Обоз

Николай Васильевич Успенский, 1863

«По большой дороге ехал обоз; темнело; до деревни оставалось не более двух верст. В поле крутилась сильная метель; ветер рвал с возов рогожи и веретья; лошади ныряли в ухабах, под полозьями сердито ревел снег. На переднем возу закутанный лакей, чтобы согреться, пел песни, то и дело переменяя их…»

По большой дороге ехал обоз; темнело; до деревни оставалось не более двух верст. В поле крутилась сильная метель; ветер рвал с возов рогожи и веретья; лошади ныряли в ухабах, под полозьями сердито ревел снег. На переднем возу закутанный лакей, чтобы согреться, пел песни, то и дело переменяя их. Отставший от обоза мужик с занесенным лицом отпрягал лошадь, а в стороне от него другая лошадь сидела в сугробе, не зная, что с собою делать; между тем возки перегоняли обоз, ямщики покрикивали; вьюга как будто все усиливалась. Обоз иногда останавливался и опять трогался; вдали раздавались понуканья или тянулась с переливами песня, относимая ветром, звенел колокольчик и уходил вместе с мчавшейся тройкой; раздавались крики: «Далеко до деревни?» Ветер по-прежнему выл, и метель заносила дорогу. Много было в эту погоду порвано заверток, побито лошадей и пролито слез…

Вечером вьюга начала затихать; колокольчики слышались яснее. Обоз въехал в деревню.

Около одиннадцати часов ночи в избе одного постоялого двора, при свете ночника, сидели за столом хозяин (дворник) и мещанин в красной рубахе; они собирались спать и лениво пересыпали из пустого в порожнее. Работница стирала со стола. На полатях и на хорах лежал ряд человеческих голов, и раздавалось храпение; некоторые из недавно приехавших мужиков разувались; иные лежа толковали про дорогу, завертки, сломанные оглобли и пр. На печи лакей жаловался, что он отморозил ноги.

— А что, я полагаю, Митрий Егорыч, простуда ведь губит здоровье… — говорил хозяину мещанин, зевая и стуча ножом по столу.

— Губит… Вы про простуду говорите?

— Да… А то раз, я вам не сказывал, мы с Антипом кур ездили покупать: ну, приехали мы к барыне одной, и я ей сейчас начал доказывать, что все мы созданы из одной глины; а нам у ней хотелось подцепить сотенку цыплят…

— Ну, что же она?

— Ничего: обошлось отменно; а что, как вы полагаете, завтра будет метель?

— Господь знает…

— А гудёт шибко! Наступило молчание.

— Что, вы продали своего сивого мерина-то?

— Продал, на Никитской ярмарке.

Снова наступило молчание. Мещанин продолжал стучать по столу и зевать.

— Ах, господи помилуй!.. Так-то живешь, живешь, да и умрешь.

— Недаром смерть пишется — с косой, — прибавил хозяин.

Хозяин и мещанин стали вслушиваться, как на печи кто-то рассказывал:

— У него, я тебе говорил, была только жена, мать да три лошади. И ездил он, этот извозчик, по большим дорогам один, ни с кем в общество не вступал и никого не боялся… Лошади у него были такие, цены нету! Сила у извозчика была непомерная: воз ежели взвалился на косогоре, взял, ухватил и поднял! Грудь была около пяти четвертей в ширину, и добрее человека поискать: нищенка сидит, — сейчас подаст копеечку; а поехал — божественное на уме; всякой Дворник, мужик за один вид его уважали. Деньги он имел; но главное имущество были лошади; сказываю, животам цены нету!

— А давно это было? — спросил рассказчика лакей.

— Да недавно, тебе говорят.

— Ну, до свидания, — сказал мещанин хозяину, вылезая из-за стола, — пора спать…

— До свидания, — сказал хозяин. Мещанин начал располагаться под святыми, а хозяин пошел за перегородку.

— А вы, Митрий Егорыч, — крикнул мещанин хозяину, кладя себе под голову полушубок, — не знаете, сколько веков прошло от Адама?

— Должно быть, много, — ответил хозяин, — без счет трудно догадаться, надо на счетах это выложить.

Конец ознакомительного фрагмента.