Двадцать тысяч королей или гадание по Китайской Книге Перемен

Николай Андреевич Липин

Нечто среднее между «Процессом» Кафки и «Кодом да Винчи» Дена Брауна. Сюжет основан на реальных событиях и отражает реалии политической жизни современной России

ДВАДЦАТЬ ТЫСЯЧ КОРОЛЕЙ Змеиное око Записки снов о красотах восточной столицы О том, что птица Сирин больше не поет Человек с тысячью лицами. Введение в Игру Звезда. Введение в Невинность Странный юноша с Покровки. Введение во Мрак Король королевства Кривых Зеркал Город Четырех Врат Политические метания Московского бомонда. От патриотов к демократам и обратно «Ни буйволы, ни тигры не бродят по пустыне». Баланс между разными группировками Кролик (Заяц) — Мозгун Солнечное затмение в Риме. Мистерии Солнца и Луны. Повелитель Времени. Знаковая встреча на Авентине Смотрины в Московском Доме Литераторов. Введение в Свет Искусство Лести или Загадка Сфинги Странный подарок и Блаженный Норик Издатель поневоле. Проявление Жаркая дружба Инквизитора Партии Архивариус Партии или Страсти по Матфею Дар жриц Камня Хранителя в Константинополе Моя первая книга и бесконечная диссертация Всевидящее Око в Златом Граде Прага Смотритель причудливого лабиринта метаморфоз Тень Президентская гонка или Никодимы, проповедующие ночью Дар душевнобольного стража Керкиры Воспомоществование Фонда Социального Страхования Сомнительные строители сомнительных соборов. Дела сердечные — денежные Игра в Кошки-Мышки Тамплиер десятого колена или мое несостоявшееся масонство Его звали Маркизой Смотрины во Дворце Демидова Всех их, негодников и шалунов, в разведку Инструкции начинающим разведчикам Великий инквизитор Гримани и товарищ Казанова Вавилонская блудница в Соборе Василия Блаженного Храм Короля Герметистов во Флоренции Знакомство с Антаресом в окрестностях Светлейшей Венеции Яма Баридзини Змей себя кусающий Встреча с главным стражем Scuola Grande Sciavone Метаморфозы у Гробницы Дожа Джованни Пезаро Двадцать тысяч королей

Меня попросили произнести тост. Я особо не хотел этого делать, так как боялся сболтнуть лишнего. Но видно черт дернул меня за язык и тот злополучный тост я произнес. — Уважаемые друзья. Вот уже как десять лет нет с нами Учителя. И, к сожалению, приходиться констатировать, что место, которое занимал Андрей Александрович в общественно-политической жизни страны, так и осталось не занятым. Второго такого политика так и не появилось. Это очень прискорбно для всех нас, ибо чревато всякого рода турбулентностями в обществе, ведь Учитель как никто другой умел сглаживать противоречия. Вот недавно произошел случай. Умер один видный политический деятель. Говорят, перед смертью он несколько дней кряду сжигал у себя на даче служебные документы. Я глубоко убежден, что будь жив Андрей Александрович, дело до этого не дошло бы. Андрею Александровичу еще поставят памятник. Только видно так уж устроен менталитет нашего общества, что оно должно не раз грохнуться лицом в грязь, чтоб в полной мере оценить заслуги подобных людей. Тут мне почему-то вздумалось для красного словца процитировать поэта Николая Клюева, — Он Древо. А Сердце — Дупло. Сирина Птицы Зимовье. Споет он — и сени светло. Умолкнет — будет все нехорошо. Последние строки пришлось додумывать на ходу, потому что, честно говоря, я забыл, как там было сказано у поэта Клюева. Установилась гробовая тишина, и лишь мой сосед по столу — ветеран внешней разведки, вполголоса произнес: — Хороший тост.

Вся эта история началась пятнадцать лет назад. И вот сегодня можно сказать она завершилась. Хотя, наверное, я не прав. Пятнадцать лет назад я познакомился с этим человеком, а история началась много раньше. В тот далекий памятный день из моего детства, когда я познакомился со Змеем.

ЗМЕИННОЕ ОКО. СТРАННЫЕ ЛЮДИ

Я припал устами к истоку ручья и увидел Змея. Он смотрел мне в глаза. Змеиное око вводило в транс. Это продолжалось недолго, не более минуты. Насладившись видением, Змей ускользнул в прохладу изумрудной травы, окружавшей лесной ручей. Тот случай оказался знаковым в моей судьбе. После этого все стало как то по-другому, все стало как то не так. Еще очень долго вспоминался этот холодный свет стеклянных глаз Змея. Более того, Змей стал периодически появляться в моих снах. Он не был страшным. Наоборот: В нем было нечто одинокое, что вызывало глубокое сочувствие и сострадание. Мне, почему то, было жалко этого Змея.

Вскоре, с симпатией к Змею, зародилось необъяснимое сочувствие к личностям, которые считались изгоями. Их иногда подвергали откровенному остракизму. Первым, кто обратил внимание на это, был отец. Это произошло после того как я подал побирающемуся нищему Егише буханку свежеиспеченного горячего хлеба, в то время как другие ограничивали меру своего сочувствия к бродяге черствыми заплесневелыми корками. Егиша, был поэтом — Диогеном того захолустного городка. Порол правду матку, скрываясь под личиной тронутого рассудком. Жизнь города трудно было представить без этого горбатого старика, с плеч которого свисал огромный заштопанный мешок. Бродяга тогда отблагодарил меня своими виршами: «Отрок юный — лучик Солнца, хлеба мне подал // И в душе моей тоскливой флейтой заиграл». Позже, эти строки не раз всплывали в памяти. Но всегда, слово тоскливой невольно заменялось словом змеиной. Так казалось более правильным, ибо весь одинокий облик Егиши напоминал вселенское одиночество Змея, который заворожил меня у ручья. Помимо прочего, флейта вызывала ассоциации с заклинателями змей волшебного Индостана. В роли юного факира я представлял себя, а в роли ручного Змея — ласкового Егишу. Встречая Егишу в городе, я ловил на себе его взгляд. То был холодный взгляд Змея из лесного ручья, который более не покидал меня.

ЗАПИСКИ СНОВ О КРАСОТАХ ВОСТОЧНОЙ СТОЛИЦЫ

Прочитав «Записки снов о красотах Восточной Столицы», я непременно решил увидеть этот Волшебный город. Туда можно было добраться лишь во сне. Мне всегда нравилась Ночь. Истинным наслаждением было бродить в Ночи. Большие города, казалось, были пусты, а широкие проспекты принадлежали только тебе. Ты ходил среди огромных домов и мнил себя их хозяином. Был только Ты. Один лишь Ты. Но в Восточной Столице все было не так. Из самых далеких закоулков Белого Света стекались В не пилигримы. Только тут они могли встретиться друг с другом. Только в Восточной столице каждый сможет выполнить возложенную на него миссию. У Восточной Столицы не было имени. Ее называли просто Город. У Восточной столицы не было пригородов. Пригородами служила бескрайняя пустыня. Огромные небоскребы, словно одинокие башни-крепости, прятали в себе обитателей мегаполиса. От вида этих небоскребов усиливалось чувство страха и неопределенности. Новичку трудно было представить, какую реальность скрывают в себе башни. Она подменялась миром грез, которую каждый домысливал сам. Сны и реальность в Большом городе переплетены были так тесно, что, подчас, трудно было вообразить, где проходит грань между ними. Город образы из мира грез переводил в действительность, а реалии прятал в мире грез. Поэтому, чтобы понять город, необходимо было совершать вылазки в мир сновидений. Там можно было найти ответы на многие вопросы, ибо во снах вещи позволяют себе проявить свою интимную сущность. Сны уводили в мир потаенных закоулков Города. Без подсказок, явленных во сне, можно было легко заблудиться в хитросплетениях его лабиринтов. Большую часть своей жизни обитатели Восточной столицы спали. Так они избегали обыденности серых будней. Во снах жители общались, ходили друг другу в гости. В реальности же каждый запирался в своей каморке и безвылазно сидел в социальных сетях и-нета.

Кругом было пустынно. Несмотря на это, шум Города сводил с ума провинциального простачка. Гигантские магистрали по идее должны были бы вести к сердцу Города. Но это было не так. Они повторяли контуры силовых линий космоса. По этим дорогам можно было попасть куда угодно, но только не в центр. По ним можно было идти день, два, но центр так и не показывался. То же одиночество разбросанных в беспорядке небоскребов, словно сошедших с картин Кирико. Новичок вынужден был продолжать движение по этим космическим тоннелям. У него не было выбора. Свернуть в море одиноко стоящих башен-высоток означало окончательно заблудиться и пропасть. Повернуть обратно не имело смысла. Да и дорога домой давно была забыта. Город заставлял людей забыть, откуда они пришли. Перейти магистраль было невозможно, ибо в Волшебном городе напрочь отсутствовали светофоры. Автомобили мчались с бешеной скоростью. Не для того они достигали пределов Восточной Столицы, что бы тут тормозить. Их энергия требовала выброса. Новичку оставалось одно — идти вперед в надежде что рано или поздно будет достигнута цель. На этих широких проспектах трудно было спрятать свою интимность. У каждого был свой штрих код. Город оставался гигантским торжищем, где каждый торговал всем, чем только можно: своей красотой, своим умом или дружбой. Лишь в мире грез можно было оставаться девственно искренним и непосредственным в своих переживаниях. Все было словно во сне. А может быть, жизнь в Большом Городе и была сном. По крайней мере, мои сны в Большом Городе были более реальным миром чем мир существующий. Дабы не заблудиться в том сне, мне было подсказано, что бы все свои действия в Восточной Столице я соизмерял с китайской Книгой Перемен.

Гадание по китайской Книге Перемен: «Счастье! Вникни в гадание. Изначальная вечная стойкость. Не лучше ли сразу прийти? Опоздавшему — несчастье. ( Гексограмма Би)».

О ТОМ, ЧТО ПТИЦА СИРИН БОЛЬШЕ НЕ ПОЕТ

Гадание по китайской Книге Перемен: «От летящей Птицы останется лишь голос ее. (Гексограмма Сяо-го)».

Первую мою ночь в Большом городе пришлось провести на скамеечке в парке. Мимо прошли трое молодых провинциалов. Один из них наставлял других: Москва — суровый город. Москва — суровый город. Он призывал их мобилизоваться. Показались две школьницы-семиклассницы с огромными рюкзаками. Одна из них держала в руках книгу революционерки Александры Коллонтай «Дорогу Крылатому Эросу. Письма рабочей молодежи». Школьница подошла ко мне и потребовала: Киса, дай сосиску. — Надо же, какие тяжелые рюкзаки у нынешних семиклассниц, — подумал я. Есть свое очарование в пустынных бульварах большого города, когда вы остаетесь с ними наедине. Это нечто очень интимное. Уединение было нарушено робким окликом. Оглядевшись, я никого не увидел. Однако вскоре меня окликнули еще раз. Теперь уже несколько более смело. Подняв взгляд, в ветвях большого древа я увидел Русалку. Это была пожилая женщина крупной комплекции. У нее были пронзительно ясные глаза. — Я заждалась Тебя, — радостно прощебетала Русалка. — Меня? — удивленно переспросил Я. — Да, Тебя. Ночью мне приснился сон. И это было мне знамением, что сегодня встречу Тебя. — Интересно, и что же Вы увидели там во сне. — Моего покойного мужа. Он то же бы Русалом. Во сне мы вместе доили коров.

Меня так и подмывало спросить, какое отношение я имею к дойке коров и непонятному русалу, но делать этого не стал. Было очевидно, что так называемая Птица Сирин была «с небольшим приветом». Я примостился на скамейке тут же под деревом. Теперь у меня была возможность поближе её рассмотреть. Она вся была усыпана золотыми украшениями. Украшений было много, и все они были довольно дорогими. Это не была дешевая бижутерия. Поэтому я спросил, — Вы не опасаетесь носить так много золота вечером. Все же не нужно тискать тигра за усы. Русалка залилась смехом. — А я не богатая. Что у меня брать. Все мое приданное я ношу в полиэтиленовом пакетике. Сейчас покажу. И она стала медленно доставать свои сокровища. Это была пластиковая расческа, какие продаются в магазине « все за 1 евро», плитка темного шоколада, таблетки валидола и записная книжка с телефонами служб спасения. — Ну да, — промолвил я. — А что касается золота, то его подарили мне мои дети. Я с удовольствием обменяла бы всю эту дребедень на коралловые бусы, да вот только детей огорчать не хочется. Они у меня такие предприимчивые. Вынужденно приходится носить их гостинцы. А мой русал был чистым, как кристаллик. — И где же Вы с ним познакомились? — Здесь, в Москве. Он был молоденьким солдатиком. Строил Кремлевский Дворец Съездов, а я учила его русскому языку до тех пор, пока не родился мой Толечка.

Последнее суждение убедило меня в том, что Русалка находится в добром здравии. Я спросил, есть ли у Русалки мобильный телефон. Может ее разыскивают близкие? — Нет. Близкие меня уже давно не разыскивают. Они периодически только дарят мне золотые украшения. И раз от раза все дороже и дороже. Что касается телефона, то он у меня есть. Только вот номера его я не знаю. Да и как пользоваться им не умею. Тут русалка достала из своего полиэтиленового пакетика смартфон последней модели, заполучить который мечтали бы звезды инстаграмма. — Главное чтоб этот номер знали те, кто в вас нуждается, — успокоил ее я.

Русалка предложила мне забраться к ней на дерево, чтобы ей там было не так скучно. Я стал отнекиваться. — Как бы мне не свалится с этого дерева. — Пилоты же летают, — мечтательно возразила она. — Как вам там удается спать? — Неплохо. Иногда я сплю до изнеможения. Подавляю врагов. — Разве могут быть у Русалки враги, — недоверчиво возразил я. — Конечно. Некоторые нехорошие люди время от времени хотят спилить мое волшебное дерево и забрать меня в клинику Кащенко. Вот поэтому-то я и перестала петь. Чтоб меня не обнаружили.

После небольшой паузы Русалка прощебетала. — Хочешь, я спою тебе свою заветную песню? Не дожидаясь ответа, она запела, — Я Зинка — картинка, веселая смешинка. Спереди резинка, а сзади барабан. Песня была очень мелодичной. Находясь под ее очарованием, я промолвил, — Красивая песня. — Конечно красивая, — подхватила Русалка. — Ведь я — Птица Сирин. — Её я спела только для тебя. В виде исключения. А так Птицы Сирин песен больше не поют. Несколько замешкавшись, и с некоторым стеснением она промолвила, — Ты не мог бы сказать об этом Змею? — Конечно же скажу, — скоропалительно пообещал я ей. Еще бы знать, кого она имеет в виду, и кто этот Змей, — подумалось тогда мне.

Словно прочитав мои мысли, птица Сирин сказала, что Змея я встречу в Венеции. — В Венеции? — переспросил ее Я. — Да. Туда ты попадешь в конце своего Пути,

Далее птица Сирин поведала, что мне предстоит паломничество по Волшебным Городам, в каждом из которых я познакомлюсь с их стражами. Страж Волшебного Города, по сути, хранит его душу. Русалка поведала так же, что если ознакомиться с таинствами Волшебных Городов, можно многое понять в этом мире. У каждого Волшебного Города свое предназначение, своя скрытая от посторонних глаз история. Список волшебных городов храниться в строжайшем секрете, и обойти их всех практически невозможно. Но что более важно, стражи волшебных городов на свое усмотрение отмечают тех, кому они хотят поведать о хранимых ими таинствах. Далее Русалка рассказала, что должность главного стража запрещает когда бы то ни было покидать вверенный ему мистический город. Он денно и нощно несет свою вахту, словно добросовестный консьерж, ожидающий посланца. Ведь тот может прийти, когда его перестанешь ждать. Порой бывает, что посланец так и не приходит. Тогда перед своей кончиной главный страж передает свои полномочия своему приемнику, с наказом ожидать посланца. Посвящение неофита в сакральные таинства является одной из главных обязанностей стража. Кого и как он посвящает, остается загадкой. Единственное, что можно утверждать — о кандидате главному стражу приходит сообщение из некоего центра. К моменту встречи главный страж уже довольно подробно проинформирован о госте. Встречу с посвящаемым готовит сам страж волшебного города. Как правило, она происходит при довольно неожиданных обстоятельствах и как бы спонтанно. Кажется излишним говорить о том, что встав на стезю встречи с главными стражами, адепта ожидает немало удивительных приключений. Они то и являются главной целью всего таинства. Русалка поведала мне так же, что мой приезд в Большой Город не является случайным. По ее словам, только тут может проявиться скрытый во мне потенциал, о котором я даже и не представляю. Тут обнажаться все потаенные уголки моей души. Обнаружиться твое Заветное. Именно в Большом Городе где-то находится Потаенная Дверь, ведущая в Иномирье. Ты вспомнишь о ней, когда придет время.

Я не воспринимал всерьез рассказ Русалки. Но как оказалось впоследствии все сказанное ею соответствовало действительности и имело ко мне самое непосредственное отношение. После я не раз вспоминал Русалку.

На прощание Птица Сирин сказала, что я ей очень приглянулся. — Именно таким я тебя и представляла. Если тебе станет особенно трудно в Большом Городе, возьми хлебушка. Покроши птичкам. Полегчает. После чего эта пожилая женщина собрала все свои нехитрые пожитки и медленно побрела прочь. Обернувшись, словно извиняясь, она еще раз промолвила — Не забудь напомнить Змею, что Птицы Сирины больше не поют. — Обязательно. Обязательно скажу, — прокричал я в ей вслед. Тут у меня навернулись слезы на глаза, ибо одиночество этой пожилой женщины не могло оставить равнодушным никого. Я не мог остановить свои рыдания, словно потерял очень близкого мне человека. Одинокие прохожие подходили ко мне и спрашивали, все ли у меня в порядке. Не нужна ли мне какая либо помощь. Сквозь рыдания я отрицательно качал головой. Вновь показались трое провинциалов. Судя по всему, они тоже ночевали в парке. Теперь, уже указывая на меня, словно в подтверждение своих слов, старший из них с еще большим рвением продолжал наставлять своих спутников: Москва — суровый город. Москва — суровый город.

Показались и школьницы-семикласницы. Они подошли ко мне и стали меня успокаивать: — Котенок, не плакай. Ну не плакай, котенок. Мы купим тебе сосиську. — Какие наглые школьницы, — подумалось мне. Вдоволь наплакавшись, я заметил, что давно открылся День. Я пошел покорять Столицу.

ЧЕЛОВЕК С ТЫСЯЧЬЮ ЛИЦ. ВВЕДЕНИЕ В ИГРУ

Гадание по китайской Книге Перемен: «Благоприятна встреча с Великим Человеком. Благоприятна стойкость. Необходимо великое жертвоприношение. (Гексограмма Цуй)».

С патриархом от политики я пересекся в книжном магазине Biblio Globus во время презентации его последней книги. Встреча с ним была спонтанной. Тот день был сумбурным. Отрицательная энергия безнаказанно насиловала Небеса. Ее нужно было куда то слить, поэтому я бесцельно шатался по улицам, периодически захаживая в магазины или переполненные кафе. Но ничего не получалось. Гнет переживаний только усиливался и никуда не рассеивался. В книжном магазине Biblio Globus копошились интеллектуалы-ботаники. Сюда интересно захаживать не столько для того что бы посмотреть на книжные новинки, сколько на этих книголюбов. И еще мне нравилось наблюдать за сотрудниками этого книжного магазина. Они тоже были интеллектуалами. Двое из них имели обыкновение уединяться в каком-нибудь потаенном уголке, куда не заглядывали покупатели, и там вели долгие философские беседы. При этом они делали вид, что перекладывают книги.

В тот день суета в магазине была заметно выше. Проходила презентация мемуаров патриарха нашей политики. Казалось, рука свыше привела меня сюда, в этот книжный магазин сегодня и сейчас. Тогда почему то вспомнилось изречение из Дзен буддизма: «Не действовать, когда приходит время, значит погубить себя. Не взять того, что дано Небом, значит наказать себя». А действовать и брать что то ох как не хотелось. Мне бы жить в покое, что бы никто меня не тискал и не тормошил. Мне тогда казалось, что наша встреча спонтанная. Наивный. Уже много позже я понял, что этот человек, уже тогда заявил на меня права. Он, как оказалось, тогда активно искал себе ученика, дабы передать ему Учение.

Я не питал иллюзий относительно личности этого человека. Сегодня довольно загуглить кого бы то ни было, что бы искусственный интеллект обнажил всю подноготную любого. Кем только не называли этого человека. Некоторые даже договорились до того, что он является Князем Тьмы и под его водительством проходит шабаш темных сил. Я никак не относился к этим домыслам, только с юмором тогда подумал: Вот оно — небесное воинство спустившееся в Biblio Globus.

Много позже один из генералов с Лубянки проговорился, что у этого человека тысяча лиц, как у героя греческой мифологии Протея.. Тогда мне вспомнился образ маски в произведениях Кобо Абе, которая, в конце концов, сращивается с лицом героя. Множество лиц отражает динамику жизни, непрерывное уклонение «правды» от самой себя. Свидетельствует о доминанте мира грез в жизни Большого Города.

« И на кой черт он тебе сдался», — думал про себя Я. Но тут почему то мне припомнилась бедолага Катерина из фильма «Москва слезам не верит». Героиня фильма, молодая провинциалка, приехавшая покорять столицу, говорила своей подруге по общежитию рабочей молодежи: « Катерина, мы живем в городе Москва. В городе, где живут ученые, послы, дипломаты. Мы не должны упустить свой счастливый лотерейный билет». Я и был тогда в роли той Катерины. Я осознавал, что подобные встречи случайными не бывают. В Большом Городе пересекаются различные энергетические поля. Возможно, для того и существуют Большие Города, дабы там происходили встречи. К тому же мне вспомнилось высказывание Борхеса, согласно которому, то что мы называем Случаем на самом деле является проявлением действия механизма Причастности. Замысловато сказано, но, в принципе, соответствует действительности.

Страх перед Небесами заставил меня набросать одну единственную строку на куцем клочке бумаги и передать его вперед. «Мне близка ваша политическая позиция, и я хотел бы вступить в вашу партию». Патриарх прочел мою куцую записку. Едва заметная улыбка пробежала по его лику, после чего он произнес: « Я прошу автора этого послания подойти по завершении презентации». Вскоре покупатели, как обычно, толпой повалили получать автографы легенды мировой истории.

В каждом покупателе мой патриарх высматривал автора записки. Он молча вглядывался в одно лицо за другим, которые мелькали перед ним. Я же стоял и не знал что делать. Народ потихоньку рассосался. В очереди за автографом осталось несколько человек. У одного из покупателей патриарх спросил, не он ли автор послания. Покупатель ответил отрицательно. И тут подошел Я. Легкая тень, как мне показалось, на мгновенье покрыла чело патриарха, Так бывает всегда, когда образ воображаемого тобою человека не совпадает с реалиями. Мой политик моментально овладел собой и поприветствовал меня. Он передал мне свою визитку и пригласил посетить его Фонд.

В условленный день я отыскал этот фонд и пошел на свидание. Он располагался в неприметной хозяйской пристройке одного из купеческих московских особняков позапрошлого столетия. Неприметная с виду постройка была центром мировой власти. Тут часто можно было встретить дорогие лимузины различного толка политиков, которые наведывались сюда в надежде выпросить себе преференции. И вот Я — простой молодой человек, сегодня преступаю порог этого заведения. Не знаю почему, у меня возникли ассоциации с заключительной сценой фильма Девятые Врата, когда герой, наконец, допускается к Владыке Мира. Войдя в фонд, я огляделся. К центральному коридору без окон примыкало множество дверей. Невольно вспомнилось изречение мудрецов: «Там куда не проникают ни свет, ни мрак круглый год — один прекрасный пейзаж». Действительно, время казалось навсегда застыло здесь и суета мира обитает в другом измерении. Таким же был и хозяин этого заведения. Не так легко было разглядеть его суть. Он ни на что не реагировал. Словно венецианский дож Лоредан, растворившийся в своих обязанностях.

Я уже плохо помню детали нашей первой встречи. Скорее, она напоминала знакомство. После того знакового дня все и завертелось. Я преступил порог и тогда все пошло, поехало.

Накануне той встречи мне приснился странный сон. Какое-то большое поле и одинокая старуха, молчаливо стоящая на его краю. Я догадался, что это мать человека, с которым я познакомился накануне в книжном магазине Biblio Globus. Это старая женщина умоляюще и, кажется безнадежно, шептала в пустоту: — Люди, живите с этим человеком, кто хочет. Пустота отвечала старухе гробовой тишиной. Никто не хотел жить с ее сыном. Эта женщина периодически устремляла на меня свой взор, полный мольбы и отчаяния. Она просила, чтобы хотя бы я решился «пожить с этим человеком». Я смотрел на эту женщину и не знал что ответить. Как я мог дать обещание «жить с ее сыном». Не сожитель же я всем нуждающимся? Но в то же время я не мог пренебречь просьбой старухи, ибо это было бы бесчеловечно жестоко. Поэтому я, понурив голову, словно баран на заклание, стоял где-то здесь рядом во сне и молчал.

Патриарх от политики был весьма ветх. Мировое сообщество, учитывая его заслуги перед человечеством, организовало фонд его имени. Фонд издавал документы по мировой истории ХХ века. Эти труды были интересны историкам. Но они имели куда большую ценность для архитекторов социальных отношений различного пошиба. Поэтому их охотно скупали ведущие университеты мира. Документы политического закулисья, выведенные на свет умелой рукой мастера, словно были наглядным пособием для новичков от политтехнологии. В них будто указывалось, что, как и в какой последовательности нужно делать для достижения той или иной политической цели. Существуют же инструкции для Юных химиков. Странно, но эти фолианты были абсолютно не востребованы в нашей стране. Поэтому, чтобы очистить склады Фонда, эти книги периодически рассылались по захолустным сельским клубам и школам, в которых давно не видели учеников. Трудно было понять цель подобных акций. Может, заветный камушек нужно было забросить куда подальше, дабы он окончательно не затерялся.

«Для тех, кто не разбирается во всех тонкостях бытия, Правда есть ложь, а цена ей бросовая». Эта фраза с недавних пор засела у меня в голове. Я периодически повторял ее, но никак не мог вспомнить, где ее слышал. По-моему, ее произнес старый амстердамский антиквар, который привиделся мне в очередном сне.

В том сне Я шел по набережной одного из каналов Амстердама, пока не набрел на лавку старьевщика. Лавка была завалена всякими диковинными предметами. На Хозяине лавки красовался рубиновый бархатный берет. Он напоминал мне моего Патриарха. А может, он им и был. На стене лавки висела огромная картина школы Рембранта, с неким библейским сюжетом. Ветхозаветные пророки в тюрбанах с картины участливо смотрели на меня. Перед дверью лавки, на стуле были небрежно навалены фолианты. Они были не презентабельны и напоминали скорее хлам. Но я чувствовал, что они бесценны. Старик понимающе смотрел на меня, словно оценивая, достоин ли я этих книг. В них, бесспорно, было записано нечто очень важное. Эти книги словно магнит притягивали к себе. Странное дело — казалось, что их мог взять каждый, но они никому не были нужны. Эти древние фолианты выступали неким символом. Они напоминали, что потаенные книги существуют. До них только нужно добраться. До них нужно дорасти. Возможно, это и хотел мне сказать старьевщик из моего сна. Старик молчал. Это молчание казалось величественным. Поэтому, молчал и я. В той лавке Я невольно стал молчальником, поскольку любые слова казались излишними. Все было ясно и без слов.

Проснувшись, Я понял, что от старика просто так я уже не отделаюсь. Мне придется прочитать его книженции, хочу я того или нет. Я пытался было ограничить наши встречи. Но этот финт не прошел. Помощники Патриарха от политики в доверительной беседе сообщили, что мне следует почаще навещать этого человека. И я стал его навещать, поначалу не совсем осознавая цель этих визитов.

Помню, что тогда у меня впервые возникла мысль: все мало-мальски значимые события моей жизни уже давно кем то предопределены. Мне же самому в них была отведена лишь роль статиста. Со временем, несколько освоившись, многие вещи стали казаться логичными и закономерными. Что касается Патриарха, как оказалось, он выискивал отрешенных чудиков вроде меня, как это некогда делал Диоген, бродя днем с зажженным фонарем по торжищу. Это нужно было для его колдовских экспериментов. Поймать зародыш мысли и рукою Мастера воплотить ее в материальном измерении. Я чувствовал, что Патриарх давал твоей мечте основания и корни. У тебя появлялись иные горизонты. Одна диковинка сменяла другую. Одно чудо чередовалось последующим.

ЗВЕЗДА. ВВЕДЕНИЕ В НЕВИННОСТЬ

Гадание по китайской Книге Перемен: «Сделаешь обильным свой полог, так что среди дня увидишь Полярную Звезду. (Гексограмма Фын)».

Мне приснился сон. Я нахожусь в комнате вместе с матерью и сестрой. Почему то постоянно вглядываюсь в окно, где царит Ночь. Ловлю обеспокоенный взгляд Матери, которая хочет понять, во что я всматриваюсь. В ночном окне появляется белокурое ангелоподобное лицо девочки. Вскоре девочка входит в комнату. Она немая, поэтому не может объяснить. откуда она взялась. На этом мой сон прерывается.

Очередной знаковой встречей в Большом городе было знакомство со Звездой. Это потом я догадался, что Она была Душой Большого Города, его сокровенным камушком. Это сокровенное начало находилось в мире грез, поэтому многие поступки Звезды казались странными. Но эти грезы и были самой настоящей реальностью. Доступной для понимания немногим.

Ночью выпал снег. Стало очень холодно. Кошка окотилась в снегу. А может быть, она окотилась в другом месте, но котята каким-то образом оказались в снегу. Кошка очень переживала за своих котят, поэтому она перетащила их ко мне в постель. Я плохо спал. Пьяный дворник принялся поливать снег горячей водой из шланга, дабы тот растаял. Дворник не любил снега. Он затянул странную песню: «Ты родная не грусти. Все невзгоды позади. Ведь очень скоро к нам придет долгожданный Новый Год. Ой, Ой, ой. Ой, ой, ой. — Долгожданный Новый Год».

Мы познакомились со Звездой накануне Рождества. Тот вечер был очень радостным, наполненным ожидания предстоящего праздника. Все было завалено глубоким снегом. Дворники словно забыли, что тротуары необходимо хоть изредка для проформы очищать от сугробов. Автомобили так же страдали от метели. Жители Большого Города высыпали на улицы и прогуливались вдоль богатых, ярко освещенных витрин. Кто-то забегал в кафе, дабы там немного согреться. Нищая старушка бесцельно бродила по заснеженным улицам. Она останавливалась перед дорогими лимузинами, кланялась и перекрещивалась. Дорогие лимузины напоминали ей православные иконы. Еще я помню старого клоуна. Он напялил на себя серпантин. Его потрепанный сюртук весь был в серебряном дожде. Клоун пытался жонглировать, но эта забава у него плохо получалась. Оледеневшие пальцы не слушались и упорно не хотели ловить шары-апельсины. Везде сновали Деды Морозы и Снегурочки. Снегурочки курили сигареты и строили мне глазки. Деды Морозы были изрядно пьяны. Они с радостью шли на приступ очередного заказа, который спустили богатые нувориши. В целом, было довольно весело.

Тут я увидел Звезду. Звезда увидела меня. Мы долго, словно завороженные, смотрели друг на друга, не отводя взгляда. Заметив это, ко мне подошел подозрительный тип и заявил вполголоса, что может познакомить со Звездой. Я засмущался, но согласился на его предложение. Тип подошел к Звезде и что-то шепнул ей на ухо, указывая на меня. Она кивнула в ответ и подошла ко мне. Дабы прервать молчание, я сказал Звезде, что сегодня очень холодно. — Да, воздух холодный, как мороженое, — прощебетала в ответ Звезда. Зачарованный, я смотрел на нее, не зная, что делать. Я хотел было пригласить ее в кафе, но получилось так, что мы оказались в номере гостиницы, которую когда то населяли семьи членов Коминтерна. Я трепетно прикоснулся к Звезде. Провел ладонью по ее лицу и невзначай коснулся пальцами ее губ. Она улыбнулась и промолвила: — Прежде чем делать мне массаж, ты бы меня лучше накормил. Мне стало стыдно, и я предложил спуститься в кафе. На том наше первое свидание окончилось. Через неделю я позвонил Звезде. — Я больше не голодаю, — радостно защебетала она в трубку телефона. — Голодает только моя кошка. После Мы встречались со Звездой раз в неделю в коммунальной квартире. Это были мимолетные встречи, и они должны были рано или поздно прекратится. Мы должны были расстаться. Я решил относиться к Звезде как можно трепетнее и не обращать внимания на всякие бытовые мелочи. А этих мелочей было немало.

В силу небесной чистоты Звезды к ней льнули самые негативные поля Большого Города. Она охотно общалась с этими людьми, очевидно, видя в этом долг по облагораживанию темной стороны мироздания. Я не говорю лишь о всяких криминальных элементах — чаличаванщиках отечественного разлива. Звезда умудрилась наладить в соцсетях активную переписку с беженцами, которые тогда заполонили Европу. Среди ее респондентов были иранец-бхагаи из Лондона, сириец из Франкфурта, армянин из Амстердама, цыган из Греции, и еще бог весть кто. Все респонденты Звезды, говорили ей, что она — особенная.

Звезда открыла передо мной иные горизонты. Она была чиста и безгранична. У нее были бездонно синие глаза. Она вся светилась каким-то божественным сиянием. Я же был тенью, которая высвечивал это сияние. Люди, увидев Звезду, часто оборачивались, и заворожено смотрелией вслед. Мне помнится восхищенный взгляд молодых продавщиц из галереи Лафайет в Париже. Звезда шла, словно плыла, вся светясь сквозь парфюмерный зал Галереи. Девушки, несмотря на усталость, словно в гипнотическом трансе не могли оторвать от Звезды завороженного взора. Это большая редкость — увидеть такой взгляд, ибо есть в нем божественное, неземное. Звезда, зная о своем неземном происхождении, позволяла лишь прислуживать ей. Во время одной из встреч, я спросил, почему она медлит и не раздевается. — Ну а ты сам можешь раздеть меня, — с укором спросила меня Звезда. Я понял, что теперь мне всегда нужно будет раздевать ее. Будучи в хорошем настроении, Звезда утром про себя мурлыкала грузинские слова — «Гамарджоба, гамарджоба, генацвале, генацвале». И хотя она не понимала их смысла, ей очень нравилась напевность чужого языка. Так же ей нравилось итальянское слово desidera. Оно означало «чего желаете». Она употребляла это слово когда надо было подтрунить на до мной. Звезда была очень музыкальна. Она часто пела про себя, при этом иногда замечала «Чем больше я пою, тем больше я мудрею». В этом был некий смысл, который я плохо понимал.

Звезда научила меня правильно относиться к деньгам. Она снисходительно относилась к моей прижимистости. Не выпросив у меня очередную сумму на какую-нибудь безделушку, она говорила — Эх, Ты. А еще называешься близким по духу человеком. Как ты не понимаешь, что это такой дар. Ты даешь людям какие-то бумажки, а они тебе взамен хорошее настроение или красивые вещи. Мне нечего было возразить ей. Я понимал, что она, в сущности, права. Мне становилось стыдно, что у меня недостаточно этих «бумажек» и я неловко оправдывался перед ней. — Эти скупые люди, жители Большого Города, научили меня платить им той же монетой прижимистости. Того и гляди к шестидесяти годам стану таким скупердяем, коего до сели свет не видывал. А про себя говорил: — Да нет же. Я не скупой. Просто пытаюсь увернуться от нищеты. Играет она со мной постоянно в догонялки. Словно прочитав мои мысли, Звезда, глубоко вздохнув, промолвила: — Побыстрее бы мы потратили все наши сбережения и успокоились. Ведь как прекрасно, когда деньги подобно птицам улетают от тебя. Я не знал, смеяться ли или плакать, так глубока была ее мысль.

В ту ночь мне приснился сон. Я оказался в каком-то райском городе. Его жители очень любили играть в карты. Это была необычная игра, поскольку вместо карт они использовали бабочек. Они поштучно выпускали бабочек и наблюдали за их полетом. Выигрывал тот, у которого бабочка совершала нечто необычное. Тех бабочек оплачивал бюджет города. Это ни в коем случае нельзя было назвать банальным распилом муниципальных средств. Ведь деньги шли на организацию досуга горожан в общественных парках. Во сне я вспомнил сравнение денег с белыми птицами. В сущности, как всегда, Звезда была права.

При всей блаженности Звезды, меня не раз поражала ее практичность. Она хорошо знала, в каких банках наиболее выгодный обменный курс валюты. Звезда не раз говорила мне, что она — Ангел. Но я не совсем верил ей. Со временем мне стало казаться, что она права. Особенно это чувство усилилось после того как мне попался на глаза ее дневник. Это был сборник ее стихов. Странные то были стихи. Действительно, написанные Ангелом. «И что тут глупость? Что насилие? Такое видела одна лишь Я. Я побывала в облаках Олимпа, и Город-Град пред мною расстилался, Песней своею звеня». Прочитав эти строки, я понял, что никогда не видел и вряд ли когда-либо увижу тот Город-Град. Только что во сне. А Звезда была родом из того самого Небесного Града. В этом было ее отличие от меня. В ее словах высвечивались неведомые мне миры. Мне было совестно говорить Звезде о своих сомнениях. Слишком приземистыми они были.

Пролистывая дневник, я все больше осознавал, что совсем ее не знаю. Ее недосказанность извергалась в ее стихах. Словно в затхлом суденышке тебя носило по волнам ее мыслей. Судя по всему, она была очень одинока. «Почему одиночество такое постылое. Такое грустное… Скажи? Это есть эгоизм, наверное, когда думаешь лишь о себе. Как хочется Друга близкого душою Тебе. Как хочется обновления мыслей, чувств и любви к себе».

Мне нужно встать, уйти отсюда. Пока не занялась заря. Покинуть этот город смутный, чтоб не вернуться никогда. Уйду, покину грусть былую, где среди нищих и калек томилось сердце, так тоскуя, в мечте увидеть светлый брег. Читая эти строки, мне не хотелось осознавать, что Звезда согласилась быть со мной лишь потому, что ей нужно было обмануть свое одиночество.

« За радости наказывать нельзя. Нельзя у Человека отбирать Надежду». У меня защемило сердце. Несмотря на все мои старания, я не смог избавить Звезду от одиночества. Меня не было в ее стихах. Правда Звезда уделяла мне несколько ничего не стоящих строк. Одна из ее записей начиналась словами. « Не обижайте стариков. Не говорите «нет» старухам. Не ты ли тот старик, смахнувший невзначай слезинку». Эти строки имели ко мне самое непосредственное отношение, поскольку накануне, прогуливаясь со Звездой, я не подал какому-то алкашу. Звезда, видимо была оскорблена этим поступком. После этого я решил всем кому не попадя подавать подаяния, даже если это были явные аферисты. Я проецировал на себя другие записи Звезды, хотя, возможно, ко мне они не имели никакого отношения. «Друг, Человечище. Как хорошо с тобой по планете шагать», «Ну вот он и пришел, достоинство свое в карман вложив». Очевидно, она имела в виду мою прижимистость. «Еще совсем твой Разум не остыл. В глазах есть блеск и радость». Сколько снисходительности. Впрочем, именно так, наверное, и должны небожители относиться к простым смертным.

Звезда была немного не от мира сего. Помнится, как то я сильно простыл и у меня был жар. Я попросил ее купить лекарств. Лекарства она купила, но на последние деньги приобрела так же три тома произведений философа Кондильяка. Она хотела сделать мне приятное. Я не знал смеяться или плакать. Какой, к черту Кондильяк? Но, странное дело, после того случая я быстро пошел на поправку. Ей были открыты какие то неведомые измерения, доступ в которые мне был заказан. Она плохо разбиралась в бытовых вопросах, но в то же время была на короткой ноге с божествами. Это ее роднило с Патриархом, с которым свела меня судьба. У того тоже было иное измерение. Никто не мог сравниться с ним в размере ни помыслов, ни дерзаний.

Жить с богами трудно. Вечно ощущаешь свой размерчик. Остается надеяться лишь на их снисходительность. Как то Звезда загрустила. Чтобы как то приободрить ее, я пообещал свозить ее в Прагу. — Прагу? Удивленно спросила она. — Это морской курорт? Я подумал, что Звезда подтрунивает, но взглянув на нее, понял, что она это всерьез. Она действительно не знала, что такое Прага. Не потому, что была дебилкой, а потому, что жила в иномирье. — Нет, Прага это не курорт. Это очень красивый город и живут там очень красивые люди. Такие же славяне, как и ты. Странно, но в тот год Прагу затопило потопом. Может Звезда предвидела тот катаклизм? Поэтому и называла Прагу морским курортом.

Звезда очень любила елочные игрушки. Она всегда выбирала самые хрупкие из них, которые наверняка разобьются. Эти игрушки напоминали ей ее хрупкую душу, которая может легко поломаться. Как то я спросил Звезду, почему она не издаст свои стихи. — Ты тогда загремишь, понимаешь, — уговаривал ее Я. Звезда посмотрела на меня, словно на неразумное дитя, и промолвила. — Да уж точно. Загремлю куда-нибудь. Это был ответ не легкокрылой бабочки, но человека, вместившего в себя всю горечь Мира. При этом, сохранившего свою чистоту и невинно-девственное восприятие. Звезда после этого случая стала представляться Поэтессой. Она оценила мой жест.

Некоторые записи в дневнике Звезды были обрывочны и скорее напоминали пророчества Кумской Сивиллы. Они касались моих взаимоотношений с Патриархом. «Тот самый мудрый из всех Посланник на Земле Мудрецов». «На чистых Водах даже Змей становится добрей». « Не играйте, мальчики, в игры сатанинские» и т.д. Все это окончательно убедило меня, что Звезда действительно являлась Ангелом. Она была Божественной Невинностью Большого Города, и была послана мне, дабы я не пропал. Это девственное мировосприятие выручало меня не раз. Незадолго перед расставанием Звезда, предчувствуя нашу разлуку, словно завет произнесла — Когда тебе будет особенно тяжко, возьми хлебушка. Покроши птичкам. Полегчает. То же самое мне советовала Птица-Сирин. Я прибегал к этому совету не раз. Невинность в Большом Городе была запрятана где то очень глубоко.

СТРАННЫЙ ЮНОША С ПОКРОВКИ. ВВЕДЕНИЕ ВО МРАК

Гадание по китайской Книге Перемен: «Не я ищу юношей. Юноши ищут меня. По первому гаданию — возвещу. Второе и третье — смутит. Благоприятна стойкость. (Гексограмма Мын)».

Впервые я встретил этого молодого человека где-то у границы Словении и Италии. На одном из горных перевалов в рейсовый автобус сел Он. Это был инспектор ведомства контроля общественного транспорта. Пожилой водитель, несмотря на молодость парня, услужливо заискивал перед ним. Молодой человек невозмутимо проверил у пассажиров билеты и так же неожиданно сошел в проливной ливень в чистом поле. Картина тогда показалась несколько сюрреалистично-постановочной. Неизвестно откуда взявшийся инспектор, легитимность которого вызывала сомнения, и неизвестно куда затем испарившийся. Появившийся из небытия в небытие и ушедший.

Прошло некоторое время, и тот странный парень вошел в мою жизнь. На этот раз он уже был жителем Москвы. Он часто околачивался у стен Кремня в Александровском саду. Очевидно, тут он искал себе собеседников. А, может быть, здесь у него проходили встречи с «нужными» людьми. Кто его знает. В Москве молодой человек представился Мишей. Как его звали на Балканах, я не знаю. Меня часто подмывало спросить его об этом, но это было бесполезно. По всей вероятности, Миша невозмутимо ответил бы мне, что он никогда не был в Словении. Все его поведение словно посылало мессидж: «Сам знаешь, с кем имеешь дело. Так что не нужно задавать глупых вопросов. Для таких как я не существует ни стран, ни границ, ни времени, ни пространства. Сегодня я тут, завтра я там». При этом, мне подумалось: И везде Вы инспектора. И кто только Вас пристраивает на эти блатные местечки? Какая такая канцелярия?

Миша жил на Покровке в одном из господских домов эпохи русского модерна начала прошлого столетия. Он как то сказал, что жить на Покровке — символично. Эта улица одним концом упирается в Кремль, другим — в запасные пути Курского вокзала, где обитает бесчисленная армия бездомных. Этим он словно подчеркивал, что у человека выбор жизненного пути, в сущности, невелик: или в Кремль в небесные правители, или на запасные пути РЖД к бомжам.

Миша был умным и начитанным. С ним было интересно. Казалось, он перечитал все книги мира. Только с ним было возможно поговорить о классической немецкой философии или о тонкостях суфийских доктрин ислама. Только он мог объяснить этимологическую взаимосвязь немецких слов lind и land. Мы часто с ним ходили в книжные магазины, где он помогал выбрать нужные интересные книги. Я невольно спрашивал себя: И когда он только успел изучить все эти фолианты. Ведь для этого потребовалась бы не одна жизнь. Когда беседа начинала его тяготить, он выкладывал дежурные фразы о том, что служители Ватикана, скорее всего, являются членами некой древней секты, адепты которой строили египетские пирамиды и другую чепуху. Это означало, что разговор на сегодня окончен.

Эйфория общения с Мишей вскоре сменилась довольно странным чувством. Я заметил, что мой собеседник довольно подробно проинформирован о многих мельчайших подробностях моей личной жизни. Да и сам он невзначай подчеркивал это. То расскажет, что я любил брать на завтрак в каком-нибудь отеле, или упомянет размер моего последнего гонорара, о котором он не должен был бы знать. Заведет разговор о том, что многие предпочитают отдаваться любовным утехам не на кровати, а на полу. И это после того, как у меня накануне было подобное рандеву. Невольно возникал вопрос: кем же является этот молодой человек, который встречается тебе то в Европе, то в Москве и знает всю подноготную твоего бытия?

Большой Город проглатывает человека. Люди Большого Города лишены невинности провинции. Пожалуй, только там возможно сохранить девственность мировосприятия. Лишь в невинном состоянии возможно волшебство. Человек — существо общественное. В общении он проявляется как личность. Но то, что происходило, не вписывалось ни в какие рамки. Собеседник настойчиво стирал грань между собой и тобой. Давид в одном из псалмов обращается к Богу: «Не передавай на волю Заветы Души моей, дабы не погнать ее в плен». Странная просьба. Бог — покуситель на потаенные уголки твоей души. И делает он это для того, чтобы погнать ее в плен. Миша тогда мне показался тем покусителем. В лице Миши Большой Город проникал в тайники души своих обитателей. Устами Миши Город постоянно напоминал: Мне известны все твои чаяния и желания, все твои поступки. Миша был тем, кто был послан взломать потайную дверь от заветного нутра человека. Он вводил собеседника в отрицательное биополе, ожидая, когда загнанный в бессознательное, инстинкт откликнется на его призыв проявить себя. Миша был оком Большого Города — Оком Змея.

Пришло время, и мой Миша запел другие песенки. Он все больше говорил о том, что нужные знания невозможно получить без посвящения. А для пущей наглядности приводил пример Маугли, который без человеческого тепла навсегда оставался зверенышем, инфузорией, поскольку у него прекратился духовный рост. Мне не хотелось быть инфузорией, поэтому тогда я решил пореже встречаться с моим визави. Но, откровенно говоря, это плохо получалось.

— Был я в океанариуме и видел: на дне морском лежат две акулы и греют друг друга. Нам тоже с тобой нужно общаться. Несмотря ни на что. Несмотря на усталость или недомогание. Ты нужен мне так же как и я тебе. — уговаривал меня Миша. В другой раз он сказал: — Все под богом ходим. Зря ты так редко вспоминаешь обо мне. Мы живем на одной ветке метро и ничто не мешает нам почаще встречаться. Я не знал, как реагировать на эти откровения. Только что бросал дежурную фразу: — Тебя ожидает большое будущее. Что я буду мешаться у тебя под ногами.

Звезда недолюбливала Мишу. — Ты хуже, чем инфузория. Никак не можешь порвать с этим так называемым «дружком — интеллектуалом», — в сердцах говорила Звезда. Вряд ли речь шла о ревности. Скорее всего, Звезда видела в Мише своего антипода. Несмотря на это, мне подчас казалось, что Звезда и Миша связаны какими-то астральными нитями. Они были как Дева и Змей, которые охраняли волшебное Дерево, ведущее в Небеса.

Михаил жил в большой коммуналке. Обитатели коммуналок составляют особенный социальный пласт общества. Их хлебом не корми, дай пожить вместе. Миша занимал самую большую из комнат, что свидетельствовало о его привилегированном положении среди жильцов. Она имела прямой выход на лестничную площадку, что позволяло использовать ее в конспиративных целях. Сюда можно было приходить в любое время незаметно для остальных обитателей этой коммуны. Комната была почти пустой. Одноместная кровать, прятавшаяся в углу, два, невесть откуда подобранных, стула с порванной обивкой, стол с качающимися ножками и шкаф. Шкаф остался в этой комнате еще с дореволюционных времен. Он был сделан из массива красного дерева и был украшен бронзовыми аксессуарами. Наверное, поэтому, он пережил все политические передряги двадцатого столетия. Его просто лень было выбросить на свалку. Слишком уж был громоздок. Во всю высоту шкаф украшало колдовское мутное зеркало — свидетель былых времен.

В этой комнате и проходили наши задушевные беседы. Это в том случае, когда Михаил не навещал меня. Бичом московских коммуналок являются всевозможные насекомые — тараканы и клопы. Тараканы в этой квартире были особенно наглыми. Они бесцеремонно расхаживали на виду жильцов, не думая от кого-либо прятаться. Один из них обосновался на столе у Миши, время от времени беседуя с ним. — Этот таракан не подозревает о том, что существуют иные миры и ограничил свой быт рамками стола. Так и некоторые люди воображают, что познали мир, его не увидев, — как то сказал Миша. Я спроецировал эти слова на себя, ибо накануне отверг его предложение съездить в монастыри Чанг Майя. Но мысль моего собеседника была куда более глубокой. — Путешествовать нужно для того, чтобы заглянуть в невидимые изгибы своей души. Для этого мусульмане хоть раз в жизни должны совершить хадж — путешествие в Неведомый Град, затерявшийся где то на краю света. Это путешествие является той гранью в духовном развитии человека, когда он от внутреннего мира обращается в мир внешний, — сказал он мне.

Дабы я укрепился в этой мысли, ночью мне был послан сон. В том сне таракан Миши вырос до каких то невероятных размеров. Он посмотрел на меня с ухмылкой и обратился на человечьем наречии. — Что, любите пофилософствовать, дорогуша? Вы бы лучше делом занялись. Подумали о спасении своей души. — Как же мне ее спасти? — спросил я таракана. — Мир посмотри, — перешел на «ты» таракан», — Посети Волшебные Города, о которых тебе говорила Птица Сирин. Познакомься с их стражами. — Как мне найти тех стражей? — спросил я Мишу-Таракана. — Стражи сами найдут тебя, если ты будешь того достоин. Если ты не встретишь стража, значит что-то сделал не так. Значит — не дорос. Каждый из них тебя чему-нибудь да научит. Главное не прозевать встречу с ним. Нужно быть духовно готовым к заветной встрече. Ты должен почувствовать сродство к избранникам, ибо в них как в зеркале увидишь какую-нибудь частичку своей души. На том мой сон прервался.

КОРОЛЬ КОРОЛЕВСТВА КРИВЫХ ЗЕРАЛ

Гадание по китайской Книге Перемен: «Князь выстрелит и попадет в того, кто прячется в пещере. (Гексограмма Сяо-го)».

Мне приснился сон. Я нахожусь в лакшери отеле. — Вот и началось мое путешествие по «Волшебным городам», — думаю Я. Здесь все презентабельно и дорого. Правда, меня несколько смущает вид постояльцев этого отеля. Лица многих напоминают героев картин Иеронима Босха. Их вид граничит с гротеском и абсурдом. Но они пленительны в своем абсурде. До меня постепенно доходит, что постояльцы — душевнобольные, а мой отель есть клиника — желтый дом. Среди обитателей отеля зажигает молодая девица. Это библейская Сусанна, которую соблазнили жрецы. Наблюдая выкидоны Сусанны, Я понимаю, что это не жрецы соблазнили Сусанну, а она была дана им в наказание. Они, наверное, в чем-то провинились. Жрецы непрерывно на четвереньках, словно собачонки, следуют за Сусанной. До меня доходит, что эти старцы являются Хранителями Волшебного Города, в котором располагается этот «лакшери» Отель. — Хорошенькое начало, — думаю я. Здесь прекрасные завтраки. По утрам подают шампанское и дорогие сыры. Поэтому мне не хочется покидать это заведение. Хотя, наверное, было бы правильным, переселиться в какую-нибудь гостиницу поскромнее. Душевнобольные пытаются установить со мной «контакт». Я им не перечу. Постоянно улыбаюсь и киваю. Это необходимо, что бы подстроиться под них. Но я осознаю, что этот «финт» не пройдет, и постояльцы роскошного отеля рано или поздно выставят меня вон. Не исключено, что пинками под зад коленом. Ведь мне так плохо удается роль «дебила». И перед Сусанной на поводке я ползать не смогу.

Издательская деятельность поневоле меня столкнула со многими руководящими членами партии. Новые люди. Новые впечатления. Все они изображали чрезвычайную занятость и деловитость. Все куда-то вечно спешили и бежали. Эйфорию от многочисленных знакомств вскоре незаметно заменило другое чувство. Этих людей объединяло нечто странное — все они усердно культивировали насилие над устоявшимися нормами общественного бытия. Делали они это сознательно и с каким-то неописуемым старанием и рвением. Рукой уверенной творили абсурд. Умело спаривали Закон с Беззаконием. Ответственные работники усердно торговали фальшивыми пропусками в государственные учреждения первостепенной важности. И тут же открывали уголовные дела по соответствующей статье, привлекая незадачливых покупателей этих ничего не стоящих бумажек. Контрразведчики при этом взахлеб отчитывались о разоблаченных агентах иностранных разведок. У бывших руководителей спецслужб развязался язык. Они разом начали тыкать друг в друга пальчиком словно малыши и выливать массу непристойных сплетен друг о друге. Тот всегда, мол, был двойным агентом, а этот — заядлый развратник. У него целый детский сад незаконнорожденных детей. Третий не расстается с бутылкой и ответственные решения принимает только в пьяном угаре. Четвертый охоч до денег. Себе кое-что припрятал в швейцарских банках. Ученые выступали с весьма сомнительными научными гипотезами, от которых открестились бы как от чумы в любое другое время. Политиканы демонстративно нарушали данные ими предвыборные обещания и ратовали за принятие бредовых законов. Мне не раз, словно издевку, заявляли: — вы ведь все хотели по Закону. Вот и расхлебывайте свой Закон чайными ложечками. Казалось, что каждый, с кем я тогда знакомился, старался перещеголять другого в этом театре абсурда. Трудно было понять, в чем состоит секрет подобного поведения этих, несомненно, умных людей. Трудно себе представить, чтобы какой либо мало-мальски трезвомыслящий ученый позволил себе выступить в сети с докладом, который вызовет следующие комментарии:

— Врет, как дышит. — Закрутил, однако. — Опять накурился, Сказочник? — Много говорит. Путает мысли, Зараза. — Вечно хренею, слушая Вас. — Писатель… — Ну голова… Такую околесицу несешь и не стыдно? — Фантазер еще тот. — Ай, Димон, хватит болванить людей. — Ой, пудрит мозги. — Клиническая шизофрения. — Дописался, фантаст. — Все. Отцифровал ты всех нас. — Клиент Кащенко или нас за таковых считает. — Хватит жути нагонять. И так жить тошно. — Засыпаю как ребенок под его бубнеж. На лечение! — Врет, гад, умело, захватывающе. — ЕПТ. Да ведь это шиза. — Трепло несусветное. — Низкий вам поклон за бредятину. — Ох, сказитель. Зафантазировался. — Сколько же долбоебов в и — нете. — А на вид приличный человек, академик кислых щей. — Ясен хер, биоробот. — Вы ебанутый? — А вы, голубчик, шутник. — Яркий пример биткоина. И т.д.

Абсурд усиливался тем, что подобные лекции устраивались в различных серьезных научных учреждениях. Эти лекции были словно издевательствами, и особого рода экзекуцией, которой подвергалась научная элита недавно погибшей сверхдержавы. В аудиториях некогда засекреченных наукоградов ученые насильно сгонялись на эти «коллективные процедуры промывки мозгов». Отыскать смысл в бессмыслице этих сумасбродных поступков было трудно. Ученых, словно, призывали отказаться от всякого рода «умствования» и начать «беспечно гулять по жизни». В «чаше бессмыслия собирать чистый ветер».

Справедливости ради надо сказать, что предпосылки абсурда проявлялись еще при коммунизме. Глубокие исследования по вопросам религии издавались «Организацией Воинствующих безбожников»; книги по колдовству сибирских шаманов издавало издательство Политиздат, призванное укреплять коммунистическую идеологию; откровенно гомосексуальные романы можно было найти среди новинок «Военного издательства» под рубрикой «их нравы»; а молодежные таблоиды смаковали Дольче Виту Золотой Молодежи Запада, не забыв приписать при этом, что редакция, как и ты, дорогой друг, с презрением относится к подобным пасквилям, прочтя которые хочется вымыть руки.

Сегодня все происходящее напоминало некий карнавал. Впервые дух подобного карнавала я почувствовал, когда попал на вечеринку землячества кубинских студентов. Кубинцы сами себя веселили, не обращая внимания на приглашенных гостей. Неизвестно откуда-то появился бык. Он показано пытался забодать избранных красавиц. Затем, утомившись, огляделся и осеменил всех присутствующих своим гигантским шлангом. Вопль восхищения присутствующих символизировали кульминацию вечеринки. Хотя индусы и твердят, что Бог есть тот бык осеменитель, соития с которым так желанны, мне казалось, что абсурд происходящего напоминал того игривого кубинског быка, который, хотите вы того или нет, осеменяет вас непрерывно и методично, отвлекая от насущных житейских проблем.

Конечно же, эти деятели не были ни «фантазерами», ни « клиентами Кащенко». То были не глупые а, главное, состоявшиеся и материально обеспеченные люди. Вся их деятельность напоминала некий ритуал. Они сознательно вносили Хаос в повседневную жизнь страны. При этом без устали, словно мантру, повторяли при каждом удобном случае: «Довольно раскачивать лодку. Довольно раскачивать лодку». Очевидно, тогда от архитекторов социальных отношений поступила установка — отныне мы живем в эпоху хаоса и разрухи, у которой должны быть свои наглядные атрибуты во всех областях. В настоящий момент все мы граждане Королевства Кривых Зеркал. Бесчисленные невидимые ниточки связывали многотысячную армию функционеров с Правителем этого мифического Королевства. Вскоре у меня рассеялись все сомнения относительно того, кто был этим Королем. Поскольку мне был предоставлен шанс тесно общаться с этим человеком, я невольно пытался проникнуться вопросами философии Власти. Я наивно полагал, что сумею остаться в стороне от всего этого карнавала. Мне казалось, что этот человек постоянно нуждался в хаосе, дабы не потерять навыка творения гармонии. Будучи Демиургом, Хаос и творил. Причем делал это весьма искусно. Никто не мог сравняться с ним в этом ремесле. Я пытался понять и обосновать мотивацию поступков этого человека. Возможно, он поощрял Темень, дабы сохранить Целостность Мироздания. Ведь только на фоне Тени виден Свет. Но это плохо согласовывалось при знакомстве с людьми, которые составляли его ближнее окружение. С них хоть фрески пиши на тему Страшного Суда.

Ночью мне приснился сон. Я посещаю Патриарха от политики и приношу ему в подарок новые книги. Но у него на рабочем столе показно красуется огромный фолиант по магии. Я из чувства такта ничего не говорю, но украдкой бросаю жадный взгляд на колдовскую книгу. Мне очень хочется ее полистать. Словно, угадав мое желание, Андрей Александрович, указывая на книгу, шепчет мне: — Будем учиться всякие пакости делать, — будто я подмастерье мага-колдуна и являюсь его единомышленником. Мое девственное нутро не выдерживает этого насилия, и я робко спрашиваю, зачем нужно эти пакости вообще делать? — Из лучших побуждений, — отвечает Патриарх. — Если не делать пакостей, русский народ всей душой отдастся Власти. А это не хорошо. Пакости нужно делать для того, что бы люди смогли сохранить свою индивидуальность, — просвещает меня Андрей Александрович. — Тебе еще многому предстоит научиться. Его рассуждения мне кажутся логичными. Я уже готов согласиться с ним и стать соучастником его игр. Тут сон мой прервался и я проснулся с ощущением недовыговоренного.

Мне иногда казалось, что общение с праведными людьми для Короля Кривых Зеркал не так интересно и граничит с некоторой обыденностью. Куда интереснее было открыть в человеке его темное начало. Мой Визави был специалистом по «трудным орешкам». Казалось, он умел найти доступ к душе каждой нестандартной личности, а, в итоге, оседлать ее норов. Странно, но этот путь лежал через Милосердие. Провоцируя в человеке бунт его темного начала, весьма привлекательно было выступить Хранителем Закона. Праведник, как правило, ждет и требует даров, а не милосердия. Тогда мне открылось, что Власть даров никому не раздает. Ей предпочтительнее проявить милосердие. Как знать, возможно, провоцируя в душе человека бунт, Власть давала ему возможность проявить себя. Самоутвердиться его личности. В этом, помимо прочего, и заключалась школа жизни, которую проходили представители политического бомонда эпохи лихолетия у моего Короля.

В моих аналитических записках, которые готовились для патриарха, я начал высказывать все более и более нестандартные мысли, не вписывающиеся в устоявшийся канон. Мои записки, порой, шокиравали и меня самого. Я, конечно же, не ханжа. Но все же… Я чувствовал, что только в этом случае аналитические записки будут востребованы. Мой расчет оказался верным. Во время одной из встреч Андрей Александрович невзначай заметил, что хранит все мои тезисы у себя в письменном столе. То не был дешевый комплимент. Не того поля был этот человек.

Ночью мне приснился сон. Я нахожусь в городе Париже в районе площади Вогезов. Площадь по всему периметру окружают средневековые здания из красного кирпича. В центре площади разбит парк. Кругом снуют парижане в ермолках, будто речь идет о польском местечке. Многие из них приветствуют меня восклицанием «шалом» как добрые знакомые. В парке старухи, одетые в наряд бедуинок, примостились у детской песочницы и песком чистят кастрюли. Надо же, грязью грязь вымарывают, — подумалось мне в том сне. Мне встречается старьевщик. Странно, что в современном городе востребована эта профессия. Я захожу в небольшой магазинчик. Хозяева магазина, почему то повесили огромный еврейский календарь. Купив минералки, при выходе, я имел неосторожность бросить незначительный комплимент, касающийся «шедевра» полиграфического искусства, висящего на стене. Этот опрометчивый поступок позволил хозяину забегаловки разглядеть родственную душу. Поэтому, он прощаясь чуть ли не на всю площадь громогласно восклицает: «Шалом» и машет мне рукой. Я готов провалиться сквозь землю, ибо все окружающие начинают с любопытством пялиться на новоиспеченного «еврея». — Осталось только ермолку надеть, — думаю я. Мои переживания прерываются нескладными звуками духового оркестра. Они становились все громче и громче. Площадь заполонил табор цыган. Это они выдували медь. Может среди них скрывается «Волшебник Волшебного Города»? — подумал я. Вряд ли. На Волшебнике Парижа лежит огромная ответственность, не только за свой «волшебный» город, но и за нечто большее.

ГОРОД ЧЕТЫРЕХ ВРАТ

Гадание по китайской Книге Перемен: «Обладателю Правды — препятствие. С трепетом блюди середину. Крайность — к несчастью. (Гексограмма Сунн)».

Очередным волшебным городом, куда я попал, был Неаполь. И хотя никакого стража там я не встретил, этот город помог понять суть перемен, которые происходили в моей стране. Новизна впечатлений была какой то странной. Она помогала заглянуть в себя. Внешний мир проявил мир внутренний. Помог увидеть те энергетические бури, которые были запрятаны в глубине души.

Поражала бешеная энергетика города, в котором бурлила жизнь. Эта энергетика разворошила бы любое болото, любую таежную заводь. Кажется, что весь город только тем и занимается, что беспрерывно спаривается. Спариваются огромные океанские лайнеры с причалом; спариваются в подсобках тесных пиццерий бесчисленные посетители; тут же, в печи, спаривается с поленом огонь; спаривается продавец с покупателем на шумных рынках; жарким взглядом спаривается полицейский-постовой с бурлящей толпой; спаривается закон с беззаконием; спариваются бесчисленные туристы с руинами Помпей; спаривается жизнь со смертью; спаривается почти нагая молодежь, возвращающаяся в переполненных электричках с пляжей города — друг с другом и с другими пассажирами; спаривается острое слово неаполитанца с ухом случайного прохожего; спаривается тугой транспортный поток с магистралью; спаривается огненная земля с морем и заставляет его кипеть; спаривается Везувий с Небом. Да и сам Неаполь, кажется, непрерывно спаривается с остальной Италией. Он дает ей импульс. Он дает ей жизнь.

В Неаполе дал знать о себе Змей. Говорят, что это его энергия, скрытая в недрах кипящей Земли, питает город. В Неаполе стерты рамки приличий и устоявшихся догм, где животная энергия ничем не ограничена. Мне кажется, что моему Патриарху понравилось бы здесь. Свобода Духа в нем проявлялась в непосредственности поведения. Устоявшимся правилам и догмам предпочитал свободное странствие в беспредельном. Тесно ему было среди коммунистов. Выискивал себе соразмерников в иных измерениях, в иных странах. Вверху странствовал с тем, что творит вещи. Внизу — с тем, что было за пределами жизни и смерти. Говорят, что где то здесь, в Неаполе, припрятан заветный вход в преисподнюю.

Впечатлений и переживаний было так много, что знакомство со всякими «волшебными стражами» было бы излишним. Помимо этого мне кажется, что я не встретил стража Неаполя потому, что этих стражей очень много и им было, откровенно говоря, не до меня. Они до сих пор обитают в многочисленных святилищах, разбросанных в окрестностях этого Волшебного города. Поражает не только сохранность этих святилищ, но и их ухоженность. Невольно рождается мысль о том, что где то здесь находятся и сами жрицы. Скорее всего, так оно и есть. Может они скрываются под обликом неаполитанских старух, непрерывно играющих в лото, жонглируя прихотями судьбы и небесных предначертаний. В этих святилищах творилась и творится до сих пор мировая история. Будь то Спрерлонга или святилище Кум, где помогли восстать из небытия поверженному троянцу Энею. Молитвами неаполитанских сивилл просуществовал Рим пол тысячелетия. Греку Одиссею неаполитанские сирены, которые водились в изобилии в Сорренто, желали напомнить о божественном измерении. Одна из них, чудачка, все плыла за его кораблем, пока не утонула в заливе.

Неаполь напоминает о том, что есть иные измерения и миры. В археологическом музее города масоны с гордостью показывают артефакты их символики, обнаруженной в Помпеях. Что по идее должно наводить на мысль негласного первенства не столько в непрерывном состязании городов, сколько в состязании идей и мировоззренческих концепций. По иронии судьбы этот город называют Неаполем, то есть Новым Городом, хотя правильнее было бы его назвать Альтерполем, то есть городом другим. Тем, кто является alter ego Рима.

Мне приснился сон. Я стою в центре шикарного пассажа Умберто Первого, выстроенного в центре Неаполя. Стеклянный пассаж имеет план креста. Меня мучает вопрос, какую из четырех галерей-дорог выбрать. В конце каждого пути меня ожидает свидание либо с Сиреной, либо с Сивиллой, либо с хранителем врат Гадеса, либо с хранителем врат Небесных. Я не столько опасаюсь неправильного выбора, сколько не знаю, чего хочет мое нутро. Мне обязательно нужно сделать выбор сейчас, ибо второй подобной возможности у меня больше не будет, даже если я навечно поселюсь в этом Волшебном городе.

МЕТАНИЯ МОСКОВСКОГО БОМОНДА ОТ ПАТРИОТОВ К ДЕМОКРАТАМ И ОБРАТНО

Гадание по китайской Книге Перемен: «Четверка коней тянет в разные стороны. Слезы льются сплошным потоком. (Гексограмма Чжунь)».

Утром я иду в магазин шаговой доступности за свежим хлебом. Там, конечно же, уже околачивается Люба — бывшая олимпийская чемпионка, а ныне подруга всех люмпенов округи. Люба с утра пораньше мучает персонал магазина своими вопросами: «Чем Пепси Кола отличается от Кока Колы или чем отличается магазин Магнит от магазина Пятерочка». — Одним названием, — отвечают ей продавщицы. — Неправда, в том магазине порядка больше. Это Люба со злости, ибо ей не дали взаймы пива. — Шла бы. Ты, Люба, и не мешала работать, — не выдерживает управляющая магазином. Но Любе во что бы то ни стало нужно опохмелиться, поэтому со своими дурацкими вопросами она, наверняка, полезет ко мне.

Патриарх умело подменил политические баталии интеллектуальными играми. Эти безобидные игры внушали мысль о смертельных поединках. Старая номенклатура вся как одна сдала власть и дружно отправилась на покой писать мемуары. Лишь некоторые избранники пожизненно закрепили за собой личные кабинеты на Старой Площади. Мой Патриарх был в их числе. Другим активным функционерам, которые были коммунистами, это дело надоело и они стали демократами.Молодая элита кинулась образовывать новые политические партии. Партии тогда создавались не столько по идеологическому принципу, сколько отражали амбиции и прихоти своих новоявленных лидеров. Этих политических деятелей было так много, а их последователей так мало, что партии эти были эфемерными. Они существовали лишь на бумаге. Дабы заявить о себе, было достаточно нанять опытного айтишника, чтобы тот разработал для вас интернет ресурс. Несколько фотографий о липовых мероприятиях и дело сделано. Можно подавать заявку на получение бюджетных грантов.

Подчас дело доходило до абсурда. Приглашает вас знакомый по «срочному» делу. Вы мчитесь и спрашиваете: «Что случилось». — Да ничего особенного, Коля. Просто у меня сегодня юбилей, — отвечает знакомый. — Я хочу, что бы ты выпил за мое здоровье и сказал пару приятных слов обо мне. В зале сидят такие же как и я, непонятно откуда набранные «суслики». Некоторые из них отделываются дежурными фразами. Фуршет весьма скромен и символичен. Наутро ты узнаешь, что являешься членом Партии Пчеловодов, у которой накануне прошел учредительный съезд. Вот и твоя фотография с этого мероприятия уже выложена в сеть. — При чем тут пчеловоды, — переспрашиваешь в телефонном звонке своего «знакомого». — Ну ты ведь у нас трезвенник, — шутливо отвечает он. — А пчеловоды — все трезвенники. Иначе пчелы до смерти закусают. Да, кстати, Иванова, я тебе на съедения не отдам. Какого Иванова? На какое такое съедение? Сидишь, вроде, никого не трогаешь. Относишься ко всем доброжелательно, а тебя насильно назначают в «чудовища». В этом были возможности Столицы. Живешь, вроде, отшельником, а невольно пересекаешься с известными личностями. Эти знакомства иногда приносили немало хлопот. Неведомые люди тебя записывали в «организаторы» каких то событий, о которых ты слыхом не слыхивал.

Моя неопытность привела к тому, что я помимо своей воли был включен в списки тех, кого за глаза в около политических кругах принято называть «Золотце Наше». У этих людей фотогеничный и приличный вид. Они подобны «свадебным генералам». Поэтому они нарасхват на всяких мероприятиях, которым необходимо придать презентабельность. Приходилось более критично относиться к новым знакомствам. Так было и тогда, когда просили поддержать Партию Здорового образа Жизни. Спрашивается, ну кто может быть против здорового образа жизни? Пить меньше надо и утренние пробежки в парке желательно совершать. Но у лидера той партии были весьма оригинальные идеи. — Летом желательно не работать, ибо детьми заниматься надо. А зимой медведи, и те спят.

Дабы не впутываться во всю эту катавасию я принял твердое решение посещать лишь те мероприятия, куда меня пригласит Патриарх. И он пригласил. Это был Второй Съезд его Партии, которая имела «левый уклон». К съезду по своей инициативе напечатал календари с логотипом Партии. Лучше бы я этого не делал. Ибо этот незначительный поступок в корне перевернул всю мою жизнь. Съезд проходил в гостинице Россия, на месте которой ныне отстроен парк Зарядье. Собралось около двух десятков человек. Было понятно, что мероприятие это дежурное. Во время перерыва я хотел было покинуть это сомнительное сборище, но на улице мелкий функционер партии, курящий сигарету, жалобно попросил: — Не уходите. Нас и так мало.Так никого не останется. Это уже потом Партия разрослась до гигантских масштабов. Ее офис переместился в одну из высоток Нового Арбата, а съезды проходили в Доме Союзов. Это были мероприятия иного масштаба. Молодые политики из провинции мечтали попасть в поле зрения столичных партийных бонз. А девушки-провинциалки надеялись познакомиться с олигархами — капитанами отечественной промышленности, которые в обязательном порядке посещали подобные мероприятия.

Мне приснился сон. Я приглашен на прием. Скорее, это не прием, а аудиенция. Я стою в длинной очереди царедворцев, которые скопились на парадной лестнице роскошного дворца. Среди царедворцев мелькают знакомые лица деятелей московского политического бомонда, которые принадлежат к различным партиям. И хотя в различных телевизионных ток шоу они нещадно поливают друг друга грязью, здесь они мирно переговариваются и терпеливо ожидают своей очереди предстать перед влиятельным мужем. Мне это надоедает, и я тайком поднимаюсь по лестнице в парадную залу. Там на богатом троне восседает Андрей Александрович в торжественном одеянии. Наверное, такие носили дожи Венеции. Трон поражает своим убранством. Позолоченные львы мирно улеглись у его подножия. Подлокотники вырезаны в виде орлиных голов. Высокая спинка трона украшена золотой фигурой змея, свернутого в клубок. Гости подобострастно в великом волнении и трепете подходят к патриарху, преклоняют перед ним свои колени, прикладываются к его длани и в волнении отходят. Я понимаю, что мне необходимо вернуться на парадную лестницу и дождаться своей очереди преклонить колени перед могуществом патриарха. Во сне я толком не понимаю, чему поклоняются царедворцы — богатому одеянию и величественному трону или же моему патриарху. Странно. В руках у меня пустой лист бумаги с моей подписью. Этот лист я должен буду вручить патриарху: «Отдаю, мол, тебе мою душу. Вот и автограф мой. Подписываюсь перед твоим могуществом. Пиши, что пожелаешь над моей подписью на пустом листе. Я на все согласен». Я понимаю, что не сделай я этого, то попаду в черные списки, неведомо кем составляющимися и неведомо где хранящимися. И житья мне в этом случае не будет. Проснувшись, я осознаю, что великих людей нельзя не страшиться. И пусть по жизни они носят непрезентабельные костюмы и ботинки на танкетке марки «Скороход», во снах они облачены в пурпурные рясы, вышитые золотой нитью и восседают на ослепительных тронах, в изголовье которого примостился Змей,

НИ БУЙВОЛЫ, НИ ТИГРЫ НЕ БРОДЯТ ПО ПУСТЫНЕ ИЛИ БАЛАНС МЕЖДУ РАЗНЫМИ ГРУППИРОВКАМИ

Гадание по китайской Книге Перемен: «В речах пусть будет стойкость. И раскаяние исчезнет. (Гексограмма Гэнь)».

Во время одной из встреч Патриарх пожаловался, что очень устал от партийной суеты. — Приходят эти и жалуются на тех. Затем приходят те и жалуются на этих. Если бы Вы знали, как я устал от всего этого. Эти слова показались странными, поскольку, непрерывное поддерживание внутрипартийного конфликта входило в негласные правила игры. Всякого рода вздрязги способствовали политической активности. В этой связи часто вспоминался фрагмент советского фильма «Свинарка и пастух», в котором главная героиня Глаша тормошит новорожденных поросяток, дабы они начали жить. Противоречия были движущей силой любого дела, тем более — политических перемен. Лидер Партии, при этом, по тем же неписаным правилам, должен был оставаться над схваткой.

Но в случае с Патриархом все было иначе. Меня не раз удивляло его абсолютное спокойствие и индифферентность при получении известий о каких либо экстраординарных событиях. Его мало чем было возможно удивить. Казалось, что все это он уже видел и слышал. А с теми или иными поступками политиканов различного пошиба он уже сталкивался в каких то иных измерениях. Все приходили к нему как к отцу родному и изливали горечь потаенных уголков своих душ. А он, молча, слушал и ничему не удивлялся. Было нечто таинственное в его личности, что позволяло людям не сомневаться, что Патриарх их поймет. Скорее всего, это качество он выдрессировал в себе в течении бесконечно долгих лет своей политической карьеры. Сегодня он был океаном, который мог вместить в себя все реки и ручейки русского политического поля.

Молодые политики, которые были у всех на слуху, обладали большим энергетическим потенциалом. И этот потенциал требовал выплеска энергии. Они при каждом удобном случае поносили друг друга, при этом умудряясь не выходить за негласные рамки правил игры. Словно некий опытный дирижер умело руководил всеми аккордами этой симфонии. Иногда складывалось впечатление, что Патриарх сам поощрял громкие, а подчас и скандальные, выходки молодых политков. Как говорится: «Милые бранятся, только тешатся». Поэтому его, если не любили, то уважали. Показательно, что Патриарха предпочитали не упоминать в своих мемуарах эти деятели. Ему удавалось оставаться в тени и при этом не терять контроль над ситуацией в целом. Последнее свидетельствовало об исключительности его опыта и позиции. Андрей Александрович был проинформирован о всех передрягах и крепко держал все нити потенциальных возможностей игроков политического театра. Я заметил, что он не появлялся на тех заседаниях политсовета Партии, на которых планировались межпартийные разборки. Подобная позиция импонировала. Возможно, подобной позиции хотел придерживаться и я. Но этого положения нужно было заслужить. До него нужно было дорасти. Как гласит китайская мудрость «Ни буйволы, ни тигры не бродят по пустыне». Невозможно участвовать в политической жизни, сознательно удалившись в «пустыню».

— Ты у нас волк-одиночка??? В этой реплике Патриарха, обращенной ко мне, был упрек и твердая уверенность в том, что так долго продолжаться не может. С его ли подачи или нет, один из функционеров втолковывал, что мне нужно вступить в какую нибудь «шайку». — Иначе, пропадешь. Никому не позволено было обойти «социальный лифт». Это были опытные интриганы. Они знали, о чем говорят. Каждый хотел затащить меня в свою шайку. Но ни в какую шайку особого желания вступать не было, ибо чувствовал, что последнее может навредить моей душе. Каждый из этих людей искал себе сообщников, при этом не уважал ни окружающих, ни себя. Неизбежно назревал конфликт.

Иногда казалось, что Патриарх сознательно создавал различные нестандартные ситуации в моей жизни, дабы увидеть, как я из них выкручусь. Делал это он не со злости. Просто мои решения подчас помогали ему найти правильный код поведения в вопросах уже его жизни, которая имела совсем иной масштаб. Иногда, когда было особенно трудно, Звезда предлагала принять мудрое решение и лечь спать. Или же сегодня и сейчас устроить Новогодний Праздник, хоть на дворе стоял сентябрь. Она доставала короб с хрупкими елочными игрушками и начинала их бережно перебирать. Иногда я огрызался. Тогда Звезда примирительно просила: «Хорошо. Хотя бы конфетку тогда дай». Это часто помогало. Решение проблемы после этого иногда приходило само собой. Так мне удавалось сохранить свое человеческое достоинство и окончательно не стать винтиком в аттракционе политических представлений.

Ночью мне приснился Патриарх. На этот раз он был Дожем в стране Олимпии. Олимпия оказалась большим монастырем. Там жили одни монахи. Главный Дож так же был монахом. Он был строгим и справедливым. Его побаивались и любили. Несмотря на то, что у него был важный и надменный вид, он был вольнодумцем и его, даже, демократическая пресса страны Олимпии причисляла к Либералам. Говорят, он втайне осуждал иных монахов за веселость, называя их заблудшими агнцами. Агнцы были рады, что в пастыри им дан не Волк. Хотя в том монастыре водилась и партия волков. На слова Дожа-Патриарха о том, что он предпочитает, что бы и волки были сыты и овцы целы, партия волков время от времени скулила: « Мы не знаем как насчет овец, но волки на сегодняшний день очень, очень голодны». Тогда Дож разрешал волкам немного пошалить. Объяснение своим решениям Дож давал в выпускаемых им энцикликах, которые были написаны в форме иносказательных изречений. Одна из них, была посвящена мне. «Не вкусив различных явств, не познаешь их вкуса. Дабы быть человечным, нужно познать горечь и боль. Дабы ценить труд, нужно познать пренебрежение к себе и чувство утраты». В этой связи мне вспомнилось высказывание члена политсовета Гурова, который со знанием дела утверждал, что количество соли в крови человека у всех одинаково, будто он пробовал ее на вкус. Во сне Патриарх переживал за своих подопечных, как бы они не подхватили французской болезни или кароновирус. Поэтому он советовал им на ночь употреблять простоквашу и тщательно мыть руки и полоскать рот. Иных бездарей и лоботрясов Дож-Патриарх осуждал публично. Порой осуждал и усердствующих трудолюбцев, видя в них сеятелей зависти и раздора. И те и другие принимали порицания со смехом и публично о них рассказывали, будто речь шла о ком то постороннем. Одним из этих трудолюбцев, возмутителей спокойствия, был Я. Как то мой Дож затосковал, и удалился от дел. Монахи выбрали меня делегатом к нему, дабы узнать, почему Дож покинул их. — Сплю до изнеможения. Подавляю Врага, — ответил Дож. — Одиночество нужно, дабы хранить Путь. Ведь от Пути и на миг нельзя отойти. То, от чего можно отойти, то вовсе и не является Путем. Мне стало стыдно, что в помыслах я продумывал, как бы выпросить для себя у Патриарха те или иные преференции. Ведь эти мелочи отвлекали Его от Хранения Пути. В том сне мне приснился другой сон. Я зашел в заброшенную часовню помолиться. Со старых фресок на меня глядели лики святых. В центре был изображен Изверг Рода Человеческого. Он не был страшным. Скорее — добрым. На его лице отразились глубокие раздумья и сомнения. Из его головы, словно Афина из головы Зевса, рождалось целое воинство Святых в белых одеяниях. Крайний из этих святых кормил птичек. В том «несмышленыше» я узнал себя.

Посланный сигнал вынудил меня в дальнейшем более осторожно и осмотрительно выстраивать диалог с Патриархом. Подтверждение этим мыслям я нашел на выставке картин Кирико, куда меня затащила Звезда. Странные то были картины. Почти на всех них среди сюрреалистического пейзажа были изображены одинокие башни. В этих башнях угадывалась щемящая сердце ностальгия души по иному измерению. То была тоска, заключенной в материальную оболочку души по вселенной. Башни всячески хотели вырваться в небо. А я думал о преференциях.

КРОЛИК-МОЗГУН

Кролик-Мозгун беспомощен. Он ведь кролик. Его постоянно жалко. У него непрерывные проблемы. Его всегда нужно спасать. Кролик-Мозгун не оставит тебя в покое и напомнит о себе, когда начнешь забывать о нем. У него обязательно прорвет водопровод, когда у тебя важное совещание. Он забудет паспорт, когда вы уже в аэропорту. Кролик-Мозгун умудриться подхватить простуду, когда на улице тридцатиградусная жара. Он всегда «тупит». Очень любит поплакать и грозится кончить свою жизнь суицидом, потому что окружающие плохо понимают его. Постоянно сидит в инстаграмме и требует себе новых луков. Мне иногда хочется хорошенько отхлестать Кролика-Мозгуна ремнем, но я опасаюсь что соседи напишут на меня донос. Только это останавливает меня от этого шага.

Кролик-Мозгун повзрослев превращается в Зайца-Мозгуна, от которого спаса нет (делает в моей душе пролом за проломом). Заяц-Мозгун постоянно вовлекает тебя во всякие сомнительные проекты (советник неискренний). Не спросив, включает в непонятные списки. Любит спросить отчет о проделанной работе, к которой не имеет никакого отношения (любит нравоучения). Заяц-Мзгун без стыда и совести если не просит, то требует денег. Подбивает взять сомнительный кредит под сомнительные проекты. Заяц-Мозгун ненавидит покой (враг отдохновения и «праздности»). Вечно суетится и мельтешит (это у него называется «погрязнуть в делах»). Мечтает вляпать вас в какую нибудь историю, что бы затем, засучив рукава, взяться за ваше спасение (спаситель весьма сомнительный). Заяц-Мозгун бесится, когда его не воспринимают всерьез. Намекает на свои доверительные отношения со спецслужбами (правда непонятно какими). У Зайца-Мозгуна бесстыдный взгляд. Любит гнать правду-матку и навешивать прилюдно ярлыки. Любит выпить водки. Я, конечно же, отхлестал бы прилюдно ремнем и Зайца-Мозгуна, но боюсь, что у него действительно весьма могущественные покровители. Так что с ним лучше не связываться. Профессия Кролика-Мозгуна очень востребована. Ведь каждому нормальному человеку должен быть приставлен свой персональный Мозгун. Я успокаиваю себя лишь мыслью о том, что Кролик-Мозгун дан тебе не столько в наказание, сколько для того, чтобы ты смог выработать в себе качества «Стоика».

СОЛНЕЧНОЕ ЗАТМЕНИЕ В РИМЕ. МИСТЕРИИ СОЛНЦА И ЛУНЫ

Гадание по китайской Книге Перемен: «Царь приближается к Нему. Не беспокойся. Надо Солнцу быть в середине своего пути. (Гексограмма Фын)».

В тот день, помнится, было солнечное затмение. Солнце тогда в очередной раз спаривалось с Луной. В эти дни наступает раздолье для всяких колдунов и ведьм. Говорят, что в эту пору им легче простого творить свое чародейство. Как правило, Солнце и Луна избегают друг друга. Лишь иногда нарушается обычный бег времени и стирается непреодолимая грань между разными мирами. Кажется странным — вроде ясный день и небо безоблачно, а как то неуютно. И хотя день остается днем, он несет на себе отпечаток ночи. Все словно происходит во сне.

В такие дни люди спешат поскорее укрыться дома подальше от греха. Вряд ли кого удастся даже палкой выгнать на улицу. Лишь отчаянные чудаки вопреки здравому смыслу выходят на променад. Поглядеть, что это там такое происходит на небесах. Как это случается воочию — спаривание божественных светил. Некоторые даже вооружаются самодельными телескопами, которые, по идее, должны помочь не пропустить малейших тонкостей этого таинства. Подобные чудаки большей частью поступают так по недомыслию, а, может быть, по потаенным позывам темной стороны своих грешных душ.

Видимо к таким людям отношусь и я. В эти дни у меня наступает необъяснимый подъем творческих сил и чувствую себя я в этом колдовском пространстве как рыба в воде. Тогда мне нравиться выходить на долгие прогулки, заветной целью которых является встреча родственных душ. Лучшего времени для этого не сыскать. Поверьте на слово. Ведь улицы в это время пустынны и каждый встречный предстает перед вами как прозрачное стеклышко. Вся прелесть подобных прогулок заключена в том, что заранее не знаешь, кого встретишь. Иногда сюрпризы бывают весьма неожиданными, поражающими воображение обывателя.

В тот день я направился к Латеранскому собору. Почему? Не знаю. Видимо все так уже было запланировано. Храм этот находится на отшибе Рима. Его построили на месте бывшей резиденции императора Константина. Тут долгое время находился престол римских первосвященников. Несмотря на то, что папы давно перебрались в Ватикан, Латеранский собор сохранил статус первопрестольного. Главной реликвией храма являются головы апостолов Петра и Павла, которые хранятся в алтаре собора. Я никогда толком не мог понять, почему головы отцов церкви отделены от их тел. Ведь останки св. Петра и св. Павла погребены совершенно в ином месте — соответственно в соборе св. Петра в Ватикане и в соборе св. Павла, что в полях.

Обычно в Латеране не так суетно. А тогда площадь и вовсе была пуста. Двери храма были открыты настежь, приглашая войти внутрь. Странно, но в соборе тоже никого не оказалось. В уединении я молча помолился. На душе стало торжественно светло. Беломраморные статуи апостолов, казалось, ожили и приняли меня в свой круг. Мы не спеша наслаждались общением. Уже не помню, сколько времени я пробыл в храме. Судя по всему, довольно долго. Привратник храма приготовился к закрытию обители. Он вежливо напомнил мне об этом.

При выходе на паперти церкви старая цыганка дожидалась своих клиентов. В будни она собирала дань с каждого входящего в храм за право пообщаться с богом. Сегодня, судя по всему, у нее выдался не очень прибыльный день. Ведь никого не было. Несмотря на это, цыганка словно цербер зорко охраняла врата храма. Исходя из этого, я сделал вывод, что она дожидалась иного улова. Не меня ли?

Встретившись с цыганкой глазами, я признал ее. Она приснилась мне накануне. Там, во сне, я целовал эту старую ведьму в засос. Она время от времени облизывала со смаком свой беззубый рот и требовала новых ласк. Целовал ее я не по принуждению, а из жалости. Все имеют право на человеческое тепло. Даже такие старые ведьмы, — думал тогда я. Теперь я невольно отвел взгляд. Но не тут то было. Старая карга, казалось, только и дожидалась меня. Она прекрасно запомнила мои поцелуи и сейчас не прочь была пообщаться вновь. К тому же, она видно приготовила мне какой то загадочный гостинец. Откровенно говоря, связываться с ней вновь особого желания не было. Мало ли что бывает во снах. Я уж было попытался сделать вид, что мы не знакомы и уйти прочь, но цыганка протянула мне открытку с репродукцией неведомой иконы и жалобно проскулила. — Per Favore, Signor.

В этот миг весь облик цыганки напоминал тибуртинскую сивиллу, которая насильно когда то впарила колдовские книги римскому царю Тарквинию. Тот тоже, помнится, не особенно хотел брать эти книги. Но ему тогда пришлось их взять. Я взял открытку у цыганки и молча выложил несусветную сумму, выпотрошив до основания свой кошелек. Однако цыганка засопротивлялась –Poi, Poi, — промолвила она. Странно. Чтобы цыганка и не взяла денег? Как бы мне это ее «потом» не влетело в копеечку, — подумал я.

Икона, по всей видимости, принадлежала какой-то христианской секте. То ли эфиопской, то ли копто-сирийской. Об этом свидетельствовали неведомые иероглифы, которыми была усыпана открытка. На ней была изображена сцена распятия Христа. По обе стороны от Спасителя можно было увидеть казненных с Христом разбойников. Вид у них был довольно необычен. Это были юные отроки, которым было не более тринадцати — четырнадцати лет. Обычно в это время юноши становятся полноправными членами общины. В это же время, как правило, начинается их великая жатва. Отроки были помечены астральной символикой, из которой следовало, что один из них являлся Солнцем, другой — Луной. Было непонятно, кем же тогда является Христос? Восточные иероглифы поясняли эзотерический смысл иконы. Передо мной оказалось изображение одной из герметических доктрин раннего христианства, которые редко когда всплывают наружу. Эзотерический аспект линчевания Христа имел астральный контекст и означал распятие Солнца и Луны. Я невольно примерил на себя роль того благоразумного разбойника, которому было позволено быть распятым вместе с Христом лишь для того, чтобы он мог познать Бога.

Надо же было такому случиться, что эта редкая икона предстала предо мной в день солнечного затмения, когда воочию можно увидеть символическую смерть небесных светил. В такие совпадения трудно поверить. Скорее всего, этот подарок был подготовлен Великим Стражем Рима. Так он приветствовал меня. Для этого он избрал свою служку, которой, судя по всему, являлась цыганка. Это он шепнул ей, кому и когда преподнести в дар эту репродукцию. Что бы я узнал его посланницу, он познакомил меня с нею в моем сне. Теперь казалось вполне логичным, что цыганка околачивалась в тот день у собора. Я не знал, была ли посвящена цыганка в таинства реликвий Латеранского собора. Но то был ее храм. Поцелуи цыганки, по всей видимости, означали таинство приобщения к мистериям храма, хранителем которых был Великий Страж Рима.

О таинствах и мистериях не принято говорить. Тем не менее, дар Великого Стража прояснял символику отсеченных голов апостолов Петра и Павла. Они навеивали воспоминания о тех казненных отроках, выступающих символами Солнца и Луны. Очевидно, их жертвоприношение было необходимой данью для достижения потерянной целостности мира. Естественно, что обретение целостности мироздания было возможно только в центре Мира, в Риме. Каждый из первопрестольных апостолов проделал путь длиною в жизнь для того, что бы прийти к алтарю Центра Мира, на котором они были принесены в жертву. Апостолы знали об этом. Они долго шли к этой сакральной цели, планомерно подготавливая себя к ней.

На этом приобщения к таинствам не закончились. Цыганка незаметно куда то испарилась. Но вскоре она вновь дала о себе знать. Ночью она вновь появилась в моем сне. Старуха привела меня в один из подземных храмов, коими изобилует Рим. Святилище было полно народа. Все они громко молились, держа в руках зажженные факелы. При моем появлении адепты стали молится заметно громче, словно пытались кого то предупредить — он пришел. Напевая свои гимны, толпа медленно двинулась к алтарю. Хотя никто не подавал виду, я чувствовал, что именно мне уготована некая роль в их таинственном шабаше. Я ловил украдкой брошенные на меня взгляды, свидетельствующие о молчаливом сговоре. — Как бы они меня не принесли в жертву, — подумалось мне.

Вот что означало загадочное poi цыганки. Я пытался успокоить себя, — староват я для жертвоприношения. И зачем тогда нужно было дарить мне загадочные иконы? Вскоре я увидел двух жрецов. Это были молодые мужчины, которым было не более тридцати лет. Их можно было бы принять за близнецов. Так они были похожи друг на друга. Но они не были братьями. Один из них был бел как лунь, смугл и кареглаз. На нем была белая ряса, вышитая причудливыми узорами из шемчуга и серебра. Казалось, она вместила в себя все звездное небо. Другой — сиял как солнце. Его белокурые волосы напоминали сияние солнца. Его васильковые глаза лучились теплотой. Этот жрец, скорее всего, был или славянином или, может быть, германцем. Ряса же его была пурпурно красной, вышитой золотой нитью. Странным было то, что жрецы, казалось, не замечали друг друга. Каждый был отдельным центром притяжения. При этом, каждый являлся зеркальным отражением другого.

Тем временем, увлеченный толпой, я попал в сакральное пространство храма. Тут на ярко освещенном алтаре стоял обнаженный отрок неземной красоты. Откуда то доносился гимн в честь чудного отрока: На любое желание откликнется, понимая чужие чаяния. Всех освятит, чувствуя свою сопричастность чужому вдохновению. Каждого облагодетельствует сообразно его устремлению. Покажет каждому его сокрытое. Ведь он безначален как Солнце, безначален как Луна. Подойдя поближе, я заметил, что в подбрюшье у божественного отрока вместо мужских гениталий сияет женское лоно. Адепты поочередно приближались к алтарю и прикладывались устами к этому чуду природы. Я понял, что приложиться нужно будет и мне. Иначе они меня точно заколят. Что было дальше, я не помню. Помню лишь невинный ясный взгляд отрока. Как мне показалось, ему самому утомительно было участвовать в этом священнодействии. Но он привык к нему. Это был его крест.

После того, как все закончилось, присутствующие хором запели: Вот оно Черное Солнце, которое завтра явит нам Новый Свет. Все разом уставились на меня. Животный страх не покидал меня: — Кто его знает, какие еще выкидоны приберегли адепты. При этом завораживающе звучали весьма странные слова мистического гимна, который самозабвенно пели члены братства. — Ты наш Светом укрытый Мрак.

Конец ознакомительного фрагмента.