Усташские лагеря смерти в Независимом государстве Хорватия в 1941–1945 гг.

Никита Леонтьев

Перед Вами – вторая книга балканиста-любителя Н. Леонтьева, в которой автор рассказывает об усташских лагерях смерти в одном из сателлитов гитлеровской Германии – Независимом государстве Хорватии – в годы Второй мировой войны.Книга предлагает читателю массу уникальных материалов: отрывки из мемуаров бывших пленных лагерей, мнения историков разных стран, списки жертв (включая и наших соотечественников) и даже интервью автора с дожившими до наших дней бывшими узниками хорватских лагерей смерти.

ДЕТИ В УСТАШСКИХ ЛАГЕРЯХ СМЕРТИ

Если задуматься о том, какая же из черт НГХ как государства была самой ужасной, чудовищной и бесчеловечной, то первое, что приходит на ум — создание концентрационных лагерей для детей. Геноцид сербского (и в значительно меньшей степени — еврейского) народов начинался, можно сказать, с пеленок. И это не форма речи, а факт: в детские лагеря попадали и грудные младенцы! Возможно, Независимое государство Хорватия было единственной страной Европы, имевшей детские лагеря.

Первый лагерь для детей был основан в местечке Горня-Риека около Крижевца. Лагерь был основан при непосредственном участии усташского правительства НГХ. Первая группа детей была доставлена в лагерь 24 июня 1942 года. Это было около сотни детей, переброшенных из лагеря Уштице. В течение последующих 20 дней в лагерь были направлены еще три группы. Лагерь для детей в Горня-Риеке просуществовал до 14 августа все того же 1942 года. Общее количество жертв Горня-Риеки неизвестно.

Милица Хасанец-Галаш, выжившая пленница лагеря Горня-Риека: «Детей в лагере было много. Сколько именно — никому не известно. Мой брат Звонко говорил мне, что дети умирают от болезней или голода, и когда их бросают в колодец или закапывают, то на грузовиках привозят новые партии. Колодец, в который бросали детей чаще всего, заливали известью. Когда же он наполнился трупами до краев, детей закапывали во дворе лагеря, на столь малой глубине, что зачастую их кости виднелись на земле».

Третьего августа 1942 года в хорватском городе Сисак был организован крупнейший в НГХ детский концентрационный лагерь. Даже по сведениям самих усташей (которые чудовищно занижали любые данные по количеству пленных) в лагере Сисак умерло 1152 ребенка. Более реальной кажется другая цифра, названная немногими выжившими и бывшими работниками лагеря — пять тысяч детей…

Незадолго до этого, 12 июля того же года, в местечке Ястребарско был основан, наверное, самый известный детский лагерь смерти. По крайней мере, в странах бывшей Югославии про лагерь Ястребарско знают даже неспециалисты. Он отнял жизни примерно у тысячи детей.

Что же подтолкнуло усташское правительство к созданию детских лагерей?..

…Десятого июня 1942 года объединенные немецко-хорватские войска начали наступление на районы около горы Козара и в Подкозарье в рамках операции «Западная Босния». Это наступление вошло в историю под названием «Битва на Козаре», а в народе его до сих пор называют «Козарским наступлением». Спасаясь от немцев и усташей, целые деревни Подкозарья опустевали — семьи с детьми, скотом и всем скарбом уходили на Козару, к партизанам. Но немецко-усташские отряды взяли Козару в кольцо вместе с семьями беженцев. Дважды партизаны пытались пойти на прорыв, и обе попытки закончились неудачей и огромными людскими потерями. Только примерно 10 тысяч беженцев (из почти 70 тысяч) смогли прорваться из окружения. Немцы и усташи провели массовые аресты оставшихся в окружении беженцев — арестовывали их целыми семьями.

В плену оказалось огромное количество детей — от грудных младенцев до 14-летних (дети от 15 лет и старше у немцев и усташей чаще всего проходили по документам, как взрослые). Их нужно было куда-то девать. Так и возникла «необходимость» в открытии детских лагерей.

О Козарском наступлении очень ярко и эмоционально писал Драгое Лукич — сербский писатель, уроженец Подкозарья, ребенком прошедший лагерь Ястребарско и затем участвовавший в народно-освободительной войне. В своей книге «Война и дети Козары» он воспевал героизм защитников родного края:

«На Козару и ее отряд из 3 500 партизан, вооруженных 3 000 винтовок и 170 пулеметами, четырьмя минометами и двумя гаубицами, двумя танками и одним самолетом, на народ Подкозарья и хижины из прутьев, разбросанным около Грачаницы и Млечаницы, Буковицы и Раковицы — на такую Козару была брошена сила из 11 000 офицеров и солдат Вермахта, 20 000 усташско-домобранских сил, 2 000 четников Дражи Михаиловича, что в совокупности с усиленными гарнизонами и вспомогательными отрядами составляло около 35 000 солдат, экипированных и вооруженных по последнему слову техники…

Битва, которой не нашлось места в нашей памяти, длилась двадцать пять дней и ночей. В ней растаяли партизанские силы, из списка живых вычеркивались целые отряды.

Но Козара не пала.

«Наши позиции погрузились во мрак, у нас остановилось дыхание от ураганного огня. Первая волна нападавших смогла пробраться к нашим рядам. Партизаны появились неслышно, неожиданно. И тогда началось то самое страшное, отчего у каждого из нас кровь стыла в жилах. Мужчины, женщины и дети с непонятным упорством бросились на наши позиции. Это был настоящий ад и я удивляюсь, как мы его выдержали» — Курт Нехер, 714-я немецкая пехотная дивизия».

После войны Д. Лукич занялся поисками переживших, как и он сам, ад Козарского наступления. Он записывал их рассказы, собирал по крупицам любую информацию о детях Козары и Подкозарья, об их дальнейшей судьбе. Впрочем, его интересовали не только козарские дети: он собирал данные вообще по всем детям, попавшим в лагеря. Так и родилась уже упомянутая книга «Война и дети Козары», фрагменты которой приведены ниже.

«Радован Крагуль: «Мне было 8 лет, когда моя семья оказалась в плену во время Козарского наступления. Пока мы были в Церовлянах и Ясеновце, у нас получалось держать связь друг с другом. Но из лагеря Сисак мать увезли в Германию.

Я пробыл в Сисаке уже месяц, когда в лагерь пришла какая-то женщина и забрала себе нашего четырехлетнего брата Манойло. Нам было жаль, что она не взяла и нас. Мы плакали. Тогда пришел домобранский офицер, чтобы нас утешить. Он обещал нам, что освободит и нас. И правда, однажды после полудня он вывел нас не только из лагеря, но и из города и показал дорогу на Козару».

***

Драган Жигич: «В дни Козарского наступления мне было всего 7 лет. Нас схватили, всю семью держали в лагере около Приедора. Несколько дней спустя меня отделили от родных и вместе с еще сотней детей посадили в поезд.

Сисак 1942 года, большое здание около Купы. На воротах часовой, двор огорожен переплетенной проволокой. Редкие прохожие тайком, чтобы не заметили усташи, бросали нам через ограду фрукты. Потом нас переселили в дощатый барак. Мы спали группами по двое-трое. Ночи были холодные. Однажды ночью умер мальчик, лежавший возле меня. Сбор мертвых проходил ежедневно».

***

Драго Шормаз в 11 лет был вместе с матерью и братом захвачен немцами во время Козарского наступления 1942 года и передан в руки усташей. В распределительных лагерях Церовляни и Уштице они были вместе, но в Ясеновце им пришлось разделиться. Их мать, Стоянку, отправили вместе с другими молодыми женщинами на принудительные работы в Германию, а брата Сретко увели в детский лагерь Сисак.

Жестоко страдая от голода и быстро теряя силы, Драго провел в Ясеновце месяц. Он был уже на грани жизни и смерти, когда к нему неожиданно пришло спасение. Омер Муичич, занимавшийся в лагере сбором и транспортировкой трупов, забрал в повозку и Драго, прикрыв его, словно мертвеца, и так, пройдя усташскую стражу, вывез его с территории лагеря. Для Омера это была уже не первая спасенная жизнь: ранее он смог забрать из колонны козарских детей, которых гнали в Церовляни и Ясеновац, тридцать человек. Все эти тридцать детей нашли временный приют в домах друзей и знакомых Омера. Так же он поступил и с Драго Шормазом.

***

Богдана Беловук была санитаркой в партизанском отряде, которым командовал ее муж, комиссар Миро Юришич. В одном из сражений он был ранен. Борцы вынесли его из боя, протащили на себе по трудным военным тропам, перешли через реки Неретву и Сутьеску… Богдана отходила от комиссара лишь затем, чтобы перевязать очередного раненого. В местечке Вучево комиссар с женой попали в руки немцев, которые отдали их усташам. Сначала Миро и Богдану привезли в Сараево, а оттуда вместе с другими пленными поездом вывезли в Ясеновац.

Богдана была беременна, но первое время никто, кроме нее, об этом не знал. Она оставалась в живых день за днем, месяц за месяцем. Осталась в живых она и тогда, когда группу женщин увели на Граник — на ликвидацию. Самым счастливым доставалась «милосердная» смерть от удара молотом, остальных ждал мучительный конец — им вспарывали животы и еще живыми бросали в Саву. Богдану вывели из строя, но не для того, чтобы ее спасти, а чтобы насладиться ее мучениями, когда ее ребенок будет умирать от голода у нее на глазах.

В одну из лагерных ночей, похожих одна на другую, усташи повесили на старом тополе тридцать человек, в том числе Миро Юришича. И в эту же самую ночь, уже после казни, Богдана родила сына, которого назвала в честь отца.

Пока маленький Миро плакал от голода, не находя в материнской груди ни капли молока, партизанский отряд, руководимый ранее комиссаром Юришичем, вступил в тяжелые бои с группой немецких войск. Партизанам удалось взять в плен нескольких солдат и офицера высокого ранга. Их всех партизаны обменяли на Богдану и маленького Миро.

***

Народный герой Бошко Шилегович: «Вы видите эти колыбели, видите эти перья, которые носит ветер? В этих колыбелях лежали наши дети. Враг убил их или отправил в лагеря смерти. Объявляем ему войну до истребления. Козара не уничтожена, остался отряд. Мы свидетели».

***

Владимир Миятович: «Мне было 12 лет, когда меня с мамой и семилетней сестрой привели в Стара-Градишку. Усташ Анте Врбан приказал нам отдать все ценное, что у нас есть с собой, деньги и драгоценности. У одной женщины в ботинках оказались спрятаны деньги. Врбан пристрелил ее на месте, заявив, что так поступит с каждым, кто вздумает скрыть какие-либо ценности».

***

Мара Вейнович-Смилянич, юной девушкой оказавшаяся в Стара-Градишкев июне 1942: «Сначала усташи предлагали матерям добровольно расстаться с детьми, а когда получали отказ, отнимали детей силой. Некоторые матери прыгали на штыки… Детей заталкивали в отдельное здание, иногда по 50 детей в одну комнату. Несколько сестер милосердия совершали обход комнат, неся в руках емкости с какой-то жидкостью и кисти. Они смачивали кисти и смазывали детям губы. Говорили, будто эта жидкость уменьшает жажду. Но вскоре после этого детей начинали мучить боли, они кричали и звали родителей. Они извивались от боли, дергались и падали, а их губы превращались в сплошную открытую рану. Через некоторое время дети умирали в мучениях».

***

Антун Найжер, врач и управляющий лагеря Сисак, массово ликвидировал сербских детей, вводя им инъекции с ядом.

***

Дети с Козары и Подкозарья, умершие в усташских лагерях:

Стара-Градишка, Ябланац, Млака, Уштице, Ясеновац — 5 683 ребенка;

Детские лагеря (Горня-Риека, Ястребарско, Сисак), а также транспорты, приюты и больницы — 3 254 ребенка.

Всего же в Ясеновце погибли 10 340 детей — почти половину из них составляли козарские дети.

***

В 1950 году неизвестная молодая учительница пришла в новую школу под Козарой, чтобы провести свой первый урок у первоклассников. Но ни один первоклассник в школу не пришел! Она пошла по селу, от дома к дому, выискивая детей. Но так и не смогла найти. В 1943 году в Подкозарье не рождались дети».

…Что же это была за жидкость, которой мазали губы детям в Стара-Градишке? Возможно, речь шла о цианиде. Косвенное подтверждение этому можно найти в статье Владимира Куковякина «Двенадцать победных залпов», опубликованной 19 апреля 2008 года. Там есть такие строки:

«Участь остальных оказалась страшной. Людям приказывали раздеться, ставили у кромки обрыва и расстреливали из пулемета. Детям мазали губы цианидом и бросали вслед, этим занимались солдаты зондеркоманды».

Лагеря, предназначенные исключительно для детей, должны были выполнять две ключевые функции. Первая — воспитание помещенных туда детей «в усташеском духе», чтобы получить «новых янычар» (по аналогии со средневековыми янычарами, воспитывавшихся из захваченных сербских детей). Детей одевали в усташскую униформу и обучали «новому порядку», в том числе заставляя петь усташские песни.

Вторая функция, разумеется — физическая ликвидация тех детей, которые не захотели «перевоспитываться». Так, комендант Ясеновца Векослав Лубурич заметил, что в лагере находится более 400 детей. Он приказал составить список этих детей и воспитать их в усташском духе. Когда стало ясно, что дети не слишком усердно «перевоспитываются», Лубурич отдал приказ об их ликвидации.

Католический священник, а по совместительству — усташский офицер и палач Дионисие Юрчевич заявил однажды: «В этой стране не смеет жить никто, кроме хорватов. Если кто-то не согласится принять эти правила — мы знаем, что с ними делать. Сейчас не является грехом убить даже семилетнего ребенка, если он мешает нашему усташскому порядку. Не думайте, будто бы я не могу этим заниматься лишь потому, что я священник. Когда нужно, я готов уничтожить вплоть до колыбели все то, что противно усташской власти и государству».

Усташи уничтожали детей (как правило, сербских) разными способами — резали холодным оружием, варили в котлах, бросали живьем в колодцы и ямы, травили ядами, доводили до смерти от голода, жажды и холода. Подкладывали в колыбель с ребенком солому и поджигали, уничтожая и ребенка, и колыбель. Известен случай, когда в окрестностях местечка Глина усташи схватили 25 сербских детей, связали им руки проволокой, разложили вокруг стога сена, ногами внутрь, и подожгли стог. После того, как ноги детей сгорели до колен, усташи выкинули их на ближайшую дорогу и оставили там умирать в страшных мучениях.

В усташском лагере в Грачаце у детей заживо вырезали внутренности, жарили их и давали есть их матерям. А в местечке Дивосело в 1941 году усташи заживо изжарили двух детей целиком, после чего заставили сербов съесть их.

Усташские лагеря, поселки и домохозяйства по обоим берегам Савы, меж лесов Кошутарицы, по Ябланцу, в Стара-Градишке, Ясеновце, Гранике, Скеле, лагере № ССС — лишь малая часть тех мест, где и поныне лежат кости зверски уничтоженных детей.

В местечке Доня-Градина, где проходили массовые ликвидации пленных, сейчас находится одно из крупнейших детских кладбищ в мире. Территория кладбища занимает 117 гектар, полностью раскопано на данный момент около 130 могил. Средний возраст найденных там детей — около 7 лет.

Говоря о судьбе детей в лагерях смерти НГХ, нельзя пройти мимо еще одного автора, собравшего немало уникального материала на эту тему. Это сербский писатель Душан Бурсач, ниже приведены отрывки из его книги «Ангелы в аду».

«Кажется, что массовые убийства детей — тот случай, когда человек отрекся от своего разума и перешел не только человеческие, но и животные границы. Это характерно для тех, кто не знает, что и зачем делает; а также для тех, кто механически выполняет чужие приказы…

***

Сербских детей одевали в униформу хорватской армии, пошитую специально для них, и пытались воспитывать «в хорватском духе». С этой целью и были основаны детские лагеря. Про один такой лагерь, в Горня-Риеке, Любо Милош на судебном слушании рассказал следующее: «Не могу точно сказать, когда этот лагерь был организован, но я уверен, что это произошло ранней весной 1942 года. Кажется, идею создания этого лагеря предложил Дидо Кватерник. Цель же лагеря была такова — воспитать в усташском духе маленьких сербских детей, чтобы, как сам Кватерник выражался, они стали „янычарами“. Думаю, оттуда детей перевезли в лагерь Стара-Градишка… Что с этими детьми случилось потом, я не знаю».

***

Гойко Кнежевич (родился 22 декабря 1934 года в селе Ушивац, община Козарска-Дубица, на момент публикации книги проживал в Баня-Луке, Босния и Герцеговина):

«Я помню наш сельский дом в козарском краю. В 1942 году у меня было восемь братьев, мать и отец. Помню, как наши детские игры были прерваны призывом ко всеобщему бегству. Говорили, что усташи жгут села и убивают народ. На скорую руку мать упаковала все, что можно было унести, и мы вместе с остальными сельчанами отправились к горе Козара. Там, на Козаре, я впервые понял, что люди умирают от каких-то доселе неизвестных мне пуль и гранат. Я никогда раньше о них не знал. Мы блуждали по склонам Козары, чтобы нас не схватили. Мать моя была беременна, и в один из таких дней она родила нам сестру, которую назвали Лепосавой.

Некоторые из тех, кто бежал вместе с нами, смогли прорваться к горе Грмеч, понеся при этом огромные потери. Прочие же, в том числе и мы, остались в кольце окружения немецко-хорватских войск. В этом всеобщем хаосе я вскоре потерял своих родных. Меня схватили какие-то солдаты — таких я видел впервые в жизни. Группу пленных, включая и меня, отвели пешком в лагерь Стара-Градишка.

В Стара-Градишке нас разместили в каком-то здании, туда набилось огромное количество мирных жителей. Теснота была такой, что нельзя было ни сесть, ни лечь. Однажды меня и других детей вывели во двор, построили в ряд и у каждого спрашивали имя и фамилию, вероисповедание, имена отца и матери, а также место рождения. В итоге детей разделили на две группы. По какому признаку нас разделяли, мне было непонятно. Я был помещен в первую группу. Когда усташ спрашивал меня и я назвал имя отца, он сказал — «Я его знаю!» После этого он и направил меня в первую группу. Помню, какого-то мальчишку примерно моего возраста усташи оставили во второй группе. Затем вторую группу вывели с территории лагеря в сторону реки Савы. Меня жгло любопытство: почему же именно их вывели из лагеря? Не в силах ему противостоять, я тихонько выбрался (это было не так и сложно — территория охранялась не слишком усердно) и пошел вслед за второй группой. Я видел, как их отвели на берег Савы и построили перед двумя солдатами. Солдаты начали стрелять по детям. Меня ужаснула мысль, что на месте того мальчишки мог бы быть и я сам.

В один ничем не примечательный день к нам на территорию въехали грузовики. Нас побросали в них и повезли вдоль берега Савы. Когда нас высадили перед воротами и повели на территорию лагеря, я еще не знал, что попал в Ясеновац. Я увидел рядом с собой множество людей, одетых преимущественно в сельские одежды, по которым я понял, что почти все они из моего края. Я начал расспрашивать их, не видели ли они моих родных. Спустя несколько дней я случайно увидел мать в группе пленников. Мы встретились — тут же оказались и несколько моих братьев (но не все). Ежедневно в лагере слышалась стрельба, а также крики и стоны пытаемых пленников. Одной из главных забав усташей было отнимать детей у матерей, чаще всего это делалось насильно. Это случилось и с моей матерью. Усташи попытались отнять у нее мою сестру, Лепосаву. А надо сказать, что моя мать была физически крепкой и очень храброй женщиной. Когда усташи попытались отнять у нее дочь, она, держа ребенка одной рукой, другой сшибла их с ног, и они упали в грязь. Это привело в бешенство целую группу усташей, находившихся рядом. Они набросились на нее всем скопом и отняли дочь. Один усташ подбросил мою сестру в воздух, а другой поймал ее штыком своей винтовки. Так и завершилась короткая жизнь моей сестры. Остальные усташи держали мою мать, пока не пришел еще один с ножом, наклонился над матерью и отсек ей одну из грудей. Те же пленные, что в этот момент случайно находились рядом (в том числе и я) должны были на это смотреть. Несколько усташей наблюдало за нашей группой, видимо, ожидая, что там есть кто-то из родственников моей матери. Несомненно, если бы я выдал себя вскриком или другим образом, меня бы уничтожили тут же. По счастью, один из пленников знал, что я — сын истязаемой. Он закрыл ладонью мне рот, что и спасло мне жизнь в тот момент.

Я понимал, что мне нужно избегать любых сборищ, любой ценой не быть среди толпы пленников. Поэтому я целыми днями ходил по лагерю, стараясь не попадаться на глаза усташам. Перед моими глазами проходили сцены из жизни лагеря. Видел я, например, как люди, и стар и млад, работают на савской насыпи. Они носили землю и камни прямо в руках. Когда кто-либо терял силы, он падал под тяжестью переносимого груза. Таких немедленно убивали, не давая им даже подняться. Оставшиеся в живых вкапывали тела убитых в насыпь. Когда вы сегодня гуляете по насыпи — знайте, что ее каркас составляют кости, бессчетное число костей павших узников.

Также я видел, как паром перевозил огромное число пленников с нашей стороны на противоположный берег Савы. Когда паром возвращался, он всегда был пуст, что меня удивляло. Уже позже я узнал, что те, кого перевозили на другой берег, были там уничтожены. Их закапывали в общие могилы в местечке Доня-Градина.

Кормили нас отбросами, остававшимися после работы полевых кухонь. Однажды усташи собрали всех детей в одном месте и сказали нам, чтобы, начиная с этого момента, мы не смели ничего говорить, и не отвечать ни на какие вопросы. Нарушителя приказа ждала бы мгновенная смерть. Нам не нужно было говорить дважды, мы и без того были перепуганы. На следующий день нас снова собрали на том же самом месте. Тогда в лагерь вошла группа мужчин и женщин в белых халатах. Они начали осматривать нас и задавать всевозможные вопросы. Мы же молчали. Вновь прибывшие осмотрели нас, некоторым перевязали раны. Как я узнал много позже, это были представители международного Красного креста, которые прибыли в Ясеновац, узнав о том, что тут есть и дети…

…Наступил день, когда меня и еще тридцать детей, уж не знаю, по каким причинам, посадили в грузовик и увезли в Загреб. Нас поместили в лагерь только для тех детей, которых усташи разрешали усыновлять или удочерять жителям Загреба. Тот горожанин, который хотел бы взять ребенка на воспитание, должен был подписать заявление, в котором он давал обещание изменить ребенку имя и фамилию и воспитывать его в католическом духе.

Власть называла этот лагерь «Приют для детей бандитского террора». В нем я познакомился со своим сверстником, которого звали Бошко. Мы подружились и заботились друг о друге. Когда я тяжело заболел и не мог ходить за едой, Бошко делил свою порцию со мной.

Осенним днем 1944 года я сидел во дворе и грелся на солнце. Когда меня накрыла тень, я поднял голову и увидел красивую женщину, чья голова была покрыта шелковым платком. Она смотрела на меня. Я же в результате тяжелой болезни был настолько слаб, что еле-еле смог прошептать женщине, чтобы она взяла меня с собой, или я здесь умру. Она взяла меня на руки, так как сам ходить я не мог, и донесла меня до ворот. Там она должна была подписать заявление о том, что взяла ребенка. Усташ спросил меня: «Хочешь ли ты пойти с этой тетей?» Я сказал, что не пойду, если она не возьмет и Бошко.

Усташ обратился к женщине: «Малец имеет на это право. Он все равно умрет через какой-нибудь час, и у вас будут проблемы с его похоронами. Вернитесь и возьмите здорового ребенка!»

Она понесла меня обратно и спросила, кто из детей Бошко. Я указал ей. Она взяла его за руку, по-прежнему держа меня на руках, и вывела нас обоих из лагеря. Бошко она отдала на воспитание своей подруге, а меня оставила у себя. Она вызвала врачей, чтобы попытаться меня спасти. Как я узнал, ее муж, Степан Новакович, был инженер по профессии, а родом из Новски. Ее саму же звали Бланка. Позже я узнал, что она, помимо нас двоих, взяла из лагеря еще семь детей и отдала их на воспитание своим подругам. Сами же Степан и Бланка не имели своих детей, поэтому они официально усыновили меня. Они дали мне имя Войко. По их словам, Войко — в большей степени хорватское имя, тогда как мое прежнее имя Гойко — более сербское. Я получил обещание, что, когда не будет усташей, они вернут мне мое прежнее имя. Благодаря усилиям врачей и непрерывной заботе своих новых «родителей» я пошел на поправку и быстро выздоровел. И 8 мая 1945 года я выбежал на улицу, встречая освобождающую Загреб нашу армию. В том же году я пошел в основную школу-четырехлетку, потом перешел в гимназию, а закончив ее — поступил в техническое училище».

Одним из крупнейших событий, повлиявших на судьбу узников детских лагерей, стала деятельность по их освобождению, проводимая Дианой Будисавлевич.

Диана Будисавлевич (девичья фамилия — Обексер) родилась в Инсбруке в 1891 году. Там она вышла замуж за серба Юлия Будисавлевича, работавшего ассистентом в хирургической клинике. В 1917 году они поженились, а спустя два года переехали в Загреб. Здесь они вместе с большой группой единомышленников организовали и начали претворять в жизнь акцию по спасению детей из усташских лагерей — в народе ее называли «Акцией Дианы Будисавлевич». Организуя работу по вызволению детей из лагерей Ясеновца, Диане Будисавлевич удалось привлечь на свою сторону Хорватский Красный крест. Поскольку вывезти детей из лагерей можно было только легально, Диане пришлось обращаться за разрешением к немецкому офицеру Альберту фон Кетцену. Разрешение в итоге было получено. Она дважды ездила за детьми в лагерь Стара-Градишка, трижды — в Ябланац и однажды — в Млаку. Всех собранных там детей она перевезла в Загреб, где их разместили по больницам. Несмотря на военное время и связанную с ним нехватку практически всего необходимого, в больницах столицы дети все же получали достойный уход. Когда же они выздоровели, их перевели в детские приюты в Ястребарско, Сисаке и других местах. Только в августе 1942 усташские власти разрешили хорватским семьям забирать детей к себе на воспитание. Большую роль в получении этого разрешения сыграла благотворительная организация «Каритас» и Загребское архиепископство.

Акция Дианы Будисавлевич продолжалась до последних дней войны. Всего ей удалось спасти более 15 тысяч детей, из них более 12 тысяч смогли дожить до конца войны. После освобождения Хорватии в мае 1945 года она была вынуждена передать всю накопленную ей уникальную картотеку с данными по десяткам тысяч спасенных детей в Министерство социальной политики. После этого она покончила с общественной деятельностью. В 1978 году она скончалась в родном Инсбруке.

Помимо картотеки, Диана Будисавлевич оставила после себя еще одно сокровище — ее дневник. И в наши дни прочитать его может любой желающий. Ниже — отрывки из дневника.

«23.10.1941

Мира Кушевич, жена моего брата, узнала от Марии Ладжевич о существовании большого концентрационного лагеря, в котором, помимо евреек, находятся и православные женщины с детьми. Мы решили попробовать помочь им. Сначала мы собирались просто посылать им какие-то деньги через Еврейскую общину. Но нам не смогли ответить, можем ли мы таким образом помогать не еврейкам.

27.10.1941

Стало известно, что мы можем помогать и православным женщинам. Тотчас же мы начали собирать для них одежду. Дни напролет ко мне приходили и уходили незнакомые женщины, запасы одежды постоянно расли. Поскольку мы могли действовать только скрытно, а круг моих знакомых был невелик, я советовала всем использовать принцип снежного кома: пусть каждый расскажет о нас своим знакомым (разумеется, тем из них, кому можно полностью доверять), они — своим и так далее. Обе моих дочери, взяв в помощь подруг, занялись шитьем. Все готовые вещи мы сортировали и упаковывали в моем гараже.

Те, кто дарил нам одежду, чтобы мы затем отправили ее в лагерь, ставили одно условие: чтобы мы нигде и никому не раскрывали их имен. Это было вызвано страхом перед возможными репрессиями.

Занимались мы и покупками. В нашей общей кассе уже были кое-какие средства. Прежде всего мы покупали мешки для соломы — как пояснили нам в Еврейской общине, нужно будет собрать очень много соломы, чтобы узники не спали на голом полу. (И солому, и одеяла, которые мы также закупали в первую очередь, лагерное начальство так и не передало пленным).

Сначала мы планировали собрать индивидуальный пакет для каждой пленницы, но затем были вынуждены отказаться от этой идеи. Мы собирали общие посылки с тем, чтобы уже по получении женщины сами делили бы между собой их содержимое — кому что нужнее. В Еврейской общине нас уверяли, что все посылки обязательно дойдут до пленных. Они рекомендовали нам отправлять одежду, обувь, мешки для соломы и покрывала — а вот от пересылки продуктов и табака советовали отказаться.

06.11 — 09.11.1941

В период с 6 по 9 ноября мы передали пленным через общину 25 набитых вещами мешков и еще 10 личных пакетов. Кроме того, 8 ноября я узнала, что из лагеря Лоборград была отпущена на свободу г-жа Ковачевич с детьми, и что они сейчас находятся в Загребе. Я посетила ее и узнала кое-что важное об этом лагере. Например, то, что православные женщины находятся в полно изоляции от евреек. В итоге они выбрали старшей Радойку Васильевич, которая заботится об остальных по мере возможностей. Узнав это, мы отправили через Еврейскую общину еще несколько пакетов для православных женщин, адресовав их Радойке Васильевич.

01.12.1941

Мой первый прием у архиепископа Степинаца. Результат разговора — полностью негативный. Архиепископ заявил мне, что не имеет никакого влияния на правительство и ничего не может сделать. Он готов взяться за дело, но наперед знает, что у него ничего не выйдет.

09.02.1942

Меня посетил г-н Райчевич. Он выразил желание сотрудничать с нами от имени сербского Красного креста из Белграда.

27.02.1942

Получаю письменное разрешение на проведение своей акции помощи узникам лагерей. Сразу же отнесла его фотографу, чтобы он сделал несколько копий. Зная, что в ряде случаев это разрешение не будет значить ровным счетом ничего (меня предупредили, что каждое усташское отделение придерживается только своих собственных правил и не признает силу документов других), я все же решила продолжать акцию.

Еще до того, как мне выдали разрешение, я несколько раз убеждала доктора Видаковича взять на себя руководящие функции наравне со мной. Ведь именно он с самого начала нашей работы был нашим казначеем, ответственным за общую кассу. Я же не хотела распоряжаться чужими деньгами. Но всякий раз он решительно отвергал мои предложения, опасаясь преследования со стороны властей. Таким образом, я оказалась единственной ответственной за всю акцию, все работы велись от моего имени, и только я принимала на себя все возможные риски. Было понятно, что мой муж не одобрял моей работы, боясь за меня и за себя. Но я хотела помочь, насколько это вообще было в моих силах. Я была убеждена в том, что моя жизнь не ценнее жизней тех невинных, которых подвергали гонениям, и если я могу помочь — в первую очередь я думала о детях — то я должна просто принимать вещи такими, какие они есть.

15.04.1942

Доктор Стерн передает мне список интернированных из лагеря Джяково. В последнее время там находятся и православные, в том числе дети. Он предлагает мне отправлять посылки и туда. Считает, что это важнее отправки посылок в Лоборград — лагерем Джяково управляют усташи.

20.04.1942

В усташском полицейском участке я просила отправить на карантин православных женщин из Лоборграда и Горня-Риеки: чтобы они, истощенные голодом и болезнями, могли бы отдохнуть и набраться сил перед возвращением домой. Просьба была удовлетворена. На мой вопрос о том, будут ли освобождены и женщины из лагеря Джяково, мне также ответили утвердительно.

01.05.1942

Разговариваю с освобожденными женщинами и узнаю, что 20 кг мармелада, которые мы послали им 26 марта, так им и не достались. Женщины видели, как все эти припасы погрузили в машину коменданта и отвезли в Загреб.

04.05.1942

Лагерь Джяково еще не освобожден. Узнала, что женщинам там приходится очень тяжело. Мы готовим им посылку из 15 пакетов. Передавая эту посылку через Общину, узнаю, что они получили список мужчин-пленников Стара-Градишки, и что туда также можно отправлять посылки.

22.05.1942

Во второй половине дня в канцелярию заходят два железнодорожника и женщина из Ясеновца. Она сообщает, что из Ясеновца куда-то увели ее старых родителей и спрашивает, можем ли мы узнать, куда именно.

26.05.1942

Вторая аудиенция у архиепископа Степинаца. Он не хочет интересоваться тем, о чем я говорю. Заявляет, что у него нет никакого влияния на правительство. Рассказал мне, что был у какого-то министра по вопросу места проживания какой-то еврейки. Министр обещал ему, что еврейка может остаться жить в своей квартире, а сейчас власти хотят ее все-таки выселить. Я говорю ему, что пришла, дабы спасти целый народ, а он мне рассказывает о какой-то квартире. Тогда он начал критиковать немцев, нацизм, Гитлера — мол, во всем виноваты они. Я возражаю, что немецкие священники беспокоятся о своем народе и даже противостоят Гитлеру. Множество изгнанных со своих родных мест перешли здесь в католицизм, и его обязанность — беспокоиться о них. В конце концов он обещает мне, что займется этим. Не верю этим обещаниям.

30.05.1942

Вечером мне звонит сестра Хабазин. Сообщает, что пройдет транспорт с детьми из Сербии в Швейцарию. Тут их обеспечат продуктами. Сестра хочет это видеть. Я, конечно, тоже — еду на железнодорожную станцию. Отличные вагоны, детей сопровождают сестры, все первоклассно. Это чистая пропаганда. Резкий контраст с теми вагонами для скота, в которых мы позже вывозили детей из лагерей.

05.06.1942

В 04.30 утра мне звонят из миссии Красного креста: вот-вот на станцию прибудет транспорт из Стара-Градишки — с мужчинами, посылаемыми на работы в Германию. В транспорте около 400 мужчин. После полудня решаем купить им готовые порции еды, поскольку у них сильнейшая нехватка посуды. Покупаем несколько сотен порций, отправляем их Красному кресту, а его сотрудники отвозят их на станцию и передают пленным.

08.06.1942

В 11 часов приходит еще один транспорт, там женщины с детьми. Встречаю господина Хеккера, руководящего перевозкой людей и грузов в Германию. Прошу его оставить детей тут. Он соглашается, но предупреждает, что матери не захотят расстаться с детьми. Получаю от него разрешение поговорить с женщинами. Те не хотят расставаться с детьми, но говорят мне, что они едут из Стара-Градишки, а там еще осталось много детей без родителей. Их матери или отправлены предыдущими транспортами, или умерли. Просят меня освободить этих детей — которых, по их оценкам, там более тысячи. Мне становится ясно, что это те самые дети, которых мы искали ранее: изгнанные с Кордуна и близлежащих районов. Я должна сделать все, чтобы спасти этих детей.

11.06.1942

Мне сообщили по телефону, что весь лагерь Джяково будет эвакуирован. Поскольку православным женщинам и детям уже обещали освобождение, я попыталась добиться, чтобы их освободили немедленно. Это не удалось. Из скудных сообщений, получаемых из Джякова, можно было прийти к выводу, что это был большой лагерь смерти.

14.06.1942

Звонит Хеккер: 80 детей и 200 женщин из прошлого транспорта из-за болезней и истощения не были приняты в Мариборе и возвращаются обратно в лагерь, где их ждет неминуемая смерть. Говорит мне, что если я хочу, он может сделать так, чтобы они остались в Загребе. Я отвечаю, что детей заберу любой ценой, а что касается взрослых — сначала нужно найти, где их разместить. Он дал мне номер телефона с просьбой сообщить ему о готовности как можно скорее. Это был самый драгоценный подарок, который я когда-либо получала в жизни — возможность спасти людей от смерти.

Пришел транспорт, там 220 детей, 124 женщины и 6 мужчин. К сожалению, узнаю, что профессор Бресслер уехал в Сараево — он мог бы найти быстрое решение вопроса по размещению взрослых. Тем не менее, мы приняли решение. Сообщила Хеккеру, что забираю всех.

16.06.1942

Размещение взрослых все еще под вопросом. Всю ночь я провела на станции, а утром иду к архиепископу. Он тут же вызвал директора своего «Каритаса», господина Думича, и попросил его решить вопрос. Вскоре нашли здание, куда и направили взрослых еще до полудня.

08.07.1942

Собираюсь посетить лагерь в Стара-Градишке. Изначально планировали пробыть там восемь дней, но затем сократили время пребывания до двух.

09.07.1942

В первой половине дня мне звонит профессор Бресслер и сообщает, что к поездке все готово. Отправляюсь на станцию и узнаю, что отправление в 15.30. Скорым поездом мы доехали до Окучан, а оттуда — автобусом до местечка Босанска-Градишка. Прибываем туда в 18.30 и планируем там переночевать. Договариваемся, что завтра обсудим с комендантом лагеря возможность забрать детей.

В лагерь прибываем в 17.30. Ждем перед зданием управы. Прямо перед нашим прибытием в лагерь приехала машина с какими-то людьми. Позже я узнала, что это были министр здравоохранения, министр по делам концентрационных лагерей и несколько немецких офицеров. Наблюдаем за тем, как уже тогда известный своими зверствами комендант Лубурич отводит их на беглый осмотр лагеря. Несколько раз Лубурич проходил мимо нас, но даже не повернул в нашу сторону головы. Ждем, ждем дальше. Господа уходят в какое-то здание. Мы все еще ждем.

Уже начало смеркаться, когда к нам вышел Лубурич. Он был словно удивлен нашим присутствием, спросил, чего мы ждем. Договорились, что придем на следующее утро.

10.07.1942

Утром мы сходили в магазин, купили бумаги и карандашей, чтобы вести список отобранных детей. Когда мы прибыли в лагерь, снова пришлось долго ждать: не было коменданта, а без него нам бы не позволили начинать. Когда же он прибыл, выделил нам врача. Врач должен был осматривать каждого ребенка и решать, выдержит ли он переезд. Врач уже отбирал самых крепких, сильных и здоровых детей для усташской колонии в Горня-Риеке, и думал, что и сейчас от него требуется то же самое. Но он быстро понял, что речь идет об акции спасения, и разрешил поехать практически всем.

Затем мы отправились в так называемую детскую больницу. Сначала мы посетили несколько комнат, которые были оборудованы койками. Тех детей, которые могли выдержать дорогу, мы временно поместили в отдельную комнату.

А потом мы увидели настоящий ужас. Комнаты без каких-либо предметов мебели, только с ночными горшками. На полу сидели или лежали дети в таком состоянии, которое я не берусь описать. Многие из них уже умирали. Что с ними делать? Врач заявил, что им уже слишком поздно оказывать какую-либо медицинскую помощь. Водитель решил произвести отбор детей: их ставили на ноги — тех, кто хоть как-то держался на ногах, мы забирали, а тех, кто падал от истощения, пришлось оставить здесь. (Как выяснилось позже, большинство из них умерло уже в тот же день). В комнату, где находились больные дифтерией, обреченные на смерть дети, мы не пошли — чтобы не разносить заразу.

На каждого ребенка мы заводили карточку с индивидуальным номером, именем и фамилией. Имя и фамилию удавалось узнать не всегда — некоторые дети были истощены до такой степени, что не могли произнести ни слова.

Мы находились в лагере с семи часов утра до восьми вечера. Водитель рейсового автобуса до Окучан согласился перевезти отобранных нами детей несколькими рейсами. Решили, что сначала поедут самые слабые и больные дети, чтобы им успели оказать помощь. Женщины из лагеря дали нам немного ткани, своей одежды, даже платки — чтобы мы использовали их для пеленания самых маленьких детей, а также чтобы не испортить салон автобуса, ведь у многих детей был ужасный понос. Немудрено, если учесть, что кормили их всех, независимо от возраста, только плохо проваренной фасолью…

Еще в первой половине дня в лагерь прибыл Лубурич. Он был в ярости из-за того, что у него уводят детей. Заявил нам, что в Загребе хватает детей католиков, которые растут в беде и нужде, так пусть мы заботимся о них. Начал сыпать угрозами — мол, только от его доброй воли зависит, покинем мы пределы лагеря или нет. Может нас спрятать здесь так, что никто и никогда больше нас не увидит. Ему плевать, говорит он, что там решили министры: пусть они приезжают сюда — он и для них найдет тут место. Здесь, в лагере, только он — власть, и только его приказы имеют силу.

Во второй половине дня прибыла съемочная группа — делали какой-то пропагандистский фильм. Детей одели в усташскую униформу, отвели в небольшой парк и построили так, как при выдаче пайка. Пока шли съемки, дети были вынуждены стоять под жарким солнцем. Конечно, никакого пайка они на самом деле не получили.

В Окучанах наши больные дети разместились в вагоне поезда. Я была одна с 62 детьми, лежавшими на голом полу в вагоне для перевозки скота. Возле станции я купила минеральной воды, чтобы попытаться напоить детей. Дорога до Загреба была ужасной. Стоны и плач детей длились всю ночь. Поезд шел очень медленно, часто и подолгу останавливался, иногда даже возвращался назад. Дети страдали жестоким поносом, вскоре весь пол превратился в настоящее болото. Когда остановки длились долго, мы выпускали более крепких детей на свежий воздух. Сестры вымотались до предела, постоянно спуская детей на перрон и затем поднимая их обратно в вагон перед отправлением. Когда кто-то из детей окончательно терял силы, вместе с очередной порцией кала из него выходили и глисты. Мне казалось это признаком того, что ребенок скоро умрет.

27.07.1942

Профессор Бресслер уезжает в Ястребарско и приглашает меня присоединиться. С нами едет и одна из сестер Красного креста, работающая в этом лагере. Мне показали больницу в старом дворце. После обеда едем в село Река, где размещены маленькие дети, почти все они без одежды. Также я увидела бараки для старших детей, парк и кладбище. На кладбище у каждого ребенка отдельная могила, за могилами хорошо ухаживают. Благодарю профессора Бресслера, что показал мне все это.

04.08.1942

Приехала в село Млака, забираем детей, записываем их имена. Усташи уводят в Ясеновац около 1000 женщин. С одним из них мы вчера договорились, что они предоставят нам столько машин для перевозки детей, сколько смогут. Сейчас усташи обещают нам, что вернут нам машины сразу же, как только довезут женщин до Ясеновца. Женщины видят, что их сейчас уведут, многие в последний момент отдают своих детей нам. Мы должны их записать поименно как можно скорее.

Наступил вечер, а машины все еще не вернулись. Нужно чем-то накормить детей. На лугу паслись несколько коров; по моей просьбе несколько сестер и старших детей отправились их доить. Молоко тотчас кипятим, чтобы накормить им грудничков. Потом мы приготовили ужин для старших детей. Около девяти часов вечера, когда дети ужинали, вернулись машины. Тотчас все забыли о еде и бросились к ним, стремясь успеть занять места. Некоторые сестры требуют отправиться в путь немедленно. Я сомневалась — машины в плохом состоянии, дорога со множеством ям опасна и днем, а дети слабые и больные. Советуюсь с врачом и в итоге принимаю решение остаться на ночь в селе.

28.02.1943

Разговариваю с доктором Малойчичем и узнаю, что доктор Чернозубов должен был организовать все для карантина эвакуированных людей. Однако это не получилось сделать, так как нет ни бараков, ни других свободных помещений, где можно было бы их разместить.

01.04.1943

Узнаю, что профессора Бресслера исключили из Красного креста. Помимо прочего, в вину ему вменяется и связь со мной — будто бы он передавал мне информацию. На самом деле я узнавала о детях все новости без его помощи.

23.08.1943

Получила от католического священника из местечка Хрватска-Дубица список с именами детей, которых там разыскивают. Не смогли найти ни одного. Позже я узнала, что их ликвидировали в Ясеновце — утопили в реке.

01.09.1943

Доктор Видакович узнает об освобождении детей из лагеря Стара-Градишка. Выражаю желание отправиться в лагерь за детьми вместе с директором («Каритаса») Думичем. В итоге он уехал туда один.

10.09.1943

После долгих переговоров директор Думич все же разрешил мне переписать его картотеки, где хранятся данные о детях, которых приютил «Каритас».

12.10.1943

Получили список детей, находящихся в Ясеновце. Показала его профессору Бресслеру. Он звонит делегату Международного Красного креста и просит освободить этих детей. Но делегат в этом не заинтересован. Просьба об освобождении детей Ясеновца дошла до РАВСИГУР-а.

11.01.1944

В полдень иду в «Каритас». Думич показывает мне письменное разрешение на вывоз детей из Ясеновца. Ему неохота этим заниматься, он не знает, где можно разместить этих детей.

09.02.1944

Думич вернулся из лагеря без детей. Оказывается, комендант лагеря заявил, что на каждого ребенка из Ясеновца требуется предъявить отдельное разрешение на освобождение с подписью РАВСИГУР-а.

24.03.1944

Ко мне приходит профессор Бресслер. Говорит, что помогал группе детей, больных воспалением легких. Соглашается со мной в том, что надо помочь женщинам с Кордуна. Обсуждаем с ним, какую помощь в наших силах им оказать.

10.04.1944

Узнаю, что наконец-то прибыла давно заказанная партия молока из Швейцарии.

13.04.1944

Советуюсь с проф. Бресслером, как лучше организовать выдачу полученного молока. Лучше всего — как продолжение акции Международного Красного креста. Профессор истратил почти все свои запасы, и существовал риск, что загребские груднички останутся без молока. Решая, каким детям направить это молоко прежде всего, включаем в список и слабых детей из лагерей, размещенных в Загребе.

02.05.1945

Задержали партию текстиля, который я хотела направить пленным. Пришлось купить запасы готовой одежды.

08.05.1945

Освобождение.

09.05.1945

Нас лишили автомобиля.

Все больше рабочих и солдат приходят ко мне и расспрашивают о своих детях — они слышали, что моя картотека наиболее точная.

25.05.1945

Министерство социальной политики потребовало от меня передать им альбомы с фотографиями детей. Получила письмо от профессора Бресслера. Он предупреждает, что мою картотеку хотят уничтожить. В тот же день мне сообщили об изъятии копии картотеки.

28.05.1945

Профессор Бресслер сообщает, что сегодня господин Мадьер из министерства придет ко мне, чтобы изъять оригинал картотеки. Около 10.30 он приходит и спрашивает, хочу ли я отдать ему картотеку. Отвечаю, что добровольно я ее не отдам — только если у него есть разрешение на изъятие. Показывает мне бумажку из министерства, подписанную начальницей Татьяной Маринич. Говорю ему, что в этом случае я вынуждена отдать картотеку. Добавляю, что это ужасное оскорбление, и пусть тогда они забирают вообще все. Передаю ему картотеку, все заметки и списки детей, оставшиеся фотографии и так далее.

14.06.1945

Излишки одежды, которые у нас образовались, решаю направить на Кордун в окрестности Вргинмоста — тамошние жители особенно сильно пострадали в войне, и им одежда очень пригодится.

13.08.1945

Меня позвали на заседание городского Красного креста. Отклоняю предложение — раз уж моя деятельность пришлась не по нраву высшим государственным структурам.

07.02.1947

Представители АФЖ (Антифашистского фронта женщин) потребовали от меня предоставить им письменный доклад о моей Акции. С согласия профессора Бресслера я написала этот доклад и передала в АФЖ».

Однако Диана Будисавлевич была не единственным человеком, пытавшимся спасти пленных детей или как-то иначе облегчить их участь. Немалый вклад в это дело внес упоминавшийся в ее дневнике доктор Чернозубов. Он заслуживает того, чтобы рассказать о нем подробнее — несмотря на то, что достоверной информации об этом человеке крайне мало.

Врач-эпидемиолог Никтополион Чернозубов родился в 1890 году в Нижнем Новгороде. В 1921 году эмигрировал в Королевство сербов, хорватов и словенцев (КСХС). В 1922 — 1930 годах он работал начальником бактериологической станции в сербском городке Нови-Пазар. В 1941 году доктор был назначен руководителем Отдела эпидемиологии в Центре гигиены в Загребе. В мае 1943 года он добровольно ушел в партизанский отряд.

В сентябре 1944 года доктор Чернозубов возглавил Отдел эпидемиологии Верховного штаба Народно-освободительной армии Югославии. На должности главного эпидемиолога при НОАЮ (позже — Югославской народной армии, ЮНА) он проработал до 1952 года.

Помимо административной деятельности, Н. Чернозубов занимался и научной работой. Он — автор нескольких учебников по эпидемиологии, получивших в Югославии достаточно широкую известность.

Активно участвуя в акции Дианы Будисавлевич, доктор Чернозубов часто посещал детские лагеря. Достоверно известно о его поездке в лагерь Ястребарско, где он провел некоторое время, ухаживая за детьми. Одного из них, мальчика по имени Перица, он даже усыновил.

Доктор Чернозубов и Перица, детский лагерь Ястребарско, 1942 год

В 1967 году доктор Чернозубов скончался в Белграде.

…Нет возможности узнать, сколько всего детей умерло в застенках Горня-Риеки, Сисака, Ястребарско и других лагерей. Можно лишь исходить из предположения, что их было не менее 16 000.