Белый олень. Часть 2. Стюардесса

Николай Александрович Юрконенко, 2021

Во второй части трилогии «Белый олень» под названием «Стюардесса» продолжается рассказ о пилоте Сергее Романове. Рискуя жизнью, он противопоставляет себя новоявленным «хозяевам жизни», тем, кто на беде и народной крови строит очередное «своё светлое будущее». Бывший палач-энкавэдэшник Ковт, скурвившийся пилот Юдин, чиновник от авиации Кожухов – выписаны ярко, с пониманием их мелочной, прикрытой красивыми словами сути. Все они – зло! То самое, которому нельзя отдавать на откуп Родину, будущее детей и внуков. Им противостоят мужественные и действенные люди: пилот Теплов, стюардесса Лариса Денисенко, следователь Хомяков, и другие, чья нравственная позиция: верность, честность, храбрость, тверды и непоколебимы. Ибо все они – народ. Тот самый, что выстоял в годины лихих испытаний, сумел сквозь голод, страдания, войны и лагеря ГУЛАГа пронести стремление к правде, сохранить целостность нации и ее великую культуру. Содержит нецензурную брань.

Глава 5

— Командир, а ты вкусно водишь машину, ещё вкуснее, чем самолёт… — тугой поток рассекаемого бежевой «девяткой» воздуха, насыщенного смоляными запахами тайги и луговых цветов, врывался в кабину через опущенное боковое стекло, вихрил длинные волосы Ларисы.

— Вообще-то вкусно едят, — озадаченно пробормотал Сергей.

— Да, едят… — её большие, широко расставленные серые глаза смеялись. — Но вот ты — вкусно пилотируешь, движения у тебя какие-то аппетитные.

— Понял, пилотирую вкусно! — Сергей прибавил газу. Асфальтовый серпантин горной дороги круто вился меж зеленых таёжных склонов. Урча мотором, машина резво поглощала расстояние. Утро разгоралось, на горизонте, над синей ро'здымью далеких хребтов, медленно таял густой прочерк алой зари. Из широких росных распадков уходила ночная прохлада.

— Поищи чего-нибудь, — кивнул Сергей на встроенный в панель автомобиля приемник.

— Попробую, — Лариса принялась медленно вращать волновод. Голос популярной эстрадной певицы Алёны Апиной ворвался в замкнутый мир кабины обрывком куплета:

«… Я его слепила из того, что было,

а потом что было, то и полюбила-а-а,

а потом что было, то и полюбила-а-а!

Узелок завяжется, узелок развяжется,

а любовь — она и есть,

только то, что, кажется…»

Вслушиваясь в слова незатейливой песенки, Сергей задумчиво смотрел на летящую под колеса дорогу, вспоминал, как завязался их с Ларисой узелок.

В тот незабываемый день заместитель командира лётного отряда проверял у Сергея технику пилотирования. Совсем недавно пересевший в левое пилотское кресло, он изрядно волновался, зная, что Юрий Захарович Ляш начальником слыл требовательным и придирчивым. Экипаж находился на своих рабочих местах, была десятиминутная готовность к полёту и Сергей, монотонно бубня в микрофон наголо'вного гарнитура, начитывал на магнитофон «чёрного ящика» информацию экипажу:

–… В случае отказа одного из двигателей до скорости двести двадцать — взлёт прекращаем, бортмеханик устанавливает ноль тяги, применяем интенсивное торможение, при необходимости — аварийное. На скорости двести двадцать и более — взлёт продолжаем. В случае вынужденной посадки используем площадку: азимут триста градусов, удаление шесть километров…

И в это время в кабину вошла ОНА! Оборвав на полуфразе свой монолог, Сергей потрясенно замер — Боже, уж не Ольга ли это?! Его взгляд отчетливо зафиксировал высокую, необычайно стройную, чем-то неуловимым похожую на его бывшую жену, золотоволосую диву. Облаченная в синий элегантный костюм стюардессы и в кокетливо сдвинутую на правую бровь пилотку, украшенную эмблемой-птичкой, она, видя ошарашенное состояние молодого капитана корабля, молча и чуть озадаченно смотрела на него. Потом, будто спохватившись, белозубо улыбнулась и произнесла высоким мелодичным голосом:

— Разрешите доложить, командир?

А он только и смог, что заторможено кивнуть.

— На борту сорок восемь пассажиров, транзит до Братска двадцать три, питание и прохладительные напитки получены, бортпроводник Лариса Денисенко к полёту готова.

Сергей, наконец, пришел в себя:

— Высота пять четыреста, время полёта два часа, завтракать будем после занятия эшелона.

— Давно в нашем «департаменте?» — откровенно и внимательно разглядывая авиадевицу, поинтересовался Ляш, несмотря на солидный возраст, слывший сердцеедом и бабником.

— Уже месяц.

— А до этого?

— А до этого: ин-яз пединститута, пять лет рабства в средней школе, затем полугодичные курсы бортпроводников.

— Мужик-то есть? — с грубоватой фамильярностью, на которую, по его разумению, он имел начальничье право, спросил Ляш.

— Был, выгнала… — она уже не улыбалась.

— А на хрена же тогда за него выходила? — добродушно и нагловато посмеиваясь, дед Ляш задержал бывалый взгляд на соблазнительной груди стюардессы, и, надевая привязные ремни на свое короткое пухлое тело, резко изменил тему. — Ну, хорош, ребята, балачка'ми заниматься, к запуску!

А Сергей только на эшелоне, собственно, и вернулся в нормальное рабочее состояние. До боли обостренно и неотвратимо, он всем своим существом, вдруг отчётливо понял: ВОТ ОНО, ВОТ!!! А всё, что было после ухода жены и до сегодняшнего дня — суета, мрак, растрачивание и обкрадывание самого себя. Он ещё ни о чем не говорил с этой, нечаянно встретившейся женщиной, а каким-то непостижимым чутьем одинокого, битого жизнью мужчины, понял: их сердцам стучать рядом! Рядом и долго, может быть, до конца жизни.

И вот уже много дней так оно и есть: они рядом, они неразлучны, они не могут один без другого, их сердца переполнены взаимными чувствами.

— Сколько ещё? — Лариса первой нарушила затянувшееся молчание, вырвав Сергея из грёз воспоминаний.

— Что сколько?

— Ехать, интересуюсь, ещё долго?

— Ты куда-то спешишь, Лар?

— Нет, просто за последние сутки и налеталась, и наездилась, устала…

— Действительно, в воздухе целых восемь часов, шесть взлетов и посадок, это не шутка… — согласился Сергей. — Ещё и корежило на всех высотах.

— Особенно над Байкалом, — Лариса зябко поёжилась. — У меня из полсотни организмов в «Ригу слетало» больше половины, гигпакетов едва хватило.

— Да, уж! Аромат в салоне после посадки был соответствующий, лучше бы мне через грузовой люк выйти… — покачал головой Сергей. Бледно-зелёные лица пассажиров, измученных полетом в грозовом турбулентном небе, стояли перед глазами. — А кстати, уважаемая, — продолжил он нарочито-строго, — что-то не припомню, чтобы я подписывал ваш отчёт о сегодняшнем рейсе?

Прекрасно сложенный бант крупных губ Ларисы раскрылся в ироничной улыбке:

— Стоило ли? Замечаний, надеюсь, не было. А вашу, весьма незатейливую подпись, капитан, я изучила до мельчайших закорючек и могу воспроизводить с абсолютной точностью.

— Вот, вот… — проворчал Сергей. Придав голосу скрипучесть и занудливость, подражая командиру эскадрильи Тряскину, продолжил. — Именно так начинается в экипаже панибратство, перерастающее затем в недисциплинированность и безответственность, граничащие с преступной халатностью, что крайне отрицательно влияет на безопасность полетов…

— Расслабьтесь, мой капитан, — часто-часто помаргивая ресницами, Лариса придвинулась к нему, осторожно поцеловала в правый висок. — Тем более, что мы наконец-то приехали, — она показала рукой вперёд. Действительно, в обширной низине, заросшей пышно-зелёной тайгой, уже отчётливо вырисовывалась огромная синяя чаша Беклемишевского озера, прибрежные поляны полыхали жёлтым и рдяным цветом забайкальских лилий и маков.

Сергей загнал машину в заросли и густые кусты черемухи обняли её так, что и с близкого расстояния не увидеть. Подошли к озеру, под босыми ногами хрустел горячий чистый песок. Лёгкий ветерок гнал по воде мелкую рябь, сносил назойливую мошку. Противоположный берег качался в знойном мареве причудливой ломаной линией. Стояла первозданная тишь, в небе ни облачка, лишь встающее солнце палило все земное струящимися лучами.

На бронзовом теле Ларисы салатового цвета купальник — две символические полоски. Они, эти полоски, должны были получше прикрыть то, что надлежит, да почти не в состоянии — такие узкие. На Сергее, ещё больше прокаленном жгучим забайкальским солнышком, красные плавки. Издали смотреть, покажется, что ходит по берегу здоровенный парень нагишом, настолько сливается его пляжный наряд c загорелым телом.

Лариса опустила на глаза дымчатые очки, улеглась спиной на расстеленное покрывало. Раскинула руки, ноги свои длинные и стройные с блаженством вытянула. Сергей прилёг рядом, смежил веки.

— Подремлем? — попросила девушка, плотно приникая щекой к его крутому плечу.

— Святое дело… — утомленно согласился он.

Долго лежали в сладостной истомной дрёме, не произнося ни слова. Наконец Сергей пробормотал хриплым с полусна голосом:

— Уши'цу кушать хо'тца, а рыбку ловить не хо'тца…

— И кто же нам её пыма'ет? — в тон ему поинтересовалась Лариса, сонно поднимая голову.

— Сами, однако-сь! — Сергей пружинисто, без помощи рук, вскочил. Из багажника машины на траву полетели: лодка в мешке, вёсла, насос-«лягушка», сети. Через полчаса все было готово к отплытию.

— Вперёд, стюардесса?

— Вперёд, капитан!

Сергей взялся за боковой продольный фал с левой, Лариса с правой стороны надувной «Уфимки». Потащили лодку к озеру, в его прохладно-чистую среду ворвались бегом, в вихре серебряных брызг.

— Поплаваем чуток?

— Поплаваем! — Лариса гибко ушла под воду и вынырнула неожиданно далеко. В десяток взмахов Сергей настиг её. Долго барахтались: один гогоча, другая, визжа и звонко вскрикивая.

Взяв створ ориентиров через золотистую голову Ларисы, через куст черемухи на берегу и высокое дерево в лесу, Сергей энергично заработал вёслами, брызги с них густо оседали на узких плечах девушки.

— Хватит, наверное, — она опасливо оценила расстояние до песчаного яра.

— Пойдём ещё с полверсты, — Сергей мощными взмахами гнал суденышко в нужную точку водоема. — Пе'лядь, она глубь уважает.

– — Есть, мой командир!

Заведя руки за спину и упёршись ладонями в корму, полулежа, обратив лицо к солнцу, Лариса засмотрелась. Бездонно-прозрачный купол неба, теплый ветерок, нежно ласкающий кожу, мелкие волны, целующие нос лодки, чувство наполненности прелестью дня и радостью того, что так легко дышать влажным воздухом, и, плавно покачиваясь в такт вёсельным гребкам, вольно плыть по синему безбрежью, что душа отдана и этому сказочному дню, и этому, сидящему напротив парню не последнего десятка — все это вдруг вопрос у неё вызвало:

— Тебе хорошо со мной, Серёжа?

— Очень! — ему вдруг вспомнилась звездная северная ночь, седой морозный иней на деревьях и те же самые слова, произнесенные Ингой. Усилием воли прогнал воспоминание и продолжая размеренно грести, спросил. — А тебе?

— Х-м… — усмехнулась Лариса мечтательно. — Да я, кроме как с тобой, на подобное приключение никогда бы не решилась.

— Почему?

— А вот лопни сейчас эта резина, — она шлёпнула по тугому горячему боку «Уфимки», — мне ведь ни за что до берега не доплыть. А когда ты рядом, пусть лопается, не страшно. Ты сильный и надёжный, поэтому мне хорошо с тобой. Честно-причестно, Серёженька! — глаза её лучились любовью.

Он качнул головой, снисходительно улыбнулся:

— Смотрю на тебя иной раз, Лариска, — ребенок, да и только…

— А это совсем не вредно, иногда в детство впадать! — она хохотнула и, захватив горсть воды, брызнула на Сергея. Тот оставил вёсла, лодка по инерции прошла ещё несколько метров. Сергей поднял с ее дна два камня в связку, выбросил за борт и сидел молча, наблюдая за тем, как лодка, взяв ветер, медленно дрейфует к берегу, туго натягивая длинную верёвку «якоря». Потом достал из мешка сети, долго ввозился, выбирая из капроновых ячеек запавшие свинцовые грузила. К началу первой сети привязал буёк позаметнее и камень потяжелее к нижней тетиве, глянул на свою помощницу:

— Меняемся?

— Давай, — с готовностью отозвалось Лариса и, придерживаясь за его широкие плечи, балансируя, осторожно перебралась на вёсельную банку.

— Поднимай якорь помалу! — скомандовал Сергей. Она выполнила сноровисто и быстро, на хлюпающее дно резинового судна опустила облепленные зелёными водорослями камни, потом взялась за вёсла.

— Я первую по ветру поставлю, Ларис, не давай лодке вертеться, — Сергей осторожно опустил в воду начальный ряж длиной сети-трёхстенки и стал, не спеша, поплавок за поплавком, выдавать за борт всю снасть. На крайнем поплавке задержался, ловко и быстро привязал к верхней тетиве сети, начало тетивы той, что ещё находилась в лодке. На молчаливый вопрос Ларисы пояснил:

— Эти две, «китайки», в связке на глубине поставим, на пелядь. Остальные ближе к берегу рассуем, на булу'са да на щуку. Добро?

— Добро, капитан, — она кивнула и легонько улыбнулась.

В лагерь вернулись часа через два. На волне синего озера, обозначая сети, подпрыгивали четыре белых пенопластовых буйка. А сами сети на шестиметровой глубине затаились: ловись, рыбка!

***

Костер догорел, малиновая россыпь углей подернулась сизым пеплом. Громада полной чистой луны зависла над далекими горами. Блик от неё через все озеро дорожкой серебряной пролёг. В тёмном небе, пробираясь сквозь звёздную чащу, метка космического корабля ползёт. А вон ещё один показался, идёт на попутно пересекающемся курсе. Впечатление такое, что столкнутся сейчас… Не столкнулись, разошлись, лишь на мгновение слившись в одну точку.

Сергей оторвал взгляд от неба, на Ларису посмотрел. Она тоже эту волнующую космическую сцену наблюдала. Видела, как сошлись, чтобы тут же расстаться, две яркие звезды.

Притихла, нахохлилась девочка, лежа на спальнике и щеку ладонью подперев. Внапашку старенькую лётную куртку Сергея накинула, ворот спортивного костюма повыше застегнула: день истёк, ночь родилась, и с озёрного простора потянуло сырой прохладой.

Сети проверили ближе к вечеру: с десяток крупных зеленоватых булусов, столько же карасей золочёных, трёх серебряных широких пеля'док да пару пестрых щучек-травянок вынули из цепких ячеек, и теперь доспевающая уха щекочет ноздри крепким ароматом, дразнит молодой здоровый аппетит.

— Ну что, по маленькой? — Сергей извлёк из рюкзака бутылку армянского коньяка, вопросительно посмотрел на Ларису.

— Подчинённых спаиваете, командир? — спросила та с наигранным заискиванием.

— Приходится, — подыграл и он. — Жизнь теперь такая…

Две алюминиевые кружки глухо стукаются одна о другую, терпкий коньяк обжигает горло.

— Знаешь, Лар, — Сергей отбросил в сторону объеденный карасиный позвонок. — Мы с тобой, наверное, единственные, кто пятизвёздочный коньяк ухой закусывают.

— Коньяк вообще-то ничем не закусывают, разве что фруктами или конфетами, — назидательно пояснила она. — Его согревают ладонями и пьют мелкими глотками из дорогого хрусталя, а отнюдь не из солдатских плошек.

Сергей ещё плеснул из бутылки:

— Давай без гурманства и пуританства… За сегодняшний прекрасный вечер, за ночной улов!

— С огромным удовольствием! — поддержала Лариса.

После ухи пили крепкий чай. Отставив кружку, Сергей поудобнее устроился на расстеленном старом тулупе, опустил голову на волнующе-тугое бедро девушки. Долго молчали: один сосредоточенно покусывая травинку, другая оцепенело глядя на остывающие угли.

— Серёжа, — вдруг медленно произнесла Лариса. — Никогда не спрашивала тебя, но не раз слышала от других: это правда, что твоя бывшая жена — генеральская дочка?

— Правда.

— Красивая?

— Очень. И главное, на тебя сильно похожа: рост, волосы, фигура, и даже чуть-чуть лицо, только глаза отличаются, у Ольги карие, а у тебя темно-серые… Когда ты первый раз вошла в кабину, я, честно говоря, даже оторопел…

— Зря ты мне об этом рассказал, — разочарованно проронила Лариса. — Женщины не любят, когда их сравнивают.

— Это, наверное, из той же оперы, когда вы начинаете люто ненавидеть друг дружку, если приходите куда-либо в одинаковых платьях, так? — иронично поинтересовался он.

— Все верно, уж так мы спроектированы… А что касается похожести меня и Ольги, то я где-то читала, что после расставания с любимой женщиной, мужчина интуитивно стремится найти похожую на нее. Но вряд ли это твой случай, ты просто не можешь забыть жену и поэтому ищешь в каждой новой знакомой ее черты.

— Возможно, возможно… — негромко вымолвил Сергей, потом как-то потерянно добавил. — А забыть ее я действительно не могу, это точно…

— Значит, сильно любил, — тоскливо произнесла Лариса.

— И тут ты права, любил.

Возникла напряженная пауза, но Сергей понимал, что это не был итог разговора. Наконец, Лариса решилась:

— Прости, что надоедаю, но почему вы расстались?

Он язвительно усмехнулся и обронил с сарказмом:

— А я никудышным мужем оказался на поверку…

— Давай без самоуничижения, Серёжа, — негромко, но твёрдо попросила она. — Я тебе не верю, извини.

Он посерьезнел, трудно вздохнул:

— Только не надо ничего придумывать, девочка, будь я таким, каким ты меня себе нарисовала, то не наломал бы в жизни столько дров… И раз уж завёлся такой разговор, то хочу спросить: про генеральскую дочку тебе уже доложили, а про мою эвенкийскую невесту ты еще ничего не слышала?

— Нет, — оторопело вскинулась Лариса.

— Значит, рано или поздно услышишь, в лётном отряде есть свои историки и летописцы, так что сообщат, можешь не сомневаться.

— Ты шутишь, Сережа? — Лариса склонилась, пытаясь в полутьме рассмотреть его лицо.

— Этим не шутят! — жестко отрезал он. — Повторяю, несколько лет назад у меня была невеста и дело шло к свадьбе.

— И почему же она не состоялась? Я не хочу, чтобы между нами была недосказанность.

— Вот и я не хочу, именно из-за этой чертовой недосказанности мы расстались с Ольгой… Не хватало еще тебя потерять.

— Значит, тем более, расскажи! — все настаивала Лариса.

— Не сегодня! — тоном, не терпящим возражения, возразил он. — Узнаешь как-нибудь позже — сейчас не та обстановка… — и добавил, как-то обреченно. — А насчет твоих фантазий относительно меня, так скажу: «Не сотвори себе кумира», это в Библии прописано.

— Нет, нет! — неожиданно горячо возразила Лариса. — Ты просто совсем не знаешь себя!

— Можно подумать, что ты меня знаешь.

— Да, я тебя уже очень хорошо знаю! — её голос зазвучал сокровенными нотками. — С тобой чисто, светло, интересно, такого у меня ещё никогда не было… — она вдруг ощутила какое-то незнакомое волнующее чувство, рожденное глубоко внутри себя. И особое счастье было в том, чтобы произносить заветные слова, выплёскивать из души горячие волны любви. Она с трогательной заботой поудобнее уложила его голову, целомудренно чмокнула в щеку. Сергей прикрыл веки, теснее прижался лицом к её упругой тёплой груди, услышал, как учащенно стучит сердце девушки и вдруг прочёл в себе такую невыразимую прелесть от этого взволнованного стука, от возбуждённого дыхания, от такого искреннего порыва её души, что неожиданно для самого себя почувствовал, как к глазам подступили непрошеные слёзы. А Лариса, словно испугавшись возникшей тишины, снова заговорила, быстро и горячо:

— Ещё недавно весь мир для меня был мрачный, холодный, люди злые, жестокие, грубые… И вдруг ты в капитанском кресле: «Разрешите доложить, командир?» — а у самой ноги ватные. Знаешь, я тебя с первого взгляда полюбила и по сей день нахожусь в таком состоянии, что выходить из него не хочется.

— И что же это за состояние? — деликатно осведомился он.

— Словами не передать, Серёжа, нужно испытать самому… — почему-то грустно пояснила Лариса и вдруг оживилась. — А, впрочем, попробую: помнишь, как-то мы летели в Благовещенск на эшелоне пять семьсот?

— Это когда я тебя из салона полюбоваться восходом позвал? — легонько улыбнулся он.

— Да, — кивнула она. — Оставила я стажерку Циклау'ри в салоне, вошла в кабину и словно в какой-то неведомый мир, окунулась. Пышно и невесомо высятся башни кучёвок. С одного боку они розовые, с другого ослепительно белые и будто живые, дышат, клубятся. Небо лазурно-фиолетовое, пронзительное, такого с земли не увидеть. В золотом ореоле восходит солнце, перепоясанное чёрными кушаками. Помнишь, мы даже сосчитали их?

— Конечно помню, их было пять, это облака так миражили, — подтвердил Сергей. А Лариса, все больше вдохновляясь, продолжала:

— Самолёт мчится в этом прекрасном грозном великолепии. Скорость и какая-то ликующая, невесомая свобода, рождают чувство неистового восторга и счастья… — она неожиданно оборвала свое откровение, словно застыдилась высокопарных слов. Потом спросила. — Я, наверное, туманно объясняю?

— Нет, нет, всё хорошо, я тебя понимаю, родная, продолжай, пожалуйста, — проникновенно попросил Сергей, его глаза задумчиво светились под луной.

— А потом мы подошли к рубежу начала снижения, ты выключил автопилот, отдал штурвал от себя и весь этот нереальный сказочный мир исчез за облаками. Но осталось навсегда ощущение какой-то надмирности, девственной чистоты, свежести, новизны, будто юность вернулась и не было в моей жизни столько грязи, обид, слез, унижений, разочарований… Уж от кого, от кого, а от себя-то никак не ожидала подобных телячьих восторгов, а на ж тебе, даже возраст не помеха! Продолжается заоблачная сказка и чувство блаженства такое, что хочется лететь, лететь и до конца жизни с эшелона не снижаться! — последние слова она произнесла почти торжественно.

— Да ты поэтесса, дорогая стюардесса! — обронил Сергей и усмехнулся своей невольной рифме. — Значит, и ты уже вкусила этой сладкой отравы — неба?

— Моя сладкая отрава, это ты, Серёжа! Ты меня к жизни возродил. Одного понять не могу: как все то, что увидела в тебе я, не смогла рассмотреть Ольга? Может, просто не любила?

— Это — оставь! — жестко отрубил Сергей, но она словно не услышала его.

— Скажи, Серёжа, вот я для тебя — кто?

— Ты? — он помедлил, подыскивая ответ. — Ты — моя стюардесса!

— Ну, стюардесса-то я, скажем, господина Сазонова, генерального директора акционерного общества «Забайкалавиа», — возразила она. — На хлеб он мне дает.

— Что-то плоховато дает, — с невеселой усмешкой буркнул Сергей. — С января жалованья не видели.

— И тем не менее…

— А вот хрен ему, этому Сазонову! — грубо, зло и твёрдо проговорил Сергей, сам не понимая, почему злиться. — Запомни, девочка, ты — моя стюардесса и больше ничья!

Даже в темноте он увидел, как от улыбки просветлело её лицо.

— Почему же тогда сватов не засылаешь? — тон вопроса был шутливый, но Сергей чувствовал, что ответа ждёт серьезного. Он тоже усмехнулся, но усмешка получилась суровой:

— Потому, что очень люблю тебя, Лар…

— Хочешь сказать, что законный брак — могила любви?

— Именно.

— Тогда настала пора задать прямой вопрос: не кажется ли тебе, что наш гражданский брак весьма затянулся? Как у нас все будет дальше, Сергей?

Он нашел её узкую горячую ладонь, приложил к лицу, нежно поцеловал:

— Когда-то я уже отвечал на подобный вопрос, а что из этого вышло — известно…

— Получается, обжегся на молоке, дуй на воду, так?

— Что-то вроде этого… — рассеянно произнёс он и, помедлив, спросил. — Ну, а твоя-то семья от чего распалась?

— Это долгая и банальная история, — тускло обронила Лариса.

— Я готов её послушать.

— Изволь, если хочешь. Только подживи костер, с ним как-то веселее.

Сергей поднялся, сгрёб веткой угли в кучу, они тотчас затеплились. Он положил на них несколько сучьев и первые робкие язычки пламени нехотя облизали хворост. Костер запылал, осветил небольшой круг, а тьма вокруг него сгустилась.

Сергей присел подле Ларисы, оперся спиной об удобно искривленный ствол берёзы. Девушка помолчала, собираясь с мыслями, отсвет костра сполохами освещал её опечаленное лицо. Потом заговорила, напряженно глядя в одну точку:

— До восемнадцати лет я, как цветок в оранжерее росла. Поздняя и единственная дочь — родители души во мне не чаяли, оберегали от всяческих бед и непонятно, правильно ли поступали? Может быть, нужно было пожестче воспитывать… Семья у нас была дружная, все отношение строились на уважении, честности, любви. Потом институт. На третьем курсе познакомилась с Виктором, он на спортфаке учился. И втрескалась студентка Лариса Швецова, что называется, по уши! И было от чего: красив, строен, как молодой Бог, мастер спорта по баскетболу. Год встречались, потом свадьба, а вскоре и госэкзамены. Я распределилась в городскую школу, Виктор остался преподавать в институте. Два года отработала, ушла в декретный отпуск. Родился сын и все, вроде бы, шло хорошо, жили у моих родителей, площадь позволяла. Да только стала я примечать, что мой суженый все чаще поздно домой заявляется. И причины всегда обоснованные: то занимался с отстающей группой, то тренировал сборную института, то еще что-нибудь… Дальше-больше: пить потихоньку начал, взял за привычку ночевать домой не приходить. Я кручусь, как заведенная: ребенок, ясли, школа, дом, магазины… Мама помогает, чем может, папа к тому времени уже умер от рака, а моему спортсмену горя мало — наслаждается жизнью. Постепенно меняться начал, звереть. Слово поперек скажешь, с кулаками набрасывается и зачастую — при сыне, пугал его тем самым. И стала я все чаще задумываться: а в чем, собственно, оно выражается, мое пресловутое женское счастье? В том, что рядом циничный и грубый мужлан? В том, что может швырнуть в лицо свои грязные носки или трусы — стирай! В том, что приползает пьянее грязи и еще требует ублажать ночами? Но утешала себя: это должно пройти, надо только потерпеть. И терпела из последних сил еще очень долго. Все о сыне думала, не о себе. Ленька подрастал, видел эти пьяные дебоши, и что самое страшное — стал бояться отца. А потом — итог. Приходят как-то раз ко мне возмущенные студентки-спортсменки из общежития и требуют: или я забираю пьяного вдрызг муженька, заснувшего в их комнате с какой-то там баскетболисткой, или они идут в деканат. И решила я, такое уже не прощается. Выгнала!

— Где он теперь-то? — мрачно спросил Сергей, когда молчание сделалось невыносимым.

— Родители в Улан-Удэ забрали. Спился, деградировал окончательно. Где только не работал, отовсюду прогнали. И мне его больше не жалко. Столько сил положила, столько слез пролила. Лечила от запоев, в долги влезала такие, что моей и маминой зарплаты едва на хлеб хватало, а все — прахом… — она зябко передернула плечами, долго смотрела в сторону озера, где расходившийся к полуночи ветер гнал на берег шипящие волны, снова заговорила. — Понимала, что не все такие как мой, но на мужиков обозлилась безумно. Решила твердо: всё, на этом карьера жены закончена! И, наверное, так бы и жила с зимой в сердце, если бы не появился ты, Сергей Романов… И именно ты должен принять решение. Я свое давно приняла: люблю тебя и пойду, куда позовешь. Так что думай, командир, да не особо затягивай. Лёнька мой все старше становится, а со взрослыми детьми ладить трудно. Ну, а если… — она внезапно осеклась.

— Что, если? — настороженно уточнил он.

— Если ты просто решил поразвлечься и потом бросить меня, то лучше уйди. Я не обсе'вок в поле и должна как-то устраивать свою жизнь. А возьмешь в жены, не пожалеешь, сам знаешь, за одного битого двух небитых дают…

Она напряженно ждала ответа, но, ничего не говоря, Сергей вдруг порывисто и властно привлек ее к себе, и они слились в неистовом обжигающем поцелуе. Неизвестно, сколько бы он длился, но Лариса вдруг отстранилась, резким движением, как разорвала, расстегнула молнию «олимпийки», обнажила пылающую страстью прекрасную грудь, обхватила Сергея горячими влекущими руками. И не в силах больше противиться взаимному чувству, они, не размыкая объятий, повалились наземь…