Корона из перьев

Ники Пау Прето, 2019

Два века Золотая империя процветала, но ее нутро точила гниль: обделенные магическим даром жители всегда смотрели косо на анимагов, Укротителей фениксов. Наездники были мощью и славой империи, однако предательство королевы-регента и последовавшие войны привели к исчезновению их ордена. Минуло шестнадцать лет с последнего сражения Войны крови. Две сестры, кроткая Вероника и деспотичная Вал, борются за выживание в империи, где каждый маг должен встать на учет и платить непомерную подать. Тех, кто утаил доход, ждет повинность – рабская служба не-магам. Последняя надежда сестер, да и всех анимагов – возродить орден наездников…

Глава 2

Вероника

Я — дщерь смерти. Я убила мать, когда меня из нее доставали. Восстала из праха, словно феникс — на погребальном костре.

Стоя на коленях у огня, Вероника и Вал следили, как тонкая трещинка разбегается паутинкой. И вот уже скорлупу сдерживала только полупрозрачная пленка. Яйцо пульсировало сердцем, и через неровные трещины проглядывали алые перья. Наконец, когда наружу пробился золотой клювик, оно вздрогнуло.

У Вероники задрожали руки, ей хотелось кричать и хлопать в ладоши, но она сдерживалась, сохраняя неестественное спокойствие. Она боялась дышать, моргать — лишь бы не пропустить ни одного мгновения этого славного события. В ушах шумело, и в этом гуле растворилось, превращаясь в белое ничто, все вокруг — кроме нее самой и яйца.

Сколько прошло времени, Вероника не знала, но спустя часы — а может, и минуты — скорлупа наконец развалилась, и из яйца в тлеющие угли выпал птенец. Его оперение отливало блестящим, живым оттенком красного. Такого Вероника прежде ни разу не видала: он был ярче иного драгоценного камня, утонченнее крашеного шелка.

Вероника смотрела на пернатое создание, а душу ее переполняло ликование, смешанное с удивлением: неужели получилось?! Столько времени прошло, и вот у них птенец феникса.

Он попытался встать, и его влажное оперение зашипело и задымилось на углях.

Забыв, что перед ней — огненная птица, что пламя ей, рожденной из огня и пепла, не навредит, Вероника ахнула и потянулась к птенцу. Вал остановила сестру, позволяя просто смотреть.

Неуязвимый для огня, феникс копошился в осколках скорлупы, пока наконец не встал и не обернулся к девочкам. Выглядел он как самый обыкновенный новорожденный цыпленок: хлипкие ножки, едва различимые крылышки, узкая шейка, которая почти не держит головку. Но вот глаза… Крупные, широко распахнутые, они смотрели встревоженно.

Смотрели на Веронику.

Она выдохнула, как бы отмечая конец прежней — никчемной и бесцельной — жизни. Вдох она делала уже в другой, и новая жизнь сулила ветер в лицо, бескрайние синие небеса и горячее пламя солнца. Кончики пальцев покалывало, чувства обострились, и мир расцвел невиданными доселе красками. В жилах Вероники закипала магическая сила, ее пульс стучал как второе сердце — или же то билось, в унисон с ее собственным, сердце феникса.

В тот же миг Вероника поняла, как права была Вал, говоря о связи между анимагом и фениксом. Это — не любовь. Такое мелкое слово не в силах охватить и доли чувства уважения и преданности, доверия и опоры, что устанавливались между человеком и птицей. Эти узы скреплены звездами и старше империи, долины и гор, древнее богов, такую связь не разорвет и смерть. Судьба Вероники — бескрайняя, бесконечная и вневременная — была теперь связана с этим созданием, и им суждено быть вместе.

Они теперь соузники.

Ощутив на лице дуновение прохладного ветерка, Вероника обернулась. В хижину сквозь распахнутую дверь проникал бледный свет зари.

Вал нигде не было видно.

* * *

Позднее сестра вернулась. На ее лице играла маска безразличия. Вал принесла мешок риса, кукурузную муку, соленую рыбу и сушеную оленину, горшочек меда и финики. Финики — лакомство редкое и дорогое, они росли только в провинции Стель. В горах и кукуруза-то — редкость, ее возделывали ближе к Предгорью.

Вероника поднялась на ноги, оставив феникса на полу, и вытерла потные ладони о штанины. Вал частенько, когда злилась, пропадала на несколько часов — а то и дней, — толком ничего не объясняя. В лучшем случае она успевала остыть. В худшем гнев сестры только вскипал, набирая силу.

Чаще всего Вероника и не знала, чем разозлила сестру, но не в этот раз. Первый феникс должен был достаться Вал — она старшая, и это она нашла яйца. Вероника ощутила укол вины и очень постаралась подавить это чувство, чтобы не портить долгожданный, восхитительный момент. Вал переживет. Надо лишь подождать, пока вылупится второй птенец.

Тихонько чирикнув, феникс выбрался из очага. В огне его пламенно-красное оперение превратилось в мягкий пушок. Клювик и лапки были такими же золотыми, как статуи фениксов, которые Вероника видела в детстве, на площади богов в Аура-Нове… пока их не снесли. Некогда стражи и защитники империи, укротители фениксов оставили службу и поклялись в верности одной только Авалькире Эшфайр. Так они стали предателями, а вместе с ними — и фениксы. И хоть Авалькира считалась законной наследницей престола, она, еще не достигнув возраста коронации, совершила предательство, посему ее заклеймили преступницей и изгнали за пределы империи. Губернаторы поддержали ее сестру, не обладавшую магией Феронию.

Авалькира обосновалась в Пире. Вскоре девушку и ее сторонников стали называть мятежниками — за то, что нарушали законы империи и отказывались отвечать за преступления, которые им приписывали. После смерти Авалькиры империя за несколько лет разрушила все, что хоть как-то напоминало о ней и ее наследии — и особенно изображения фениксов.

Работа оказалась не из легких: фениксы с самого основания империи стали частью ее истории. Символы царственного рода, они считались священными птицами верховной богини Аксуры, или Азурека, как ее величали на торговом наречии, всеобщем языке. Одну за другой статуи фениксов убрали из храмов, а тексты молитв изменили. Аксуру, которую всегда изображали в облике феникса, очеловечили. Запретили даже песни, поэмы и пьесы, в которых эти птицы упоминались.

И хотя к делу Совет губернаторов приступил еще во времена Войны крови, закончил он лишь спустя несколько лет. Однако все то время, что Вероника жила в пределах империи, ее преследовали мелькающие тут и там обрывочные образы фениксов: выцветшие фрески под слоем облупившейся краски, стеклянная мозаика под треснувшим бетоном… Вероника частенько мечтала, как бы вернуться в те места, верхом на фениксе, и отскоблить краску, разломать тротуар, вскрыть спрятанную истину.

Вздрогнув, она поняла, что эти мечты теперь не так уж далеки от того, чтобы сбыться.

Вероника осторожно глянула на сестру: Вал зубами вскрыла мешочек кукурузной муки, высыпала немного в чашку, щедро полила ее медом и принялась перемешивать в кашицу.

— Для птенца, — объяснила она наконец, кивнув в сторону феникса. — Потом он сможет есть финики и фрукты. Лишь бы достать их.

Вал знала о фениксах все. Спасибо майоре, которая в дни юности была наездницей. Одной из немногих, кому удалось сбежать от преследования… пусть и ненадолго. Бабушка обожала рассказывать истории, и если Веронике нравились рассказы о великих сражениях, то Вал предпочитала жизненные знания. Вероника забрала у сестры миску — Вал старательно отводила взгляд — и поставила ее перед фениксом. Птенец присмотрелся к содержимому, а потом опустил клювик в сладкую кашицу.

— Второй ведь уже скоро вылупится, Вал? — спросила Вероника.

Вал посмотрела на яйцо: больше похожее на камень, оно покоилось в горящих углях.

— Должен, — уклончиво ответила она и с громким стуком захлопнула ставни.

Феникс вскинул было головку, но тут же вернулся к трапезе. Сломанные ставни отсекали почти весь свет близкого к зениту солнца, и комната погрузилась во мрак — если не считать теплого свечения очага.

Странно было сознавать, что их теперь трое. Большую часть своих жизней сестры провели вдвоем. Родители пали еще в Войну крови, а спустя почти десять лет толпа растерзала бабушку.

Исход войны был страшен, но беды продолжались спустя многие годы: наездников выслеживали и судили, небольшие группы мятежников и инакомыслящих ловили и казнили. По империи прошла новая волна недовольства. Совет — правящий орган, состоящий из четырех провинциальных губернаторов, ростовщиков, банкиров, землевладельцев и прочих видных политических лидеров — показательно, жестоко и скоро наказывал всякого несогласного. Испугавшись сильнее, анимаги ушли в подполье еще глубже, а те, кто их ненавидел, стали выслеживать их еще охотнее.

В один из погромов бабушка и погибла. В суде закончился какой-то процесс, и толпа двинулась от его дверей в Теснину, где пряталось много анимагов.

Заслышав шум, майора велела Веронике и Вал бежать, оставив ее. Девочки были маленькие и запросто выскользнули бы в окно. Шустрые, они убежали бы переулками, где бабушке было не пройти.

Вероника не хотела уходить и вцепилась в старую, иссохшую бабушкину руку. Когда дверь распахнулась, та обернулась и посмотрела на нее спокойно и уверенно, словно буря и не разразилась.

— Берегите друг друга, — только и успела шепнуть она. В следующий миг ее поволокли к двери.

Вал ухватила сестру поперек живота и потащила прочь, но Вероника отказывалась так просто уходить. Она лягалась и визжала и даже укусила сестру за руку, но все было тщетно. Ей, охваченной жутким страхом, оставалось во все глаза смотреть, как майора исчезает в бурлящей толпе. Вероника не знала, как их нашли или чем они себя выдали. И думать было нечего образумить толпу.

Вал вытащила сестренку в узкое оконце — едва успев спастись.

Сестры бежали от разразившегося безумия, а в голове Вероники эхом отдавались последние бабушкины слова: берегите друг друга.

Поначалу она поняла наказ буквально: думала, что майора велела присматривать друг за другом, охранять, но чем дольше над ним размышляла, тем сильнее убеждалась, что бабушка имела в виду нечто иное. Перед лицом ненависти, страха и смерти майора говорила о любви и защите.

Такими Вероника видела укротителей фениксов: защитниками, — такой она и хотела стать. И так почтить память бабушки.

Она вдруг воспылала ненавистью к сестре — за то, как легко та бросила майору. Вероника пыталась биться, пусть и тщетно, а Вал сражаться и не думала.

Однако оглядываясь назад, Вероника понимала, что Вал стала той, без кого сестры не выжили бы. Слезы и страх Вероники не спасли бы их. Решительная и собранная, Вал помогла им пробиться. Ей было одиннадцать — всего на год больше, чем Веронике, — когда погибла майора. С тех пор она несла на своих плечах бремя заботы о них обеих.

Вал улеглась на соломенный тюфяк у стены, и, глядя на нее, Вероника ощутила, как глубоко в животе затянулся пульсирующий, болезненный комочек вины. Вал сделала для нее столько, что и до конца жизни не расплатиться. И вот она уступила сестренке соузника, этот величайший дар.

Подумав немного, Вероника оставила феникса — даже просто отстраняясь от него, она ощутила боль в сердце — и легла рядом с сестрой. Нужда всегда заставляла спать вместе: чтобы беречь тепло или когда просто не хватало места. Вал не призналась бы, но еще так было уютнее.

Стоило Веронике улечься подле сестры, как тугой узелок в животе немного ослаб. Беречь друг друга… Как бы ни складывалась жизнь, именно так сестры поступали и поступать будут. С Вал нелегко: она умеет быть холодной и злой, отстраненной. В то же время она сестра, человек, которого Вероника любила, уважала — и да, боялась — больше всех на свете. Они преодолеют трудности, как обычно. Вместе.

Вал лежала лицом к стене, и Вероника смотрела ей в затылок. Волосы сестры собрались на тюфяке в темно-рыжую копну — цвет очень, очень редкий среди темнокожих пирейцев. Пряди лоснились в отблесках пламени; отсветы огня играли в бусинах и яркой тесьме, вплетенной в десятки косичек. Мода так носить волосы родилась еще до Золотой империи, в эпоху королев, когда в Пире царствовали яростные правительницы — все наездницы, до единой. Волосы украшали и женщины, и мужчины — драгоценными камнями или какой-нибудь мелочью на память о важном событии.

И даже когда Пира присоединилась к империи, наездники вплетали в косички перья фениксов и осколки обсидиана как знаки отличия элитных воинов. Каждый кусок вулканического стекла — из него в древности делали наконечники для стрел и копий — отмечал победу в сражении, служил символом гордости и обретенного опыта. Говорят, у Авалькиры Эшфайр обсидиана в волосах было столько, что его острые грани царапали голые плечи, и те покрывались алой мантией крови.

В долине косички встречались все реже, там их воспринимали как знак преданности наездникам, Авалькире Эшфайр и неверности имперским губернаторам. Вал от традиции не отреклась, и сестры почти все детство носили головные платки. Благо те в империи были в ходу, и девочки сливались с толпой, скрывая свое истинное происхождение.

Вероника рассеянно провела пальцами по шелковистым сестриным волосам. Они отчаянно нуждались в уходе: выбившиеся прядки спутались и свалялись; в косички набилась грязь, корни отросли. Время от времени косички надо заплетать заново, чтобы тяжелые бусины и памятные безделушки не выпадали. У пирейцев волосы прямые и лоснящиеся, их и вовсе надо вощить или умащать маслом, чтобы лучше держались. Если бы не Вероника, которая заботилась о волосах сестры — а та терпела это неохотно, — то Вал совсем запустила бы себя. Ей недосуг мыть голову, расчесываться и следить за прической.

И если оттенок волос как у Вал — насыщенный рыжий, словно огненное оперение феникса — был у их народа в почете, то Веронике достался самый обычный черный. Стриглась она короче, но в пряди точно так же вплетала подарки и цветную тесьму. У сестер даже имелось несколько одинаковых косичек, и Веронике нравилось теребить их — напоминая себе, что, несмотря на все различия, у нее с Вал много общего.

Вот перламутровые раковины, вплетенные, еще когда сестры под присмотром майоры учились плавать в Перстах, паутине рек, которая начиналась от Длани и змеилась мимо столицы. Целиком система рек называлась Длань Бога, ее подпитывала река Аурис: стекая с вершины Пирмонта в долину, она дробилась и растекалась почти по всей империи. Бабушка учила, что всякий пиреец должен учиться плавать в водах Ауриса, и что ближе к ней, чем в водах Перстов, им не оказаться.

Позанимавшись несколько недель, пылая решимостью, сестры сумели вплавь добраться до противоположного галечного берега самого широкого из Перстов, набрали там ракушек и вернулись. Вал, разумеется, обогнала Веронику, но в кои-то веки та не ощутила себя слабее. Потом обе сидели на берегу, разрумянившиеся, стуча зубами, пока майора вплетала им в волосы ракушки.

Вероника со вздохом, полным тоски, отложила украшенные ракушками косицы и отыскала те, что были унизаны деревянными бусинами. Сестры вырезали и раскрасили их сами, вручную — в первую ночь, как оказались в Пире. Рядом они вплели в волосы полоски хлопковой ткани, вымоченной в смеси чернил и пепла — в память о бабушкиной гибели.

Каждая косица напоминала о прожитых вместе годах, словно живой гобелен, связавший их навеки.

Наконец, когда дыхание Вал сделалось мерным, Вероника отпустила ее волосы и подкралась к огню. Тихонько порылась в углях на краю очага под любопытным взглядом феникса. В голове благодаря узам промелькнули образы: картинки, звуки, ощущения птенца, — раскрашивая мир яркими красками, делая его интереснее. Феникс был еще слишком мал, чтобы связно мыслить и общаться, однако его присутствие уже вселяло уверенность.

Отыскав наконец осколки скорлупы, Вероника выбрала не самые острые, отложила их в сторонку и взялась за ларчик с нитками и воском для ухода за волосами. Еще внутри лежал деревянный гребень, шнурок, иглы, пилка и прочие миниатюрные инструменты. Вероника откопала среди них пилочку и аккуратно сточила острые края скорлупы — та была куда толще обычной. Затем иглой продырявила осколки в самой толстой их части — точно так же, как когда-то продырявила хрупкие ракушки бабушка.

Вероника вытянула с затылка прядку волос. Она не стремилась скрыть новую косицу, просто не хотела выставлять напоказ, а то Вал, чего доброго, разозлится. Сестре, само собой, не понравится напоминание о том, как Вероника связала себя с птицей, а она — нет.

«Это временно», — сказала себе Вероника.

Если верить Вал, феникс привязывается к человеку, еще находясь в яйце, вот почему нужно держаться поближе к нему, пока он не вылупится. Каждый феникс выбирал себе наездника, еще не придя в этот мир, образуя магическую связь прежде телесной. И вот первый феникс почему-то выбрал Веронику.

Размяв в руках кусочек воска, Вероника принялась втирать его в волосы. Привычные движения помогли немного унять угрызения совести.

Вал простит ее. Всегда прощает. Скоро вылупится второй птенец, и все снова станет хорошо. Сестры вместе вырастят фениксов, станут наездницами, совсем как родители… и бабушка. От этой мысли у Вероники внутри потеплело.

На фениксах они с Вал запросто пересекут всю империю. Сперва им, конечно, придется скрываться, но со временем они отыщут и других, подобных им, — фаниксэров. Не все попали в лапы империи. Некогда их были сотни — и сотни будут снова. Вместе наездники станут сильнее — настолько, что помогут другим, и больше не придется жить в страхе.

В следующий раз, если кто-то придет на порог дома Вероники и Вал, чтобы забрать их близких, Вероника даст отпор. То, что случилось с бабушкой, не повторится ни с кем из дорогих ей людей.

Вероника закрепила косицу шнурком, потом аккуратно вплела в волосы кусок скорлупы. Посмотрела на него, потом на клевавшего пол феникса. Да не просто феникса, а ее феникса.

Улыбнувшись, Вероника взяла птенца на ладонь и вернулась к Вал. Феникс дарил необыкновенный покой: Вероника ощутила, как спокойствие накрывает ее теплым покрывалом, и погрузилась в сон.

Она сидела в залитой солнечным светом палате: роскошные ковры, резная деревянная мебель, свитки в нишах на стенах. Библиотека. Вероника ни разу не видела библиотеки, да и просто столь прекрасно обставленной комнаты. Однако во сне сразу поняла, где оказалась. До́ма.

На другом конце комнаты она заметила девочку. Кто она, Вероника не знала, но встречала в снах и прежде. В темных волосах у нее были бусины тонкой работы и сверкающие каменья; сидя за разделяющим ее и Веронику столом, она сосредоточенно хмурилась над свитком и шевелила губами.

Вероника во сне любила ее — в груди у нее разливалось теплое чувство; где-то в глубине, в неком колодце чувств, пусть и не ее собственном, просыпались беззаботное настроение и нежность. Вероника проживала чужую жизнь, в чужом теле.

— Что такое «феново»? — раздраженно спросила девочка. — Почти похоже на «феникс», только окончание другое.

— Не забывай корневые слова, — неожиданно для себя произнесла Вероника. Голос явно был женский, и в нем едва угадывались нотки упрека. — Если первая половина слова похожа на «феникс», на что похожа вторая?

Девочка немного помолчала, закусив нижнюю губу.

— Ово… ово… яйцо^[1]! — прошептала она, победно просияв. — Получается… яйцо феникса?

Вероника кивнула. Во сне она радовалась успеху девочки.

— Они — большая редкость, и птенца вывести трудно. Фениксы символизируют жизнь, но еще и смерть, это круг. Вот почему они перерождаются… Смерть дарует им жизнь. Если яйцо не пестовать бережно, в огне на костях мертвых, птенец возьмет жизнь из другого места. Даже, если придется, у родных братьев и сестер.

— Они убивают друг друга? — спросила девочка. — Родных?

Выражение победы на лице сменилось тревогой. В комнате как будто стало холоднее.

Вероника пожала плечами. Впрочем, у нее было ощущение, что разговор — не просто о фениксах.

— Они ищут равновесия за счет друг друга. Смерть в обмен на жизнь, ксе кси, — объяснила Вероника.

«Ксе кси» — выражение на пирейском, увещевание, «милый», «дорогой». Услышав его, Вероника подумала, что они с девочкой, наверное, родственницы. Сестры.

В коридоре послышались шаги, и девочки обернулись к двери. Пора им было расставаться…

Сон рассеялся, и Вероника проснулась — в темной холодной хижине. Желудок скрутило от ужаса.

Видения преследовали ее всю жизнь. Вал говорила, что это — из-за дара тенемагии, и потому Веронике надлежит ограждать разум, даже во сне. В воздухе, подобно семенам одуванчиков, витают людские мысли и эмоции, они словно ждут, когда им откроется неосмотрительный разум, как у Вероники, или когда их поймает ум более острый, как у Вал. Веронике трудно было запирать сознание по ночам, и в ее голове эти перелетные мысли и чувства обретали форму странных снов.

Хуже приходилось в Аура-Нове, посреди толпы. В горах, где рядом была только Вал, стало спокойнее, но сестра предупреждала, что ум — как разветвленная пещера, и мысли годами задерживаются в темных глубинах, чтобы всплыть на поверхность позднее. Должно быть, поэтому Веронике постоянно снились одни и те же люди. Они как будто пробурили себе путь в ее сознание и отказывались уходить.

А сегодняшний сон, откуда бы ни взялся, напугал ее до самой глубины души.

Вал часто напоминала о равновесии. Феникс из ничего не рождается: он либо умирает, обращаясь в пепел, чтобы потом возродиться, либо, птенцом в яйце, должен покоиться в пепле из костей других существ. На воле самки умирали, давая жизнь потомству, высиживая по одному яйцу за раз. Жечь кости людей и животных, чтобы добиться тех же условий, додумались первые анимаги — на вершине Пирмонта. Фениксы стали жить дольше и расплодились как никогда.

Когда Вероника спросила, что станет, если жечь не кости, а просто дрова, Вал ответила просто:

— Птенцы умрут.

Внезапно Вероника поняла, отчего до сих пор не вылупился второй феникс. Хуже того, знала это и Вал. Костей собрали слишком мало, и питомцу Вероники пришлось искать для себя другой источник жизни… тянуть силы из второго яйца.

Встревоженная, Вероника приподнялась на тюфяке и увидела сестру: Вал стояла над ней, держа в руке топор. При виде оружия Вероника вспомнила, как они покидали пределы империи: под покровом ночи, в крытой повозке. Остановились в приграничной корчме: сестрам пришлось спать в дровяном сарае. Когда к ним ввалился пьяный селянин, Вал схватила топор и приготовилась обороняться.

Пьянчужка попятился, ощупью отыскав дверь, но Вал все же последовала за ним.

Когда она наконец вернулась, Вероника даже в темноте разглядела, как сестра вытирает топор о висящий на гвозде фартук. Наутро и фартук и топор исчезли, и Вероника даже решила было, что ей все привиделось — если бы не новенький карманный нож у Вал да пригоршня монет, которых еще вчера не было. Вал купила горячей еды на завтрак, а ножиком они вырезали себе деревянные бусины из настоящего пирейского дерева.

Вероника невольно задумалась, о чем же те бусины напоминают на самом деле.

Топор в руках Вал больше походил на тесак, поблескивавшее в темноте лезвие было, без сомнения, острым. Очаг погас, и в комнате воцарился холодный серый мрак — такой же холодный и серый, как второе яйцо в углях. Не успела Вероника ничего сказать или сообразить, как Вал отвернулась и ударом топорика расколола яйцо надвое.

Вероника судорожно втянула воздух: скорлупа с хрустом раскололась, — а феникс удивленно вскинул голову.

Вероника невольно выглянула из-за ноги Вал. Она сама не знала, что ожидает увидеть — мертвого птенчика? — но внутри яйцо оказалось столь же плотным и серым, как расколотый камень. Так, может, камнем оно и было?

Вал обернулась и мотнула головой в сторону феникса. Прямо смотреть на птицу она избегала.

— Нареки его.

— Это она, — поправила ее Вероника. О том, что птица — самка, подсказало чутье.

Феникс тихонько защебетал, и в голову хлынул целый поток мыслей и образов. За ночь его разум окреп и повзрослел раз в десять — благодаря магическим узам. Птенец еще не научился мыслить четко, как тот же человек, но уже и не реагировал на все подряд, как животные. И хотя узами анимаги соединялись только с фениксами, разум животных, с которыми им приходилось общаться часто, они тоже меняли. Лошади и рабочий скот часто становились смышленее — в человеческом понимании, — и дрессировать их оказывалось проще.

— Неудивительно, — сказала Вал. — Самки тяготеют к женскому духу, и наоборот. Пол фениксы выбирают еще внутри яйца, если знают, с кем соединятся.

Вероника кивнула, поглаживая феникса по пушистой головке большим пальцем.

— Пожалуй, я назову ее Ксепира.

Вал прищурилась. Она пристально посмотрела на сестру, потом скрестила руки на груди и задумчиво уставилась в потолок.

— На пирейском «пир» значит огонь или пламя. А вместе с «ксе»…

— Милое пламя, — подсказала Вероника, поглаживая сонного питомца по шелковистым перьям.

— Или Пламенная Сестра, — уточнила Вал. Приставка могла означать как брата, так и сестру, смотря какое имя — женское или мужское. Вал обучила Веронику и чтению, и письму, а еще — науке о звездах, временах года и истории.

Вероника всем в своей жизни была обязана сестре.

Она затаила дыхание, боясь, что Вал разозлится — еще бы, в их семью вторглись, и новичок грозит ее вытеснить.

Наконец Вал вынесла вердикт:

— Имя, достойное пирейской королевы.

Ее глаза блестели, как будто она произносила высочайшую похвалу.

Вероника ощутила гордость — угодила сестре! — и в то же время испугалась, что слова Вал окажутся пророческими, что ее саму и ее питомца ждет судьба пирейских королев: пламя, слава… и смерть.

Может, анимаги в долине и за ее пределами возрадуются, снова увидев в небе огненные следы феникса, но возвращения наездников желают не все.

Примечания

1

Многие древнепирейские термины в романе автор заимствует из греческого языка и иногда из латыни. «Ово» или «яйцо» происходит от латинского ovum. (Здесь и далее прим. пер.)