Ольга

Никита Подгорнов

Все, что она хотела – это найти равновесие в своей жизни. Точку опоры, которая поможет ей принять всех призраков её прошлого. Раннюю смерть матери и сложные отношения с отцом. Она хотела избавиться от страха любви, который породила в ней эта детская травма. Научиться подпускать любовь и не бояться себя самой. Но пока же она привыкла убегать. Менять друзей, страну, профессию. Но она всегда верила, что одна из попыток убежать будет той самой дверью, за которой находится настоящая любовь.

Борис Гребенщиков

© Никита Подгорнов, 2015

Редактор Наталия Владимировна Даманина

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero.ru

Глава I

Меня назвали Ольгой в честь прабабушки: Ольги Ивановны Воронцовой. Которой, в свою очередь, дали имя в честь рожденной с ней в один день великой княжны Ольги Николаевны. Той самой, первой из последних Романовых, о чьих судьбах нельзя говорить без слез. Хотя и судьба моей прабабушки, как и всех Воронцовых начала XX века — это отдельная страшная история, трагично отображенная в том самом, великом стихотворении поэта Бехтеева¹, записанном рукой моей царственной тески на одной из её книг.

Тем не менее, моя мама всегда любила эту преемственность моего имени, поскольку могла не без основания называть меня принцессой. «Моя принцесса хочет спать» — говорила она, укладывая меня в кровать. Затем, поцеловав меня в лоб, желала сказочных снов. Для меня мама так и осталась «мамой маленькой принцессы Ольги». Большего судьба нам не дала. Моя мама умерла, когда мне еще не исполнилось и семи лет.

Наверное, это может показаться грубым — говорить об этом вот так, сухим фактом, без оттеняющего пафосного трагизма. Но именно так все и происходит в жизни. Тебя отправляют на неделю к родственникам, поиграть и повеселиться с такими же как ты «принцессами», а в это время твоя мама ложится на операцию и на следующий день к тебе возвращается отец с пустыми от выплаканных слез глазами и говорит, что мамы больше нет. Нет — как данность. Свершившийся бесповоротный факт. Как непреклонное обязательство перед жизнью: пока ты живешь — всегда будут умирать другие.

Но осознание потери приходит не сразу. Шестилетний ребенок сопротивляется тому, что «нет» — это навсегда. Детство наивно. Кажется, что в нем все можно исправить. Взмахом волшебной палочки или на крыльях дракона, но все поправимо. Добро всегда побеждает зло, нужно только быть прилежной дочкой и зазубрить азбуку. Детей всегда ограждают от суровых законов жизни, заменяя их миром фантазий. Но бесконечному хаосу нет никакого дела до этого мифического мира детства. Он вступает в свои права властелина судеб с нашего самого первого вздоха и неумолимо преследует нас всю нашу жизнь. Понять это очень сложно, а принять, наверное, невозможно и вовсе.

В начале все хотят помочь, оградить ребенка от случившейся трагедии. Произносят странные фразы о том, что «ты никогда не останешься одна», что «мы всегда будем рядом». Но сама ты не понимаешь, кто эти «мы» и почему им теперь нужно быть всегда рядом. Ты хочешь того поцелуя перед сном и родного голоса, называющего тебя «принцессой». Ты скучаешь по нему и не понимаешь, почему его больше нет. Но никто не скучает вместе с тобой, вокруг только сильные взрослые, которые ограждают тебя от потери.

Первые годы после смерти мамы, я постоянно чувствовала себя виноватой за то, что мне её не хватает. «Какая красивая Оленька». «Улыбнись нам». «Давай поиграем». Взрослые невольно подталкивают тебя в тот привычный для них мир беззаботного детства. Ребенок должен быть счастливым не смотря ни на что. Даже смерть родной матери не должна быть преградой.

Мир — несправедлив, хотя порой и воздает тебе по заслугам. Но гораздо чаще он просто применяет свои законы на случайно выбранных людей. Моя мама была врачом, как и мой отец. Они оба спасали людей. Мама — женщин, будучи хирургом-гинекологом, а отец — всех подряд, работая общим хирургом. Две судьбы великих профессий, сплетенные воедино и разорванные нелепой смертью. Высшая несправедливость, которую маленькая девочка не может уместить в своем сознании.

Уже потом, став взрослей, я узнала, что такое аденокарцинома и рак поджелудочной железы. Что такое «операция отчаянья» и управляемая гипертермия. Мне было важно это узнать, потому что должен был быть враг. Кто-то виновный в том, что мамы больше нет. Иначе невозможно. Я решила ненавидеть этот рак и от этой ненависти становилось легче. Потом к раку добавилась профессия врачей и стало совсем легко. Одиноко, но легко.

После того, что произошло с мамой, отец первое время пытался держаться. Сразу после её смерти он взял отпуск и целыми днями был рядом. Играл в ту глупую игру беззаботного детства. Это было странно. Взрослый мужчины, улыбку которого было так сложно заслужить в прошлом, превратился в растерянного подростка, постоянно сюсюкающегося с тобой. Через несколько месяцев он сдался и с нами стала жить бабушка. Мать отца из того самого закаленного трагедией наших предков рода Вороцовых. С ней было проще. Её любовь и забота была требовательной ни смотря ни что. Она не относилась ко мне как к ребенку, а воспитывала во мне стойкость взрослого человека. Отец же с головой ушел в работу и почти не появлялся дома. Все его влияние на меня ограничилось проверкой уроков и требованию к прилежному обучению. Как не странно, но это пошло мне на пользу. При желании получить внимание от наиболее родного мне человека я усердно занималась и к восьмому классу была круглой отличницей. Правда дальше произошло то, что до сих пор, когда мне уже больше тридцати, заставляет меня с огромным усилием набирать номер его телефона. Отец ушел в другую семью.

То есть не совсем ушел. Он забрал меня с собой, но для моего подросткового сознания это было предательством нашей прежней жизни. Большую часть времени я привычно проводила с бабушкой, которая теперь жила отдельно. Новая семья не была плохой и мне, скорее всего, даже было комфортно в ней. Татьяна, женщина с которой теперь жил отец, была очень хорошим человеком. Она, наверное, единственная кроме бабушки, кто не пыталась сделать меня счастливой во чтобы то ни стало, а хотела стать той, которая меня понимает. Но для подросткового возраста, в который я перешла в то время, как это ни парадоксально, нет ничего более отталкивающего, чем попытка взрослых их понять. Соучастие в подростковом кризисе — губительная ошибка родителей. Ведь весь смысл подростковых перемен в том, что взрослые, да и весь мир вокруг, не понимают тебя. Через это противопоставление себя и других рождается индивидуальность. И глупо пытаться разрушить это противопоставление своими попытками понять мир своих детей. Все это можно только пережить, аккуратно подчищая неминуемые проблемы. Нужно просто терпеливо направлять ребенка, но не по выбранному родителями руслу, а в ту сторону, которую ребенок выберет сам. Только так. Предостерегая беду, а не ограждая от неё. Не запретить, а мучительно надеется, что подросток справится сам. Сам выкурит одну, а не двадцать сигарет. Сам поймет, что алкоголь — это не лучший спутник на каждый день. И так далее. Опекать детей от всех бед, можно только лишив их независимости, но именно за неё они борются каждый день своего подросткового становления. И именно по тому, как во взрослой жизни человек использует эту сложившуюся в детстве независимость, определяется влияние родителей. Кто-то набив шишек принимает в родителях мудрых учителей и разделяет с ними свою взрослую жизнь. А кто-то закрывается от них навсегда, привычно пряча свою личную жизнь от их излишнего влияния.

У меня вышло что-то среднее. С одной стороны, никто не давил на меня запретами, с другой, я так и не смогла выдать новой семье доверенность на свою личную жизнь. В какой-то момент я поняла, что им хорошо без меня, а я справлюсь и без них. Вот и весь рецепт. Начиная со старших классов школы моя жизнь была личной историей Ольги Воронцовой, лишь изредка пересекающейся с историей семьи моего отца.

Старшие классы меня многому научили. Иногда кажется, что именно они определили мою будущую жизнь. Это был конец девяностых в странной новой России. До нас, молодых и активных, никому не было дела. Страна то и дело погружалась в войны, кризисы, политические перемены и все были заняты только этим. Никто не видел в нас будущее этой страны, потому что мало кто представлял каким это будущее вообще могло бы быть. А мы, мы жили сами по себе. Независимость, возведенная в квадрат.

Первые клубы, первые рок-концерты поколения новой свободной России. Музыка определяла нас, а мы определяли её. Новые герои больше не шли против режима, не прятались в подвалах. Они были свободны и пели об этой свободе. Закрой окна и задерни шторы, чтобы рассмотреть все трещинки. И испытай любовь, которая больше, чем мое сердце и страшнее прыжка с крыши. Все так и было. Романтики, с главной целью непременно проснуться в одной постели.

Я люблю то время. И себя в нем. Свой худой, вытянутый силуэт в кислотного цвета лосинах и юбке-резинке. В джинсовой куртке-варенке. С поставленной челкой. Тогда я впервые постриглась коротко, навсегда определив длину своих волос не ниже каре. На лице: без преувеличения, дикий макияж с массой фиолетовых оттенков и обязательная ярко красная помада. Это было время первых поцелуев и первой влюбленности. Конечно же в студента в потертых джинсах и с гитарой наперевес. Бесконечной сигаретой во рту и обязательной бутылкой портвейна возле ног.

Сейчас я вспоминаю всех этих безудержно клевых, как тогда казалось, мальчиков и понимаю, что они ни что иное, как молодые парни с фотографий наших отцов. Все, чьи отцы в своей молодости носили длинные волосы, ходили в расписанных шариковой ручкой джинсах с модными надписями зарубежных групп; все мы по уши влюблялись в новое рок-поколение. У нас не было шансов. Первый мужчина, к сожалению, всегда твой отец. И через его образ мы учимся любить других.

В университете, впрочем, все изменилось. Я сохранила хорошие оценки, насколько это было возможно при всей той московской уличной романтике, и поступила в главный ВУЗ страны. Факультет иностранных языков. У меня был четкий план. Красный диплом и дальше жизнь заграницей. Америка или Англия. Может Франция или Германия. Я изучала все три этих языки. Мне было не так важно куда — главное уехать. Но уехать по-особому, не так как уезжают сейчас. Эйфория жизни за границей не означала желание вырваться из России. Было другое. Желание показать себя, проверить свои силы, узнать других. Мы жили в другой стране. Несчастной и странной, но одухотворенной свободой. На первых курсах мы мечтали, как однажды окажемся в заграницей и покажем всему миру, какие на самом деле русские. Мы хотели научиться чему-то у других, разделить с ними наши корни и привнести в большой глобальный мир что-то свое, а не просто скопировать или чаще отгородиться, как это происходит сейчас.

Тогда же на втором курсе пришла первая долгая любовь. Три года, которые сейчас кажутся отдельной жизнью. Его звали Игорь. Студент-историк, с дьявольским обаянием и внешностью ангела. Первый и последний блондин в моей жизни. Около года с момента нашей первой встречи, я не понимала, возможно ли, что бы мужчины привлекали меня еще более сильно, чем Игорь. Он казался идеальным. Во всем. Красота, ум, манеры, секс. Во мне кипела кричащая страсть и неутомимое желание идти за ним хоть на край земли. Я не видела ни одной причины, почему мы не можем быть вместе навсегда.

Но как это часто бывает, его идеальность превратилась в заурядность, безудержный секс в обыденность, а желание быть вместе в привычку. К тому же к концу университета Москва стала меняться. Нулевые брали свое и новые возможности обретали свои очертания уже внутри столицы. Больше никуда не хотелось уезжать, а хотелось остаться и впитать в себя всю эйфорию успешной Москвы середины двухтысячных. На смену наивным романтикам пришли дерзкие и самоуверенные. Мелодии стали пафосными, а потертые джинсы сменились на брендовую одежду. Дома Культуры превратились в гламурные клубы, в которых новая успешная молодежь олицетворяла собой подъем России. Это были веселые беспечные времена, когда расчет свободы был в сумме чека на выходе из клуба.

С Игорем мы расстались на последнем курсе университета. Без особой трагедии. Просто каждый пошел своей дорогой. Моя привела меня к высокооплачиваемой работе на МИД России. Элитная должность, госслужба. Приоритеты прошлых лет сошли на нет. Никакой индивидуальной карьеры с нуля, только связи и расчет на высокий доход. А Игорь остался в университете и решил закончить аспирантуру.

Уже на старших курсах университета я все реже появлялась в доме отца. Ночевки у подруг или в общежитии у Игоря. Поэтому после диплома и первых реальных доходов новой работы я сняла себе собственную квартиру. Большая студия недалеко от центра. Мое новое окружение диктовало новый образ жизни. Новый ритм, в котором работа была лишь возможностью завести новые важные знакомства и связи, а доход определял, какой именно клуб или ресторан ты можешь позволить себе вечером. Появилась мода. Бренды перестали пугать — они манили за собой. Короткое платье и туфли, стоящие месячную зарплату — вот главный атрибут успешной девушки середины нулевых.

Но я быстро пресытилась этой жизнью. Нет, я не осуждаю себя или других. Тут дело в моем личном восприятии подобного образа жизни. Мне нравилось красиво выглядеть и проводить ночи на танцполе. Нравилось внимание красивых стильных парней. Это было легко и беззаботно. Не было интриг, обид и ссор. Мы влюблялись ровно на одну ночь, чтобы наутро разбежаться в поисках новых впечатлений. Но в этой жизни остро не хватало очень важного для меня фактора — самой себя. Своего становления, своего восприятия и своих личных целей. Все было как-то поверхностно, усреднено. Ты сама ничего не решала. Даже выбор платья был подчинен привязанным сверху тенденциям, не говоря уже об общей атмосфере, которая кочевала из одного модного клуба в другой. К тому же работа в МИДе — это работа образованной пустышки. Я была красивой декорацией возле влиятельных чиновников, которые полностью определяли мою судьбу. Карьера не зависела ни от чего, кроме того, кому именно ты придешься по вкусу. Я не имею ввиду никакие постельные отношения. Все куда проще. Иметь в своем подчинении красивую куколку было просто модно. Спать можно было с другими, куда более способными в этом смысле женщинами.

Поэтому, когда моя университетская подруга Алиса предложила заняться частным бизнесом и открыть в Москве лингвистическую школу, я не долго раздумывала. Мне очень хотелось вырваться из этого круга, который уже вовсю начинал становиться порочным. Я хотела отделить себя от этой «элитной» составляющей московской жизни. Хотелось жить самой по себе и отвечать за свои поступки, а не рассчитывать на связи и покровительство всемогущих мужчин.

О моей подруге Алисе, с которой мы основали лингвистическую школу, стоит рассказать отдельно. Она очень важный человек в моей жизни. Про себя я называю её «младшей сестрой», хотя на самом деле она старше меня на два года. Но так уж изначально сложились наши отношения, что мне в них выпала роль постоянного советчика и нравоучителя. Мы познакомились на третьем курсе. Знакомство произошло вполне банально: один из близких друзей Игоря закрутил с ней непродолжительный роман, и всего несколько совместных встреч двух наших пар перевернули мою жизнь с ног на голову. Это вполне буквальное определение начала дружбы с Алисой. Её характер, привычки, настроения, амбиции, да все в ней абсолютно противоположно моему. Она эдакий гиперактивный подросток, воплощающий в себе доказательство существования броуновского движения. При этом её нельзя назвать импульсивной. Для того, чтобы быть импульсивной нужно хоть изредка находиться в состоянии покоя. Но покой — это не про Алису. Она спрашивает, и сама же отвечает на свой вопрос. Затем сразу же меняет тему, чтобы погрузиться в новые расспросы. Иногда наши беседы — это просто монолог этой чудесной девушки с самой собой. Но при этом ты не чувствуешь себя отчужденной — магия Алисы в том, что за этим монологом безумно интересно наблюдать. Он действительно притягателен. Этот контраст между поверхностной болтушкой и интересным человеком — её самое интригующее достоинство. Невозможно себе представить, что человек, о котором принято говорить, что его, мягко говоря, «слишком много», будет тебе интересен. Но именно так и происходит.

За годы общения с ней я поняла, в чем причина этого парадокса. Она удивительно искренний и добрый человек. То есть совсем. Полностью. До беззащитности. Порой подобных людей называют «вечными детьми», но я бы не спешила с этим определением. Вечный ребенок — это скорее способ самозащиты. Непринятие взрослого, как бессилие перед правилами взрослой игры. Тут же другое. Что-то до странности врожденное, подкожное. Ей не дискомфортно с этим, но и не сказать, что это помогает ей жить. Она просто такая. Моя Алиса.

Однажды, как раз незадолго до того, как мы решились на собственный бизнес, Алиса до беспамятства влюбилась в одного танцора. Он был безумно хорош собой. Высокий накаченный брюнет с мощной харизмой, которая искрилась бешенной сексуальностью. Этакий гладиатор с арен римских амфитеатров. Как поэтично выразилась Алиса: «он забирал жизни во время своих выступлений». В общем, Алиса была очарована. Все мысли о нем, все желания только о нем. Последние было особо актуально, поскольку в отношениях с мужским полом у неё наступила весьма продолжительная и, если можно так выразиться, ощутимая пауза. Но «гладиатор» не обращал на неё никакого внимания. Никакие общие знакомые, случайные и не очень встречи не шли на пользу. А Алиса, мягко говоря, редко обходилась без внимания мужчин. Как-никак почти сто восемьдесят сантиметром роста, с соответственной длиной выточенных словно для статуи ног. Белокурый цвет волос, натуральности которого может позавидовать даже жительница Скандинавии. Все это приправлено миловидным личиком с крупными глазами перламутрового оттенка. И в завершение образа — весомый аргумент в виде пышной груди. Главный недостаток — в количестве достоинств, не иначе. И вот этот шедевр остается без внимания у аналогичного шедевра мужского пола. При этом последний не брезгует отношениями с особами, явно проигрывающими Алисе по всем параметрам.

Мудрая женщина здесь остановится и поймет, что её герой просто не её уровня. Причем этот уровень будет в пользу проигравшей. Но нет, Алиса пошла до конца. Тут стоит оговориться и упомянуть, что она никогда не была стеснена в средствах. Её отец был одним из видных политиков в правящей партии власти, так что позволить себе она могла многое, если ни почти все. Что, впрочем, она никогда не афишировала, опять же, из-за врожденной легкости в отношении ко всему. Так получилось и в тот раз, её затея не несла в себе хоть сколько-нибудь циничного оттенка. Все куда проще. Иногда женщинам очень нужно что-то заполучить. Это что-то всегда разное, но оно есть у всех женщин. Я называю это: точка икс. Она может появиться где угодно и в какой угодно момент. Это так же может быть, чем угодно. Просто коллективное желание в женской голове вдруг сходится в одной беспорядочно выбранной точке икс и все, абсолютно все сознание отныне подчиненно мыслям об этой «точке». Для Алисы подобное злоключение сошлось на этом равнодушном к ней танцоре.

Её план был таков. Раз ему нравятся простенькие девушки с откровенно глуповатым характером и кукольной фальшивостью, что несложно было считать с окружавших его девушек, то нужно было стать для него именно такой. Как это сделать имея деньги и связи? Для этого нужен музыкальный продюсер, который напишет для тебя самую идиотскую песню из всех, эмоциональная и смысловая составляющая которой будет полностью выражена в неоднократном повторении бессмысленных для взрослого человека звуков «ла-ла-ла» и «ми-ми-ми». Затем нанять клипмейкера, который поставит для тебя самый безвкусный клип, и это при том, что мы тогда, как и сейчас живем и жили при нашем родном шоу-бизнесе. И последнее, но самое важное в данном случае, пригласить для съемок клипа танцевальную команду алисиной точки икс.

Даже не стоит говорить, что клип начинающей звезды эстрады Alizzze на песню «Картинки Любви» мы пересматриваем вот уже который год после обязательных трех-четырех бокалов вина, когда настроение требует активной положительной перезарядки. Но главное не в этом. Главное, насколько точно Алиса, вот уж воистину, попала в точку с этой своей затеей. От её танцора мы не могли избавиться несколько месяцев. Он даже предлагал ей выйти за него замуж, что кстати было ровно двадцатым на тот момент искренним предложением руки сердца для Алисы. Он писал ей письма, узнал расписание занятий в университете и дежурил после окончания каждой пары напротив дверей аудиторий. Он был без ума от неё. А что же она? Она как это часто бывает с «точками икс», заполучила её и успокоилась. Именно успокоилась. Она продолжала с ним встречаться и вполне бы могла сохранить отношения и на более долгий срок, чем один месяц. Но вот его безудержное желание быть с ней всегда и всюду растрепало их отношения. Показательно то, что Алиса не разыгрывала циничную историю с высокомерным разрывом отношений, а сделала все по-человечески. С той же искренностью, с которой она выплясывала перед камерой в своем идиотском клипе, она решилась разойтись с ним после долгого и непростого разговора. Расставание для неё было всегда сложным переживанием, несмотря на то, что именно она всегда была инициатором этих перемен. Так устроено её отношение к людям, что при видимой беспечности и беззаботности её жизни, её внутренняя зависимость от людей была крайне сильной. И эту зависимость можно назвать чувством долга, как бы пафосно это ни звучало. Она влюблялась и очаровывалась, потому что так она устроена. Ей не нужно слишком многое, чтобы увлечься тем или иным парнем или мужчиной. Перед ней никогда не вырастают сотни заборов из личных комплексов, мешающих другим решиться на искреннюю увлеченность. Так же не было страха или желания отгородить себя от будущих разочарований. Она просто делала шаг вперед, беря ответственность за все будущие сложности. Поэтому, когда её страсть угасала, она чувствовала, что ответственность по-прежнему лежит на ней и расставание становилось для неё особенно тяжелым испытанием.

«Плакать нужно всегда так же, как и смеяться. Открыто и без упреков внутри самой себя. Если мы заслуживаем повод веселиться, то ровно так же мы заслуживаем и боль. Разве не так?» — сказала мне Алиса однажды. В этой мысли вся она и есть. Смелая в своей искренности. Может быть самая смелая из всех, что я знаю.

И вот эта смелость привела нас к открытию собственной лингвистической школы. Конечно, одной смелостью тут не обошлось и связи отца Алисы сильно помогли, но по сути это было наше с ней творение. Идея открыть подобную школу пришла к нам еще на старших курсах университета. Сегмент лингвистических школ в то время был достаточно обширный, но обучение в них было весьма дорогим. Наша же идея была в создании такой школы, которая была бы доступна почти каждому желающему. Тогда мы еще были в некотором роде идеалистками и верили, что просвещение и образование — это то, за счет чего возродится Россия. Это абсолютная правда, и подобное ощущение долга перед страной было в нас всегда. Не стоит думать, что обеспеченные девочки вроде Алисы подвержены лишь циничному потребительству. Порой достаток и обретаемые с ним возможности накладывают иной отпечаток на личность человека. Отпечаток ответственности. Эту мысль однажды очень хорошо озвучил один из наших преподавателей. Весьма пожилой профессор, который почти каждую лекцию по экономике объяснял нам эту очень мудрую и важную мысль. Общество — это главный источник богатства. Ни политики, эксплуатирующие общество, хотя на деле являющиеся лишь наемными управленцами; ни богачи, наживающие свой капитал за счет общественного труда — никто из них не является непосредственным производителем. Только общество в целом является источником всех денег. И поэтому никто, кто добился высокого положения, не имеет права забывать о том, на чем строится его богатство. И долг каждого — возвращать обществу часть своего дохода. Через благотворительность, через социальные инициативы или гражданские акции. Это должно быть важно для каждого и понятно каждому. Потому что иначе общество становится больным, а больное общество, неспособно самостоятельно разрешать многие острые проблемы и вынуждено быть зависимо от политиков и алчных богачей. А они всегда запустят руку в наш карман и опустошат его до самого дна. Поэтому лучше отдать часть, чем потерять все.

Эту часть мы и решили отдавать нашим проектом. У Алисы была возможность привлечь значимый капитал благодаря своему отцу. Он составлял половину требуемых для открытия школы денег. Остальную половину мы внесли поровну сами. Я — из скопленных денег за время работы в министерстве, а Алиса после университета исправно трудилась на одну крупную газовую компанию и уже давно обеспечивала себя сама. Мы сняли небольшой офис недалеко от центра. Закупили массу современного оборудования и программ обучения, которые включали в себя невиданные для того времени интерактивные курсы и видео-уроки. Пригласили очень талантливых молодых преподавателей, а также одними из первых в России начали привязывать обучение к носителям языков. Из опыта зарубежных школ, скопировали разнообразную систему скидок и гибкую вариативную систему обучающих программ. По началу это встретило недовольство среди клиентов, потому что так исторически сложилось, что в России мало кто привык к индивидуальному подходу, и он несколько пугал наших клиентов. Все привыкли к четкому однозначному плану, а выискивать удобный для себя вариант, набирая именно то количество уроков, которое ты можешь себе позволить, было как-то странно. Но уже к середине второго года после открытия мы вышли в ноль и начали выплачивать требуемую сумму из заимствованной половины алисиного отца. Все шло очень хорошо. Мы откровенно кайфовали, работая в нашей лингвистической школе. Две молодые успешные женщины, реализовывающие себя в своем собственном бизнесе и приносящие пользу обществу. Лучшей карьеры сложно было себе представить.

Но работа занимала почти все наше свободное время, так что личная жизнь отошла на второй план. Конечно, были небольшие романы и интрижки, но тогда нам казалось, что серьезные отношения мы сможем себе позволить только после того, как достигнем в нашем деле каких-то более значимых высот. Но затем случилось непредвиденное. Как я уже упоминала, мы с Алисой были слишком разные. И то, что определила для себя я, не совсем подходило ей. Наша дружба настолько ушла в сторону рабочих взаимоотношений, что мы почти перестали говорить друг другу о том, что происходило вне работы. Для меня жизнь за стенами нашей школы была чем-то малозначимым и совсем не определяющим. Но Алиса была другой. Поэтому, когда она посреди рабочего дня отозвала меня в сторону и сказала, что выходит замуж, для меня это был словно гром среди ясного неба.

Я помню, как я стояла и молча выслушивала о том, что её жених — это сын старого друга отца. Что он очень порядочный и красивый мужчина. Старше Алисы на пять лет. Что он вроде как карьерист и добился определенных высот в крупном бизнесе. Что у них была любовь с первого взгляда и вместе они уже полгода. Что на это лето запланировали свадьбу, потому что Алиса уже на третьем месяце беременности.

В тот момент я поймала себя на мысли, что уже слышала подобные рассказы от других моих подруг, с которыми мы не виделись несколько лет. Жизни многих людей логично подходят к бракам и рождению детей. Но Алиса?

Прокрутив в памяти последние полгода своей жизни, я поняла, что причина по которой я ничего не подозревала была вовсе не в ней, а во мне. Это я с такой увлеченностью отбросила все ради нашей школы, что отстранилась от любой личной жизни. Наверное, она даже говорила мне что-то о нем, но я не придавала этому никакого значения. Какой-то Андрей. Мало ли кто это мог быть? Важно ведь было совсем другое. Работа. Работа. Работа.

Так бывает. Собственная вовлеченность, которая граничит с отреченностью, затмевает все вокруг. Тебе начинает казаться, что мир живет ровно по тем же правилам, что и ты. Потому что если это не так, то есть все эти свадьбы, романы, семьи, разводы и прочее. Все то, от чего ты отказываешься. Поэтому думать об этом нельзя. Нельзя позволять себе видеть что-то еще. Нельзя отвлекаться. У меня получилось ровно так. Алиса разрушила мою защитную реакцию. Я не была готова к переменам. Её мотивы меня не волновали. Все что мне было нужно, чтобы все вернулось на свои прежние места.

Я сорвалась. Обрушила на свою подругу глупые упреки в предательстве, безразличии к моему мнению, наплевательскому отношению к будущему нашей школы. Это была наша первая настоящая ссора за все годы знакомства. Я саму себя не узнавала. А Алиса, она все выслушала и просто ушла.

Конечно, потом я поняла свою ошибку и извинилась. Мы поговорили и решили как быть с её уходом из школы. Я поняла, что теперь её главная цель — обретение семьи. Она рассказывала о том, как собирается стать матерью. О том, как она хочет начать новую жизнь с Андреем. Она все рассказала и объяснила. Но я так и не смогла это понять и принять. Для меня этот её выбор был моим «не выбором». И это развело наши отношения по разные стороны.

Далее была её свадьба и рождение дочери Софьи. Было что-то еще, но в этом уже больше не было меня. Я не смогла быть рядом. Продолжать бизнес было так же бессмысленно, и мы приняли решения продать его знакомым Андрея, которые были готовы продолжить наше дело. Я закрыла эту главу с той же стремительностью, с которой она началась.

Затем были полгода без работы. Мне казалось, что теперь я один на один со всем миром. И мне это почти нравилось. Были знакомые и некоторые друзья. Но не было никого, кто смог бы переступить эту невидимую черту вокруг меня. Кого-то, кого я захотела бы подпустить поближе. Я окончательно перестала звонить отцу. Перестала заводить хоть сколько-нибудь серьезные знакомства с мужчинами. Смысла строить что-то основательное не было и именно это стало новым смыслом. Просто существование.

Тогда я увлеклась искусством и архитектурой. Просто от привычки постоянно что-то узнавать, я начала изучать архитектуру и книгой за книгу поглощать новый для меня материал. Увлечение переросло в серьезное самообучение. Почти все время я посвящала только архитектуре и дизайну. Все начало возвращаться к прежней аксиоме «моя жизнь — это только работа». Позже я решилась уехать жить за границу. Через знакомую времен университета мне предложили вакансию в русской школе в Париже, и я согласилась.

Столица Франции помогла мне вернуться к нормальной жизни. Год проведенный в Париже стал легкой терапией для моего внутреннего мира. Я не перестала быть закрытой для других, но хотя бы сумела выстраивать с другими хоть какие-то отношения. Я встречалась с малознакомыми людьми, проводила время в ресторанах. В Париже мне исполнилось двадцать девять. Странный возраст, когда ты ощущаешь, что многие вокруг тебя начинают жить по-другому. Ты уже де-факто не как все. Без семьи, без детей. Да, никто открыто не осуждает, но невозможно укрыться от мыслей об осуждении самой себя. Поэтому учитывая мою перспективу отсутствия семьи на ближайшие годы, мне приходилось постоянно мотивировать свой собственный выбор. Я придумала для себя простую формулу: «я стану счастливой только тогда, когда смогу реализовать себя, а значит нет смысла строить семью пока я несчастна». Конечно, несчастье было относительным, но мое прошлое легко может добавить невозможностей, за которые я остро цеплялась в то время. Смерть матери, жизнь без близких, «предательство» лучшей подруги. Любое на выбор или все сразу вместе, когда особенно хочется послать окружающий мир куда подальше.

Но затем, моя история вновь сделала разворот на сто восемьдесят градусов. Во время одной из поездок в Москву, я случайно встретилась в ресторане с одним своим старым знакомым. Русским бизнесменом, который так же работал за границей и был владельцем влиятельного журнала по архитектуре и дизайну. Он собирался открыть представительство в России и набирал штат русскоязычных сотрудников. Узнав о том, что я уже больше года предметно интересуюсь тематикой его издания, он предложил мне работу пишущим журналистом. Я долго не раздумывала. За то время, что я пробыла в Париже, я еще больше убедилась в том, насколько мне интересна и близка архитектура. Так я попала в «ArchD», профессиональное издание по архитектуре и дизайну с полувековой историей.

Как ни странно, но начинать карьеру практически с нуля в возрасте двадцати девяти лет было вовсе не страшно, а скорее наоборот очень интригующе. Это вызов на который стоит решаться, учитывая открытость большинства современных профессий. Запрограммированный советским прошлым выбор карьеры в семнадцать лет во время поступления в ВУЗ больше не является безальтернативным. Он безусловно правильный, но не единственный. И важно понимать это, сколь сильны бы не были пережитки того времени. Сейчас доступность образования даже в нашей стране находится на довольно высоком уровне, а профессиональный рост давно заложен в рабочий опыт. Конечно, есть и обратная сторона медали, в лице тех двадцатипятилетних главных менеджеров и главных редакторов, которые слишком рано забрались на вершины карьерной лестницы и еще не способны справляться в такими важными должностями. Но все же по большей части, почти в любой современной профессии можно добиться многого. К тому же выбор в тридцать лет, это не тоже самое, что выбор в двадцать лет. Тут ты взрослей, опытней. Лучше понимаешь себя и то, чем именно ты хочешь заниматься. Не ванильным «у меня все получится», а стойким «я хочу этого и добьюсь».

Решившись остаться в Москве, я подыскала себе уютную съемную квартирку недалеко от офиса. Длительное пребывание заграницей наложило отпечаток на мою новую жизнь в столице. Нет, эта жизнь не показалась мне ужасной или резко контрастирующей с жизнью в Париже. Скорее наоборот, я впервые смогла посмотреть на Москву другими глазами. Не замыленным взглядом коренной москвички, для которой Тверская и Арбат — это улицы детства, а взглядом заинтересованного человека, который ищет в Москве что-то новое. Столица преобразилась, и эти изменения требовали оценки.

В Москве я начала сближаться с Алисой. Мы поддерживали отношения и во время моей жизни заграницей, но все ограничивалось быстрой перепиской в Интернете или парой звонков по праздникам. Теперь же мы могли позволить себе совместный ланч или небольшие прогулки в парке. Последние я очень полюбила, потому как вместе с Алисой всегда была её дочь Софья. Этот маленький ангелок, жадно пожирающий мир крупными алисиными глазами.

Сама Алиса изменилась. Стала более спокойной и можно даже сказать рассудительной. Её заботы теперь были подчинены семье. Выбор нянечки или садика, в котором Софья получит наилучший уход. Перепланировка детской комнаты. Поиск подходящего места для отпуска, устраивающего всех членов семьи. И так далее. Привычная жизнь для большинства молодых семей с маленьким ребенком. Но для меня эта жизнь слишком контрастировала с тем распахнутым наизнанку миром, в котором я привыкла видеть Алису в прошлом.

Этот контраст не давал мне покоя. Я видела в нем непривычную для моей подруги скованность. Она была словно зажата в тисках, и по началу я думала, что все дело в наших с ней взаимоотношениях. Что нам требуется время для того, чтобы вновь впустить друг друга в наши жизни. Но проходили месяцы, а напряжение не спадало. И тогда я начала понимать то, о чем давно подозревала: Алиса далеко не самый счастливый человек в своем браке. Можно даже было сказать более грубо — она уже давно отчаянно бьется за то, чтобы сохранить брак с Андреем. Во время наших встреч, она раз за разом отводила разговор в сторону, когда речь заходила непосредственно об их отношениях с мужем. А затем и вовсе перестала упоминать его. Только общие «семья», «домашние» и тому подобное. Я чувствовала, что должна спросить её о том, что происходит, но не решалась до последнего. Этот брак и мое отношение к нему был той разводной точкой наших с Алисой отношений, и я очень боялась вновь переступить черту.

Прошло еще несколько месяцев. Мы стали все реже встречаться, а когда это все же случалось, то я чувствовала нарастающую напряженность, исходившую от моей подруги. Она стала совсем непохожей на себя, даже образца семейной размеренной Алисы. Говорила только о Софье и каких-то общих новостях, собранных из заголовков журналов. Никакого упоминания о планах на будущее. Никаких положительных эмоций. Просто бледный серый мир, единственным лучом в котором была её дочь.

Тогда я решилась. Мне было важно, чтобы она просто знала, что я хочу ей помочь. Что я открыта для неё и её проблем. Я не хотела давить на неё, понимая, что у меня нет никакого права вмешиваться в её личную жизнь.

— Просто знай, что я всегда рядом, — сказала я ей, когда мы сидели в кафе. — Я вижу, что с тобой что-то происходит, и ты стараешься держать это в себе. Если когда-нибудь тебе потребуется поддержка — я тот, на кого ты можешь рассчитывать.

Она молча кивнула и спрятала куда-то в сторону свой взгляд. Возможно, для того, чтобы сдержать слезы, возможно, чтобы просто пережить эту эмоцию где-то внутри себя. Но на этом все и закончилось.

Мы не возвращались к этому разговору еще несколько недель. А затем в один из вечеров, когда я привычно для своих московских будней, вернулась с работы и, сев на диван с бокалом вина и кипой литературы по архитектуре, погрузилась в работу, мой телефон трижды пропрыгал по стеклянной столешнице журнального столика. На экране была фотография моей подруги, обнимающей свою маленькую дочь.

— Можно я приеду? — вместо приветствия произнесла Алиса.

— Конечно. Что-то случилось? — спросила я, различив в её голосе тревогу.

— Я ухожу от Андрея, — словно выстрелив из дула пистолета ответила она.

Я машинально отодвинулась от спинки дивана и поставив бокал на стол, вжалась ногами в пол, словно я была готова тут же сорваться с места при первой необходимости.

— Навсегда, — сорвавшись на плач добавила Алиса.

— Может мне приехать за тобой?

— Нет. Я уже вызвала такси. Ты точно не против? Я одна. Соня сейчас у родителей.

— Приезжай, — ответила я строгим голосом, который был скорее нужен мне самой, чтобы сдержать эмоции.

— Спасибо, — тихо закончила разговор Алиса.

Я положила на стол телефон и минуту сидела в полном оцепенении. Одно дело чувствовать, что брак твоей подруги переживает сложные времена и даже где-то понимать причины всего этого, но совсем другое, когда ты слышишь, что он возможно уже закончен. Одно дело говорить о том, что ты готова помочь и совсем другое пытаться найти в голове ответы на сотню вопросов, бомбардирующих твой мозг перед тем, как в твоей входной двери появится подруга, нуждающаяся в ответах.

Я сильно сжала кулаки, стараясь утихомирить бурю эмоций и перебивающие друг друга мысли. Мне нужно было отвлечься. Увидеть проблему целиком, а не сбить все в один комок переживаний за свою подругу. Я взяла бокал со стола и сделала большой глоток.

«Сейчас всем нам нужна спокойная рассудительна Ольга. Она справится. Она должна с этим справиться» — произнесла я шепотом. Подойдя к окну, я увидела, как ранний апрельский закат начинает сгущать свои темные краски. Я села на подоконник, сложив ноги крестом и облокотив голову на откос, закрыла глаза.

Примечания

1

Имеется ввиду стихотворение поэта-монархиста Сергея Бехтеева «Молитва». Более известное по первым строкам: «Пошли нам, Господи, терпенье…»