Стихофрения

Николай Аркадьевич Суворов

«Человек из тех, который живет/жил под девизом „своих не бросаем“ всегда и везде. Ты только подумал, а папа уже рядом, и поможет тебе везде во всём, всегда и в любое время. Ну и не только нам, всем остальным также. Но папа, он просто был папа. Он нас любил. Писал стихи для детей, и не только. Папа брал свои задумки от природы людей. Он приезжал к нам и при общении с нами рифмы сами летели из него».Дочь Елена Горенкова Книга содержит нецензурную брань.

Цунами

Осенний день перед рассветом,

Про дом солдату снится сон.

И вот, для плановой проверки

Тревогой поднят батальон.

Я сорок лет молчал об этом —

Удар природный был жесток.

Но вот опять цунами грозный

Терзает родины восток.

Беда пришла на Фукусиму.

А сорок лет тому назад,

Я видел грозную стихию —

Советской армии солдат.

Когда дивизия на марше,

Ревут моторы, в жилах дрожь.

Полки смешались на дороге,

Пока на свой рубеж идёшь.

Наш батальон отдельный связи

Был точен, как секундомер.

Не зря в дивизии начальство

Велело брать с него пример.

Антенны вытянулись в небо,

В эфир выносят позывной.

Сосёт под ложечкой тревога,

Как у солдат перед войной.

И автомат с противогазом

По бёдрам бьют до синяков.

Тяну катушку с проводами

Для связи прибывших полков.

Потом стихает суматоха,

На материк идёт доклад:

«Мы развернули фронт до срока,

И может завтракать солдат!»

Бежим за кашей с котелками

В походной кухне полевой.

А ветер с моря тучи гонит,

Бросает дождь на нас кривой.

Я заступаю на дежурство,

Как молодой специалист.

Сегодня роль моя превратна:

Я — запасной телефонист.

Комдив командует сурово

И мне доносит телефон,

Его пока не беспокоить —

План разрабатывает он.

А мы тогда примерно знали,

Что был доставлен в штаб пакет,

Увесистый, под сургучами,

Военной тактики секрет.

А дождь накрапывал сердито,

Вокруг машины развезло,

И каждый понял, что с погодой

Нам в этот раз не повезло.

Когда выходишь из машины

Какой-то выполнить приказ,

Сухой назад придёшь едва ли —

Шинель мокрющая за раз.

И вот уже, к обеду ближе,

На нас свалился, словно ком.

Не наш армейский, а гражданский,

Из Паранайска военком.

Портовый город сахалинский.

Граница, что ни говори.

Как беспокоить генерала?

Звонок, и оба губари.

Но военком не унимался,

Я слышал пламенную речь.

И он отнюдь не собирался

Мою судьбу, как дочь, беречь.

Сержант сказал: «Ну что, решайся,

Считай, что ранен я в бою.

Вот этой кнопкой подключайся

И сам верши судьбу свою».

Я молча выслушал тираду,

Сказав так точно, кратко: «Есть!»

И был готов после учений

На гауптвахту тотчас сесть.

Соединив двух абонентов,

Решил узнать, за что позор.

По громкой связи в аппаратной

Прослушал важный разговор.

В нём комиссар твердил упрямо

На Сахалин идёт циклон.

Возможно, будет наводненье,

От нас де, помощи ждёт он.

В конце сказал, как между прочим,

Беда приходит не одна:

Возможно, будет и цунами —

Восьмиметровая волна.

В эфире долго было тихо.

Наш генерал — солдат войны —

Решенье всё же принял скоро,

Как патриот своей страны.

Звонил и в округ, и в столицу,

А через час отдал приказ.

И нас на зимние квартиры

Отправил срочно, в тот же час.

Дождь, набирая обороты,

Уже идёт сплошной стеной.

И с гор пошли воды потоки,

Сметая всё своей волной.

Пришёл приказ, и наши танки

Тросами держат мост, урча.

С камнями мутные потоки

Его теснят, бурля, ворча.

А тут пришла и нам команда:

Столбы повалены рекой,

И с левым берегом не стало

Почти что связи никакой!

Бежим, протягиваем кабель

По деревянному мосту,

Река налево и направо

Ушла, почти что за версту.

Дома по окна в мокрой жиже,

Нет ни животных, ни людей.

Теснит поток народ на сопки,

Как обезумевший злодей.

Мы доложили генералу

Всю обстановку за рекой.

Как там гражданский люд страдает

И ждёт подмоги хоть какой.

Но наша связь жила недолго,

Река несла упавший лес.

И ствол с кудрявыми ветвями

Между опорами залез.

Другими всё загромоздило.

Волна росла, росла, росла!..

Как щепку мост перевернула

И по теченью понесла.

Болтали, нас потом искали,

А ротный сразу им сказал,

Что посылая, путь обратный

На всякий случай показал.

Смотрели мы, как наши танки

Пошли на левый берег вброд,

Как хлеб везли и одеяла,

Где собирается народ.

Отряд из плавающих танков

На Поронайск шёл в стороне,

Чтобы успеть перед цунами

Людей везти хоть на броне.

Потом дополнилась картина.

Я понял рок большой воды:

Пусть в море умерло цунами,

Не обошлось и без беды.

Тот роковой был день в разгаре.

Комдив, по мере своих сил,

Отряды техники военной

Давал тому, кто попросил.

И вот два мощных вездехода,

Два отделения солдат,

На выручку в посёлок Майский

За ГТТ сквозь дождь летят.

Посёлок был слегка в низине,

Одним плечом — прижат к реке.

Река, промыв второе русло,

Людей зажав на островке.

Склады, базовки со скотиной,

Всё оказалось под водой.

И принял на себя команду

Наш лейтенантик молодой.

Команды чётко отдавая,

Открыл загон и выгнал скот.

Пускай идёт, куда захочет,

Вода придёт — пускай плывёт.

Людей садил на вездеходы

И вывозил на косогор.

Грузил сыпучие продукты,

Как вешки, выставил дозор.

Когда всё сделано отлично,

И, может быть, в душе покой,

Он в этом шуме необычном

Услышал крики за рекой.

Вот ГТТ плывёт упрямо,

Ревёт с надрывом водомёт,

Но бьют броню речные камни —

Река свой норов выдаёт.

Машина шла на середине,

Когда её тряхнул удар.

Всех, кто смотрел в тот миг за ними,

Забил озноб и бросил в жар.

Как в ручейке кораблик детский

Машину начало крутить.

Ни кто трагедию, наверно,

Никто не мог предотвратить.

Поток, как видно, поднимаясь,

Набрал большую высоту,

А ГТТ, сопротивляясь,

Несло к висячему мосту.

И мост тросом схватил кабину,

Перевернул и отпустил.

Потом поток на отмель кинул,

И женский плач заголосил.

Один из них в живых остался —

Водитель, парень молодой.

Я с ним потом ещё общался.

Парнишка стал чуть-чуть седой.

Он рассказал, как дело было,

Когда он был ещё внутри.

Они за жизнь свою боролись

Минуты две, а может, три.

Как лейтенант кричал солдату:

«Спасайся», если сможет он.

Зажало ноги лейтенанту,

И этим был он обречён.

Что б передал родным и близким,

Просил его не забывать,

Жалел, что этим опечалит

Своих, родных отца и мать.

Солдат сказал: «Мне дверь зажало,

Сломало ногу, плеть — рука.

Как видно, я с тобой останусь,

Убила нас двоих река».

Трещал загривок гимнастерки,

Солдат сознанье потерял.

А лейтенант тянул упрямо,

И дверцу сбоку проверял.

Толчок, и дверца отвалилась,

Он бросил парня в пасть реке,

Но вот сознанье провалилось,

Он умирал один в тоске.

А где-то там, над головою,

Солдатик вдруг глаза открыл,

Одной рукой за куст схватился,

Что рядом с ним в потоке плыл.

Его несло полкилометра.

Пытались палкой зацепить,

Пока потом, на перекате,

Друзья смогли перехватить.

Хотели знать про лейтенанта.

Трясли парнишку за грудки.

Пришлось сказать, как он остался

В тисках машины и реки.

Когда закончилось ненастье,

Пришлось вертушкой трос тянуть,

Чтоб осторожно вездехода

На гусеницы перевернуть.

Потом тянули осторожно,

Домкратом гнули лист кривой,

А лейтенант, рекой умытый,

Сидел в машине, как живой.

Я был в почетном карауле,

И в группе залповой стрелял.

Наш генерал стоял и плакал,

Как будто сына потерял.

Сегодня там другие служат,

А я запомнил осень ту,

Когда наш лейтенант Ларюшин

Навек остался на посту.