, — попросил он брата.

— А что тут рассказывать? С полгода она ждала, скучала. А потом стала на посиделки выходить. Надоело, видно, одной. А Мишка давно на неё глаз положил. Подмечал я. Вот и начал он за ней ударять. Говорил я ему про тебя, про дружбу вашу. Но куда там! Любовь, говорит, у нас. В общем, три месяца назад, после пасхи, они обвенчались.

— Понятно. Ну, спасибо тебе, друг. Жди теперь, Мишка, расплату, — зло произнёс Иван. Лицо его сделалось каменным, а в глазах стоял металлический блеск.

Прошло несколько дней, и Иван, подвыпив, явился к Голомазову домой. Он громко постучал в дверь, и на стук вышла Алёна. С какой радостью в другое время Иван прижал бы её к груди. Вот она, его родная, о которой он никогда не забывал.

— Ваня?! — обмерла она от неожиданности и в испуге прижала руки к чуть выпирающему животу.

— Здравствуй, невеста! Дождалась меня? — Ишин смотрел на женщину тяжёлым взглядом.

— Кто там, Алёна? — в дверях появился Михаил. — Иван? Здорово.

Голомазов протянул Ивану руку, а тот, вместо приветствия, резко ударил его в лицо. Мишка скатился с крыльца, Иван бросился за ним и стал наносить удары куда попало. Голомазов очнулся от первого натиска и стал отвечать. Драка была кровавой. Мишка, крепкий здоровый мужик, постепенно начинал брать верх. Плохо пришлось бы Ишину, исхудавшему после продолжительных скитаний, да только битым он бывал уже не раз. Жизнь приучила его к неожиданностям. Выхватил Ванька нож и полоснул Голомазова. Попал в подставленную руку. Хлынула кровь из глубокой раны. Закричала громко Алёна и упала на крыльце. Крик её отрезвил Ишина, в тюрьму он идти не хотел.

— Ничего, гад, я тебе предательства никогда не забуду, — Ишин сплюнул кровавый сгусток и пошёл со двора.

— Поквитаемся ещё, — в спину ему крикнул Михаил.

К дому Голомазова на крики уже спешили соседи. Ишин спрятал нож, вытер разбитые губы и весело им сказал:

— Жаркая встреча вышла!

Домой Иван сразу не пошёл, долго пил самогонку с друзьями и грозился убить Мишку. Но Голомазова он с тех пор не трогал. Пока… Мишка в селе был на хорошем счету, а Ивану ведь здесь ещё жить.

— Придёт время, поговорим, — уговаривал он себя.

А время шло. То бурно, то спокойно текла сельская жизнь. Иван Ишин женился на дочке зажиточного крестьянина из соседнего села Трескино и зажил семейной жизнью. Уже давно истлела его любовь к Алёне, а вот ненависть к Мишке не утихала. Росла ненависть, клокотала лавой вулкана, грозя вырваться и сжечь всё вокруг.

Когда немного утихли любовные страсти, занялся Иван Ишин коммерцией. Был он сметлив, расчётлив, лишняя копейка меж его рук не падала, поэтому не бедствовал, жил в достатке. Потихоньку стерпелся-слюбился со своей женой, и вот уже трое малых детей у них появилось. Партийную работу Ишин не бросил, ею он как бы дышал. Но в грабежах и разбоях больше не участвовал.

Ослабло немного революционное движение, спал накал, подавили его власти решительными действиями в одна тысяча девятьсот седьмом году. Потом война с германцем началась. Народ поначалу с воодушевлением воспринял указ царя о начале военных действий, патриотизма много было. Только Иван не захотел воевать.

— В чужих краях голову сложить — ума много не надо, — шептал он жене по ночам. — А за что? Царь пусть воюет со своими генералами. У нас своя земля есть, её беречь надо.

— Правильно, Ваня, — поддерживала его супруга, думая о своём. — Детишек поднимать надо. Куда мы без кормильца? Кто защитит?

— Тьфу ты, дура, — незлобно ругал её Иван. — Не смыслишь ты в высоких материях.

— А мне и не надо. На это ты есть, — гладила Ишина жена по широкой груди, довольная миром в семье.

Поразмыслив, Ишин съездил в Тамбов, поклонился там кому надо и выхлопотал себе освобождение от службы по болезни. Боясь загреметь на фронт по первому доносу, Иван активной партийной агитации не проводил. Изредка собирались надёжные мужики: Старых, Филиппов, Акимов, Латышев… Вот среди них иногда давал себе волю Иван, ругал помещиков и членов Государственной Думы:

— Законы для себя пишут, а о крестьянине никто не думает. За что наш брат на войне гибнет? Нет мужику нигде счастья. Замучили, замордовали. Доколе же терпеть будем, ребята?

И соглашались с ним мужики. Война не обошла стороной Калугино. У кого сына забрали на фронт, у кого брата. А на базарах цены на мануфактуру взлетели — не подступишься.

За успехи в коммерческих делах земляки выбрали Ивана Егоровича председателем и казначеем калугинского общества потребителей. Волею судьбы счетоводом к нему назначили Голомазова Алексея Степановича, родного брата Михаила — главного врага Ивана. Не понравилось такое сотрудничество Ишину, но против общества разве пойдёшь? Стерпел.

С Мишкой Голомазовым он старался не встречаться. Боялся себя. Боялся, что выплеснется наружу глубоко запрятанная ненависть, и тогда быть беде. Ворочалась в нём эта ненависть, жгла душу. Вот и любви к Алёне давно не было, а ненависть к Мишке всё разрасталась.

В обществе потребителей Алексей Голомазов работал плохо, урывками, ссылаясь на большую занятость, и Ишин, со временем, сместил его с должности. Ещё один узелок завязался. Развяжешь ли потом?..

Вроде бы налаживалась жизнь у Ивана, но тут в Петрограде произошла революция. Казалось, мечтал о таком повороте Ишин, а что-то нерадостно ему стало. В Калугино власть в свои руки взяли коммунисты, в числе которых были братья Голомазовы. Коммунистическая ячейка Рабоче-Крестьянской Партии большевиков организовалась в Калугино двадцать второго июня одна тысяча девятьсот восемнадцатого года. У Ивана начались неприятности.

Как-то явился к нему Михаил Голомазов и стал требовать деньги на покупку коровы.

— Казённых денег не дам! — твёрдо заявил ему Иван.

— Пожалеешь, Ванька, — пригрозил Голомазов. — Не дашь, мы потом сами у тебя возьмём.

— Кто мы? По какому праву?

— Коммунисты! Теперь наша власть на селе. А ты будешь выполнять то, что тебе скажут.

— Я обществом выбран, а ты — самозванец. Иди отсюда, пока цел!

— Хорошо. Ты ещё вспомнишь эти слова, — Мишка сплюнул Ишину под ноги и ушёл, громко хлопнув дверью.

Приходил к Ишину и Алексей Голомазов с тем же требованием дать денег. Алексей тоже угрожал Ивану, но тот остался непреклонен. Денег и ему не дал. Тогда Голомазовы решили арестовать Ишина и однажды вызвали его в исполком. В просторной бревёнчатой избе находились председатель исполкома Михаил Голомазов, его брат Алексей, председатель калугинского комитета бедноты Дмитрий Шатилов и председатель калугинской ЧК Фёдор Распопов.

Как только Ишин вошёл в избу, на него с руганью набросился Михаил:

— Ты что, вражья морда, власть не уважаешь? Ты, паскуда, казённые деньги воруешь, а беднякам помочь не хочешь? Почему не выполнил постановление комбеда?

А в постановлении том говорилось, что надо выдать Алексею Голомазову для его сына триста рублей денег.

— Я такие указания выполнять не могу, — как можно спокойнее ответил Ишин. — Соберите собрание, пусть общество решает. А ваше постановление неправомочно.

— Советская власть тебе не указ? — зло проговорил Шатилов. — Тогда власть эта тебя поправит.

— Какая же это власть, если народные деньги грабит?

— А мы и есть народ. Ты против власти смуту сеешь? Тогда я тебя арестую и отправлю в Инжавино. Там разберутся, что ты за фрукт. Давай, выворачивай карманы! — скомандовал чекист Распопов.

— Какое вы имеете право?

— А вот тебе право, — коротким неожиданным ударом в лицо Мишка опрокинул Ишина на пол и стал избивать ногами. В помощь Голомазову подключились брат Алексей и Александр Юмашев.

— Довольно. Убьёте, — остановил их Распопов. — В селе ропот будет. Давайте его обыщем.

Ишин лежал на полу без сознания. Его обыскали и нашли одну тысячу рублей в кармане пиджака, оружия при нём не было. Товарищи связали Ишина и заперли в чулане, оставив милиционера Редькина его охранять. Затем Юмашев, Михаил и Алексей Голомазовы, чекист Распопов, Василий Ишин и братья Кузьма и Яков Кутуковы отправились к Ишину домой производить обыск.

— Именем революции сейчас здесь будут изъяты ценности, нажитые нечестным трудом, — грозно сказал Распопов испуганной жене Ишина Татьяне. К ногам её жались детишки и громко плакали.

— Нет у нас лишнего. Всё казённое, товарищества. Вы же сами это знаете, — говорила суетливо Татьяна, пытаясь успокоить детей.

— А это мы сейчас проверим. Твой мироед честных людей не уважает. Коммунистическую власть ругает, сволочь. За это постановляю конфисковать у вас имущество и деньги, — произнёс приговор Михаил Голомазов.

— Детей пожалей, Михаил, — слёзно просила Ишина.

— Наших никто не жалеет. Начинайте! — скомандовал Голомазов товарищам.

При обыске Юмашев нашёл за иконой свёрток с деньгами.

— Вот где прятал, подлец! — обрадованно воскликнул он. — И бога купить хотел.

— А бедняки раздетыми ходють, — добавил Василий Ишин. Он приходился дальним родственником Ивану и всегда завидовал его предприимчивости и достатку.

В это время братья Кутуковы доставали из сундуков отрезы материи и готовые костюмы.

— Всех оденем, — довольно сказал один из них. — Вот тут сколько!

— Зачем детей грабите? — запричитала Татьяна. Она хорошо шила, и на селе у неё было много заказов. — Честным трудом всё заработано.

— Знаем мы вашу честность. Грузите это в телеги, — велел Распопов братьям Кутуковым. — Советская власть изымает имущество идейного врага на нужды бедняков.

— Хоть расписку мне оставьте. Что я людям скажу? Окаянные… — увещевала Татьяна.

— Молчи, баба! Врагам расписки не даём. Вот вы где у нас! — потряс кулаком Мишка Голомазов.

— Грех берёшь на душу, Михаил. Опомнись!

— Это ты Ваньке своему говори, когда из тюрьмы вернётся. Сейчас его отправим, пусть там уму поучат, — ответил ей Михаил.

— Или последний выбьют, — развеселился Алексей Голомазов.

Дети ещё сильнее заревели, к ним присоединилась Татьяна.

— Миша, не губи. Дети же малые у нас, — пыталась она взять Голомазова за руку.

— У всех дети, — Мишка отдёрнул руку и оттолкнул Татьяну так, что она упала. — Пошли, ребята, отсюда.

В этот же день Ишина Ивана под конвоем на телеге отправили в Инжавинский участок. Дорогой он пришёл в себя и злобно ругался.

— Кончилась моя мирная жизнь, — пришла к нему тяжёлая мысль.

8

В одна тысяча девятьсот семнадцатом году Тамбов бурлил, словно горный поток, Менялась власть, менялись и порядки. Царскую власть к всеобщему ликованию народа под улюлюканье и свист разогнали, а под шумок разграбили имущество кабинетов и контор. «Грабь награбленное» — хороший лозунг для оправдания бесчинств и беззакония. По амнистии Временного правительства России открылись тюрьмы, и на волю хлынул разномастный лихой люд. Почуяв свою безнаказанность, преступники устроили настоящий террор состоятельному городскому населению. Барчуки и мещяне буквально умоляли новую власть Советов защитить их от произвола. С германского фронта в Тамбов массово стали прибывать дезертиры. Солдаты не хотели воевать до победного конца, истосковавшись за долгие годы разлуки по семьям и родной земле. Многие из них возвращались с оружием и припрятывали его на всякий случай. С наступлением темноты простым прохожим стало опасно появляться на улицах города. Можно легко было лишиться кошелька, а то и жизни.

Теперь в городе и уездах главным органом власти являлись Советы депутатов, подавляющее большинство в которых составляли эсеры. Эти ловкие ребята, многие с уголовным прошлым, стали формировать милицию, суды и власть на местах. Вчерашние грабители и налётчики, убийцы и бандиты, сегодня становились блюстителями порядка и должны были охранять покой и имущество горожан. Вот так всё смешалось в России на изломе эпох.

Антонов быстро адаптировался к столь сильно поменявшемуся укладу жизни. Благо, друзей и товарищей по партии у него было предостаточно, каждый готов был помочь знаменитому Шурке. Антонов и Софья стали мужем и женой, повенчавшись в городской церкви. Александр снял небольшую уютную квартирку в центре города, и Софья занялась обустройством семейного очага. После стольких лет ожидания эти хлопоты доставляли ей огромную радость. По вечерам, вернувшись с работы, — а работала она машинисткой в городском комитете образования — Софья готовила, убирала и ждала любимого мужа.

Антонов устроился в милицию помощником начальника районного отдела. Помог ему в этом старый друг Владимир Петрович Баженов, который возглавлял в то время исполнительный комитет района. Шепнул кому надо в Тамбове — и Шурка уже при нагане и полномочиях. Ещё на свадьбе Баженов, поздравляя Александра, сказал, чтобы тот долго не расслаблялся, впереди много важных дел.

— Вот и настало наше время, Саша. Новую жизнь будем строить. За это мы с тобой боролись и страдали. Меня ведь тоже помотало. Потоптал я сибирскую землицу, помёрз. Но душа горячая не позволила сгинуть. Теперь втрое энергичнее нужно работать. Враги не дремлют.

— Меня не надо агитировать, Петрович. Я в тюрьме столько всего передумал — на тысячу человек хватит. Пусть дрожат наши враги, рука у меня не дрогнет, — горячо ответил Антонов. — Ты мне дело давай.

— Есть дело, — успокоил его Баженов. — В милиции нам свои люди нужны. Прежних всех погнали, и кадров не хватает.

— Чудно как-то. То за мной гонялись, а сейчас я при исполнении буду. Начальство согласится?

— Да куда они денутся! Кое-где мы своих уже расставили, а другие будут бояться и молчать. Неспокойно в городе, коммунисты горожан мутят. Вот от них самая опасность.

— Мелким милиционером быть — это не по мне. Не этого я добивался, не за это клопов кормил по тюрьмам, — стал возражать Антонов.

— Ты погоди, Александр, не горячись, — прервал его возмущение Владимир. — Осмотришься немного, поймёшь, что к чему. А потом хорошее место тебе сделаем. Да и брат твой служит. Объяснит попервости. Во всём опыт нужен.

— Добро. Тебе доверяю. Когда начинать? — спросил Александр, понимая, что в одиночку ему трудно будет чего-либо добиться. На данном этапе следует подчиниться партии. В конце концов, и деньги на жизнь нужны. Грабить пока не хотелось…

— Немного порадуй свою молодую и денька через три приходи оформляться, — улыбаясь, ответил Баженов.

Три дня спустя Антонов появился в местном райотделе милиции с ходатайством от городского совета. С оформлением у Шурки проблем не возникло, и вечером он вернулся домой в милицейской форме, поскрипывая новенькими сапогами.

— Ой, Саша, как тебе идёт форма! Чистый командир! — восхищённо воскликнула Софья, любуясь довольным мужем.

Наделённый властными полномочиями, Шурка с головой окунулся в милицейские будни. Плохо разбираясь в бумагах, он старался чаще участвовать в реальных делах. Нравились Шурке облавы, где можно было применять оружие. Стрелял он с удовольствием. Как-то раз в облаве преступник начал отстреливаться, и Шурка метким выстрелом сразил его наповал. Потом подошёл и долго смотрел в стекленеющие глаза жертвы.

— Жизнь ничего не стоит, — сказал Шурка подбежавшим милиционерам.

Он не испытывал к погибшему абсолютно ничего: ни ненависти, ни злобы, ни страха… Ничего! Просто стоял и смотрел. Это была его первая жертва, которая нисколько не взволновала. Словно он прихлопнул комара.

В облавах частенько конфисковывалось оружие. Шурка смекнул, что контроля за ним никакого, и стал прятать винтовки и наганы. «Пригодится», — здраво рассуждал он.

Так прошло три месяца. Баженов выполнил своё обещание: Александр Антонов за примерную службу получил назначение начальником Кирсановской городской милиции. Путь его лежал в родной ему город.

9

С энтузиазмом взялся Антонов за дело в Кирсанове. Наконец-то он стал большим начальником, наделённым властью. Одних только городских милиционеров насчитывалось более ста человек. По приезду у Александра состоялся доверительный разговор с председателем уездного исполкома Михневичем — старым эсером, другом Баженова. Антонов был с ним знаком ещё с одна тысяча девятьсот седьмого года.

— Саша, рад тебя снова видеть! — приветливо улыбаясь, Михневич обнял Антонова. — Готов поработать?

— Спасибо, что вырвал из Тамбова, Андрей. Там сейчас сплошное болото. Душно мне там, — Антонов без лишних церемоний уселся за стол.

Михневич сел напротив и продолжил:

— У нас ведь тоже не всё гладко, поэтому тебя и хлопотали. Хорошо, Баженов помог. У нас в исполкоме большинство у эсеров, но и большевиков хватает. Мутят народ, против власти агитируют. Тут ухо востро держать надо. А ЧК вся сплошь из большевиков. Главный у них — Поликарпов. С ним поосторожнее. Конечно, силёнок у них мало, но бережёного — бог бережёт.

— А что за люди в милиции? Кем командовать? — спросил деловито Александр.

— Там ситуация получше. Наших ребят много. Твой дружок старый, Лощинин, работает. Он тебе обрисует обстановку. Ты на ключевые места своих людей расставь, чтобы проблем меньше было. А баламутов гони в три шеи. Сейчас ведь так: кто кого.

— Да, весело тут, — сказал Антонов. — Ничего. Наведём порядок. Шурина своего, Шурку Боголюбского вызову. Замом поставлю, чтобы надёжный тыл иметь. В райотделы подберу кадры. Ты потом меня познакомь с разными тут начальниками. Обрисуй, чтобы кого ненароком не задеть.

— Не беспокойся. Поможем. Удачи тебе, Александр Степанович, — напутствовал его Михневич.

Закипела у Шурки работа. На Инжавинский район он начальником милиции назначил Лощинина. Ещё одного старого дружка, Ивана Заева, определил начальником Иноковского района. Те, в свою очередь, стали подбирать надёжных людей на должности участковых милиционеров. Конечно, делать это нужно было осторожно, не вызывая подозрений ЧК.

Однажды Заев познакомил Антонова с Петром Токмаковым, жителем села Иноковка. Разговор происходил в небольшой рощице на окраине села, так как Антонов не хотел, чтобы их видели местные коммунисты.

— Вот, Александр Степанович, рекомендую тебе. Старый вояка, участник войны с немцами, подпоручик Пётр Михайлович Токмаков, — отрекомендовал Заев.

Токмаков был одет в солдатский китель без погон. На голове носил форменную фуражку. Длинные усы его были закручены и лихо топорщились в стороны. На вид ему было около сорока лет.

— Бравый солдат, однако, — отметил Антонов выправку Петра. — Какой же он старый? Долго служил?

— С четырнадцатого года. Солдатом начинал.

— Он, Степаныч, герой. У него три Георгия за храбрость, — добавил Заев.

— Герои нам нужны. Службу ты знаешь. Только больших должностей у меня нет. Это впереди. Участковым Трескинской волости пойдёшь? — спросил Антонов бывшего подпоручика.

— Пойду, Александр Степанович. Большаки уже одолели. Офицер им уже не человек. А я крови своей и чужой сколько пролил! За Россию! Вот и наградили меня званием, отметили, — разошёлся Токмаков. — Ничего. При должности я им покажу, у кого сила.

— Ты, Петя, коммунистов не задевай. Сила у них большая. Тут умнее действовать надо. Говори, что одумался и порвал с прошлым. С людьми разговаривай, подмечай недовольных. Это наш оплот будет. Дезертиров не трогай. Ты ему добро сделаешь, он тебе потом отплатит. Понимаешь? — напутствовал Александр нового соратника.

— Так точно! — по-военному ответил Токмаков. — Аккуратно сработаем.

— Вот и славно. Ишин сейчас в Калугино? — спросил Шурка Заева.

— Видел его на днях. Всё с коммунистами воюет. В Калугино сейчас комбеды власть держат. Милиционером там — Редькин. Большевик. С ним будь поосторожнее, — предостерёг Заев.

— Ты вызови на воскресенье Ишина в Леонтьевку к Грачу. Погуляем. И разговор серьёзный есть. Вот и Петру участок покажешь, — распорядился Александр.

— Понял. Сейчас куда?

— Проводите до Кирсанова. Потом вернётесь. А мне там кое-что подготовить надо.

Переговариваясь негромко о предстоящих делах и обстановке в уезде, троица блюстителей порядка на сытых лошадях тронулась в путь.

Антонов задумал важную операцию, и провести её нужно было секретно. От этого зависела не только свобода, но и сама жизнь. На днях через Кирсанов должен пройти эшелон с солдатами чехословацкого корпуса. После прекращения русско-германской войны этот корпус двигался весной и летом одна тысяча девятьсот восемнадцатого года через всю Россию во Владивосток, чтобы оттуда на пароходах отправиться во Францию по приказу своего командования. Чехословаки были хорошо вооружены, поэтому представляли для большевиков серьёзную опасность. В любой момент они могли выступить на стороне белых и ударить красным в тыл. Но надеялись большевики на слово, данное им командованием корпуса. Не отваживались красные разоружать эшелоны, боялись ненужного кровопролития. Антонов же рассудил иначе. Оружие само шло к нему в руки, и надо было воспользоваться этим моментом. Александр решил рискнуть.

Необходимо было тщательно подготовиться к непростому делу. Ему поступило сообщение о точной дате прихода поезда. Антонов срочно вызвал в город подкрепление из районов. На станции он договорился с начальником, что поезд поставят в тупик подальше от вокзала и заблокируют. Со всех сторон елезнодорожный путей Антонов приказал оборудовать огневые точки, поставив на них пулемёты. Также на боевую позицию выдвинули два орудия городского гарнизона. Теперь всё было готово к встрече.

Далёкий гудок паровоза возвестил о приближении поезда. Антонов во главе своего отряда нетерпеливо ожидал. Состав остановился, и из вагонов начали выпрыгивать чехословаки, чтобы размяться и раздобыть припасов. К ним сразу направился милицейский патруль.

— Всем оставаться на местах, от вагонов не отходить, — громко скомандовал старший патруля Александр Боголюбский, который вот уже несколько недель как прибыл из Тамбова в распоряжение Антонова.

Вид этого высокого молодого человека, перетянутого новыми ремными портупеи, вызывал уважение.

Чехословаки загалдели, некоторые, на всякий случай, приготовили оружие. У них была договорённость с Советским правительством о беспрепятственном проезде до Владивостока по Транссибирской магистрали, поэтому они не ожидали столь холодного приёма.

— Что здесь происходит? Почему нас окружили? — на ломаном русском языке спросил один из чехов.

— Прошу соблюдать спокойствие и выполнять наши указания. Кто у вас старший? — Боголюбский говорил чётко, смело глядя на солдат.

— Поручик Станислав Чечек, — ответил солдат.

Его товарищи вплотную подошли к милиционерам, возмущались, но нападать не решались.

— Прошу вас, господа, пригласите поручика для переговоров, — сказал чехам Боголюбский.

Из командного вагона спустился офицер, подошёл к патрулю и, козырнув, представился:

— Старший эшелона поручик Чечек. Господа, чем могу служить?

— Господин поручик, возникли новые обстоятельства, касательно следования вашего эшелона. Давайте пройдём для разговора с начальником городской милиции в здание вокзала, — вежливо попросил чеха Боголюбский.

Приказав солдатам не расходиться и соблюдать хладнокровие, поручик взял с собой двух офицеров для сопровождения и отправился на встречу с Антоновым.

В небольшой комнате начальника вокзала было тесно и накурено. Вошли чехи в сопровождении Кирсановских милиционеров. Антонов встал из-за стола и представился:

— Антонов, начальник милиции города Кирсанов.

— Поручик Чечек, — холодно произнёс офицер. — Чем обязан?

— Господин поручик, нам известно, что в вашем составе имеется один вагон с оружием. Попрошу это оружие сдать.

— Оружие нам разрешено по договору с Советским правительством, — возразил Чечек.

— Вам, господин поручик, разрешено иметь одну вооружённую роту при одном пулемёте. Остальное вооружение вы обязаны сдать. Иначе мы вынуждены будем применить силу, — пригрозил Александр.

— За нами идут другие эшелоны. Вы рискуете развязать международный конфликт, — чех не сдавался и продолжал возражать.

— Те эшелоны блокированы нашими силами на других станциях. Вас я призываю к благоразумию. Сохраните жизни ваших людей.

— А где гарантии? — спросил офицер.

— Моё слово. Мы оставим вам личное оружие, дадим продовольствие, и вы продолжите путь, — заверил Антонов Чечека.

— Что же, господин Антонов, я вынужден с вами согласиться, но хочу предупредить, что в случае обмана мы будем сражаться, — произнёс Чечек.

— Благодарю вас. В моём слове можете не сомневаться, — сказал Антонов, довольный успехом переговоров.

Когда чехи вышли из кабинета, Александр отдал несколько распоряжений, и работа по перегрузке оружия закипела. Настороженные чехи с опаской поглядывали на русских милиционеров, но всё прошло гладко и без эксцессов.

— Вот это удача! — ликовал Боголюбский, командуя милиционерами, которые на телегах перевозили винтовки и патроны.

— Всё оружие к нам на склад. Опись составим позже, — сказал ему Антонов, отведя немного в сторону.

Вот так была проведена самая знаменитая операция по разоружению чехословацкого эшелона, которой блестяще руководил Антонов. А вот сколько и какого оружия было изъято — никто никогда не узнает, потому что на этом хитрый план Шурки не заканчивался. Далее последовали интересные события.

В воскресенье, как условились, тёплая компания собралась у Грача в Леоновке. Присутствовали сам Антонов, Боголюбский, Заев, Лощинин, Токмаков, Ишин Иван и Грач со своим братом. Грач, или Афанасий Евграфович Симаков, был местным зажиточным крестьянином и ярым противником Советской власти.

После приветствий все уселись за стол, и началась знатная пирушка. Афанасий расстарался для дорогих гостей, специально к их приезду зарезал кабанчика. Хозяйка подала жареную картошечку, солёные грибочки, огурчики хрустящие, жареных налимов под соусом, аппетитную квашеную капусту и другие закуски. Посередине стола гордо возвышались четверти с чистейшим самогоном.

— Авдотья, подавай! — скомандовал жене Грач.

Под одобрительные возгласы гостей вошла дородная симпатичная женщина лет сорока с заметно округлившимся животом. В руках она несла большое блюдо, на котором красовался жареный поросёнок, поблёскивая золотистой корочкой на боках.

— Ай да хозяйка! Шедевр! — послышались восхищённые голоса.

— Что, Евграфыч, опять прибавление ждёшь? — спосил хозяина Антонов.

— Уж и не знаю, как получается, — с улыбкой на румяном лице развёл руками Грач. — Седьмой будет.

— Молодец! — похвалил его Антонов. — Бойцов рожай. Бойцы нынче нужны.

— Друзья мои, попрошу наполнить сии кубки, — сказал витиевато Ишин, показывая на железные кружки. — Тост говорить буду.

Заев без промедления налил собравшимся целительного напитка.

— Сегодня, товарищи, среди нас находится замечательный человек, — торжественным голосом заговорил Иван. — С юношеских лет он ведёт борьбу против властей за несправедливо обиженных и обездоленных. Всякий страждущий всегда находит у него защиту. Этот человек ценою своей свободы и многолетнего мытарства по тюрьмам за торжество добра и равноправия доказал свою преданность народу русскому. Поэтому мой первый тост — за здоровье Александра Степановича Антонова.

— Ура! — громко воскликнула компания, и, звонко чокнувшись, все дружно выпили.

— Ну, Иван, как красиво расписал. Молодец! — похвалил Ишина Лощинин.

— Главное, что верно всё, — добавил Токмаков, похрустывая солёным огурцом. — Я Степаныча уважаю.

— Захвалили, черти, — одобрительно произнёс Антонов, с любовью оглядывая товарищей.

— По заслугам, Степаныч, — сказал Шурка Боголюбский, наслаждаясь угощением. — Лучшего начальника я не встречал.

— Не льсти начальству, Саша, — поддел его Антонов. — Или прибавку к окладу захотел? Из своих платить не буду.

— А кто ж от денег откажется? — весело сказал Боголюбский. — Но Советы жадны больно. Не платят своему оплоту.

— Нам, Степаныч, твоего уважения достаточно, — серьёзным голосом произнёс Заев, наливая новую порцию.

— Мы, Александр Степанович, с тобой чувствуем себя защищёнными от произвола большевиков. Не разбирают они, каким трудом добро нажито. Богатый — значит враг. А если я по копеечке наживал? — обиженно заговорил Грач.

— Не прибедняйся, Афанасий. Таких крепких хозяев ещё поискать, — Ишин хорошо знал Симакова. — Прав ты в другом. Вот меня большевики уже сколько раз пытались прижать, но Александр Степанович не даёт. И вот спасибо ещё Петру.

Лощинин, довольный, что и его не забыли похвалить, выкрикнул новый тост:

— За дружбу!

И опять «ура», чоканье, гвалт одобрения. Потом, грозно выдохнув в сторону, приняли самогонку.

— Хороша! — оценил напиток Токмаков.

— Пейте, ешьте, дорогие гости, пока в землю не упали кости, — стихами забалагурил Грач.

Антонов пил мало, с удовольствием закусывал и слушал товарищей. Вот они — те, кто пойдёт за ним в огонь и воду, кто не предаст и не оставит в беде.

— Орлы! — поднялся Александр из-за стола. — С вами не страшны никакие трудности. Не зря мы столько страдали и терпели. Свергли царя и думали, что теперь народ вздохнёт свободно. Но нет этого. Борьба продолжается. Коммунисты хотят украсть нашу победу. Только этому не бывать! Давайте выпьем за успех нашего благородного дела.

— Ура! — вновь громко закричали уже немного захмелевшие друзья. Пир продолжился.

— А теперь попрошу внимания, — трезвым голосом произнёс Александр. Собравшиеся вмиг посерьёзнели и приготовились слушать. — Сегодня мы собрались не просто Афанасия уважить и самогонки попить. Есть очень важное дело. В Кирсанове у меня на складе скопилось много оружия. По документам я оприходовал самую малость, чтобы ЧК не волновать. Это оружие надо спрятать до поры до времени. Есть у меня чутьё, что оно нам скоро может понадобиться.

— Ну, Александр, ты — мастер! Даже мне не сказал, — восхищённо произнёс Боголюбский.

— Не со зла, Саша. Всё продумать надо было, — ответил Антонов.

— Где прятать будем, Степаныч? — спросил Заев.

— Часть оружия спрячем в Рамзинском монастыре. Настоятель его для меня там даже чёрта готов укрыть, не то, что винтовки. Этой партией займутся Токмаков и Лощинин, — распорядился Антонов.

— Сюда бы подкинул, Степаныч, — попросил его Грач. — Места у нас тут надёжные. Да и людишек подберём.

— Так и сделаем. Вторую партию спрячем здесь. Ей займётесь вместе с Ишиным и Заевым. Готовьте пока подводы. День вам позже сообщит Боголюбский. Вся связь только через него. И лишних людей пока не привлекайте. Сами всё сделайте.

— Ай да Степаныч! Чистый генерал! — снова послышались одобрительные слова.

Покончив с делом, друзья продолжили застолье: произносили тосты, выпивали, закусывали и веселились.

Антонов решил немного прогуляться и позвал Ишина с собой на улицу. Они прошли к лошадям, дали им сена, а затем уселись на лавочку.

— Как живёшь, Ваня? — щурясь от заходящего солнышка, спросил Александр.

— Не хуже людей живу, а некоторых и получше будет, — ответил Ишин, затягиваясь папиросой. — Только тоскливо стало.

— Что так?

— А ты разве не понимаешь? Власть у нас на селе комбеды взяли. Теперь против них слова не скажи. Чуть что — сразу в ЧК тащат. Уже два раза арестовывали. Спасибо вот, Заев выручает, а то бы давно пропал.

— Говорил он мне. Пока у большевиков сила, Ваня. Меня тоже в Кирсанове жмут. Поликарпов всё крутится, вынюхивает, сволочь, — зло выругался Антонов.

— К нам тоже один зачастил из Инжавинской ЧК, Покалюхин Мишка. Учителка у него в Калугино, зазноба. Мутит народ, гад. С большевиками песни поёт, а богатых селян притесняет. В прошлый раз при аресте меня прикладом двинул, до сих пор челюсть болит, — потёр щеку от воспоминаний Ишин.

— Ничего, Ваня. Ты запоминай. В нашем ЦК сказывали, что скоро поднимутся. Пора власть в свои руки нам брать. Заплатят коммуняки за всё, — твёрдо сказал Антонов.

Поговорив ещё немного, они вернулись в дом, где дым шёл коромыслом. Брат Грача развернул гармошку, и началась пляска. Стены и мебель ходили ходуном. Успокоились друзья под утро, в одежде повалившись спать на приготовленные Авдотьей постели.

На следующий день, поправив здоровье внушительной порцией самогона, они разъехались по своим местам выполнять указания Антонова.

А через несколько дней большая партия оружия была спрятана в укромных уголках Инжавинского края. Антонов подготовил значительный арсенал и, как вскоре оказалось, не напрасно. Он прозорливо видел далеко вперёд.

10

Постепенно над партией эсеров в России стали сгущаться тучи. Большевики, придя к власти, запретили все партии, которые помогали им на начальном этапе борьбы. Сначала со всех руководящих постов сместили Московских эсеров, многие из которых были арестованы и расстреляны. Затем черёд установления диктатуры большевиков докатился и до губерний. И если население индустриальных губерний симпатизировало большевикам, то Тамбовская губерния являлась аграрной и большинство голосов в губернском и уездных советах было у эсеров. Зная о разгроме своей партии в Москве, Тамбовские эсеры в июне одна тысяча девятьсот восемнадцатого года совершили переворот и арестовали коммунистическое руководство Тамбова. Но действовали они нерешительно, поэтому большевики подтянули армейские резервы, состоящие сплошь из прокоммунистически настроенного пролетариата, и ликвидировали мятеж. Расплата была жестокой. Тамбовские эсеры потеряли около трёхсот человек арестованными, из них несколько десятков человек были расстреляны. Арестовали и Баженова.

А вот Дмитрий Антонов по счастливой случайности ареста избежал. Возвращаясь домой в один из этих тревожных вечеров, он увидел в своих окнах свет и мелькающие силуэты людей. Антонов младший мгновенно оценил обстановку. Город был наводнён красными частями, повсюду шли повальные аресты, а многим было известно, что он состоит в партии эсеров.

— Нужно уходить и срочно предупредить Сашку, — подумал Дмитрий и рванул из города.

Александр Антонов в это время, ни о чём не подозревая, со своей любимой женой отдыхал в имени Дашково близ Инжавино. Он находился в отпуске, наслаждался красивейшими местами, купался в быстрой и прохладной речке Вороне, ловил рыбу. Любил он промчаться на коне рано утром по заливным лугам, сбивая на скаку росу с густой травы. Любил любоваться восходящим солнцем, блики которого отражались в речных струях. Он долгое время в тюрьме был лишён этих радостей и сейчас навёрстывал упущенное. В эти благостные минуты не думалось о тяжёлых вещах. Хотелось просто дышать и жить. А в имении после прогулок его встречала дорогая Соня с горячим чаем и вкусными пирожками.

— Хорошо как! — говорил Шурка, нежно её целуя.

Всё-таки устал он от кипящих милицейских будней. Работа нелёгкая. День и ночь приходилось целиком отдаваться милицейской службе. Иначе работать Антонов не умел. Дома он бывал редко.

Ворчала Софья:

— Забываешь ты, Саша, про меня. Сижу одна, всё тебя жду. Возьми ты отпуск. Поживём где-нибудь вдвоём без твоей стрельбы и постоянных тревог.

Антонову было жаль Софью, вот и поддался он на её уговоры. Оставив за себя на работе своего заместителя Боголюбского и наказав ему, чтобы в экстраординарных случаях сразу сообщал в имение, Александр устроил жене медовый месяц.

— Любить, Соня, никогда не поздно. А я тебе столько должен за твоё терпение — во век не рассчитаться! — говорил он ей в нежные минуты близости.

В один из жарких дней июля Александр с женой пили чай с малиновым вареньем на террасе старинного барского дома. Вдруг со стороны леса послышался топот конских копыт.

— Кто это так торопится к нам? — с тревогой проговорила Софья, всматриваясь в силуэты двух приближающихся всадников. Вслед за ними далеко растянулся пыльный шлейф.

— Сейчас узнаем, — спокойно ответил ей Александр и вышел на крыльцо.

Когда всадники подскакали ближе, он узнал их и радостно сказал Софье:

— Да это же Сашка с братом. Навестить приехали, черти.

Всадники спешились, привязали лошадей и поднялись на крыльцо. Поздоровавшись, Александр Боголюбский сразу начал о главном:

— Беда, Саша. Тебе срочно нужно скрываться.

— О, господи! — испуганно воскликнула Софья.

— Погоди. Что случилось? Что за переполох? — Шурке так не хотелось лишаться спокойствия и уюта. Он приобнял встревоженную Софью, пытаясь хоть немного её успокоить.

— Расскажи, Дмитрий, — попросил Боголюбский.

— В Тамбове большевики наших бьют. Губком арестован, Баженов тоже. Многих особо активных сразу постреляли. Повсюду облавы. Я еле ушёл. И сразу к тебе, предупредить, — доложил брату Дмитрий.

Он выглядел уставшим, тяжело дышал и смахивал рукавом проступающий на лбу пот.

— Вот это поворот! — присвистнул Шурка. — Так и думал, что предадут. Теперь и сюда потянутся.

— Я тоже так подумал, — ответил ему Боголюбский. — Как Димка прискакал, мы сразу к тебе рванули.

— А Михневича предупредили? — спросил Антонов.

— Ему записку послал. Надеюсь, что успеет уйти. Ещё кое-кого из наших предупредил, а всех не успеть.

— Понятно. Теперь там Поликарпов всё вверх дном перевернёт. Ему карта выпала.

— Брат, времени у нас совсем нет. В Тамбове всех метут и тут ждать не будут, — заторопил Дмитрий.

— Кончилась спокойная жизнь, — в сердцах сплюнул Шурка и стал распоряжаться: — Так… Соне с нами нельзя. Опасно. Саня, бери пролётку и отвези Соню в Тамбов к родителям. Успеешь. Потом к нам присоединяйся.

— Я с тобой, Саша. Достаточно мне расставаний, — начала было возражать Софья.

— Нельзя, Соня, — твёрдо сказал ей Александр. — Это очень опасно, а я не могу рисковать тобой. Как только всё немного успокоится, я за тобой приеду.

Софья заплакала и ушла собирать вещи.

— А мы, Дима, пока в Трескино спрячемся. Потом ещё куда-нибудь. У меня мест много, — произнёс Антонов.

— Придётся поиграть в прятки, — согласился Дмитрий.

— Вы Заева и Лощинина предупредили? — забеспокоился Антонов о закадычных друзьях.

— Нет, Степаныч, — ответил Боголюбский. — Тут самим бы ноги унести.

— Ох, жаль будет, если их возьмут. С такими в разведку можно, — сокрушался о друзьях Шурка.

— Даст бог, уберегутся, — подал надежду Дмитрий. — А вот и Соня.

Заплаканная Софья появилась на веранде. Она переоделась в дорожное платье, в руках держала небольшую сумку с вещами.

— Кузьмич! — крикнул Антонов появившемуся во дворе управляющему. — Седлай мне коня, а супруге моей организуй пролётку. Уехать нам надо. Да поторопись.

Потом Антонов, приободрив жену лёгким касанием руки, прошёл в дом и быстро собрал свои скромные пожитки. Главное, что документы и оружие с ним, а едой он всегда разживётся.

На долгое прощание времени не было совершенно. Александр крепко прижал к себе вздрагивающую от рыданий Софью, потом отстранил немного и посмотрел в мокрые дорогие глаза.

— Ничего не бойся, — сказал Шурка и поцеловал жену.

Кузьмич тем временем подал свежих лошадей. Антонов расплатился с ним за ночлег и еду и сказал, что они ненадолго уезжают в Саратов. Так он рассчитывал пустить красных по ложному следу. Родственники выехали из имения и остановились на развилке.

— Саня, давай поосторожнее. Тебя тоже искать будут. И Соню береги, — напутствовал Антонов, прощаясь с Боголюбским. — Нас потом у Грача спросишь.

— Не переживай. До встречи, — сказал шурин и хлестнул лошадь вожжами. — Но пошла, родимая!

Софья, обернувшись, смотрела на мужа и махала ему рукой. Постояв немного, пока пролётка не скрылась из вида, братья Антоновы направились в Трескино.

— Ну что же, Димка, придётся нам повоевать, — сказал Шурка брату. — От тюрьмы я зарок дал. Лучше пулю в лоб.

— Надо — значит надо, — легко, с юношеским задором согласился Дмитрий. — Где наша не пропадала?

— И сейчас не пропадёт! — Антонов уже сбросил остатки отпускной расслабленности и настроился на борьбу.

Спас Дмитрий Антонов своего брата. В который уже раз судьба благоволила к Шурке. Нет, не зря ему когда-то жандармы дали кличку «Фартовый». А вот друзья его, Заев и Лощинин, не убереглись, не дал им бог такой возможности.

Как только в Кирсанов поступил приказ об аресте членов партии социалистов-революционеров и сочувствующих им, начальник кирсановской ЧК Поликарпов начал облавы. В ту же ночь был арестован Михневич, до которого так и не дошла посланная Боголюбским записка. Вместе с ним арестовали многих городских эсеров и отправили в Тамбов. Затем Поликарпов приказал арестовать верных Антонову милиционеров. Он лично возглавил арест Лощинина в Инжавино. Тот находился на своей квартире и ничего не подозревал. Сопротивления он не оказал, хоть и был хорошо вооружён. Заева брал отряд коммунистов во главе с чекистом Михаилом Покалюхиным. Они окружили Заева в лесу недалеко от села Иноковка, где он, отстреливаясь, пытался скрыться от нападавших. Но, к его несчастью, под ним убили коня. Заев сдался на милость чекистов.

Поликарпов из Инжавино бросился в имение Дашково, чтобы арестовать Антонова. Но того и след простыл. Исходя из показаний управляющего имением, чекисты сообщили в Саратов, но Шурка там не появился. Ждали чекисты Александра и на его квартире в Кирсанове. Только напрасно ждали. Антонов как в воду канул.

Друзей Антонова, милиционеров Заева и Лощинина, после формального допроса большевики расстреляли на другой день после ареста. А в чём вина-то их была, чтобы жизнью платить? Сметал кровавый террор всё на своём пути. И вот ведь парадокс: это эсеры террором когда-то пугали власть. Теперь настала их очередь, власть шла к ним с террором.

А Пётр Токмаков уцелел. Как раз в день ареста Заева по служебным делам он приехал в Трескино и у Грача встретил Антонова. Шурка обрисовал ему ситуацию, и Токмаков решил домой не возвращаться. Остался с Антоновым.

Вот так зародилась жестокая банда, о которой вскорости узнает и сам Ленин…

11

Ишина о грозящей опасности предупредили через сестру его, проживавшую в Трескино. Помнил хорошо Антонов, что когда он вернулся в Кирсанов, Иван сразу приехал к нему и выложил на стол деньги, оставшиеся после знаменитого ограбления кассы в Инжавино.

— Вот, Саша, я всё сберёг. Десять лет прошло, а они как новенькие, — сказал тогда Ишин с довольным видом, любовно поглаживая рукой деньги.

— Я и не думал об этом, Ваня. Не до денег там было. Иногда думалось, что и не выберусь никогда, — ответил Александр, тронутый верностью друга.

— А как же иначе? Не мог я по-другому. За всё время лишь коня себе купил. Без коня никак, — развёл виновато руками Ишин.

— Правильно, что купил. Молодец! — похвалил Антонов. — Тебе больше положено.

— Да разве этими деньгами перекроешь твои страдания? Я уж сколько думал, чтобы на них тебя выручить. Но куда там! К централу не подступиться. Жандармы там отборные были. Боялся, что сам загремлю.

— Всё уже в прошлом, Иван. Теперь новую жизнь строить надо, и в этом денежки нам помогут. Скоро нам и лошади потребуются, и снаряжение. Вот и займись этим, — попросил Антонов друга.

— Понимаю. Будь спокоен, Александр, сделаю в лучшем цвете. Есть у меня на примете лошадки. И место тихое есть с верным человеком.

Как в воду они тогда глядели, готовились к трудным временам. Ишину по роду занятий торговой деятельностью не сложно было скупать лошадей в ближайших сёлах, не вызывая подозрений. Перегонял их Иван на глухой хутор в лесу на берегу Вороны. Жил там молчаливый мужик-старовер, не принимающий новую советскую власть.

— От сатаны она. Бесы народом правят, — поговаривал он.

Не сразу после весточки Антонова ушёл в бега Ишин. Семью жалко было. Детишек трое у него, мал мала меньше. Но уже принародно стал грозить наганом Мишка Голомазов, кричал:

— Что, мироед, не лопнул ещё? Скоро тебе конец. Заева расстреляли. Настанет твоя очередь.

Но тронуть Ишина он пока не решался. Уважали мужики Ишина в Калугино, могли вступиться. А коммунистов в селе мало было. Да и серьёзных улик во вредительской деятельности Ивана у Голомазова не набиралось.

— Не маши наганом, Мишка. Вдруг стрельнёшь, да не туда, — зло сверля Голомазова глазами, отвечал Ишин.

Только в свете происходящих событий в губернии долго так продолжаться не могло. Как-то знакомый милиционер из Инжавино, а многие там были людьми Антонова, передал Ивану, что ЧК и лично Покалюхин готовят его арест.

— Уходит мне надо, Татьяна, — сказал Ишин жене. — Терпи и береги детей. Родня поможет. А я большакам за всё отплачу сполна. Пятнадцать лет я в партии эсеров, пятнадцать лет борюсь за лучшую долю для крестьян. И меня же в расход? Не выйдет!

Так Иван Ишин присоединился к небольшому пока отряду Антонова. Вот когда пригодились предусмотрительно закупленные кони.

Тогда по лесам тамбовским скрывалось много дезертиров. Не хотели крестьяне подчиняться всеобщей мобилизации, объявленной большевиками, не хотели проливать кровь за непонятные им лозунги, уходить от родных мест. Хоронились они от расправы, украдкой навещая свои семьи. Роптали:

— Своего брата-крестьянина из других губерний стрелять? Все мы одну землю пашем, одинаковым солёным потом её поливаем.

Самых отчаянных Антонов принимал в отряд и вооружал. Численность банды потихоньку увеличивалась. Занимались они грабежом Советских учреждений и расправами над коммунистами.

До Антонова дошли слухи, что Кирсановская ЧК заочно приговорила его к смерти и объявила охоту. И Шурка окончательно озверел.

— Я вас, гадов, живьём закопаю, — рычал он в минуты гнева.

12

Летом одна тысяча девятьсот девятнадцатого года корпус белого генерала Мамонтова, входивший в состав белой армии под командованием Деникина, прорвал Южный фронт красных и отправился в рейд по тылам Советской России, громя на своём пути скороспелые заслоны и занимая на короткое время города. У красных в тылу было очень мало боеспособных частей, и остановить продвижение кавалерии Мамонтова своевременно они не смогли. Восемнадцатого августа Мамонтов занял Тамбов без боя. Пятнадцатитысячный гарнизон разбежался, а часть солдат присоединилась к корпусу генерала. Большевистское губернское руководство постыдно бежало из города, оставив его на растерзание озлобленным белоказакам. В городе Мамонтов пробыл около месяца, занимаясь грабежом продовольственных складов и магазинов и расстрелами не успевших эвакуироваться коммунистов. Отдохнув, покуражившись и пополнив запасы, корпус Мамонтова двинулся на Воронеж, который также благополучно занял. Тамбовское руководство вернулось в город и принялось за подсчёты убытков от набега. Урон был колоссальный.

Московский ЦК партии большевиков, рассмотрев создавшуюся ситуацию и учитывая последствия, постановил снять с должности начальника губернского исполнительного комитета, коим являлся Чичканов Михаил Дмитриевич — старый большевик с немалым дореволюционным партийным стажем.

Михаил Дмитриевич был реалистом и понимал, что в сложившейся тогда обстановке город отстоять было невозможно. А напрасных жертв он не хотел допустить. Мамонтов на Тамбовщине появился неожиданно, и времени для организации обороны просто не было. Плюс ко всему, не вся власть находилась в руках Чичканова. Вертикаль власти тогда только строили, ещё не чётко понимая её структуру и функции. Приходилось выпускать десятки приказов, формуляров и распоряжений, подолгу согласовывая их с различными ведомствами, которые зачастую дублировали друг друга. Да ещё в аппаратах управления сидело много всякого контрреволюционного элемента, тихо саботировавшего нужные инициативы.

Понимал Чичканов, что нет его прямой вины, не он должен отвечать за промахи армейского начальства, но обиды на партию не держал. Раз партия так решила — значит того требует текущий момент, а он, Михаил, принесёт ей пользу в другом месте. И Чичканов попросил отправить его на фронт для борьбы с Врангелем. Взяв три недели отпуска, чтобы немного отдохнуть и привести мысли и нервы в порядок, теперь уже бывший глава губисполкома поехал к своему хорошему другу Сергею Клокову в Инжавино поохотиться на уток. Тот его давно звал, и сейчас это было как нельзя кстати. Клоков тоже был старым коммунистом, и с ним Михаил Дмитриевич мог обо всём поговорить и отвести душу.

Переночевав в Инжавино, друзья взяли ружья и припасы и отправились на охоту на озеро Ильмень, расположенное в нескольких верстах поблизости. Погожее октябрьское утро радовало свежестью и пестротой красок. Постепенно растуманивалось. Сухая дорога извилисто вела вдоль оврагов, поросших пожухлой травой и мелким кустарником. Пёс Клокова по кличке Гордый бежал рядом и деловито обнюхивал знакомые места.

— Как хорошо тут у вас, Серёжа! — умиротворённо произнёс Чичканов. — А воздух какой! Даже звенит. Кажется, что потрогать можно. В городе не то. Душно там.

— Суета в городе, поэтому и дышать некогда, — согласился Клоков. — Дышишь и не замечаешь. Забывать стали природу. Всё друг друга гноим, сживаем со свету.

— Да, ты прав. Борьба человека с человеком оторвала нас от природы. Грызём друг дружку хуже волков. Сколько крови русской пролито…

— Надеюсь я, Миша, что не зря. Новую жизнь строим во благо народа. Разве без ошибок что-то бывает? Говорят: лес рубят — щепки летят.

Клоков был глубоко убеждён, что партия находится на верном пути построения справедливого общества, и, когда уберут всех узурпаторов и другую контру, то настанет мирная счастливая жизнь. А его дело — быть полезным винтиком в большевистской машине и по мере сил помогать делу коммунизма.

— Нельзя жизнь человека называть щепкой. Мы уничтожаем сами себя, расстреливаем интеллект нации. О, время-время… Время хаоса и страданий, — философски сказал Чичканов, поправляя ружьё на плече.

— А я верю, Михаил, что настанет то время, когда народ вспомнит нашу борьбу, оценит её и скажет нам спасибо.

— Но что скажут потомки побеждённых? Тоже спасибо? — возразил Чичканов.

— Безжалостное время сотрёт память человеческую. Мы перевоспитаем детей наших врагов, привьём им наши ценности и идеалы. На земле останется одна правда — наша, — убеждённо произнёс Сергей.

— Не прав ты, Серёжа. Память стереть нельзя. Можно задавить, спрятать, заковать, но когда-нибудь она вырвется наружу и как весенний резвый поток сметёт всё на своём пути.

— Раз мы несём освобождение народу, значит за нами правда. И сила наша в этой правде. Для этого я служу партии, — горячо сказал Клоков.

— Надо, Серёжа, Родине служить. России и её народу, — задумчиво произнёс Чичканов, стряхивая с пиджака прилипшую паутинку.

— В этом я с тобой согласен. Пока не идёт крестьянин за нами. Зерно у него выгребаем и говорим, что это в его же интересах. Озлоблены мужики. Того и гляди, полыхнёт где-нибудь. Что там, в Москве, не понимают, что ли?

— Нужно потерпеть. Армии требуется продовольствие, и ты это знаешь не хуже меня. Вот победим белых, тогда полегче станет. Вздохнёт мужик.

— Вздохнёт, если не сдохнет, — печально скаламбурил Клоков.

За разговором охотники не заметили, как добрались до Ильменя — небольшого озера, сплошь поросшего камышом. Оно было несколько в стороне от населённых пунктов, поэтому здесь водилось множество уток и другой мелкой живности.

В утренних лучах поднимающегося солнца вода озера переливалась серебристыми бликами. То там, то здесь на поверхности расходились круги от играющей рыбы. С озера тянуло приятной прохладой и свежестью. Дышалось здесь легко и свободно. Вдоль одного берега рос небольшой лиственный лесок, любовно раскрашенный осенью в причудливые краски.

— Вот оно, счастье! — радостно воскликнул Чичканов, остановившись на окраине лесочка и разглядывая открывшуюся перед ним перспективу озера.

— Да, красивее мест вряд ли где сыщешь, — поддержал его Клоков. — Я много где побывал, а всегда вспоминал нашу природу. Здесь и берёзки какие-то другие. Родные, что ли…

— Посмотри, Серёжа, на эту красоту, — позвал Чичканов друга, раздвигая ветви кустарника.

На фоне чёрной земли и полусгнивших сучьев жизнеутверждающим пятном красовались три ярко-красных мухомора. И так это было неожиданно, что у Михаила Дмитриевича сладко заныло сердце. Он даже рукой потёр грудь.

— Отвык я от всего этого, — тихо произнёс Чичканов.

— Красиво, — согласился Клоков. В отличие от Чичканова, он частенько бывал в здешних лесах и привык к разного рода природным сюрпризам. — Залюбуешься, а внутри этой красоты — яд. Так и враги наши. Оболочка как у павлинов, но стоит копнуть поглубже — черень оттуда полезет.

— Видно и тут от политики не спрятаться, — досадливо сказал Михаил. — Давай постреляем. Это нам привычнее.

— Да и дичь к обеду не помешает, — оживился Клоков, сдёргивая ружьё с плеча. — Сейчас утка вкусная, с жирком.

Друзья увлечённо принялись за охоту. Подкрадывались к резвящимся уткам, целились и стреляли, а неугомонный Гордый приносил подстреленную дичь. Палили много и часто, не жалея патронов. Азарт охватил охотников.

Неожиданно из лесочка верхом на лошадях выехала группа всадников и направилась прямиком к ним.

— Не из наших, — сказал Клоков, всматриваясь в приближающихся людей.

Подъехав ближе, всадники спешились. Были они небриты, хмуры и вооружены армейскими винтовками.

— Здравствуйте, товарищи, — поприветствовал гостей Чичканов, опустив ружьё к ногам.

— Мы сейчас проверим, чей ты товарищ, — вместо приветствия зло посмотрел на него невысокого роста человек, вынимая наган из кармана. Это был Александр Антонов. Со своим отрядом он проезжал неподалёку и, услышав выстрелы, решил посмотреть, кто же там так смело палит.

— Товарищи, вы что? Это же товарищ Чичканов, председатель Тамбовского исполкома. Попрошу без фамильярности! — повысил голос Клоков.

— Тамбовский волк тебе товарищ, — оборвал его боец из отряда. — Я тебя, гнида, знаю. Не узнаёшь Токмакова? Не ты ли меня искал, чтобы арестовать?

— Крупная рыбка попалась, — произнёс третий бандит. (Это был Ишин) Потом грозно рявкнул: — А ну, ружья на землю! Быстро!

Чичканов и Клоков никак не ожидали встретить здесь бандитов, поэтому так беспечно наслаждались прелестями природы. Поворот от красоты к жуткой реальности был ошеломляющ.

— Мужики, возьмите ружья, патроны, а мы уйдём. Мы вам не враги, — попробовал уговорить бандитов Михаил Дмитриевич, складывая оружие.

— Злее врага у нас нет, — ответил ему Ишин, подходя вплотную к Чичканову и глядя тому в глаза. — Не ты ли, Чичканов, издавал приказы, чтобы у крестьян зерно выгребали? Помню я такой. В волостном исполкоме зачитывали. А несогласных под трибунал. Ты сам хлеб сеял? Ты на себе землю пахал, сволочь?

— Хлеб нужен красной армии. Вы должны это понимать, — ещё раз предпринял попытку уговора Чичканов. — За мужика солдаты воюют, за светлое будущее.

— А у мужика кто спросил: надо ему это? — продолжал наседать Ишин под одобрительные возгласы соратников. — Грабители вы и дармоеды.

— Степаныч, да что с ними время терять? Давай кончать, — обратился к Антонову бандит Петька Давыдов. — Собакам и смерть собачья.

— Собачку не тронь, — заржал Димка Антонов, указывая на пса, жавшегося к ногам Клокова. — Эта тварь полезная.

— Опомнись, Антонов! — крикнул Сергей Клоков. Чичканов стоял и смело смотрел в лицо приближающейся гибели.

Антонов встал в торжественную позу и важно произнёс приговор, растягивая слова от удовольствия:

— Коммунисты порешили меня убить, нажив тем самым во мне большого врага. Но это я вас буду истреблять, как ненужную падаль. Нет вам и не будет пощады. Именем народа крестьянского приговариваю вас к смерти!

С этими словами он поднял пистолет и выстрелил в Чичканова. Вслед за ним беспорядочную пальбу открыли другие бандиты. Бездыханные жертвы упали на пожухлую траву, в последний раз как бы целуя ещё недавно радовавшую их землю. Гордый жалобно заскулил и стал тыкаться носом в бок хозяина, в надежде поднять его и позвать на охоту.

— Куда их? — спросил Токмаков у Шурки.

— Пусть валяются. Нам они без надобности.

— Степаныч, давай отметим это дело, — предвкушая гулянку, попросил Ишин. — Важную шишку сшибли.

— А что, дело, — согласился Антонов. — Давай к Грачу. Сегодня у нас победа. Гульнём, ребята!

— Степанычу ура! — крикнул Токмаков.

— Ура! — разнеслось над озером.

Бандиты взяли ружья убитых большевиков, вскочили на лошадей и рысью углубились в лесок. И только Гордый всё крутился возле убитых охотников, не осознавая случившееся горе.

13

Поздним апрельским вечером пятеро мужиков сидели вокруг добротного дубового стола и ужинали при свете керосиновой лампы. Еда была нехитрая, но сытная: мятая картошка с молоком и сливочным маслом, сало и солёные огурцы. Да ещё хлеб был вкусный, ржаной — большая свежая краюха, от которой отрезали куски.

В горнице стоял полумрак. В обстановке комнаты богатства не ощущалось. Скорее наоборот, всё самое необходимое, но сделанное своими руками и надёжно. Такая состоятельная бедность. У стены стоял высокий резной шкаф с простой кухонной утварью и посудой. Дальше — два сундука, тоже немаленьких. При желании несколько человек поместится. В таких обычно хранят верхнюю одежду в деревенских домах. По двум углам стояли две деревянных кровати, застеленные покрывалами с горками подушек на них. Величественная русская печь с просторными полатями гордо красовалась изразцами в глубине комнаты. Картину дополняли два внушительных портрета предков хозяев дома. А в переднем углу располагалось несколько икон, и лики святых угрюмо смотрели на группу бандитов, готовивших недоброе дело.

Тут находились ни кто иные, как Антоновы Александр и Дмитрий, Шурка Боголюбский, Иван Ишин и Петька Давыдов. Хозяин дома, накрыв на стол, удалился в соседнюю половину, чтобы не мешать и охранять гостей. В последнее время сообщники не расставались, всюду передвигались небольшим, хорошо вооружённым отрядом, готовые в любую минуту отразить нападение. Ночевали у надёжных людей, знакомых и родственников, недовольных советской властью. Из родных районов не уходили. В милиции служило ещё много людей, которые в случае опасности и угрозы облавы предупреждали Антонова, и тогда отряд менял место дислокации.

В отряде насчитывалось уже двадцать человек. Просились ещё люди. Поджимали советы крепких крестьян, выгребая хлеб под метёлку на нужды армии. А из той же армии шло повальное дезертирство. Мужики воевать не хотели и прятались по тамбовским лесам, ночами навещая свои семьи. Антонов до поры до времени численность отряда не увеличивал. Говорил, что момент не настал и нужно ждать. Да и совершать набеги на советские учреждения и бесследно потом скрываться маленьким отрядом было удобно. Попробуй, отыщи ветер в поле. Искали красные Антонова, но хитёр он был и ловок. Долго на одном месте не задерживался, колесил по округе. Конечно, и мышлением обладал неординарным. Вот и тянулся к нему всякий тёмный и заблудший народ.

Ужин подходил к концу. Вино сегодня на столе отсутствовало, потому и веселья не ощущалось. Все деловито работали ложками, негромко переговариваясь между собой.

— Что-то Токмаков задерживается, — произнёс Дмитрий Антонов, озабоченно посмотрев на брата. — Не случилось ли чего?

— Придёт. Этот сто раз подумает, прежде чем в огонь лезть. Осторожный, — ответил спокойно Александр, запивая картошку ржаным квасом.

— Только бы всё удалось. Поднадоело мне продкомиссаров воспитывать. Одного убьём — большевики другого присылают. У них в городах людей хватает, — сказал Петька Давыдов. Был он горяч и безрассуден, а жестокостью отличался даже среди своих.

— Мы должны показать крестьянам, что защищаем их от произвола красных. Народ нам симпатизирует, а от большевиков отшатнётся. Под каждую нашу акцию следует идейный вопрос примеривать, — наставительно проговорил Ишин. — Мы не просто убиваем врага, мы крестьянину показываем, что есть на земле сила, готовая его охранять и о нём заботиться.

— Правильно говоришь, Иван, — поддержал Боголюбский рассудительного Ишина. — Мы не грабить собрались. Наша цель — борьба с коммунистами. Мы несём народу освобождение.

— Хорошо же мы боремся. Только прячемся, как крысы, — совсем не расстроенным тоном высказался Дмитрий.

— До поры, Дима, — ответил Антонов, облизывая деревянную ложку. — Пулю получить — дело нехитрое. Будет и у нас праздник.

— Степаныч, деньжата ведь никому не помешают, — продолжал гнуть своё Давыдов. — С деньжатами и спится крепче, и жизнь веселей.

— А вот завтра и совместим деньги с классовой борьбой, — весело сказал Дмитрий.

— Молодой ты, Дмитрий. Но в данном случае это положительный момент, — одобрительно посмотрел на него Иван Ишин.

Во дворе залаяла собака, послышались голоса. Друзья прекратили есть и замерли в ожидании. Антонов приготовил пистолет, то же сделали и остальные члены банды.

— Наверное, Токмаков, — предположил Дмитрий, подойдя к плотно занавешенному окну и вслушиваясь в уличный шум.

Хозяин условным сигналом стукнул в дверь, и тревога в комнате мгновенно рассеялась. Дверь распахнулась, и в комнату вошёл улыбающийся Токмаков.

— Здорово, орлы! — приветствовал он собравшихся, пожимая поочерёдно каждому руки. — О, картошечка! Ух, и проголодался я!

— Ты садись, Петя, кушай да рассказывай, — нетерпеливо сказал Антонов.

— Что так долго, Михалыч? Заждались тебя, — с небольшим упрёком высказался Дмитрий.

— Раньше не мог. Продармейцы снуют, неугомонные. Опять мужичков трясут, — Токмаков сел за стол, достал из-за голенища сапога по-солдатски спрятанную ложку, обтёр её и принялся за еду, постепенно докладывая друзьям обстановку.

А был он сегодня на задании. В последнее время банда занималась тем, что отстреливала зазевавшихся бойцов красных продовольственных отрядов, которые в девятнадцатом году наводнили тамбовские деревни. Около пяти тысяч городских рабочих по заданию партии большевиков выгребали у крестьян хлеб, подчас не оставляя даже на семена. Среди этих продармейцев было много случайных людей, которые не отличались идеологической подготовкой и высокими моральными качествами. Вот и попали все состоятельные мужики под один замес, стали врагами Советской власти. Сопротивлялись мужики, как могли, прятали хлеб. Кое-где в сёлах поднимались стихийные восстания, но они быстро и беспощадно подавлялись красными. Люди Антонова вели разъяснительную работу, настраивали мужиков против Советов и просили подождать. Придёт время, и они освободят мужиков от дьявольской власти.

Конечно, одними убийствами беднейших красных бойцов сыт не будешь. Требовались деньги на жизнь, да и для семей чего-нибудь надо добывать. Поэтому занималась банда время от времени грабежами коммун и сельских советов. Работали наверняка, только по тщательно проверенной информации.

Вот и сегодня Токмаков встречался с участковым милиционером Золотовской волости Ефимом Казанковым. Сведения были более чем обнадёживающими.

— Значит так, — начал докладывать Токмаков. — В Золотовском сельском совете сейчас есть несколько тысяч рублей на покупку косилок, веялок и прочей дряни. Красных в селе нет. Идёт посевная, и все мужики в поле. Так что в совете может находиться три-четыре человека, не более. Казанков утром проверит. Он потом с нами уйдёт, иначе ему хана.

— Вооружение есть? — спросил Антонов.

— Пистолеты. Теперь они без оружия не ходят, — ответил Токмаков, облизал ложку и попросил Давыдова: — Петя, налей кваску.

— Ну что скажешь, Степаныч? — спросил Боголюбский задумчивого Антонова.

А у того уже созрел план.

— Завтра и пойдём. Ты, Петро, как к деревне подъедем, сразу к Казанкову сходишь. Всё проверишь. Потом мы к Совету спокойно подъедем и зайдём. Они и понять ничего не успеют.

— Вот, Степаныч, за что я тебя люблю, — довольно произнёс Давыдов. — За смекалку твою.

— Лишнее это, — поморщился Антонов от преждевременной похвалы. — Давайте, приготовьте оружие и спать. Перед хорошим делом выспаться надо.

— Это правильно. А завтра будет красным благодарность от трудового народа, — поддержал его Ишин.

Друзья ещё немного посидели. Кто проверял наганы, кто курил, кто просто отдыхал, наслаждаясь спокойным вечером. Спать Антонов с Боголюбским расположились на кроватях. Шурке это было положено как начальнику, а Боголюбский по-другому ещё не умел. Токмаков постелил себе на полу, привыкший в армии к различным неудобствам. Димка, Ишин и Давыдов залезли на полати и разлеглись на овечьих шкурах. От кирпичей шло приятное тепло, и разморённые бандиты быстро уснули. Вскоре весь дом сотрясался от богатырского храпа. В другой избе ночевали ещё десять членов их банды.

На следующий день выдвинулись не сразу. Подождали, чтобы крестьяне выехали на поля. Потом окольными тропами рысью поскакали в Золотовку.

На окраине села в небольшом лесочке банда остановилась. Токмаков съездил на разведку и вернулся вместе с милиционером Казанковым.

— Как обстановка? — сразу начал расспросы Антонов.

— Всё спокойно. Мужики с утра в поле. Чужих в селе нет, — уверенно доложил бывший подчинённый.

— В совет заходил? — спросил Ишин.

— Мимо проходил. Заходить не стал, чтобы зря не светиться. Трое там вместе с председателем.

— Опять нам везёт, Степаныч! — обрадовался Боголюбский.

— Погоди, не оседлали ещё, — оборвал его Антонов. — Медлить нельзя. Разделимся на два отряда. Первый — со мной в село, второй — с Дмитрием на главную дорогу.

— Александр, давай я тоже пощекочу коммуняк, — попросил брата Димка.

— Нет. Ты мне тут нужен. Спрячетесь в овражке на выезде из села. Если появятся красные, откроете стрельбу, оттянете их на себя. Но в бой не вступайте. Уходите. Это нам сигнал будет.

— Понятно, — ответил Дмитрий. — Кто ещё со мной?

— Бери пятерых, — ответил Шурка, потом повернулся к Боголюбскому: — Александр, поможешь тут.

— Нет проблем, — коротко ответил тот.

— А мне куда, Александр Степаныч? — Казанков переминался с ноги на ногу и ждал приказа.

— С нами в село пойдёшь. Докажешь свою преданность, — решительно произнёс Александр.

Ещё немного обсудив некоторые вопросы, банда разделилась на две части. Антонов, Ишин, Токмаков и другие, весело пришпорив лошадей, направились рысью в село. По недлинной улице быстро подъехали к сельскому совету, который располагался в большом деревянном доме с железной крышей. Над крыльцом развевался красный флаг. По пути всадникам встретилось лишь несколько баб с детьми да собаки, облаявшие их. Спешившись, бандиты привязали лошадей за коновязь. Несколько человек остались на улице, удобно расположившись вокруг дома наблюдать за обстановкой. Антонов, Ишин, Токмаков, Казанков и Давыдов вошли в дом.

В просторной комнате за столами сидели три человека: председатель сельского совета, его помощник и кассир.

— Здравствуйте, — войдя, вежливо поздоровался Антонов.

— Здравствуйте, товарищи, — откликнулся на приветствие председатель и, не ожидая подвоха, встал, чтобы подойти ближе. Увидев Казанкова, он был уверен, что пришли свои.

Председатель протянул Антонову руку для приветствия, и в это время чудовищной силы удар сбоку сшиб его с ног. Это Давыдов воспользовался неожиданностью. Упавший председатель попытался подняться, но Токмаков с Давыдовым принялись с остервенением бить его ногами куда попало. Помощник председателя потянулся к ящику стола за оружием, но Антонов, выхватив мз кармана свой маузер, метким выстрелом ранил его в руку.

— Стоять, гад! — заорал Шурка, подбежал к помощнику и ударом нагана по голове отправил того в забытьё.

Испуганный кассир, мужчина лет пятидесяти, попытался выпрыгнуть в окно, но его ловкой подножкой остановил Ишин.

— Вяжи его, — скомандовал Иван Казанкову. Они посадили кассира на стул и привязали ему руки к спинке.

Председатель хрипел и катался по забрызганному кровью полу.

— Пока хватит, — остановил товарищей Антонов.

Запыхавшиеся Давыдов и Токмаков перестали наносить удары и подтащили председателя поближе к помощнику, чтобы за ними было удобнее наблюдать.

— Штаны забрызгал, морда. Много у коммуняк крови, — брезгливо вытер руки об занавеску Давыдов.

Антонов подошёл вплотную к кассиру и, играя перед его лицом наганом, спросил:

— Жить хочешь?

Кассир уже понял, что перед ним бандиты. Ему очень хотелось жить. Дома у него была больная жена с четырьмя ребятишками. Ещё утром он их всех расцеловал и обещал вернуться с гостинцами.

— Не губите, — взмолился мужик. — Дети у меня малые. Деньги… Вон они, деньги. В шкафу. Всё берите.

— Разрешаешь? — рассмеялся Токмаков и ударил кассира в зубы. — Ты мне одолжение делаешь?

Голова кассира дёрнулась ещё и ещё раз от ударов бывшего царского поручика. Ишин прошёл к шкафу и достал увесистую коробку с деньгами.

— Ого! Нормально! — довольно воскликнул он, открыв крышку.

— Дома посчитаем, — сказал Антонов. — А этих кончать надо. Пусть в селе знают, что коммунистов ждёт только смерть.

— За что? Ефим, — обратился кассир к Казанкову, пытаясь плечом убрать кровь с заплывающего глаза. — Ты же меня знаешь. Отпустите.

— Знаю, — спокойно ответил Казанков. — А третьего дня на митинге ты по-другому пел. Большевикам славу кричал.

— Ефим, в расход его! — зло скомандовал Антонов. Казанков подошёл к кассиру ближе и несколько раз нажал на курок.

Кассир дёрнулся и безвольно свесился на стуле. Председатель и помощник уже немного пришли в себя и с ужасом наблюдали убийство своего соратника.

— Тащите их на улицу, — приказал Шурка.

Не церемонясь, бандиты за ноги вытащили коммунистов из сельского совета и бросили около крыльца.

— Степаныч, давай товарищей ихними приказами накормим, — предложил Ишин повеселиться.

— Давай. Пусть другим неповадно будет.

Живым коммунистам бандиты вспороли животы и натолкали внутрь сельсоветских бумаг. А потом подожгли. Истошный рёв прокатился по селу. Бились в конвульсиях несчастные жертвы, не сразу их покинула жизнь. Бандиты смотрели на судороги большевиков и, довольные, пересмеивались. Удачный у них выдался денёк. Испуганные бабы не смели подойти близко, прятали детей. Один из мужиков сунулся было на крики к сельскому совету, но Ишин без лишних вопросов выстрелил ему в грудь. Крестьянин замертво свалился в дорожную пыль.

— Петя, пиши мою директиву, — приказал Антонов Токмакову и медленно продиктовал:

— Смерть коммунистам! Так будет со всеми, кто пойдёт за большевиками!

Прикрепив листок на дверь сельсовета, бандиты вскочили на лошадей и быстро выехали из села. Не стали ждать, когда с полей на шум сбегутся сельчане.

Под улюлюканье и свист антоновцы подскакали к ожидавшим их товарищам.

— С добычей! — издали прокричал Ишин, высоко над головой показывая сумку с деньгами.

— Кто бы сомневался, — довольный братом произнёс Дмитрий Антонов.

Соединившись, отряд отбыл в инжавинские леса на базу, где они после удачных налётов делили добычу.

14

Софья тяжело переживала разлуку с Александром. Ведь только начали вроде бы нормально жить, только появились семейный очаг и надежда на дружную жизнь, но проклятая борьба за передел миропорядка опять оборвала все планы.

Софья ушла от родителей и жила одна в Тамбове в небольшой квартирке на втором этаже двухэтажного дома недалеко от центра города. Конечно, к ней приходили из ЧК и расспрашивали про Антонова. Но что она могла им сказать? Знала, что жив-здоров. Вот и всё. Сам он ни разу не объявлялся, и это очень огорчало Софью.

В последнее время до неё стали доходить слухи, что Александр злостно бандитствует в уездах. Говорили, что не щадит он ни многодетных отцов, лишая семьи кормильцев, ни молодых парней и девчат, гордо именующих себя комсомольцами. Подробности жестоких расправ больно обжигали Софью. Не хотела она верить, что Саша, тепло нежных рук которого помнила каждая клеточка её тела, способен на такую жестокость.

— Нет. Всё не так. Врут они. Наговаривают, — твердила она себе.

Но слухи всё ползли и ползли, разбивая несчастное сердце. Тяжело было жить Софье. Работа, пустая квартира, одиночество и бесконечные жалящие мысли, от которых можно сойти с ума.

Вот и сегодня вновь был день, безобразно похожий на остальные. Он закончился, и молодая женщина была этому рада. Она без аппетита поужинала, умылась и приготовилась ко сну. Раздевшись до рубашки, Софья подошла к большому зеркалу и посмотрела на своё отражение. Красивая женщина с печальными глазами смотрела на неё оттуда.

— Спокойной ночи, — сказала Софья себе, приглушила керосиновую лампу и легла в кровать.

Прикрыв глаза, она лежала и думала о своей бесцельной жизни. Разные мысли вспыхивали и гасли в мозгу, путая сознание. Софья незаметно для себя задремала.

Сквозь дремоту она услышала осторожный стук в окно. Не сразу очнувшись, Софья приподняла голову с подушки и сонным взглядом окинула комнату. Стук повторился. Софья испуганно вскочила с кровати, прижала к груди покрывало и медленно подошла к окну. За занавеской в окне она увидела своего Александра. Он помахал ей рукой, показывая на щеколду. Софья, догадавшись, бросилась открывать окно. Руки её дрожали, сердце бешено билось, грозя сломать грудную клетку, а проклятая щеколда всё никак не поддавалась.

Наконец окно было открыто. Александр прыгнул в комнату, сразу закрыл окно и задёрнул занавеску. Только после этого он притянул Софью к себе и начал целовать мокрые от слёз щёки любимой. Покрывало упало, но Софья этого даже не заметила. Она обняла мужа и тихонько гладила его плечи.

— Пришёл, пришёл, — шептала она.

— Ты ждала? — вместо приветствия спросил Александр.

— Я всегда тебя жду. Это моя судьба, — дрожащим голосом ответила Софья.

— Потерпи ещё, Соня. Всё наладится.

— Я терплю, но это не кончается. Тебя со мной нет. Я одна и одна, — Софья медленно роняла слова, прижимаясь к мужу. Ей так не хотелось его отпускать. Только в глубине души она знала, что он опять уйдёт. Уйдёт надолго, оставив ей бессонные ночи с мокрой от слёз подушкой.

— Ты голоден? — наконец-то оторвавшись от него, спросила Софья.

— Только пить. Пересохло в горле.

Они прошли к столу, и Софья быстро приготовила Александру чай. Она поставила на стол печенье и ещё какие-то скромные припасы.

Александр, обжигаясь, торопливо пил чай, а Софья смотрела на него тоскливыми глазами и молчала.

— Что ты молчишь, Соня? — спросил Александр.

— Если бы так было всегда — тихо ответила Соня, смахнув набежавшую слезу.

— Не надо об этом, — попросил Антонов и протянул к ней руки, вставая из-за стола. — Иди ко мне.

Софья встала, и Александр, не дожидаясь, сам подошёл к ней и взял на руки.

— Я соскучился, девочка моя, — ласково произнёс он.

Антонов подошёл к кровати и бережно положил на неё Софью. Потом вернулся к столу и убавил огонёк керосиновой лампы. В комнату опустился таинственный волнующий полумрак. Александр быстро сбросил с себя одежду, опустился перед кроватью на колени и начал целовать Софью. Сначала мокрые от слёз щёки, потом шею, дальше упругие девичьи груди и мягкий шелковистый живот… Дыханье у Софьи участилось, руки ласкали волосы Александра, а тело послушно отвечало на ласки.

— Боже, как хорошо! — прошептала она, крепко прижимаясь к мужу.

… А потом они лежали, прислушиваясь друг к другу. Голова Софьи лежала на груди Александра, послушно поднимаясь и опускаясь в такт его дыханию. Он гладил её плечи, в коротком молчании наслаждаясь теплом любимого тела.

Софья тихонько высвободилась из объятий и встала. Погасив лампу, она подошла к окну и отдёрнула шторы. Из окна была видна убегающая вдаль улица с посаженными вдоль домов деревьями. В тусклом свете фонарей ветер играл опавшей листвой.

Софья облокотилась на подоконник и устремила тоскливый взгляд в пугающую пустоту спящего города. Неожиданно из неоткуда в голове женщины зазвучала музыка давно забытого романса, слова которого так точно передавали её сегодняшние чувства.

Пододвинь моё кресло поближе,

Я в раскрытое гляну окно.

Может быть, своё счастье увижу,

О котором мечтала давно.

Как пуста и уныла дорога.

Как волшебна манящая даль!

Мне хотелось от жизни так много,

А достались тоска и печаль.

Не зови, не тревожь. Я устала

Пробираться к тебе в пелене.

И любовь не начнётся сначала.

Моё сердце погибло в огне.

Столько лет я напрасно молила.

Лишь молчание было в ответ.

Покидают последние силы.

Где ты мой отзвеневший рассвет?

Софья мысленно унеслась в те короткие дни, когда она была счастлива со своим любимым, когда ей казалось, что весь мир лежит перед ними. Так давно это было… По лицу Софьи побежали слёзы, и она их не вытирала. Музыка рвала её сердце, обнажая каждый нерв.

Эти руки отвыкли от ласки,

Не придётся им крыльями стать.

Я мечтала в прекраснейшей сказке

Над землёю в любви полетать.

Александр подошёл к ней и сзади приобнял за плечи, понимая, что сейчас надо просто помолчать. Что он ей мог сказать? Он сам ничего не знал. Он всё равно должен будет уйти и продолжить своё дело.

Всё ушло… Солнце ниже и ниже.

Ничего я уже не боюсь.

Пододвинь моё кресло поближе,

Я в оконной мечте растворюсь.

Последние звуки чуть слышной песни улеглись и затихли в тёмных уголках комнаты. Софья поёжилась, возвращаясь из колдовства отзвучавшей мелодии. Действительность вновь наваливалась неимоверно тяжёлым грузом. Радость встречи померкла перед предстоящим расставанием.

— Бедная моя Соня, ты прости меня. Я разрушил твою жизнь, — сокрушённо произнёс Александр, не зная, как утешить жену.

— В этом никто не виноват, Саша. Не говори так, — ответила Софья, повернувшись к нему. — Нам выпало страдать. Я много об этом думала, и я к этому готова.

— Я не хочу, чтобы ты страдала. Ты должна быть счастлива, — горячо произнёс Антонов. Он стал быстро ходить по комнате, выдавливая из себя тяжёлые слова. — Большевики хотят разрушить нашу жизнь. Они обманом захватили власть. Они виноваты во всём. Но я не сдамся. Ничего ещё не кончено. Народ с нами. Мы будем бороться и мстить.

Софья смотрела на мечущегося по комнате мужа и не узнавала его. Дышал он тяжело, лицо сделалось каменным, руки разлетались и рубили воздух, будто в них были зажаты шашки. А глаза ненавидяще буравили полумрак комнаты, словно там прятались враги. В эти минуты Антонов уже не был любящим ласковым мужем. Он был чужим.

Софья вздрогнула, вообразив на мгновение кровь на руках мужа.

— Саша! — шёпотом вскрикнула она. — Остановись! Я прошу, не надо. Не трогай женщин и детей. Грех это большой. Много плохого про тебя говорят.

Антонов замедлил шаги и встал посреди комнаты, возвращаясь к реальности. Пелена отчуждённости спала с его глаз. Он подошёл к Софье, улыбнулся и осторожно поцеловал её глаза.

— Не верь. Врут они. Идёт борьба, — произнёс он.

— Ох, Саша, Саша…

А на улице уже занимался рассвет. Понемногу темнота стала прятаться, очертания зданий прорисовывались всё чётче.

— Пора мне, Соня. Надо уходить.

— Надо уходить, — печально повторила Софья. — Ты вернёшься? Как мне жить без тебя?

— Вернусь. Обязательно вернусь! — твёрдо ответил Антонов. — Но сейчас тебе со мной нельзя. Опасно.

— Я буду ждать…

Антонов оделся, проверил маузер, потом крепко поцеловал Софью в губы и исчез в распахнутом окне. Софья перекрестила опустевший проём, закрыла окно и опустилась на стул, сразу обессилев.

Она опять осталась одна.

15

Выпрыгнув в окно, Антонов благополучно приземлился на мостовую и быстрым шагом, не оборачиваясь, свернул за угол, где его поджидали брат Дмитрий и Пётр Токмаков.

— Ну как? — коротко спросил Дмитрий.

— Всё нормально, — также коротко ответил Александр. — Уходим.

Они дворами направились по сонному ещё Тамбову на окраину города, где у одного надёжного товарища оставили своих лошадей. Город братьями был неплохо изучен в их бытность милиционерами, поэтому продвигались они уверенно. До лошадей добрались без проблем. Хозяин по предварительной договорённости держал их осёдланными и готовыми в дорогу.

— Есть будете? — вместо приветствия спросил гостей хозяин.

— Нет. Кинь чего-нибудь в дорогу. И попить. Светает уже. Надо в лес, — распорядился Антонов. — А ты впредь жди указаний.

— Ясное дело, — буркнул неразговорчивый мужик в бороду.

Взяв нехитрые припасы, ночные гости вскочили на лошадей и шагом выехали со двора. Немного отъехав от домов, они перевели лошадей на размашистую рысь, стремясь поскорее уйти от опасности. Пригородный лес был рядом, там они чувствовали себя значительно спокойнее.

Уже в лесу вновь перевели лошадей на шаг, и между всадниками завязалась беседа. Антонов был хмур, задумчив и несколько раздражён.

Токмаков подметил настроение друга и спросил:

— Что, Саша, тоскуешь по своей?

— Привык уже за долгие годы к разлуке, — ответил ему Антонов. — А вот встречу — и что-то переворачивается внутри. Жаль мне Соню.

— Так взял бы её с собой. Чай не в тюрьме, — не выдержал Димка.

— Куда? На погибель? — зло зашипел на брата Александр. — Сами вот как волки по лесам от людей прячемся.

— Да людей-то за нас много на селе. Мужики нас уважают, — произнёс Токмаков.

— Людей много, а власти нет, — ответил Александр. — Ты знаешь, кто из людей прав? А прав тот, у кого власть. Власть — это огромная сила. Все законы твои. Делай что хочешь! А надо, так и законы для себя написать можно. Пусть народ выполняет.

— Надо что-то делать, Саша, — глядя на брата, произнёс Дмитрий. — Сколько ещё мы будем прятаться?

— Надо, — согласился старший. — Но не время пока. Нужны ещё люди, нужны командиры. Надо создать единую организацию по волостям и уездам. Назовём её «Союз трудового крестьянства». Нечто подобное есть у эсеров, только они боятся открыто выступить против большевиков. Ждут, дураки, пока те их по одному передушат.

— Оружия много потребуется, — подал голос Токмаков. Он, как бывший кадровый офицер царской армии, понимал, что без серьёзного вооружения любое восстание обречено на провал.

— Кое-что я припас. Ты знаешь, — продолжил Антонов. — Будем арсеналы у коммунистов брать. Попробуем связаться с белыми частями. Там оружия навалом. Но без организации ничего не выгорит. Одних дезертиров мало будет. Раз они из красной армии убежали, могут и из нашей смыться. Надо мужика поднимать. А тут уже серьёзная агитация требуется. Ты, Петруха, как приедем, за Ишиным сгоняй. Он у Грача сейчас прячется. Этот и организует, и речь скажет. Красавец! За ним даже бедняки против коммунистов пойдут.

— Понял, Степаныч, — радостно отозвался Токмаков в предчувствии предстоящих больших дел.

— Организацию долго создавать, — вновь проявил нетерпение Дмитрий. — А сами что, на печи заляжем? Я с тоски так помру.

— Не горячись, — засмеялся Александр. Деятельный ум его уже настроился на работу, и настроение заметно улучшилось. Софья с её печалью осталась позади. Антонов о ней уже почти не думал. — Будут нам дела. Есть у меня одна мыслишка…

— Не тяни. Сказывай, — попросил Дмитрий.

— Мне сказали, что много мы грабим. Мол, терроризируем мужиков, притесняем. Женщин, дескать, обижаем. А разве же это так? Гнусная ложь. Милиция всех собак на нас вешает.

— Это точно, — подтвердил Токмаков. — Ну, взяли мы пару коммун. Так земля чище будет. Они сами на барском награбленном живут. А что ты предлагаешь?

— Нам нужно добиться двух целей. Первая — показать мужикам, что мы их защищаем и обижать никому не позволим; вторая — покажем большевикам, что не против с ними сотрудничать. Не поверят коммунисты, но какое-то время мы выиграем.

— Голова, братуха! — похвалил Дмитрий. — Давай план.

— Сейчас. Давайте привал сделаем.

За разговором друзья уже далеко отъехали от Тамбова. В лесу рассвело, солнце скользило по верхушкам деревьев, играя лучами в утренней росе. Ехать днём по открытой местности втроём было опасно, поэтому решено было остановиться, чтобы вечером возобновить путь. В этот раз они направлялись в деревню Ново-Калугино, что в Кирсановском уезде. Население этой деревни практически всё было настроено против большевиков и симпатизировало Антонову.

Путники добрались до ручья, ласково омывающего корни высоких сосен. На небольшой полянке спешились, привязали и напоили лошадей, быстро развели костерок. За едой прерванный ранее разговор возобновился.

— Степаныч, не томи. Говори дело, — попросил Токмаков.

— Ты Кольку Бербешкина знаешь?

— Бандита караваинского? В нашей округе его все знают.

— Плохо он ведёт себя. Зазнался. Власть мою не признаёт. Да и мужики на него жалуются. Грабит он мужичков.

— Не без этого, Степаныч. Но ведь случись что — он за тебя пойдёт. С красной шпаной ему точно не по пути. Он в том году наших у коммунистов десять человек в Трескино отбил.

— И с нами ему не по пути, — твёрдо заявил Антонов. — Кто мужика обидел, тот и нам враг!

— Я не спорю, Саша. Он мне не друг. Но если это против нас сыграет? Дескать, сами себя грызём?

— А вот тут нам опять Ишин поможет. Так распишет, что у мужиков и сомнений никаких не останется: Антонов — их слуга и брат. А большевикам открытое письмо напишем. Протягиваем де вам руку помощи в борьбе с бандитизмом.

— Вот это мозг! — восхищённо зацокал языком Дмитрий, любуясь братом. — Гений!

— У Кольки людей человек пятнадцать-двадцать будет. Придётся нам своими рисковать, — погрузился в размышления Токмаков.

— Мы, Петя, предложим ему совместную операцию. Скажем, что в Курдюках кассу кооператива брать будем. Он выедет к нам с людьми навстречу, не ожидая подвоха. Где-нибудь в лощинке мы их разом и прихлопнем.

— Это мысль! — тотчас поддержал план Токмаков.

— Да, братуха, на печи с тобой не залежишься, — одобрительно похлопал брата по плечу Дмитрий.

— Это даже ещё не начало, Дима. Скоро сказка сказывается, — задумчиво произнёс Антонов. — Всё. Давайте отдыхать.

Путники поели, проверили лошадей и приготовились по очереди вздремнуть. Всем требовалось выспаться.

А с наступлением сумерек они тронулись в путь и поздней ночью прибыли в Ново-Калугино к дому зажиточного мужика Филиппова. У него они планировали задержаться на несколько дней, пока будет идти подготовка к ликвидации Бербешкина.

На следующий день Акимов — сосед Филиппова — сходил в Калугино и через родственников вызвал Ишина из Трескино, где тот дожидался Антонова. Ново-Калугино расположено всего в трёх километрах от волостного села Калугино. Их разделяет небольшая речушка Сухая Панда, местами переходящая в ручей. Тут и там через неё переброшены мосточки, которые в половодье уносит бурной водой. А в сухую пору напрямки можно пройти по пойменным лугам.

Акимов дождался Ишина в Калугино, куда тот прибыл уже в поздних сумерках. Вдвоём с осторожностью отправились к Филиппову. Нельзя было местным большевикам на глаза показываться. Те сразу сообщат в Инжавинскую ЧК.

В доме у Филиппова уже шёл дым коромыслом. Топилась большая русская печь, в которой парили чугуны с различным варевом. Вкусный запах пеленой расстилался по комнате. За большим дубовым столом расположилась вся тёплая компания. Внушительная бутыль самогона возвышалась посередине стола. Молодая жена Филиппова постоянно подставляла гостям различные яства, а мужики с удовольствием ели, награждая хозяйку словами благодарности. В ожидании Ишина и Акимова разговор шёл о погоде, о собранном урожае, который в этом году не радовал крестьян, о наступивших лихих временах.

— Будет ли жизнь мужику? — вопрошал Антонова Семён Филиппов. — Сколько же нам произвол терпеть, Степаныч?

— Ещё чуток, Семён. Зреет недовольство по уездам. Думаю, скоро поднимется народец. А пока силы копить будем.

— Мы — копить силы, а они нам — в бок вилы! — скаламбурил Филиппов.

— А вот кто кому вилы воткнёт — это ещё вопрос! — возразил ему Токмаков.

— И не только вилы. Скоро всех коммуняк перебьём, — подхватил мысль Димка Антонов, исподволь поглядывавший на симпатичную хозяйку.

Дверь открылась, и в комнату вошли Ишин и Акимов. Хозяин их увидел ещё в окно, поэтому гости не волновались.

— Хорошо сидим! — произнёс Ишин, приветствуя собравшихся.

— Пожалуйте к столу, — пригласил хозяин прибывших гостей.

Когда все вновь уселись, выпили за встречу и не спеша закусили, разговор перешёл в запланированное русло.

— Вот, Иван, земляки твои спрашивают, что мы дальше будем делать, — обратился к Ишину Антонов, внимательно того разглядывая.

А Иван был спокоен, уверен в себе. На взгляд отвечал прямо, не отворачивался. Немного подумав, он сказал:

— Сложный вопрос. Сразу и не ответишь. И терпеть сил нет, и шелохнуться боязно. Нет у нас сейчас мощи. Да и зима скоро. От родных мест далеко не уйдёшь. А в деревнях нас быстро перебьют, если что…

— Это мы, Ваня, и сами знаем, — сказал ему Токмаков.

— А я ещё не закончил. Послушайте дальше. Положение крестьян незавидное. Стонут мужики от продразвёрстки, от грабительских продотрядов. И полагаю, что скоро терпение мужиков иссякнет. Восстанут они, пойдут за нами. Но что мы можем сделать несколькими уездами в масштабе всей страны?

— Так надо и в других губерниях поднимать! — воскликнул Дмитрий Антонов.

— Правильно говоришь. Но тут нам потребуется помощь. И такую силу я вижу только в партии эсеров.

— Но они ведь в восемнадцатом году всё провалили. На своей шкуре испытано, — возразил ему Антонов.

— Нет сейчас другой силы, Саша. У них осталась сеть ячеек по всей стране. Есть выход на заграницу. А одни мы не вытянем такое огромное дело, — убедительно произнёи Ишин.

— Понимаю, — тяжело вздохнул Антонов.

— Я на днях был в Кирсанове, встречался с Плужниковым. Кстати, Александр, привет тебе большой от него.

— Спасибо. Как он?

— Ничего. Маскируется пока. Но работу ведёт. Так вот, он говорит, что есть шанс прямо по весне подняться. Основные силы красных заняты на фронтах. Если мы надавим на большевиков отсюда, с тыла, то можно одержать общую победу. Нас поддержат в Саратовской и Воронежской губерниях. В Пензе идёт работа. А там и центр, глядишь, вослед полыхнёт.

Мужики в избе одобрительно загалдели, обрадовавшись замерещившейся надежде.

— Хорошо говоришь, Иван, — похвалил Антонов. — А до весны что?

— Надо комитеты создавать в уездах и волостях. Формировать отряды, готовиться к выступлению. Будем вести агитацию среди мужиков.

— Ты, Иван, мои мысли говоришь, — произнёс Александр. — Молодец!

— Иван может! Сказал как по писаному. Умеет, — подхватили мужики.

— Комитеты мы создавать будем. Только свои. Я эсерской партии больше не доверяю. Из тюрьмы так и не вытащили, а уж сколько я для них сделал… Мы, Ваня, свой Союз Трудового Крестьянства учредим. И ты, Иван, его возглавишь. Есть возражения? — окинул Антонов взглядом собравшихся.

— Одобряем, Степаныч! — послышалось в ответ.

— Иван, ты согласен?

— Тут, Степаныч, вариантов нет. Надо работать, — ответил Антонову Ишин.

— Вот и славно. Подбирай людей. На волостной комитет по три человека, включая старшего. Здесь вот Семёна Филиппова поставь. Его на деревне уважают. С ним пусть Акимов будет, а третьего сами подберут.

— Сделаем, Степаныч, — ответил Филиппов.

— Дальше в Калугино решай, в Трескино, в Караваино, — продолжил Александр. — И дальше, дальше, дальше…Свяжись с Плужниковым в Каменке. У него большие связи. Пуусть в Тамбовском уезде работает.

Вот так и зародилась мощная организация Союза Трудового Крестьянства (СТК) в Тамбовской губернии, которая будет идейным вдохновителем будущего народного бунта. Собравшиеся дружно подняли кружки и выпили за успех дела. А разговор за столом продолжился.

— Есть ещё один вопрос, Иван, — сказал Антонов.

— Слушаю.

— Мы решили ликвидировать Кольку Бербешкина. Ты его знаешь.

— Ну как же. Знаю. А что так? — спросил Ишин.

— Грабит всех без разбору, нас подставляет. Народ поймёт, заботу почувствует. Милицию выставим в неприглядном свете.

— Что ж, хороший ход. Так сказать, «сакральная жертва», — произнёс Ишин.

— Какая? — не понял его Филиппов.

— Не важно. Он же, дурак, на днях хвалился, что Антонов ему не указ. Вот и будет ему расплата.

— Ты, Иван, за нашими завтра в Трескино пошли к Грачу. Пусть в понедельник сюда подъедут при оружии. Грач сам пусть дома останется. Ему светиться не надо, — приступил к указаниям Антонов.

— Хорошо. Брат Мишка сбегает, — ответил Ишин.

— Теперь ты, Пётр, — обратился Антонов к Токмакову. — Пусть кто-то из надёжных шепнёт людям Бербешкина, что в Курдюках крупная сумма денег в конторе.

Конец ознакомительного фрагмента.