Парадоксы интеллектуального чтива. Книга третья «Экономика России по Аристофану»

Николай Алексеевич Болотов

12 эссе, написанных в разное время, но парадоксальным образом (в унисон с древней комедией Аристофана) описывают современную российскую ситуацию почитания бога богатства Плутоса в презрении к богине Бедности.

© Николай Алексеевич Болотов, 2021

ISBN 978-5-0053-3786-3 (т. 3)

ISBN 978-5-0053-1423-9

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Богатство и Бедность

(вместо предисловия и почти по Аристофану)

Отчего по Аристофану?

Да, оттого, что я принципиально не желаю участвовать в современном блефе российского политологического словоблудия, которое на базе «православной» социологии питается решить, никак не разрешаемую в истории человеческой цивилизации, проблему Богатства и Бедности.

Оно делает жалкую попытку наведения диалектических мостов равновесия между этими категориями благополучия в ссылках на ветхозаветные «заповеди», которые фактически отсылают всю эту проблему на «божье решение» на том свете. Хотя вся история философии показывает, что здравая логика заключена в решении этой проблемы «на этом свете».

Но в целом эта диалектика не была решена аналитической философией, поскольку здесь присутствуют вечные, отнюдь не философские, но социальные противоречия. И таки решать её на базе философии талмудистского «православия» не только смеху подобно, но и оскорбительно для современного российского общества.

Спросите меня, причём тут философия вообще, если это сфера приложения экономической науки?

— Отвечу, оттого, что как станет нам очевидно из наших дальнейших рассуждений, экономика с её прогнозами не есть наука, а суть некие философские рассуждения по поводу капризов случая.

В полном соответствии с известным анекдотом, что экономистов придумали метеорологи, чтобы спрятаться за ними от возмущённой общественности.

Правда, этот анекдот несколько устарел. И в современных условиях с ростом научного интеллекта предсказания погоды становятся всё более и более точными, чего не скажешь о предсказаниях экономических Они, как были от «балды» у древних греков, так и остались в «глубокомыслии» современных нобелевских лауреатов по «экономике».

Однако, если отвлечься от конкретики, то в философском плане у греков философские понятия Богатства и Бедности были на порядок более глубоки, чем у современных академиков от экономики.

Поэтому я тоже попытаюсь, отбросив все наслоения современной философской мысли (или премудрости недомыслия) прояснить для себя, как древние греки представляли себе баланс богатства и бедности на уровне тогдашней, чисто бытовой философии и эллинского искусства.

Дело в том, что пантеоне связь богов «Богатство — Бедность» в греческой мифологии, парадоксальным образом, отсутствует. Да, был у них бог богатства — «Плутос». Наиболее характерное его скульптурное изображение я вам представил на обложке этой книги. И вроде как бы была такая богиня бедности — «Пения». Но её изображения у древних греков не имеется, есть только «словесное описание» этой неудачницы в виде измождённой преклонных лет женщины, в скудных одеяниях. То есть она была у греков на Земле и про неё на Олимпе никто из богов не ведал, и поэтому культа «Пении» у греков никогда не существовало…….

В этой ситуации мы далее попытаемся разобраться.

А сейчас я не могу не остановиться на очевидном парадоксе этимологии греческих имён в русском языке.

Меня поражает современное их озвучение в русской лексике!

Оно просто удивительно по сакральной сути понятий богатства и бедности.

Так «Плут» (по В. Далю) — это вовсе не бог, а тот, кто плутует, ловкий обманщик, мошенник, бездельник, человек

нечестный, особенно в мелочах. У греков — это, как мы увидим далее, совсем не такой простой бог, и уж точно не плут.

Что весьма характерно, для определения существенной разницы в социальном мировоззрении россиян и греков!?

У них Богатство — в основном, благо достойных, у нас — оно почти сплошь — Плутовство.

А поскольку у древних греков про «Пению» мало чего говорится, я могу дать «Пении-Бедности» своё толкование. Оно удивительно однозначно……. Английские, американские, французские, финские, эстонские и прочие западные историки теряются в догадках, откуда у них взялось название разменной монеты в один пенни или пенс?

Думаю, что это мифологический след таинственно непочитаемой греческой богини — «Пении». Это, видимо, единственное её почтение, сохранившиеся в истории человечества.

Чего никак нельзя сказать про «Плута-Плутоса». Здесь всё у греков известно. «Плутос» — пол мужской, отец Иасион — мать Деметра……..Его родители почтенные «граждане» олимпийского пантеона. Мать Деметра («Мать-земля») — очень важная богиня плодородия, из гарема Зевса, покровительница земледелия.

Иасион непутёвый божий сын Зевса и плеяды Электры. Он ненароком влюбился в Деметру, где на трижды вспаханном поле разделил с ней ложе. Отчего и родился Плутос. Зевс не потерпел измены одной из своих жён со своим сыном и поразил того молнией. Так что тот и по сей день обитает в Аиде.

Но боги на своём консилиуме, в порядке исключения, разрешили ему таки ежегодно покидать Аид и возвращаться к Деметре на землю, чтобы осуществлять смену времён года.

Вот такой животворный геном заложен был в Плутосе — в боге богатства!

Только вот и на Олимпе, как и на Земле, от богатства проистекают и немалые неприятности. Как ни старался Плутос оделять богатством только достойных людей, и особенно богов, всё равно на Олимпе было полно недовольных. В результате Зевс взял, да и ослепил его, чтобы он вообще не мог отличить честных людей от нечестных, и отправил слепого бога на Землю, к людям.

Дескать, пусть сначала хотя бы там разберётся.

В чем мне видится много поучительного и для современных экономистов и политологов.

Ну, а поскольку к этим событиям древние греки были ближе (в сравнении с нами) на два с половиной тысячелетия, то далее я просто перескажу вам комедию древнегреческого комедиографа Аристофана — «Плутос», которая впервые была поставлена в Афинах в 408 году до н. э., в конкурсном состязании ещё четырёх поэтов.

Это я к тому, что она прошла испытание и на качественность изложения «мысли богов», и на достоверность оного, поскольку в те времена, естественно, о богах люди знали больше, чем сейчас.

Так что внемлем Аристофану и посмотрим, как у него сложилась земная судьба слепого бога.

В прологе пьесы Хремил, увенчанный лавровым венком, и его раб Карион, тоже с венком на голове, идут за слепым стариком в лохмотьях. У Кариона в руках корзина с остатками жертвенного угощения, которое они отдали жрецу храма за странное пророчество, согласно которому Хремил, выйдя из храма, должен будет встретиться с первым попавшимся человеком и ввести его в свой дом.

Сразу же они повстречали слепого старика, за которым хозяин послушно пошёл, вызывая недоумение своего пронырливого раба. Тот правдами и неправдами пытается узнать у слепого, кто он таков, чтобы стать поводырём у зрячих. Под пытливыми домогательствами раба слепой признается, что он — сам Плутос:

— Как?!

Ах ты, негоднейший……..Из всех людей!

Богатство — ты!…………И ты молчал?

— Так откуда же бредёшь такой ты грязный?

— От Патрокла я, который с дня рождения не моется.

— А почему ты слеп?………. Что за беда стряслась?

— Зевс ослепил меня, всем вам завидуя. Ребёнком я однажды пригрозил ему, что посещать я стану только праведных, разумных, честных. Он и ослепил меня, чтоб никого из них я различать не мог. Настолько людям честным он завидует!

Весьма примечательная для бога зависть!

Это моя ремарка, а Хремил между тем выясняет, что Плутос слепотой не сломлен и, если вдруг прозреет, то по прежнему будет всех негодяев избегать и поспешать к порядочным.

Аристофан описывает этот диалог поспешания к порядочным людям весьма примечательно:

Плутос:

— Немедленно! Давным-давно уже ведь их не видел я.

Хремил:

— Что ж странного! Я — зрячий, да не вижу их!

Хремил умоляет Плутоса:

Не покидай меня. Ведь нравом лучшего ты мужа не найдёшь, хоть обыщи весь свет.

Свидетель Зевс, один такой я, нет других!

Плутос ему не верит, поскольку его не видит, да и боится, что если он когда-либо прозреет, то Зевс просто напросто прикончит его.

Но тут два смертных открывают глаза богу на его собственное могущество.

Хремил: Будь спокоен, друг! Я докажу тебе, что Зевса много ты сильней.

Они наперебой доказывают это весьма логично:

Хремил (Кариону.):

— Скажи, что над богами Зевсу власть даст?

Карион

— Конечно, деньги. Их ведь много у него.

Хремил

— А кто, скажи, ему даёт их?

Карион (указывая на Плутоса):

Этот вот.

Хремил:

— Ремесла все даны нам, не тобою ли? Искусства все не чрез тебя ль открыли мы?

Карион:

— Персидский царь кичится, не тобою ли? Не ты ль ведёшь народное собрание?

Хремил:

— Не ты ль, скажи, триеры снаряжаешь нам?

Карион:

— Не ты ль содержишь нам войска коринфские? И на войне тот будет победителем, на стороне кого ты сам находишься.

Хремил:

— Так не тобой ли это все свершается? Запомни же, что ты всего единственный виновник — и дурного и хорошего.

Плутос:

— И я один все это совершать могу?

Хремил:

— Свидетель Зевс, и много больше этого. Тобой одним лишь не бывают сытыми, всем другим на свете пресыщаются:

И далее идёт весьма характерное с тех пор и до нынешних времён перечисление пресыщений:

— у раба — (хлебом, лакомством, пирожками, фигами, кашей и чечевицею), а у интеллигента — (Любовью, музыкою, почётом, славой, тщеславьем и властью).

В общем, эти аргументы подействовали, и Плутос со многими все же сомнениями входит в дом Хремила.

На слух о богатстве хозяина дома, которое мгновенно появилось, как только Плутос преступил порог, слетаются и враги, и друзья. В том числе и Блепсидем, который затевает дискуссию о пользе богатства и бедности, которая явилась в его сознании:

— Мы ведь знаем, что многие между людей негодяи, а все же богаты,

И неправедно обогатились они; ну, а многие, будучи честны,

Голодают, и терпят различное зло, и с Бедностью чуть не всю жизнь проводят.

Бедность:

— Да ведь если бы Плутос стал зрячим опять и раздал себя поровну людям,

То на свете никто ни за что бы ни стал ремесло изучать иль науку.

А коль скоро исчезнет у нас ремесло и наука, то кто же захочет иль железо ковать, или строить суда, или шить, или делать колеса,

Иль тачать сапоги, иль лепить кирпичи, или мыть, иль выделывать кожу,

Или, «плугом разрезавши лоно земли, собирать урожаи Деметры»,

Если сможете праздными жить вы тогда, ни о чем, о таком не заботясь?

Хремил, пытаясь помочь другу, вмешивается в спор:

— Пустяки говоришь! Потому что над всем, что теперь перечисляла нам ты,

Будут слуги, конечно, трудиться у нас.

Бедность:

— Да откуда же слуги возьмутся?

Хремил:

— Разумеется, купим за деньги мы их!

Бедность:

Ну, а кто же займётся продажей, если денег у каждого будет хватать?

Хремил:

— Что ж, какой-нибудь, в жажде наживы, к нам приедет сюда фессалийский купец, ненасытный торговец рабами.

Бедность:

— Но, во-первых, не станет на свете никто заниматься торговлей рабами. Кто ж захочет, владея богатством, за подобное дело приняться и жизнь подвергать постоянному риску?

Так что сам поневоле ты будешь пахать, и копать, и все прочее делать,

И гораздо мучительней жизнь проводить, чем теперь…

Хремил (расстроенный таким прогнозом):

— Чтоб тебе провалиться!

Что ты можешь хорошего дать? Только плач и стенанья голодных детей и голодных старух причитанья!

Бедность уходит от прямого ответа и следующие её аргументы удивительно злободневны:

— А теперь речь о нравственности поведу и немедленно вам докажу я, что пристойность и скромность со мною живут, а с богатством — одна только наглость. Посмотрите теперь на ораторов вы в государстве: пока они бедны, то с народом своим, с государством они поступают всегда справедливо;

Но лишь станут богаты, казну обобрав, — справедливость их тотчас исчезнет;

Строят козни они против граждан своих, поступают враждебно с народом.

На это нам с Хремилом возразить не чего, но тогда он находит другую лазейку…..

Хремил:

Отчего ж тебя все избегают?

Бедность:

Оттого, что я лучшими делаю их.

В общем, они разругались, и бедность прогнали, даже не взирая на её прогноз:

— Однако знайте, вы меня обратно позовёте!

Хремил:

— Ну, наконец, ушла от нас проклятая! Теперь скорей возьмём с собой мы Плутоса. И поведём — положим в храм Асклепия.

Я поясню, что этот чудо врач древности Эскулап — Асклепий (др.-греч. «вскрывающий») — в древнегреческой мифологии — бог медицины и врачевания. Был рождён смертным, но за высочайшее врачебное искусство получил бессмертие. Видимо во времена Аристофана он был ещё смертным.

Далее в эписодии первом (сцене первой) Аристофан даёт не вполне дружескую беседу между Хремилом и Блепсидемом, который мучается мыслью:

— В чем дело тут? Каким же это способом разбогател Хремил внезапно?

Что он, в удаче, все ж друзей к себе зовёт!

В стране у нас ведь это не в обычае!?

Так и хочется мне этот же вопрос задать и себе……?

Поэтому и неверующий друг пытается выведать, каким образом его товарищ смог так много украсть, что Людей порядочных, и нравственных, и честных в состоянии наделить богатством может.

Блепсидем:

— Неужели же? Так много ты украл?

Хремил:

— Нисколько, о глупец, когда богатство я имею!

Блепсидем:

Ты? Какое?

Хремил:

— Бога Плутоса!

Блепсидем:

Где ж он?

Хремил (указывая на дом)

— Да там.

Блепсидем

— Так он и вправду слеп?

Хремил

— Слепой, клянусь тебе.

Блепсидем:

— Вот то-то он ко мне совсем не заходил!?

Хремил

— По милости богов, зато теперь придёт!

Блепсидем

— А может быть, к нему врача бы нам позвать?

Хремил:

— Какой же врач найдётся в нашем городе? Вознагражденья нет — так и леченья нет.

Удивительное дело (моя ремарка): Сколько лет прошло, а сложные операции и сейчас на вес золота.

Но Блепсидем не отчаивается:

— Поищем! (Обводит взглядом зрителей.)

Хремил

— Конечно, так. Но я придумал лучшее: Давай его положим в храм Асклепия.

В моей транскрипции — положим в относительно бесплатный стационар. И они было отправились к Эскулапу, но обоих их останавливает торопливо идущая старуха страшного вида, в лохмотьях.

Старуха (свирепо):

— На дерзкое, преступное, безбожное дерзнувшие, людишки вы несчастные, — Куда? Бежать? Нет, стойте!

Вас, жалкие, я погублю безжалостно: Дерзнули вы на дерзость нестерпимую, какой никто и никогда не пробовал. Ни человек, ни бог.

За то — погибнете!

Не знаю, как вам, а мне эта сцена напоминает современное церковное проклятие! Поэтому сочувствую

Хремилу, который (собираясь с духом):

— Да кто же ты? Бледна, как привидение…

— Я — Бедность, та, что с вами много лет живёт!

Блепсидем совсем струхнул, но Хремил нашёлся:

— Не бойся. Знаю, что с её характером один лишь Плутос сладить в состоянии.

Бедность наступает:

— Вы, грязные, дерзить и хрюкать смеете, когда с поличным в страшном деле пойманы?

По-вашему, меня вы не обидели, пытаясь так устроить, чтобы Плутос ваш опять прозрел?

Хремил:

— Да что же тут обидного, когда для всех людей добро мы сделаем?

Бедность:

— Какое же добро, скажи?

Хремил:

— Какое же? Тебя, во-первых, из Эллады выгоним!

Опять же не могу удержаться от ремарки.

Врёт поговорка, что ничто не вечно под Луной. Всё как раз наоборот. Мы россияне и через 2500 лет боремся с бедностью негодными средствами……. И, видимо поэтому Бедность задаёт друзьям философский вопрос, неразрешимый и по сей день:

— Изгнать меня?

Тогда какое же есть худшее из зол, возможных для людей?

Но они бедность прогнали, и Асклепий вылечил Плутоса, который идёт к ним, но окружён толпою он несметною.

Все люди, что доселе были честными и бедными, теперь его приветствуют и руку жмут ему, сияя радостью;

Богатые ж, владевшие имуществом обильным, да нечестно приобретённым, и хмурят брови и глядят все пасмурно…

А те идут, венками увенчав себя, смеясь, благословляя.

Мерной поступью шагают старики, стуча подошвами.

Ну, полный древний коммунизм! Мне очевидно, с чего К. Маркс и Ф. Энгельс списали свой коммунистический манифест…..Вот с каких времён призрак коммунизма бродит по Европе!

Весь четвёртый эписодий Аристофан посвящает этому своеобразному коммунистическому шествию во главе с богом, впереди Плутос, за ним — Хремил и народ, все с венками на головах.

Плутос (воздевая руки):

И прежде всех — тебе привет, о Гелиос!

Священная Паллада — мир земле твоей

И всей стране Кекропа, давшей мне приют!

Своих несчастий, прежних, я стыжусь теперь:

Не ведал я, с какими раньше жил людьми!

А всех достойных моего сообщества

Я избегал, не видя их. О горе мне!

Неверно поступал в обоих случаях.

Иначе я теперь все это сделаю,

И докажу всем на земле отныне я,

Что против воли был я с негодяями!

В эписодии пятом раскрывается материальная суть этого благоденствующего общества. Из дома выходит Карион в полной прострации:

Как сладко жить, коль валит счастье, граждане,

И ничего тащить не надо из дому!

Добра такая куча в дом вломилась к нам,

Хоть никого ни в чем мы не обидели.

Разбогатеть — такая вещь приятная!

Наполнены лари мукою белою,

Кувшины же — вином душистым доверху;

Посуда вся и серебром и золотом

Полным-полна — ну, просто удивительно!

Колодец полон масла, а бутылочки —

Душистой миррой, кладовые — фигами;

А уксусницы, блюдца, утварь разная —

Вся стала бронзовой. Дощечки старые

Для рыбы — все серебряными сделались.

Очаг же вдруг у нас слоновой кости стал.

Мы, слуги, в «чет и нечет» лишь статерами (золотыми монетами)

Играем, подтираемся ж не камешком…..

Но что-то в том не нравится Аристофану, если премудрый раб заканчивает свою тираду словами:

Но лист чесночный в негу погружает нас.

Хозяин мой теперь, венком увенчанный,

Свинью, козла, барана колет в жертву там,

Меня же дым прогнал. Не в состоянии

Я оставаться там: глаза мне выело!

И видимо недаром……Дым горечи всегда присутствует в любом празднике жизни. Сначала на сцене появляется Честный человек, который несёт в знак благодарности и в дар богу Плутосу рваный плащ и стоптанные башмаки. На вопрос Кариона, что всё это значит, Честный вкратце излагает свою историю:

Иду; он мне причиной стал великих благ.

От отца изрядное имущество

Наследуя, я друзьям стал помогать в нужде……

В то время, впрочем, думал я,

Что если-де я помогу в нужде друзьям,

Они потом помогут мне при случае.

Все отвернулись, точно не узнав меня!

Карион:

— К тому ж и насмеялися!

Честный:

— Вот именно! Меня сгубила засуха имущества!

Теперь уже не так! За это бога я

Иду почтить молитвой подобающей.

Карион (подначивая):

— Но, ради всех богов, к чему же этот плащ, в нем, верно, посвящался ты в мистерии?

Честный:

— Нисколько; просто мёрз я в нем тринадцать лет.

Карион:

— А башмаки?

Честный:

— И в них я зимовал всегда.

Карион:

— Занятные несёшь подарки богу ты!

И в этот благостный момент социального единства у Аристофана на сцену вбегает доносчик, за ним его постоянный свидетель.

Доносчик:

— Где он, где этот бог, который всех один

Сулился нас обогатить немедленно,

Лишь только зрячим станет, как был ранее?

Куда там! Разорил уже он кой-кого!

Карион:

— Но с кем же так он поступил?

Доносчик

— Да вот со мной!

Карион:

— Ты что ж — из негодяев и грабителей?

Доносчик:

— Свидетель Зевс, в вас нет ни капли честности! Конечно же, у вас моё имущество!

Шныряет по сцене и заглядывает в дом, но вместо имущества натыкается на полемику с Честным.

Честный:

— Ты — гражданин примерный?

Доносчик:

— Как никто другой!

Честный:

— Ответь тогда мне на вопросы.

Доносчик:

— Что тебе?

Честный:

— Ты земледелец?

Доносчик:

— Разве я с ума сошёл?

Честный:

— Тогда купец?

Доносчик

— Прикидываюсь им порой.

Честный

— Что ж? Ремеслу учился ты?

Доносчик:

— Клянусь, что нет!

Честный:

— Так чем живёшь ты, ничего не делая?

Доносчик:

— О всех делах — и частных и общественных забочусь я.

Честный:

— Ты? А зачем?

Доносчик:

— Так хочется!

Честный:

— Так в чем твоя примерность? Ненавидимый,

Суёшься ты, грабитель, не в свои дела!

Доносчик:

— Ах ты, глупыш! Не должен ли заботиться

По мере сил я о своём отечестве?

Честный:

— Соваться всюду — значит ли заботиться?

Доносчик:

— Да! Помогать законам установленным

И преграждать пути их нарушителям!

В общем, Честному ясно, что доносчику нравится пребывать в своём основном занятии — обвинителем всех и вся, не рискуя ничем.

— И ты не переменишься?

Доносчик:

— Хоть золотом меня осыпь и молока дай птичьего!

Далее, как и у нас в России, всякая дискуссия кончается потасовкой. Карион с Честным, малость поколотив Доносчика, заставляют его снять парадный плащ и облачают в рваную одежду и башмаки Честного, при не очень сильном противодействии последнего:

— Нет, плащ мой посвящён давно уж Плутосу.

Карион:

— Для дара места лучше и не сыщется,

Чем возложить на вора и грабителя!

А Плутоса плащом украсим праздничным.

Закутывают доносчика в рваный плащ.

Доносчик:

— О горе мне! Средь бела дня ограблен!

(свидетелю):

— Ты видишь? Я беру тебя в свидетели!

Свидетель убегает.

Доносчик:

— Я ухожу. Я знаю — вы сильней меня.

Но если бы найти мне содоносчика,

Хоть глупого, и бога я могучего

К ответу потяну тогда немедленно.

Он явно разрушает демократию —

Один, не испросив на то согласия

Совета и народного собрания.

(Уходит взбешённый.)

Я дико извиняюсь, прерывая Аристофана, но уж что-то много неизменно общего в демократическом социуме у древних греков и современных россиян!?

В заключительных эписодиях у Аристофана описывается все возрастающее по численности, и самое главное по значимости лиц, паломничество к Плутосу.

Сначала входит старуха, накрашенная и разряженная; в руках у неё блюдо с пирожными и лакомствами.

Старуха:

— Туда ли я попала, старцы милые?

Не здесь ли этот новый бог находится,

Иль совершенно я с дороги сбилася?

Карион:

— Ты у его дверей, красотка юная,

Чей голос полон робости девической.

Старуха:

— Ах, милый мой, дела свершились страшные,

Безбожные: с тех пор как этот бог прозрел,

Мне жизнь не в жизнь он сделал окончательно.

Далее у Аристофана идёт, пожалуй, самое подробное, в сравнении с другими, описание сексуального скандала этой сладострастной старухи и юноши, которому она несла всё эти сладости, но который, разбогатев, более выполнять свои обязательства не хочет.

Я вкратце привожу их полемику…..

Хремил:

— Как видно из всего — способный юноша:

Богатым став, не хочет чечевицы он,

А раньше все готов был есть от бедности.

Старуха:

— Да, раньше что ни день, клянусь богинями,

К дверям моим сам направлял стопы свои…

Хремил:

— На вынос твой?

Старуха:

— И если он печальной заставал меня —

«Голубкою» звал ласково и «уточкой»…

Хремил:

— И тут же он просил купить сандалии.

Старуха:

— Он говорил, что руки хороши мои…

Хремил:

— Когда они ему давали двадцать драхм.

Старуха:

— Он говорил, что пахнет кожа сладко так…

Хремил:

— Когда вином фасосским угощала ты.

Старуха:

— Что взор мой неги полон, обаяния…

Хремил:

— Не глуп был парень — видно, разбирался он.

Тут появляется этот парень с полным презрением к рассказам старухи. Но все передряги бог Плутос решает, если обратится к нему с насущной просьбой. И поскольку у Аристофана в следующей сцене никаких скандалов нет, значит, и это, совсем было непокладистое дело, богом было улажено.

И, видимо, поэтому к Плутосу спешит, знающий все новости, Гермес.

Вбегает Гермес, сильно стучится в дом Хремила, но, услышав шаги, прячется.

Карио

(открывая дверь)

— Эй, кто такой стучится в дверь? Да что это, нет никого?

Ну, дверь сама, наверное, скрипела зря.

Вот я её!

(Хочет закрыть дверь.)

Гермес появляется, и с оглядкой советует всем им бежать, пока не поздно. Зевс всех их вместе с Плутосом хочет посадить в один мешок и отправить в страну мёртвых.

И на вопрос Кариона за что такая немилость, отвечает:

— За что? За то, что самое ужасное

Вы совершили! С той поры как зрячим стал

Бог Плутос — нет ни лавра, нет ни ладана,

Ни пирога, ни жертвы: нам, богам, никто

И ничего не жертвует!

……….Конечно, до других богов мне дела вовсе нет,

Но сам погиб, пропал я…

Бывало, получал от всех торговок я

С утра добра немало: слойку сдобную

И мёд, и фиги, как и подобает мне;

Теперь — лежу, задравши ноги с голоду!

Карион:

— И поделом: под штраф не подводи людей,

От них добра имея столько!

Гермес:

— Горе мне!

Где ты, пирог, что мне пекли в четвёртый день!

Карион:

— Ты зря зовёшь, мечтаешь о несбыточном!

Гермес

— Где ты, нога свиная! Я едал тебя!

Карион:

— Попрыгай здесь в прохладе на одной ноге!

Гермес:

— Горячие кишки, где вы! Едал я вас!

Карион:

— Ну, а теперь в кишках, как видно, колики!

Гермес:

— Где ты, стаканчик с влагой ароматною!

Карион (поворачиваясь к нему задом):

— Вот это выпей и скорей проваливай!

Интересный у Аристофана получается разговор смертного с богом!? Видимо у древних греков законодательная база была в зачаточном состоянии.

Не в пример нашей, Российской!

И они не выдумали ещё статью уголовного преследования за оскорбление чувств верующих. Раз даже раб (не гражданин Афин) в лицо богу говорит такие пошлости, не опасаясь никаких санкций!?

Видимо поэтому афинская демократия, с такой свободой слова, просуществовала всего 180 лет!?

Но в отличие от афинского, в более «совершенном» российском законодательстве, имеется Статья 148 УК РФ, согласно которой:

— Правонарушитель, который уличён в явном неуважении к религиозному сообществу или действиях, совершенных с целью оскорбления чувств паствы, в зависимости от тяжести, понесёт одно из следующих наказаний:

— Выплатит штраф. Его размер определяется в соответствии с доходом или заработной платой за период до двух лет (до 300 тысяч рублей).

— Осуществит работы принудительного характера (до одного года) на благо общества.

— Понесёт лишение свободы (до одного года).

Очевидно, что такая демократия свободы слова должна просуществовать дольше афинской, но ни один современный Аристофан подобную «божественную комедию» написать не сможет. Поскольку в первой же фразе этой уголовной статьи высказывается уголовное требование уважения к богу и поддерживающему его сообществу, то для афинского Аристофана не стоял вопрос: — Что первично — религия (церковь) или человек! Очевидно, что для него дух человеческий — творец лика божьего.

Поэтому Гермес раболепно просит Кариона вынести ему хоть что-нибудь поесть или украсть из дому что — либо из утвари, напомнив рабу, что когда-то тот:

— «Бывало, крал — всегда я покрывал тебя»!

Раб Карион на всё отвечает гордым отказом.

И более того, он не согласен использовать Гермеса по его профессиональным качествам. Он просто непреклонен в виду того, что всё, что умеет этот бог: — Служить привратником, торгующим барышником или даже хитрецом, теперь уже не требуется.

Поскольку «Не в хитрости теперь нужда, а в честности»!

Но бог таки и есть бог, и он уговаривает раба взять его уборщиком в дом.

Карион:

— Богов покинув, хочешь ты остаться здесь?

Гермес:

— Хочу; ведь жизнь у вас гораздо лучшая.

Карион:

— Неужто дезертирство — вещь почётная?

Гермес:

— Где лучше нам — там наше и отечество.

Удивительно, но это «наследие» Гермеса живо в восприятиях русского социума у российской же либеральной демократии. Ей тоже лучше там, где лучше……Однако у Аристофана лучше всем здесь, в отечестве, и более того на всей Земле!!!

Поэтому Хремил организует факельное шествие со сбежавшим было от Зевса жрецом, который готов служить новому владыке. В праздничной демонстрации добровольно участвуют все персонажи, и даже та любвеобильная старуха в расцвеченном платье и с дарственными горшками на голове, которой было обещано, что вечером всё у неё устроится по справедливости.

Шествие торжественно возвращает уже зрячего бога Плутоса в его земную резиденцию — в храм Паллады, из чего видимо следует, что и олимп перемещается туда же.

И Аристофан заключает:

Так не будем и мы тратить время, друзья, но, немного назад отступивши,

Вслед за богом пойдём, провожая его подобающей случаю песней.

Хор и актёры в праздничном шествии покидают орхестру.

Ну, что можно сказать, прочитав пьесу.

Да, это комедия…..Но!? Как я уже выше упоминал, это экономический прообраз коммунизма, когда у всех всего вдоволь и можно, при отсутствии такого желания, просто не трудиться. Тем не менее, уже Аристофан 2500 лет тому назад озадачивался вопросом: — Хорошо, Плутос выдал каждому из своего материального фонда по потребности, но как быть дальше? Чтобы соответствовать своим потребностям, следует иметь некое воспроизводство этого богатства.

А работать не хочется!

Аристофан пытается решить проблему закупкой рабов. Только вот где их взять, если Плутос наделит богатством не только Элладу, но всю Ойкумену?,……..В общем, Аристофан упирается в своей древней прокоммунистической философии в тот же тупик, в котором оказался и наш бывший «великомудрый» советский деятель Никита Хрущев со своим прогнозом построения коммунистического общества в СССР ещё в прошлом веке.

А всё дело тут в несоответствии потребностей уровню производительности труда. Напомню, что при социализме эта дилемма представлялась так: — «От каждого по способности — каждому по его труду». Однако уровень общенационального богатства был явно недостаточным, чтобы при равномерном распределении оного, уровень общего благосостояния удовлетворял бы все потребности каждого.

В результате (на деле) Н. Хрущев перераспределял Бедность, а не Богатство! Это и было основной причиной крушения социалистической державы под названием СССР!

И это же было камнем преткновения в философии во веки веков. Аристофан также терялся в дилемме: что делать, если Богатство не предполагает человека к труду, а работать заставляет его лишь Бедность, у которой для настоящего производства сил явно не хватает?

Значит, двигателем прогресса человечества может быть реально только Богатство!?

Это было явно уже в эпоху возрождения. В своём панегирике «Похвальное слово Глупости», а на самом деле — лукавой пародийной форме в защиту свободомыслия и против невежества во славу человека и его разума, Эразм Роттердамский (в 1509 году) пишет, что от Плутоса зависит всё:

— «По его мановению в древности, как и ныне, свершалось и свершается все — и священное и мирское». «От его приговоров зависят войны, мир, государственная власть, советы, суды, народные собрания, браки, союзы, законы, искусства, игрища, учёные труды, вот уж и дыхания не хватает, — коротко говоря, все общественные и частные дела смертных».

…..«Без его содействия всего этого племени поэтических божеств — скажу больше: даже верховных богов — вовсе не было бы на свете или они прозябали бы самым жалким образом. На кого он прогневается (Плутос), того не выручит и сама Паллада. Напротив, кому он благоволит, тому и дела нет до Юпитера с его громами».

Другими словами христианский философ, как ни странно, говорит о приоритете материальных ценностей в жизни человеческого социума, и никакие боги, цари, и прочая власть не стоят эволюционно выше неё.

Напротив, уровень Богатства общества (читай ВВП) определяет и структуру его социума, в том числе его будущей формы — коммунизма, формула которого звучит так:

— «От каждого по способностям — каждому по потребностям».

Следовательно, всё дело упирается в производственные способности и интеллект «трудогольной» части общества, которая и должна будет содержать в «божественном достатке» всё остальное население, которое не пожелает трудиться. Оттого производительность труда этих интеллектуалов должна быть в несколько сот раз выше, скажем, современной общемировой. Когда соответствующий уровень производительности труда может быть достигнут, читай в моих эссе («Будущее» и др.), здесь же мы говорим о философии процесса.

У Аристофана проблема решается покупкой рабов. А в нашем случае это может быть колонизация, скажем, Марса. Но поскольку рабский труд (как трудовая категория) не производителен и расширение объёма природных составляющих производства, не выход из положения, то слезть с «иглы природного обеспечения» ВВП человечеству помогут новые технологии.

Но вовсе не те современные «хай — техи», на которых помешено, скажем, наше правительство РФ (типа «ноу-хау новых смартфонов или даже «информационных технологий»).

Никакая информация сама по себе не в силах произвести даже куска ржаного хлеба!

Я понимаю, что страсть к мировой технологической информации — единственное средство РФ догнать в технологическом отношении развитые страны. Но догнать не значит быть впереди, и тем более создать ВВП на уровне коммунистического общества. Для этого требуются не эфемерные технологии, надувающие пузыри мнимого богатства, а принципиально новые.

Я бы их мог перечислить, но они пока что не имеют общепринятых терминологий. Это множество появившихся уже технологий в генетике, искусственном робототехническом интеллекте, в новой энергетике………Где даже не термоядерный реактор, а доступ к энергетике космоса… и т. д.

Вот, примерно на таком уровне, возможно мыслить себе воссоздание реалий комедии Аристофана в материальном смысле, то бишь в качестве и количестве «божественного богатства» Плутоса.

В любом другом — это будет по-прежнему «плутовское богатство» для богатых.

Май 2017 года.

P.S. В этом вводном эссе я умышленно предпоставил философию древних греков логике и логистике ауре (веянию) современной экономической жизни, детали которой, как мы увидим далее, мало в чём отличаются от писаний Аристофана…..